К.В. Тревер

Проблема греко-бактрийского искусства.

// III Международный конгресс по иранскому искусству и археологии. Доклады. М.-Л.: Изд-во АН СССР. 1939. С. 262-270.

(Таблицы CXV-CXVII)

Вопрос о путях сложения греко-бактрийского искусства и, в частности, те моменты этой проблемы, которые касаются искусства собственно Бактрии, настойчиво выдвигаются высоким художественным совершенством и соответственными техническими качествами знаменитых греко-бактрийских монет.

Монеты эти, занимающие бесспорно одно из первых мест в истории медальерного искусства, до самого последнего времени по необходимости рассматривались совершенно изолированно, как какой-то неожиданный фонтан, бьющий из неизвестного источника, как бы из отсутствующей почвы.

Технический и стилистический анализ ряда металлических предметов, находящихся в собрании Эрмитажа, дал мне основание начать работу по выяснению этого источника и установлению этой почвы.

Подробное изложение этой работы слишком затянуло бы доклад конгрессу. Я позволю себе лишь скользнуть по основным моментам этой работы, представить конгрессу только наиболее замечательные из этих памятников и познакомить лишь с общим ходом моих рассуждений, имея в виду, что основная моя работа, посвящённая памятникам бактрийского искусства, найдёт себе печатное выражение.

Возможность постановки вопроса определяется наличием в Эрмитаже целого ряда очень интересных, но довольно загадочных памятников (в своё время разбросанных по различным отделам музея), которые принято было называть условным расплывчатым термином «восточно-эллинистических» памятников.

Приведу в качестве примера два золотых сосуда из собрания Эрмитажа, найденные в Сибири или в Приуралье и с начала XVIII в. хранившиеся в Петровской кунсткамере. На первом из них восточная форма, «скифская» форма сосуда (ручки прибавлены позднее), сочетается с композицией орнамента, в которой переплетаются иранская розетка, китайские фениксы и эллинистическая ветка по борту. ¹ [1] Второй сосуд — чаша с двойными стенками, сочетающая античную форму «мегарских чашек» с восточной техникой инкру-

(262/263)

стации и клуазонэ, с растительным орнаментом, близким к античным образцам, но в своеобразном восточном претворении, и с арамейской надписью по борту. ¹ [2]

Техника и стиль этих двух сосудов подводят нас к периоду III-I вв. до н.э. Встаёт вопрос: где могли быть созданы в этот период памятники искусства, сочетающие в себе эти разнородные и, казалось бы, несочетаемые элементы.

Созданы они могли быть в стране, расположенной в месте скрещения различных торговых и культурных путей, в среде, связанной историческими судьбами и культурными сношениями с рядом стран и народов Передней Азии и, в то же время, с отдалёнными восточными областями азиатского материка.

В качестве такой страны в III-II вв. естественнее всего представить себе греко-бактрийское царство, самоё название которого в себе самом заключает определение сложной гибридности состава, скрещения наиболее яркого представителя западной средиземноморской культуры и мало нам известной культуры, развивавшейся в самом сердце Центральной Азии.

Невозможно допустить мысль, чтобы искусство греко-бактрийского царства могло носить исключительно заносный характер, чтобы бактрийские мастера работали всецело в русле античного искусства, чтобы бактрийские монеты являлись лишь образцами античных монет, чеканеных на Востоке. Как бы ни были сильны античные элементы во всех этих памятниках, в них должна была всё-таки сказываться местная культура, слишком древняя и слишком мощная, чтобы умолкнуть при победоносном наступлении эллинизма.

Что такое Бактрия? Это одна из двадцати сатрапий Дария, это — город Бактры, современный Балх, древняя Зариаспа, т.е. город золотистых коней, это — страна, запечатлённая на рельефах Персеполя процессией несущих золотые предметы и ведущих верблюдов бактрийцев. Это — страна, о которой восторженно пишут как античные историки (Геродот, Ктесий, Страбон, Аполлодор), так и китайские путешественники (Сы-ма Цянь, Чжан Цянь и др.), это — страна, где, по преданию, Заратуштра нашёл приют у царя Виштаспа.

Эллинизация этой области произошла не тогда только, когда Александр Македонский, по сведениям римского историка Юстина, построил здесь и в Согде двенадцать городов и распределил по ним мятежно настроенных воинов из своего войска. Эллинизация началась задолго до этого, а именно, когда Кир и Дарий переселяли сюда греков из Малой Азии, главным образом мастеров-ремесленников, когда были переброшены сюда Бранхиды, держатели всех сокровищ Милета, предавшие их захватившим малоазиатское побережье персам и расплатившиеся за это, в лице своих потомков, при захвате Бактрии войсками Македонского Александра. Поселения этих западных выходцев были затеряны, как островки, в необъятном море носителей и творцов древних восточных культур.

Два года сопротивлялась Бактрия натиску Александра, но наконец и она была завоёвана.

В 250 г. до н.э. сатрап Бактрии Диодот, родом грек, «mille urbium Bactrianorum praefectus» (по Юстину), отложился от селевкидского правителя Антиоха II и положил начало своеобразному государству, «греко-бактрийскому царству», просуществовавшему сто десять лет. Произошло это в те самые годы, когда от Селевкидов отложилась

(263/264)

и Парфия, возглавляемая Аршакидами, в те годы, когда Индией правил самый яркий представитель династии Маурия, знаменитый Ашока.

Цари Бактрии, по происхождению своему, главным образом, греки, чеканят свою монету, носят титул «царя» и «великого царя», завоёвывают северную Индию, разрешают подчинённым им князьям чеканить собственную монету и гибнут под напором юе-ши, кочевников, пришедших из Центральной Азии и положивших конец греко-бактрийскому царству в 140 г., заняв Балх-Зариаспу, «мать городов» по Геродоту, «красу Арианы» по Аполлодору.

Этим заканчивается политическая история греко-бактрийского царства, но не заканчивается история его культуры, которая в течение ряда веков, вплоть до сасанидского периода включительно, являлась ферментом своеобразной культуры, своеобразного искусства, процветавшего на территории собственно Бактрии, а также на территории сопредельных стран Передней и Центральной Азии и северной Индии.

При арабах в VIII в. Балх достигает вновь расцвета, но в XIII в. Марко Поло застал здесь только развалины.

Границами греко-бактрийского царства, объединявшего, грубо говоря, области от Мерва до Балха, являлись в период наибольшей экспансии, во II в., как указывает Страбон: на западе река Герируд, на юго-востоке — область за Хиндукушем, на севере — Согд (область между Аму-дарьёй и Сыр-дарьёй), до 159 г. входивший в состав Бактрии; на юге были покорены все страны по Инду до моря, а на северо-востоке захвачены горные области до владений китайцев.

Страна эта, как указывают Страбон и Курций, была очень богата и плодородна. Население, кочевое и осёдлое, говорило на различных иранских диалектах, о чём сообщает Чжан Цянь, китайский посол, в 128 г. до н.э. побывавший в Бактрии; диалекты эти, как полагают, легли в основу языка древнейшего памятника иранской культуры, языка Авесты, двадцать одна книга которой была, по традиции парсов, сожжена Александром в Бактрии.

Сы-ма Цянь, участник китайской экспедиции 102 г. до н.э., повествует о том, как обрабатывалась в Бактрии земля, как возделывались рис и пшеница, люцерна и виноград и как разводились здесь лошади особо ценившейся породы shen, окутанные легендой о их небесном происхождении, лошади, из-за которых китайцы неоднократно предпринимали походы против Бактрии.

Все источники говорят об оживлённой торговле Бактрии с Китаем и Индией, указывая на два караванных пути: южный — от верховьев Аму-дарьи через Бадахшан на Яркент и северный — через Фергану на Кашгар.

Бактрийцы везли товары из Индии (Плиний, Варрон), торговали с Западом (Ханьская династийная история), главным образом, шёлком и лаком, а также мехами, железом, золотом и серебром. Торговый путь на Запад шёл, по мнению Томашека, от Волги через Оренбург, Мугоджарские горы к Аральскому морю; действительно, эти пути отмечаются рядом находок, которые мы, на основании технического и стилистического анализа, связываем с Бактрией. Предметы эти, главным образом из золота и серебра, заставляют вспомнить о тех разработках серебряных и золотых месторождений Бактрии, которые отмечаются настойчивыми свидетельствами ряда античных писателей, дополненных указанием китайских источников на то, что бактрийцы получали также золото и серебро из Китая и изготовляли из него сосуды.

Говоря о Волге, как об одном из транзитных путей, следует вспомнить пару серебряных фаларов, ¹ [3] найденных близ г. Новоузенска Саратовского края: изображение

(264/265)

грифона с образующим круг туловищем, мотив, известный по китайским памятникам, и волнообразный орнамент по борту, излюбленный мотив эллинистической керамики, нашли себе гармоничное сочетание на этих предметах, относящихся к группе греко-бактрийских памятников.

Торговые сношения существовали также и с хун-ну в северной Монголии, о чём свидетельствуют находки в курганах Ноин-Ула (см. стр. 267).

Сложнее обстоит вопрос с восстановлением на основании отрывочных данных картины социально-экономического строя Бактрии в этот период. Историки Александра, описывая постепенное завоевание Бактрии, упоминают те отдельные замки, в которых сидели владетельные князья и которые приходилось постепенно брать один за другим. Чжан Цянь, китайский историк II в. до н.э., говорит о том, что в Бактрии в каждом городе сидит свой правитель-князь. При царе Евтидеме, т.е. во второй половине III в. до н.э., в ряде областей (в Арии, Дрангиане, Арахосии, Гандхаре и др.) сидели поставленные им «эпархи» — царьки, впоследствии заключившие между собою союз против царя Евкратида.

Все эти случайные и неполные данные не позволяют нам пока ещё выдвинуть какую-либо гипотезу по вопросу об общественном строе Бактрии в III-II вв.

Если судить об общественной формации по надстроечным явлениям, т.е. в данном случае по памятникам изобразительного искусства, то, во-первых, их слишко[м] мало, чтобы можно было притти к каким-либо ответственным обобщениям, а во-вторых — ни один из элементов, из которых складывается характер этого искусства, господствующей роли не играет.

На памятниках греко-бактрийской культуры черты античного искусства в претворении с чертами искусства и иранского, и китайского и индийского дают своеобразный неповторимый стиль, причем преобладание на одних предметах элементов античных, на других — восточных общей картины равновесия их не нарушает.

Как уже говорилось, единственными дошедшими до нас памятниками греко-бактрийской культуры и искусства считались до сих пор монеты, поражающие высотой своей техники и своеобразием стиля.

Интересными образцами бактрийских монет являются серебряные монеты Евкратида (160-156 гг. до н.э.), снабженные обычной на монетах греческой надписью ΒΑΣΙΑΕΩΣ ΜΕΓΑΛΟΥ ΕΥΚΡΑΤΙΔΟΥ — «великого царя Евкратида» (табл. CXV, 4); обращают на себя внимание шлем на голове царя, характерный бактрийский шлем, являющийся несколько видоизменённым шлемом македонца, а также сюжет реверса — изображение Диоскуров, селевкидский культ которых был введён в Бактрии Евкратидом и, наверное, наслоился на местный древний культ Близнецов. И с иконографической и с художественной стороны интересны также монеты Евкратида, где он изображён без шлема, с повязкой вокруг коротко остриженных вьющихся волос (табл. CXV, 2); такую же причёску мы видим и на монетах Евтидема I (230-200 гг. до н.э.) (табл. CXV, 3). Антимах (вторая половина III в.) изображал себя в своеобразном берете со свисающими лентами, напоминающем собой китайские головные уборы (табл. CXV, 1 и 5), а Деметрий (200-160 гг. до н.э.) в шапке в виде головы слона (табл. CXV, 6) — вероятно не без влияния Индии.

В этих отличающихся необычайно тонкой, чёткой и выразительной моделировкой и высоким художественным достоинством портретах художник сумел схватить и подчеркнуть особо характерные черты в лице каждого из царей: тяжёлый упрямый подбородок и небольшие, глубоко посаженные глаза Деметрия, складки кожи вокруг рта, придающие саркастическое выражение лицу Антимаха с его небольшим неправильным носом,

(265/266)

обрюзглость полного лица Евтидема I с выступающими надбровными дугами и выраженную в сжатом рте и глазах мрачность Евтидема II (табл. CXV, 1).

На реверсах этих монет изображены боги античного пантеона: Геракл с палицей и львиной шкурой на монетах Евтидема I (табл. CXV, 11), Геракл с лучистым венцом Митры на монетах Деметрия, (табл. CXV, 12), Диоскуры на монетах Евкратида (табл. CXV, 10), Посейдон с трезубцем на монетах Антимаха (табл. CXV, 9) и сидящий Зевс с булавой или перуном на монетах Евтидема I (табл. CXV, 11).

Помимо монет серебряных, медных и золотых, известны ещё и никелевые бактрийские монеты, начиная с первой половины II в. (монеты Евтидема II, Панталеона и Агафокла), — явление, ни до ни после этого в соседнем Иране вообще не засвидетельствованное, но известное в нумизматике Китая. Мало вероятно, чтобы здесь мы могли иметь дело с сознательным выделением и использованием никеля; вероятнее, что при выплавке медной руды, богатой никелем, его не умели ещё выделять.

Бактрийский шлем, какой мы видим на монетах Евкратида, изображён также на одном из самых характерных памятников греко-бактрийского искусства — на паре серебряных фаларов, найденных в XVIII в. в одном из курганов Западной Сибири и хранящихся в Эрмитаже. В обрамлении из стилизованной античной гирлянды, обвитой лентами, изображён индийский боевой слон в чепраке, с башней на спине. Чепрак, частично стёганый и окаймлённый орнаментом в виде волны, часто встречающимся на бактрийских памятниках, украшен фигурой гиппокампа. На голове одного из стоящих в башенке воинов — бактрийский шлем. ¹ [4]

Такой же боевой слон изображён и на фрагменте глиняного сосуда с бирюзовой поливой, купленном в Египте и хранящемся в Эрмитаже (табл. CXVII, справа внизу): слон передан довольно реалистично, а чепрак его — тоже стеганый и тоже украшен по борту узором в виде волны.

К этой же группе предметов с довольно сильными, но не господствующими эллинистическими и отчасти римскими чертами относится и серебряный медальон, найденный в XVIII в. в Сибири и хранящийся в Эрмитаже (табл. CXVII, слева внизу). На нём изображена крылатая богиня с полосом на голове, общий облик которой напомнил бы богиню победы Нику-Викторию, если бы этому не противоречил гранат в руке её, символ плодородия и атрибут восточной богини плодородия, и если бы иначе были переданы складки на этой, напоминающей хитон, одежде. Общие формы лица, тяжёлый подбородок, несколько выступающие скулы и особая манера передачи волос напоминают изображения женщин на фризе из Айртама (табл. LIV, см. стр. 267-268) и на серебряной чаше из Сибири (табл. CXVI, см. стр. 268).

То же самое можно сказать и о втором медальоне Эрмитажа, где женщина с луком напомнила бы изображения Артемиды-Дианы, если бы не рукоять меча за правым плечом её и своеобразная, неправильно понятая и переданная игра складок греческого хитона, на перевязи которого, кстати, опять имеется орнамент в виде волны (медальон найден в Истяцких юртах Тобольского края). ² [5]

Технически и стилистически к этим двум медальонам примыкает и серебряное блюдо из Бадахшана, ³ [6] хранящееся в Британском музее, с изображением Диониса, сидящего на колеснице и окружённого спутниками и эротами; блюдо это интересно тем, что общая композиция его (сцена в основном круге и сцена внизу) и фигура пьющего

(266/267)

из амфоры льва заставляют вспомнить памятники, связанные с восточным культом Митры.

Вторую группу памятников греко-бактрийской культуры представляют собою ткани, происходящие из северной Монголии, где в курганах Ноин-Ула в 1925 г. П.К. Козловым были найдены фрагменты шерстяной ткани с вышивкой, затягивавшей стены коридора вокруг погребения одного из вождей хун-ну I в. н.э. На этой ткани вышиты всадники в своеобразных одеждах, кони которых и своей анатомической структурой и художественным приёмом передачи ¹ [7] напоминают изображения лошадей, украшающих серебряную чашу Эрмитажа, происходящую из Пермской области; ² [8] чаша эта, на основании техники и стиля, должна быть также отнесена к группе памятников греко-бактрийской культуры. На ноин-улинской вышивке лопатки коней украшены фаларами с розетками — один из характерных для Ирана элементов конского убранства. Фризы, окаймляющие эту сцену вверху и внизу, состоят из лотосов и пальметок, грифонов, фигурок воинов, вырастающих из цветочной чаши, и веток со светлыми спиральными завитками, ³ [9] и отчётливо приводят на память аналогичные сюжеты на эллинистических памятниках. И здесь мы встречаемся опять с орнаментом в виде волны — узор на шароварах фигур на другом фрагменте той же ткани.

Никак не могу согласиться ни с мнением, высказывавшимся несколько лет тому назад, что эти шерстяные ткани с вышивками являются импортом из черноморских греческих колоний, ни тем более с мнением, что перед нами ткани IV-III вв. до н.э. ⁴ [10] Трудно предположить, чтобы при наличии в самой Центральной Азии такого крупного культурного центра, как Бактрия, — центра, где эллинизм придавал культуре специфическую окраску, центра, ведшего оживлённую торговлю и с западными и с восточными странами, — трудно предположить, что, минуя этот самый центр, в страну хун-ну, в северную Монголию везли эти вышивки с далёких берегов Чёрного моря. Отдельные детали этих вышивок, как причёска и одежда всадников и самая порода лошадей, также указывают на какой-то среднеазиатский центр.

От этой большой вышивки с всадниками сохранился фрагмент с чрезвычайно любопытным портретом мужчины, ⁵ [11] который, будучи интересен сам по себе, как реалистично переданное и может быть даже портретное изображение мужчины, в то же время подтверждает правильность сопоставления его с памятниками греко-бактрийской культуры, если сравнить его с рельефам Гандхары, тоже I в., где видим то спутника Будды ⁶ [12] в античном коротком хитоне с бородатой головой, то Тритона того же типа, что и на фрагменте из Ноин-Ула.

За последние годы обнаружены были остатки неизвестных до сих пор архитектуры и скульптуры Бактрии, но не греческой, а как и надо было ожидать — архитектуры и скульптуры местной, гибридной: это восемь фрагментов скульптурного фриза от каменного здания, найденных на берегу Аму-дарьи в Айртаме, в 18 км от Термеза в Узбекистане (табл. LIV-LV). ⁷ [13]

(267/268)

На одном из этих фрагментов, лучше других сохранившемся, головы музыкантш, и греческие и индийские (гандхарские) одновременно, по своим формам и пропорциям (тяжёлый овал лица, сильный подбородок и др.) и отделяющие музыкантш друг от друга мощные листья аканфа хорошо сопоставляются с одной мало известной серебряной чашей, найденной в Сибири или на Урале (табл. CXVI) и хранящейся в Эрмитаже, которую я задолго до обнаружения фриза определила как памятник греко-бактрийской культуры. ¹ [14] В обоих случаях мы видим ту же композицию, те же формы лица, моделировку щёк, век и рта, те же листья аканфа, на чаше схематизованные.

К этой же, третьей, группе памятников, отчётливо связанных с культурой Индии, относятся и две тарелки, украшенные розеткой из листьев и снабжённые греческой надписью. Одна из них — золотая, ² [15] другая — серебряная, ³ [16] обе найдены в XVIII в. в Сибири и хранятся в Эрмитаже. Розетка на золотой тарелке хорошо сопоставляется с каменными сосудами из Таксилы, ⁴ [17] одного из главнейших городов греко-бактрийского царства на территории северной Индии: совпадают и форма своеобразных листьев с жилкой и отогнутыми концами и технический приём нанесения деталей (пунсоном по металлу) кружочками.

То же самое относится и к серебряным фаларам из Старобельского клада (Донецкая область), хранящегося также в Эрмитаже, где особый интерес представляют листья того же типа, что и на сосудах из Таксилы, розетка, напоминающая детали рельефов Гандхары, и эллинистический орнамент, в виде волны, по борту всех фаларов. Особо детального изучения заслуживает фалар, украшенный рельефными фигурами четырёх животных (табл. CXVII, наверху); даже беглый осмотр его вызывает целый ряд и технических и стилистических сопоставлений из круга памятников и эллинистических, и индийских и греко-бактрийских.

Четвёртая группа, и технически, и сюжетно и стилистически связанная с Сериндией, представлена пока одной только серебряной чашей, найденной на Урале ⁵ [18] и относящейся, возможно, к несколько более позднему времени, чем рассмотренные выше предметы. Эта хранящаяся в Эрмитаже чаша являет собою яркий образец памятника греко-бактрийского искусства, образец его гибридности, вызванной всем ходом исторического процесса в этой части Центральной Азии. Мы имеем здесь восточную полусферическую форму сосуда, наружные стенки которого украшены рельефными фигурами: мужская фигура, сидящая в позе отдыхающего Зевса, очень сходная, с одной стороны, с фигурой Зевса на римской мраморной вазе, ⁶ [19] с другой — напоминает фигуру Геракла на реверсе монет бактрийского царя Евтидема I (табл. CXV, 11). Центральный медальон украшен львиной маской хотанского типа. Князь и княгиня сидят на ковре в одеяниях, отвороты которых составляют характерную особенность покроя одежд на памятниках Сериндии. Вокруг них — слуги, несущие кувшины иранского типа, обезьяны-музыканты, образ которых совпадает с терракоттовыми фигурками обезьян-музыкантов из Хотана, и наконец — не прочитанная ещё, лапидарно вырезанная надпись арамейскими буквами.

(268/269)

Борт чаши украшен, как мы это видели уже на ряде других сосудов, всё тем же эллинистическим орнаментом в виде волны.

Особо большой интерес представляет стоящая особняком серебряная чаша Эрмитажа той же полусферической формы; ¹ [20] она найдена в Тургайской области (Казахстан), в районе, весьма отдалённом от всех связанных с Бактрией стран: форма её — восточная, техника — тоже восточная (отдельно отчеканены и затем прикреплены высокие части рельефа), сюжет — очень сложная сцена, иллюстрирующая, должно быть, какой-то местный миф или предание, причём действующие лица почти все изображены в античных одеяниях. Раскрытие сюжета этой чаши должно, мне кажется, послужить ключом к углублённому пониманию целого ряда вопросов, связанных с греко-бактрийской культурой.

Эта особняком стоящая серебряная чаша является, может быть, типичным представителем собственно бактрийского стиля, резко отличаясь от того, что мы знаем в торевтике связанных с нею стран (и античного мира, и Ирана и Индии, не говоря уже о Сериндии и о Монголии), причём выделяют её следующие, переплетённые между собой, отличительные признаки: полусферическая форма, необычайная массивность, особая лигатура серебра (судя по проступающей окиси меди), особая техника, своеобразие стиля и неподдающийся пока толкованию мифологический, вероятно, сюжет.

Окончив перечень и разбор относимых мною к культуре греко-бактрийского царства памятников, следует отметить, что расширение круга этих памятников, технический анализ их и историческое обоснование каждой из приведённых выше групп — дело будущего.

Трудно говорить об искусстве страны, от культуры которой сохранилось совершенно ничтожное количество памятников, иначе чем гипотетически. Но при сопоставлении всего наличного материала с теми данными, которые известны из истории искусства античного, и теми, которые получаются при изучении памятников Гандхары, Таксилы, Монголии, Ирана и Сериндии, приходишь к определённому выводу о гибридном характере греко-бактрийского искусства, в котором нет основной господствующей линии, хотя иногда эллинизм, а иногда черты искусства иранского или китайского дают специфику сочетанию ряда других моментов.

Второй вывод — это действенный характер этого своеобразного искусства, на несколько веков пережившего хронологические рамки греко-бактрийского царства, искусства, черты которого прослеживаются на памятниках, найденных в весьма отдалённых от территории греко-бактрийского царства областях.

Установление характера этого искусства должно неизбежно подвести к выяснению сущности искусства кушанского, известного нам в ещё меньшей мере, искусства, в котором гипотетически должны доминировать элементы искусства Индии. А установление характера и понимание и бактрийского и кушанского искусства поможет объяснить целый ряд моментов в более известном искусстве сасанидского периода, где до сих пор не вполне выяснены отдельные слагаемые, связанные с ранним периодом и с территорией восточного Ирана.

Выделение группы греко-бактрийских предметов, установление связанных с этими памятниками черт в замечательных тканях из Ноин-Ула, пункты обнаружения всех этих предметов, особенно если сопоставить их с направлением основных торговых путей, всё это в совокупности открывает возможность говорить о широком распространении греко-бактрийских изделий и на запад, и на северо-запад, и на север и на юг от центра бактрийской культуры. Диапазон их распространения, хотя бы в единичных образцах,

(260/270)

говорит о мощности культурных или, во всяком случае, торговых связей Бактрии с окружающими и значительно отдалёнными странами и вводят Бактрию в круг тех стран, без учёта ценности культурного вклада которых не может разрешаться ни один историко-культурный вопрос, касающийся Центральной Азии от III в. до н.э. и до периода сложения опять-таки гибридных форм так называемого танского искусства, в котором переплетены элементы искусства сасанидской Передней Азии и элементы танского Китая.

Актуальность проблемы греко-бактрийского искусства, помимо общего историко-культурного значения её, заключается в том, что история культуры греко-бактрийского царства является одной из глав в истории культуры четырёх входящих в состав Советского Союза восточных республик, поскольку в состав греко-бактрийского царства частично и разновременно входили территории современного Узбекистана, Казахстана, Таджикистана и Туркменистана.

Camille Trever (URSS)

Les problemes de l’art greco-bactrien.

(Planches CXV-CXVII)

Résumé

Le problème de l’art gréco-bactrien fut posé au Musée de l’Ermitage grâce à la présence dans nos collections d’un certain nombre d’objets en or et en argent (suitout de vases et de phalares), qui d’après le lieu de leur découverte et le caractère de leur technique sont d’origine orientale, mais au point de vue des sujets représentés et du style réunissent des traits de l’art antique avec des traits appartenant à l’art chinois, iranien, hindou et celui de l’Asie Centrale des III-I^er siècles av. J.C.

Les renseignements, quoique très pauvres, des historiens antiques et chinois sur le royaume gréco-bactrien, ainsi que les études numismatiques permettent d’affirmer que ce groupe d’objets est lié avec la culture du royaume gréco-bactrien, qui surgit au III^e siècle grâce à une suite d’événements historiques au coeur même de l’Asie Centrale, au croisement des grandes voies commerciales. Cette culture a laissé une empreinte profonde sur les monuments archéologiques de la Bactriane même, ainsi que des pays adjacents (Iran, Inde, Sin-kiang, Mongolie), empreinte qui subsista jusqu’aux premiers siècles de notre ère.

Les tissus brodés en laine trouvés dans les kourganes de Noïn-Oula (Mongolie) et une frise en pierre représentant des musiciens et provenant de Termez (Uzbekistan) confirment la thèse sur la nature hybride de l’art gréco-bactrien et permettent en même temps de diviser ces objets en plusieurs groupes d’après le lieu de leur exécution.

Une solution même hypothétique du problème de l’art gréco-bactrien pourra révéler le caractère de l’art kouchan, ce qui donnerait à son tour la possibilité d’élucider quelques questions dans l’étude de l’art sassanide. L’examen de l’apport culturel de l’art gréco-bactrien doit tenir sa place dans la solution de chaque question d’histoire de la culture de l’Asie Centrale de cette période et les résultats de son étude seraient d’une haute importance pour l’approfondissement de notre connaissance de l’histoire de la culture des Républiques Soviétiques Socialistes de l’Asie Centrale, puisque la Bactriane occupait des parties du territoire de l’Uzbekistan, du Kazakhstan, du Tadjikistan et du Turkménistan contemporains.

[1] ¹ Я.И. Смирнов, Восточное серебро, 1909, табл. IX, 24.

[2] ¹ Там же, табл. VII, 20. На таблицах, приложенных к настоящей статье, воспроизводятся, кроме монет, только памятники не изданные или мало известные. Доклад печатается без изменений в том виде, как он был доложен конгрессу в 1935 г.

[3] ¹ Восточное серебро, табл. CXXIV, 56.

[4] ¹ Восточное серебро, табл. СХХ, рис. 47.

[5] ² Там же, табл. XIII, рис. 2.

[6] ³ Там же, табл. XIII, № 35; Dalton, Oxus Treasure, London, 1926, №196.

[7] ¹ С. Trever. Excavations in Northern Mongolia. Leningrad, 1932, табл. 6.

[8] ² Восточное серебро, табл. X, 69.

[9] ³ Trever. ук.соч., табл. 3.

[10] ⁴ H.Н. Соболев. Очерки по истории украшения тканей. М.-Л., Academia, 1934.

[11] ⁵ Trever, ук.соч., табл. 1.

[12] ⁶ A. Foucher. L’art greco-bouddhique de Gandhara, I. Paris, 1905, p. 243, fig. 123.

[13] ⁷ M.E. Массон. Находка фрагмента скульптурного карниза первых веков н.э. Материалы Узкомстариса, вып. 1, Ташкент, 1933.

[14] ¹ Л.А. Мацулевич. Погребение варварского князя в Восточной Европе. Известия ГАИМК, вып. 112. Ленинград, 1934, стр. 42, рис. 5.

[15] ² Восточное серебро, табл. VIII, 22.

[16] ³ Там же, табл. VIII, 23.

[17] ⁴ Archaeological Survey of India. Annual Report, 1912-1913, табл. XXIX-a; XXX-d; 1915-1916, табл. V.

[18] ⁵ Восточное серебро, табл. XXXVIII, 67.

[19] ⁶ Museo Borbonico, т. I, табл. 49.

[20] ¹ Восточное серебро, табл, СХIII, 282.

наверх