Д.Г. Савинов
Оленные камни в культуре кочевников Евразии.
// СПб: СПбГУ. 1994. 208 с. ISBN 5-288-01245-8
Глава I.
История изучения и современное состояние
проблемы оленных камней.
Изучение оленных камней имеет длительную и сложную историю. Пожалуй, ни один вид археологических памятников не вызывал столько противоречивых суждений о времени их создания и назначении, как оленные камни. Однако до сих пор многое из того, что составляет проблему оленных камней, остаётся дискуссионным и вряд ли может быть окончательно решено на имеющемся в настоящее время фактическом материале. Ниже кратко рассматривается история изучения оленных камней и выделяются хронологические этапы их исследования.
Первый этап изучения оленных камней (80-е годы XIX в. — 30-е годы XX в.) связан с открытием памятников и первыми попытками осмысления их культурно-исторической принадлежности.
Первоначальный фонд источников по оленным камням, в первую очередь на территории Монголии, начал складываться с 80-х годов XIX в. Можно с уверенностью сказать, что со времён Орхонской экспедиции В.В. Радлова и его коллег мало кто из путешественников не упоминал о встретившихся на их пути загадочных степных монументах, ставших своеобразным символом древней культуры Центральной Азии. Основоположником научного изучения оленных камней следует считать замечательного русского путешественника и учёного Г.Н. Потанина, впервые определившего тот круг направлений исследования, из которых позднее сложилась проблема оленных камней: классификация, хронология, семантика. Первая и естественная попытка классификации была предпринята по внешнему облику памятников. По этому признаку Г.Н. Потанин разделил оленные камни на два типа: отёсанные и неотёсанные, выделив особо группу камней своеобразной формы со скошенным верхом. Обращаясь к вопросам семантики, Г.Н. Потанин связывал ри-
(8/9)
сунки на оленных камнях с космической символикой, в частности, видел в трёх параллельных линиях на них отображение созвездия Орион (Потанин, 1881, с. 64-76). Относительно хронологии памятников у Г.Н. Потанина, как и у других исследователей этого периода, кроме интуитивных соображений об их глубокой древности, не было никаких данных, что объясняется в первую очередь отсутствием археологического материала с территории распространения оленных камней. Следует отметить, что Г.Н. Потанин одним из первых обратил внимание на связь оленных камней с другим видом загадочных сооружений Центральной Азии — херексурами и постарался определить границы их распространения (границу на востоке он проводил по Хингану). В январе 1889 г. Г.Н. Потанин сделал в Географическом обществе первый в истории изучения оленных камней обобщающий доклад, посвящённый оленным камням Монголии.
Дальнейшее изучение оленных камней связано с именем финского исследователя Г. Гранэ, совершившего путешествие на Саяно-Алтай и в Монголию в 1906-1907 и 1909 гг. (Gräno, 1909; 1912). Роль этого исследователя в изучении оленных камней ещё недостаточно оценена в литературе. Созданная им классификация, построенная на различных признаках, легла в основу всех последующих типологических разработок. По условиям нахождения Г. Гранэ делил оленные камни на отдельно стоящие каменные столбы, распространённые повсеместно, и камни, расположенные рядами, которые он наблюдал в Урянхае (Тува) и Хангае (Монголия). По внешнему виду памятники были разделены на простые необработанные камни; простые камни, обработанные как столбы с заглаженными гранями, прямоугольные и цилиндрические в сечении; камни с рисунками. В свою очередь, камни с рисунками подразделялись на три группы: 1) с тамгой на боковой стороне; 2) с опоясывающими линиями, кругами, решётчатыми фигурами, косыми параллельными линиями, но без рисунков животных; 3) с изображениями животных и предметов таких же, как на камнях второй группы (Gräno, 1912, s. 35-39). Относительно семантики изображений на оленных камнях Г. Гранэ пошёл ещё дальше Г.Н. Потанина в объяснении их космической сущности, отождествляя круг в верхней части камня с солнцем, опоясывающие линии — с линией горизонта, ряды жемчужин — с траекторией движения солнца по небесному своду, а решётчатые фигуры — с миром мрака, в котором ночью покоится солнце. Все это космическое движение, по мнению Г. Гранэ, напоминает жизнь человека-воина, которая, подобно солнцу, проходит свой путь, но должна возродиться в новом поколении, чем и объясняется нахождение оленных камней у древних могильников (Gräno, 1912, s. 42-46).
Вопрос о датировке оленных камней впервые был поставлен другим финским исследователем X. Аппельгрен-Кивало, участ-
(9/10)
ником экспедиции И.Р. Аспелина, издавшим позднее известный свод памятников древнего изобразительного искусства Саяно-Алтая, в который вошло много оленных камней (Appelgren-Kivalo, 1931). В работе 1912 г. он сравнил рисунки оленей на оленных камнях с изображениями на ханьских рельефах из Китая и датировал их рубежом н.э. (Appelgren-Kivalo, 1912, s. 6-7). Этой точки зрения, на ошибочность которой было указано в 1927 г. Г.И. Боровкой (Боровка, 1927, с. 83, прим. 1), продолжали придерживаться и позже зарубежные исследователи (Tallgren, 1933, s. 194). Следует отметить, что открытие оленных камней в этот период вообще нашло живой отклик в зарубежной литературе (Tallgren, 1933; Hančar, 1935), но в основном в этих работах опубликовывались уже известные памятники, и какой-либо новой интерпретации в них предложено не было.
Из работ 20-х годов наибольшее значение имеют исследования Г.И. Боровки и Б.Э. Петри. Г.И. Боровка, будучи одним из крупных специалистов по истории скифского искусства, первым указал на принадлежность оленных камней к скифскому времени («скифо-сибирской культуре») и отметил, что по степени стилизации изображения на оленных камнях «относятся не к бронзовому, а к железному веку и, следовательно, не могут быть древнее архаического периода в Скифии, а скорее даже позднее его» (Боровка, 1927, с. 82-83). Б.Э. Петри подробно описал крупный оленный комплекс с херексурами на р. Каттык в районе оз. Косогол, отметив при этом, что херексуры «имеют вид колеса» и «ждут ещё своих исследователей, которые вскроют их внутреннее содержание» (Петри, 1926, с. 25-27; 30-31). Высказанные в порядке первых предположений мнения о возможности сравнения изображений на оленных камнях с искусством архаической Скифии и о «колесничей символике» херексуров намного опередили своё время и являются важнейшими аспектами изучения оленных камней на современном этапе. Однако, в дальнейшем оленные камни Монголии как объект научного исследования надолго «выпали» из поля зрения исследователей.
Второй этап изучения оленных камней (40-60 годы XX в.) характеризуется аналитическим подходом к рассмотрению памятников центрально-азиатского региона.
Начиная с 40-х годов Забайкалье становится той «лабораторией», на материалах которой в основном разрабатывались вопросы классификации, хронологии и семантики оленных камней. Г.П. Сосновский первым связал оленные камни с выделенными им типами погребений культуры плиточных могил Забайкалья и, таким образом, сделал попытку определить их относительную хронологию и эволюцию. Оленные камни с изображениями животных он синхронизировал с плиточными могилами первого типа (VI-III вв. до н.э.), а камни без изо-
(10/11)
бражений животных («с пояском») — с плиточными могилами второго типа (III-II вв. до н.э.), по своей классификации (Сосновский, 1941, с. 307-308). Несмотря на спорный характер самих хронологических определений, принцип привязки оленных камней к археологическим комплексам, с которыми они связаны, стал одним из основополагающих в дальнейшей разработке вопроса о хронологии оленных камней.
Большую известность получила статья А.П. Окладникова об оленном камне с р. Иволги, в которой все оленные камни делятся по внешнему виду на три группы: цилиндрические столбы; прямоугольные в сечении камни, иногда со скруглёнными углами; широкие плоские плиты, в некоторых случаях со скошенным верхним краем (Окладников, 1954, с. 214). Взятый изолированно «технологический» принцип классификации оленных камней не позволил определить хронологическое соотношение выделенных типов. Однако главная идея А.П. Окладникова — необходимость типологического анализа реалий оленных камней в сравнении с предметными находками как основы для их датировки — полностью сохраняет своё значение до настоящего времени. В частности, рассматривая изображение кинжала на оленном камне с р. Иволги, А.П. Окладников отметил, что он сопоставим «не с кинжалами поздних типов скифо-сарматского времени, то есть не с настоящими акинаками, а с предшествующими им в Сибири карасукскими кинжалами или непосредственно следующими за ними кинжалами раннескифской поры» (Окладников, 1954, с. 216). Так, задолго до открытия серии оленных камней в Монголии с изображениями предметов вооружения карасукского облика была отмечена характерная особенность некоторых реалий, связывающая их с культурой эпохи поздней бронзы. Иволгинский камень А.П. Окладников датировал VII-V вв. до н.э. (третья группа оленных камней, по его классификации) и отметил, что он «имел значение могильного памятника или, во всяком случае, памятника, поставленного в честь определённого умершего лица» (Окладников, 1954, с. 217-219). Изображение круга на боковой стороне Иволгинского камня А.П. Окладников интерпретировал как зеркало «с ручкой», которое «вырастает прямо и непосредственно из рогов оленя» (Окладников, 1954, с. 214-215). Позже в других, особенно популярных работах А.П. Окладникова это «сияющее зеркало» стало «двойником и символом солнечного диска», к которому стремятся «солнечные олени», олицетворяющие космогонические представления создателей оленных камней (Окладников, 1964, с. 168-174). Такое красивое, но упрощённое объяснение семантики изображений оленей на оленных камнях стало очень популярно и сохраняется во многих работах до настоящего времени.
Особое значение в изучении оленных камней имела монография H.H. Дикова «Бронзовый век Забайкалья» (1958 г.).
(11/12)
В разделе «Оленные камни» автор отметил, что они «отличаются не только формой, но и стилем изображений, причём отличия в стиле не связаны с формой камня. Поэтому их классификация должна быть произведена исходя из стиля изображений» (Диков, 1958, с. 45). На этом основании H.H. Диков разделил все оленные камни на две большие группы: 1) камни с натуралистическими изображениями оленей и лошадей; 2) камни с орнаментально-стилизованными изображениями оленей. Датировку первой группы оленных камней H.H. Диков основывал на изображении кинжала раннетагарского облика на оленном камне с р. Чуи на Горном Алтае, хотя в целом хронология этой группы памятников осталась неопределенной. Оленные камни второй группы H.H. Диков датировал VII-II вв. до н.э., что в целом совпадает с датировкой Г.П. Сосновского и А.П. Окладникова, но считал, что типологически они относятся к более позднему времени, чем оленные камни первой группы. Таким образом, как А.П. Окладников, так и H.H. Диков склонялись к ранней датировке оленных камней, хотя и решали её в русле представлений о принадлежности их к скифскому времени, установленной Г.И. Боровкой. Дальнейшее развитие оленных камней H.H. Диков видел в «сторожевых камнях» у плиточных могил, некоторые из которых уже имели антропоморфные очертания, хотя и не исключал возможности их переоформления в более позднее время (Диков, 1958, с. 46). В результате наметилась следующая эволюция оленных камней: от оленных камней с натуралистическими (или реалистическими) изображениями оленей и лошадей к оленным камням с орнаментально-стилизованными изображениями оленей и от них к «сторожевым камням» и грубым воспроизведениям человеческой фигуры (Диков, 1958, с. 45-46). В настоящее время такая эволюция представляется излишне прямолинейной; однако главное достоинство работы H.H. Дикова заключается в том, что он взял за основу классификации оленных камней стилистические особенности нанесённых на них изображений, имеющие определённое хронологическое значение, и, в отличие от своих предшественников, использовал при этом сравнительные материалы с территории Монголии, Алтая и Тувы. Поэтому вывод H.H. Дикова о существовании двух стилистических групп изображений на оленных камнях полностью сохранил своё значение, когда было установлено, что ареал оленных камней выходит далеко за пределы распространения культуры плиточных могил. В отношении семантики оленных камней H.H. Диков уже совершенно определённо писал, что «все оленные камни являются олицетворением человека, очевидно, погребённого вождя, о чём свидетельствуют изображения на них пояса и оружия» (Диков, 1958, с. 46). В дальнейшем оленные камни Забайкалья в духе основных положений работ Г.П. Сосновского и Н.Н. Дикова, т.е. в контексте их связи с культу-
(12/13)
рой плиточных могил, наиболее подробно рассматривал Ю.С. Гришин (Гришин, 1975, с. 73-77; 1981, с. 155-161).
В конце 50-х годов «эстафета» изучения оленных камней перешла на территорию Тувы, где к этому времени были получены и систематизированы новые материалы по культуре скифского времени. Ещё в 1956 г. Н.Л. Членова, по аналогии изображений оленей с оленными бляхами Первой стадии тагарской культуры, датировала оленные камни Тувы VII-VI вв. до н.э. (Членова, 1956, с. 58). Эту датировку принял С.И. Вайнштейн, включив оленные камни в число материалов выделенной им казылганской культуры, VII-III вв. до н.э. (Вайнштейн, 1958, табл. IV). Вместе с тем С.И. Вайнштейн отметил, что «аналогичные оленные камни широко распространены в Западной Монголии и Забайкалье. Но встречающиеся там так называемые „плиточные могилы”, относящиеся к скифскому времени, в Туве не обнаружены» (Вайнштейн, 1958, с. 232). Это было первое справедливо высказанное сомнение в принадлежности оленных камней к культуре плиточных могил.
Более дифференцированно подошел к решению вопроса о датировке оленных камней в Туве Л.Р. Кызласов, который отнёс оленные камни с реалистическими изображениями животных к первому этапу выделенной им уюкской культуры, VII-VI вв. до н.э. (Кызласов, 1958, табл. II). Дальнейшая синхронизация оленных камней с этапами развития уюкской культуры в Туве была предложена М.X. Маннай-оолом, который, объединив приёмы классификации А.П. Окладникова и Н.Н. Дикова, разделил оленные камни Тувы по форме — на «рыбообразные» хорошо обработанные стелы, саблеобразные широкие плиты и необработанные (или малообработанные) камни различной величины; по стилю — на оленные камни с реалистическими и стилизованными рисунками животных (Маннай-оол, 1968, с. 139-140; 144-145). Сгруппировав оленные камни Тувы по этим признакам, М.X. Маннай-оол отнёс их к трём последовательным этапам развития уюкской культуры: I этап — «рыбообразные» стелы с изображениями стоящих оленей (VII-VI вв. до н.э.); II этап — саблеобразные плиты со стилизованными изображениями оленей (V-IV вв. до н.э.); III этап — малообработанные камни без изображений животных (IV-III вв. до н.э.), хотя принадлежность камней последнего этапа, по мнению М.X. Маннай-оола, «ещё надо доказать» (Маннай-оол, 1970, с. 78-83; 86-88). Позже Л.Р. Кызласов привёл дополнительные данные для датировки оленных камней Тувы, опубликовав оленный камень саблеобразной формы, но с изображением стоящего оленя (рубеж I и II этапов, по периодизации М.X. Маннай-оола), найденный на р. Бегире (раскопки А.В. Адрианова, 1916 г.) и датированный Л.Р. Кызласовым по находке серьги с конической подвеской V в. до н.э. (Кызласов, 1978, с. 27; 1979, с. 76, рис. 61). В целом в работах
(13/14)
Л.Р. Кызласова и М.X. Маннай-оола наиболее последовательно проводилась мысль о связи оленных камней с этапами развития культуры, на территории распространения которой они были найдены.
Большую роль как первое обобщающее исследование сыграла в 60-х гг. статья Н.Л. Членовой «Об оленных камнях Монголии и Сибири» (1962 г.). По внешнему виду они были разделены на два типа: 1) оленные камни-столбы, разделённые поясом и ожерельем на три зоны с чётким расположением реалий; 2) оленные камни других форм, потерявшие признаки антропоморфности с бессистемным («вперемежку») расположением реалий (Членова, 1962, с. 30-33). Оленные камни первого типа Н.Л. Членова считала производными от скифских каменных изваяний и датировала временем «не ранее V в. до н.э.». Оленные камни второго типа, по её мнению, следует относить к более позднему времени, хотя «большой разницы в возрасте этих двух типов оленных камней быть не может: оба они относятся к скифской эпохе» (Членова, 1962, с. 32). В результате передатировки оленных камней их появление и развитие были целиком отнесены ко второй половине I тыс. до н.э. Можно предполагать, что мнение о сравнительно поздней дате оленных камней Центральной Азии возникло при рассмотрении их на широком фоне сложения культур скифского типа с характерной для этого времени доминантой древности культуры собственно скифов. Несмотря на то, что уже в работе 1966 г. Н.Л. Членова отказалась от поздней датировки оленных камней и отнесла оленные камни I типа к VII-VI вв. до н.э. (Членова, 1966, с. 52-53), высказанная ею ранее точка зрения отразилась в работах других исследователей, посвящённых оленным камням Монголии и Забайкалья (Волков, 1964, с. 65; Гришин, 1975, с. 76-77). Вместе с тем рассмотрение оленных камней, до этого считавшихся принадлежностью культуры плиточных могил в Забайкалье или уюкской культуры в Туве, на широком культурно-историческом фоне памятников скифского времени принесло весьма положительные результаты. Независимо от их датировки был поставлен вопрос о связи оленных камней со скифскими каменными изваяниями, представляющий один из аспектов их изучения в настоящее время. Ещё более уверенно прозвучало утверждение об антропоморфном характере оленных камней, основанное на зональности их оформления и интерпретации реалий. Впервые были найдены аналогии характерным приемам стилизации изображений оленей на оленных камнях второго типа — в петроглифах Казахстана (Тамгалы) и позднекобанской бронзе Кавказа (Лизгор), ставшие первым шагом на пути решения проблемы оленных камней в её современном, континентальном значении.
Позже других предметом научного изучения стали оленные камни Монголии, хотя именно с них во второй половине XIX в. на-
(14/15)
чалось открытие этих памятников. В 60-е гг., благодаря работам Н. Сэр-Оджава, Ц. Доржсурэна и В.В. Волкова, количество известных оленных камней в Монголии значительно увеличилось. Из них наибольшее значение имеют исследования В.В. Волкова, посвятившего много лет как открытию новых памятников в Монголии, так и изучению проблемы оленных камней в целом. В работе 1964 г. В.В. Волков, помимо двух основных типов оленных камней, выделенных H.H. Диковым (с реалистическими и орнаментально-стилизованными изображениями оленей), выделил третий тип — без изображений животных, но со всеми атрибутами, присущими оленным камням (Волков, 1964, с. 59-60), что явилось важным дополнением к уже существующей классификации. В определении хронологии оленных камней В.В. Волков считал возможным распространить датировку, данную в 1962 г. Н.Л. Членовой для северотувинских оленных камней, на все оленные камни Монголии и Забайкалья и, полемизируя с А.П. Окладниковым и H.H. Диковым, датировал их в целом V-III вв. до н.э. (Волков, 1964, с. 65).
Несмотря на то, что датировка, данная В.В. Волковым для оленных камней Монголии, оказалась завышенной, она сыграла положительную роль в том отношении, что, считая оленные камни с реалистическими и стилизованными изображениями в этих пределах одновременными, В.В. Волков первым пришёл к выводу о разных ареалах их распространения. В работе 1967 г. В.В. Волков удревнил оленные камни первого типа, отнеся их к VI в. до н.э., а оленные камни второго типа по-прежнему датировал V-III вв. до н.э., тем самым вернув хронологическое значение стилистическим различиям между ними, но отметив при этом, что ареал оленных камней со стилизованными изображениями оленей шире, чем с реалистическими (Волков, 1967, с. 71-75). Что касается вопроса семантики, то В.В. Волков считал, что оленные камни первого типа представляли собой надмогильные изваяния — фигуры воинов или представителей родовой аристократии (Волков, 1964, с. 74). Затем это значение утратилось, каменные фигуры превратились в блоки, и главное место на них заняли солнечные диски и космические олени (Волков, 1967, с. 78). Поэтому он не исключал для оленных камней второго типа и иное назначение — ритуальных памятников, расположенных в религиозных центрах, связанных с культом Солнца (Волков, 1967, с. 78, 85).
Таким образом, в 60-х годах у исследователей сложилось определённое мнение об оленных камнях как памятниках скифского времени, характерных для восточных районов распространения культур скифского типа, связанных с надмогильными сооружениями и представляющих, во всяком случае первоначально, фигуры воинов с нанесёнными на них реалиями и изображениями солярной символики. Однако необходимо признать,
(15/16)
что в целом к концу этого этапа, как и предыдущего, интерес к оленным камням как специфическим памятникам из отдалённых восточных районов скифского мира на фоне общих проблем периодизации и генезиса региональных культур значительно снизился. Постепенно теряется ощущение уникальности этого вида источников, а острота всех связанных с ними вопросов как бы отходит на «второй план».
Третий этап изучения оленных камней (70-е годы XX в. — по настоящее время) связан с тремя открытиями, не только значительно расширившими ареал их распространения, но и поставившими исследование памятников на принципиально новую научную основу. Первое — это находка обломка оленного камня с реалистическими изображениями животных в насыпи кургана Аржан (Грязнов, Маннай-оол, 1974, с. 195). Второе — введение в научный оборот большой серии оленных камней со стилизованными фигурами оленей, изображенными вместе с предметами вооружения карасукского облика (Волков, Новгородова, 1975; Волков, 1981; Новгородова, 1989, с. 173-235). Третье — выделение западной группы оленных камней, в первую очередь северо-кавказских камней-обелисков (Савинов, 1977), вошедших в круг изваяний типа оленных камней (Членова, 1975) или киммерийских стел (Тереножкин, 1978).
По счастливому стечению обстоятельств практически одновременно появились дополнительные данные для датировки двух основных типов оленных камней и решения вопроса об их хронологическом соотношении. Публикация оленного камня из Ушкийн-Увэра в Монголии (Волков, Новгородова, 1975) с изображением своеобразного, хорошо моделированного лица, стилизованными фигурами оленей и предметами вооружения карасукского облика сразу опрокинула многие сложившиеся представления. Оленные камни со стилизованными изображениями оленей, которые по степени стилизации и отхода самого изваяния от предполагаемой антропоморфной модели большинством исследователей рассматривались как наиболее поздние в ряду других оленных камней, наоборот, оказались самыми древними. Сама ситуация нахождения оленных камней в Ушкийн-Увэре (всего 15 экз.), расположенных рядами, поблизости от херексуров, у кольцевых выкладок, позволяла предполагать, что они, очевидно, связаны не с погребениями, а входят в состав какого-то культового сооружения, скорее всего жертвенника. Комплекс из Ушкийн-Увэра был датирован началом I тыс. до н.э. (Волков, Новгородова, 1975, с. 84). В дальнейшем Э.А. Новгородова посвятила этому вопросу ряд работ, связывая оленные камни со стилизованными изображениями оленей с карасукской культурой и постепенно удревняя их датировку: первая четверть I тыс. до н.э.; рубеж II и I тыс. до н.э. (Новгородова, 1984, с. 98): середина или вторая половина II тыс. до н.э. (Новгородова, 1987, с. 75; 1989, с. 187; 1991, с. 79). Олен-
(16/17)
ньге камни с реалистическими изображениями животных Э.А. Новгородова датирует по находке в кургане Аржан VIII — серединой VII вв. до н.э. (Новгородова, 1989, с. 198), a без изображений животных — VII-VI вв. до н.э. (Новгородова, 1989, с. 201).
Менее категоричен в своих выводах автор наиболее крупной монографии об оленных камнях Монголии В.В. Волков (Волков, 1981). Развивая свою мысль о территориально-стилистических различиях в оформлении оленных камней, он дал ранее выделенным типам соответствующие наименования: I тип — общеевразийский (без изображений животных); II тип — саяноалтайский (с реалистическими изображениями животных); III тип — монголо-забайкальский (с орнаментально-стилизованными изображениями оленей) (Волков, 1981, с. 102). В этой редакции классификация В.В. Волкова стала общепринятой. Проведя сравнительно-типологический анализ всех реалий, изображённых на монгольских оленных камнях, В.В. Волков пришёл к заключению о том, что «основная масса предметов карасукского типа, точнее их изображения на оленных камнях, относится к концу эпохи бронзы, т.е. к первым векам I тыс. до н.э., что, видимо, и определяет время появления этих памятников в Центральной Азии». Верхняя хронологическая граница бытования памятников определяется В.В. Волковым серединой I тыс. до н.э. (Волков, 1981, с. 111). Таким образом, время генезиса оленных камней вновь сместилось в первую половину I тыс. до н.э. Вместе с тем В.В. Волков отмечал, что «в Центральной Азии обычай изготовления оленных камней органически вошёл в культуру ранних кочевников и существовал, по крайней мере, до V-IV вв. до н.э.» (Волков, 1981, с. 116). Мнение о карасукском возрасте оленных камней монголо-забайкальского типа получило широкое распространение среди исследователей. А.П. Окладников, ещё ранее высказывавший такое предположение, также присоединился к этой точке зрения (Окладников, 1980, с 91; 1981, с. 81).
В определении датировки оленных камней саяно-алтайского типа большое значение имеет интерпретация условий нахождения обломка оленного камня в насыпи кургана Аржан. Авторы раскопок, М.П. Грязнов и М.X. Маннай-оол, первоначально предполагали вторичное использование его в качестве строительного материала и поэтому считали, что «камень по аналогии с монгольскими оленными камнями следует датировать временем поздней бронзы», а изображения на нём свидетельствуют о том, что многие особенности саяно-алтайского звериного стиля «создавались в Монголии и Саяно-Алтае ещё в доскифское время». Была даже указана дата (XII-IX вв. до н.э.), хотя она явно противоречит всем имеющимся параллелям изображениям на аржанском камне (Грязнов, Маннай-оол, 1974, с. 195). При такой интерпретации оленные камни саяно-
(17/18)
алтайского типа вновь оказывались столь же древними, что и монголо-забайкальского, но уже на хронологическом уровне эпохи поздней бронзы. Мнения о вторичном использовании аржанского камня придерживались позже и другие исследователи (Дэвлет, 1976, с. 232; 1976а, с. 33; Шер, 1980, с. 236; 1980а, с. 343; и др.). Однако М.П. Грязнов вскоре изменил свою точку зрения и в 1978 г. уже писал, что аржанский камень — это «первый случай хронологической привязки оленных камней к погребальным комплексам» (Грязнов, 1978, с. 15; 1980, с. 54). Поскольку Аржан датируется серединой VIII в. до н.э., то к этому времени должен быть отнесён и найденный в нём оленный камень, который М.П. Грязнов определил как одну «из ранних форм антропоморфных стел Тувы и Монголии» (Грязнов, 1980, с. 54). С мнением об одновременности обломка оленного камня из Аржана с основным погребением согласилась Н.Л. Членова, но при условии датировки самого кургана Аржан не ранее VII в. до н.э. (Членова, 1991, с. 29). Особняком в этом ряду стоит точка зрения А.А. Ковалёва, указывающего на случайный характер находки аржанского камня и, возможно, «даже на более позднюю датировку камня относительно кургана Аржан» (Ковалёв, 1987, с. 97); однако никакими другими материалами это заключение не подтверждается.
Общую линию развития оленных камней М.П. Грязнов представлял следующим образом: «Древнейшими были круглые столбообразные стелы, имитирующие изображения воинов, которые изготовлялись первоначально, вероятно, из круглых стволов дерева. Таковы камень из Кобдо и аржанский... Ранними же были, очевидно, и столбообразные четырёхугольные стелы с более архаическими изображениями зверей... Более поздними надо считать столбообразные или плитообразные антропоморфные стелы со стилизованными изображениями оленей» (Грязнов, 1980, с. 54-55). Отдельные стилистические элементы в изображениях животных на оленных камнях саяноалтайского типа, также как и предметы карасукского облика, М.П. Грязнов связывал с тем, что «в изобразительном искусстве скифо-сибирского звериного стиля в Саяно-Алтае продолжаются и развиваются некоторые традиции ещё карасукской культуры» (Грязнов, 1978а, с. 230). Такой же последовательности в развитии оленных камней придерживался А.Д. Грач, поместивший в сводной таблице памятников скифского времени Тувы аржанский камень среди материалов VIII-VII вв. до н.э.; первый Туранский камень (саяно-алтайского типа) — VII-VI вв. до н.э.; один из оленных камней из Самагалтая со стилизованными изображениями оленей — V-IV вв. до н.э. (Грач, 1980, табл. I).
Типологическое обоснование этой точки зрения дано в работе Ю.С. Худякова, который, возвращаясь к классификации
(18/19)
оленных камней по различным признакам, делит их по сечению — на группы, по форме — на типы, по сюжетам — на подтипы, по стилю — на варианты. В результате выделяется пять стадий развития оленных камней: I — исходная (грубо обработанные камни с зачатками зонального деления); II — развитая (стелы с зональным делением и реалистическими изображениями животных); III — расцвет канона (устойчивая зональность, максимум реалий, появление стилизованных изображений оленей); IV — трансформация канона (усиление стилизации, потеря зональности); V — распад канона (появление бесформенных камней, разномасштабность фигур оленей, бессистемность расположения реалий) (Худяков, 1987, с. 150-154). В этой работе безусловно ценно обращение к композиции изображений на оленных камнях как основе для их классификации. При этом автор не даёт хронологического определения каждой из выделенных стадий, но сама их последовательность, выраженная в «Схеме эволюции оленных камней», показывает соотношение памятников во времени: оленные камни с реалистическими изображениями животных — раньше; оленные камни со стилизованными фигурами оленей — позже. Эта точка зрения, основанная на представлении об однолинейной эволюции оленных камней по принципу развития «от простого к сложному», наиболее уязвима в том, что, по сути дела, полностью игнорирует наличие безусловно архаических реалий на оленных камнях позднего (согласно данной концепции) монголо-забайкальского типа.
Таким образом, по вопросу хронологического соотношение двух ведущих типов оленных камней (II и III типы, по классификации В.В. Волкова) в настоящее время сформировалось несколько точек зрения, каждая из которых имеет своих сторонников, обладающих определённой системой аргументации. Из них хронологическая позиция оленных камней II типа (саяно-алтайского) наиболее устойчива (в пределах VIII-VI вв. до н.э.). Оленные камни III типа (монголо-забайкальского) рассматриваются как более древние (начало I тыс. до н.э. или даже раньше) или, наоборот, как более поздние (начиная с V в. до н.э.). В первом случае надо доказать чрезвычайно глубокие истоки скифо-сибирского звериного стиля в Центральной Азии; во втором — весьма длительное существование карасукских традиций. Обе точки зрения требуют дополнительного обоснования. В равной степени возможно сосуществование обоих типов оленных камней в разных районах их распространения в пределах первой половины I тыс. до н.э. Что касается оленных камней I типа (общеевразийского), то Л.Р. Кызласов относит их ко времени, предшествующему появлению скифо-сибирского звериного стиля и считает наиболее древними (Кызласов, 1977, с. 75). Это вполне вероятно; однако сам принцип выделения оленных камней I типа (отсутствие изображений
(19/20)
животных при наличии других реалий, характерных для оленных камней) носит достаточно условный характер и не несёт в себе возможностей для их хронологического определения. В этом отношении показательно, что точка зрения Л.Р. Кызласова, по сути дела, противоположна ранее высказанному мнению Г.П. Сосновского (поздняя группа оленных камней «с пояском»), но не опровергает её, так как для датировки оленных камней I типа пока нет датирующих материалов. Не исключено их «параллельное» существование на всём протяжении действия традиции установки оленных камней. Кроме того, необходимо учитывать социальный фактор, который мог отразиться на тщательности оформления памятников; а также возможность нанесения на оленных камнях общеевразийского типа красочных изображений, как это предполагал М.П. Грязнов для двух других типов оленных камней (Грязнов, 1984). Такие изображения могли просто не сохраниться.
Оленные камни в западных районах своего распространения, по сравнению с восточными, представлены значительно меньшим количеством памятников — всего около 20 (Белоградец в Болгарии, Диногетия-Гарвэн в Румынии, Зеехаузен в Германии, ряд памятников в Крыму, на Кавказе и на Украине). Среди них наиболее чётко выделяется группа северокавказских оленных камней. Самостоятельную группу, по-видимому, представляют изваяния типа Белоградец — Ольвия (Членова, 1975, с. 89). Особняком стоят новомордовские стелы, возможно, имеющие отношение к генезису оленных камней (Халиков, 1963; Членова, 1987). Остальные находки пока единичны. Оленные камни западного ареала имеют две отличительные особенности: во-первых, все они (за исключением северокавказских) относятся к I, общеевразийскому типу (по классификации В.В. Волкова), что ещё раз подчёркивает необходимость его внутренней дифференциации; во-вторых, несмотря на сходство композиционного оформления, на оленных камнях западного ареала нанесены реалии, характерные для местных (а не центральноазиатских) культурных традиций. Общие черты и индивидуальные признаки оленных камней в западной и восточной частях Евразийской степи, анализ реалий на северокавказских оленных камнях, их датировка и предположительная этническая принадлежность исследуются в ряде работ Д.Г. Савинова и Н.Л. Членовой (Савинов, Членова, 1978; 1978а; 1980), а также в монографии Н.Л. Членовой (Членова, 1984) и в статье В.С. Ольховского (Ольховский, 1990). После открытия кургана Аржан и выделения М.П. Грязновым аржано-черногоровской фазы в развитии культуры ранних кочевников (Грязнов, 1980; 1983), с которой связывается широкое распространение оленных камней, проблема соотнесения оленных камней западного и восточного ареалов постоянно находится в центре внимания исследователей (Белозор, 1978; 1987; и др.); однако
(20/21)
многие связанные с нею вопросы ещё далеки от своего разрешения.
Постановка проблемы оленных камней на широком культурно-историческом фоне заставила обратиться, наряду с традиционными вопросами (классификация, датировка, семантика), к новым аспектам исследования — происхождению и характеру распространения памятников; определению возможной этнической принадлежности их носителей; связи с другими видами каменных изваяний, известными в степном поясе Евразии в эпоху бронзы и раннего железа. Из последних работ по классификации и хронологии оленных камней следует отметить исследования Р.Б. Исмагилова, предпринятые в связи с раскопками кургана раннескифского времени у с. Гумарово в Оренбургской области, на котором находился оленный камень. Все оленные камни (или псевдоантропоморфные изваяния, по Р.Б. Исмагилову) были разделены автором на три типа: 1) изваяния с изображениями оленей и косыми чёрточками на месте лица, характерные для восточного ареала; 2) изваяния без рисунков оленей, но с чёрточками-лицом, известные от Западной Монголии до Западного Предкавказья; 3) изваяния, лишённые этих особенностей полностью, распространённые наиболее широко — от Монголии до Центральной Европы (Исмагилов, 1987, с. 90). Гумаровский комплекс, как и входящий в него оленный камень (2-го типа), Р.Б. Исмагилов датирует по наконечникам стрел и золотым фигуркам оленей началом VII в. до н.э. и считает его «примерно на полвека» моложе кургана Аржан (Исмагилов, 1986, с. 63; 1987, с. 89; 1988, с. 45).
С учётом анализа всех имеющихся реалий, композиционного оформления памятников и условий их нахождения стали рассматриваться вопросы назначения и семантики оленных камней. Гипотеза «солнечных зеркал» в объяснении кругов, помещённых в верхней части оленных камней, оказалась несостоятельной, что, естественно, отразилось на интерпретации памятников в целом. Окончательно этот вопрос был решён после публикации одного из оленных камней из Ушкийн-Увэра, где на боковых сторонах головы изваяния изображены уши с продетыми в них кольчатыми серьгами; причём одна из них (с подвеской) такая же, как на Иволгинском камне (Волков, Новгородова, 1975, с. 84, рис. 3), которую А.П. Окладников интерпретировал как изображение «солнечного зеркала». Правда, и позже многие исследователи допускали возможность, что сама серьга могла иметь солярное значение (Вайнберг, Новгородова, 1976, с. 68; Кубарев, 1979, с. 45-46; Могильников, 1980, с. 72; Чариков, 1980, с. 133). Изображение трёх параллельных полос рассматривается как репродуцированная личина (Подольский, 1987, с. 130), условное изображение трёхрогой тиары (Кубарев, 1979, с. 43) или боевая раскраска на лице воина (Худяков, 1987, с. 158). Пятиугольные решётчатые фигу-
(21/22)
ры большинство исследователей, вслед за Э.А. Новгородовой и М.А. Дэвлет (Новгородова, 1975; Дэвлет, 1976), интерпретируют как изображения щитов, а дисковидные углубления в средней части камня, в одном случае даже с выпуклым бортиком по краю — как изображения зеркал (Волков, 1981, с. 91). Относительно назначения «рогообразно»-изогнутых предметов, изображённых на поясах оленных камней монголо-забайкальского типа, выдвигается множество гипотез, которые зависят от интерпретации типологически близких предметов (так называемые «предметы неизвестного назначения» — ПНН), найденных в погребениях: подвески шаманского костюма, навершия шаманского посоха, срединные накладки лука, держатели копий, часть колесничей упряжи, пряжки на поясе колесничего. Исчерпывающая сводка этих точек зрения дана в работе А.В. Варёнова (Варёнов, 1984). Другие реалии оленных камней (ожерелья, гривны, диадемы, пояса, кинжалы, ножи, луки, колчаны, боевые топоры и чеканы), как правило, трактуются однозначно, в соответствии с реальными прототипами этих вещей. Изображения животных на оленных камнях с точки зрения их функционального назначения рассматриваются как нашивные бляшки типа оленных блях тагарской культуры (вариант — вышивка на одежде) (Членова, 1962, с. 43) или как татуировка на теле воина, подобная пазырыкской (Грязнов, 1981, с. 21-22; 1984, с. 76). В целом интерпретация оленных камней как антропоморфных изваяний, исходя из назначения находящихся на них реалий, в настоящее время может считаться установленной. Сложнее обстоит дело с определением внутреннего содержания памятников. Для работ 80-х годов, в отличие от предшествующих, характерно преобладание общей тенденции объяснения семантики оленных камней, исходя из их культовой принадлежности. Большое значение в этом сыграла статья Д.С. Раевского, в которой рассматривались религиозно-мифологические основы семантики скифских изваяний (Раевский, 1985). Помимо традиционных для интерпретации оленных камней сюжетов солярного культа, которые так или иначе присутствуют в большинстве исследований, появились новые варианты решения вопроса об их внутреннем содержании в широком спектре анимистических культов и их возможной персонификации. Среди них следует отметить отождествление оленных камней с мировым деревом и представление о зональном делении памятников как модели трёхчастной структуры мира (Подольский, 1987); связь оленных камней с образом человека-оленя как одной из модификаций общераспространённого культа предков (Новгородова, 1980, с. 123; 1989, с. 215-226); определение их как вместилищ для душ умерших (Кубарев, 1979, с. 89-90) или священных коновязей (Сорокин, 1987, с. 12-14); отражение в них фаллического культа, основанное на тех же признаках, что и ассоциация с мировым деревом (Ольховский,
(22/23)
1987, 1989). Сохраняет своё значение и объяснение социально-коммуникативной функции оленных камней как памятников героическим предкам, знатным воинам, представителям родовой аристократии и т.д. По мнению Ю.С. Худякова, оленные камни представляют собой изображения воинов-колесничих, а само их расположение рядами, в «шахматном порядке», соответствует расположению колесниц в боевом строю (Худяков, 1987, с. 158-160). Б.Н. Пяткин связывает оленные камни с культом меча, отмечая, что «типологически близкие божества-мечи известны у фракийцев, иллирийцев и т.д.» (Пяткин, 1987, с. 115). В.Н. Добжанский в сакрализации предметов вооружения и персонификации образов героев-воинов на оленных камнях видит отражение начальных этапов формирования героического эпоса (Добжанский, 1984) и т.д.
Следует отметить, что все эти предположения так и останутся гипотезами, если они не будут основаны на данных раскопок археологических памятников, с которыми связаны оленные камни. Наиболее чётко эту задачу сформулировал Л.Р. Кызласов: «Надо копать» (Кызласов, 1978, с. 29). К сожалению, это пожелание остается до сих пор, кроме отдельных выборочных раскопок, практически не осуществлённым, что в значительной степени лишает фактического обоснования какие-либо заключения о назначении и семантике оленных камней, даже если они логически соответствуют восстанавливаемым по другим источникам формам древнего мировоззрения.
Широкое распространение оленных камней в степной полосе Евразии исключило возможность их связи с какой-либо одной из археологических культур. Вместе с тем является установленным фактом, что абсолютное большинство из известных в настоящее время оленных камней (более 500) находится на территории Монголии, где они чаще всего связаны с херексурами и имеют общий с ними ареал распространения. Это дало основание для выделения здесь новой археологической культуры — «культуры херексуров и оленных камней» (Худяков, 1987, с. 156-158; Добжанский, 1987, с. 100-101). Э.А. Новгородова также объединяет эти два вида памятников, относя их к карасукской культуре, центр формирования которой находился, по её мнению, в Монголии (Новгородова, 1989, с. 173-235). Насколько выделение археологической культуры «херексуров и оленных камней» (пока ничем, кроме оленных камней и случайных находок бронзовых изделий, не представленной) соответствует действительности, должны показать будущие исследования.
Предпринимались и попытки определения этнической принадлежности создателей оленных камней. Оленные камни в западных районах их распространения обычно считаются киммерийскими (Тереножкин, 1978; Членова, 1975, с. 81-89; 1984, с. 74-87); однако такое определение не применимо к оленным
(23/24)
камням восточного ареала, откуда, по всей вероятности, происходит традиция установки оленных камней, но самих киммерийцев никогда не было. Памятники гумаровского типа, в том числе и оленные камни, Р.Б. Исмагилов относит к древнейшим скифам, пришедшим, согласно сообщению Геродота, из Азии и оказавшим влияние на киммерийцев (Исмагилов, 1986, с. 64; 1988, с. 45-46). Оленные камни монголо-забайкальского типа, пользуясь историческими реконструкциями С.Г. Кляшторного (Кляшторный, 1983, с. 166-168), А.А. Ковалёв связывает с группами северокитайских племён жунов и ди (Ковалёв, 1987, с. 96); однако это определение не имеет никакого отношения к этническому определению оленных камней западного ареала. Образуется замкнутый круг, при котором каждый из приведённых этнонимов (количество которых вообще весьма ограничено), даже если эти этнические определения верны, характеризует лишь одну из групп оленных камней, а не всё их многообразие в целом. Очевидно, в перспективе эти вопросы должны решаться не столько в плане определения культурной и этнической принадлежности оленных камней, которая в разных районах их распространения могла быть различной, сколько в выявлении центра и периферии распространения исходного комплекса идеологических представлений, материальным выражением которых служили оленные камни.
В плане поиска исходных форм в сложении оленных камней в восточных районах их распространения высказаны различные точки зрения. На основании стилистического анализа изображений оленей на оленных камнях М.П. Грязнов пришёл к выводу о том, что первоначально сами памятники делали из дерева, а изображения на них наносили краской, а уже потом они репродуцировались в камне (Грязнов, 1984), что переносит начальный этап формирования оленных камней в горно-таёжные районы Центральной Азии. В принципе в том же направлении решает вопрос и Э.А. Новгородова, рассматривая последовательное развитие стиля, характерного для оленных камней монголо-забайкальского типа, на материалах петроглифов Монголии, начиная с эпохи бронзы и даже более раннего времени (Новгородова, 1975а, с. 288; 1984, с. 83-88; 1989, с. 226-232). Вместе с тем ряд авторов с той или иной степенью определённости высказывали предположение о наличии связи (содержательной, типологической, композиционной) оленных камней и каменных изваяний окуневской культуры (Вайнштейн, 1974; Дэвлет, 1976; Кубарев, 1979; Савинов, 1981; Килуновская, 1984; Исмагилов, 1987; Ольховский, 1989), но на конкретном материале этот вопрос никем не был разработан. Наиболее подробно на нём остановился М.Л. Подольский, выделив общие элементы в композиционном оформлении окуневских изваяний и оленных камней, отражающие, по его мнению, семантическую близость этих памятников (Подольский, 1987).
(24/25)
По мнению М.Е. Килуновской, можно наметить две линии развития оленных камней: оленные камни с реалистическими изображениями животных — от окуневских изваяний; со стилизованными изображениями оленей — от карасукских бронз (Килуновская, 1987, с. 159). Называются и другие возможные прототипы оленных камней — Азасский камень в Туве (Дэвлет, 1980, с. 240; 1976а, с. 29-30) и «чашечные камни» Горного Алтая, например Теньгинская стела (Кубарев, 1986). Из всех высказанных точек зрения, основанных на внешнем сходстве различных групп памятников, следует выделить открытие В.В. Бобровым вертикально стоящих каменных стел в погребениях андроновской и ирменской культур эпохи бронзы, имеющее особо важное значение в плане поиска истоков традиции установки оленных камней (Бобров, 1989; 1992; Бобров, Чикишева, Михайлов, 1993, с. 80-81, рис. 30).
Признание центральноазиатской прародины оленных камней ставит вопрос о времени и путях их распространения с востока на запад. Так, Л.Р. Кызласов считает, что «распространение ранних оленных камней так далеко на запад связано с миграцией в предскифское время какой-то этнической группы из Южной Сибири или Северо-Западной Монголии. Вероятнее всего, это были носители карасукских традиций в материальной культуре, которые в Центральном Казахстане оставили не только оленные камни, но и погребальные памятники дандыбай-бегазинской культуры» (Кызласов, 1978, с. 25-26). По мнению Р.Б. Исмагилова, широкое распространение оленных камней является отражением быстрого продвижения конных отрядов древнейших скифов в период «первого завоевания скифами степной полосы Восточной Европы» (Исмагилов, 1988, с. 45-46). Показательно, что в том и другом случае речь идёт об оленных камнях первого (общеевразийского) типа, наиболее простых по своему оформлению, точная датировка которых остаётся наименее определённой.
Что касается нанесенных на оленных камнях изображений животных, то Я.А. Шер, исследуя вопрос об истоках скифо-сибирского звериного стиля, пришёл к выводу, что стилизованные изображения оленей, характерные для оленных камней монголо-забайкальского типа, имеют ограниченный ареал распространения (до западных отрогов Алтая), в то время как реалистические изображения, характерные для оленных камней саяно-алтайского типа, «уходят» на запад до Северного Кавказа (Шер, 1980, с. 245-247; 1980а, с. 344-345). В русле этой концепции стилистическую трансформацию сюжета стоящего оленя по пути продвижения его с востока на запад (от Аржана до Келермеса) показал Г.Н. Курочкин (Курочкин, 1987). Ещё более широкий ареал этого сюжета — от Малой Азии и Греции до Восточного Алтая и Тувы — предполагает Л.С. Марсадолов. По его мнению, подобные изображения «„эстафетным
(25/26)
путём” передавались на обширной территории, независимо от политических границ, от разных идеологических корней как внеэтническое интернациональное явление» (Марсадолов, 1984, с. 41). Возможно, нечто подобное лежит и в основе столь широкого распространения сходных приёмов оформления оленных камней, которое шло путём последовательной передачи по «цепочке», многие звенья которой пока остаются неизвестными.
Ещё более проблематичен вопрос о генезисе западных оленных камней и связи их со скифскими каменными изваяниями. Относительно предшественников оленных камней здесь нет никаких данных, кроме интересных наблюдений Н.Л. Членовой по поводу так называемого «Керносовского идола» эпохи бронзы, сочетающего, по её мнению, некоторые признаки как оленных камней, так и скифских изваяний. В связи с этим Н.Л. Членова высказала предположение, что «какие-то изваяния бронзового века смыкались во времени со скифскими. Эти стелы бронзового века типологически вполне могут быть предками скифских „каменных баб”, но пока совершенно неясно, какая культура служила соединительным звеном между ними» (Членова, 1984, с. 60). Следует отметить также сопоставление Н.Л. Членовой особенностей оформления верхней части северокавказских камней-обелисков с изображением головного убора на фригийской скульптуре из Гордиона, возможно, заимствованного киммерийцами (Членова, 1984, с. 49). В этом контексте иное значение приобретает вопрос о связи оленных камней и скифских каменных изваяний, которая, очевидно, существовала, но только в обратной последовательности (оленные камни — более древние, скифские изваяния — более поздние); и не только как генетическая, но «более сложная и опосредованная» (Членова, 1975, с. 88). По Д.С. Раевскому, «в стелах предскифского времени (т.е. оленных камнях. — Д.С.) уже улавливается тот минимум „антропоморфности” каменного столба, который составляет „ядро” собственно скифских изваяний» (Раевский, 1985, с. 141).
Таким образом, даже краткое изложение истории изучения оленных камней показывает, что ни по одному из связанных с ними вопросов нет установившейся точки зрения, что в значительной степени объясняется региональным характером большинства из посвящённых им исследований. Вместе с тем совершенно очевидно, что, по сравнению с уровнем конца 60-х годов, исследование памятников на третьем этапе их изучения не только значительно продвинулось вперёд, но и затронуло целый ряд аспектов, формирующих проблему оленных камней в её современном континентальном значении. Ясно, что проблема оленных камней, территория распространения которых охватывала пространство от Восточной Монголии до Центральной Европы, должна рассматриваться на базе всего имеющегося материала, независимо от того, каким количеством памятни-
(26/27)
ков представлена та или иная территория, что в значительной степени может зависеть от состояния её изученности. Только на таком широком культурно-историческом фоне возможно выявление общего и особенного в развитии оленных камней и придание им статуса самостоятельного вида археологических источников.
|
