П.П. Азбелев. Древние кыргызы. Очерки истории и археологии.

назад | оглавление | далее

Глава VI. Аскизская культура: традиции енисейских кыргызов предмонгольского времени.

VI. 1. Замечания по истории вопроса.

Аскизская археологическая культура была выделена Л.Р.Кызласовым в одной из лучших его статей (1975), где автор, приведя описание нескольких выразительных комплексов, наглядно продемонстрировал их своеобразие и заключил: “по формальным признакам мы имеем дело по существу с новой археологической культурой. Каждому, кто знаком с предшествующими по времени памятниками VI-IX вв., среди которых ведущими являются курганы типа чаатас < ... >, очевидны отличия вновь открытых объектов. < ... > Культура <...> занимает также всю Тувинскую автономную республику < ... > На западе её памятники встречены в Горном Алтае, один комплекс обнаружен даже в Северном Казахстане у г.Степняка. Прослеживается некоторое влияние рассматриваемой культуры на памятники племён низовья Томи в XI-XII вв. (Басандайка)” (Кызласов 1975: 207, 209). Нужно подчеркнуть, что речь идёт лишь об отличии аскизских курганов от чаатасов (о промежуточной “тюхтятской культуре” в этой статье речь ещё не заходит, её придумали позже). Говоря о западных памятниках, автор исходно полагает причиной сходства материалов аскизское влияние, даже не рассматривая возможность ни противонаправленных, ни двусторонних связей. Однако в целом статья Л.Р.Кызласова содержит вполне справедливые выводы о культурном своеобразии аскизских памятников.

В те же годы позднекыргызские памятники подробно рассматривались в ряде работ Д.Г.Савинова. Цельной концепции происхождения и развития аскизской культуры автор не предложил, однако многие его суждения по отдельным вопросам весьма интересны и существенны; они будут рассмотрены в соответствующих разделах данной главы.

Наиболее подробно аскизские материалы анализировал И.Л.Кызласов. Серия его статей, сведённых и обобщённых в Своде археологических источников (Е3-18), остаётся одним из основных источников сведений о культуре приенисейских племён начала II тыс.н.э. (Кызласов И. 1983). Большим достоинством издания является публикация множества случайных находок и вещей из комплексов, ранее известных в основном по упоминаниям и разбросанных по публикациям в самых разных изданиях. К сожалению, сами комплексы представлены недостаточно, в виде “примеров”, призванных лишь проиллюстрировать аналитическую часть; приведены 11 документированных комплексов и 5 условных “комплексов”, составленных из случайных находок с одного пункта (заметим к слову, что если разрушен, размыт, раздут компактный могильник, то в один такой “комплекс” наверняка попадут вещи из разных погребений). Основная масса вещевого материала сгруппирована по категориям, а памятники представлены списками находок. Находки представлены в отрыве от сооружений. В перечне памятников ссылка на таблицу вовсе не означает, что приведено изображение именно этой находки: автор широко практикует ссылку на вещи “того же типа”, что значительно затрудняет пользование Сводом. Прилагаемые к настоящей работе перекомпонованные таблицы лишь в малой степени исправляют положение: в целом опубликованность аскизской культуры пока явно недостаточна.

Целая глава Свода посвящена “типологии курганного инвентаря”. Автор составил впечатляющие классификационные таблицы (по удилам, псалиям, султанчикам, наконечникам стрел, бусинам и булавкам). Классификации построены по классической схеме: категория — разряд — раздел — отдел — тип, а путём прибавления к этим терминам приставок “под-” и “над-” систематика усложняется вдвое-втрое. Неудивительно, что при всём обилии аскизских находок многие типы представлены в этой систематике лишь одной-двумя вещами. С одной стороны, такая классификация может быть удобна в музейной работе, при подготовке материала к формализованному описанию (ибо описывает каждую вещь очень подробно). С другой стороны, в практической исследовательской работе подобные конструкции применимы лишь как не слишком удобный справочник. Уместно привести здесь точное наблюдение А.К.Амброза, лучше всего характеризующее подобное классифицирование.

“Давно отвергнут ошибочный взгляд, что классификация должна быть прежде всего простой и удобной в пользовании. Прежде всего она должна достаточно полно и гибко отражать всё многообразие материала, пытаться уловить объективные закономерности его создания древними мастерами. К сожалению, археологи нередко создают “парадную”, чисто формальную классификацию “для отчётности”. В хороших работах рядом с нею как бы “негласно” существует вторая, “неофициальная” классификация, по которой составляются иллюстрации и ведётся описание погребений. Именно она даёт объективную и ясную картину фактического состояния материала. Но почему-то для научного анализа памятника применяется исключительно первая, “парадная”, — возможно, потому, что вспомогательная источниковедческая классификация и периодизация смешиваются с основанной на ней исторической, оперирующей более обобщённым делением материала. <...> Конечно, даже по исчерпывающим указаниям типов и вариантов вещей в публикациях можно сделать только первый вариант периодизации. Для углубления исследования нужно видеть вещь в оригинале. Но даже это не всегда удаётся — при хранении она может депаспортизироваться, утеряться, разрушиться от коррозии. Единственное средство избежать этого — полная публикация всех вещей по комплексам и, конечно, обязательно полное воспроизведение их в полевом отчёте.” (Амброз 1980: 26).

В Своде, изданном Л.Р.Кызласовым, предложена лишь “парадная”, по терминологии Амброза, классификация некоторых аскизских материалов. У этого автора то, что в повседневной практике именуется типом, названо “отделом”, а “типы” крайне дробны и являются, по сути, частными вариантами. Комплексы раздроблены, совстречаемость типов и вариантов практически не изучается. В результате классификация оказывается лишь малополезным приложением, создающим видимость фундаментальности там, где на деле проявлена одна только усидчивость. Непонятно, почему соответствующая глава названа “Типология...”, ведь речь идёт всего лишь о классифицировании.

Другая глава Свода посвящена проблеме происхождения аскизской культуры. Впрочем, для И.Л.Кызласова такой проблемы не существует: он исходит из постулируемой преемственности минусинских культур, и главные его усилия направлены на согласование материала с этой концептуальной установкой. Задача автора — “вывести” аскизские типы из ранних местных материалов вне зависимости от обстоятельств. И.Л.Кызласов считает, например, что аскизские двукольчатые удила — “результат эволюции местных южносибирских форм VII-X вв.”; что “сборные скобчатые псалии были широко распространены в Южной Сибири в культуре чаатас (VI-IX вв.) и в тюхтятской (IX-X вв.)”; что “прототипами аскизских султанчиков явились, несомненно, бронзовые султанчики тюхтятской культуры”; что “аскизские бляхи-распределители ремней также восходят к местным прототипам IX-X вв.”; что округлые тройники — форма, “прямо связанная с материалами предшествующего времени”; то же самое сказано о наконечниках ремней, о “нащёчниках”, наременных бляхах, пряжках, стременах, сёдлах, палашах, ножах, стрелах, “втульчатых ножах”, пинцетах, сосудах, тёслах, булавках и, наконец, о декоре. Лишь бляхи с кольцами, кресала да набалдашники-рукояти плетей не имеют, по мнению И.Л.Кызласова, местных прототипов (Кызласов И. 1983: 22-44). При этом автор добросовестно указывает аналогии из других культур, но либо вообще не комментирует их, либо априорно называет результатом “общеизвестного” влияния енисейских племён на окружающий мир.

Рис.61. Развитие позднекыргызских типов псалиев и сбруйных тройников по И.Л.Кызласову.

Для обоснования этих тезисов автор приводит несколько схем (воспроизведены: [Рис.61-62]). Подробно комментируя лишь развитие узды, автор не усматривает за развитием форм ничего, кроме неких “типологических процессов” — во всяком случае, он лишь констатирует появление новых признаков, не пытаясь установить причины трансформаций. Это и не входит в задачу И.Л.Кызласова. Для, него, например, не важно, что новые скобковидные кресала ничуть не лучше и не удобнее прежних кресал-накладок (то есть это изменение не было техническим усовершенствованием) — а ведь налицо свидетельство неких культурных процессов! Автор игнорирует факты, которые не могут быть объяснены  с позиций исходно заданной концепции — новые типы просто появляются, и всё. Безусловно, концептуальная ангажированность снижает ценность аналитической части Свода.

Рис. 62. Развитие аскизских типов уздечных султанов, булавок и шарнирных блях по И.Л.Кызласову.

Периодизация преподнесена в Своде как нечто само собой разумеющееся: автор не счёл нужным развить или хотя бы повторить аргументацию, им самим предложенные в ранее опубликованных работах. Выделены два больших этапа — “малиновский” и “каменский”; первый подразделён на три периода, причём отнесение многих памятников к тому или иному периоду небезусловно, в чём признаётся и сам автор (с.49).  “Эйлигхемский” период отличается от последующих наличием вещей “тюхтятской” декоративной традиции. А третий, “черновской” период отличается от предшествующего ему “оглахтинского” наличием “черт, которые будут господствовать или послужат основой для формирования характерных деталей оформления в последующий каменский этап” (с.55). Столь формальный эволюционистский подход, безусловно, чреват ошибками — ведь неизвестно, как долго бытовали в культуре енисейских племён “тюхтятские” традиции, не выяснено автором и происхождение инноваций, обусловивших появление “каменских” типов. Недолгие периоды малиновского этапа автор датирует путём прямой синхронизации аскизских вещей с их инокультурными аналогами — но срок жизни последних в их “родных” культурах намного превышает продолжительность датируемых периодов, отчего внутренняя хронология оказывается совершенно неосновательной. Типолого-хронологическое соотношение аналогичных, но разнокультурных изделий автором не рассматривается, и неудивительно, что обширный (и, замечу, весьма интересный) перечень подобранных автором аналогий оказывается для исследования столь же бессмысленным, сколь и классификация: он лишь подкрепляет и без того очевидную общую дату.

Свод не даёт адекватного представления о развитии аскизской культуры; он призван лишь подвести аналитическую базу под концепцию поступательного развития “древнехакасской цивилизации” преимущественно на местной основе, а потому полезен прежде всего как иллюстративно-справочное издание. Группировка памятников, положенная в основу периодизации, очевидна и без “многоэтажных” классификаций, и проблема в том, как и на каких основаниях группы памятников будут атрибутированы — а вот этого в работе как раз нет. Свод имеет значение как публикация материала (хотя пользоваться ею не всегда удобно), он содержит немало  интересных наблюдений (которые, однако, не систематизированы и не осмыслены). Труд И.Л.Кызласова ценен в первую очередь как не всегда позитивный опыт, который может и должен быть учтён при дальнейшей исследовательской работе.

В связи с публикацией материалов, добытых при раскопках памятников в долине р. Табат, Ю.С.Худяков уделил особое внимание критике взглядов И.Л.Кызласова (Худяков 1982: 72-74, 179-182). Автор отказался принять само название “аскизская культура”; памятники “малиновского этапа” он отнёс к выделяемой им “эпохе сууктэр”, а памятники “каменского этапа” — к “монгольской эпохе”. Несостоятельность выделения И.Л.Кызласовым периодов “малиновского этапа” автор решил продемонстрировать на примере своего материала, здесь же и публикуемого. По мнению Ю.С.Худякова, раскопанные им курганы Терен-хол 1, 2, 5, 6 и Ортызы-оба 7 по составу предметов попадают в “оглахтинский период”, а по сечению, декору и крепежу пластин — к “черновскому”. В то же время курганы Терен-хол 3, Хара-тигей 12 и Ортызы-оба 7 (? — ср. выше), 8 — соответствуют признакам “эйлигхемского этапа” (Худяков 1982: 172). Несмотря на всю резкость предлагаемой ниже оценки, я вынужден заметить, что Ю.С.Худяков просто не разобрался в системе критериев, предложенной И.Л.Кызласовым. По этой системе кург. Ортызы-оба 8 вообще не атрибутируется из-за недостатка находок, а кург. Ортызы-оба 7, как и все курганы могильников Терен-хол и Тербен-хол, однозначно принадлежат позднему “каменскому этапу”; лишь кург. Хара-тигей 12 можно признать ранним и подискутировать насчёт его принадлежности к тому или иному из названных “периодов”.  Вывод автора: “считать выделение в рамках эпохи сууктэр более дробных хронологических единиц нецелесообразным, поскольку оно не находит соответствия в археологических материалах и никак не связано с канвой исторических событий этого времени” (с.174) — свидетельствует исключительно о непонимании Ю.С.Худяковым простейших принципов датирования и о неумении этого исследователя разобраться хотя бы в собственном материале.

Совершенно очевидно, что подход к периодизации, избранный И.Л.Кызласовым, некорректен. Однако сама группировка памятников, механически переименованная этим автором в периодизацию, столь же очевидна и вряд ли может быть оспорена. Можно (как это сделано выше) критиковать разработанную И.Л.Кызласовым классификацию за отрыв аналитической части от интерпретаций — но речь не о том, что классификация неверна, а о том, что она практически не используется самим её разработчиком. Материалы, добытые и опубликованные Ю.С.Худяковым, однозначно подтверждают как общее культурное единство памятников (разнесённых автором по двум “эпохам”), так и своеобразие ранних и поздних аскизских комплексов. Ю.С.Худяков выбирает для критики построений И.Л.Кызласова весьма жёсткие слова: “поставив перед собой задачу формализации разнообразного в функциональном отношении материала, И.Л.Кызласов классифицирует его в соответствии с одной шестичленной схемой, что ведёт к нивелировке существенных свойств предметов...  ...Выделив группу признаков для двух этапов культуры, автор не ранжировал их по степени значимости, что затрудняет их применение к конкретному материалу при отсутствии полного тождества с опубликованными параметрами образцов” (с.173); что всё это значит, я так и не понял. Ещё Ю.С.Худяков ругает И.Л.Кызласова за то, что “характеристика деталей сбруи... без соответствующей реконструкции конского убранства... оставляет возможность для произвольного сравнения вещей различного назначения” (с.174). Непонятно, чем плохо вполне естественное наблюдение И.Л.Кызласова о межкатегориальном сходстве? Более того, нужно заметить, что И.Л.Кызласов как раз недостаточно учёл стремление кыргызских мастеров к единостильности фурнитуры в рамках комплекта, в аскизских материалах весьма выразительное; а Ю.С.Худяков, запирая себя в рамки категорий, делает в результате грубейшие ошибки в общей атрибуции, которых, естественно, нет у И.Л.Кызласова. Методологию Ю.С.Худякова лучше всего характеризует следующая цитата из этого автора: “Кольцевой характер насыпи традиционен для надмогильных конструкций Минусинской котловины с начала II тыс.н.э. и ориентирован на облик курганов сууктэр” (с.138). Действительно, “сууктэры” круглые.

Таким образом, ныне реально существует лишь одна концепция  истории и археологии енисейских кыргызов предмонгольского времени, разработанная И.Л.Кызласовым. Воззрения Ю.С.Худякова, как показано выше, неосновательны. Ряд ценных наблюдений и интересных гипотез принадлежит Д.Г.Савинову — они рассматриваются ниже в соответствующих разделах. Тувинские памятники подробно изучались Г.В.Длужневской; эти интересные и важные исследования, к сожалению, касаются лишь очень ограниченных территорий. В связи с публикацией материалов могильника Эйлиг-хем III Д.Г.Савинов сделал ряд предположительных выводов об обстоятельствах истории енисейских кыргызов предмонгольского времени (Грач, Савинов, Длужневская 1998: 72-77), весьма интересна и развёрнутая интерпретация эйлигхемского комплекса, предложенная Г.В.Длужневской и Д.Г.Савиновым (там же: 44-53). Однако систематический анализ кыргызской культуры начала II тыс. есть лишь в работах И.Л.Кызласова, столь же интересных, сколь и противоречивых.

Из тезисов И.Л.Кызласова, основополагающих для его концепции, полное согласие вызывает лишь общая группировка памятников: отличие “малиновских” комплексов от “каменских”, как и общее хронологическое соотношение обеих групп, не вызывает ни малейших сомнений. Другие вопросы дискуссионны. Очертим обсуждаемую ниже проблематику.

1. Не вполне разработан вопрос о сложении аскизской культуры. Многие характерные типы аскизских изделий до сих пор считаются уникальными, а ведь они, конечно, имели свою предысторию. Следует выяснить их происхождение.

2. “Каменские” типы отличаются от более ранних столь многими особенностями, что плавное “выведение” поздних типов из ранних (как предлагает И.Л.Кызласов), весьма спорно. Должна быть решена “каменская проблема”.

3. В рамках “каменского этапа” собраны весьма разнообразные памятники, в том числе и погребения “часовенногорского типа”. Они настолько своеобразны, что это своеобразие кажется чрезмерным; нужно разобрать “часовенногорскую проблему”.

4. Решение  указанных выше проблем неизбежно приведёт к пересмотру относительной и абсолютной хронологии аскизских памятников и потребует выработки нового взгляда на периодизацию истории аскизской культуры.

5. Вне Южной Сибири известен ряд комплексов, либо частью, либо целиком состоящих из вещей, очень похожих на аскизские. Их интерпретация прежде неизменно основывалась на теории о культурном континуитете — то есть их считали попросту аскизскими и “отслеживали” по ним границы кыргызского влияния. Несомненно, здесь также будет необходим пересмотр.

Этим перечнем и определяется структура данной главы.

назад | оглавление | наверх | далее