 И.А. Орбели
Временная выставка сасанидских древностей.
// Петербург: 1922. 15 с.
В брошюре разделы разделены пробелами; названия — добавление веб-версии.
(1/2)
(2/3)
[ Введение ] ^
Кроме вещей, принадлежащих Государственному Эрмитажу, на Выставке помещены предметы из собрания Российской Академии Наук и других учреждений, и том числе из принадлежащего Российской Академии Истории Материальной Культуры собрания А.А. Бобринского, переданного на хранение в Эрмитаж, и из Строгановского собрания.
 Вступительная часть настоящего очерка должна объяснить, почему при устройстве Выставки пришлось так сильно расширить, и хронологически и территориально, круг представляемого для обозрения и связи с сасанидскими памятниками материала.
Хотя во многих отношениях было бы желательно при расположении предметов на Выставке держаться указанной ниже группировки памятников, собственно сасанидских, до-мусульманских и ранне-мусульманских (понимая, разумеется, под до-мусульманскими памятники, созданные не до возникновения ислама, а до его широкого распространения и укоренения в соответственной среде), христианских, носящих признаки несомненно сасанидского влияния и т.д., технически это представляется чрезвычайно затруднительным, так как некоторые предметы оказались бы равно уместными в различных группах. Этот недостаток в системе распределения материала должны отчасти восполнить пояснительные надписи к вещам; номера, в пределах трёх знаков, соответствуют номерации атласа «Восточное серебро», четырёхзначные же соответствуют номерам издания Мюнхенской выставки магометанского искусства.
В основу группировки в общем положены принципы, которыми, видимо, руководствовался создатель капитального свода материала но восточному серебру, найденному в России, покойный хранитель Эрмитажа, академик Яков Иванович Смирнов, в богатом научном наследстве которого сохранился подготовленный вчерне обширный труд, пояснительный текст к его атласу «Восточное серебро». Рукопись Я.И. Смирнова не использована при устройстве Выставки, определения даны по предисловию к атласу. Возможно полное сосредоточение на Выставке изданного в этом атласе материала должно содействовать скорейшему опубликованию монументального труда Я.И. Смирнова, задаче слишком трудной, когда нет в живых его творца.
(3/4/5)
[ История ] ^
В 226 г. по Р.X. парфянская Аршакидская династия в Персии прекратилась со смертью царя Артавана, убитого восставшим против парфян во главе персов, недовольных иноземным владычеством, Арташиром Папаканом, из рода Сасана. Захвативший персидский престол Арташир стал родоначальником Сасанидской династии, возродившей силу древней Персии, подчинившей своей власти ряд смежных стран и сохранившей в своих руках царскую власть в течение четырёх с четвертью веков, до 651 года, когда последний Сасанид Яздегерт III, неоднократно разбитый арабами, был умерщвлён.
В области духовной культуры сасанидский период характеризуется сильной национальной реакцией против укоренившегося в аршакидский период и в Иране, и в прилежащих странах эллинского влияния в обычаях, религии и даже языке (надписи на монетах). Реакция эта выразилась в торжестве учения Зороастра, ставшего государственной религией, восстановлении древнего ахеменидского распорядка двора и строя жизни знати, в торжестве персидского (пехлевийского) языка, что нашло себе внешнее проявление в надписях на вещах и в легендах монет, в собрании персидского национального эпоса, изложенного при Сасанидах в «Книге господ», на пехлевийском языке.
В связи с возникшими неизбежными столкновениями с Византией из-за ставшей предметом раздора Армении, обратившейся в своеобразную нейтральную зону между Ираном и Византией, сасанидские государи, вслед за воздвигнутыми гонениями на христиан в пределах зороастрийского Ирана, проявили широкую веротерпимость к христианам, но не принадлежащим к господствующей в Византии церкви, прежде всего к особенно распространенному в Сирии Несториеву учению и другим сектам и еретическим учениям, а также, временами, к армянской церкви. Этим путём был создан приют для гонимых в византийской империи учений, оплот против проникновения имперской религии в сасанидский Иран. Этим же путём создалась почва для развития, при переплетении разнообразных христианских сект с нехристианскими учениями, того религиозного синкретизма, сочетания и сосуществования учений, которым, начиная с задолго до того возникшего манихейства, характеризуется время, предшествующее распространению ислама и, благодаря которому элементы христианского учения очень рано проникли на восток, далеко за пределы христианского мира. Этот важный факт необходимо учитывать при толковании некоторых памятников Востока.
Термином «сасанидские» принято называть не только те памятники, которые были действительно созданы в пределах сасанидской Персии и прилегающих стран в период вре-
(5/6)
мени, ограниченный четырьмя с небольшим столетиями. Далеко за пределами владений сасанидского дома и много позже конца его владычества создавались памятники, и архитектурные, украшенные скульптурами, и самостоятельные рельефы и, особенно, произведении прикладного искусства из металлов, кости, глины, а также ткани, по многим чертам, — по сюжетам и мотивам, по их разработке, и по технике, тесно примыкающие к памятникам чисто сасанидским.
Своеобразный звериный стиль сасанидской декоровкн, характерный выбор декоративных растительных тем наблюдается в равной мере и в искусстве христианских народов, поглотивших среду, пропитанную духом культуры великого царства, сметенного мусульманским завоеванием, и в произведениях народов мусульманского востока, искусство которых, вообще, представляет собою претворение черт, свойственных культурам покорённых исламом стран.
Именно этим путём, в сасанидском преломлении, проникли в искусство христианских народов Кавказа и в мусульманское искусство многие элементы античности, легко распознаваемые в освещении персидских памятников III-VII веков по Р.X., и непонятные, если их прослеживать независимо от сасанидского искусства, сплавившего в одно целое течения реставрированной древнейшей культуры Ирана с художественными течениями враждебного Запада, течения эллинистические с элементами китайскими и индийскими, особенно — индийскими, легко распознаваемыми на сасанидских памятниках и постепенно проникавшими с индийской культурой, с такими её завоеваниями, как шахматная игра, с индийскими повестями и многим другим индийским в империю Сасанидов.
Даже на памятниках самого позднего времени, XVI-XVII вв., и даже более поздних ярко бросаются в глаза эти «сасанидские» черты; даже в XIX в. создавались в Персии рельефы по образцу сасанидских. Но особенно ясно они видны на произведениях XII и XIII вв., когда новый всплеск «сасанидских» течений, осложнённых позднее выработавшимися элементами, создал новый, своеобразный стиль, хорошо известный по относящимся к этому времени превосходным образцам декоровки персидской, армянской и, так называемой, сельджукской. Ещё сильнее, разумеется, сасанидские черты сказываются на памятниках предшествующего времени, как мусульманских, так и христианских, причём они наблюдаются даже на памятниках чисто культовых, но особенно ярки в произведениях искусства светского.
И не только в изобразительном искусстве и ремёслах, но и в самых разнообразных сторонах духовной жизни, в литературе, особенно народной, поверьях и обычаях и различных чертах быта долго сказывалась культура сасанидской Персии и весь уклад её жизни, как в Иране и Средней Азии, так и на Кавказе и в мусульманизованной Малой Азии. Повсюду наблюдаются отражения персидского национального эпоса, собранного при Сасанидах и получившего литературную обработку на ново-персидском языке в начале XI века, в Шахнамэ, «Книге царей», творении поэта Фирдауси.
Благодаря манихейству сасанидские течения были занесены в Индию, и в буддийском искусстве наблюдаются некоторые сасанидские черты.
(6/7)
В период усиления столкновений сасанидской Персии с Византией и, особенно, в последовавший затем период, когда Иран, сначала только политически, но не духовно, подчинился нивеллирующему влиянию ислама, сасанидские элементы легко стали проникать в культуру далёкой Византии.
Распространение различных черт сасанидского искусства на запад этим не ограничилось. Благодаря торговым сношениям в более раннее время и, особенно, благодаря крестовым походам, в Европу массами стали попадать вместе с другими восточными ценностями и различные сасанидские изделия и ткани, если не сасанидские в узком смысле слова, то, хотя несколько более поздние, но всецело пропитанные сасанидским духом, именно те ткани, которые дают нам возможность составить представление о тканях собственно сасанидских.
Всем этим объясняется то, что при изучении сасанидских металлических изделий и тканей и декоративных приёмов, нет возможности ограничиться временем владычества сасанидской династии, и является необходимость и привлечении памятников, возникших в среде, территориально далёкой от Ирана, хронологически ещё более удалённой от сасанидской Персии, но культурно во многих отношениях преемственно с ними связанной.
От вещей, созданных под более или менее сильным сасанидским влиянием, для более позднего времени — под впечатлением памятников, отразивших сасанидские черты, нужно отличать дошедшие до нас варварские подражания, более или менее грубые копии сасанидских вещей; при двухстепенном и трёхстепенном копировании неумелыми руками, эти предметы иногда до неузнаваемости бывают удалены от их первообраза, но, тем не менее, не могут быть исключены из круга материала, привлекаемого для изучения сасанидского искусства.
Такое расширение выбора материала необходимо ещё и потому, что чисто сасанидских памятников, происходящих действительно из сасанидской Персии и относящихся ко времени III-VII вв., сохранилось, сравнительно, очень немного, и для некоторых категорий предметов, в частности для тканей, мы не имели бы возможности составить себе достаточно ясное представление о технике и характере декоровки, если бы не произведения более позднего времени, по общему характеру явно принадлежащие к сасанидскому типу и на этом основании полагаемые в основу изучения сасанидской техники и рисунка; для их изучения ценным подсобным материалом являются также изображения тканей в живописи и скульптуре.
В силу того же обстоятельства, ограниченности числа дошедших до нас сасанидских пешей и необходимости совокупного их изучения в целях установления даже самых основных положений, особенно настоятельно необходимым представляется сосредоточение, по мере сил и средств — в немногих центрах, возможно большего числа предметов, возможно полных собраний, особенно однородных по назначению или по типу вещей. Только этим путём может быть достигнута целостность в изучении этих драгоценных памятников, при всей их малочисленности отражающих одну из интереснейших страниц истории человеческой культуры и оставивших по себе такой яркий след.
При рассмотрении произведений сасанидского искусства необходимо всегда иметь в виду, что ни в одной области восточной археологии мы не можем встретить такое количество позд-
(7/8)
нейшнх повторений, как здесь. И здесь же приходится проявлять особую осторожность для определения подлинности предметов, так как эта область восточного искусства и археологии особенно излюблена современными подделывателями, работающими, как на Западе, так и на Востоке (где, главным образом, подделываются резные камни, — труд дёшево стоющнй в Персии и Индии). Подделка серебряных сосудов, особенно — блюд, достигшая большого совершенства, — сильно облегчена возможностью снятия с подлинных вещей или их частей гальванопластических копий, при умелом сочетании дающих прекрасную основу для создания новых вариантов.
[ Состав коллекции; персонажи ] ^
Из произведении прикладного искусства сасанидской Персии лучше всего нам известны металлические изделия и ткани. В отношении металла одним из лучших собраний в мире, едва ли не богатейшим, обладает Государственный Эрмитаж. Объясняется это тем, что здесь, главным образом, сосредоточены найденные в пределах России сасанидские предметы: именно в России, особенно в Пермской и Вятской губерниях, найдена была большая часть сасанидских блюд. Сюда, в эти глухие окраины культурного мира, завозились серебряные блюда и другие сосуды, в обмен на меха, главное богатство полудиких звероловов, сохранивших в течение столетий изделия далёкого Ирана в своих святилищах.
Из этих произведений сасанидского искусства наиболее богато представлены вообще блюда и тарелки, затем чаши, кувшины и чарки.
Нет сомнения, что далеко не все сохранившиеся до нас предметы перечисленных категорий, особенно первой, имели практическое назначение. Несомненно, многие из них — чисто декоративные, что ясно доказывается и характером их отделки и украшения и техникой, исключающей возможность употребления их, как посуды, не говоря уже о неудобствах, с которыми было связано пользование ими для практических целей. Это особенно ясно видно, например, по тем блюдам, которые украшены высокорельефными накладными фигурами, не только теперь, но и в древности непрочно державшимися на основе.
Хотя на многих сасанидских памятниках сохранились надписи, арамейские и пехлевийские, всё же мы почти не располагаем вполне точными основаниями для установления времени изготовления предметов. Большая часть надписей оказалась пока нечитаемой даже для самых глубоких знатоков пехлевийского языка (пехлевийские надписи вообще трудно поддаются разбору); другие, из числа прочитанных, в отношении хронологии несодержательны.
Изображённые на сасанидских блюдах лица, как видно по их одеянию, представляющие собою во многих случаях царей, дали возможность но их платью и головным уборам судить если не о времени изготовления блюда, то, по крайней мере, о времени, к которому должен относиться изображенный сюжет, причём в некоторых случаях удается установить существенные анахронистические черты. Необходимо иметь в виду, что во многих случаях мы имеем не изображение человека или царя вообще в одеянии такого-то времени, а действительно попытки, иногда — прекрасно разрешённые, дать портрет определённого лица. Изображались на сосудах портреты не только героев и царей, но и других лиц и даже индивидуально определённых животных.
(8/9)
Весьма ценное в этом вопросе свидетельство до нас дошло в тексте армянского историка Фавста (по традиции — писателя V века), подробно сообщающего о том, как армянскому полководцу Мушегу, разбившему в бою и обратившему в бегство царя персидского Шапура II, удалось захватить под Тавризом стан царя и в нём царских жён; Фавст сообщает, что Мушег отправил жён Шапура под охраной персов и армян к нему, не причинив им никакой обиды. Шапур был восхищён доблестью и благородством Мушега и пожелал сохранить о нём память. «И был в то время конь у Мушега, белая лошадь; а царь персидский Шапур, когда брал в руки вино, чтобы пить, когда он пировал со своими войсками, говорил: „Пусть Белоконный выпьет вина”. И велел изобразить на чаше портрет Мушега на белом коне и во время пиршества своего ставил чашу перед собой и постоянно повторял те же слова, говоря: „Пусть Белоконный выпьет вина”».
[ Содержание сцен ] ^
В смысле содержания изображаемых на блюдах и других сасанидских вещах сцен, мы не видим большого разнообразия, в том смысле, что очень много блюд украшено картинами боя или охоты, главным образом, — конной. Но эти охотничьи сцены бывают до того различно построены, свободные пространства так богато, с изумительным умением заполнены, что всё же десятки однородных по сюжету блюд не производят однообразного впечатления. Значительно меньшее число памятников сохранило изображения пиршественных сцен и здесь, несомненно, простор фантазии художника был значительно ограничен, но зато материал для возсоздания быта необычайно богат. Ещё более редки сцены мифологического характера.
Наконец, особую группу блюд составляют те, в центре которых мы видим чаще всего одинокие фигуры реальных животных на растительном или гладком фоне. При большой реалистичности этих изображений животных, излюблено и необычайное по фантазии сочетание животных форм, — характерные сасанидские чудовища, чаше всего полу-птицы, полу-звери. Выбор зверей, сочетаемых с птичьими формами, в сасанидском искусстве необычайно богат.
Эти-то сасанидские звери, одиночные и парные, иногда борющиеся между собой, иногда поражаемые человеком, иногда с ним мирно уживающиеся, всегда как бы взъерошенные и часто — озлобленные, часто расцвеченные, как на туловище, так и на конечностях, растительными элементами, — представляют те характерные и широко излюбленные сюжеты, которые наиболее долго, хотя бы в претворённой форме, сохранялись на Востоке и которые наиболее ярко бросаются в глаза, даже при самом поверхностном осмотре.
Нигде не превзойдённая смелость в трактовке крыльев и хвостов этих чудовищных полу-птиц, лёгкость, с которой они как-то вполне естественно и свободно укладываются в тесную классическую форму кругового обрамления, и нигде не превзойдённая строгость пластических форм расцвеченных окрылённых и безкрылых львов с пышно расцветшими хвостами, характеризуют сасанидские памятники и, в подражаниях, живут много столетий.
Смелые по движению геральдические группы парных зверей, часто — разделённых между собою стилизованным деревом, также широко излюблены.
(9/10)
В орнаментике — богатейшие растительные побеги, чешуя, бусины, цепочки, (типизованные венки, фантастически, не менее чем звери, трактованные деревья и цветы, при всём нагромождении элементов никогда не производят давящего впечатления и не уменьшают поразительной лёгкости формы и декоровки. Особенно фантастически смел получивший впоследствии исключительно широкое распространение приём заполнения широких полей круговыми растительными побегами, обрамляющими в беспорядке разбросанные, но гармонически целостные фигуры зверей и птиц. Даже утомительный по замыслу мотив звериного шествия и гона на классических сасанидских памятниках и на лучших подражаниях им не утомляет глаз однообразием мотивов. И при всей этой фантастической пестроте форм, при неудержимом переплетении всех животных и растительных мотивов, мы в них не встреваем ничего болезненно-неестественного, все черты так облагорожены, что самые страшные фантастические чудовища никогда не производят отталкивающего впечатления.
[ Техника обработки металла ] ^
По технике обработки металла сасанидское искусство представляет собою наибольшее богатство средств и приёмов на всем протяжении средневековой истории Передней Азии.
Большая часть серебряных предметов собственно сасанидского происхождения — литые, с литой же орнаментикой или же накладными и набивными украшениями. Этот последний приём, позволявший особенно широко применять чередование металлов, золото (позолота) и серебро, и наблюдаемый лишь на самых лучших экземплярах, до сих пор на Востоке отмечен только в сасанидском искусстве. К сожалению, эти накладные части, обычно рельефные фигуры животных, иногда отдельные части их тела, бывают пли припаяны или вдавлены по краям в вырезанные в толще блюда бороздки (этот приём применяется только на блюдах). С помощью этих накладных фигур достигался чрезвычайно высокий рельеф декоровкн, иногда даже статуарность отдельных частей. Применялась также чеканка но (плитой основе блюда, а также и способ наколачивания основы на негативную форму.
Кованные блюда более редки; чаши (худшей выделки) бывают и кованные, обычно, в виду тонкости стенок, ложчатые, с чеканными украшениями на дне. Ручки сосудов всегда литые, приклёпанные, позднее — припаянные.
Обработка резцом, наблюдаемая и на литых предметах с литой декоровкой, главным образом — в мелких деталях, шире применяется на чеканных, а в позднейший период получает особенное распространение, причём большие поля покрываются гравированным рисунком; фоны — штриховкой или точечками. Сочетание литой декоровки с гравированными полями наблюдается лишь на более поздних предметах, причём не всегда можно утверждать, что гравировка современна изготовлению самого предмета, что она не была нанесена впоследствии на оставленную свободной и гладкой поверхность сосуда.
Приём нанесения рисунка мелкими точечками, сделанными иглой, как вспомогательный, применяется и на более древних экземплярах, и особенно излюблен в надписях, нанесённых этим своеобразным пунктиром, хотя многие надписи выцарапаны резцом сплошными линиями.
Сплошная позолота применяется сравнительно редко, чаще встречаем позолоту фона. Особенно излюблен и умело используется приём позолоты отдельных частей изображения,
(10/11)
например, частей одеяния, головного убора, вооружения, чем устраняется однотонность рельефа и достигается большая живость и резкость. Позолота наносится путём наколачивання или притирания тончайших листиков золота.
[ Экспонаты: серебро и золото ] ^
Из серебряных и золотых вещей, показанных на Выставке, наиболее замечательны следующие.
Большой ритон из Семибратнего кургана, заканчивающийся фигуркой крылатого козла (15), несомненно относящийся к ахеменидскому периоду, так же как и ритон, в виде головы барана (17), изумительно сильный по формам, и фигурка козла (18), представляющий собою ручку сосуда. К этому же времени должна принадлежать большая золотая чаша с двумя ручками, в виде пантер (19).
Два высоких кувшина, с оттянутым носком на тонком горле и яйцевидным туловом, — большой золотой, лишённый декоровкн, кроме украшения ручки, из Перещепинского клада (Полтавской губ.), и такой же по форме кувшин (83) с литыми украшениями, с характерными крылатыми зверями на боках, лучший представитель этого типа сосудов. Много позже должен быть кувшин (84), сплющенный с боков, с литыми крылатыми полу-птицами, полу-верблюдами, интересное сочетание литых украшений с гравировкой.
Одну группу по форме составляют пять кувшинчиков: два, стоящие под сильнейшим индийским влиянием, — с пляшущими женскими полуобнажёнными фигурами (80, 81), с изображениями орлов, терзающих добычу (88), с крылатыми зверями, типами и животными и обрамлениях (288) и с маленькими птичками в кружках (87). Любопытны пояски из рельефных как бы бусин, имеющиеся на некоторых сосудах этой группы и заставляющие вспомнить ожерелья из драгоценных камней, надевавшиеся на кувшины, в которых в праздник Нируза девушки тайно похищали для царя воду, по обычаю сасанидской Персии.
Интересную группу предметов составляют неизвестного назначения, быть может — жертвенные, многодольные длинные чаши: большая золотая из Перещепинского клада, маленькая чашка с гравированным на дне изображением рыбы (75), и чаша, покрытая богатой декоровкой, явно под сильнейшим индийским влиянием, с характерными пляшущими женскими фигурами
(78).
Сценами охоты украшены несколько блюд. Блюдо Перещепинского клада, с изображением Шапура II (309-379 гг.) на охоте на горных баранов, блюдо (53), с изображением царя в замечательном головном уборе, вероятно, Варахрана V (420-438 гг.) на охоте на вепря, два блюда с изображением охоты на львов (60, 63) и интересное во многих отношениях блюдо со сценой охоты на льва и вепря (61); образцом древней грубейшей копии с прекрасного оригинала может служить гравированное блюдо (58), повторяющее сцену на рельефном блюде Строгановского собрания, с изображением Шапура II, поражающего стрелами вепрей.
Сцену охоты пешего царя на льва представляет блюдо (308) с изображением Шапура III (383-388 гг.). Он же изображён на другом блюде (52) в сцене охоты на лань.
Блюдо (50) с изображением боя между двумя воинами по деталям вооружения и одеяния чрезвычайно ценно.
(11/12)
Сцену пиршества представляет блюдо (2977), драгоценнейшее в смысле деталей, между прочим, по ясно видным изображениям различного типа сосудов, образцы которых можно видеть на выставке, как высокий кувшин (93), кувшинчик (80), чаща (43) и по тончайшим деталям одеяний и царя, и услужающих.
Образцом позднейших изделий с изображением исторических сюжетов служит блюдо (64), с идеальным изображением одного из сасанидских государей, разумеется, носящее анахронистические черты.
Загадочный сюжет представляет блюдо (306) с изображением влекомой четырьмя зебу колесницей с изображением неизвестного божества.
Мифологическим же изображением украшено и одно из лучших блюд собрания, с фигурой трубящего человека, сидящего верхом на грифоне (48), превосходной работы. На этом блюде имеется пехлевийская надпись с именем заказчика, вероятно, Даземихра, правителя одной из областей Гиляна в середине VIII в.
Хорошо представлены блюда с одинокими фигурами животных в центре, занимающими первое место между разбросанными мелкими изображениями животных, связанных с пейзажем, а не с центральной фигурой: два блюда с лежащими козерогами (107, 108), блюдо с крылатым зверем (49), изображенным на выходной странице этого очерка, тесно связанные между собой блюда с кормящей львицей под деревом (105) и львицей под деревом же (311); к ним примыкает по декоровке блюдо с птицей (90). Связано с этой группой и большое блюдо с изображением коня под деревом.
Очень близки между собой блюдо с изображением льва, терзающего лань (106), и другое, со львом, терзающим тельца (289).
Образцами христианских блюд, носящих признаки влияния сасанидского искусства, служат сирийское блюдо (38) с ветхозаветными и новозаветными сценами и блюдо с поклонением кресту (37).
Поздними грубыми изделиями должны быть признаны блюдо с всадником и птицами (160), блюдо (157) быть может, имитация другого блюда аналогичного содержания и грубо гравированные тарелки с грифоном, драконом и собакой (132) и драконом, напавшим на оленя (133).
Интереснейший экземпляр грубой работы в пунктирной технике (позднего времени), повторение прекрасного оригинала, — блюдо с изображениями зверей и птиц в кругах, чередующихся со стилизованными деревьями.
Едва ли не поддельно блюдо с литым изображением сцены нападения конницы на крепость (2969), внушающее подозрение по технике.
Чаша с лежащими козерогами и с литым изображением пьющего из чаши перса на маленькой ручке (109), стоит в тесной связи с чашей (110) и др.
Три чаши из тонкого листа с чеканными изображениями на дне, на одной — царя на троне (42), на другой — женской фигуры в диадеме на звере (285), на третьей — всадника в нимбе (46), составляют одну группу.
Может быть, индо-скифского происхождения чаши с круглым дном с декоровкой снаружи, со сценой охоты на львов (68) и с тремя конями (60), обе изумительной по тонкости работы.
(12/13)
Греко-бактрийского происхождения могли бы быть две тарелки, золотая (22) и серебряная (23), с рельефным чеканным цветком, не свободным от китайского влияния.
Образцами вещей, созданных всецело под китайским влиянием, являются большая золотая чаша из Сарая, с ручками в виде дельфинов (230), и три ковшика, с ручками в виде головы дракона (231, 232, 237).
Украшениями щитов или нагрудными бляхами следует признать, переданные из Кунсткамеры две пары дисков, со скобами на обратной стороне, два с чеканными изображениями пантеры, обвивающей змеевидным телом весь диск (рис. 56), и два с чеканными же изображениями боевого слона (рис. 47).
К позднему, сравнительно, времени должно относиться богато украшенное ведро, с изображением оленей n с простой розеткой на дне (134) и украшенные такими же розетками два ведра (122, 312) и два блюда (314, 103).
Типичной для XIII века ручкой украшен ковш из раковины, киликийская армянская работа, образчик устойчивости некоторых сасанидских форм, особенно звериных.
Явно под сильным сасанидским влиянием был создан кувшин из горного хрусталя с парными фигурами львов и прекрасная хрустальная арабская лампа с растительной декоровкой.
Мелкие золотые фигурки животных, происходящие, главным образом, из Сибири, интересны в том отношении, что представляют статуарные воспроизведения фигур, хорошо знакомых но плоскостным изображениям на сасанидских вещах; в этом смысле особенно хороша фигурка стрелка из лука на коне и серебряная фигурка вепря.
[ Экспонаты: бронза ] ^
Сасанидская бронза нам известна много хуже, чем серебро, и это объясняется просто, если вспомнить, каким несколько необычным способом были сохранены до нашего времени в глуши Приуралья серебряные блюда, спасённые от гибели их формой и металлом.
Среди бронзовых кувшинов имеются три первокласных вещи, типичные высокие сасанидские кувшины с горизонтально оттянутым носком на тонкой шейке, украшенные один двумя великолепными птицами и стилизованным деревом (2990), другой (2989) — изображениями людей и расцвеченных львов на богатом растительном фоне, с геральдической группой двух зверей, третий — стилизованными деревьями и цветами.
Из имеющихся на Выставке бронзовых звериных фигур, наибольший интерес представляют фигура коня (2994), типа водолея, с характерными грузными формами, и пока необъясненная
фигура фантастического сказочного зверя, с туловищем лошади, когтистыми лапами, раскрытой пастью с оскаленными зубами, острым возвышением, как бы рогом, на кончике морды, торчащими ушами и бугорками-возвышениями вместо глаз; хвост фигуры отпилен.
Особенно ценна статуэтка всадника в короне на тяжёлом, грузном коне в богатой сбруе; и по общему виду и по деталям одеяния, сбруи и пр., фигура эта чрезвычайно близка к сасанидским рельефам на скалах и в то же время к некоторым изображениям на блюдах; к сожалению, фигура сильно пострадала: отпилены аттрибуты, которые всадник держал в широко расставленных руках.
(13/14)
Тяжёлые кувшины с высоким горлом, двойными носками и маковой головкой на ручке, покрытые характерным «до-мусульманским» орнаментом из стилизованных растений (2972, 2987) — древнейшие представители обширного отдела мусульманской посуды.
Два кувшина с высокими прямыми горлами, ручками, и носками в виде птицы (2992, 2993) должны также принадлежать к до-мусульманским.
Большое медное чеканное блюдо (2980), украшенное изображениями животных и птиц в завитках растительного побега, и но работе и по содержанию изображений — одна из лучших вещей на Выставке.
К тому же периоду должна принадлежать группа бронзовых водолеев в виде животных: козла, оленя (2983), петуха (2995), утки (2984) и фантастической птицы и пышным хвостом (2991).
Особую группу предметов, теснейшим образом связанных с сасанидским искусством, составляют характерные кавказские бронзовые котлы на ножках, находимые преимущественно в пределах Дагестана, значение которых в истории позднейшего развития сасанидских мотивов не только недостаточно ещё оценено, но даже не отмечено.
Котлы эти характеризуются особенной формой обрамления зева, с четырьмя крестообразно отходящими выступами, иногда с желобком или даже носком для стока жидкости на одном из выступов. Эта форма борта присуща была обоим типам котлов, и полушаровидным и более богатым глубоким, имеющим приблизительно вид шара с отсечённым сегментом. Корпус последних котлов, обвязанный рельефным поясом плетёнки или растительного побега, придерживаемым спускающимися от борта такими же лентами, бывает снабжён несколькими ручками-кольцами и украшен литыми плоско-рельефными одиночными или парными фигурами сасанидских зверей, птиц, конных воинов, иногда рядом различных животных, объединённых как бы сценой охоты, или же растительными разводами в лепестковидном обрамлении. Горизонтальный крещатый борт котлов также украшен плоскорельефными фигурами расцвеченных львов, встречно, с повернутыми головами или же в гоне среди растительных линий; встречаются и сложные сцены. Полушаровидные и низкие котлы не имеют украшений на корпусе, борт их беднее, обычно украшен только растительным орнаментом. Эти котлы бывают иногда снабжены высокими крышками, литыми же, с литой рельефной декоровкой. Назначение котлов неизвестно.
Близость формы этих котлов к датированному армянскому котлу 1232 года, хранящемуся в Эчмиадзине, характер украшений, особенно — зверей, строгий рисунок плетёнки, даёт возможность относить некоторые из них к периоду XII-XIII вв., как было отмечено, времени кристаллизации пережиточных сасанидских форм. Такая датировка подтверждается и большой близостью к этим котлам находимых в Армении, особенно в Анн, глиняных больших кувшинов, судя и по форме, и по разбивке полей, и по приёмам их заполнения представляющих развитие этого же типа сосудов, но с некоторыми инородными чертами.
Исследование этих котлов проливает свет на вопрос о возникновении многих форм позднейшей восточной бронзы и на развитие декоративных мотивов, и прикладного, и монументального искусства Востока. На Выставке представлена большая часть известных до сих пор котлов этого типа.
(14/15)
[ Экспонаты: резные камни ] ^
На Выставке помещена небольшая часть принадлежащего Эрмитажу собрания сасанидских резных камней, только наиболее типичные экземпляры.
При их обозрении необходимо иметь в виду, что сасанидская глиптика относится к тому периоду, когда вообще искусство глиптики находилось в состоянии упадка, на Западе почти не существовало, и только в Византии и в Иране продолжало развиваться. Сасанидские камни свидетельствуют о довольно высоком уровне техники, а по содержанию изображении представляют значительный интерес, так как, с одной стороны, сохранили большое количество портретов (с пехлевийскими надписями), с другой — по сюжетам являются прекрасной параллелью к более крупным изделиям из металла, давая много аналогий и по мотивам, и по группировке. В этом можно убедиться и на небольшом числе выставленных резных камней.
По форме сасанидские камни, часто предназначавшиеся для обрамления металлической оправой, в перстнях и в виде подвесок, в большинстве случаев имеют не нуждающуюся в оправе характерную именно для сасанидских камней форму полушария пли, чаще, сферического полуовала, с просверленной дырочкой, что могло стоять в связи с назначением подавляющего количества сасанидских резных камней, — печатей.
[ Экспонаты: монеты ] ^
Эрмитажное собрание сасанидских монет, если не самое богатое в мире, то одно из богатейших, в основу которого легла коллекция известного нумизмата Бартоломея, содержит монеты всех царствований, причём некоторые продолжительные царствования представлены большим числом вариантов.
Как было сказано, на сасанидских монетах ясно отразилась национальная реакция, связанная с воцарением Сасанидов. Помимо надписей на монетах, всегда — пехлевийских, изменён был и тип: на оборотной стороне всех сасанидских монет, кроме одного первого царствования, Арташира I Папакана, видим в центре изображение жертвенника огня (пирей) с двумя воинами по сторонам; тип этот, установившийся после некоторого колебания уже при Арташире I, неизменно держится на всём протяжении истории Сасанидов, изменяясь только в смысле развития формы жертвенника и фигур воинов, обращенных то в ту, то в другую сторону; на немногих монетах вместо воинов стоят фигуры царя и царицы. Это редкий в нумизматике случай устойчивости типа, притом настолько прочной, что в Персии и при арабах первое время продолжали чеканить монету с этим типом, а затем, по высказывавшемуся в нумизматической литературе предположению, он отразился и на арабских диргемах, заменивших три вытянутые фигуры (два воина и пирей) тремя строками надписи.
Для археологии особенное значение имеет лицевая сторона сасанидских монет, где всегда бывает изображен бюст царя, за немногими исключениями — в профиль, иногда в сопровождении царицы и наследника. Прекрасно различимые детали одеяния и особенно головных уборов, — необыкновенно сложных, украшенных эмблемами, головами животных, крыльями и другими элементами сасанидской декоровки, дают возможность не только определять блюда с портретами царей, но и восстановить развитие форм царского одеяния.
Иocиф Орбели.
|