С.В. Панкова, А.И. Торгоев

Тюркоязычные кочевники раннего средневековья:
эпоха каганатов.

// Кочевники Евразии на пути к империи. Каталог выставки.
СПб: «Славия». 2012. С. 180-183 (текст), 183-195 (раздел каталога).

[Значком # отмечены ссылки, не соответствующие каталогу.]

Подобно многим другим кочевым объединениям древности, происхождение тюркских народов и языков связано с востоком евразийских степей — Внутренней Азией и Южной Сибирью. Здесь они постепенно формировались в тесном контакте с ираноязычными, монголоязычными и другими группами. Название «тюрк» впервые упомянуто в Чжоу шу, Бэй ши и Суй шу — китайских династийных хрониках VI века, содержащих сообщения о кочевниках на северных границах Китая, опасных не только разорением приграничных земель, но и создающих угрозу существованию самих китайских государств. Военная активность этих «варварских» объединений определила их прямые контакты с Китаем и хорошую осведомлённость главного азиатского летописца о происходящем в Степи.

С этого столетия отсчитывают и новый период в истории степных народов Евразии — древнетюркскую эпоху или эпоху средневековых государств (VI-X века). В течение этого времени тюркоязычные племена на территории Центральной и Средней Азии, Южной Сибири, Нижнего Поволжья и Северного Кавказа создают несколько крупных государственных образований — каганатов. Это были многоэтничные объединения, создававшиеся в процессе завоеваний и названные по имени ведущего этноса, а в их основе лежала жёсткая военно-административная система и строгая иерархия родов и племён, общеизвестная и общепризнанная. Наиболее значительным был Первый, или Великий тюркский каганат (552-605/630), владения которого в период наивысшего могущества простирались от Маньчжурии до Боспора Киммерийского (Керченского пролива), от верховьев Енисея до верховьев Амударьи. Во главе государства стоял каган и аристократия из рода Ашина, особый статус которого считался неоспоримым и освящённым традицией. К тому же роду принадлежали наместники, управлявшие подвластными племенами; третьей ступенью управления были племенные вожди различного уровня. После распада Великого каганата на землях его бывших восточных владений появились меньшие государственные образования, наследовавшие его политическое устройство: Второй Тюркский и Уйгурский каганаты в Монголии, государства кыргызов на Енисее, кимаков и кыпчаков на Иртыше, тюргешей в Средней Азии и карлуков в Казахстане. На западе Евразии по тюркскому образцу были созданы Болгарское царство и Хазарский каганат в Поволжье и на Северном Кавказе.

В китайских династийных хрониках сохранились предания о происхождении тюркского правящего рода, его превращении в господствующую группу внутри племенного союза и о создании тюркского государства. Согласно одной из легенд, предки правящего рода тюрков, жившие на краю «большого болота», были истреблены воинами соседнего племени. В живых остался лишь один мальчик, который был спасён волчицей, укрывшейся от врагов в горах севернее Гаочана (владение на северо-западе современного Китая, в Турфанском оазисе). Там, в пещере, она рожает десятерых сыновей, отцом которых был спасённый ею мальчик. Сыновья волчицы женятся на женщинах из Гаочана и создают свои роды. Один из сыновей по имени Ашина становится вождём нового племени, составленного из этих десяти родов, и даёт ему свое имя. Впоследствии потомки волчицы покидают Гаочан и поселяются в горах Циньшаня («Золотые горы», т.е. Алтай, Монгольский и Российский). Подчинив здешнее население, племя ашина принимает название тюрк, связанное, согласно легенде, с местным названием Алтайских гор. Будучи данниками неких жуаньжуаней — сильнейшего в ту пору племенного объединения, тюрки добывают и обрабатывают для них железо. [1]

Несмотря на легендарный характер этих сообщений, их историческое ядро несомненно. По-видимому, ашина принадлежали к числу позднехуннских племён, кочевавших в III-V веках на севере современного Китая (провинции Ганьсу и Синьцзяне). Неоднородные в языковом и этническом отношении, эти поздние «хунны» существенно отличались от создателей хуннской «империи», однако унаследовали их традиции государственности. На Алтае ашина встретились с местным тюркоязычным населением, гораздо более многочисленным, но слабо организованным в социальном плане. Захватив 50 000 их кибиток, ашина во главе с вождём Тумынем воспользовались этой силой для сокрушения жуаньжуаней. После разгрома последних в азиатских степях появилось новое объединение кочевников — Первый (Великий) Тюркский каганат. Центром каганата стал район северной Монголии в бассейне реки Орхон.

Сыновья Тумыня — Муган-каган и Таспар-каган утвердили господство династии в Центральной Азии и Южной Сибири. В то же время брат и соправитель Тумыня — Истеми-каган -начал завоевательный поход на запад: в Среднюю Азию, на Волгу, Северный Кавказ. К 555 году была завоёвана вся Средняя Азия до Приаралья, что повлекло за собой миграцию многих центрально-азиатских тюркоязычных племён. Местные кочевые объединения, родственные по языку, включались в состав мигрантов или бежали на запад, в степи юго-восточной Европы.

Как и прежде, основным занятием степняков было кочевое скотоводство. Непогода, бескормица и падёж скота часто грозили голодом всему населению, но и в лучшие времена кочевое хозяйство давало минимум необходимого. Именно здесь лежат истоки военной активности степняков, и в этом тюркские племена продолжают традиции кочевников скифской эпохи и хуннского времени. Как и тогда, жизнь кочевой общины была максимально приспособлена к целям военного быта, а ключевой фигурой был всадник — пастух и воин. Завоевания каганатов были направлены не столько на захват пастбищ, сколько на подчинение земель с иной и многообразной хозяйственной деятельностью — Средней Азии, Восточного Туркестана (Синьцзяна). Основными интересами кочевой элиты были взимание дани, приграничная торговля, захват ремесленников и пленных для продажи или работы в кочевьях. Государственным интересом каганатов стал контроль над трассами Великого шёлкового пути, соединявшими Китай и страны Средиземноморья, приносящий огромные доходы.

Тюркская степная империя входила в систему дипломатических, военных и торговых контактов с крупнейшими государствами того времени — Сасанидским Ираном и Византией. Династийные браки тюрков с Сасанидами, сопровождавшие их военный союз против эфталитов (дочь Истеми-кагана стала женой шаха Хосрова и матерью наследника престола Хормизда) не мешали случаям открытого противостояния двух держав, причиной которых были различные экономические интересы. [2] Северокитайские государства были данниками тюркского Эля и соперничали в щедрости подарков, опасаясь, что каганат примет сторону соперника. [3] Но и после объединения Китая под властью династий Суй и Тан те откупались от кочевников тысячами кусков шёлка, далеко не всегда получая взамен лошадей, столь необходимых китайской армии. При посредничестве согдийцев — выходцев из Средней Азии, мастеров караванной торговли — тюрки

(180/181)

продавали шёлк и военную добычу в Иран и Византию, и эта торговля процветала. О роли согдийцев говорят их должности, занимаемые в каганатах, — послов и советников, переводчиков и строителей. Позднее, к середине VII века, на основе согдийского алфавита у тюркоязычных племён будет создана своя письменность. Знаки тюркского письма, приспособленные для вырезания на дереве и камне, своими резкими очертаниями напомнили их первым исследователям скандинавские руны, почему за ними и закрепилось название «руника». Наиболее крупные памятники — каменные стелы с развёрнутыми эпитафиями тюркской элите — сохранились в Северной Монголии, в долине рек Орхон, Селенга, Тола, а также в долине Енисея и Семиречье. Короткие надписи и знаки встречаются на керамике, монетах, зеркалах, бытовых предметах. Уникальным памятником древнетюркской письменности остается надпись на деревянной палочке, найденной на руднике Ачик-Таш в долине р. Талас (кат. 508). Тип письма на ней отличается от орхоно-енисейского, но совпадает с письмом немногочисленных мелких надписей, обнаруженных на древней территории Хазарского каганата — в Поволжье, Подонье, на Северном Кавказе. Этот западный вариант рунического письма расшифровать до сих пор не удаётся. Назначение палочки с надписью также неизвестно. [4]

Племена каганата по традиционной для тюрков системе были поделены на два крыла: восточное и западное. В начальную пору существования каганата непрерывные завоевательные войны приглушили острые противоречия, возникшие в ходе социальной перестройки тюркского общества, но первые же неудачи быстро изменили обстановку. Объединение Китая под властью династии Суй (581-618), быстрый рост его военной и экономической мощи, стремление к власти над торговыми путями, совпали с началом распрей внутри правящей группировки тюрков и страшным голодом в степи. В самом начале VII века каганат распался на западную и восточную части, между которыми велись изнурительные войны. Восточные владения с центром в северной Монголии значительно отличались от западных, центром которых был город Суяб (городище Ак-Бешим около современного г. Токмак). На востоке преобладала кочевая жизнь, а на западе большая часть населения была осёдлой и занималась землепашеством, ремеслом, торговлей. В городах Средней Азии тюрки не меняли существовавшую систему, а ограничились утверждением своего покровительства и получением дани. Впервые крупные города и небольшие поселения, населённые согдийцами, тюрками, персами возникают в Чуйской и Таласской долинах, ранее исключительно кочевнических. Социальная структура была несравненно сложней в Западнотюркском каганате. Власть каганов, напротив, была сильней на Востоке: в западном каганате слишком велика была роль согдийцев, под контролем которых находилась вся экономическая жизнь государства, включая денежную эмиссию. Первые выпуски монет появляются в каганате Тюргешей в первой четверти VIII в. Монеты трёх номиналов отливались по образцу китайских, но отливались в согдийских мастерских, на одной стороне они имели согдийскую надпись «Господина тюргеш кагана деньга», а на второй — тамгу тюргешей в виде полумесяца.

Обе части Великого каганата пали в 630-е годы в результате междоусобиц, восстания подвластных племён и поражения от китайских войск, вторгшихся на их земли. Все эти «факторы риска» будут действовать и в последующих государствах кочевников. Междоусобицы были в значительной степени связаны с отсутствием чётко определённой системы наследования власти, когда при существующем многожёнстве допускалось наследование по боковой линии. [5] Подвластные племена отнюдь не были безгласными и при первом же ослаблении верховной власти стремились выйти из подчинения и занять более высокое место в степной иерархии.

Причины военного превосходства тюрков и других родственных кочевых групп над армиями осёдлого населения были теми же, что у других кочевников. В отличие от своих осёдлых противников, любой рядовой кочевник владел оружием, имел его и нередко умел сам изготовлять часть своего вооружения. Эти обстоятельства позволяли кочевникам быть вооружённым народом, способным быстро мобилизовать достаточно большие армии. При этом отсутствовала узкая специализация в организации кочевого войска и вооружении, а социальная грань между легковооружёнными и тяжеловооружёнными всадниками во многом зависела от превратностей судьбы и боевых качеств самих воинов. В известной степени воины-кочевники были универсалами. [6]

Кочевой образ жизни и сам жизненный уклад благоприятствовали естественному воспитанию военных навыков. Военное обучение и тренировки не требовали от общества специальных затрат, а распространенные у кочевников коллективные охоты служили не только совершенствованию индивидуальных боевых навыков, но и выработке необходимых приёмов для коллективных и координированных действий в сражениях. Наконец, подобно другим кочевникам евразийских степей, тюркоязычные воины никогда не испытывали недостатка в лошадях. Владение лошадьми в военном отношении обеспечивало мобильность, скорость и большой радиус действия, причём как правило воин-кочевник выступал в поход с несколькими лошадьми. Таким образом, главным военным преимуществом кочевников была иррегулярная многочисленная конница, содержание которой не требовало дорогостоящих затрат, но которая тем не менее обладала высокими боевыми качествами. [7]

Кочевые племена, входившие в состав каганатов, были связаны языком и происхождением, сходством хозяйства и мировоззрения. Постоянные военные походы и перекочёвки требовали быстрого распространения самого совершенного вооружения и конского снаряжения, входившего в употребление на всей территории влияния кочевников, включая оседлые центры. В условиях жёсткого подчинения племён правящему роду, за которым стояла конкретная этническая группа, получала распространение своего рода общеимперская мода в материальной культуре. Принадлежность племени к каганату, сопричастность его великим делам демонстрировались не только данью, участием в военных походах, существованием под общим чужим именем, но и их приобщением к оформлению социально значимых изделий — в первую очередь престижных деталей одежды и конской упряжи. Общность культуры тюркоязычных кочевников и её основная специфика проявились в археологических памятниках древнетюркского времени, в первую очередь погребальных.

В китайской хронике «Тан шу» («История династии Тан») подробно описан обряд погребения тюрков-ашина периода Первого каганата: «В избранный день берут лошадь, на которой покойник ездил, и вещи, которые он употреблял, вместе с покойником сжигают: собирают пепел и зарывают в определённое время года в могилу... В здании, построенном при могиле, ставят нарисованный облик покойного и описание сражений, в которых он находился в продолжение жизни. Обыкновенно, если он убил одного человека, то ставят один камень. У иных число таких камней простирается до ста и даже до тысячи». [8] Ни одного памятника, полностью отвечающего такому описанию, до сих пор не обнаружено, а редкие находки погребений по обряду сожжения, как правило, трудно достоверно определить как древнетюркские. Впрочем, основные события, освещённые летописями, происходили в областях, изученных до сих пор минимально — Монголии и Восточном Туркестане. Отдельные элементы раннетюркской культуры можно предполагать в тех новшествах, что появляются в этот период в культурах окружающих регионов. Среди них — распространение особого вида поясных и уздечных наборов, снабжённых металлическими пряжками и украшениями определённых форм. По форме некоторых из них, напоминающих геральдический щит, вся серия названа геральдической. Территория и время распространения этих изделий соответствует границам Первого Тюркского каганата в период его расцвета и позволяет предполагать в них престижные элементы культуры этого политического объединения.

Одним из немногочисленных дошедших до нас сбруйных наборов раннетюркского времени является фрагмент кожаного ремня с бронзовыми накладками из погребения «под камнем» в Бурятии (кат. 462). Сохранившаяся часть ремня, украшенная бляшками «геральдической» традиции, представляла, вероятно, фрагмент узды — нащёчный, налобный или наносный ремни,

(181/182)

связанные фигурными узлами. Позднее, с VIII века, перекрестья уздечных ремней будут закрываться декоративными металлическими накладками с тремя лопастями — так называемыми тройниками (кат. 473-[474]-475, 495, 497). Интересно, что на многих из этих тройников центральная часть будет оформлена наподобие узла [9] — вероятно, как воспоминание о более ранней конструкции уздечных наборов.

Наибольшее число древнетюркских памятников относится к периоду Второго Тюркского (679-742) и Уйгурского (745-840) каганатов (в Монголии и на Саяно-Алтае), а также Тюргешского (704-756), Карлукского (756-940) и Кимакского (750-1035) каганатов в Восточном Казахстане и Средней Азии. Центры восточных объединений по традиции находились на севере Монголии, где располагались каганские ставки, а после смерти представителей знати возводились мемориальные сооружения с руническими эпитафиями. Основные военные действия этих каганатов были направлены против Китая или местных племён, либо велись соперничающими за власть в Степи группировками. Тюргеши и карлуки вступали в противодействие с арабскими войсками, остановив на время завоевание ими Средней Азии, хотя в знаменитой Таласской битве 751 года между китайской и арабской армиями выступили на стороне последней.

Памятники древнетюркских племён VIII-X веков — это многочисленные погребальные и поминальные комплексы, каменные изваяния, наскальные изображения и рунические надписи. «Всаднические» погребения — подкурганные захоронения в сопровождении взнузданного и осёдланного коня или символично [символически] заменяющих его предметов упряжи — известны на огромной территории, населённой тюркоязычными кочевниками, и являются одной из основных особенностей их культуры. Ритуальные оградки из каменных плит и каменные изваяния тюркских воинов отмечают места поминовения усопших, причём оградки рядовых воинов в миниатюре повторяют сложные мемориалы знати, сохранившиеся в Монголии.

Мужские воинские погребения сопровождались колчанами со стрелами, луками и наборными поясами. Судя по находкам в погребениях и изображениям, воины носили по два пояса: один портупейный с подвешенными к нему клинковым оружием и мелкими предметами, второй — стрелковый, на котором крепились колчан и лук. Пояс с металлическими накладками — непременная деталь костюма и атрибут тюркского воина, своего рода знак отличия. Пояс указывал на общественное и воинское положение своего обладателя количеством и формой накладок, а также материалом их изготовления (золото, серебро, похожая на золото латунь, бронза, железо и др.). К поясу на ремешках подвешивалось оружие (палаш и кинжал); предметы повседневного обихода (нож, оселок, кочедык); сумочки-каптаргаки с различными предметами бытового и магического назначения. Поясной набор (кат. 467) из погребения воина в Туве сохранился без кожаной основы и расположение его многочисленных деталей реконструируется предположительно, на основании сходных непотревоженных поясов из других захоронений. Накладки геометрических форм крепились на ремне с помощью шпеньков на оборотной стороне каждой бляшки. В горизонтальные отверстия на бляшках, которым соответствовали прорези на ремне, продевались узкие ремешки, к которым крепились различные предметы. На данном поясе это была сумочка-каптаграк (от неё остались детали замочка в виде скобы и фигурной пластины с орнаментом) и две лировидные подвески. Последние размещались симметрично по бокам, о чем позволяют судить их изображения на каменных изваяниях и в стенных росписях Синьцзяна, передающих знатных особ тюркского или уйгурского происхождения. Лировидные подвески, очевидно, обозначали ранг и общественное положение своего обладателя. Назначение остальных ремешков рассматриваемого тюркского пояса до конца не ясно, они могли использоваться и в декоративных целях. На конце пояса, противоположном пряжке, размещаются бляшки сердцевидной формы, отверстия в которых позволяли фиксировать застёгнутый ремень.

Пояса VIII-IX веков с бляхами геометрических форм, как видим, отличаются от фигурных «геральдических» накладок предыдущих столетий, эпохи Первого Тюркского каганата. Смена облика поясов — самых показательных в тюркской культуре, социально значимых изделий — отражала, видимо, перекомпоновку сил среди степной аристократии. Хотя формально у власти во Втором каганате стояла та же династия Ашина, её этническое и культурное наполнение было уже иным. Удивительным образом прямоугольные поясные бляхи с прорезями, получившие распространение в это время, более всего напоминают изделия, употреблявшиеся кочевниками Саяно-Алтая ещё в скифскую эпоху. То же можно сказать и об S-видные псалиях (кат. 465). Больше того, и «всаднический» обряд погребения, и обычай сооружения ритуальных оградок, и ряды вертикальных стел-балбалов восходят, вероятно, к тому же периоду. Указанные совпадения не случайны, т.к. основой населения каганатов были местные племена, сохранившие наиболее важные из своих традиций, обогащённые новшествами последующих эпох.

Помимо основного пояса, тюркские воины носили особые стрелковые или саадачные пояса, на которых крепились колчан со стрелами и налучье с луком (саадак). Стрелковые пояса, согласно имеющимся реконструкциям, состояли из нескольких ремней, подвижно соединённых между собой кольцами-тройниками (кат. 494). На двух ремнях справа привешивался колчан, а на одном слева — налучье. В отличие от основного пояса, носившегося постоянно, стрелковый пояс надевали на время сражений и охоты. Снятие стрелкового пояса во время посещения гостей, на поминках и в других подобных ситуациях символизировало миролюбивые намерения его хозяина.

Лук и стрелы были первым и обязательным оружием тюркских воинов. О мастерстве тюркских лучников сохранились многочисленные свидетельства современников. «Тюрок стреляет... гоня во весь опор назад и вперёд, вправо и влево, вверх и вниз. Он выпускает десять стрел, прежде чем [араб]-хариджит положит одну стрелу на тетиву. И он скачет на своей лошади, спускаясь с горы, или в долине, с большей скоростью, чем хариджит может скакать по ровной местности. У тюрка четыре глаза — два на лице, два на затылке», — пишет в одном из трактатов ал-Джахиз, багдадский эрудит IX века, критикуя антитюркские настроения в халифате, войска которого состояли в значительной степени из тюркских наёмников, приобретших статус гвардии. [10]

Луки тюркского времени конструктивно продолжают традиции так называемых хуннских луков — крупных, усиленных роговыми накладками (см. статью Н. Николаева). Находки сохранившихся луков в погребениях крайне редки, как правило, от них сохраняются лишь роговые детали, форма, число и другие особенности которых позволяют предполагать вариант конструкции лука. Лук хуннского времени в классическом виде имел семь накладок. В погребениях VII-X веков чаще всего встречаются луки, имевшие только две накладки на боковые стороны рукояти (кат. 469). С определённой долей условности такие луки могут быть названы тюркскими.

С движением тюркских войск по степям Евразии массово распространяются такие важные новшества, как стремена и сёдла с деревянной основой. Стремена появились на Востоке Азии (в Корее или северо-восточном Китае) около IV века и были сначала деревянными, окованными железом. Прообразом стремян была, вероятно, односторонняя подножка — приспособление для поднятия на лошадь, применявшееся в экстренных случаях — при ранении или болезни, беременности или старости. Предшественником стремян могли быть и ременные петли, известные по этнографическим материалам.

Жёсткие седла (в отличие от более ранних, состоявших из двух кожаных подушек, набитых травой или волосом) защищали позвоночник лошади и обеспечивали более прочную посадку человека. Применение жёстких сёдел и стремян увеличивало манёвренность всадника, их широкое употребление было связано с изменением тактики конного боя, а в дальнейшем и внедрением нового оружия — сабли. Значительное преимущество получала тяжеловооружённая конница, ставшая самым эффективным родом войск в течение последующего тысячелетия. Стремена, массово распространяющиеся по Евразии с первых же тюркских завоеваний, могут быть названы символом древнетюркской эпохи. Находки ранних стремян единичны, а по форме они напоминают

(182/183)

свои деревянные прототипы. В VII-IX веках стремена уже иные, двух устойчивых форм: с петлевидной дужкой (кат. 499) или с выделенной пластиной с прорезью для путлища. Достаточно часто, по труднообъяснимой причине, в погребение всадника бывает положена пара разнотипных стремян (кат. 466).

К числу изделий древнетюркского круга могли принадлежать серебряные сосуды (кат. 530#), о происхождении которых, как и об их попадании в собрание Эрмитажа, сведений не сохранилось. Серебряный круглодонный кувшин был обнаружен в составе клада на территории Забайкалья (кат. 506). Сосуды близких очертаний изображены на древнетюркских каменных изваяниях, что позволяет предполагать ту же принадлежность серебряного кувшина, хотя в тюркских погребениях подобная посуда до сих пор не встречалась.

Каменные изваяния воинов — непременная часть древнетюркской культуры, элемент степного ландшафта Центральной Азии. Каменные фигуры вкапывались у ритуальных оградок, сооружавшихся для поминовения усопших. На изваяниях часто показаны атрибуты воина — оружие и пояс с накладками, а также сосуд в руке — знак «участия» в поминальной тризне (кат. 507). В других случаях лицо и воинские атрибуты представлены схематично (кат. 485#-[486#, 487, 488, 489]-490). Вполне вероятно, что изначально каменные статуи были раскрашены. За изваянием часто вкапывался ряд балбалов — вертикальных каменных стел, символически обозначавших человеческие фигуры и одновременно представлявших идею коновязи — необходимого элемента кочевого быта.

К середине VIII века постоянные конфликты с Китаем и с соседями приводят к ослаблению государства тюргешей. Лидирующая роль переходит к племенам карлуков. В 751 году в знаменитой Таласской битве между китайской и арабской армиями именно вмешательство карлуков решило исход сражения в пользу последней, после чего китайцы более не представляли действенной силы в Семиречье и на Тянь-Шане. Власть карлуков окончательно утвердилась в 766 году, когда они заняли города Тараз и Суяб. [11] С той поры в соперничестве с уйгурами карлуки начали борьбу за Восточный Туркестан. Если тюргеши при большом участии согдийцев начали активное городское строительство в Чуйской и Таласской долинах, то при карлуках активный процесс оседания кочевников в городах продолжился. В отличие от городов Согда, в которых земледелие и его продукты составляли основу экономики, тюркское население городов Семиречья поровну занималось скотоводством и земледелием. Зимой скот содержался в предместьях, а на летовку его отгоняли в горы. Улицы в этих городах были шире обычных среднеазиатских, приспособленные для движения гужевого транспорта.

Археологические памятники карлукских племён изучены пока недостаточно, т.к. курганов этого времени пока раскопано не много. Очевидно, что с карлуками, осевшими в городах, можно связать подбойные погребения с кочевническим инвентарём IX-X веков на некрополях городищ Семиречья: Краснореченского, Садыр-Курган, Беловодской крепости. Предметы конского снаряжения и вооружение, найденные в этих и подобных погребениях, имеют много общего с комплексом их северо-восточных соседей — кимаков. Страна кимаков простиралась от Алтая на востоке и до степей восточного Прикаспия. Из мусульманских источников известно, что отдельные племена кимаков зимой кочевали в Семиречье, а летом жили по соседству с землёй волжских болгар. Центр их государства находился на Иртыше.

В конце 1850-х годов в черте г. Семипалатинска И.А. Армстронгом был исследован богатый кимакский курган, в одном из погребений которого был найден полный комплект металлических женских украшений. Он включает навершие шапки в виде фигурки петушка, серьги, височные кольца, заколки с навершиями в виде птиц, бубенцы и уникальные застёжки, сделанные в виде журавлей (кат. 523-[524, 525, 526, 527, 528, 529]-530). В кимакском обществе были чрезвычайно популярны образы птиц, которые тиражировались на предметах главным образом женской одежды и аксессуаров, по всей видимости, служа оберегами. [12] Использование металлических украшений было характерно и для конской сбруи. Богато отделанная узда с позолоченными деталями считалась признаком богатства и высокого социального положения. В это время широко распространяются конские налобные бляхи (решмы), наносные султанчики, металлические зажимы для кистей узды, удлинённые поясные наконечники и накладки, часто украшенные сложным растительным или зооморфным орнаментом. На деталях ременной гарнитуры изображались также крупные хищники — львы и тигры, символика которых была непосредственно связана с воинской субкультурой. В X веке в кимакской и карлукской среде распространяются изделия, выполненные в «ажурном» стиле — всегда литые, часто с золочением. Чаще всего среди них встречаются поясные наконечники и наносные султанчики (кат. 513). В орнаменте ременной гарнитуры появляются буддийские мотивы: бесконечный узел, парные изображения рыбок и др.: в кочевнической среде кимакского и карлукского объединений было сильно манихейство, адаптировавшее ряд традиционных буддийских символов.

С кимаками и карлуками обычно связывают каменные изваяния с сосудом в двух руках (кат. 510), распространённые в Прииртышье, Центральном Казахстане и Семиречье. Эти изваяния в целом более поздние, чем фигуры с сосудом в одной руке. В свою очередь они часто расцениваются как предшественники «каменных баб» южнорусских степей, занесённых туда родственными кимакам кыпчаками — половцами русских летописей. В X веке кыпчаки — одно из племён в составе кимакского государства — захватывают в нём власть, а через некоторое время подчиняют себе население огромной территории от Иртыша до Волги, а затем и до Дуная. Знаменитый персидский поэт и путешественник XI века Насир-и Хосров Марвази назвал это пространство Дешт-и Кыпчак — «Степь кыпчаков», со временем приобретшее то же значение, что и Великая степь.

На Востоке, в Центральной Азии окончание древнетюркской эпохи было связано с переходом главных ролей к другим степным объединениям — киданям, чжурчженям, найманам, а на рубеже XII-XIII веков — к нарождающейся империи во главе с монгольской династией Чингизидов. В XIII веке монгольские войска подчинили территорию Саяно-Алтая, Средней Азии, Восточной Европы. Однако тюркские племена остались основным населением евразийских степей, став предшественниками и предками современных тюркоязычных наций.

[1] Кляшторный, Савинов 2005. С. 75-79, 195-197.

[2] Кляшторный, Савинов 2005. С. 94, 95.

[3] Барфилд 2009. С. 215.

[4] Малов 1959. С. 63-68.

[5] Барфилд 2009. С. 215, 216.

[6] Хазанов 2010. С. 9-12.

[7] Хазанов 2010. С. 13-15.

[8] Бичурин 1950. С. 230.

[9] Кубарев 2005. Табл. 28, 128, 138.

[10] Мандельштам 1956. С. 230-240.

[11] Кляшторный, Савинов 2005. С. 115, 116.

[12] Арсланова 1989. С. 160.

наверх