И.В. Пьянков
О погребальном обряде бактрийцев.
Когда говорят о погребальном обряде бактрийцев, то всегда цитируют известное сообщение Страбона (XI, 11, 3): «В древности согдийцы и бактрийцы не очень отличались от кочевников по образу жизни и обычаям, хотя у бактрийцев они были немного мягче. Однако и о последних Онесикрит и ему подобные не говорят ничего похвального; [сообщают,] что тех, кто стали беспомощными из-за старости и болезни, они бросают живыми на съедение собакам, нарочно содержимым для этого, которых на своем родном языке называют «погребателями» (ένταφιασταί); что за стенами главного города бактрийцев земля выглядит чистой, а внутри бóльшая часть [пространства] полна человеческих костей; что Александр уничтожил этот обычай... [Обычай] бактрийцев много более [чем обычай каспиев] подобен скифскому, и если было такое, достойное отвращения, тогда, когда Александр застал эти [обычаи]...».
Но детальному источниковедческому анализу это сообщение, насколько мне известно, не подвергалось. Что же можно сказать о нём именно в источниковедческом плане? Прежде всего, несомненно, что цитированное сообщение действительно восходит к Онесикриту (fr. 5 изд. Ф. Якоби; fr. 6 изд. К. Мюллера). Онесикрит, философ-киник сопровождал Александра Македонского в его восточном походе и выполнял разные поручения царя, в том числе и философского характера: например, беседовал с индийскими гимнософистами (с помощью нескольких переводчиков) [Нахов 1981: 138-141]. Нельзя точно определить, когда Онесикрит присоединился к войскам Александра [Brown 1949: 7], но нет никаких оснований предполагать [Tarn 1948: 13], что это произошло уже после того, как Александр покинул Бактрию. Сочинение Онесикрита посвящено «пайдейе» Александра — подобно тому, как одно из сочинений Ксенофонта, которому Онесикрит подражал, имело дело с «пайдейей» Кира. Это был апологетический «энкомий» Александру, где последний выведен как цивилизатор варваров — в таком контексте и нужно понимать цитированный отрывок [Brown 1949: 69, 70]. Действительно, в нём отмечены, наряду с жестокостью варваров, именно те стороны их погребального обряда, которые кардинально противоречили греческим нормам. Но Онесикрит выступает в своём сочинении и как просто любознательный наблюдатель, с интересом описывающий природу и обычаи стран, в которых он побывал. Писать своё сочинение он начал, возможно, ещё при жизни Александра, а закончил при царе Лисимахе, может быть, около 305 г. до н.э. [Brown 1949: 5-7].
Заимствовал ли Страбон это сообщение у Онесикрита прямо, или же он сделал это через посредника? Имеется ряд признаков, свидетельствующих в пользу второго предположения. Посредником в данном случае должен быть Посидоний — один из главных авторитетов и источников Страбона. В цитированном пассаже обращает на себя внимание то, что начинается оно с общей характеристики согдийцев и бактрийцев, образ жизни которых сближается с кочевническим, причём нравы бактрийцев без объяснений называются более мягкими, а далее погребальный обычай бактрийцев прямо именуется «более скифским» (Σκυθικώτερον), чем у каспиев, хотя подобный обычай у скифов не известен. Всё это будет понятно, если учесть, что Страбон здесь оперирует материалами Посидония, долженствующими проиллюстрировать теорию последнего о зависимости образа жизни и обычаев народа от его широтного положения, а также о возможном влиянии того или иного народа на своих соседей по долготе. Поэтому согдийцы, обитатели северного, «скифского» пояса — наиболее дики; бактрийцы, непосредственные южные соседи согдийцев, обитатели среднего пояса — немного мягче, хотя их обряд всё же «более скифский», нежели похожий обряд каспиев, восточных соседей бактрийцев [Пьянков 1997: 137]. Все это наводит на мысль, что подобный погребальный обычай был известен и у согдийцев, у которых, по представлению Посидония, бактрийцы и должны были его заимствовать. Действительно, Плутарх (De Alex. Fort. I, 5), сведения которого в данном случае восходят если не прямо к Онесикриту, то к какому-нибудь автору кинического круга [Jacoby 1927: 472], сообщает: «Александр научил согдийцев заботиться об отцах и не убивать их». Здесь опять совершенно явственно проступает онесикритова концепция «пайдейи» Александра.
Сообщение Порфирия (De abstin. IV, 21 = Euseb. PE I, 4, 7], относящееся к рассматриваемой группе источников [Bernard 1985: 32, п. 1], я думаю, тоже восходит к Онесикриту через Посидония, поскольку бактрийцы в нём стоят в ряду диких и жестоких племён скифского и соседнего с ним
(360/361)
пояса [Пьянков 1997: 137]: «И бактрийцы выбрасывали своих стариков живыми на съедение собакам. Стасанор, наместник Александра, желая воспротивиться этому, чуть не был низвергнут».
К иному первоисточнику должны восходить некоторые сообщения Плутарха. Одно из них (De proverb. Alex. I, 10 = Zenob. Cent. 5, 25) таково: «В каждой стране свой закон... Бактрийцы (в тексте (Βακχείριοι) — вероятно, искаженное Βάκτριοι), если не избавятся от болезни, отдают себя на съедение собакам». Другое (Vitios. 3, 499) гласит: «У гирканцев собаки, у бактрийцев птицы поедают мертвецов по закону — так они достигают счастливого конца». Здесь, правда, нет уверенности, что упоминание бактрийцев появилось не по недоразумению. Дело в том, что в аналогичном сообщении Секста Эмпирика (III, 24, 227) говорится: «Гирканцы же дают [мертвецов] в пищу собакам, а некоторые из индийцев — коршунам». Правомерность упоминания «некоторых из индийцев» в данном контексте подтверждается сообщением Страбона (XV, 1, 62), восходящим к Аристобулу: «Мертвецы выбрасываются у них [индийцев страны Таксила] на съедение коршунам». Возможно всё же, что и упоминание бактрийцев в контексте данного сообщения не случайно. Первоисточником этих сообщений, где «некоторые из индийцев» (и бактрийцы?) упоминаются в паре с гирканцами, является Аристобул, другой спутник Александра, побывавший и в Бактрии, и в Индии. Отличием последней группы сообщений является то, что бактрийцы в них отдают себя или своих мертвецов на съедение собакам и птицам добровольно, следуя «закону», и даже чтобы достигнуть «счастливого конца».
Является ли погребальный обряд бактрийцев и их соседей каким-то исключительным, изолированным феноменом или представляет собой частный случай более широко распространённой, этнически обусловленной посмертной обрядности? Я уже пытался дать ответ на этот вопрос в своих предшествующих работах [Пьянков 1995б: 30-33; 1995а: 48, 49], поэтому ограничусь здесь лишь кратким пересказом полученных мною результатов. Обряд «выставления», когда труп выставляли на открытом месте, чтобы собаки или птицы оставили от него лишь голые кости, являлся важнейшим определяющим признаком обширной этнической общности, известной в античных источниках ахеменидского и эллинистического времени как Ариана. Предложено называть её центральноиранской общностью, в отличие от западно- и восточно- (т.е. скифской) иранской, для которых, кстати, указанный обряд совершенно чужд. При этом следует чётко отличать обряд «выставления» от «массагетского» обряда и обряда «кафиров»-нуристанцев, имеющих тоже очень древние, но совсем иные корни. Археологическим соответствием этой общности являются культуры круга Яз I-III.
Основными народами Арианы являлись бактрийцы и согдийцы на севере, арахоты, заранги и ареи (северная часть их области ко времени написания Аристобулом своего сочинения административно вошла в состав Гиркании) на юге. На протяжении первой половины и середины I тыс. до н.э. центральные иранцы активно расселялись во всех направлениях, сохраняя свои обычаи и обрядность. На западе такими выселенцами были маги, укоренившиеся в Мидии в качестве одного из её племён; на севере — хорасмии, носители кюзелигырской культуры и не оставившие по себе памяти в письменных источниках носители чустской культуры; на юге, у берегов Индийского океана — ориты; на востоке, в Северо-Западной Индии, от границ Кашмира до южных склонов Гиндукуша — камбоджи (так индийцы называли всех центральных иранцев), носители культуры «гандхарских погребений» III-IV. Очевидно, в сферу влияния камбоджей должна была входить и страна Таксила. У всех этих народов письменно, археологически или тем и другим способом сразу засвидетельствован обряд «выставления». Отмеченное и античными источниками, и «Авестой» отступление от этого правила в Арахозии относится не к самим арахотам, а к племени дерсеев — по-видимому, индийского происхождения.
Археологически обряд «выставления» фиксируется полным отсутствием могильников и частыми находками в пределах поселений — в мусорных ямах или в развалинах старых строений — отдельных человеческих костей, обглоданных животными. Иногда встречаются скорченные погребения в ямах под полами домов или во дворах. Этими чертами культуры круга Яз I-III резко отличаются от предшествующих культур на той же территории и от соседних культур. Потомки носителей культур этого круга продолжают придерживаться своего погребального обряда и позже, вплоть до распространения ислама, хотя теперь у некоторых из них наблюдается стремление как-то сохранить очищенные кости своих покойников: так появляются оссуарии и мавзолеи. Обзоры археологического материала, содержащего следы обряда «выставления», публиковались неоднократно [см., например: Пьянкова 1998: 214, 215; Древнейшие государства... 1985: 178-457; Grenet 1984: 45-279; Литвинский, Седов 1984: 85-176; 1983: 7-116].
Весьма интересна история этого обряда. Страбон говорит, что бактрийский обычай был уничтожен Александром, а Порфирий — что обычаю пытался воспрепятствовать Стасанор, наместник
(361/362)
Александра. Очевидно, Стасанор, получив приказ от Александра, попробовал исполнить его, хотя и неудачно. Но Стасанор, грек-киприот при жизни Александра был сатрапом зарангов (дрангов) и ареев, и лишь Антипатр сделал его наместником бактрийцев и согдийцев. Возможно, это назначение и было обусловлено неудачными мерами Стасанора, предпринятыми в Дрангиане и Арее и возмутившими местное население. Однако в Бактрии Стасанор уже вряд ли решился на эти меры, так как в связи с событиями 316 г. до н.э. он назван в числе тех сатрапов, которых невозможно было сместить, поскольку «они вели себя по отношению к местному населению хорошо и имели много сторонников» (Diod. XIX, 48, 1).
Тем не менее, несомненно, что греки не могли примириться с обрядом «выставления» — слишком уж радикально он противоречил их воззрениям и нормам. Об этом свидетельствует его дальнейшая история. В греко-бактрийскую эпоху бактрийская знать, сотрудничавшая с греками, хоронила своих покойников по обряду трупоположения в мавзолеях, по-видимому, изобретённых селевкидскими греками [Bernard 1973: 621, 622], поскольку подобных сооружений предшествующих эпох в Средней Азии не обнаружено. Таков дальверзинский мавзолей, где самые ранние погребения совершены по обряду трупоположения, а более поздние, относящиеся к постгреческому времени, представляют собой кучи очищенных костей — свидетельство возвращения к обряду «выставления» [Ртвеладзе 1978: 97-114]. Таковы и другие бактрийские мавзолеи того же типа [Литвинский, Седов 1983: 106], хранившие очищенные кости. Бактрийские же низы продолжали хоронить по-прежнему, оставляя кучи очищенных костей под открытым небом. Свидетельством торжества старого обряда являются кучи костей, обнаруженные французскими археологами в греко-бактрийском городе на месте Ай Ханум, причем на площади уже опустевшего после падения греческой власти театра — символа эллинской культуры [Пьянков 19956: 33]. Поразительно, что таджики, потомки бактрийцев, до сих пор помнят, что существовавший до ислама обычай их предков убивать стариков запретил Искандар, т.е. Александр Македонский [Бабаева 1993: 127].
Почти все без исключения исследователи видят в обряде «выставления» и разных его проявлениях в Средней Азии признаки зороастризма или, по крайней мере, «маздеизма». Многочисленные нестыковки и различия относят за счёт «неортодоксальности», периферийного положения среднеазиатского зороастризма. Сходство зороастрийского похоронного обряда с описанным здесь бактрийским в основных моментах действительно велико. Однако при сравнении этих обрядов следует учитывать обстоятельство, о котором я уже говорил: пророки, стоящие у истоков религий откровения, «выступают обычно как основатели той или иной философско-этической доктрины, они... не вводят новых способов погребения и новых норм семейной жизни. Все это в полной мере относится и к Зороастру, основателю зороастризма». То, чем учение Зороастра было дополнено и превращено в полнокровную религиозную систему, обязано почве, на которой это учение выросло, т.е. культуре иранских народов Арианы [Пьянков 2000: 95, 96]. Это относится и к похоронным обычаям.
Поэтому не древнейший среднеазиатский обряд «выставления» нужно объяснять, исходя из зороастрийской обрядности, а наоборот, истоки этой последней искать в древних среднеазиатских обычаях. Действительно, бактрийский обряд выглядит гораздо более архаичным по сравнению с обрядом, описанным в «Видевдате», «первичным» по отношению к нему 1. [1] Обряд Видевдата является модификацией и идеологическим переосмыслением дозороастрийского обряда «выставления» с позиций учения Зороастра, где всё делится на светлое и тёмное начала, на чистое и нечистое; смерть, безусловно, относится к области скверны.
Некоторые существенные детали обряда «выставления» в бактрийском варианте предстают в их первобытной непосредственности, в варианте «Видевдата» — в рудиментарном и переосмысленном виде. Ритуальное умерщвление одряхлевшего или больного человека, совершаемое у бактрийцев родичами «по закону» ради общего блага, — реальное явление (вопреки сомнениям многих современных учёных), объясняемое первобытными представлениями о том, что дух такого человека, умершего своей смертью, будет опасен для его родственников [Бабаева 1993: 127, 128]. Следы возрастных классов и представлений о предельном возрасте широко распространены в Средней Азии, с ними связан очень древний, дозороастрийский, а затем воспринятый зороастрийцами обычай «прижизненных поминок» [Бабаева 1993: 120-130; Хисматулин, Крюкова 1997: 195-198; Мейтарчиян 2001: 165-167]. В «Видевдате» указания на возрастной предел и ритуальное умерщвление относится в виде пережитка только к грешнику, осквернившему себя перенесением трупа в одиночку [Хисматулин, Крюкова 1997: 198-206].
(362/363)
У бактрийцев собака пожирает испускающего дух человека — несомненный признак первобытного представления о возвращении к тотему [Рапопорт 1971: 26, 27], опять-таки для обеспечения «счастливого конца». В «Видевдате» и у поздних зороастрийцев это действо только имитируется обрядом сагдид, толкуемым однако как необходимость нейтрализовать с помощью собаки оскверняющее влияние смерти [Литвинский, Седов 1984: 166; Мейтарчиян 2001: 116,168]. Пожирают же собаки и птицы лишь выставленный на дахме труп, опять-таки для того, чтобы освободить землю от трупной скверны.
У бактрийцев и других центральных иранцев, судя по археологии, для каких-то категорий покойников существовал особый способ захоронения — скорченные трупоположения в ямах под полом дома и во дворах. В «Видевдате» и у поздних зороастрийцев этот способ превратился во временное захоронение [Хисматулин, Крюкова 1997: 223], допустимое, но чреватое осквернением почвы и дома. Известен эпизод, который ясно свидетельствует о «первичном», дозороастрийском характере представлений бактрийцев о смерти и мёртвом теле, где нет и намёка на страх осквернить священные стихии. Согласно версии Курция Руфа (VII, 5, 40-42) и Диодора (XVII, 83, 9), тело Бесса, которого по приказу Александра должны были казнить в Бактрах (Arr. Anab. III, 30, 5), разрубали на куски и разбрасывали с помощью пращи, не давая садиться на него птицам: их отгонял, стреляя из лука, бактриец Катан (заметим: человек из рода Каты, сына первого последователя Зороастра). С известным нам зороастризмом такие действия совершенно несовместимы, поскольку ими осквернялась священная стихия земли. А стремление Катана отогнать птиц от тела преступного Бесса явно указывает на очень древнее местное представление, независимое от зороастризма, засвидетельствованное ещё для каспиев (Strabo XI, 11, 8), а также — в рудиментарном виде — для современных таджиков [Бабаева 1993: 129], о том, что поглощение птицами тела умершего (или того, что с ним связано) — особо благоприятное для последнего знамение.
О том, что обряд «выставления» у народов Арианы был как-то связан с зороастризмом хотя бы ко времени Александра, можно предполагать только для арахотов, у которых в ахеменидское время существовала своя зороастрийская община [Пьянков 1995: 51, 52].
Конечно, в страны бактрийцев и других центральноиранских народов проникал и собственно зороастрийский погребальный обряд, т.е. обряд, свойственный каноническому зороастризму, выработанному в среде магов (другого зороастрийского канона мы не знаем). Хорошо известно, что маги выполняли жреческие функции у этих народов в эпоху Ахеменидов, а затем при Аршакидах и Сасанидах — в той мере, в какой эти народы входили в пределы соответствующих держав. Да и за их пределами, например, у согдийцев поздней древности маги с их храмами огня играли большую роль [Беленицкий 1954: 52-62]. Но погребения, совершённые в Средней Азии по обряду магов, нелегко отличить по археологическим материалам (по которым только и можно о них судить) от погребений, совершенных в соответствии с дозороастрийскими народными обычаями (как уже было отмечено, даже реальный погребальный обряд сасанидских персов, у которых зороастризм магов был государственной религией, практически не отличался от погребального обряда древних бактрийцев).
Возможно, что об усилении влияния зороастризма магов в центральноиранском этническом ареале свидетельствует появление там (в наименьшей мере — в Бактрии) оссуариев (хумов и простых ящичных, не статуарных). Приход Спасителя и будущее воскресение предусмотрены учением самого Зороастра, а гарантией индивидуального воскресения являются кости умершего [Хисматулин, Крюкова 1997: 194, 195], которые поэтому нуждаются в более бережном отношении. Другим важным признаком служит появление дахм классического типа в сасанидское, а на востоке — в кушано-сасанидское время 1. [2] Скорее всего, обряд «выставления» с дахмой имеет в виду и рассказ Вэй-цзе (VII в. н.э.) о погребальном обряде жителей Самарканда, который обычно сопоставляется с рассказом Страбона о бактрийском обряде.
Итак, бактрийский обряд «выставления» является специфической чертой, важным этноопределяющим признаком центральноиранских народов — этнической общности, которую можно называть и «народами Арианы», «авестийским народом» и т.п. На основе этого обряда сформировался зороастрийский обряд. Но откуда взялся сам бактрийский обряд, столь резко отличающийся от погребальной обрядности других иранских народов? К востоку от Бактрии, в горных областях от Гиндукуша и Памира до Кашмира обитали автохтонные племена, которых индоиранцы, а вслед за ними и греки называли «каспиями». Их предки — создатели культур горного неолита в этих местах — стали одним из важнейших субстратов при формировании бактрийцев и родственных им народов, носителей более поздних культур Средней Азии [Пьянков 1990: 53, 54; Пьянкова 1998:
(363/364)
180,187,188]. Погребальный обряд каспиев, описанный Страбоном (XI, 11, 3; 8), по его же словам, почти не отличался от бактрийского, и только исконный, первобытный смысл этого обряда, связанный с тотемистическими воззрениями, здесь предстаёт совершенно открыто: блаженным считался тот, чей труп растащен птицами (это особенно благоприятный знак) или собаками. Особо отмечается (Val. Flacc. VI, 105), что собак каспии хоронят с теми же почестями, что и людей, в «могилах мужей». Захоронения собак по общепринятым правилам известны бактрийской археологии и предусматриваются «Видевдатом» [Литвинский, Седов 1984: 161, 162, 165]. В археологии неолитической гиссарской культуры [Ранов 1985: 27, 28], переросшей в культуру южнотаджикистанских горных поселений поздней бронзы [Пьянкова 1998: 166,167], равно как и в археологии близкой к ним бурзахомской культуры Кашмира [Sharif, Thapar 1992: 145, 146], мы находим все то, о чём говорилось выше по поводу погребального обряда бактрийцев и родственных им народов: отсутствие могильников (или могильники с кенотафами на позднем этапе, открытые в Таджикистане), наряду с находками предварительно очищенных костей людей и собак и редких скорченных погребений в пределах поселений.
Библиография. ^
Бабаева Н.С. Древние верования горных таджиков Южного Таджикистана в похоронно-поминальной обрядности. Душанбе, 1993.
Беленицкий А.М. Вопросы идеологии и культов Согда по материалам пянджикентских храмов // Живопись древнего Пянджикента. М., 1954.
Нахов И.М. Киническая литература. М., 1981.
Пьянков И.В. Некоторые вопросы этнической предыстории таджикского народа // Проблемы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии и Казахстана. Вып. 2. М., 1990.
Пьянков И.В. Ариана по свидетельствам античных авторов // Восток. 1995а. №1.
Пьянков И.В. Некоторые вопросы этнической истории древней Средней Азии // Восток. 1995б. № 6.
Пьянков И.В. Средняя Азия в античной географической традиции: источниковедческий анализ. М., 1997.
Пьянков И.В. Верования древнеземледельческого населения Средней Азии и зороастризм // Культурное наследие Туркменистана. Ашгабат; СПб., 2000.
Пьянкова Л.Т. Энеолит и бронзовый век. Ранний железный век: памятники материальной культуры // История таджикского народа. Т. I. Душанбе, 1998.
Ранов В.А. Гиссарская культура — неолит горных областей Средней Азии // Каменный век Северной, Средней и Восточной Азии. Новосибирск, 1985.
Ртвеладзе Э.В. Дальверзинский наус // Дальверзинтепе — кушанский город на юге Узбекистана. Ташкент, 1978.
Bernard P. Campagne de fouilles à Aï-Khanoum (Afghanistan) // CRAIBL. 1973.
Bernard P. Fouilles d'Aï Khanoum. IV: Les monnaies hors trésors. Questions d'histoire gréco-bactrienne. Paris, 1985.
Brown T.S. Onesicritus. A Study in Hellenistic Historiography. Berkeley; Los Angeles, 1949.
Grenet F. Les pratiques funéraires dans l'Asie Centrale sédentaire de la conquête grecque à l'islamisation. Paris, 1984.
Jacoby F. Die Fragmente der griechischen Historiker. Bd. II/2. Berlin, 1927.
Sharif M., Thapar B.K. Food-producing communities in Pakistan and Northern India // History of civilizations of Central Asia. Vol. I. Paris, 1992.
Tarn W.W. Alexander the Great. Vol. I. Cambridge, 1948.
[1] 1 Впрочем, и реальный зороастрийский похоронный обряд сасанидских персов, описанный Агафием (II, 22-23), ближе к древнему бактрийскому обряду, нежели к обряду «Видевдата».
[2] 1 Возможно, к этому времени относится и дахма Еркургана [см.: Grenet 1984: 125], но её датировка III-II вв. до н.э. плохо вяжется с общей эволюцией такого типа сооружений.
|