|
[ сборник ]
| Предисловие. — V | Préface. | — IX |
| * Филлис Аккерман (США). К вопросу о сельджукских и сефевидских тканях. | Phyllis Ackerman (USA). Some Problems of Seljuq and Safavid Textiles. | — 1 |
| * Филлис Аккерман (США). Шёлковая шпалера XVI века. | Phyllis Ackerman (USA). A Sixteenth Century Silk Tapestry. | — 6 |
| Шалва Амиранашвили (СССР). Грузия и Иран. | * Ch. Amiranachvili (URSS). La Géorgie et l’Iran. | — 12 |
| * Т.Ж. Арнэ (Швеция). Шведская археологическая экспедиция в Иран 1932-1933 г. | T.J. Arne (Sweden). The Swedish Archaeological Expedition to Iran 1932-1933. | — 16 |
| * Мехди Бахрами (Иран). Реконструкция фаянсовых изразцов из Дамгана по их надписям. | Mehdi Bahrami (Iran). La reconstruction des carreaux de Damghane d’après leurs inscriptions. | — 18 |
| Н.Б. Бакланов (СССР). Архитектурные сооружения Дагестана. | * N.B. Baklanov (URSS). Les monuments d’architecture du Daghestan. | — 21 |
| Е.Э. Бертельс (СССР). Придворная касыда в Иране и её связи с развитием изобразительного искусства. | * E.E. Bertels (URSS). La Qasyda de la cour en Iran et ses relations avec l’évolution de l’art. | — 26 |
| А.Я. Борисов (СССР). Об одном иллюстрированном астрологическом трактате сасанидского времени. | * A.J. Borissov (URSS). Sur un traité astrologique illustré de l’époque Sassanide. | — 31 |
| * Роберт Байрон (Англия). Памятники эпохи Тимуридов в Афганистане. | Robert Byron (England). Timurid Monuments in Afghanistan. | — 34 |
| Б.П. Денике (СССР). Резная декоровка здания, раскопанного в Термезе. | * B.P. Denike (URSS). Le décoren stuc sculpté d’un édifice fouillé à Termez. | — 39 |
| М.М. Дьяконов (СССР). Бронзовый водолей 1206 г. н.э. | * M.M. Diakonov (URSS). Un aquamanile en bronze, daté de 1206. | — 45 |
| * Мехди Диба (Иран). Мусульманская иконография в Иране. | Mehdi Diba (Iran). Quelques aspects de l’iconographie musulmane en Iran. | — 53 |
| Р.Г. Дрампян (СССР). Армянский художник Акоп Овнатанян и иранские влияния в его искусстве. | * R.G. Drampian (URSS). Les influences iraniennes et le peintre arménien Akop Hovnathanian. | — 56 |
| * Р. Эттингхаузен (США). Определение кашанской керамики. | Richard Ettinghausen (USA). Evidence for the Identification of Kashan Pottery. | — 60 |
| * Анри Галлуа (Голландия). Существовал ли фарфор в Иране в средние века? | Henri Gallois (Pays-Bas). Y avait-il de la porcelaine en Iran au Moyen-Age? | — 67 |
| * Андрэ Годар (Иран). Древние мечети Ирана. | André Godard (Iran). Note sur d’anciennes mosquées de l’Iran | — 70 |
| * Жермен Гильом (Франция). Роль посольств в художественном обмене между Францией и Ираном с XVII и до начала XIX века. | Germaine Guillaume (France). Influences des ambassades sur les échanges artistiques de la France et de l’Iran du XVII-me au début du XIX-me siècle. | — 79 |
| * Ж. Акэн (Франция). Сасанидские влияния на брахманское искусство (Раскопки французской Археологической экспедиции в Афганистане). | J. Hackin (France). Influences sassanides dans l’art brahmanique (Fouilles de la Délégation Archéologique Française en Afghanistan). | — 89 |
| А.А. Иессен (СССР). Древнейшая металлургия Кавказа и её роль в Передней Азии. | * A.A. Jessen (URSS). La métallurgie préhistorique du Caucase et son rôle en Asie Antérieure. | — 91 |
| Г.И. Котов (СССР). Михраб Мешед-и Мисриана. | * G.J. Kotov (URSS). Le mihrab de Meched-i Misrian. | — 104 |
| В.А. Крачковская (СССР). Изразцы мавзолея Пир Хусейна. | * V.A. Kratchkovskaya (URSS). Les faïences du mausolée Pir-Houssayn. | — 109 |
| * Эрнст Китель (Германия). Бихзад. | Ernst Kühnel (Deutschland). Bihzad. | — 114 |
| * Ариф Мюфид Мансел (Турция). Культурные движения и связи в IV и III тысячелетиях до н.э. в свете изучения керамики. | Arif Mufid Mansel (Türkei). Kulturwanderungen und Kulturbeziehungen des IV. und III. Jahrtausends v. Chr. im Lichte der Keramikforschung. | — 119 |
| М.Е. Массон (СССР). Археологические работы в Узбекистане за 1933-1935 годы. | * M.E. Masson (URSS). Les travaux archéologiques en Uzbekistan 1933-1935. | — 127 |
| * Мохсен Могадам (Иран). Возникновение искусства в Иране. | Mohsen Moghadam (Iran). Les débuts de l’art en Iran. | — 130 |
| Л.А. Моисеев (СССР). Иранские системы водоснабжения в Крыму. | * L.A. Moïsseev (URSS). Les systèmes hydrotechniques iraniens en Crimée. | — 135 |
| * Уго Моннере де Виллар (Италия). Западное распространение сасанидских архитектурных форм. | Ugo Monneret de Villard (Italy). The Westward Expansion of Sasanian Architectural forms. | — 138 |
| * Лаура Моргенштерн (Франция). Стенная роспись в иранском искусстве. | Lanre Morgenstern (France). La peinture murale dans l’art iranien. | — 140 |
| * Таги Мостафави (Иран). Последние результаты работ в Персеполе. | Taghi Mostafavi (Iran). Les derniers résultats des travaux de Persépolis | — 146 |
| И.А. Орбели (СССР). Проблема сельджукского искусства. | * J.A. Orbeli (URSS). Le problème de l’art seldjouq. | — 150 |
| Т.И. Плендерлис (Англия). Определение предметов древности из металла естественно-научными методами. | H.J. Plenderleith (England). The Determination of Alleged Metal Antiquities by Scientific Methods. | — 156 |
| * Артур Афэм Пооп (США). Классификация и определение средневекового иранского фаянса. | Arthur Upham Pope (USA). Suggestion towards the Identification of Medieval Iranian Faience. | — 161 |
| * Артур Афэм Пооп (США). К вопросу о подделках. | Arthur Upham Pope (USA). The General Problem of Falsifications. | — 177 |
| * Стефан Пшеворский (Польша). Ахеменидское искусство в Анатолии. | Stefan Przeworski (Polen). Die achämenidische Kunst in Anatolien. | — 196 |
| * Джеральд Рейтлингер (Англия). Мусульманская поливная керамика из Киша. | Gerald Reitlinger (England). Islamic Glazed Pottery from Kish. | — 197 |
| * Давид Тальбот Райс (Англия). Иранские элементы в византийском искусстве. | David Talbot Rice (England). Iranian Elements in Byzantine Art. | — 203 |
| А.А. Ромаскевич (СССР). Изваяния и изображения львов в Иране. | * A.A. Romaskevitch (URSS). Les sculptures de lions en Iran. | — 209 |
| * Исса Садик (Иран). Искусство в современном Иране. | Issa Sadiq (Iran). L’art dans l’Iran Moderne. | — 216 |
| * Жорж Салль (Франция). Стуковые облицовки в Балисе. | Georges Salles (France). Les décors en stuc de Balis. | — 221 |
| * Фридрих Сарре (Германия). Значение традиции в иранском искусстве. | Friedrich Sarre (Deutschland). Die Tradition in der iranischen Kunst. | — 227 |
| * Эрик Шредер (США). Джабаль-и-Санг в Кермане. | Eric Schroeder (USA). The Jabal-i-Sang, Kerman. | — 230 |
| * А.А. Сиаси (Иран). Иранский дух и иранское искусство в борьбе с исламом. | A.A. Siassi (Iran). Le génie et l’art iraniens au prises avec l’islam. | — 237 |
| В.В. Струве (СССР). Аренда податей в государстве Ахеменидов. | * V.V. Struve (URSS). La ferme des impôts dans le royaume des Achéménides. | — 245 |
| * Тахерзаде Бехзад (Иран). Материалы иранского миниатюриста и художника. | Taherzadeh Bebzad (Iran). Le matériel du miniaturiste et de l’enlumineur iraniens. | — 249 |
| Г.Н. Чубинашвили (СССР). Иранские влияния в памятниках архитектуры Грузии. | * G.N. Tchoubinachvili (URSS). Influences iraniennes dans l’architecture géorgienne. | — 252 |
| Камилла Тревер (СССР). Проблема греко-бактрийского искусства. | * Camille Trever (URSS). Les problèmes de l’art gréco-bactrien. | — 262 |
| * Д.Н. Унвала (Франция). Монеты испахбедов Табаристана. | J.N. Unvala (France). Les monnaies des Ispahbedhs de Tabaristan. | — 271 |
| А.Ю. Якубовский (СССР). Мастера Ирана в Средней Азии при Тимуре. | * A.G. Yakoubovsky (URSS). Les artisans iraniens en Asie Centrale à l’époque de Timour. | — 277 |
| Перечень таблиц. | Table des planches. | — 287 |
Предисловие. ^
Второй Международный Конгресс по Иранскому искусству, созванный в январе 1931 года в Лондоне, в залах Академии Художеств, в Бэрлингтонском дворце, признал желательным, чтобы следующий конгресс был созван в Ленинграде, на базе Государственного Эрмитажа, собрания которого по культуре и искусству Ирана представляют исключительно большой интерес. В соответствии с этим пожеланием, по решению Советского Правительства Третий Международный Конгресс по Иранскому искусству и археологии был созван в сентябре 1935 года в Ленинграде и проводил свои занятия с 11 по 16 сентября в Эрмитаже, а два заключительных заседания проходили в Москве, в Доме Красной Армии.
В работах Конгресса приняли участие 188 делегатов и 153 члена-соревнователя, являвшихся представителями 18 стран: Австрии, Англии, Афганистана, Германии, Голландии, Дании, Ирана, Испании, Палестины, Польши, Сирии, Соединённых Штатов Америки, Союза ССР, Турции, Финляндии, Франции, Чехословакии и Швеции.
В связи с Конгрессом Отдел Востока Эрмитажа открыл большую выставку в 84 залах, на которой были представлены вместе с богатейшими собраниями Эрмитажа экспонаты ряда других Советских музеев: из РСФСР, Азербайджана, Армении, Грузии, Казахстана, Туркменистана и Украины.
Правительством Ирана были предоставлены на выставку изумлявшие своим великолепием экспонаты, происходящие как из иранских музеев, так и из мусульманских святилищ Ирана, обычно недоступных для большинства исследователей. Прекрасные сасанидские серебряные сосуды и штуковые рельефы были предоставлены на выставку Музеем Лувра. Интересные экспонаты были доставлены проф. Артуром Пооп из собраний, принадлежащих как ему, так и разделяющим его привязанность к иранскому искусству зарубежным коллекционерам. Ценная коллекция фотографий памятников иранской архитектуры была прислана на выставку Американским Институтом Иранского искусства и археологии.
В целях показа картины развития искусства Ирана в условиях его тесной культурной взаимосвязанности с окружавшими Иран странами и народами, выставка была построена так, что давала возможность рассматривать памятники иранской культуры в непосредственном сопоставлении с художественными произведениями, созданными хотя и вне Ирана, но в связи с его культурой, поскольку в одних случаях они являются отголоском иранского искусства, в других — источником определённых течений искусства Ирана.
В ознаменование Конгресса Советским Организационным Комитетом была выбита бронзовая медаль с изображением Сэнмурва, излюбленного в иранской мифологии фантастического зверя (по одному из сасанидских блюд Эрмитажа), и серебряный с эмалью,
значок для членов Конгресса, с изображением Спасской башни Кремля. Членам Конгресса были также вручены на память о посещении Эрмитажа серебряные жетоны, выбитые по случаю Конгресса, с изображением фазана (с сасанидского блюда Эрмитажа). Медаль и жетон выполнены были ныне покойным художником А.Ф. Васютинским и выбиты на Ленинградском Монетном Дворе. Конгресс был отмечен и выпуском почтовых марок с воспроизведением сасанидского блюда, на котором изображён Шапур II на охоте (Эрмитаж), и козерога, украшающего ахеменидский ритон Семибратнего кургана (Эрмитаж).
Выпуская в свет Труды III Международного Конгресса по Иранскому искусству и археологии, мы считаем своим долгом выразить глубокую благодарность Генеральному секретарю Международной Ассоциации по Иранскому искусству и археологии профессору Артуру Пооп (США) и доктору Филлис Аккерман (США) за помощь в подготовке к печати докладов иностранных делегатов.
*
В этой книге мы даём текст докладов, предоставленный в распоряжение Редакции докладчиками. В случаях, когда доклады, сделанные на Конгрессе, появились в других изданиях, мы сочли целесообразным ограничиться лишь самым кратким изложением содержания доклада. В соответствии с пожеланием, высказанным советскими делегатами, и в целях обеспечения большей доступности их докладов широким кругам советских читателей, доклады делегатов от Союза ССР напечатаны по-русски и в тех случаях, когда они на Конгрессе оглашались на том или ином иностранном языке.
Эта книга включает в себя бо́льшую часть прочитанных на Конгрессе докладов. Доклады были столь разнообразны, как по темам, так и по методам их освещения, что всякая попытка введения их в какую-то единую систему носила бы искусственный характер. Печатая доклады в том виде, как они оглашались в сентябре 1935 года, Редакция не считала себя в праве вносить какие-либо редакционные примечания, касающиеся существа вопроса, в ряде случаев, когда взгляды авторов и те или иные их формулировки и толкования расходятся с нашей научной концепцией, а таких случаев не мало. Иначе и быть не могло.
Мы это отмечали и при закрытии Конгресса 18 сентября в своём заключительном слове, часть которого позволим себе тут привести.
„Съехавшиеся на наш Конгресс делегаты примерно двух десятков стран являются представителями самых разнообразных научных течений. Общение их между собою и возможность воочию убедиться в преимуществах той научной системы, последователями которой являются советские делегаты Конгресса, не может не отразиться на постановке целого ряда научных проблем. Именно это, должно быть, имеют в виду те наши гости, которые говорят о преимуществах нашей системы работы, нашей системы экспозиции: ведь целый ряд приёмов музейной работы, которые мы применяем в Советском Союзе, начинает завоёвывать себе право гражданства и за рубежом.
„Ни для кого из нас не секрет, что значительная часть попыток вести научную работу в области востоковедения, в частности — в области изучения восточного искусства, сводится к моментам описательного порядка, к моментам накопления и сопоставления материалов, без достаточной смелости и без достаточной почвы под ногами, чтобы делать из этих материалов обобщающие выводы. Если на этом этапе мы застаём значительную часть востоковедного искусствоведения, то ведь на некоторых участках советского востоковедения мы имеем уже определённые, завоёванные позиции и, стоя на этих позициях, мы можем давать научный бой, по всей линии, обобщениями, а не пережёвыванием материала.
„Мне кажется, что в этом отношении наш Третий, Ленинградско-Московский, Конгресс выгодно отличается от прежних. Впечатление это, повидимому, сложилось не только у меня. Сложилось оно и у целого ряда иностранных делегатов. Бо́льший процент докладов обобщающих, бо́льший процент докладов, охватывающих значительную группу материалов и связывающих этот материал с вопросами чисто историческими.
„Другое отличие нашего Конгресса от прежних — это участие молодёжи, не в той ещё мере, в какой нам этого хотелось бы, но во всяком случае — на нашем Конгрессе впервые зазвучал голос молодых учёных. Мы знаем, что в этом отношении мы здесь, в СССР, оказываемся в лучших условиях, чем в некоторых других странах, потому что у нас не установлен возраст, лишь по достижении которого можно заниматься наукой. У нас нет тех препон, которые мешают иногда талантливому учёному войти в университет в качестве преподавателя, потому что у него нет ещё седин.
„Вчера во время приёма делегатов Конгресса у Председателя Московского Совета было отмечено одно радостное явление, — что в ряду молодых учёных, которых мы выдвинули на Конгресс, которые выступали и говорили и показали свою работу, есть представители тех народов, которые ещё совсем недавно изнывали под колониальным гнётом царизма. В этом одна из больших заслуг Третьего Конгресса. Мы имели возможность здесь продемонстрировать воочию и показать, что дают эти народы, когда правильно и последовательно осуществляется национальная политика Советского Союза, национальная политика, которая определяется указаниями и советами и обеспечена неустанным вниманием великого вождя, Иосифа Виссарионовича Сталина.
„Ещё одно преимущество нашего Конгресса перед Лондонским, преимущество, которому мы все советские учёные, несомненно, придаём большое значение. В Лондоне задачи Конгресса ограничены были строго установленным хронологическим пределом «в XVIII веке — падение иранского искусства». Дальнейшим заниматься, якобы, не стоит, и даже первоклассная картина персидского художника, написанная в середине XIX века, с большим сомнением была выставлена в Бэрлингтонском дворце, потому что её дата переходит за пределы, до которых велено персидскому искусству жить. На нашем Конгрессе, и сегодня ещё, мы слышали интереснейший доклад о технике живописи в современном Иране и, в то же время, на Выставке мы показали то, что на Лондонскую выставку допущено не было — произведения современного искусства. Я убеждён, что при всём научном снобизме, который свойственен некоторым учёным всех стран, не трудно себе представить, как будет развиваться в дальнейшем то искусство, которое крепнет и растёт в иранском народе, — и говорить о смерти иранского искусства в XVIII веке мы считаем недопустимым.
„На нашем Конгрессе было ещё одно замечательное явление, и этим я горжусь, как один из советских членов Организационного Комитета.
„Вспомним, что на прежних конгрессах научных докладов на персидском языке не было. Для кого? Кому нужно? Кому придёт в голову изучать персидский язык, занимаясь персидским искусством? — Мы убедим наших коллег в том, что изучать Иран, не зная персидского языка, невозможно. А для того, чтобы легче убедить их в этом, мы сделаем так, что доклады на заседаниях наших конгрессов будут звучать и по-персидски. Пусть на нашем Конгрессе было лишь два доклада на персидском языке, делегата Ирана и делегата Союза ССР. Но кто из присутствующих не согласится, что эти доклады являются весьма ценным вкладом в нашу работу? Так неужели же хотя бы для того, чтобы читать труды таких специалистов и учёных, как наши иранские гости, не стоит заниматься изучением персидского языка, даже если вы не чувствуете потребности в том, чтобы владеть языком страны, культуру которой вы изучаете? Я уверен, что на Четвёртом Конгрессе
не два, а несколько докладов будут сделаны по-персидски. И все члены конгресса не должны будут с нетерпением ждать перевода, а будут непосредственно воспринимать звучную речь иранского народа, которая, уверяю Вас, нисколько не труднее, чем для иранца французский или английский язык. И если моя мечта осуществится, то, я думаю, мы, участники Третьего Конгресса, сможем сказать, что доля нашего участия в создании равноправия персидского языка в вопросах науки, на первых порах хотя бы только ирановедческой, обеспечена отчасти и нашими усилиями, усилиями советских членов Третьего Конгресса.
„Но мы должны обеспечить также и изучение всего Востока в целом. Можем ли мы не думать о тех давно ушедших из жизни племенах, давно ушедших из жизни народах, которые когда-то изнывали под чужим гнётом так же, как изнывают другие народы теперь под гнётом империализма, — можем ли мы не думать о том, чтобы оградить память этих народов, давно ушедших с жизненной сцены, от посмертного игнорирования? Можем ли мы не заниматься проблемами, которые касаются тех народов, которые, создав великую культуру, рассматриваются как народы, лишь удобрившие собою почву для средиземноморской культуры на Востоке? Можем ли мы не выдвигать эти проблемы? Ведь это лучший способ борьбы с представлением о якобы едином источнике мировой культуры — Средиземном море. И если мы этот момент учтём, не только здесь, в нашей среде, но и на будущих конгрессах, то я уверен, что с нами вместе, плечо к плечу, будут итти не только советские учёные, но и целый ряд передовых представителей мировой зарубежной науки.
„Каков же диапазон работы нашего Конгресса? И тут я должен сказать, что есть отличия от Лондонского конгресса. Мы начали четвёртым тысячелетием до хр. эры и кончили 1935 годом. — Шесть тысяч лет!
„Проблемы затронуты были самые разнообразные, — проблемы искусства в узком смысле слова, проблемы исторические в узком смысле слова, проблемы археологические, а самое главное, — уже звучали доклады, в которых нет границы между историей, археологией и историей искусства.
„Сознание необходимости не разъединять эти проблемы начинает проникать в среду зарубежных учёных, — и это, несомненно, обеспечивает возможность дальнейшего развития в их среде того научного направления, за которое мы боремся и будем бороться до конца. Этот путь неминуемо приводит к подлинно научным выводам, потому что он вытекает из единственно подлинного научного метода, на котором строится наша советская наука, — метода диалектического материализма.
„Мы знаем, что те принципы, на которых строится наша работа, тверды, надёжны и правильны. Будем же стремиться к тому, чтобы эта система применялась всегда правильно, будем исправлять наши ошибки в случае неправильного её применения, но спорить о качестве этой системы не будем, — она уже твёрдо себя оправдала.
„Тогда мы, советские учёные, оправдаем доверие Страны и её Правительства, которые обеспечивают все возможности для нашей научной работы, и доверие Партии, которая направляет всю жизнь Советского Союза”.
Иосиф Орбели.
Préface.^
Le Deuxième Congrès International d’Art Iranien, convoqué en janvier 1931 à Londres dans les salons, de la R. Academy of Arts, Burlington House, a émis le voeu que le congrès suivant fût convoqué à Leningrad, au Musée de l’Ermitage, dont les collections d’art et de culture de l’Iran présentent un intérêt exceptionnel. En vertu d’une décision du Gouvernement de l’Union des Républiques Soviétiques Socialistes accédant à ce voeu le Troisième Congrès International d’Art et d’Archéologie Iraniens a été convoqué en septembre 1935 à Leningrad. Les travaux du Congrès ont duré du 11 au 16 septembre à l’Ermitage, tandis que les deux dernières séances clôturant la session étaient tenues à Moscou, à la Maison de l’Armée Rouge.
Le Congrès a compté au nombre de ses participants 188 délégués et 153 membres libres représentant 18 pays, à savoir: Afghanistan, Allemagne, Angleterre, Autriche, Danemark, Espagne, États-Unis d’Amérique, Finlande, France, Hollande, Iran, Palestine, Pologne, Suède, Syrie, Tchécoslovaquie, Turquie, URSS.
A l’occasion du Congrès le Département Oriental de l’Ermitage a organisé une vaste exposition dans 84 salles où, outre les splendides collections de l’Ermitage, étaient représentées aussi celles de divers autres musées de l’Union Soviétique se trouvant en RSFSR, en Arménie, en Azerbaïdjan, en Géorgie, en Kazakhstan, en Turkménistan et en Ukraine.
Le Gouvernement de l’Iran avait généreusement contribué au succès de l’exposition par le prêt d’objets d’une magnificence merveilleuse provenant tant des musées iraniens que des sanctuaires musulmans de l’Iran, ordinairement inaccessibles à la majorité des explorateurs. Des objets d’une grande beauté, vases d’argent sasanides et reliefs de stuc, avaient été prêtés par le Musée du Louvre. Des pièces de haut intérêt, mises obligeamment à notre disposition par M. le professeur Arthur Pope, provenaient tant de ses collections personnelles que de celles d’autres savants et amateurs partageant sa noble passion pour l’art iranien. Une excellente collection de photographies de monuments d’architecture iranienne avait été envoyée par l’Institut Américain d’Art et d’Archéologie Iraniens.
Il importait de mettre en évidence le tableau du développement de l’art iranien dans les conditions de son interdépendance intime et multiforme avec la culture des pays et des peuples environnants. A cet effet l’exposition était construite de façon à pouvoir permettre d’envisager les monuments de la culture iranienne dans un rapprochement immédiat avec des oeuvres d’art créées, bien que hors des confins de l’Iran même, mais en rapport direct avec sa culture, pour autant qu’elles représentent dans certains cas des sources de divers courants de l’art iranien et dans d’autres cas ses répercussions ultérieures.
En commémoration du Congrès le Comité Soviétique d’Organisation a fait frapper en bronze une médaille avec l’image de Senmourv, animal fantastique favori de la mythologie iranienne (empruntée à l’un des plats sasanides de l’Ermitage) et un insigne de membre du Congrès en émail sur argent représentant la tour Spasskaya du Kremlin.
En outre, des jetons ont été frappés en argent à l’occasion du Congrès avec une image de faisan (d’après un plat sasanide de l’Ermitage) pour être remis aux membres du Congrès en souvenir de leur visite à l’Ermitage. Médaille et jeton ont été ciselés par l’artiste depuis défunt A. Vasyutinsky et exécutés à l’Hôtel des Monnaies de Leningrad. Le Congrès a été marqué aussi par la mise en circulation de timbres-poste reproduisant le fameux plat d’argent sasanide où se trouve représenté Šapur II à la chasse (Ermitage) et le capricorne ornant le rhyton d’argent achéménide du kourgane Sémibratny (Ermitage).
En livrant à la publicité les Travaux du III-me Congrès International d’Art et d’Archéologie Iraniens nous nous faisons un agréable devoir d’exprimer notre profonde gratitude à Monsieur le professeur A.U. Pope (USA), Secrétaire Général de l’Association Internationale d’Art et d’Archéologie Iraniens et au docteur M-me Phyllis Ackerman (USA) pour leur concours à la préparation de l’impression des mémoires de délégués étrangers.
*
Le présent volume comprend le texte des mémoires mis à la disposition de la Rédaction par les auteurs. Dans les cas où les mémoires présentés au Congrès ont déjà paru ailleurs, nous avons jugé bon de nous borner à en donner un exposé des plus concis. Conformément aux souhaits exprimés par les délégués soviétiques leurs mémoires sont imprimés en russe aussi bien dans les cas où ils ont été lus au Congrès en langue étrangère.
Ce livre renferme la plus grande partie des mémoires lus au Congrès. Mais dans ces rapports et conférences la variété des sujets traités et la diversité des points de vue sont telles, que toute tentative de les ranger dans n’importe quel système unique prendrait forcément un caractère artificiel. En publiant ces mémoires tels qu’il en a été donné lecture en septembre 1935, la Rédaction n’a pas cru avoir le droit d’introduire dans le texte des notes portant sur le fond de la matière traitée, même dans les cas où les idées de l’auteur ou certaines formules ou interprétations se trouvaient en désaccord avec nos vues scientifiques, et ces cas sont assez nombreux. Il ne pouvait d’ailleurs en être autrement.
C’est ce que nous avons signalé dans notre discours de clôture prononcé à la dernière séance le 18 septembre dont nous nous permettrons de reproduire ici une certaine partie.
,,Les délégués d’une vingtaine de pays venus à notre Congrès représentent les courants les plus divers de la pensée scientifique. Leur commerce mutuel et la possibilité offerte de se convaincre _de visu_ des avantages du système scientifique dont les délégués soviétiques sont les partisans, tout cela ne peut manquer d’exercer une certaine influence sur la manière d’aborder nombre de problèmes scientifiques. C’est bien là, faut-il croire, ce qu’ont en vue ceux de nos hôtes qui reconnaissent les avantages de notre système d’exposition, système qui commence à être adopté à l’étranger.
,,Il est bien connu qu’une bonne partie des études dans le domaine de l’orientalisme et, en particulier, dans le domaine de l’art oriental est empreinte d’un caractère descriptif, se lèmitant à accumuler et juxtaposer des matériaux, sans assez de hardiesse ni fondement assez solide pour savoir en tirer des conclusions généralisantes. Cependant, si pour une partie considérable des études d’art oriental nous en sommes encore à cette étape-là, nous avons dans certains secteurs de l’orientalisme soviétique des positions déjà conquises et nous pouvons livrer bataille sur toute la ligne à coups d’idées générales, sans nous borner au ressassement de matériaux bruts.
,,Il me semble qu’à cet égard notre Troisième Congrès de Leningrad — Moscou diffère avantageusement des congrès précédents. Et il paraît que je ne suis pas seul à éprouver cette
impression. Il en est de même pour un bon nombre de délégués étrangers. A signaler l’accroissement du nombre de mémoires de caractère synthétique, de rapports embrassant un ensemble important de matériaux et rattachant ces derniers à des questions d’histoire générale.
,,Un autre trait distinguant notre Congrès du Deuxième, c’est la part prise à ses travaux par la jeunesse, pas aussi grande que nous l’eussions souhaitée, mais le fait est que c’est à notre Congrès qu’a retenti pour la première fois la voix des jeunes savants. Nous savons qu’à cet égard nous nous trouvons ici, en URSS, dans des conditions plus favorables que dans certains autres pays, vu que nous n’avons pas chez nous de limite d’âge exigible à partir de laquelle seulement il fût permis de s’occuper de science. Nous ne connaissons pas les obstacles qui parfois tiennent tel savant de talent à l’écart de l’enseignement universitaire parce qu’il lui manque des cheveux gris.
,,Hier au cours de la réception des délégués du Congrès chez le Président du Soviet de Moscou un fait heureux a été signalé, — c’est qu’au nombre des jeunes savants que nous avons mis en avant, qui ont pris la parole et fait voir leur travail au Congrès, il est des représentants des peuples qui hier encore languissaient sous l’oppression coloniale du tsarisme. Et c’est là un des grands mérites du Troisième Congrès, qui nous a permis de faire ici une démonstration saisissante de ce que peuvent donner ces peuples pourvu que soit réalisée d’une façon correcte et conséquente la politique des nationalités de l’Union Soviétique, politique déterminée par les indications et les avis émanant du grand chef, camarade Staline, qui ne cesse de lui vouer son inlassable sollicitude.
,,Un avantage encore que notre Congrès a en propre sur celui de Londres, avantage auquel nous, les savants soviétiques, sommes certainement tous d’accord pour attribuer un grand prix. A Londres la compétence du Congrès a été rétrécie du fait d’une limite chronologique rigoureusement imposée par une formule sacramentale: ,,Le XVIII-me siècle marque la décadence de l’art iranien". Tout ce qui nous vient ensuite ne vaut, soi-disant, pas la peine de s’en occuper et même un tableau de tout premier ordre d’un maître persan, datant du milieu du XIX-me siècle, n’a été admis qu’après de grandes hésitations aux honneurs de l’exposition à Burlington House vu que sa date franchissait le terme fatal du droit à l’existence accordé à l’art persan. A notre Congrès nous venons d’écouter aujourd’hui même un rapport du plus haut intérêt sur la technique de la peinture en Iran contemporain en même temps qu’à l’Exposition nous faisons voir ce qui n’a pas été admis à celle de Londres — des oeuvres contemporaines, ici, en particulier, des oeuvres datées de 1934. Je suis convaincu que même avec tout le snobisme propre à nombre de savants de tous pays on peut s’imaginer sans peine le renouveau de floraison que l’avenir réserve aux dons artistiques qui ne cessent de germer et de mûrir au sein du peuple iranien et nous croyons inadmissible de prétendre décréter la mort de l’art iranien au XVIII-me siècle.
,,Un fait remarquable encore s’est produit à notre Congrès et j’en suis fier en ma qualité de membre soviétique du Comité d’Organisation.
,,Vous vous rappelez qu’aux précédents congrès il n’y a guère eu de communications scientifiques présentées en langue persane. Pour qui? A quoi bon? Qui songerait à étudier la langue persane en s’occupant d’art persan? — Nous allons persuader nos collègues de l’impossibilité d’étudier l’Iran sans savoir la langue persane. Et pour mieux les en convaincre, nous ferons en sorte qu’aux séances de nos congrès les communications soient prononcées aussi en persan. Soit, à ce Congrès-ci nous n’avons eu que deux rapports faits en persan, par un délégué de l’Iran et un délégué de l’URSS. Mais qui parmi les personnes présentes se refusera à reconnaître que ces rapports sont des contributions d’un très grand prix à nos travaux? Eh bien, est-ce que la lecture des travaux de spécialistes et de savants iraniens ne vaut pas la peine d’étudier la langue persane, quand même vous n’éprouveriez pas le besoin de savoir la langue du pays
dont vous étudiez la culture? Et au Quatrième Congrès, j’en ai la certitude, il n’y aura pas que deux, mais plusieurs rapports qui seront faits en persan. Et tous les membres du Congrès ne seront pas dans la nécessité d’attendre avec impatience la traduction, mais comprendront directement la langue musicale du peuple iranien, laquelle, — je vous en assure — n’est pas plus difficile à apprendre pour un européen que la langue française ou anglaise pour les iraniens. Et si mon voeu se réalise, nous pourrons dire, nous les participants du Troisième Congrès, que notre part à prendre dans l’établissement de l’égalité de la langue persane en matière de science, ne fût-ce, pour commencer, que de la science iranologique, est assurée dans une certaine mesure par nos efforts, par les efforts des membres soviétiques du Troisième Congrès. «Mais il est de notre devoir d’étendre nos études à la culture de l’Orient dans tout son ensemble. Est-ce possible de ne pas songer aux tribus de longtemps éteintes, aux peuples défunts de longue date, qui ont langui autrefois sous l’accablement de l’oppression étrangère, tout comme nous voyons languir de nos jours d’autres peuples sous l’oppression de l’impérialisme, est-il possible de ne pas songer à défendre ces peuples, disparus depuis longtemps du théâtre de la vie, contre la profanation posthume et l’oubli dédaigneux? Pouvons nous méconnaître l’intérêt des problèmes concernant les peuples qui, après avoir créé une grande culture, sont exclusivement envisagés comme du fumier ayant servi d’engrais pour la culture méditerranéenne en Orient? Pouvons nous renoncer à la mise en relief de ces problèmes, lorsqu’il n’y a pas de meilleur moyen de combattre l’idée de la source soi-disant unique de la culture mondiale que serait la Méditerranée. Et à bien tenir compte de ces considérations tant dans notre milieu qu’aux prochains Congrès je suis certain que nous verrons cheminer avec nous, coude à coude, non seulement les savants soviétiques, mais encore un grand nombre de représentants de l’avant-garde de la science mondiale.
,,Quel est, à tout prendre, le diapason chronologique des travaux de notre Congrès? Il faut bien que je dise ici qu’il y a sur ce chapitre une différence qui nous sépare du Congrès de Londres. Nous avons commencé par le quatrième millénaire avant l’ère chrétienne pour finir avec l’an 1935. Six mille ans!
Les problèmes les plus divers ont été soulevés, — problèmes d’art au sens strict du mot, problèmes historiques au sens strict, problèmes d’archéologie et, ce qui importe le plus, des discours ont retenti déjà où il n’y a pas de ligne de démarcation entre l’histoire générale, l’archéologie et l’histoire de l’art.
,,La conviction de la nécessité de ne pas séparer ces problèmes commence à se faire jour parmi les savants étrangers et ce fait nous est garant incontestable des chances d’expansion parmi eux du système scientifique pour lequel nous combattons et sommes prêts à combattre jusqu’au bout. Cette voie conduit infailliblement à des résultats véritablement scientifiques, dérivant de l’unique méthode véritablement scientifique et servant à édifier la science soviétique, de la méthode du matérialisme dialectique.
,,Nous savons que les principes sur lesquels se base notre travail sont solides, sûrs et justes. Nous aurons soin de veiller sans cesse à ce que ce système soit toujours appliqué de la bonne manière, de corriger nos erreurs en cas de son application incorrecte, mais nous ne nous engagerons plus dans la discussion de la qualité ou du bien-fondé de ce système. Il a déjà fait ses preuves.
,,Et c’est alors que, savants soviétiques, nous aurons justifié la confiance du Pays et de son Gouvernement qui nous assurent toutes les ressources nécessaires pour notre travail scientifique et la confiance du Parti Communiste qui dirige toute la vie de l’Union Soviétique”
Joseph Orbeli.