М.И. Артамонов
К вопросу о происхождении скифского искусства.
Клад, найденный в конце второй мировой войны у с. Зивие близ г. Саккыза в Иранском Курдистане, вновь привлёк внимание к вопросу о происхождении скифского искусства. В составе этого клада оказались художественные произведения, весьма близкие к формам, хорошо известным по древнейшим комплексам скифской культуры, в первую очередь по находкам у станицы Келермесской в Прикубанье. На золотой пекторали, на серебряном диске и на обломках серебряного же пластинчатого пояса из Зивие имеются изображения, по сюжетам и по стилю почти полностью соответствующие образам, представленным на золотых обкладках ножен меча и секиры из Келермеса, в том числе и таким, которые считались специфически скифскими. Так, например, на фрагментах пластинчатого пояса помещены фигуры лежащего оленя в том виде, который до сих пор рассматривался как специально скифский и хорошо известен по такому замечательному образцу скифского искусства, как массивный золотой олень из станицы Костромской, служивший украшением щита. Хищник типа пантеры, представленный по концам пекторали и на серебряном диске из Зивие, находит соответствие прежде всего на такой же, как костромской олень, нащитной бляхе из Келермеса и в фигурах на рукоятке секиры из того же комплекса. Близкие аналогии в скифских памятниках имеются и для таких изображений из Зивие, как лежащий козёл и стилизованная голова птицы.
Такое сходство не может быть случайным. Находки из Зивие открывают две альтернативные возможности: или скифское искусство целиком происходит из искусства Востока того типа, который представлен памятниками из Зивие, или в составе изображений в последних имеются сюжеты и формы не восточного, а скифского происхождения. Большое значение для выбора того или другого из этих решений имеет хронология клада из Зивие. А. Годард датировал его IX-VIII вв. до н.э., [1] Р. Гиршман отнёс его ко второй четверти VII в. до н.э., т.е. ко времени в которое киммерийцы и скифы засвидетельствованы в Передней Азии бесспорными письменными данными. Дальнейшие исследования привели К. Барнета к ещё большему омоложению клада. [3] По его заключению, находка в Зивие не была кладом, а представляла собой инвентарь богатейшего погребения, относящегося к рубежу VII-VI вв., т.е. к тому же времени, что и древнейшие памятники скифской культуры в Северном Причерноморье. От-
(30/31)
сюда, естественно, вытекает вывод Б.Б. Пиотровского, согласно которому в ряде произведений из Зивие налицо скифские привнесения. [4]
В последней по времени появления работе X. Потратца клад из Зивие в части, близко соответствующей по сюжетам и по стилю изображений скифским произведениям, рассматривается как образец маннейско-мидийского искусства, лёгшего в основу искусства и Ахеменидской Персии и скифов. Скифские вещи, такие как келермесский и мельгуновский мечи, секира и другие с изображениями, сходными с известными по находке в Зивие, по его мнению, представляют собой импортированные в Скифию произведения североиранского мастерства. [5]
Таким образом, находки в Зивие привели к появлению двух концепций возникновения скифского искусства: по одной оно сформировалось в Передней Азии на древневосточной основе и в готовом виде принесено в Причерноморье из северо-западного Ирана, а по другой — скифы, явившиеся в Азию, уже обладали самобытным художественным стилем, уцелевшим несмотря на многочисленные древневосточные заимствования. Которая из этих точек зрения ближе к действительности и заслуживает предпочтения?
Различие между изображениями одних и тех же сюжетов в Зивие и в скифских комплексах Северного Причерноморья заключается в художественном стиле. В то время как в Зивие сходные со скифскими сюжеты трактованы в формах, близких к древневосточному искусству, в Келермесе и других ранних комплексах скифской культуры наряду с того же рода произведениями имеются и другие, которые в стилистическом отношении характеризуются признаками, не свойственными восточному искусству, а представляют оригинальный, собственно скифский стиль.
Это стиль искусства, органически связанного с вещами практического назначения (оружием, конским снаряжением, одеждой) и в этом смысле прикладного или декоративного, поражающий своей приспособленностью к ограниченным, заранее данным формам этих вещей, изумительной изобретательностью в использовании пространства, компактностью и экономной чёткостью контуров. Замкнутое построение фигуры, несмотря на жизненность образа, приводит к упрощению и деформации, соответствующих её декоративному назначению. Другой характерной чертой скифского стиля является расчленённость изображения на большие резко очерченные поверхности или грани. Это существенный признак скифского стиля, заключающийся в обыкновении превращать цилиндрические или выпуклые поверхности в наклонные плоскости, пересекающиеся в виде ребра. Этот приём совершенно справедливо возводится к технике резьбы по дереву.
Скифское искусство действительно широко пользовалось деревом, хотя до нас дошли главным образом вещи, выполненные в металле. Совершенно несомненно, что оригинальные произведения скифского искусства резались из дерева, а затем во многих случаях (это видно по находкам из Пазырыкских курганов на Алтае, где благодаря вечной мерзлоте хорошо сохранились предметы из органических материалов) обкладывались снаружи тонким золотым листком, на котором и выдавливалось изображение, представленное на его основе. При серийном изготовлении оттиски, полученные с одной и той же деревянной матрицы, для сохранения их формы заливались снизу воском или другой быстро твердеющей массой и в таком виде применялись для декорации соответствующих предметов. В отдельных случаях формы, выработанные в дереве, целиком воспроизводились в металле. Ввиду этого характерную скифскую стилизацию, восходящую к приёмам резьбы по дереву, нет никакой надобности возводить к художественной практике доскифского времени — она родилась вместе со скифским искусством.
Обобщённость форм, вытекающая из техники резьбы по дереву, и неизбежная в силу этого же условность изображений не лишают скифское искусство огромной выразительности и жизненности его образов. Оно умеет выделить и передать наиболее характерные черты того или другого животного, придать ему живую экспрессию и основанную на игре света и тени живописность; его образы, далекие от натурализма, реалистичны в лучшем смысле этого понятия.
Одним из наиболее ярких и характерных произведений собственно скифского искусства бесспорно является массивный литой золотой олень из станицы Костромской, первой половины VI в., служивший украшением круглого железного щита. В этом замечательном произведении отличительные признаки скифского стиля представлены в концентрированном виде. Олень изображён в профиль, лежащим с подогнутыми под туловище ногами, наложенными друг на друга копытами. Голова его на длинной шее вытянута вперёд, а огромные рога лежат горизонтально вдоль спины; уши откинуты назад и почти прижаты к шее. Резко выделенное бедро и плечо дополняются
(31/32)
Изображение оленя на золотой чаше из Келермеса.
чётко изображёнными копытами. Олень лежит в напряжённой, готовой к движению позе.
При всей жизненности этой фигуры в ней много условного и даже орнаментального. Поза оленя обусловлена его декоративным назначением: только при таком положении можно было сжать всю его фигуру в компактные, замкнутые контуры. Рога представлены вполне орнаментально: они преувеличенной длины и трактованы в виде ряда S-видных завитков вдоль всего туловища животного. Тело моделировано обобщённо — несколькими резко отчленёнными плоскостями; у бедра глубокая условная выемка.
Стилистические особенности костромского оленя становятся особенно наглядными при сопоставлении его с изображением такого же оленя на золотой чаше из Келермеса, где он находится среди других животных и сцен борьбы зверей. При общем сходстве в строении фигуры, художественная трактовка образа тут и там совершенно разная. Олень на чаше отличается мелочной анатомичностью: у него изображены ребра и важнейшие мускулы, тщательно вырисованы глаз с веками, ноздри и губы, раздваивающиеся копыта и т.д. Изображения на золотой чаше в стилистическом отношении существенно отличаются от скифских произведений и носят все признаки древневосточного, специально ассирийского искусства эпохи Саргонидов, представленного рельефами дворца Ашшурбанипала в Куюнджике.
Композиции с древом жизни и фигуры фантастических крылатых животных, напоминающих изображения ассирийских астральных божеств, на золотых обкладках келермесского и мельгуновского мечей и по сюжетам и стилистически сближаются с изображениями на золотой пекторали из Зивие, а через них с искусством Ассирии и Вавилона. Восточный характер этих изображений не вызывает никаких сомнений, и в отношении их речь может идти только о месте изготовления — в одной из областей Древнего Востока или в скифской среде по восточным образцам.
На золотой обкладке секиры из Келермеса, наряду с восточной композицией с древом жизни и козлами по его сторонам, изображено множество различных животных. Тут имеются и львы, и антилопы, и быки, и олени, и козлы, и кабаны, и лошади, и медведи, и зайцы, и бараны. В трактовке фигур наблюдается смешение приёмов, сходных с изображениями фантастических существ на нож-
(32/33)
Фрагмент пластинчатого серебряного пояса из Зивие.
нах из Келермеса и Мельгуновского клада, с одной стороны, и с фигурами на нащитных бляхах из Костромской и Келермеса, с другой. Обращает на себя внимание резкое выделение лопатки двойной линией и ещё более резкое отчленение ноги от лопатки и бедра у всех без исключения животных, представленных на этой обкладке. Этот приём стилизации, восходящий к натуралистическому ассирийскому искусству с его преувеличенным вниманием к анатомии животных, не имеет ничего общего со скифской стилизацией, избегающей детализации и стремящейся к максимальному обобщению. Вместе с тем, многие фигуры на обкладке келермесской секиры, отличающиеся такой же дробной орнаментальной разделкой туловища, как и фантастические животные на келермесских и мельгуновских ножнах, имеют характерный вырез с внутренней стороны бедра, какой был отмечен выше у костромского оленя и повторяется на многих других скифских изображениях животных. Мало того, некоторые животные на обкладке секиры трактованы широкими плоскостями с характерным ребром вдоль шеи, как у типичных скифских произведений.
Наиболее близкие аналогии для изображений на обкладке келермесской секиры находятся в кладе из Зивие. Так, например, олень на фрагменте пластинчатого пояса из этого клада представлен в той же самой позе с поджатыми и наложенными друг на друга ногами, с такой же вытянутой вперёд головой и с такими же протянутыми вдоль всей спины рогами, стилизованными в виде ряда S-видных завитков, как и на обкладке келермесской секиры. Столь же сходен и другой персонаж этих фрагментов — лежащий козёл с поднятой головой и круто изогнутым рогом — с изображением козла на ручке той же секиры. Не менее близок к соответствующему изображению на секире и лежащий хищник (пантера) на концах золотой пекторали из Зивие. У него та же поза и, что замечательнее всего, сходно трактованные лапы — завитками, близкими к кружкам на лапах хищников келермесских изображений.
Вместе с тем, и трактовка некоторых животных на келермесской секире широкими, резко отчленёнными плоскостями, в частности их шеи двумя разделёнными ребром гранями, имеет близкое соответствие в фигурах оленя и козла на фрагментах поясов из Зивие. Эти фигуры, равно как и изображение оленя на лопастях ножен келермесского и мельгуновского мечей, существенно отличаются
(33/34)
Изображение животных на золотой обкладке рукоятки келермесской секиры.
от орнаментально графических образов, покрывающих эти ножны. В то же время они очень близки к костромскому оленю своей чисто скульптурной трактовкой, резко отчленёнными гладкими плоскостями и светотеневой живописностью, хотя у фигуры оленя на фрагменте пояса, хранящемся в Тегеранском музее, сохраняется характерная гравировка, очерчивающая двойной линией лопатку животного, чего, впрочем, нет на другом фрагменте, находящемся в частной коллекции в Нью-Йорке. Следует отметить и такую деталь, как более дробную орнаментальную разделку фигур на келермесской секире по сравнению с соответствующими изображениями из Зивие, а с другой стороны, и тот факт, что у всех их на бедре имеется характерный вырез, какого вовсе не заметно у фигур из Зивие или у каких-либо других восточных изображений.
Таким образом, аналогичные скифским сюжеты в Зивие выступают в формах, сближающихся с такими изображениями в скифских комплексах, в которых выражены признаки не скифского, а восточного стиля и лишь частично прослеживаются некоторые черты, свойственные собственно скифским произведениям. Отсюда естественно заключить, что скифское искусство представляет собой переработку сюжетов и форм, заимствованных из искусства Древнего Востока. Истоки этого искусства надо искать в Передней Азии, где на периферии Ассирии сформировалось искусство урартов и маннейцев, представляющее наиболее близкие соответствия восточным элементам в искусстве скифского мира и вместе с тем черты, получившие дальнейшее развитие в скифском стиле. В свете этого заключения клад из Зивие предстаёт отнюдь не в виде комплекса, в котором смешиваются ассирийские, маннейские и скифские формы, а в качестве памятника, свидетельствующего о сложении в северо-западном Иране искусства, которое и явилось основой для формирования особого скифского стиля.
Во всех произведениях клада из Зивие, в которых представлены формы, близкие к скифским, они сочетаются в том или другом виде с восточными стилистическими признаками. В таком сочетании не было бы ничего удивительного, если бы в Зивие, как и в Келермесе, скифский художественный стиль выступал не только в сочетаниях с восточными формами, но и в самостоятельном виде. В действительности в Зивие этого нет; там нет чисто скифских художественных произведений. Даже такой, казалось бы, специально скифский мотив, как олень с поджатыми и наложенными друг на друга ногами и с характерными рогами из завитков, даже он трактован в той же манере, как и бесспорно восточные сюжеты, и не может считаться скифским по происхождению.
В этой связи важно отметить, что скифский олень появляется с своеобразно стилизованными рогами, нимало не соответствующими реальным рогам этого животного. Природа этой стилизации раскрывается при анализе того же рода рогов у оленя на фрагментах пластинчатых поясов из Зивие. Отростки рогов здесь трактованы совершенно так же, как побеги древа жизни, из которых составлен орнамент, разбивающий поверхность пластины на сетку с ромбовидными ячейками, в каждой из которых помещается фигура то оленя, то козла. Эти побеги, вырастающие из узлов в виде распустившихся почек, имеют S-видную форму и заканчиваются завитком совершен-
(34/35)
Изображение оленя на боковой пластинке ножен меча из Келермеса.
но так же, как и побеги древа жизни на золотой пекторали из Зивие, как у древа жизни на золотых обкладках ножен келермесского и мельгуновского мечей и на поясе из с. Заким в Карской области, найденного вместе с урартскими вещами. Оленьи рога, скомпонованные из элементов священного дерева, представляют собою не игру свободного воображения, подчинённого только требованиям декоративного стиля, а нечто, соответствующее восточному древу жизни, игравшему определенную и важную роль в религиозных представлениях Древнего Востока. В скифском искусстве, сохранившем общую форму стилизованных рогов оленя, их связь с древом жизни утратилась: они превратились в чисто орнаментальные завитки. Лежащий олень, следовательно, не скифский мотив, принесённый на восток и здесь приобревший восточные стилистические черты, а, наоборот, переднеазиатский, появившийся в Скифии ещё в своём восточном виде и только здесь получивший характерное скифское стилистическое выражение.
Такие предметы как пластинчатый пояс, диск и пектораль из Зивие, найденные вместе с вещами, ассирийский характер которых не вызывает сомнений, показывают, что в северной части Передней Азии существовало искусство родственное с ассирийским, но располагавшее своим специфическим составом изобразительных мотивов, полностью вошедших в скифское искусство. Если клад из Зивие признать за погребение маннейского вождя, то представленное в нём искусство, отличающееся от ассирийского, скорее всего было общим для всех народов Северного Ирана, этнически и исторически тесно связанных не только между собой, но и с номадами степей Евразии, вследствие чего оно и легло в основу искусства и европейских скифов и азиатских саков.
[1] A. Godard. Le trésor de Ziwiye (Kurdistan). Haarlem, 1950.
[2] R. Ghirshmann. Le trésor de Sakkez. Les origines de l’art Mède et les bronzes du Luristan. «Artibus Asiae», XIII, 3, 1950.
[3] К.D. Barnett. The Treasure of Ziwiye. Iraq, XVIII, 2, 1956.
[4] Б.Б. Пиотровский. Ванское царство (Урарту). М., 1959.
[5] H.A. Potratz. Die Skythen und Vorderasien. «Orientalia», 28, Roma, 1959.
|