 В.И. Сарианиди
Храм и некрополь Тиллятепе.
// М.: 1989. 240 с. ISBN 5-02-009438-2
Глава четвёртая.
Кочевники в Бактрии.
Всё предшествующее изложение показывает, что изделиям кочевнического облика из некрополя Тиллятепе предпочтительнее искать соответствия у восточных (а не западных) скифов, некогда обитавших на пустынных среднеазиатских просторах вплоть до Южной Сибири и Алтая. До последнего времени на этой территории археологические свидетельства, которые можно было бы сопоставить с бактрийскими, практически отсутствовали. Однако, благодаря раскопкам в северной Бактрии, появилась возможность наметить цепочку сходных погребальных памятников, тянущуюся от плодородных земледельческих оазисов на северо-восток, в кочевнический мир степей и предгорий.
Курганы, возможно, близкого типа раскапывались французской археологической экспедицией на окраине г. Кундуз. Все они оказались разграбленными в древности, что затрудняет их точную атрибуцию. Тем не менее, сам факт их нахождения на левобережье Амударьи весьма значителен и свидетельствует о распространении кочевников за Амударью.
Обширный могильник рубежа нашей эры Айрытам интенсивно раскапывается под руководством Б. Тургунова на правом берегу Амударьи в южном Узбекистане. Среди большого количества рядовых курганов встречены могилы знати, видимо, с богатыми погребальными приношениями. К сожалению, они тоже разграблены ещё в древности. Однако среди немногочисленных золотых украшений, в спешке не замеченных грабителями, встречены нашивные бляшки и миниатюрная, длиной в несколько сантиметров, трубочка-метёлочка, копирующая изделие из погребения 2 Тиллятепе, определяемое предположительно как культовое.
Отметим рельефные оттиски львиных морд и в особенности головы архаров с круто закрученными рогами на керамике северной Бактрии, [1] удивительно близко перекликающиеся с изображениями на подвесках из погребения 3 и головами баранов на лопастях золотых ножен из погребения 4 некрополя Тиллятепе.
Курганные могильники кушанского времени, такие как Тулхарский, Аруктауский, Коккумский в южном Таджикистане и Бабашевский [Бабашовский] в южной Туркмении, содержали свыше 500 погребений, что вполне достаточно для некоторых предварительных выводов.
(163/164)
Самый крупный Тулхарский могильник состоит из небольших (диаметр 3-4 м) курганов с подбойными могилами, грунтовыми ямами, каменными ящиками на дне. Скелеты лежали на спине, преимущественно черепом на север. Погребальный инвентарь включает керамику, оружие, украшения. Посуда всегда стоит в северной части могилы, мечи бывают слева, а кинжалы — справа по бокам от покойников. Всё оружие железное: два длинных меча, 27 кинжалов с прямым перекрестьем и 13 наконечников стрел. Все мечи и кинжалы находились в деревянных ножнах, иногда окрашенных в красный цвет и покрытых геометрической и зооморфной росписью. [2] Среди бытовых предметов для нашей темы особенно показательны «петлевидные» пряжки, [3] точно соответствующие золотым из погребения 3 некрополя Тиллятепе. Три поясные пряжки, встреченные в области таза, [4] близки золотой, происходящей из Дальверзина, и пряжке золотого пояса погребения 4. В Тулхарском могильнике встречены, хотя и немногочисленные, украшения из золота, в том числе бляшки от диадемы, соответствующие тиллятепинским. Тулхарский могильник относится к концу II в. до н.э. — началу I в. н.э.
Аруктауский и в особенности Коккумский могильники сильно разграблены, но по погребальным обрядам и составу инвентаря они полностью соответствуют Тулхарскому и относятся к тому же времени. Бабашевский могильник оставлен рядовыми кочевниками (погребальные приношения сравнительно бедны, а изделия из золота очень малочисленны) и относятся ко II в. до н.э. — II в. н.э. В результате исследования курганных могильников античного времени в северной Бактрии сделан правомерный вывод, что они оставлены кочевниками, которые участвовали в разгроме Греко-Бактрийского царства и создании Кушанского государства. [5] Нетрудно заметить даже из суммарного перечисления основных признаков, характеризующих эти курганные могильники, что по основным параметрам они соответствуют некрополю Тиллятепе, с той лишь разницей, что одни из них принадлежали рядовым скотоводам, а другие — верхушке кочевнической знати.
Следующая группа курганных могильников располагается в Бухарском оазисе, в низовьях Зеравшана, на степных просторах, непригодных для земледелия. Под курганными насыпями чаще всего находятся грунтовые и катакомбные могильные ямы, вытянутые по оси север — юг, шириной около 1 м, длиной 2-3 м и глубиной около 2 м. Для нашей темы особенно важен тот факт, что часть умерших хоронили в деревянных гробах из досок, скреплённых железными скобами, в вытянутом положении на спине, в чём нельзя не видеть прямую перекличку с погребальными обрядами Тиллятепе. Погребальный ритуал, оружие и снаряжение близки сарматским последних веков до нашей эры. [6]
Подобно северобактрийским могильникам, рассматриваемые согдийские сохранили длинные двулезвийные железные мечи с прямым перекрестьем и кинжалы, всегда вставленные в деревянные ножны. Поясные пряжки того же типа, что и в Тулхарском могильнике, дополняются ажурными, в том числе со сценой терзания тигром упавшего на колени верблюда. Среди немногочисленных золотых изделий выделяется пластина с изображением женской головы, возможно Артемиды. Встречена стеклянная гемма с изображением крылатой Ники с венком или диаде-
(164/165)
мой. Среди туалетных принадлежностей выделяется зеркало с костяной рукояткой, а среди бытовых предметов — серповидной формы ножи с кольцевым навершием, близкие подобным изделиям из некрополя Тиллятепе.
Анализ материала из курганов Бухарского оазиса показывает его отличие от материала предшествующего времени и большую близость с сарматскими погребальными приношениями. Сделан вывод, что курганные могильники Бухарского оазиса II в. до н.э. — I в. н.э. принадлежали племенам, вторгшимся на юг Средней Азии с территории Северного Казахстана, между Алтаем и Уралом. Выдвинуто предположение, что курганные могильники оставлены кочевниками, которые сокрушили Греко-Бактрийское государство и положили основание империи Великих Кушан. [7] Иначе говоря, главные признаки, характеризующие курганные могильники Согда и северной Бактрии, близки, и эти памятники могут быть поставлены в прямую связь с историческими событиями, приведшими к падению Греко-Бактрийского царства. К сожалению, материалы того же времени и той же историко-культурной принадлежности, происходящие из Казахстана и Сибири, ещё недостаточны для того чтобы проследить предполагаемую цепочку связей и далее на восток. Тем не менее, уже известные материалы Алтая, дополняемые новыми, расширяют наши представления о предполагаемой культурно-исторической связи.
В предшествующем изложении неоднократно отмечалось сходство отдельных типов изделий из могил Алтая и Бактрии, так что ниже основное внимание будет уделено установлению сходства в погребальных обрядах и ритуалах. В Алтае погребальные сооружения, как правило, представляют собой прямоугольные (реже квадратные) грунтовые могильные ямы, стенки которых ориентированы по сторонам света. Внутри могильных ям помещались бревенчатые срубы с деревянными бревенчатыми потолками, иногда перекрытые войлоком или, чаще, берёстой. Таким образом, подобно тиллятепинским могилам, и алтайские были внутри пустыми, имели перекрытия: в одном случае — из жердей, циновок и кожи, а в другом — из брёвен, войлока, берёсты и кустарника, что объясняется изобилием древесной растительности на Алтае и бедностью её в Бактрии. Покойники помещались в деревянные саркофаги-колоды в вытянутом положении на спине, с полусогнутыми в локтях руками. Сверху колоды-саркофаги закрывались крышками, которые нередко прибивали деревянными костылями. [8]
В Пазырыкских курганах захоронения производились в колодах-саркофагах. В хуннских могилах Нонн Улы умершие помещались в деревянные гробы, стенки которых крепились специальными шпеньками. Сходные погребения в гробах открыты в Туве. Показательно, что в Катандинском кургане, как и в Ноинулинских, гробы не ставились непосредственно на пол, а под них подкладывались подставки, в чём можно усмотреть близость к погребальному обряду некрополя Тиллятепе. В Пазырыкских курганах под головы умерших подкладывались деревянные подушки. В могильниках Горного Алтая под головами покойников найдены кожаные подушки, [9] что нельзя не поставить в связь с подушечкой, лежавшей под головой умершего в могиле 4 некрополя
(165/166)
Тиллятепе. В Пазырыкских курганах сёдла и узда [узды], снятые с лошадей, клали в могилу на трупы умерших, что напоминает о конской уздечке, располагавшейся в ногах умершего в погребении 4. На Алтае в северной половине могильной ямы укладывали убитых коней. В Бактрии глухим отголоском подобных погребальных традиций может служить находка конского черепа и костей ног в северной части погребения 4. Отмеченные признаки близости погребальных обрядов Бактрии и Алтая очевидны и выходят за рамки формального сходства. Имеющиеся материалы лишь в общей форме намечают сходство погребальных ритуалов, оставляя конкретизацию до получения новых данных.
Черты различия можно было бы объяснить предполагаемым секретным характером погребений некрополя Тиллятепе, а также плохой сохранностью органических остатков. Так, факт бальзамирования, не отмеченный в Бактрии, установлен для Пазырыкских курганов, что является существенным различием между ними. С другой стороны, деревянные гробы на ножках или подставках более напоминают погребальные обычаи хуннов Ноин Улы, чем скифов Алтая. Некоторые признаки сходства можно найти по упоминаниям в китайских хрониках, где сообщается, что хунны «покойников хоронят в гробе, употребляя наружный и внутренний гробы, облачение из золотой и серебряной парчи». [10] Выше отмечался обычай покрывать гробы покрывалами с нашитыми на них золотыми и серебряными дисками, характерный для некрополя Тиллятепе. Сохранилось указание, чрезвычайно важное для нашей темы, что хунны «не насыпают могильных холмов». Его нельзя не сопоставить с аналогичным погребальным обрядом, отмеченным для Тиллятепе, где, правда, преследовалась и другая цель — замаскировать захоронения от рядовых обитателей оазиса. Сходная картина наблюдается в Оглахтинском могильнике около Минусинска. Погребения на поверхности почти не отмечены, могилы грунтовые, сверху прикрыты бревенчатым накатом. Головы покойников лежат на положенных под них деревянных брусках, видимо, заменявших подушки Пазырыкских курганов. [11] Близкие по типу погребения открыты на реках Абакан, Таштык и Енисей и обнаруживают по погребальным приношениям и ритуалам сходство с могильником Ноин Ула. В могильнике в Ильмовой пади (Забайкалье) в квадратных могильных ямах, ориентированных с севера на юг, находятся деревянные дощатые гробы, конструкция которых точно повторяет ноинулинские.
Среди погребального инвентаря для нашей темы важны зеркала с китайскими надписями. В Дэрестуйском могильнике в деревянных гробах-срубах покойники обращены головами на север. Среди погребальных приношений обращают на себя внимание ажурные пряжки ордосского типа со сценой дерущихся лошадей, борьбы мифического животного тарандра с орлом, который когтит козла. [12] Нетрудно заметить не только культурно-историческую, но и хронологическую перекличку части перечисленных гуннских могильников рубежа нашей эры с некрополем Тиллятепе, что позволяет включить их в круг памятников, возможно, связанных с группой кочевников, которые в своём движении на запад вступили в пределы Средней Азии и дошли до берегов Амударьи. Очевидно, в настоящее время можно лишь наметить общий круг анало-
(166/167)
гий, локализуемый от Южной Сибири до Алтая, включая и северную Монголию, где обнаруживаются предпочтительные аналогии погребальным обрядам некрополя Тиллятепе.
Высказано вполне убедительное мнение о том, что в Горном Алтае подобные могильники принадлежали скифам, которых китайские хроники называли юэчжи. Установлено также, что при европеоидном в основном типе скифских племён Евразии уже в бассейне Волги отмечается монголоидный компонент, который наиболее ярко выступает у древних горноалтайцев. Помимо антропологических определений, косвенные свидетельства содержатся в письменных источниках. Так, Геродот пишет о народе аргипеев, которых современные исследователи помещают к западу от юэчжей, что они «лысые от рождения, плосконосые и с широкими подбородками» (IV, 23), в чем можно усмотреть некоторую монголоидность местных жителей. [13] Предполагается, что хунну по физическому типу были монголоиды, а юэчжи — смешанные европеоиды с примесью монголоидного элемента. [14] М.И. Ростовцев считал юэчжей иранцами или тюрками, но хорошо знакомыми с иранской цивилизацией. В том, что юэчжи говорили на одном из диалектов североиранского языка, среди специалистов нет разногласий.
Выше неоднократно упоминались ювелирные изделия («государь и драконы», «Афродита Кушанская» и др.), на которых человеческие изображения сохранили ярко выраженные монголоидные черты. Краниологические материалы промежуточной территории демонстрируют европеоидный тип с монголоидными примесями. Предполагается, что ранние кочевники Алтая, как и сако-усуньские племена Казахстана и Киргизии, складывались на основе андроновских племён, к которым примешивались этнические элементы центральноазиатского происхождения, привносившие черты монголоидной расы. [15] Значительная монголоидная примесь отмечена на отдельных черепах в северной Бактрии (Тулхар, Аруктау, Бабашево), причём высказано предположение о приходе сюда кочевников с севера Средней Азии, возможно из Приаралья. [16]
Словом, при большой этнической пестроте населения Среднеазиатского междуречья в кушанское время отмечается более определённая монголоидная примесь, чем в предшествующее, докушанское, время. [17] Не случайно, что все известные человеческие изображения европейских скифов не имеют никаких черт монголоидности, в то время как у азиатских скифов они в той или иной форме прослеживаются. Черепа умерших некрополя Тиллятепе не обнаруживают монголоидных примесей, что, однако, вполне объяснимо, так как, за исключением одного, они принадлежат женщинам, которые могли быть, например, бактрийками, вышедшими замуж за пришлых юэчжей.
Суммируя приведённые факты и наблюдения, отметим, что, хотя они выступают в обобщённом виде, но сами по себе уже не оставляют сомнений в реальном существовании алтайско-бактрийских связей. Пока ещё недостаточно прямых арехеологических фактов, чтобы указать, какие из племён Южной Сибири и Алтая, оставивших упомянутые могильники, непосредственно участвовали в походе на Греко-Бактрию. Но все перечисленные могильники по отдельным признакам погребальных обрядов и приношений в совокупности составляют наиболее предпочтительные
(167/168)
аналогии бактрийскому некрополю Тиллятепе. И сколько бы не сетовать на скудость археологических данных промежуточной территории, могильники, оставленные кочевниками в Согде и северной Бактрии, отмечают общее западное направление экспансии, которая, зародившись в Сибиро-Алтайском регионе, в конечном счёте докатилась до берегов Амударьи. Помимо археологических наблюдений, имеются и письменные данные, подтверждающие такое допущение. Достаточно обратиться к сообщению Геродота о захоронении скифских царей. После смерти царя скифы рыли большую четырёхугольную яму, куда после бальзамирования тела и объезда всех подвластных народов опускали покойника на соломенных подстилках, затем сверху настилали доски и покрывали их камышовыми циновками (Геродот, IV, 71). Невольно создаётся впечатление, что «отец истории» как бы прокомментировал устройство могил и способ погребения знатных лиц в Пазырыкских курганах и некрополе Тиллятепе. Правда, в бактрийском могильнике нет явных следов бальзамирования, что, возможно, объясняется влиянием местных погребальных обычаев. Зато здесь встречены подложенные под головы чаши из драгоценных металлов, что находит объяснение в скифских заупокойных культах, согласно которым наряду с другими вещами в царские могилы помещались золотые чаши (Геродот, IV, 71). Отсутствие таких чаш в Пазырыкских курганах можно объяснить тем, что грабители похитили все изделия из золота и серебра. Нет ничего удивительного, что многие из этих признаков или вообще отсутствуют или представлены в изменённом виде в рядовых могилах Алтая и Бактрии, так как это были погребальные обряды, характерные для захоронений царских лиц.
Кстати отметим, что золотым чашам у скифов придавалось особое значение. Чаша фигурирует среди предметов, упавших с неба, в легенде о происхождении скифов, где она упоминается среди священных золотых вещей, которые цари тщательно охраняли и почитали, принося ежегодно богатые жертвы (Геродот, IV, 7). Интересен приводимый Геродотом рассказ о Геракле и змееногой богине, которой он оставляет лук и пояс как символы царской власти, причём Геродот специально отмечает, что на конце пояса с застёжки свисала золотая чаша. Эпизод заканчивается словами: «И в память о той золотой чаше ещё и до сего дня скифы носят чаши на поясе» (Геродот, IV, 10). Как видно, есть веские основания видеть в «царских» захоронениях Алтая и Бактрии общие признаки погребальных обрядов, являвшиеся в свою очередь характерными чертами заупокойных культов скифов.
В литературе уже высказано мнение, что скифы, жившие на Алтае, могли быть тем народом, который в китайских хрониках называется юэчжи и который возглавил поход против Греко-Бактрийского царства. В таком случае курганы типа Пазырыкских и Ноинулинских на Алтае и Тиллятепинских в Бактрии могли быть оставлены родственными кочевыми племенами, но на разных хронологических этапах их истории. Это предположение, возможно, находит доказательства не только в приведённых археологических материалах, но и в письменных источниках, как бы скупы и отрывочны они ни были.
Для аргументации этого положения необходимо кратко обрисовать историю сложения и падения Греко-Бактрийского государства. Когда в
(168/169)
550 г. до н. э. вождь персидских племён Кир заложил основу мировой Персидской державы, на востоке он включил в свою империю в ряду других областей и Бактрию. Известно, что при строительстве ахеменидским царем Дарием дворца в Сузах из Бактрии доставляли сюда золото, а сама Бактрия всегда занимала центральное место на восточной окраине Ахеменидской империи. Такое положение продолжалось вплоть до начала IV в. до н.э. [правильнее — 330 г.], когда Персидская держава Ахеменидов рухнула под натиском греко-македонских войск, ведомых Александром Македонским. В результате Бактрия оказалась включённой в состав государства Александра Македонского, но уже вскоре после смерти его основателя на развалинах Македонской державы складываются три государства. Одно из них возглавил полководец Селевк, сумевший раздвинуть границы своей державы от Средиземноморья на западе до Индии на востоке. На востоке Бактрия силой оружия была включена в огромное Селевкидское государство, войдя в состав восточных сатрапий, во главе которых встал Антиох I, сын Селевка. Последовавшая затем затяжная война на западных границах Селевкидского государства, отвлекла внимание центральной власти от восточного форпоста, в том числе Бактрии. На первых порах Бактрия ещё продолжает подчиняться власти Селевкидов, поставляя в их армию боевых слонов, но вскоре бактрийский наместник Диодот провозглашает полную независимость.
Начало автономии Бактрии устанавливается довольно точно. Римский историк Юстин сообщает, что во время Первой Пунической войны против Селевкидской державы восстали парфяне. «Тогда же отложился и Диодот, правитель тысячи бактрийских городов, и приказал именовать себя царём; следуя этому примеру, от македонян отпали народы всего Востока» (Юстин, X, 1, 3-5). Можно считать установленным факт образования независимого Греко-Бактрийского царства в 250 г. до н.э. Уже с самого начала между Греко-Бактрией и Парфией, этими двумя государственными новообразованиями, намечаются соперничество и взаимная вражда, прослеживаемые на протяжении всей их дальнейшей истории. Около 230 г. до н.э. после серии дворцовых заговоров и кровавых интриг трон Греко-Бактрийского государства занимает малоазийский грек Евтидем. Один эпизод из истории его правления имеет для нас чрезвычайно важное значение. Этот незаурядный правитель сумел установить политическую стабильность в стране. Именно при нём Греко-Бактрия настолько укрепилась и возвысилась, что смогла позволить себе вести независимую политику по отношению не только к соседней Парфии, но и к Селевкидской державе. Однако силы центрального селевкидского правительства ещё не были окончательно сломлены, и царь Антиох III предпринимает восточный поход, пытаясь снова включить в состав своего государства Бактрию и Парфию. Его усилия на первых порах увенчались военными и отчасти политическими успехами. Победив Парфию и восстановив её вассальную зависимость от Селевкидов, Антиох III двинул войска далее на восток, чтобы привести к повиновению Евтидема. Решающая битва между ними произошла на р. Герируд, на границе между Ираном и Афганистаном. После ожесточенной битвы Евтидем был вынужден отступить в глубь страны и укрыться за мощными стенами столичных Бактр (современный Балх). Максимально укреп-
(169/170)
лённые башнями широкие городские стены, по которым и сейчас свободно проедет колесница, запряжённая тройкой лошадей, позволили городу выдержать двухлетнюю осаду. Затяжная война не входила в планы Антиоха III, и он вынужден был вступить в мирные переговоры с Евтидемом. Римский историк Полибий сохранил подробный рассказ о переговорах между осаждённым за городскими стенами Евтидемом и парламентарием селевкидской стороны Телеем. «Не он первый, — продолжал Евтидем,— восстал на царя; напротив, он достиг владычества над Бактрией тем, что истребил потомство нескольких других изменников. Долго говорил так Евтидем и наконец просил Телея оказать ему услугу в мирном посредничестве и убедить Антиоха оставить за ним царское имя и сан; если не исполнит его просьбы, то положение их становится небезопасным. На границе, продолжал он, стоят огромные полчища кочевников, угрожающие им обоим, и если только варвары перейдут границу, то страна наверное будет завоёвана ими» (Полибий, XI, 34, 2-5). «Угроза Евтидема» представляет для нашей темы первостепенный интерес, так как свидетельствует о реальной опасности, которая нависла над Бактрией с самого начала её самостоятельной истории. Кочевники бескрайних степей севера Средней Азии всегда с завистью смотрели на процветавшие городские центры, утопавшие в изнеженной роскоши и владевшие, по их понятиям, несметными богатствами. До поры кочевники не решались силой оружия захватить и разграбить то, что было создано многолетним и тяжким трудом традиционных земледельцев оазисов Парфии и Бактрии. Но можно не сомневаться, что кочевники постоянно тревожили жителей пограничных городов и селений, которые то силой, то богатыми подарками отбивались и откупались от грозных северных соседей. И уж конечно, военные предводители саков-кочевников внимательно следили за политическим положением внутри этих стран, выискивая удобный момент для нападения. Двухлетняя осада, продлись она дольше, могла полностью обескровить Греко-Бактрийское царство, которое стало бы потенциальной жертвой кочевников. Именно это и имел в виду Евтидем, когда предупреждал Антиоха о нависшей над ними общей угрозе — возможном вторжении бесчисленных орд кочевников в страну. Хотя на этот раз угроза была отведена, слова Евтидема оказались пророческими. Прошло чуть больше полувека, и былому величию Греко-Бактрии был положен конец вторгшимися сюда с севера полчищами кочевников.
А пока Евтидем сам встал на путь экспансионистских устремлений, предприняв завоевание северо-запада Индийского субконтинента. Судя по словам Страбона, греко-бактрийские войска захватили огромные земли вплоть до низовьев Инда, т.е. практически территорию современного Пакистана. Эти завоевания были продолжены греко-бактрийскими царями. Тесные связи Бактрии и Гандхары не могли не сказаться на взаимных культурных контактах. Учитывая бесспорные индийские влияния на части ювелирных изделий некрополя Тиллятепе, можно оценить масштаб и силу этих влияний, традиции которых прослеживаются вплоть до рубежа нашего летосчисления.
В нашу задачу не входит рассмотрение политической истории Греко-Бактрийского царства. Мы хотим лишь проследить те аспекты его взаимоотношений с соседями, которые в той или иной степени могли найти
(170/171)
отражение в материалах некрополя Тиллятепе. В этом плане показательно постепенное возвышение Парфии при Митридате I (171-138 гг. до н.э.), когда к ней были присоединены две сатрапии Аспион и Туриву, первоначально располагавшиеся на западных границах Греко-Бактрии. По словам Страбона, парфяне, победив соседей, «присвоили часть Бактрии». Они могли проникнуть далеко в глубь страны, возможно, вплоть до Шиберганского оазиса. По вопросу о времени предполагаемой аннексии части греко-бактрийской территории среди специалистов имеются разногласия. Одни считают, что парфяно-бактрийская война происходила в начале правления царя Евкратида, до его индийского похода, [18] другие же относят её к концу его правления, [19] что, учитывая живучесть «парфянских традиций» в материалах некрополя Тиллятепе, представляется более вероятным. Если такое предположение правильно, то получает объяснение преимущественное «парфянское» влияние в этой части Бактрии. Со смертью царя Евкратида начинается упадок и самого царства, когда на троне сменяются один за другим эфемерные правители, от которых сохранились лишь недолговечные монетные выпуски. На востоке в Индии правили свои греческие государи, практически полностью независимые, которые, как, например, Менандр, приняли буддизм и были заняты исключительно своими местными делами. Видимо, к ним же тяготели и области к югу от Гиндукуша. Такая ситуация сложилась к концу II в. до н.э. при последнем греко-бактрийском царе Гелиокле. Чтобы хоть примерно воссоздать реальную картину прошлого, посмотрим, что говорят об этих событиях письменные источники.
Согласно греческим авторам, «наиболее известны из кочевников те, которые отняли у эллинов Бактриану, именно асии, пасианы, тохары, сакаровалы, вышедшие с того берега Яксарта, что подле саков и согдианов и занят саками» (Страбон, XI, 8, 2). Если учесть, что Яксарт — древнее название Сырдарьи, служившей в среднем течении естественной границей между кочевым и осёдло-земледельческим мирами, станет ясно общее северное (по отношению к Бактрии) местонахождение перечисленных кочевых племён. Страбон называет не все кочевые племена, а лишь «наиболее известные», что в косвенной форме свидетельствует об огромных масштабах военной экспансии. Римский историк Помпей Трог упоминает две кочевые народности, принимавшие участие в походе — сарауков и асианов. Согласно Юстину, соседней Парфии уже пришлось столкнуться с воинственными кочевниками-тохарами. Как видно, греко-римские авторы единодушны в мнении, что гибель Греко-Бактрийского царства связана с военным вторжением кочевников — огромного кочевого союза или конфедерации племён, хлынувших с севера, из-за Сырдарьи, в плодородные оазисы юга Средней Азии. Вместе с тем очевидно, что все эти авторы лишь в общих чертах знакомы с описываемыми событиями, смутно представляя себе точное место обитания кочевников, принявших участие в походе.
Историческая ситуация, сложившаяся к тому времени в другой части древневосточного мира, в ханьском Китае, оказалась связанной с вторжением кочевников и нашла отражение в письменных источниках. Соответствующие сведения имеют для нас первостепенное значение. Согласно этим данным, к северу от Китая, на территории современной Монголии,
(171/172)
обитали воинственные хунну, причем взаимоотношения между ними и китайцами носили преимущественно враждебный характер. К западу от хунну, в Горном Алтае, обитали кочевники, которых китайские хроники называют «Большие юэчжи» или «Да юэчжи», причем «Да» — это китайское слово, означающее «большой», а «юэчжи» — самоназвание народа на неизвестном языке. [20] В последних веках до нашей эры исторические судьбы этих народов переплелись так тесно, что связанные с ними события отразились в отдалённых областях юга Средней Азии.
К середине III в. до н.э. юэчжи настолько усилились, что хуннский правитель вынужден был отдать им в заложники своего сына. Однако несколько позднее ситуация изменилась, и уже хунну наносят поражение соседям, причём юэчжийский правитель был убит хуннским вождем Модэ (206-176 гг. до н.э.). Сын убитого откочевал в западном направлении, однако хунну настигли и убили его. В результате кочевники-юэчжи были оттеснены ещё далее на запад, на территорию Средней Азии, но не забыли нанесённой обиды, сожалея лишь о том, что не находят союзников, чтобы совместно отомстить хунну. По-видимому, к этому времени хунну настолько усилились, что стали угрожать благополучию ханьского Китая, который в свою очередь стал искать союзника против грозных северных соседей. Таким образом, интересы Китая и юэчжийцев совпали, и нужно было лишь договориться о совместных действиях, для чего Китай решил направить посольство к юэчжам. Маршрут посольства лежал через земли, занятые хунну, и нужен был человек, который смог бы обмануть их бдительность и успешно выполнить эту сложную и опасную миссию. Таким оказался некий Чжан Цянь — образованный для своего времени человек, который сумел, несмотря на все превратности судьбы, не только выполнить порученную ему миссию, но и оставить описание тех стран и народов, которые он встретил на пути. Хотя посольство было задержано хунну и Чжан Цянь почти 10 лет провёл среди них, он смог бежать из плена и через Фергану и Хорезм попасть к Большим юэчжам на их новой родине. Китайские хроники повествуют, что после разгрома от хунну юэчжи покорили Дахя (Бактрию) и остались здесь жить, не помышляя уже об отмщении хунну. Далее говорится, что «Чжан Цянь из юэчжи пришел в Дахя», из чего можно заключить, что в то время, т.е. в 128 г. до н.э., юэчжи обитали в северной Бактрии и ещё не перешли Амударью, чтобы вступить на коренные бактрийские земли. Из сопоставления античных и китайских источников сделан вывод, что в I в. н.э. на коренных землях Бактрии парфянские культурные традиции были гораздо сильнее собственно греко-бактрийских. Вспомним проведённые сравнения ювелирных изделий Тиллятепе и памятников прикладного искусства Парфии, чтобы оценить историко-культурную значимость подобных наблюдений. Можно указать на удивительную близость ювелирных украшений из бактрийского и парфянского (Ниневийского) некрополей, чтобы убедиться в реальности подобных заключений. Но бесспорно, наиболее весомые доказательства представляет преимущественно парфянский состав монет некрополя Тиллятепе, расположенного в сердце бывшего Греко-Бактрийского царства. Всего в нескольких километрах от него, в одновременных могильниках северной Бактрии (Тулхар, Айрытам и др.) монеты последнего греко-бактрийского царя Гелиокла (и подража-
(172/173)
ний им) и первого юэчжийского правителя Герая являются едва ли не основными нумизматическими находками. Для возможного объяснения этого феномена вновь обратимся к письменным источникам: «Когда Дом юэчжи был уничтожен хуннами, то он переселился в Дахя, разделился на пять княжеских домов..., по прошествии с небольшим ста лет гуйшуанский князь Киоцзюкю покорил четырёх князей и объявил себя государем под названием гуйшуанского». [21]
Исследователи до сих пор не могут прийти к согласию в вопросе, где располагались эти пять независимых княжеств, но очевидно, что они не образовывали единого политического объединения и существовали самостоятельно. О местоположении по крайней мере двух из них можно судить с определённой долей вероятия. Имеется в виду упомянутая группа монет, чеканенных по типу монет последнего греко-бактрийского царя Гелиокла и относящихся к первой половине I в. до н.э. Следующие по времени монеты принадлежат первому крупному юэчжийскому владетелю Гераю — возможно, князю одного из пяти княжеств — и относятся к середине I в. до н.э. Большинство из них происходит из северной Бактрии, и лишь единичные находки зарегистрированы к югу от Амударьи. Судя по нумизматическим данным Тиллятепе, аналогичная картина наблюдается и в последующее время, до середины I в. н.э., что может указывать на локализацию по крайней мере двух из пяти независимых княжеств в северной и южной Бактрии. Граница между ними проходила по Амударье.
Если такое допущение подтвердится, то, возможно, удастся объяснить, почему в одно и то же время в северной и южной Бактрии кочевники представлены разными расовыми типами. Выше уже упоминалось об открытии в долине Сурхандарьи династийного дворца Халчаян, залы которого были украшены стенными росписями и раскрашенными глиняными скульптурами. Выразительные, явно имеющие характер портрета лица демонстрируют близкий физический тип, ярко выраженную искусственную деформацию голов. «Нос некрупный прямой, глаза умеренного размера без какого-либо признака так называемой монгольской складки». [22] Отдельные черты лиц халчаянской скульптуры, как считают, указывают на азиатский тип, возможно, восходящий к центральноазиатскому этносу, и вместе с тем напоминают изображение государя на монетах Герая. [23]
Если сопоставить халчаянские скульптуры с изображениями людей на подвесках «государь и драконы» или с «Афродитой Кушанской», то при почти неуловимых чертах сходства можно будет отметить и явные признаки различия. Монголоизированные безбородые и безусые (как и погребённые Пазырыкских курганов) южнобактрийские персонажи резко отличаются от северобактрийских, лица которых при полном отсутствии монголоидных признаков всегда украшены усами, бородами или бакенбардами. А между тем, и те и другие жили и хоронили своих умерших в одно и то же время, принадлежа к правящей элите кочевников-завоевателей. О чрезвычайной этнической пестроте Бактрии можно судить теперь по новым материалам, в первую очередь по находкам Тахти-Санги. Отсюда происходят костяные пластины с выгравированными сценами охоты. [24] Особого внимания заслуживают всадники с азиатскими лицами, опущенными вниз усами, волосами, собранными в узел на затылке (ки-
(173/174)
тайская традиция!), занимающие как бы промежуточное место между халчаянскими и тиллятепинскими, но бесспорно более напоминающие тиллятепинские изображения. Продолжая линию сопоставлений, отметим, что погребальные обряды некрополя Тиллятепе сближаются с хуннскими Сибири и Алтая. Отмеченная монголоидность служит дополнительным аргументом в пользу того, что под названием Большие юэчжи следует понимать не одну группу, а несколько близких, но не идентичных племенных групп. И недаром в китайских хрониках отмечается, что юэчжи «в обыкновениях сходствуют с хуннами». Это предостерегает нас от излишней прямолинейности в оценке рассматриваемых событий, подчёркивая всю сложность реконструкции исторической ситуации, связанной о падением Греко-Бактрии.
Приведённые факты и наблюдения дают право высказать гипотезу о том, что вплоть до рубежа нашей эры в северной и южной Бактрии обитали по крайней мере две племенные группы (или союзы), некогда принимавшие участие в разрушении Греко-Бактрийского царства. Граница (возможно, политическая) между ними проходила по нижнему течению Амударьи. Если учесть, что монеты Гелиокла (и их подражания) и Герая распространены в основном на правобережье, а Кадфиз I скорее всего и был Киоцзюкю, т.е. первый упоминаемый китайскими хрониками кушанский правитель, то становится вполне вероятным предположение, что колыбелью будущей Кушанской империи является северная Бактрия. Мы не знаем, как назывались кочевники, осевшие на территории к югу от Амударьи. Однако вскоре Бактрия была переименована в Тохаристан (с чем нельзя не сопоставить тохар античных авторов), и возможно, что это было одно из наиболее влиятельных «княжеств» среди остальных. На роль его правителей с успехом могут претендовать те, кто устроил свой династийный некрополь на холме Тиллятепе, и только отсутствие письменных данных препятствует видеть в них с полной определённостью тохар греко-римских авторов.
Считается, что после провозглашения полной независимости Кадфиз I присоединил Паропамисад и владения Гондофара, о чём красноречиво свидетельствуют его монеты, во множестве находимые в Кабулистане и западном Пенджабе. Однако не исключено, что области от Шибергана на запад остались вне его владений. В китайских хрониках говорится, что после возвышения «он начал воевать с Аньси», т.е. с Парфией, и это может указывать на реальное столкновение между ними, [25] но не на коренных землях Парфии, а на пограничной территории, которая располагалась южнее нижнего течения Амударьи.
Сибиро-алтайские параллели бактрийским материалам не должны заслонять и другие, связанные с расположением Бактрии в центре Великого шёлкового пути. Когда китайский дипломат Чжан Цянь проник в Среднюю Азию, он тем самым открыл дорогу китайским товарам на запад через Бактрию и Парфию до северной Сирии. К этой основной трансконтинентальной магистрали добавились дополнительные пути: один — на юг, вплоть до Индийского субконтинента, с выходом в Оманский залив, и Аравийское море, другой — на север, в Среднюю Азию. Бактрия занимала выгодное срединное место, где перекрещивались все эти пути, и, таким образом, являлась перевалочным центром. Как можно судить по
(174/175)
материалам некрополя Тиллятепе, в Бактрию проникали и китайские зеркала, и шёлковые ткани, составлявшие главную статью импорта ханьского Китая. Благодаря находкам бактрийских (возможно) ковров в могильнике Ноин Ула, мы теперь знаем, как далеко на восток проникали изделия местных ковроделов. Импортные индийские товары, в том числе изделия из слоновой кости, не оставляют сомнения, что Шиберганский оазис находился на перекрёстке этих путей, в центре Великого шёлкового пути.
Дальнейшие раскопки некрополя Тиллятепе бесспорно дополнят нарисованную картину, расширив наши представления о международной торговле и культурных взаимовлияниях, существовавших в этой части древневосточного мира на рубеже нашего летосчисления.
[1] Альбаум Л.И. Балалыктепе. Ташкент, 1960.
[2] Мандельштам А.М. Происхождение и ранняя история кушан в свете археологических данных // Центральная Азия в кушанскую эпоху. М., 1974. С. 191.
[4] Там же. Табл. XV, 8-10.
[5] Мандельштам А.М. Происхождение и ранняя история кушан... С. 193.
[6] Обельченко О.В. Курганные могильники эпохи кушан в Бухарском оазисе // Центральная Азия в кушанскую эпоху. М., 1974. С. 202-206.
[7] Там же. С. 208.
[9] Кубарев В.Д. Курганы Юстынды [Юстыда] // АО 1977 г. М., 1978. С. 242.
[10] Бичурин Н.Я. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена. М.;Л., 1950. Т. 2. С. 50.
[11] Сосновский Г.П. О находках Оглахтинского могильника // ПИМК. 1933. №7.
[12] Сосновский Г.П. Дэрестуйский могильник // ПИДО. 1935. №1/2.
[13] Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая... С. 177.
[15] Гинзбург В.В. Антропологические данные к вопросу об этногенезе населения Среднеазиатского междуречья в кушанскую эпоху // Центральная Азия в кушанскую эпоху. М., 1974. С. 220.
[16] Кияткина Т.П. Черепа из могильника Арук-Тау // Антропологический сб. М., 1961. Т. 3.
[17] Гинзбург В.В. Антропологические данные... С. 223.
[18] Массон В.М., Ромодин В.А. История Афганистана. М., 1964. С. 115.
[19] Tarn W.W. The Greeks in Bactria and India. Cambridge, 1951. P. 223.
[20] Бичурин Н.Я. Собрание сведений... Т. 2. С. 151.
[21] Там же. С. 227.
[22] Пугаченкова Г.А. Скульптура Халчаяна. М., 1971. С. 45.
[23] Там же. С. 46.
[24] Литвинский Б.А., Пичикян И.Р. Археологические открытия на юге Таджикистана // Ван [ВАН]. М., 1980. №7. С. 128.
[25] Массон В.М., Ромодин В.А. История Афганистана. С. 159.
|