Ю.В. Ширин
Верхнее Приобье и предгорья Кузнецкого Алатау
в начале I тысячелетия н.э.
(погребальные памятники фоминской культуры).
// Новокузнецк: «Кузнецкая крепость». 2003. 288 с.
ISBN 5-87521-081-8 (400 экз.)
(см. на academia.edu)
Оглавление
Глава II. Источники. — 20
§ 1. Фоминские погребальные памятники. — 20
Долина р. Оби. — 20
Фоминский могильник (по материалам М.П. Грязнова). — 20
Шипуновские находки (по материалам М.Г. Елькина). — 21
Могильник на Круглом озере (по материалам М.П. Грязнова). — 21
Грунтовый могильник Бл. Елбаны-7 (раскопки М.П. Грязнова). — 21
Грунтовый могильник Ирмень-2 (раскопки М.П. Грязнова). — 28
Долина р. Чумыша. — 30
Грунтовый могильник Степной Чумыш-2 (раскопки А.П. Уманского и Ю.В. Ширина). — 30
Долина р. Томи. — 31
Грунтовый могильник Карлык-1. — 31
Грунтовый могильник Усть-Абинский. — 34
Грунтовый могильник Бедарево-2. — 47
§ 2. Критика источников. — 48
§ 3. Анализ инвентаря погребально-поминальных памятников фоминской культуры. — 51
Удила. — 52
Топоры-тёсла. — 53
Ножи. — 54
Кинжал. — 55
Ножны. — 56
Бронзовые накладки-футляры. — 58
Наконечники стрел. — 60
Крюки. — 65
Оселки. — 65
Ременные пластинчатые обоймы с кольцами. — 65
Пряжки. — 66
Ложечковидные обоймы (застёжки). — 69
Эполетообразные застёжки. — 69
Накладки. — 71
Привески. — 75
Пронизи. — 77
Обоймы-накосники. — 81
Нашивки. — 82
Серьги. — 84
Бусы. — 85
Единичные изделия или изделия неопределённого назначения. — 88
Керамика. — 91
Керамика из села Фоминского. — 96
Керамика могильника Ближние Елбаны-7. — 96
Керамика могильника Ирмень-2. — 98
Керамика могильника Степной Чумыш-2. — 98
Керамика могильника Карлык-1. — 99
Керамика могильника Усть-Абинский. — 99
Керамика могильника Бедарево-2. — 100
Глава IV. Элементы реконструкций и гипотезы. — 123
§ 1. Практическая сфера погребально-поминальной обрядности могильников фоминской культуры. — 123
§ 2. Историко-культурные особенности погребально-поминальных памятников фоминской культуры. — 135
Summary. — 160
Введение ^
Вторая четверть I тысячелетия нашей эры (финал гунно-сарматской эпохи) для многих степных и лесостепных регионов Евразии — весьма смутное время. Крах древних культур, запустение земель, резкая смена культурных традиций — всё это заключено в ёмком термине «эпоха великого переселения народов». И хотя данный термин был введён для обозначения особого периода в истории Европы, он как нельзя более точно соответствует и характеристике этнокультурных катаклизмов первой половины I тыс. на самых отдалённых восточных окраинах евразийского степного пространства. Причины этих сходных процессов долгое время ещё будут оставаться темой для научных дискуссий.
Исторические события начала I тыс. на юге Западной Сибири пока не могут быть описаны с желаемой подробностью. И трудность для учёных состоит не только в отсутствии каких бы то ни было письменных источников. Крайне мало открыто и исследовано археологических памятников этого времени. Замедленно введение в научный оборот материалов уже изученных памятников. Но без выяснения историко-культурного содержания финала гунно-сарматской эпохи мы рискуем оставить непонятыми многие культурные и этно-социальные явления следующего за ней периода — раннего средневековья. Уровень исторической интерпретации средневековых археологических материалов при таких условиях не может быть высоким. Понимая это, многие археологи стремятся к активному преодолению диспропорции в источниковой базе. Возрастает внимание исследователей к памятникам первой половины I тыс. в различных регионах Южной Сибири — на Алтае, в Туве, на юге Западной Сибири и в Минусинской котловине [Мамадаков, 1990; Елагин, Молодин, 1991; Худяков, 1993а; Соёнов, 1997].
Одна из составляющих культурного своеобразия юга Западной Сибири в первой половине I тыс. — памятники так называемого фоминского этапа. Область распространения исследованных к настоящему времени фоминских могильников охватывает междуречье Оби и Томи от г. Бийска на юге до широты г. Томска на севере (Табл. I). Следует отметить, что фоминские поселенческие памятники известны на более обширной территории, включающей Верхнее Приобье от Телецкого озера на юге до устья р. Томи на севере, а также Горную Шорию, западные и северные предгорья Кузнецкого Алатау. Указанный регион отличает мозаичное распределение ландшафтных зон с различными экологическими условиями. Можно отметить тяготение фоминских поселений к районам с лесным и гидроморфным ландшафтами [Троицкая и др., 1980, с. 154-157], а также
(5/6)
и то, что эти поселения приурочены к территориям с максимально разнообразным для каждой конкретной местности сочетанием экосистем.
Фоминские памятники рассматриваются большинством исследователей в рамках кулайской культурной общности. В данном случае под кулайской общностью, как нам представляется, следует понимать историко-культурную общность, включающую, помимо кулайской культуры Среднего Приобья, одновременные ей группы памятников в сопредельных регионах с чертами генетической преемственности с этой культурой. Строго говоря, механизм формирования кулайской общности до конца еще не понят. Наибольшую разработку и распространение получила миграционная теория [Чиндина, 1984б]. Например, согласно этой теории южный ареал кулайской общности (лесостепной вариант кулайской культуры) сложился в результате нескольких миграционных волн кулайского населения из Среднего Приобья [Троицкая, 1979]. В то же время ряд исследователей предполагает, что формирование культурной общности в таёжной зоне явилось результатом активизации внутрирегиональных контактов в связи с формированием трансконтинентальных пушных торговых маршрутов [Борзунов, Стефанова, 2001, с. 102].
Существование кулайской общности соотнесено исследователями с поздним этапом в развитии кулайской культуры, соответствующим рубежу эр — первой половине I тыс. н.э. Именно этот хронологический контекст мы будем иметь в виду, пользуясь термином «позднекулайская общность». Постановка проблемы позднекулайской общности, став значительным достижением в области обобщения и интерпретации накопленных к середине 1980-х гг. источников по кулайской культуре [Чиндина, 1984б], породила потребность решения целого комплекса специальных вопросов. Назрела не только необходимость детальной культурной характеристики регионов, включаемых в позднекулайскую общность. Прежде всего, ощущается потребность в осмыслении особенностей культурогенеза этих территорий.
Основной объект исследования в данной работе — фоминские погребальные комплексы. Это оправдано не только специфической информативностью погребальных памятников. Учёт погребально-поминальной традиции при анализе и сопоставлении культурно-хронологических периодов остается для археологии Южной Сибири наиболее актуальным. Именно погребальные памятники поставляют основную массу объектов для изучения как более ранних этапов, так и средневековой археологии этого региона. Вместе с тем и для решения проблем кулайской общности погребально-поминальный обряд также имеет первостепенное значение. Это актуально особенно сейчас, когда разновременные кулайские погребальные комплексы выявлены не только в Новосибирском Приобье [Троицкая, 1979], но и в Нижнем [Чиндина, 1984б], в Сургутском [Чемякин, Шатунов, 1997] и в Среднем Приобье [Яковлев, 2001].
Фоминские погребальные комплексы могут представлять особый интерес и для разработки хронологии позднекулайских памятников. Северо-таёжные комплексы первой половины I тыс. пока с трудом вычленяются из материалов более ранних и более поздних периодов. Сложна для определения и их внутренняя хронология. Непосредственные контакты южных территорий позднекулайской общности с культурами, для предметных комплексов которых хронология может быть разработана более подробно, создают потенциально лучшие возможности для да-
(6/7)
тировки южных позднекулайских комплексов и установления их периодизации. Это позволит приблизиться и к хронологии комплексов северных таёжных территорий, используя цепочку взаимовстречаемости элементов материальной культуры. Условия культурной общности для этого очень благоприятны.
Надеемся, что предлагаемая публикация, следуя за вышедшими в последнее время монографиями по исследованию памятников скифского и гунно-сарматского времени Южной Сибири, будет способствовать сложению цельной культурной и этно-социальной картины всего региона. Дальнейшее накопление материалов в конечном итоге позволит приблизиться и к более достоверной исторической интерпретации наблюдаемых явлений.
Автор выражает искреннюю благодарность О.Б. Беликовой, В.В. Боброву, Э.Б. Вадецкой, A.C. Васютину, A.A. Казакову, А.Р. Киму, Л.С. Марсадолову, В.И. Молодину, Ю.И. Ожередову, Л.М. Плетнёвой, Т.Н. Троицкой, А.П. Уманскому, Н.В. Фёдоровой, Л.А. Чиндиной, Я.А. Яковлеву, чья помощь, критика и добрый совет способствовали выходу данной работы. Особые слова признательности А.Ю. Огурцову и Б.А. Рахманову как наиболее активным участникам экспедиционных работ и соавторам многих полевых открытий.
Заключение ^
Погребальные памятники фоминской культуры (рубеж II-III — IV вв.) являются одной из составляющих культурного своеобразия юга Западной Сибири начала I тыс. В ходе их изучения выявлено принципиальное отличие погребально-поминального обряда фоминских могильников от обряда кулайских памятников предшествующего времени. Семантический анализ инновационных элементов в обрядности фоминских погребений выявил признаки мировоззренческих пластов, не свойственных таёжному населению в рамках кулайской общности. Подобные инновации предполагают перемены в прежней этнокультурной среде. Важно и то, что изменения коснулись не только духовной сферы. Материалы фоминских памятников показывают, что происходит повышение роли скотоводства и переход к полукочевым его формам. Отмечены новые технологические традиции в керамическом и бронзолитейном производстве. Фиксируется и принципиально иное территориальное распространение фоминских памятников. Это позволяет говорить об их принадлежности не к этапу развития кулайской культуры, а к самостоятельной культуре Верхнего Приобья и предгорий Кузнецкого Алатау.
В сложении фоминской культуры участвовали не только потомки того населения Приобья, которое сформировалось в результате взаимодействия степных и подтаёжных этнических групп в конце I тыс. до н.э., но и новые этнические компоненты. Последние могут быть пока только обозначены, но не названы. Хронология фоминских комплексов позволяет синхронизировать культурные изменения в Обь-Чулымском междуречье со сходными процессами, отмеченными на Алтае и в Минусинской котловине. Несомненно, что существенное воздействие на культурный облик фоминских памятников оказали контакты с носителем гунно-сарматского этнокультурного компонента, включённого в таштыкскую культуру. Близость реконструируемых мировоззренческих основ погребально-поминального обряда фоминских и таштыкских грунтовых могильников также не исключает участие в сложении памятников этих типов родственных групп населения. Это были представители культур степей Азии с сильными иранскими традициями. При этом более вероятно не центрально-азиатское, а западно-азиатское происхождение этих этнических групп.
Представляется вероятным, что фоминская культура сформировалась в связи с утратой к рубежу II-III вв. господства в степях на юге Западной Сибири постскифских культур и очередной активизацией внутрирегиональных связей подтаёжной зоны. Несомненно, существенные, но не до конца ясные, причины привели к
(158/189)
формированию в Верхнем Приобье и на Томи культуры с консолидирующим ядром, имеющим ориентацию на контакты с подтаёжными этническими группами, преимущественно входящими в позднекулайскую общность.
Одним из факторов культурогенеза на южной периферии позднекулайской общности стала относительная активизация экономических связей южных районов Азии с населением Верхнего Приобья. Возросшая в первые века нашей эры пушная торговля, по мнению большинства исследователей, привела к усилению внутрирегиональных контактов по всей Западной Сибири. Но при этом можно отметить, что распространение импорта и сходных культурных стереотипов происходит через население лесостепной и южно-таёжной зон Западной Сибири.
К V в. южно-уральский пушной путь вновь становится основным. Его возобновление нашло отражение в упадке фоминской культуры. С середины I тыс. в таёжной зоне Западной Сибири все отчётливей проявляется культурное посредничество Урала. Активизировавшиеся широтные связи продолжали оказывать заметное влияние на своеобразие формирующихся в подтаёжной зоне Западной Сибири культурных образований в течение всей второй половины I тыс.
Введение в научный оборот материалов, характеризующих одну из культур, включаемых в позднекулайскую общность регионов Южной Сибири, накопленных за последние годы и пока недостаточно хорошо известных широкому кругу специалистов, позволит не только заполнить существенный пробел на археологической карте Западной Сибири, но и поставить очередные исследовательские задачи.
Изучение памятников фоминской культуры продолжается. Дальнейшее накопление материалов в конечном итоге позволит приблизиться и к более достоверной исторической интерпретации наблюдаемых явлений.
|