С.С. Сорокин

Свернувшийся зверь из Зивие.

// СГЭ. [ Вып. ] XXXIV. Л.: 1972. C. 75-78.

Сокровища, найденные в середине сороковых годов XX в. у селения Зивие близ города Саккыза (Иранский Курдистан), привлекли к себе внимание исследователей главным образом потому, что открыли новые возможности решения проблемы взаимоотношения скифского и передневосточного искусства. [1] Действительно, этот материал (клад или, скорее, богатейшее погребение) обнаружен на территории, судьба которой теснейшим образом связана с развитием культуры Переднего Востока. Но в этом комплексе имеются вещи, украшенные мотивами, присущими скифскому искусству, такими, например, как лежащий олень, хищник, похожий на пантеру, козёл с поджатыми ногами, стилизованные головы птиц, а также свернувшийся в кольцо хищный зверь. [2] Его изображения в середине и второй половине I тысячелетия до н.э. встречаются не только в Скифии, но вообще на всей территории обитания номадов от Поднепровья до Ордоса. [3]

Мотив свернувшегося в кольцо плотоядного зверя (во всяком случае, в таком выражении, как на золотом навершии рукояти меча из Зивие)

Золотое навершие рукояти меча из Зивие
с изображением свернувшегося зверя.

(Открыть в новом окне)

представляется совершенно чуждым искусству Переднего Востока с древнейших времён и вплоть до середины I тысячелетия до н.э. Поэтому выбор мотива для украшения навершия уже можно считать примечательным. С другой стороны, чрезвычайно важным оказывается то обстоятельство, что поздние реплики этого мотива, трактованного, однако, весьма своеобразно, всё же известны в Передней Азии, но уже в искусстве ахеменидского времени. Мы имеем в виду изображения, украшающие ножны акинаков у некоторых воинов-стражей персепольских рельефов, а также дошедшие до нас оконечности ножен (бутероли), сделанные из кости. Но об этих изображениях — ниже.

(75/76)

На золотом навершии из Зивие представлен фантастический плотоядный зверь, свернувшийся в кольцо так, что его морда с закрытой пастью почти упирается в загнутый кончик хвоста. Фигура состоит из элементов, органически не сочетающихся друг с другом. У зверя короткие мускулистые лапы льва, выполненные в передневосточной натуралистической манере, но его несоразмерно большая по отношению к телу голова с прикрытой пастью и изображёнными завитками носом и скулой не находит в передневосточном искусстве ни одного аналога. Большой глаз, с отчётливо очерченным слёзником, обнаруживает большое сходство с глазом царя на хранящемся в Туринском музее рельефе из дворца Саргона.

Украшение тела животного спиралями почти совершенно чуждо вавилоно-ассирийскому искусству; лишь завитки волос иногда передавались спиралями, далекие прототипы которых можно обнаружить только в искусстве эпохи бронзы. Ухо зверя оригинальной сердцевидной формы разделено перемычкой пополам. Оно похоже на ухо нападающего на колесницу льва на рельефе из дворца Ашшурнасирпала в Кальху (Британский музей). На шее зверя из Зивие имеется кружок с выпуклостью посередине, а на плече — завиток, выходящий за холку и тем напоминающий рудимент крыла. Валик с насечками, соприкасающийся одним концом с этим завитком, а другим — выходящий на загривок, ещё больше усиливает впечатление, что в данном случае изображён крылатый зверь; однако округлая форма изделия ограничила возможность передать крыло яснее. Мотив крылатого хищника был издревле

1, 2 — Костяные бутероли из Лувра;
3 — Бутероль на рельефе из Персеполя.

(Открыть в новом окне)

широко распространён в искусстве Переднего Востока, а также Средиземноморья. Кружок на шее или, скорее, на плече — деталь, которая иногда встречается на одновременных и несколько более ранних изображениях свернувшегося зверя с территории лесостепной евразийской зоны. [4]

Тело свернувшегося зверя плавно изогнуто по окружности и представляет собой ленту с чисто орнаментальными концентрическими бороздками, окаймлённую двойным рубчиком по внутренней стороне (возможно, что так переданы рёбра и поджарое брюхо). Подобная манера изображения тела животного чужда передневосточному искусству, но находит аналогии в искусстве Древнего Средиземноморья. Круп зверя реалистичен — это небольшая округлая выпуклость, плавно переходящая в заднюю лапу. Кисточка на конце хвоста слегка заострена и утолщена, что часто можно видеть на ассирийских рельефах. [5]

Таким образом, в фигуре свернувшегося в кольцо фантастического плотоядного зверя из Зивие соединены традиции и приёмы, типичные для классического искусства Переднего Востока и отчасти архаического Средиземноморья, с какими-то другими, самобытными и самостоятельными чертами, восходящими, возможно, к искусству эпохи бронзы восточного Присредиземноморья и Кавказа, но по своей, независимой от Переднего Востока, линии.

Сильное влияние передневосточного искусства в данном случае безусловно. Но это относится лишь к отдельным деталям, использованным для оформления образа, к манере их изображения, а ни в коем случае не к сюжету: хищный зверь, свернувшийся в кольцо, совершенно чужд искусству земледельческих народов Переднего Востока. Этот оригинальный сюжет, видимо, появился и бытовал в другой среде, скорее всего — в среде номадов. В справедливости (может быть, лучше сказать правомочности) этого заключения мы можем убедиться на негативном материале, рассмотрев ахеменидские бутероли, уже упомянутые нами выше.

Одна из них, которой оканчиваются ножны акинака воина из охраны Дария, представляет собой сильно стилизованное изображение зверя с длинной мордой со слегка вздёрнутым кончиком носа, «бородкой» под всей нижней челюстью и пальметтой в разомкнутой овальной рамке-завитке вместо рога и уха. [6] Тело почти превращено в орнамент; оно непропорционально мало по отношению к голове и имеет вид неполного желобчатого полукруга. Шея показана рубцами, а крестец тоже

(76/77)

Бутероли на рельефах из Персеполя.

(Открыть в новом окне)

желобчатый и с завитками; круп, как и середина тела, опять-таки желобчатый. Лапы, вернее их рудименты, поджаты и заканчиваются чем-то вроде кружков (подобная передача концов лап характерна для фигур свернувшегося зверя, в особенности в Сибири); хвост также поджат и оканчивается завитком. Этот фантастический зверь соединяет в себе черты копытного и хищника. Его поза — как у свернувшегося зверя, но фигура образует не круг, а обращённый вниз вершиной треугольник со скруглёнными углами, как того требовала форма изделия. В данном случае только морда выполнена реалистически (хотя она и принадлежит фантастическому зверю). Тело же превращено в почти симметричный орнамент. Сюжет свернувшегося зверя здесь налицо, хотя и сильно искажён.

Ещё больший отход от сюжета наблюдается на аналогичной бутероли ножен акинака у воина на рельефе лестницы персепольского Трипилона. [7] Голова почти тождественна изображению на вышеописанной бутероли. Тело превращено в орнамент, причём следует отметить ещё большее стремление к вертикальной симметрии (какой не может быть у «классического» свернувшегося зверя). У него нет лап; круп превратился в спираль, один из витков которой выходит к центру изображения и как бы образует собой хвост. И, наконец, третья бутероль, тоже с лестницы Трипилона. [8] В этом изображении от животного сохранилась лишь морда, а тело превращено в орнамент. Круп представлен в виде такой же заключённой в овал с завитками пальметты, какая образует всю затылочную часть головы. Тем самым достигается почти полная симметрия. Исходная тема свернувшегося зверя уже полностью забыта. Формально заимствованный сюжет, воспринятый лишь внешне, без заключённого в нём смысла, исчез почти без следа. Этот сюжет как бы растворился в орнаменте.

Ещё более отчётливое искажение исходного сюжета и приспособление изображения свернувшегося зверя к привычной ахеменидской теме можно наблюдать на одной из дошедших до нас костяных бутеролей, хранящихся в Лувре. [9] Эта бутероль, имеющая такую же форму, как на ножнах персепольских рельефов, украшена сценой нападения львицы на копытное, похожее на барана. Львица изображена вполне реалистично, с соблюдением пропорций тела и естественной для этого зверя позы, в передневосточном стиле: слегка заострённым утолщением показана кисточка хвоста, очерчены бедро и плечо, выразительно («по-передневосточному») раскрыта пасть. От похожего на барана копытного сохранена только непропорционально большая по отношению к нападающему хищнику голова и часть шеи. Композиция замкнута по кругу, как в изображении свернувшегося зверя, но полностью подчинена треугольной форме изделия. Сюжет свернувшегося в кольцо плотоядного заменён передневосточной темой нападения льва на копытное.

Совершенно ясно, что тема свернувшегося в кольцо плотоядного зверя чужда искусству земледельческого Переднего Востока, и если воспринималась там, то чисто внешне, как красивая художественная композиция, без семантики. Видимо, неслучайно на Переднем Востоке мы встречаем её на ножнах акинаков «скифского типа»; тема возникла в сознании номадов, была порождением их идеологических запросов, бытовала в их среде.

Навершие с эклектичным изображением свернувшегося в кольцо фантастического плотоядного

(77/78)

зверя, найденное в Иранском Курдистане и находящееся сейчас в Соединенных Штатах Америки (коллекция фонда Эрнеста Эриксона), является скорее всего произведением передневосточного мастера. Но выполнено оно на сюжет, популярный и понятный лишь в чуждой ему среде; сюжет, распространённый на изделиях из дерева, возможно войлока, и других тленных материалов. Именно потому это навершие, несмотря на относительно древний возраст (среди предметов с аналогичными по теме изображениями), нельзя рассматривать в качестве образца начальной стадии искусства звериного стиля евразийских номадов, в том числе скифского, начало которого — явление в первую очередь внутреннее, связанное с условиями материальной жизни кочевого общества, его социальной структурой и его идеологией, а не с механически вопринимаемыми заимствованиями.

Родиной звериного стиля номадов была вся территория, на которой начался и протекал процесс формирования их хозяйства и общества.

[1] A. Godard, Le trésor de Ziwiye, Haarlem, 1950. Автор считает, что разнородные в художественном отношении предметы из Зивие (за исключением ассирийских изделий из слоновой кости) являются произведениями маннейского искусства, которое было воспринято находившимися в Передней Азии скифами и затем перенесено ими на север; R. Ghirshman, Perse, Proto-iraniens, Mèdes, Achéménides, Paris, p. 116, 117; 7000 Jahre Kunst in Iran, Essen — Bredeney, 1962, S. 93. Среди художественных изделий из Зивие выделяется «скифская группа», состоящая из вещей, сделанных, скорее всего, скифскими мастерами и в скифской традиции; H.A. Potratz, Die Skythen und Vorderasien, «Orientalia», Commentarii periodici pontificii Instituti Biblici, 28, Roma, 1959. Автор рассматривает часть вещей из Зивие, которые по сюжету и по стилю имеют много общего со скифскими, как произведения маннейско-мидийского искусства, из которого вышло скифское. Иной точки зрения придерживается Б.Б. Пиотровский, который считает, что использование фигур оленя, голов птиц и фигур хищников является результатом скифского влияния — Б.Б. Пиотровский, Ваннское [Ванское] царство (Урарту), М., 1959, стр. 255. М.И. Артамонов (К вопросу о происхождении скифского искусства. СГЭ, XXII, 1962, стр. 35) высказывает следующую мысль: «если клад из Зивие признать за погребение маннейского вождя, то представленное в нём искусство, отличающееся от ассирийского, скорее всего было общим для всех народов Северного Ирана, этнически и исторически тесно связанных не только между собой, но и с номадами степей Евразии, вследствие чего оно и легло в основу искусства и европейских скифов и азиатских саков».

[2] Прекрасная цветная фотография Р. Гиршмана опубликована в его труде (R. Ghirshman, op.cit., fig. 158), прорисовка имеется в книге: A. Godard, L’art de l’Iran, Paris, 1962, fig. 119.

[3] Сводка, правда, далеко неполная, см.: Н.Л. Членова, Происхождение и ранняя история племён тагарской культуры, М., 1967, стр. 118, 119, табл. 27.

[4] А.М. Tallgren, Collection Tovostine des antiquités préhistoriques de Minoussinsk conservées chez le Dr. Karl Hedman à Vasa, Helsingfors, 1917, fig. 60; О. Sirén, Histoire des arts anciens de la Chine, II, Paris – Bruxelles, 1929, pl. 22 D; A. Salmony, Sino-Siberian Art, Paris, 1933, pl. XV, 9, 13; С.С. Черников, Загадка Золотого кургана, M., 1965, стр. 35, 36, 160, 165.

[5] H. Schäfer und W. Andre, Die Kunst des alten Orients, Berlin, 1925, Taf. XXIX, XXXII, S. 541, 566, 567, 568.

[6] A. Godard, L’art de l’Iran, pl. 46.

[7] R. Ghirshman, op.cit., fig. 288.

[8] Ibid., fig. 288.

[9] M.И. Ростовцев ошибочно принял луврские костяные бутероли за навершия рукоятки меча, почему и поместил их на таблице в перевернутом на 180° положении: М. Rostovtzeff, The Animal Style in South Russia and China, 1929, pl. II, 2, 4. В настоящее время известно более 10 экземпляров костяных оконечностей ножен (бутеролей), украшенных мотивом, восходящим к «скифскому» свернувшемуся зверю. В. Goldman, Achaemenian Chapes, “Ars Orientalis”, 2, 1957, p. 43-54; W. Cullucan, The Medes and Persians, New York — Washington, 1965, p. 130, 131.

(/83)

S. Sorokin

THE ANIMAL ENROLLED ON A SWORD HILT FROM ZIWIYE.   ^

The design on the hilt of a sword from Ziwiye (Kurdistan, late seventh century В.С.), showing the figure of a carnivorous animal rolled up to form a circle (animal enroulé) belongs to a class of works in which a motive inherent in Nomad art is rendered in a manner which brings it stylistically close to the art of the ancient Near East. Thus the figure can not be regarded as the initial element in a series, or used to substantiate the opinion that the animal style of the Nomads had its origin in Near Eastern art.

наверх