В.И. Сарианиди

Печати-амулеты мургабского стиля.

// СА. 1976. №1. С. 42-68.

Маршрутные обследования последних лет [1] привели к открытию глубоко в песках юго-восточных Каракумов, где некогда находилась древняя дельта р. Мургаб, большого количества ранее неизвестных памятников эпохи бронзы. Выявленные поселения довольно чётко подразделяются на несколько оазисов, располагавшихся вдоль боковых русел былого дельтового веера. Наибольший интерес представляют два таких оазиса: гонурский и тоголокский, состоящие соответственно из одного крупного, «столичного» городка и большого количества более мелких поселений-спутников. Число выявленных памятников, общий облик культуры, обширный их ареал дают право предполагать открытие в низовьях р. Мургаб древней страны, которая в более позднее время, судя по Бехистунской надписи, называлась «страной Маргуш».

В некотором отношении эти открытия представляют первостепенный интерес для древней истории и археологии Средней Азии. Во-первых, с документальной точностью установлено, что освоение дельты Мургаба относится по крайней мере к эпохе средней бронзы, когда здесь складываются такие крупные памятники, как Гонур 1, Тоголок 1 и ряд других более мелких поселений, материальная культура которых относится к периоду Намазга V. Есть основание предполагать, что первые поселенцы были выходцами из юго-восточных предгорий Копетдага, возможно, даже с Алтын-Депе.

Материальная культура первых колонистов почти ничем не отличается от той, что существовала в метрополии. Даже крупные поселения площадью свыше 15 га не имеют ни оборонительных стен, ни цитаделей, причём внутри их располагаются обширные площади, напоминая микрорельеф таких памятников, как Намазга-Депе, Улуг-Депе, Алтын-Депе. Керамика преимущественно изготовлена на гончарном кругу, причём сами печи, группируясь по несколько штук, вынесены за пределы памятников, образуя «кварталы гончаров». Есть основание допускать изготовление гончарной продукции, предназначенной для меновой торговли со степными культурами, стоянки которых располагались в непосредственном соседстве. О достаточно сложных формах развития общественной жизни можно судить по каменным, керамическим и металлическим перегородчатым печатям, в том числе с зооморфными изображениями. Продолжение глубоко местных культовых традиций (восходящих ещё к энеолитическому времени) документируется большой коллекцией антропоморфной пластики, идентичной той, что была широко распространена на поселениях периода Намазга V подгорной зоны Копет-дага.

Есть основания предполагать, что наряду с выходцами из южнотуркменистанской метрополии, где-то в середине II тысячелетия до н.э. с запада проникают новые племена, материальная культура которых получила

(42/43)

археологическую номенклатуру, как комплекс Намазга VI. Обнаруживая культурную близость, эти пришельцы по крайней мере в двух отношениях отличались от исконно местных племён. Во-первых, они возводят крепости с мощными оборонительными стенами, укреплёнными боевыми башнями. Тип прямоугольной крепости с угловыми башнями ранее здесь известен не был, но зато появляется практически одновременно в бассейне Мургаба (Аучин, Гонур), Южном Узбекистане (Сапалли-Тепе), Северном Афганистане (Дашлы 1), что исключает элемент случайности и, наоборот, приобретает черты закономерности, обусловленной расселением племён с общекультурным единством. Во-вторых, на ряде памятников древней Маргианы были найдены ранее совершенно неизвестные печати-амулеты, представляющие особый интерес в истории развития среднеазиатской глиптики эпохи поздней бронзы. Следует сразу же отметить, что почти все эти находки происходят с поверхности памятников, однако нет веских оснований сомневаться в их соответствующей древности. Отметим, что в указанных оазисах нет более поздних памятников, что связано с естественной миграцией р. Мургаб, поэтому даже ахеменидские поселения располагаются много южнее указанных оазисов.

Это, а также приводимые ниже параллели с глиптикой Древнего Востока с неоспоримостью показывают принадлежность мургабских печатей-амулетов к эпохе бронзы. Строго говоря, сам термин «печати-амулеты» во многом условен, и у нас нет веских оснований видеть в них подлинные печати. В этой связи отметим, что высказано сомнение относительно подлинного назначения даже харапских печатей, которые могли быть простыми амулетами. [2] Однако термин «печати-амулеты» представляется вполне приемлемым для интересующих нас мургабских находок, преимущественно выполненных в виде инталий, что само по себе предполагает производство оттисков с них.

Эти каменные печати-амулеты сначала выпиливались из камня, в виде плоского квадрата или прямоугольника, затем шлифовались абразивом, принимая в разрезе плоскую, чечевицевидную или трёхгранную форму. Затем острым металлическим инструментом наносилась гравировка и, наконец, в последнюю очередь просверливалось сквозное отверстие для шнурка техникой двустороннего сверления так, что в ряде случаев отверстия не полностью совпадали в месте стыка. Попутно отметим, что аналогичная техника до сих пор практикуется среди афганских камнерезов.

Как правило, мургабские амулеты имеют одно сквозное отверстие по длинной оси; лишь в единичных случаях сделано два отверстия в противолежащих углах. Гравировка наносилась на обе стороны изделий по преимуществу углублённой резьбой так, что это были интальи, предназначенные для оттисков: лишь в одном случае отмечено рельефное изображение — камея. Судя по характеру гравировки, для этого могли использоваться дрель, сверло, резцы, долотца, как это практиковалось в Месопотамии, [3] причём в качестве основного материала использовались тёмные и тёмно-зелёные хлоритовые породы камня; лишь один амулет с изображением тигров изготовлен из красного стеатита или пирофиллита. [4] На амулетах имеются антропоморфные, зооморфные и фитоморфные изображения; в одном случае — птица и скорпион.

После этих предварительных замечаний обратимся к самим печатям-амулетам, среди которых выделяется один наиболее крупный прямоугольной формы (4,5×3,5×1,2 см), происходящий с поверхности поселения Гонур 1 (рис. 1). Сквозное отверстие, просверленное по длинной оси, сохранило внутри ясно заметные горизонтальные желобки, образовавшиеся скорее всего от ношения на металлической проволочке. Изделие имело в разрезе чечевицевидную форму, однако от длительного использо-

(43/44)

вания края амулета оббились и зазубрились так что были затем затёсаны и заглажены абразивом. В результате оказались частично стёсанными прилегавшие к этим краям отдельные детали самих изображений.

На одной стороне амулета (рис. 1, а-г) в центре глубокой резьбой выгравирована обнажённая, по видимому мужская, фигура с повязкой, концы которой опускаются по бедру. Голова сильно стёсана так, что со-

Рис. 1. Гонур 1. [ а, б — стр. 44, в, г — стр. 45 ]
Печать №1 с изображением борющегося героя.
На рисунках 1-14 буквами обозначены: а — фотография печати; б — прорисовка; в — оттиск; г — прорисовка оттиска печати.

(Открыть Рис. 1 в новом окне)

(44/45)

хранилась либо нижняя часть лица, либо борода, что представляется более вероятным. Обе руки опущены вниз и как бы держат за ноги двух поверженных быков с подогнутыми к животу передними ногами; более чётко видны задние ноги и загнутые на спину, раздвоенные на конце хвосты. Сильно стёсанная морда одного быка всё же сохранила крупный глаз и изогнутый рог; в целом же обе фигуры животных до деталей копируют друг друга. Над плечами человеческой фигуры в свободном поле изобра-

(45/46)

жено по одной извивающейся змее; не совсем ясна слегка извивающаяся вертикальная линия между ног человека, которую можно тоже считать змеёй. В целом же вся композиция отражает идею борьбы и победы героя над животными, причём змеи в поле скорее всего служат символами всё побеждающей силы и мощи героя.

Почти всю плоскость оборотной стороны (рис. 2) занимает крупное изображение быка, бесспорно занимающего центральное место в системе

Рис. 2. [ а, б — стр. 46, в, г — стр. 47 ]
Оборотная сторона печати №1 с изображением быка и атакующих его хищников.

(Открыть Рис. 2 в новом окне)

(46/47)

всей композиции. Тщательно моделированная изящная голова украшена чётко проработанным, но преувеличенных размеров глазом; слегка раскрытый рот, широко расставленные в стороны и слабо загнутые вверх рога венчают общий профиль морды животного. Тело быка плавно изогнуто и проработано крупными пунсонами, по-видимому, имитирующими шерстяной покров; контуры мощной шеи подчёркнуты серией мелких, но глубоких пунсонов. Длинный хвост задорно отогнут вниз, тонкие стройные

(47/48)

ноги заканчиваются чётко выделенными копытами, подчёркнутыми сверху суставными отростками. Между ног быка изображена свёрнутая в кольца и прильнувшая к его животу змея; вертикальная, слегка изогнутая лента между передними ногами остаётся не совсем ясной. Впереди, и как бы атакуя быка, выгравирована небольшая фигурка хищника кошачьей породы, возможно льва или гепарда. Морда его с круглым глазом и слегка приоткрытой пастью как бы нацелена на голову быка. Агрессивная поза хищника подчёркнута вздыбленным загривком и чётко моделированной мускулатурой сильного тела; он изображён в профиль с двумя ногами, причём задняя имеет выделенные лапы [пальцы?] с выпущенными когтями. Последняя деталь позволяет определить плохо сохранившееся изображение, выгравированное непосредственно над спиной быка. Верхняя часть его оказалась полностью стёсанной так, что сохранился лишь низ живота, часть хвоста и ноги, причём задняя имеет выделенные лапы с выпущенными когтями. Думается, что и это рисунок льва, который либо был изображён с тремя ногами, либо между двух ног мастер выгравировал маленькую змейку.

Вторая печать (№2) с изображением животных (2,8×2,5×1 см) происходит с поселения Тоголок 13 (рис. 3 и 4). Она изготовлена из тёмно-зелёного камня, имеет прямоугольную форму, чечевицевидную в разрезе. На одной стороне (рис. 3, а-г) глубокой резьбой нанесена фигура крупного рогатого животного, по-видимому быка. Морда с полуоткрытым ртом, круглым глазом с миниатюрным зрачком и лепестком-ухом увенчана сверху широким полумесяцем заострённых рогов. Туловище плавно изогнуто, чем подчёркнут небольшой горб и круп. Хвост не изображён совсем из-за отсутствия места на печати, ноги с миниатюрными копытами.

В середине туловища имеется сквозная дырка, образовавшаяся в результате неправильного сверления отверстия для шнурка, очевидно, такие отверстия высверливались в последнюю очередь, когда уже была нанесена гравировка на печать. Этого быка и описанного выше роднит единый стилистический приём при общем профильном изображении: рога развёрнуты анфас, обоих быков атакуют, в одном случае хищники, в другом — драконы. Над спиной быка выгравирован извивающийся дракон с разинутой пастью и тремя «шипами» на голове в виде короны. Перед мордой в вертикальном положении стоит на раздвоенном хвосте и с разинутой пастью второй дракон, на голове которого сохранились следы от короны или рогов. По диагонали между ног, по-видимому, изображена свёрнутая в кольца змея, сосущая животное. В целом эта драматическая сцена изображает мирно стоящего быка, от всей позы которого веет спокойствием и непоколебимой уверенностью в своей силе и мощи, и атакующих его хищных драконов.

На оборотной стороне печати №2 также изображено животное, но уже в стремительном движении (рис. 4, а-г). Небольшая головка с длинными, чуть загнутыми рогами, запрокинута вверх, глаза, раскрытый рот и удлинённое опущенное вниз ухо слабо намечены. Тело животного проработано с удивительным мастерством: напряжённые мускулы ног как бы играют под мягкой, атласной кожей, небольшой хвостик энергично закинут за спину. Перед мордой изображён дракон с раздвоенным хвостом и сильно изогнутым телом; слабо читаемые детали могут передавать морду и ноги дракона. Второй дракон извивается под животом, его голова увенчана

(49/50)

Рис. 5. Тоголок 3. Печать №3
с изображением тигра в камышах.

(Открыть Рис. 5 в новом окне)

трёхзубчатой короной и тянется к задним ногам; сильное тело заканчивается раздвоенным хвостом, по видимому с гребнем. В целом эта сцена изображает испуганную антилопу (возможно, джейрана), которую преследуют драконы.

С поселения Тоголок 3 происходит амулет №3 (1,7×1,5×0,5 см) красного стеатита квадратной формы, чечевицевидный в разрезе (рис. 5 и 6). На одной стороне (рис. 5, а-г) изображён в профиль тигр: слегка изогнутое полосатое тело, голова с двумя настороженно поставленными ушами и загнутой вниз мордой. На лапах только двух ног чётко читаются загнутые когти, длинный хвост заброшен за спину. Контуры всей фигуры проработаны мелкими зубчиками, два небольших углубления выше хвоста и за задней лапой скорее всего имеют декоративное значение, вертикальные чёрточки, вероятнее всего, отражают заросли камыша. Перед нами тигр-самец, у живота которого — извивающаяся змея.

На оборотной стороне амулета (рис. 6, а-г) также изображён тигр с разинутой пастью и опущенным хвостом, загнутым на конце. Ноги заканчиваются выпущенными когтями, внизу живота выгравирована прильнувшая к нему змея. В свободном поле над спиной изображены три ветки с заострёнными листочками — возможно заросли саксаула. Отметим, что сквозное отверстие просверлено перпендикулярно изображениям тигров.

Следующий амулет №4 (2,2×2,2×0,6 см) происходит с крепости Гонур 1 и отличается необычной ромбической формой со ступенчатыми сторонами. Он выточен из тёмно-коричневого камня и имеет два (а не одно) отверстия в противолежащих углах ромба, поверхность сильно потёрта от употребления (рис. 7 и 8). На одной стороне выгравирована птица (рис. 8, а-г), видимо, орёл: голова с хищно загнутым клювом повёрнута вправо, крылья и хвост распущены, причём тонкими штрихами передано

(50/51)

Рис. 6. Оборотная сторона печати №3
с изображением тигра в кустах.

(Открыть Рис. 6 в новом окне)

оперение. На второй стороне (рис. 7, а-г) выгравирована «плетёнка» — переплетённые тела рогатых рептилий, по-видимому драконов, с открытыми ртами, как бы кусающие друг друга.

Единственная камея (2,6×19×0,8 см), выточенная из тёмно-зелёного камня, прямоугольной формы и чечевицевидная в разрезе происходит с крепости Гонур 1 (рис. 9 и 10). На одной её плоскости (рис. 9, а-г) изображён скорпион; спереди на голове чётко выделены круглыми бусинками два глаза. Четыре пары ног аккуратно сложены вместе на спине, причём передние ноги заканчиваются раздвоенными клешнями, маленький хвост загнут в сторону. На другой стороне амулета выгравировано не совсем понятное изображение в виде четырёх пар длинных дуг (рис. 10, а-г), причём две внешние пары дуг имеют дополнительную проработку мелкими, но глубокими пунсонами.

Два амулета с Гонур 1 украшены растительным орнаментом. Один из них — №6 (рис. 11 и 12) выточен из зеленоватого камня, почти квадратной формы (1,7×1,6×0,8 см), плоский в сечении и имеет два сквозных отверстия в противолежащих углах. Отверстия высверлены прямо перпендикулярно друг другу, что объясняется, возможно хрупкостью материала, легко ломающегося при прямом угловом сверлении. С обеих сторон на этом изделии выгравированы ветки, по-видимому изображающие саксаул. На одной стороне такая веточка передана прямыми линиями (рис. 11, а-г). На другой как бы усеяна иголочками (рис. 12, а-г); не исключено, что подобным приёмом подчёркнуты разные виды этого типичного пустынного растения равнин Средней Азии.

(51/52)

Рис. 7. Гонур 1. Печать №4
с изображением драконов.

(Открыть Рис. 7 в новом окне)

Вторая печать-амулет №7 (1,8×1,7×0,7 см) изготовлена из чёрного статита [стеатита], имеет квадратную форму, чечевицевидную в разрезе, со сквозным отверстием для подвешивания (рис. 13 и 14). Рисунки, выгравированные на обеих сторонах, не совсем понятны. Не исключено, что на одной плоскости изображено какое-то растение (рис. 13, а-г), а на другой зубчатая раковина — древнейший символ плодородия (рис. 14, а-г).

С Аучин 1 происходит прямоугольная печать-амулет №8 из тёмно-зелёного камня. Одна её сторона украшена пересекающимися прямыми линиями, заключёнными в ободок из мелких насечек. На другой стороне между пересекающимися линиями вписаны треугольники из насечек.

Единственный образец (№9), найденный не на поверхности, а в погребении на Аучин 1, где он находился под челюстью, изготовлен из тёмно-красного камня и так сильно потёрт, что орнамент читается с трудом. На лучше сохранившейся стороне, возможно изображена ладья и стоящий на ней человек (?) с расставленными руками, на другой стороне рисунок практически не читается.

Наконец, с поверхности того же поселения Аучин 1 происходят одна круглая и вторая прямоугольная печати со сквозными отверстиями в центре. На одной стороне круглой печати — №10 (рис. 15, а, б) изображены два кружка, на другой (рис. 15, в, г) извивающаяся змея. На прямо-

(52/53)

Рис. 8. Оборотная сторона печати №4
с изображением летящего орла.

(Открыть Рис. 8 в новом окне)

угольной печати №11, как с одной стороны (рис. 16, а, б), так и с другой (рис. 16, в, г) возможно, выгравированы рисунки растений.

Такова немногочисленная, но, безусловно, оригинальная коллекция печатей-амулетов из дельты Мургаба, занимающих особое место на фоне известной глиптики Южного Туркменистана. Правда, почти все изображения на них могут найти формальные параллели на местной расписной керамике эпохи энеолита. Причём, и это важно подчеркнуть, преимущественные аналогии даёт расписная керамика «карадепинского стиля», сложившаяся под несомненным влиянием керамического искусства древнего Ирана. Налицо вполне показательная перекличка основных персонажей на печатях-амулетах в расписной керамике, однако генетической связи между ними на южнотуркменистанском материале не устанавливается. В самом деле, на смену рисункам барсов, козлов, птиц (и в том числе орлов), людей, быков (или коров) и змеи на посуде времени Намазга III приходит преимущественно чисто геометрический орнамент (периода Намазга IV), который в свою очередь полностью исчезает на керамике эпохи бронзы (периоды Намазга V-VI). Таким образом, между рисунками на мургабских амулетах и расписной керамике лежит отрезок времени свыше 1000 лет, что, конечно, не исключает существование в этот период антропо-зоо-фитоморфных изображений на некерамических изделиях, и в частности на металлических печатях эпохи развитой бронзы. Сказанное даёт основание обратиться к Древнему Востоку, где во II тысячелетии до н.э., с точки зрения развития глиптики, можно выделить всего несколько зон

(53/54)

(54/55)

(55/56)

Так, в Месопотамии преимущественно распространены печати-цилиндры, [5] на индийском субконтиненте характерны печати хараппской цивилизации, [6] на большей части Ирана, Туркменистана и Афганистана перегородчатые печати-штампы. [7] Как бы промежуточное положение между этими тремя огромными регионами занимает глиптика Сузианы и Южного Ирана. [8] В ещё большей степени это относится к печатям Персидского залива, [9] своеобразная форма которых и особенно рисунки отражают как местные, так и внешние влияния от Месопотамии до долины Инда, выразившиеся в сложении этих печатей. [10]

Сравнение мургабских печатей-амулетов с переднеазиатскими показывает в целом независимый путь происхождения первых, но не без влияния глиптики сопредельных стран. Так, рисунки животных, птиц, рептилий в той или иной степени практически известны в пределах Древнего

Востока, что обусловлено было общим типом древнего хозяйства и экологии.

Вместе с тем отдельные стилистические и даже иконографические мотивы мургабских амулетов весьма выразительно перекликаются с глиптикой выделенных зон, что, бесспорно, предполагает культурные влияния. В первую очередь это относится к амулету со сценой борьбы героя с животными. Сам по себе это весьма распространённый сюжет героического цикла, хорошо известный историкам религии, применительно к древности лучше всего известен по шумерскому эпосу о Гильгамеше и его друге Энкиду. Оба этих персонажа нашли своё отражение на многочисленных месопотамских печатях-цилиндрах, где Гильгамеш нередко изображён в виде обнажённого человека с поясом, концы которого опускаются вниз по бедру, рогатая голова и борода дополняют его общий образ. [11] Часто фигура человека, как и лицо, изображена анфас, в то время как ноги повёрнуты в профиль. [12] Обычно такой герой борется со львами или рогатыми животными, стоящими на задних ногах, причём в тех случаях, когда изображены дикие быки, это может отражать эламитскую версию эпоса. [13]

(57/58)

(58/59)

Как видно, изображение на мургабском амулете до деталей отвечает всем требованиям, предъявляемым к классическим изображениям Гильгамеша месопотамской глиптики. Однако думается, что точнее будет говорить не столько о месопотамской, сколько об иранской иконографии в изображении этого героя. Так, считается, что хотя иконографический образ Гильгамеша мог быть привнесён в Сузиану племенами урукской культуры, тем не менее это «божество» по происхождению своему остаётся глубоко иранским, особенно в тех случаях, когда вместе с ним изображены змеи. Последнее обстоятельство указывает, что это наиболее раннее антропоморфное божество господствует над миром животных и обладает хтоническим могуществом. [14] Более того, в отличие от Месопотамии в Сузиане мотив героя-победителя существует ещё в протоурбанистический период [15] и доживает до ахеменидского времени. [16] Все сказанное даёт основание сближать мургабский экземпляр с эламской глиптикой, причём замена львов поверженными головой вниз быками скорее всего указывает на местную переработку традиционной месопотамской иконографии, как это предполагается, например, для долины Инда, где вместо львов изображены тигры. [17] Правда, имеется и иное мнение — о независимом характере существования этой темы в обеих цивилизациях, [18] однако Д. Касперс убедительно показала вполне вероятное распространение этого сюжета с запада в восточном направлении. [19]

Однако рассматриваемый образ ближе всего соответствует тому периоду аккадской глиптики, когда мотив героя, защищающего животных, заменяется темой борьбы могучего антропоморфного героя с этими животными, т.е. меняется само содержание изображения (А. Мортгант, Н.Д. Флиттнер, В.К. Афанасьева). Анализ отдельных сцен аккадских печатей показал возможность сопоставления с эпосом о Гильгамеше, и иногда описание в тексте очень близко совпадает со сценой изображений на печати. [20]

Очевидно, что мургабская печать может быть отнесена к памятникам сфрагистики, связанным с культом героя или «хозяина животных», которые независимо возникали у многих народов; однако рассматриваемый иконографический образ, безусловно, навеян месопотамо-эламской глиптикой. И, возможно, не случайно на оборотной стороне этой печати изображена мощная фигура быка в спокойной позе, несмотря на то, что со всех сторон его атакуют хищные звери. Этот сюжет достаточно близко перекликается с аналогичными персонажами одной шумерской поэмы, но опять-таки, и это важно отметить, относящейся к героическому циклу сказаний. Но и в таком случае это не просто графическая иллюстрация общеизвестной поэмы, а творческая переработка с учетом глубоко местных, традиционных мифов, свидетельством чего являются рисунки змей, постоянно присутствующие и на наших амулетах.

Печати героического цикла предполагают существование и определённого «героического периода» в истории создавших их племён, когда основной политической единицей являются мелкие княжества во главе с князьями, при которых имеется военная дружина и послушный народный совет. Историки религии утверждают, что именно в таких ситуациях возникают культы антропоморфных божеств, засвидетельствованные в Шумере, Греции и Индии. Не исключено, что до известной степени близкое социальное устройство существовало и в бассейне Мургаба, где четко выделяются

(59/60)

несколько ирригационных оазисов со своими собственными столичными центрами (Гонур 1, Тоголок 1 и др.).

Не менее показательные аналогии обнаруживает и ромбической формы амулет (рис. 7, 8), которому как по форме, так и отчасти по рисункам мне известны аналогии ещё только в двух случаях.

Одна такая ромбическая печать с рисунком орла и креста происходит из Хараппы, [21] где она имеет, однако, не местное, а западное происхождение. [22] Мотив орла уникален в искусстве долин Инда, в то время как рисунок креста известен был здесь много шире, что лишний раз подчёркивает близость её к южнотуркменистанскому образцу. Со своей стороны и мургабский экземпляр сохранил рисунок в виде «гадючьего узла» или плетёнки, составленной кусающимися драконами, мотив, находящий преимущественные аналогии в гравировке сплетённых змей на одной культовой плите из Элама. [23] Ещё более показательное сходство обнаруживают переплетённые, а главное рогатые, драконы в глиптике Гияна; [24] сходные (хотя и в меньшей степени) мотивы известны в Месопотамии, [25] причём на одном цилиндре выгравирована плетёнка из двух змей. [26] Представляется, что в месопотамском искусстве решительно преобладают рисунки пары переплетённых, но сильно вытянутых змей, [27] которые могут символизировать ритуал «священного брака» (Ван Бурен) или всеобщее плодородие (Франкфорт), но буквально в единичных образцах представлены изображения «гадючьего узла». Думается, что этот специфический рисунок присущ был скорее иранскому, чем чисто месопотамскому искусству; в таком случае мургабское изображение (на котором по существу выгравированы всё те же два змея, но с четырьмя головами), вероятнее всего, иранского происхождения. Считается, что сам по себе рисунок имеет явно магическое значение, так как не имеет ни начала ни конца и в конечном счёте символизирует идею долговечности; драконы здесь как бы пожирают друг друга (мотив опять-таки восходит к той же философской идее извечного круговорота). Вообще же миф, в котором бог грозы преследует и поражает дракона, широко распространён был у индоевропейских народов [28] и засвидетельствован на ассирийских цилиндрах. [29] Не исключено, что рисунок мургабского амулета входил в круг сходных представлений, причём взаимно пожирающие друг друга драконы должны были охранить владельца амулета от превратностей повседневной жизни.

Кроме хараппского и мургабского известен ещё один амулет аналогичной ромбической формы, происходящий из случайных находок в Дашлинском оазисе эпохи бронзы в Северном Афганистане. Хотя точная хронологическая и культурно-историческая принадлежность этой находки не определена, однако думается, что она входит в круг двух описанных выше. Это плоский бронзовый ступенчатый ромб (1,8×1,8×0,2 см), имеющий два сквозных отверстия в противолежащих углах (рис. 17, а-г). На одной стороне его изображено дерево в виде прямого ствола, от которого снизу отходят две ветви с острыми листочками: сверху на ветви то ли опускается, то ли взлетает с них пара птиц с поднятыми крыльями и вытянутыми ногами. Верхушка ствола, возможно пальмы, оформлена в виде кроны с короткими, веерообразными расходящимися ветвями. Мотив «священного дерева» труднее всего поддаётся определению среди других

(60/61)

символов древневосточного искусства. Однако, как например на касситских печатях II тысячелетия до н.э., когда дерево составляет ось композиции, оно изображено весьма реалистично, а на ветви его с двух сторон садится пара птиц, в таких случаях — это символ «священного дерева». [30]

В. Вард предполагает, что рисунок «священного дерева» символизирует не просто плодородие, а дерево, дарующее счастье, т.е. фортуну. Представляется вполне правомерным привлечение им данных Авесты, где упоминается дерево, на котором собраны семена всех растений мира. Сидящая на дереве птица обдирает ветви, тогда как другая птица собирает упавшие семена, несёт в небо, где они, смешавшись с дождём, падают на землю и производят новые растения. Думается, что приведённые данные могут быть сопоставлены с изображением на североафганском амулете. Скорпион в свою очередь идентифицируется с богиней Ишкар (а последняя — с Венерой) касситского пантеона и упоминается в астрологических текстах.

Центральную часть второй стороны амулета (рис. 18) занимает фигура двугорбого быка в профиль; мелкие детали на голове читаются плохо, но, видимо, передают украшение и, возможно, причёску. С особой тщательностью проработана плавно изогнутая шея, здесь же изображён обнажённый ребёнок, держащий за повод верблюда. Тонкая моделировка всего изображения документируется напряжённой мускулатурой тела живот-

ного, как бы остановленного в своём движение вперёд туго натянутым поводом. Показательно, что мотив верблюда практически отсутствует в глиптике Месопотамии и долины Инда, зато в Иране известен в рисунках на посуде Сиалк III, в Туркменистане в многочисленных терракотах конца III тысячелетия до н.э. и, наконец, на амулете из Северного Афганистана II тысячелетия до н.э. Более того, и позднее это животное занимает видное место в искусстве ахеменидского Ирана (рельефы персепольского дворца) и Бактрии (на монетах, оттиски на сосудах), [31] что позволяет выделить афгано-ирано-туркменистанский центр в системе Древнего Востока, где в культах и мифах образ верблюда занимал особое место. В этой связи вспомним, что в Авесте верблюд — самое высокочтимое животное, обладающее наибольшей силой и мощью, что предполагает древний культ его. [32] Как видно, североафганский амулет демонстрирует сочетание общеизвестного древневосточного символа «священного дерева» с сугубо местным изображением верблюда, игравшим особую роль у восточноиранских племён.

Возвращаясь к трём описанным выше амулетам, отметим их идентичную ромбическую форму, два сквозных отверстия, наличие рисунков птиц,

(62/63)

что в совокупности может указывать на общий центр сложения подобных изделий.

Но, бесспорно, особый интерес представляет мургабский амулет со сценой нападения драконов на животных (рис. 3 и 4). Мотив дракона достаточно широко представлен в древневосточном искусстве, где он имеет несколько иконографических образов: небольшое тонко изогнутое тело со змеиной головой и короткими ножками (иногда без ног), часто на голове изображены рога или корона. Ближе всего к мургабским драконам стоит рисунок на цилиндре из Асмара, где рогатый дракон имеет длинное слегка изогнутое тело, но без ног; [33] причём в ряде случаев эти фантастические существа стоят вертикально на хвосте, опираясь на короткие ножки. [34]

Здесь же отметим достаточно популярный образ дракона в виде крылатого льва, до определённой степени напоминающий аналогичное изображение на печати-амулете с Дашлы 1 в Северном Афганистане (рис. 19, 2). По мнению Ван Бурен, дракон символизировал плодовитость, вызывал чувство благоговения и не был враждебен людям. Однако по материалам мургабских печей создаётся впечатление, что в противоположность змеям драконы олицетворяют собой резко отрицательные силы. В самом деле, судя по нашему амулету, главная идея здесь заключена в борьбе доброго (животное) и злого (драконы) начала, но с некоторыми вариантами, когда спокойно стоящий бык олицетворяет собой абсолютное пренебрежение к этим фантастическим существам, и наоборот, испуганная антилопа в паническом ужасе пытается освободиться от преследователей. В этой связи отметим, что бык играет большую роль в мифологии древних арийцев: в Авесте он — первое творение Ахура Мазды, в Ригведе — символ огня; и, видимо, не случайно бог войны Индра неоднократно упоминается в связи с его борьбой с драконом. Особенно интересен один гимн Ригведы, где Индра, «разъярённый как бык» убивает дракона, [35] что до определённой степени перекликается с изображением быка и атакующих его драконов на мургабском амулете. Создаётся впечатление, что в противоположность испуганной антилопе бык на рассматриваемом амулете символизирует положительное начало, неподвластное злу, которое олицетворяет дракон.

Кроме драконов на мургабских амулетах устойчиво повторяется тема змей, либо сопровождающих фигуру человека (рис. 1), но чаще прильнувших к задним ногам животных (рис. 2-[3]-4). Это, безусловно, генеральная идея, прослеживаемая на всех амулетах с рисунками животных, что особенно чётко и недвусмысленно отражено на амулете с изображением тигра-самца (рис. 5). Змеи, скользящие между людьми или животными, — излюбленный и популярный сюжет древневосточной глиптики по крайней мере с постубейдского времени, [36] но почти полностью отсутствующий в искусстве хараппской цивилизации, где известны лишь единичные изображения кобр. Но и в системе древневосточного искусства подобные сюжеты распределяются неравномерно: змеи в сочетании с животными решительно преобладают в иранском, точнее сузиано-гияновском ареале, где устойчиво повторяется тема — животное и змея, тянущаяся к его телу. [37]

(63/64)

В связи с этим было высказано мнение, что муфлон и змея были священными животными уже у первых обитателей Ирана и Сузианы. [38] Более того, в системе древневосточной глиптики лишь в иранском мире мы встречаем сцены, сближающиеся с рисунками мургабских печатей. Имеется в виду сиалковское изображение козла со змеёй, прильнувшей к его животу, [39] определяемое как змея, сосущая молоко у козочки. [40]

Со своей стороны отметим одновременные с сиалковским изображением рисунки свернувшихся в кольца змей, тянущихся к задним ногам козлов на расписной керамике Гиссара. [41] Думается, что гиссаро-сиалковские рисунки, хотя и в общей форме, но генетически предшествуют изображениям змей и животных на мургабских печатях-амулетах. Однако налицо усложнение семантической направленности этих сходных композиций — наряду со змеями уже появляются драконы, а главное (когда это можно установить), всегда изображены животные-самцы. Хотя отношение к змеям всегда было двойственное, [42] всё же представляется, что на мургабских печатях они в противоположность драконам выступают как положительное начало. В самом деле, общинники древнеземледельческого мира сразу выделили змею как существо, которое исчезает, уползая в земляную нору или соскальзывая в воду, и затем вновь появляется из земли и воды. Отсюда легко возникают поверья, что змеи связаны с секретными силами воды, которая в свою очередь идёт из подземного мира, так что в конечном счёте змея становится хтоническим существом, благословляющим плодородие в целом и культурные растения в особенности (Ван Бурен). Змея сбрасывает кожу, и это многими отсталыми народами объясняется как свидетельство возвращения молодости и продления жизни (Фрезер). Показательные близкие верования североамериканских индейцев, считающих, что змей — бог моря и подземного мира иногда появляется в виде каноэ и приносит счастье увидевшим его.

Но имеется ещё один аспект — сексуальный, засвидетельствованный ранней глиптикой Гавры [43] и особенно недвусмысленной сценой на одном сосуде из Мари, [44] так что высказано мнение о фаллическом символизме змеи, но опять-таки как носительницы идеи плодородия. [45] Думается, что в основе своей к этому кругу представлений в равной мере относятся как гиссаро-сиалковские, так и мургабские изображения сосущих змей, причём хронологический приоритет иранских рисунков не является случайным. Думается, что в конечном счёте, отталкиваясь от таких сравнительно простых рисунков расписной керамики, складываются и прочно устанавливаются сюжеты, которые мы знаем по мургабской глиптике. Здесь же отметим, что на явно ритуальном сосуде с Тоголок 1 также имеются налепные змеи, которые, извиваясь, поднимаются от дна и заканчиваются

Рис. 19. Дашлы 1 и 6. 1 — каменная призматическая печать №13 с изображением скорпионов и оттиск с неё; 2 — каменная печать №14 с изображением крылатого льва и оттиск с неё; 3 — оборотная часть той же печати с зооморфным изображением и оттиск с неё; 4 — печать №15 с изображением птицы и её оттиск; 5 — та же печать с оборотной стороны; 6 — печать №16 с Дашлы 6 и её оттиск.

(Открыть Рис. 19 в новом окне)

(64/65)

[ Рис. 19. ]

(65/66)

у животов скульптурных животных, идущих по венчику сосуда, налицо прочно устоявшийся ритуально-мифологический мотив, находящий своё отражение во многих видах культовых изделий местных племён.

В настоящее время ещё слишком мало данных для раскрытия семантики этих изображений на мургабских амулетах. Тем не менее в общей форме можно допустить, что рептилии пытаются похитить какие-то могущественные, возможно, сверхъестественные силы, которые присущи этим животным. В этой связи можно вспомнить авестийскую традицию, согласно которой из тела и семени быка возникли растения и животные. Правда, на наших амулетах помимо быков изображены и тигры и антилопа, но во всех случаях наличествует тема приобретения (похищения) живительного семени как символа сверхъестественных сил, связанных в конечном счёте с плодородием в его хтоническом аспекте.

С идеей всеобщей плодовитости, по-видимому, связано и изображение скорпиона (рис. 9), которое сопровождает эротические сцены на месопотамских печатях, [46] что предполагает связь скорпиона с человеческой плодовитостью. Со своей стороны отметим известное изображение скорпионов в Иране как на севере, [47] так и юге [48] и полное отсутствие их в искусстве долины Инда [49] и первое появление в Туркменистане, но лишь на мургабских печатях. В последнее время рисунок скорпиона, выгравированный на амулете трёхгранной формы (рис. 19, 1) обнаружен на поселении Дашлы 1, причём в данном случае особого интереса заслуживает сама специфическая форма трёхгранной призмы, известной ещё лишь в Анау. [50] Показательно, что печати такой формы неизвестны ни в Эламе, ни в Месопотамии, так что пока распространение их ограничивается афгано-туркменистанским географическим ареалом с вполне вероятным включением в будущем и районов древнего Ирана.

Наконец, имеются амулеты, сохранившие рисунки предположительно саксаула (рис. 11 и 12), этого типичного, если не сказать единственного, вида растения, зелёные ветки которого символизируют собой продолжение жизни среди мёртвого выжженного ландшафта пустыни. У туркмен до сих пор существует поговорка, адресованная бездетным родителям: «Пусть у Вас будет так много сыновей, как саксаула в песках», причём в случае рождения первенца его нарекают одним из нескольких названий разновидностей саксаула (черкез, гандым, аджар, сазак, сузен). В данном случае налицо аспект плодовитости, и если допустить, что одинаковые географические условия могут определять сходный образ жизни (представлений, верований), то можно предполагать близкое семантическое значение фитоморфных изображений на этих амулетах.

Таковы предварительные выводы, касающиеся печатей-амулетов, бытовавших у местных племён в эпоху поздней бронзы. Обнаруживая вполне определённые стилистические и иконографические параллели в древневосточной глиптике, в целом печати-амулеты мургабского стиля не находят себе пока прямых аналогов. Некоторым исключением являются печати культуры Джукар из долины Инда. Происхождение этой постхараппской культуры во многом ещё неясно, и одни авторы определяют её как хотя и выродившуюся, но позднехараппскую (В. Фаирсервис, Ж. Касаль),

(66/67)

а другие — как совершенно новую пришлую культуру (С. Пиггот, К. Дикшит). Но независимо от этого, все авторы единодушны в том, что печати культуры Джукар резко отличны от собственно хараппских и имеют западное происхождение. [51] Наиболее полная и представительная коллекция этих печатей происходит с холма Чанху-Даро II из слоёв культуры Джукар. Эти печати-амулеты, глиняные или каменные, круглой или овальной формы со сквозным отверстием или петелькой с тыльной стороны; на одной или на обеих плоскостях выгравированы изображения по преимуществу в виде простых геометрических рисунков, реже животных. [52] По Е. Маккею, печати-амулеты культуры Джукар ближе всего напоминают архаические эламские, которые, однако, по крайней мере на 1000 лет древнее их; с другой стороны, как по форме, так и рисункам перекликаются они и с так называемыми хеттскими печатями. Далее предполагается, что в эламском искусстве могло произойти воскрешение древних форм и рисунков на печатях, которые, вероятнее всего, имеют западное происхождение, причём из этого же источника могут происходить печати культуры Джукар. [53]

Если сравнить мургабские и чанхударовские печати-амулеты, то между ними нельзя найти прямые аналогии, но косвенные данные могут свидетельствовать об их общем происхождении. Отметим, что среди других находок из дельты Мургаба имеются каменные и керамические печати с ручками на обороте круглой, квадратной и прямоугольной форм и простыми геометрическими орнаментами, достаточно близкие аналогичным из Чанху-Даро. [54] С другой стороны, амулеты без ручек и с отверстиями для шнурка для этого времени известны лишь в долине Инда, Южном Туркменистане, Северном Афганистане и Сузиане. Отметим и сходные индийские рисунки, как, например, «плетёнки»; этот мотив настолько редок, что Е. Маккей без колебания определил амулет с подобным изображением как импорт из Сузианы. [55] Следует особо отметить индийский амулет [56] с изображением птицы похожей на орла, [57] близкое соответствие которому (как по общей форме, так и по двустороннему рисунку) имеется в Северном Афганистане (рис. 19, 4). Рисунки птиц на обоих этих амулетах выполнены предельно схематично, так что отдельные детали (лапки?) читаются с трудом. На афганской печатке показателен рисунок змеи в поле, за головой птицы; хотя подобного изображения нет на этом индийском экземпляре, общая трактовка орлоподобной птицы такова, что Е. Маккей определил её как рисунок трёх змей. [58] Змеи под крыльями орла изображены на амулете из Хараппы, [59] что весьма показательно в плане выявления общих иконографических параллелей глиптики долины Инда, Туркмении и Афганистана в конце II тысячелетия до н.э.

Итак, можно считать установленным, что как печати культуры Джукар, так и печати мургабского стиля и примыкающие к ним североафганские печати имеют западное происхождение с предположительным центром в Сузиане. Менее ясны параллели с так называемой хеттской глиптикой северной Сирии, где в III тысячелетии до н.э. распространяются цилиндры месопотамского типа и лишь позднее печати-амулеты с местными изображениями, [60] находящими параллели в индо-афгано-туркменистанских. Думается, что параллели эти носят больше формальный характер и скорее

(67/68)

отражают одинаковую, но независимую стадию развития глиптики, которая везде в древневосточном мире начинается с так называемых пуговичных печатей. Но как было показано выше, рассматриваемые печати-амулеты как долины Инда, так и дельты Мургаба резко отличны от местных предшествующего времени, что было связано с распространением новых племён (археологический комплекс Намазга VI) из одного общего, вероятнее всего древнеиранского центра. [61]

Не останавливаясь на чисто археологических доказательствах, отметим, что и в долине Инда [62] и в Южном Туркменистане [63] вместе с распространением новых типов печатей полностью прекращается практика изготовления антропоморфной пластики, что, бесспорно, свидетельствует об изменениях в идеологических представлениях местного населения. Заметим, что многие авторы видят в носителях джукарской культуры приход новых индоевропейских племён на индийский субконтинент, причём одним из важных доказательств арийского нашествия являются печати с Чанху-Даро. [64] Без новых письменных данных вопрос «арийского нашествия» ещё долго будет оставаться остро дискуссионным, и, конечно, появление новых типов печатей, булавок и проушных топоров никак не решает всей проблемы.

Выше мы пытались показать, что мургабские печати в целом связаны с культом плодородия, и в таком случае налицо лишь замена культовой обрядности при сохранении общих представлений. В этой связи интересно, что к крепости Гонур 1 примыкает обширный бугор, представляющий собой сплошной мощный зольник, идущий от самого материка. Не исключено, что это «жертвенное место», отражающее распространение новых форм культовой обрядности, с которыми связаны были печати-амулеты мургабского стиля. Наряду с ними, и это следует специально отметить, были распространены каменные и особенно металлические перегородчатые печати, имевшие явно «светский» характер и принадлежавшие в основном купцам-тамкарам.

V.I. Sarianidi

Cachets — amulettes de style mourgabien.

Résumé.

Des études archéologiques dans l’ancienne Marghiane (Turkménie) ont révélé une petite collection de cachets-amulettes de pierre, datant de la deuxième moitié du IIème milliénaire av. n. ère, sur lesquels sont gravées des figures d’hommes, d’animaux, d’oiseaux, de reptiles et de plantes, formant assez souvent des compositions laconiques mais présentant un sens complet. Des scènes représentant des animaux avec des serpents qui sucent leur lait, attirent particulièrement l’attention; fréquemment les animaux sont attaqués par des dragens furieux. Le sens possible de telles scènes réside dans l’appropriation violente des semences de vie par les serpents, qui, à leur tour, personnifient l’idée de la fécondité dans son aspect chthonien. En somme, l’idée essentielle des amulettes de Mourgab c’est la lutte du bien (les animaux, et peut-être les serpents) et du mal (les dragons), qui trouve un certain écho dans les récits de l’Avesta et du Rig-véda. Les cachets du type mourgabien constituent, dans leur ensemble, une collection unique parmi les pièces connues de la glyptique antique en Orient. Toutefois, on trouve des répliques stylistiques, et même une fois iconographique (lutte de Gilgamesh contre le taureau), dans la glyptique des pays limitrophes. De plus, cette collection n’est pas d’origine locale, et est due vraisemblablement à la pénétration en direction de l’Ouest d’anciennes tribus venues de l’Iran.

[1] В.И. Сарианиди. Древности низовий Мургаба. АО-1972, М., 1973; его же. Новые открытия в дельте р. Мургаба. АО-1974, М., 1975.

[2] J. Marshall. Mohenjo Daro and the Indus Civilization. London, 1931, p. 379.

[3] H. Frankfort. Cylinder Seals. London, 1939, p. 5.

[4] Определение проведено в Минералогическом музее АН СССР.

[5] Р. Amiet. La Gliptique Mesopotamienne Archaïque. Paris, 1958; H. Frankfort. Суlinder Seals. London, 1939.

[6] J. Marshall. Mohenjo Daro and the Indus Civilization. London, 1931; Iren Gajjar. Ancient Indian Art and the West. Bombay, 1971.

[7] S. Piggett. Dating the Hissar Sequence — the Indian Evidence. Antiquity, XVII, 1943, p. 179.

[8] P. Amiet. Elam. Paris, 1966; С.С. Lamberg-Karlovsky, M. Tosi. Shahri Sokhta and Tepe Jahja: Tracks on the Earliest History of the Iranian Plateau. East and West, 21, 1973.

[9] S.R. Rao. А «Persian Gulf» scale from Lothal. «Antiquity», XXXVII, 1963, p. 96. G. Bibby. Arabian Gulf Archaeology, KUML, 1966, fig. 4.

[10] E. Porada. Remarks on Seals found in the Gulf States in Some Results of the third International Conference on Asian Archaeology in Bahrain. Artibus Asiae, vol. XXXIII, 4, p. 331-337.

[11] H. Frankfort. Cylinder Seals, p. X, XI, XIII, XIV.

[12] E.D. Caspers. Some Motifs as evidence for Maritime contact Between Sumer and the Indus Valley. Persica, V, 1970-1971, p. 111.

[13] M.F. Williams. The Collection of Western Asiatic Seals in the Haskell Oriental Museum. The American Journal of Semitic Languages and Literatures, XLIV, 4, Chicago, 1928, p. 233.

[14] P. Amiet. La Glyptique Mesopotamienne Archaïque. Paris, 1958, p. 72, 73.

[15] Idem. Elam. Paris, 1966, p. 58; E.D. Caspers. Some motifs..., p. 111.

[16] E. Porada. The Collection of the Pierpont Morgan Library. New York, 1948, pl. CXXIV, №824, 825.

[17] E. Mackay. Early Indus Civilization. London, 1948, p. 67.

[18] M. Wheeler. The Indus Civilization. Cambridge, 1968, p. 135.

[19] E.D. Caspares. Some motifs..., p. 112.

[20] В.К. Афанасьева. Мифология и эпос в шумеро-аккадской глиптике. Автореф. канд. дис., Л., 1965, стр. 14.

[21] М.С. Vats. Excavations at Harappa. Calcutta, 1940.

[22] M. Wheller. The Indus Civilization, p. 103.

[23] P. Amiet. Elam, p. 173, pl. 124.

[24] Idem. La Glyptique Mesopotamienne, pl. 7, №148.

[25] L. Legrain. Ur Excavations. III, Oxford, 1963, pl. 29.

[26] E. Douglas Van Buren. Symbols of the Gods in Mesopotamien Art. Roma, 1945, p. 40.

[27] P. Amiet. La Glyptique..., p. 134, 135.

[28] В.В. Иванов, В.Н. Топоров. Исследования в области славянских древностей. М., 1974.

[29] P. Amiet. Un Vase Ritual Iranien Syria, LXII, fasc. 3, 4, 1965, p. 243.

[30] F. Van Baren Symbols of the Gods..., p. 25.

[31] M.M. Дьяконов. Археологические работы в нижнем течении реки Кафирниган. МИА, 37, 1953.

[32] Более подробно см. Е.Е. Кузьмина. Древнейшая фигурка верблюда из Оренбургской области и проблема доместикации бактрианов. СА, 1963, 2, стр. 43.

[33] Е. Van Buren. The Dragon in Ancient Mesopotamia. Orientalia, vol. 15, fasc. 1-2. Roma, 1946, pl. II, fig. 10.

[34] Ibid, pl. I, fig. 4.

[35] Ригведа. Избранные гимны. M., 1972, стр. 111.

[36] P. Amiet. La Glyptique Mesopotamienne Archaïque. Paris, — 1958; H. Frankfort. Cylinder Seals; E. Donglas Van Buren. Entwined Serpents, Archiv für Orientforschung, Bd 10. Berlin, 1935-1936, p. 54-56; Andre Parrot. Glyptique Mesopotamienne. Paris, 1954; G. Contenau. La Glyptique Syro-Hittite. Paris, 1922.

[37] P. Amiet. La Glyptique..., pl. 4, №95, 98; P. Amiet. Elam.., p. 270, fig. 200; ср. также M. Tosi, R. Wardak. The Fulloh Hoard: A New Find from Bronze Age Afganistan. East and West, 22, Rome, 1972, p. 9-17.

[38] P. Amiet. Elam..., p. 28.

[39] R. Ghirshman. Fouilles de Sialk. Paris, 1938, vol. I, Pl. LXV, No. 121.

[40] P. Amiet. La Glyptique..., p. 134.

[41] E. Schmidt. Excavations at Tepe Hissar. Philadelphia, 1937, pl. V.

[42] П.М. Кожин, В.И. Сарианиди. Змея в культовой символике анауских племён. Сб. «История, археология и этнография Средней Азии». М., 1968, стр. 35-40.

[43] А. Тоbber. Excavations at Tepe Gawra, vol. II, pl. CLXVIII, 87; pl. LVIII, 41.

[44] A. Parrot. Les Fouilles de Mari. Syria, v. XXX, 1953, p. 203, fig. 4.

[45] P. Amiet. La Glyptique..., p. 134.

[46] L. Legrain. Ur Excavations. Oxforg[Oxford], 1963, vol. III, pl. 18, p. 48-50.

[47] H. Schmidt. Excavations st [at] Tepe Hissar..., fig. 118, H-2698.

[48] С.С. Lamberg-Carlovsky, M. Tosi. Shahr-i-Sokhta and Tepe Jahja..., fig. 1 и fig. 121.

[49] M. Wheller. The Indus Civilization..., p. 103.

[50] R. Pumpelly. Explorations in Turkestan. Washington, 1908, p. 169, №400. Близкая форма известна ещё в глиптике Крита и среди так называемых хеттских печатей, однако сходство это считается чисто формальным. Ср. Е. Schmidt. Archaeological Excavations in Anau and Old Merv, in P. Pumpelly, Explorations..., p. 182. Отметим три керамические и фаянсовые трёхгранные призмы, определяемые как оттиски, но с типичными индийскими мотивами хараппской цивилизации (J. Marshall. Mohenjo Daro..., pl. CXVIII, 9, 10, 12).

[51] К.N. Dikshit. Harappa culture and its oftermath [aftermath], Archeocivilization. 3, 4, Paris, 1967, p. 28-29.

[52] E. Mackay. Chanhu-Daro Excavations. New Haven, 1943, p. 140-144, pl. XLIX, L.

[53] E. Mackay. Chanhu-Daro..., p. 144.

[54] E. Mackay. Chanhu-Daro..., pl. XLIX, 6, 14, 15.

[55] E. Mackay. Chanhu-Daro..., p. 144, pl. L, 4.

[56] Ibid., pl. L, 15 u 15a.

[57] M. Wheller. The Indus Civilization..., p. 103.

[58] E. Mackay. Chanhu-Daro..., p. 142.

[59] M. Wheller. The Indus Civilization..., p. 103.

[60] D.G. Hogarth. Hittite Seals. Oxford, 1930, p. 103.

[61] В.И. Сарианиди. Бактрия в эпоху бронзы. СА, 1974, 4.

[62] E. Mackay. Chanhu-Daro..., p. 151.

[63] В. Массон, В. Сарианиди. Среднеазиатская терракота эпохи бронзы. М., 1973.

[64] R. Heine-Geldern. The Coming of the Aryans and the end of the Harappa Civilization. Man, October, 1956, v. LVI, p. 138.

наверх