Актуальность темы. В 50-е-70-е годы вопросы культурно-исторической интерпретации гунно-сарматских памятников Тувы наиболее полное освещение получили в работах С.И. Вайнштейна, В.П. Дьяконовой и Л.Р. Кызласова, которые особое внимание уделили комплексам могильника Кокэль. Несмотря на то, что данные, полученные в 80-90-е г.г., заставили пересмотреть многие положения, на которых основывались выводы первых исследователей Кокэля, его материалы по-прежнему принципиально важны для понимания культурно-исторических процессов гунно-сарматской эпохи Саяно-Алтая. Например, кокэльские аналогии во многом определяют трактовку предтюркских комплексов Восточного Алтая (Васютин, 1999). Кокэльские параллели стали одним из аргументов при обосновании новой даты и исторической интерпретации позднего этапа таштыкской культуры (Вадецкая, 1999). Вместе с тем, после публикаций 50-х-70-х г.г. исследователи практически не обращались к анализу кокэльских материалов.

Задачей настоящего исследования является:

1) Структурный анализ м. Кокэль (прежде всего по погребальному обряду, керамическому комплексу и предметам вооружения).

2) Определение, с учётом нового материала, места могильника Кокэль и погребений кокэльского облика среди традиций гунно-сарматского времени Тувы.

3) Определение динамики и тенденций культурогенных процессов на территории Тувы в первой половине I тыс.н.э.

Цель исследования. Определение роли и значения хуннского компонента в сложении археологической культуры, представленной в материалах Кокэля. Поиск нового подхода к исследуемому материалу. Определение относительной и абсолютной хронологии Кокэля и других памятников гунно-сарматского времени Тувы. Реконструкция культурно-исторических процессов на территории Саяно-Алтая в первой половине I тыс.н.э.

Источниковедческой базой исследования являются материалы м. Кокэль (комплексы более 400 захоронений). Все анализируемые в работе категории сопроводительного инвентаря были изучены непосредственно в фондах МАЭ (кол. №6880) при помощи автора раскопок Кокэля В.П. Дьяконовой, за что приношу ей глубокую благодарность. Помимо этого были использованы архивные материалы, и коллекции раскопанных в Туве памятников гунно-сарматского времени, хранящиеся в Институте археологии РАН, Институте истории материальной культуры РАН, Государственном Эрмитаже и Российском Этнографическом Музее.

Методологической основой диссертации является принцип историзма, базирующийся на многостороннем подходе к материалу. В работе применялись сравнительно-типологический, корреляционный и планиграфический анализ, использовались данные палеодемографии и письменных источников.

Научная новизна работы определяется несколькими аспектами.

(3/4)

1) Впервые, в качестве самостоятельного археологического источника, при исследовании Кокэля были широко использованы палеодемографические данные и планиграфические наблюдения, в результате чего удалось доказать, что все крупные курганы-кладбища функционировали практически единовременно, и могильник существовал непродолжительное время.

2) Впервые, при анализе погребальной обрядности и вещевого комплекса Кокэля, помимо материалов хуннских памятников Забайкалья и Монголии, использовались материалы постскифских и хуннских памятников Тувы (Аймырлыг XXXI; Аймырлыг XX; Часкал II; Даштык-Толь; Бай-Даг II и др.).

3) В работе впервые высказывается мнение, что проникновение хунну на территорию Саяно-Алтая происходит не ранее II в.н.э. Помимо этого, впервые обосновывается тезис о том, что на территории Кокэля погребения одноименной культуры появились не ранее рубежа III-IV в.в. н.э.

Практическая ценность работы заключается в возможности применения её выводов при написании обобщающих работ по истории и археологии постскифского времени Саяно-Алтая, при подготовке общих и специальных курсов в ВУЗах, в лекционной и музейной работе.

Основные положения исследования были апробированы автором при выступлениях на заседаниях Отдела Средней Азии и Кавказа ИИМК РАН, а также отражены в восьми опубликованных работах.

Диссертация состоит из введения, пяти глав (разделённых на параграфы), заключения, списка литературы, перечня архивных материалов и альбома со 122 таблицами.

Глава I. История изучения памятников гунно-сарматского времени Тувы и основные источники. ^

1. Начальный период изучения гунно-сарматских древностей Тувы. ^

Первые раскопки в бассейне Улуг-Хема в начале XX в. были проведены А.В. Адриановым. В 20-х г.г. в Туве работала экспедиция С.А. Теплоухова, который в 1929 г. предложил относительную хронологию пяти групп исследованных комплексов. В четвёртой группе оказались объединены материалы «из могил с каменной насыпью и жертвенных ям». Керамика, украшенная арочным орнаментом, пряжки из бронзы и железные наконечники стрел позволили отнести эти объекты к III-IV в.в. н.э. и считать их синхронными концу «таштыкской культуры Минусинского края» (Теплоухов, 1929).

(4/5)

Систематическое изучение гунно-сарматских памятников Тувы началось в 50-е годы. В 1953 году приступила к работе экспедиция Института этнографии иод руководством А.Д. Грача и экспедиция ТНИИЯЛИ, которую в 1955-1958 г.г. возглавлял С.И. Вайнштейн, а в 1960-1964 г.г. М.Х. Маннай-Оол. В 1955 г., в Туве работала экспедиция МГУ. Результаты её раскопок были обобщены в статье Л.Р. Кызласова «Этапы древней истории Тувы», в которой исследователь пришёл к выводу, что в период хуннского великодержавия в Туве складывается археологическая культура, в комплексах которой наиболее полно отразились центрально-азиатские влияния. В своём развитии культура, получившая название шурмакской, прошла два этапа: ранний (II в. до н.э. — I в. н.э.) и поздний (II-V в.в. н.э.) (выделение последнего обосновывалось материалами единственного комплекса с трупосожжением, исследованном на р. Шурмак у горы Мюрт) (Кызласов, 1958). Одновременно с работой Л.Р. Кызласова увидела свет статья С.И. Вайнпггейна «Некоторые итоги работ археологической экспедиции Тувинского НИИЯЛИ в 1956-1957 г.г.» (Вайнштейн, 1958). В ней была выделена культура I в. до н.э. — IV в. н.э., которая по наиболее полно исследованному могильнику Сыын-Чурек получила название «сыын-чурекской». Не вызывает сомнения, что обе культуры были выделены на материалах одной археологической традиции, однако особенности источниковедческой базы предопределили расхождения в выводах, к которым пришли Л.Р. Кызласов и С.И. Вайнштейн.

2. Второй этап в изучения гунно-сарматских древностей Тувы (Кокэль). ^

Практически одновременно с публикацией первых обобщающих работ по гунно-сарматской археологии Тувы в бассейне Улуг-Хема начала работать Тувинская комплексная археолого-этнографическая экспедиция ИЭ АН СССР. Археологические отряды экспедиции возглавили С.И. Вайнштейн, А.Д. Грач и В.П. Дьяконова (Грач, 1966). В 1959 г. у подножия горы Ишкин-Аразы, к западу от р. Алды-Ишкин, впадающей в р. Хемчик начались раскопки могильного поля Кокэль. Погребальная обрядность и вещевой комплекс гунно-сарматских захоронений позволили датировать появление Кокэля I в. до н.э. Вместе с тем, часть находок однозначно свидетельствовала о том, что могильник мог функционировать на протяжении первой половины I тыс. н.э. (Вайнштейн, Дьяконова, 1966; Вайнштейн, 1970; Дьяконова, 1970). Возникновение Кокэля С.И. Вайнштейн связывал с племенами, оставившими в Монголии м. Наймаа-Толгой, который был датирован I в. до н.э. — I в. н.э. (Вайнштейн, 1970; Erdelyi, Dorgsuren, Navan,1967). Он считал, что этнически близкие хуннам кокэльцы проникают в Туву во II или I в.в. до н.э.

Материалы Кокэля были использованы Л.Р. Кызласовым в книге «Древняя Тува», в которой он попытался обосновать принадлежность могильника к перво-

(5/6)

му этапу шурмакской культуры (Кызласов, 1979). Однако, позиция исследователя, основанная только на ранних аналогиях, фактически «дискредитировала» материалы памятника (Заднепровский, Савинов, 1982).

Раскопки Кокэля завершают важный этап в изучении древностей Тувы. Впервые на материалах репрезентативной выборки были отслежены этнокультурные контакты тувинских племён с сопредельными регионами.

3. Третий этап в изучении гунно-сарматских древностей Тувы (Кокэльская культура). ^

Новый импульс дискуссии о тенденциях культурогенеза на территории Тувы в гунно-сарматское время дали исследования Саяно-Тувинской (позднее Тувинской) экспедиции ЛОИА АН СССР (ИИМК РАН).

Результаты раскопок м. Аймырлыг XXXI позволили сделать вывод, что в материалах этого памятника отразился процесс становления археологической культуры, в развитом виде представленной в комплексах Кокэля (Стамбульник, 1983). Вместе с тем, хуннские аналогии, выявленные в Кокэле и Аймырлыге XXXI, позволяли синхронизировать эти могильники. Ситуация усугублялась тем, что в 1971 г. в Туве была выделена улуг-хемская культура, комплексы которой, по мнению А.Д. Грача, сменили скифские памятники и хронологически предшествовали захоронениям кокэльского облика (Грач, 1971). Выделение новой традиции оспаривалось А.М. Мандельштамом, который считал, что следует говорить о поздней фазе в развитии скифской культуры Тувы. В это время, по мнению исследователя, местные племена начинают испытывать сильное инокультурное влияние, выразившееся в распространении изделий хуннского облика (Мандельштам, 1992). Однако, несмотря на расхождения во взглядах, исследователи не сомневались, что новые материалы свидетельствуют о достаточно позднем появлении кокэльских памятников. Впускные погребения кокэльской культуры, выявленные в курганах хуннского могильника Бай-Дага II, позволяли датировать гунно-сарматские комплексы Тувы не ранее рубежа новой эры

Обобщить полученные данные попытался Д.Г. Савинов. Отметив, что не следует идентифицировать м. Кокэль с одноименной культурой, он разделил её на три этапа, связанные с историческими событиями конца I тыс.до н.э. — начала I тыс. н.э. Относительная хронология выделенных этапов сомнения не вызывает. Однако, их датировка не бесспорна, т.к. остаётся открытым вопрос о дате Аймырлыга XXXI и Бай-Дага II.

Следует также отметить попытку комплексного анализа кокэльских материалов, предпринятую Р. Кенком. Достоинством его книги «Могильное поле гунно-сарматского времени Кокэль, Тува, Южная Сибирь» можно считать удач-

(6/7)

ную систематизацию материала и выделение некоторых специфических особенностей в погребальной обрядности отдельных курганов Кокэля (Kenk,1984).

Особого внимания заслуживает работа Ю.С. Худякова, посвящённая анализу кокэльского вооружения, без этой публикации было бы невозможно проследить социально обусловленные элементы погребальной обрядности и выделить хронологически значимые признаки отдельных видов вооружения (Худяков, 1986). Однако не все кокэльские материалы были использованы в исследованиях, посвящённых могильнику. В частности, практически оказались невостребованными данные палеоантропологических наблюдений (Алексеев, Гохман, 1970; Алексеев, Гохман,1986; Алексеев, Гохман, Тумэн, 1987). Следует также отметить, что интерпретация Кокэля по-прежнему во многом основывается на выводах 50-70-х гг. Вместе с тем, в течение последующих лет: а) была пересмотрена хронология верхнеобских и таштыкских памятников, на основании которых ранее датировался Кокэль (Троицкая, 1981; Вадецкая, 1999); б) были омоложены даты хуннских комплексов Монголии и Забайкалья (Миняев, 1998); в) материалы Кокэля стали широко использоваться при интерпретации памятников кок-пашского типа (Васютин, 1999); г) кокэльские поминальники были выявлены в южных районах Горного Алтая (Савинов, 1996). Учитывая перечисленные обстоятельства, представляется возможным констатировать, что существует объективная необходимость вновь обратиться к анализу материалов Кокэля и сопоставить их с материалами постскифских и хуннских памятников Тувы, а так же с материалами хуннских и предтюркских памятников сопредельных территорий.

Глава II. Погребальная обрядность по материалам Кокэля. ^

1. Надмогильные сооружения кокэльских курганов-кладбищ. ^

На территории Тувы сооружения, аналогичные кокэльским курганам-кладбищам исследованы на м. Бай-Тал (к. 5) и на м. Шугур. В хуннских памятниках Забайкалья и Монголии аналогий курганам-кладбищам нет. Отличительной чертой хуннских могильников является чёткая иерархическая соподчинённость захоронений. Не отмечено ни одного случая, чтобы к ранее возведённому надмогильному сооружению пристраивалось новое (Миняев, 1985), т.е. наземные конструкции, состоящие из нескольких надмогильных сооружений, являются самобытной чертой тувинской традиции.

2. Погребальные конструкции и вопросы относительной хронологии Кокэля. ^

В связи с выделением постскифских комплексов, хронологически предшествующих, Кокэлю, представляют интерес тувинские захоронения в каменных ящиках.

(7/8)

Южная поляна Даштык-Толя. Сооружение №3 этого могильника являлось небольшим курганом-кладбищем, юго-западное погребение которого можно соотнести с захоронениями Кокэля, в то время как основное и западное погребения отличаются от кокэльских трупоположением (на боку с подогнутыми ногами), набором и размещением сопроводительной пищи. Вместе с тем, во всех могилах была выявлена кокэльская керамика. Учитывая, что в Кокэле нет скорченных погребений с кокэльской керамикой, можно предположить, что формирование могильника началось не ранее того момента, когда в погребальной практике кокэльцев возобладали нормы погребальной обрядности хунну.

«Хуннским вкладом» в кокэльскую культуру традиционно принято считать захоронения на спине в вытянутом положении, каменные забутовки ям и обычай помещать в могилу черепа домашних животных (Давыдова, 1985; Цэвэндорж, 1985). Хрестоматийным стало сопоставление внутримогильных сооружений хунну с кокэльскими гробами. Однако характерной чертой хуннской технологической традиции является многообразие приёмов, при помощи которых осуществлялось крепление составных элементов погребальных камер, срубов и гробов (Миняев, 1998). В Кокэле, напротив, фиксируется использование только одного способа: при помощи деревянной шпонки, которая удерживала в пазах продольных досок шипы поперечных стенок гроба. Для соединения каркаса с дном применялось только типовое крепление. Аналогичным способом крепились детали гробов, исследованных на Кара-Даше и Аймырлыге XXXI. Следовательно, не отрицая факт хуннского влияния, допустимо говорить о своеобразии технологической традиции кокэльской культуры. Учитывая социальную обусловленность основных элементов погребальной обрядности хунну, можно было предположить, что в наиболее богатых могилах Кокэля будут выявлены двойные камеры, однако их нет. Вместе с тем, в Кокэле выделяются две группы могил, погребальные конструкции которых отличаются определённым своеобразием

I группа. Могилы с бревенчатым настилом (между боковыми досками гроба и стенками ямы фиксируются деревянные столбики, на которых крепились поперечины, удерживавшие настил) (Вайшптейн, Дьяконова, 1966).

II группа. Могилы с бревенчатым накатом (покрытие без следов несущих конструкций). Иногда накат или настил перекрывали несколько гробов, установленных в одну могилу.

Сводная выборка кокэльских захоронений, совершённых в одном внутримогильном сооружении или под общим бревенчатым перекрытием, насчитывает 25 погребений, в восьми из которых отмечены следы насильственной смерти). Помимо этого, насильственная смерть не исключается ещё в пяти случаях, т.е.

(8/9)

52% перечисленных погребений можно охарактеризовать как могилы одновременно погибших людей. Примечательно, что в могилах, где в одной яме было установлено несколько гробов, не перекрытых настилом или накатом, убитыми можно считать только 20% погребённых, т.е. зависимость между фактом насильственной смерти и способом захоронения очевидна. Помимо этого следует отметить, что в КЭ-26, КЭ-39 и КЭ-37 могилы с настилом или накатом, а также могилы с подхоронениями и захоронения, совершённые в одной яме, но в разных погребальных конструкциях, тяготеют к периферии курганов-кладбищ. Фактически это означает, что, начиная с определённого момента, площадь КЭ-26, КЭ-37 и КЭ-39 (несмотря на то, что они продолжали функционировать) не увеличивалась. Одинаковая тенденция в формировании этих курганов коррелирует с единством норм погребальной обрядности, т.е. можно говорить, что КЭ-26, КЭ-37 и КЭ-39 функционировали практически одновременно.

Локализация коллективных погребений, могил с настилом или накатом, захоронений, совершённых в одной яме, но в разных погребальных конструкциях позволяет планиграфически стратифицировать крупнейший курган-кладбище — КЭ-11, на площади которого выделяются северная и центральная группы, северный и южный участки южной группы. Выделение этих групп свидетельствует о том, что КЭ-11 сформировался из нескольких одновременно функционировавших курганов-кладбищ. Погребальная обрядность, вещевой и керамический комплекс позволяют синхронизировать КЭ-11 с КЭ-26, КЭ-37 и КЭ-39.

3. Хуннские реминисценции в обрядности элитарных погребений Кокэля. ^

Во время исследования Иволгинского могильника хунну было установлено, что глубина ямы, погребальное сооружение, набор сопроводительного инвентаря и количество черепов домашних животных в могиле позволяют говорить об общественном положении погребённых (Давыдова, 1985). В Кокэле к элитарным погребениями, прежде всего, относятся захоронения, содержащие украшения из драгоценных металлов. Р. Кенк отметил, что глубина могил с золотыми и серебряными изделиями, как правило, превышает два метра, а среди погребённых преобладают мужчины 35-55 лет (Kenk, 1984). На этом основании он предположил, что вещи из драгоценных металлов «свидетельствуют о том, что сравнительно высокое благосостояние и связанное с ним общественное положение появлялись с возрастом». Р. Кенка не смутило отсутствие золотых и серебряных изделий у погребённых старше 55 лет. Таким образом, представляется правомерным предположить, что в погребальной обрядности элитарных могил Кокэля определяющую роль играл половозрастной фактор.

(9/10)

4. Подбойные погребения Кокэля. ^

Своеобразным элементом постскифских погребений Тувы следует считать подбойные могилы. Они известны в Аймырлыге XXXI, Новом Чаа-Холе III, Даштык-Толе и Бай-Даге II. На территории сопредельных регионов подбои зафиксированы в некоторых погребениях хуннского могильника у деревни Даодуньцзы Нинся-Хуэйского автономного района КНР (У Энь, Чжун Кань, Ли Цзиньцзэн, 1990). Учитывая, что появление подбоев в погребениях этого могильника является результатом проникновения в погребальную практику хунну элементов местной, дохуннской традиции (Миняев, 1990), можно сделать вывод, что генезис погребальной обрядности кокэльской культуры связан не только с хунну.

5. Одиночные курганы Кокэля. ^

Одиночные курганы Кокэля делятся на две группы. Конструктивной особенностью курганов первой группы (КЭ №№9, 28, 32, 52, 53, 55, 56, 57, 59, 68, 69, 133) можно считать размещение захоронений в центральной части пространства, ограниченного развалом надмогильного сооружения. Отличительной чертой курганов второй группы (КЭ №№3, 33, 60, 67, 41, 99, 100, 102, 107, 140, 145, 173, 174) является периферийное расположение могилы под насыпью кургана. Сооружения, аналогичные курганам второй группы, были исследованы в Даштык-Толе, Часкале II, Новом Чаа-Холе III, Бай-Даге VII, Аргалыкты VI, Улуг-Оймаке II и Каат-Хаваке II. Центральное место в одиночных оградах и под каменными вымостками перечисленных памятников занимал сосуд, установленный на уровне древней поверхности или во врытый в землю каменный ящик. В одиночных курганах Кокэля с периферийным расположением могил ритуальные сосуды отсутствуют. Последнее обстоятельство коррелирует с появлением курганов первой группы. Примечательно, что одновременно кокэльские насыпи утрачивают геометрически правильные формы и приобретают аморфные очертания, т.е. можно предположить, что одиночные курганы Кокэля, будучи связаны с аналогичными комплексами кокэльской культуры, представляют более поздний вариант их развития.

6. Кокэльские погребения по обряду кремации. ^

Кокэльские трупосожжения в КЭ-53 и п. 50 КЭ-11 отличаются от трупосожжения на р. Шурмак. В Кокэле останки кремации помещались в могилу, в то время как в шурмакском кургане захоронение было совершено на уровне дневной поверхности. В Кокэле использовались внутримогильные сооружения, а в Шурмаке над кальцинированными костями, была воздвигнута только насыпь. Вместе с тем, встреченная в шурмакском кургане модель меча сопоставима с находкой, сделанной в п. 41 КЭ-26, а шурмакский наконечник копья идентичен нако-

(10/11)

нечнику, найденному в п. 29 КЭ-37. Аналогичный экземпляр из впускного захоронения в к. 5 м. Яконур был датирован IV-V в.в.н.э. (Гаврилова, 1965).

Сделанные наблюдения позволяют констатировать, что: а) в погребальной практике Кокэля, помимо хуннских реминисценций, фиксируются элементы обрядности, не связанные с традицией хунну; б) большие курганы Кокэля возникают в результате слияния небольших кладбищ, функционировавших практически одновременно; в) датировка некоторых изделий сопроводительного инвентаря позволяет усомниться в возможности синхронизации Кокэля с памятниками хунну в Забайкалье и Монголии.

Глава III. Керамический комплекс Кокэля. ^

Вопросы типологии гунно-сарматской керамики Тувы поднимались в работах Л.Р. Кызласова, С.И. Вайнштейна, А.Д. Журавлёвой, Р. Кенка и М. Эрди. В диссертации использована типология кокэльских сосудов, предложенная Р. Кенком. Основное внимание в главе уделено перспективе культурно-исторической интерпретации Кокэля в контексте анализа его керамического комплекса.

1. Котловидные сосуды Кокэля. ^

Делая вывод о типологической близости кокэльских и хуннских котловидных сосудов, следует учитывать, что в Кокэле абсолютно преобладают керамические котлы, большинство из которых были изготовлены специально для погребения (примечательно, что единственный керамический котёл, встреченный в п. 139 Иволгинского могильника, по мнению А.В. Давыдовой, не типичен для гончарной традиции хунну (Давыдова, 1985). Всего в Кокэле насчитывается 109 котловидных сосудов (включая 13 металлических).

1.1. Особенности распределения котловидных сосудов в погребениях Кокэля. ^

Керамические котлы с неорнаментированными ручками преобладают в могилах мужчин, в то время как котлы с орнаментированными ручками в равной степени представлены в женских и мужских погребениях. Преобладание мужских погребений в выборке могил, содержащих котлы с неорнаментированными ручками, коррелирует с обычаем ставить умершему ещё один сосуд. Основываясь на этом наблюдении, можно предположить, что вариационные особенности котловидных сосудов коррелируют с различными нормами погребальной обрядности. Однако, этот вывод верен только отчасти, т.к. в могилах с котлами глубиной более двух метров (независимо от орнаментации ручек котлов) второй сосуд, как правило, отсутствует.

(11/12)

Всего в Кокэле зафиксировано 62 погребения, глубина которых равна или превышает два метра. В 56 из них встречен один сосуд. В 37 из 56 погребений зафиксированы котлы, т.е. захоронения с котлами, совершённые в могилах глубиной более двух метров, «вписываются» в рамки традиции, регламентировавшей нормы погребальной обрядности при захоронении в глубоких могилах.

1.2. Особенности локализации погребений с котловидными сосудами на площади курганов-кладбищ. ^

Самую чёткую пространственную локализацию погребения с котлами имеют в КЭ-26. В его южной части преобладают могилы, содержащие котлы с неорнаментированными ручками, в то время как в могилах северной части большинство составляют котлы с орнаментированными ручками. Преобладание котлов с орнаментированными ручками также отмечается в северной группе КЭ-11 и КЭ-39. В северной группе КЭ-26, КЭ-39 и северной группе КЭ-11 половина всех котлов с орнаментированными ручками встречена в погребениях зрелой возрастной группы. На захоронения мужчин 20-35 лет приходятся 22,2% находок. В захоронениях мужчин старше 55 лет зафиксировано 11,1% котлов. На детские и не идентифицированные могилы приходится 16,7%.

Захоронения с неорнаментированными котлами преобладают в КЭ-37, южной группе КЭ-26, центральной группе КЭ-11 и южной группе КЭ-11. Половина всех находок приходится на погребения зрелой возрастной группы. В могилах мужчин 20-35 лет встречено 38,5% котлов (по сравнению с предыдущей выборкой число погребений этой группы увеличилось в 1,5 раза). Наиболее ярко эта тенденция проявилась в южной группе КЭ-26, где 53,8% погребённых составляют мужчины 20-35 лет.

Захоронения Кокэля, в которых на одного погребённого приходится более одного сосуда (включая погребения с котлами), «тяготеют» к периферии курганов-кладбищ. В КЭ-11 и КЭ-26 эти погребения маркируют границы ранее выделенных групп. В подавляющем большинстве случаев вторым сосудом в захоронениях была ваза.

2. Вазообразные сосуды. ^

Некоторые из кокэльских ваз украшены арочным, лопастным или арочно-лопастным орнаментом. Иногда орнамент состоит из одной-двух налепных или прочерченных линий, расположенных на шейке сосуда. Плечики могут быть декорированы сосковидными полушарными налепами с вдавлениями в центре. Край венчика иногда украшают четыре налепа треугольной формы. Обычно в могилах вазы располагались вне погребального сооружения. В некоторых погребениях они были помещены в каменные обклады, а в п.32 КЭ-11 вазообразный сосуд был установлен в каменный ящик. Вазы и небольшие каменные ящи-

(12/13)

ки неразрывно связаны в рамках поминальной обрядности кокэльской культуры. Учитывая, что на площади курганов-кладбищ поминальники практически отсутствуют, появление ваз в захоронениях Кокэля можно рассматривать, как свидетельство изменений в практике поминальной обрядности.

3. Горшковидные сосуды. ^

Часть сосудов этого типа сопоставима с хуннскими образцами. Однако арочно-лопастной орнамент кокэльских горшков встречает аналогии только на хуннских металлических котлах. Характерный для хуннской керамики узор из волнистой линии в Кокэле практически не известен. Учитывая, что в керамическом комплексе Аймырлыга и Бай-Дага II волнистый узор представлен в «чистом виде», его исчезновение в Кокэле можно рассматривать, как свидетельство относительной хронологии кокэльских и хуннских комплексов Тувы.

4. Керамика постскифских комплексов Тувы. ^

Аймырлыг XXXI. Разнообразие керамического комплекса позволяет говорить об этом могильнике, как наиболее раннем памятнике гунно-сарматской эпохи Тувы. В материалах Аймырлыга XXXI встречены сосуды, которые можно соотнести со скифской, хуннской и кокэльской культурами. Керамика, сопоставимая с образцами скифского времени, выявлена в п.52, п.76 и п. 109. Помимо этого, выделяется серия баночных сосудов, которые находят прямые аналогии в скифских склепах Аймырлыга XXXI.

4.1. Хуннская керамика Аймырлыга XXXI. ^

Горшковидные сосуды (тип 1 по А.В. Давыдовой). Сосуды с округлым туловом, слабо выраженными плечиками и слегка отогнутым наружу венчиком (Давыдова, 1995). Некоторые из сосудов украшены волнистым орнаментом.

Кувшинообразные сосуды (тип 3 по А.В. Давыдовой). Сосуды округлой формы, с узким горлом, хорошо выраженными покатыми плечиками и слегка отогнутым наружу венчиком (Миняев, 1998). Практически все образцы украшены двумя прочерченными линиями и/или волнистым орнаментом.

Несмотря на то, что в Аймырлыге XXXI выявлены далеко не все типы хуннской керамики, облик гончарной традиции могильника определяется сосудами хуннских форм.

4.2. Кокэльская керамика Аймырлыга XXXI. ^

Выборка сосудов, встречающих аналогии в Кокэле, представлена всеми основными типами, но количественно выглядит скромнее хуннской.

Полусферические котлы с украшенными ручками (тип I вариант А по Р. Кенку). Представлен двумя находками.

Яйцеобразные котлы с не украшенными ручками (тип IV вариант В по Р.Кенку). Представлены одним экземпляром.

(13/14)

Несмотря на то, что в четырёх случаях, из-за отсутствия ручек, идентификация котлов, была невозможна, не вызывает сомнения, что к моменту появления могильника котловидная керамика ещё не получила широкого распространения.

Неорнаментированные горшки (тип VIII по Р. Кенку). Типологически близки хуннским образцам, но отличаются от них «срезанным» краем венчика — деталью, характерной для кокэльской керамики.

Орнаментированные горшки с налепами по краю венчика (тип XI по Р. Кенку). Выборка сосудов этого типа представлена двумя экземплярами.

Орнаментированные вазы (тип V по Р. Кенку). Сосуды этого типа, украшенные лопастным орнаментом и «жемчужными» налепами, известны в Кокэле.

Неорнаментированные вазы (тип VI по Р. Кенку). Встречают прямые аналогии в Кокэле.

4.3. Сосуды переходной формы. ^

Большинство находок этой труппы можно идентифицировать как горшки. Однако ни один экземпляр этой группы не находит прямых аналогий в хуннских или кокэльских материалах.

Бай-Даг II. Традиционная интерпретация Бай-Дага II не всегда подтверждается материалами его захоронений. Например, один из керамических сосудов, встреченных в кургане с дромосом (к. 9), украшен характерным для кокэльских ваз и горшков арочным орнаментом. В связи с этим можно отметить, что в к. 19, расположенном в непосредственной близости от надмогильного сооружения к. 9, были зафиксированы кокэльские сосуды. Скифских сосудов в Бай-Даге II нет. Здесь отмечена только хуннская и кокэльская керамика. Вместе с тем, хуннские формы не известны в Кокэле.

5. Керамический комплекс и некоторые аспекты хронологии Кокэля. ^

Учитывая, что распространение хуннской керамики в Туве связано с комплексами, в которых прослеживаются скифские реминисценции (Аймырлыг XXXI) мы вправе считать, что пришлая традиция не возобладала (как это было в Монголии и Забайкалье), а органично слилась с существовавшей этнокультурной средой. Одновременно, отсутствие хуннских сосудов в погребениях Кокэля исключает возможность датировки памятника «хуннским временем».

Глава IV. Комплекс вооружения Кокэля. ^

1. Наконечники стрел. ^

Практическое отсутствие в Кокэле бронзовых и костяных наконечников стрел позволяет сосредоточить внимание на железных образцах, которые были

(14/15)

разделены Ю.С. Худяковым на пять групп. Каждая группа насчитывает от одного до семи типов, из которых ярусные, асимметрично-ромбические и удлинённо-ромбические зафиксированы у хунну (Худяков, 1986). Наибольший интерес из перечисленных типов представляют ярусные образцы, т.к. для них возможно создание эволюционно-хронологического ряда. Любой из ярусных наконечников можно охарактеризовать через совокупность следующих параметров.

I. Форма проникающей части пера: а) «негеометрическая» — остроугольный выступ, описательную характеристику которого дать практически невозможно; б) «ромбическая» — профиль проникающей части имеет вид ромба; в) «пулевидная» — грани проникающей части плавно сходятся к острию пера; г) «пятиугольная» — параллельные грани проникающей части под углом сходятся к острию пера; д) «овальная» — остриё проникающей части оформлено в виде дуги.

II. Конфигурации нижней части лопастей наконечника: а) «ромбическая» — конфигурация лопастей относительно центральной оси наконечника напоминает ромб; б) «шестиугольная» — конфигурация лопастей относительно центральной оси наконечника напоминает шестиугольник; в) «параллельная» — грани лопастей параллельны относительно центральной оси наконечника; г) «непараллельная» — грани лопастей сходятся к основанию пера, как стороны равностороннего треугольника; д) «овальная» — конфигурация нижней части лопастей напоминает овал; е) «фигурная» — лопасти наконечника имеют фигурный излом; ж) «шипастая» — лопасти оканчиваются шипами, как у трёхлопастных шипастых наконечников;

III. Угол перехода между лопастью и проникающей частью пера: а) угол более 90 градусов; б) угол равен 90 градусам; в) угол менее 90 градусов;

IV. Отверстие в лопастях: а) круглые; б) в виде запятой (или её комбинаций); в) треугольные; г) в виде «сердца»; д) в виде овалов и полуовалов.

V. Перехват у яруса (сужение проникающей части у основания). ^

VI. Шейка (утолщение черенка при переходе в лопасти). VII. Упор. ^

Проведённая систематизация материала позволила выделить среднестатистический вариант ярусного наконечника м. Кокэль, для которого характерны: а) небольшие размеры (длина 70-83 мм; ширина 13- 15 мм); б) «пулевидное» оформление проникающей части пера; в) угол перехода между лопастями и проникающей частью пера более 90 градусов; д) отсутствие отверстий в лопастях. Следует также отметить, что отличительной особенностью кокэльской серии является высокий уровень соответствия среднестатистическому варианту. В связи с этим примечателен тот факт, что в наиболее значительной серии ярусных наконечников хунну, происходящих из Ильмовой пади, выделить среднестатистический вариант невозможно. Помимо этого, в отличие от хун-

(15/16)

нских образцов, примерно у половины кокэльских наконечников отмечается сужение лопастей и увеличение проникающей части пера. Не вызывает сомнения, что эти изменения отрицательно влияли на аэродинамические свойства и точность стрельбы. Однако при этом они повышали проникающую способность наконечника. Появление аналогичных образцов на сопредельных территориях датируется не ранее II в.н.э.

2. Луки. ^

Каждый из четырёх типов кокэльских луков (выделенных Ю.С. Худяковым) имеет «широкую трапециевидную рукоять, обращённую торцами параллельно направлению стрельбы, плоские широкие плечи, обращённые торцами в стороны перпендикулярно направлению стрельбы и длинные узкие концы, обращённые торцами параллельно направлению стрельбы» (Худяков, 1986). Эта особенность кокэльских луков предопределила появление специфических изгибов у центральных и концевых накладок.

2.1. Луки постскифских комплексов Тувы. ^

Бай-Даг II. Костяные накладки луков найдены в центральных погребениях к.к. 8, 11, 13, 15, 18 и 28, из них с кокэльскими образцами сопоставимы концевые накладки, выявленные в к. 15 и к. 18. Прямые аналогии в Кокэле находит фрагмент центральной боковой накладки из к. 28, а центральная боковая накладка из к. 13, сопоставимая с накладкой, встреченной в п. 11 Аймырлыга XX.

Аймырлыг XX. Лук из п. 11 Аймырлыга XX можно отнести с хуннскими асимметричными лукам 3-го типа (Худяков, 1993).

Аймырлыг XXXI. Наиболее полные наборы накладок встречены в п.п. 3, 36, 74, и 103. Костяные накладки из п. 3 и п. 103 практически идентичны хуннским образцам. Помимо этого можно отметить, что центральные боковые накладки, аналогичные найденным в п. 11 Аймырлыга XX, были зафиксированы в п. 36 Аймырлыга XXXI.

Обобщая сделанные наблюдения, допустимо предположить, что появление кокэльских луков обусловлено развитием хуннской технологической традиции во времени и пространстве.

3. Копья (дротики). ^

Кокэльские наконечники копий были разделены Ю.С. Худяковым на две группы.

Круглые в сечении удлинённо-треугольные наконечники. Известны в хуннских комплексах рубежа эры (Цэвэндорж, 1985). В Кокэле встречены в п. 13, п. 18, п. 24 КЭ-26.

Плосколезвийные наконечники. Представлены четырьмя типами, которые можно разделить ещё на две группы. Наконечники первой группы имеют «мяг-

(16/17)

кий» абрис, в отдельных случаях отсутствует (или слабо выражено) сужение тульи при переходе в уплощённое перо. Типологически наконечники этой группы представляют следующий этап развития круглых удлиненно-треугольных наконечников хунну. Наконечники второй группы имеют «удлинённо-ромбическое перо, с остроугольным остриём, покатыми плечиками и конической втулкой» (Худяков, 1986). В хуннских комплексах II в. до н.э. — I в. н.э. наконечников первой группы ещё нет, а в комплексах, датируемых не ранее VI в. н.э., их уже нет, т.е. со II по V в.в. н.э. эти наконечники появились, получили распространение и исчезли. В Кокэле отмечается не просто единовременное бытование уплотнённых и получивших широкое распространение в тюркское время удлинённо-ромбических наконечников — фиксируется их численное равенство, те. формы, восходящие к хуннским образцам, уже пережили пик своего существования. Следовательно, на хронологической шкале дата Кокэля должна быть сдвинута ближе к тюркской эпохе.

4. Предметы колюще-рубящего вооружения. ^

Ю.С. Худяков предложил рассматривать предметы колюще-рубящего вооружения Кокэля, как модели палашей. В сводной выборке могильника абсолютно преобладают цельнодеревянные копии, имитирующие однолезвийные клинки с прямой рукоятью и полусферическим навершием. В двух случаях (п. 60 и п. 40-2 КЭ-11) погребённым были положены модели с рукоятью, наклонённой в сторону лезвия клинка. Типологическая идентичность этих находок позволяет говорить о том, что захоронения северного и южного участка южной группы КЭ-11 практически единовременны. Синхронизировать весь комплекс КЭ-11 позволяют модели с кольчатым навершием, которые также дают возможность говорить о сосуществовании КЭ-11, КЭ-12 и КЭ-26. В связи с этим необходимо отметить, что цельнодеревянные модели с прямой рукоятью и полусферическим навершием, составляющие большинство в КЭ-26, встречают аналогии в одиночных курганах КЭ-9; КЭ-55; КЭ-143; КЭ-145. Однако особого внимания заслуживают модели, происходящие из КЭ-145 и п. 45-3 КЭ-26, у которых хорошо заметен изгиб ножен и отогнутая в сторону лезвия рукоять клинка. Эти особенности позволяют отнести данные находки к категории сабель. Модель, идентичная модели из КЭ-145, была встречена в п. 102-6 КЭ-11. В несколько гипертрофиронанном виде попытка передать кривизну клинка реализована в образцах, найденных в п. 15 КЭ-26 и п. Б КЭ-32. Таким образом, сделанные наблюдения позволяют синхронизировать комплексы Кокэля и датировать их серединой I тыс.н.э.

(17/18)

4.1. Комплекс колюще-рубящего вооружения и некоторые аспекта хронологии Кокэля. ^

В качестве аналогий кокэльским моделям колюще-рубящего оружия можно рассматривать однолезвийные мечи из хуннского погребения на горе Сул-Талгой. Один из монгольских экземпляров имел черешковую рукоять, а другой рукоять с кольчатым навершием. Дата погребения определяется не позднее I в. н.э. (Асеев, Худяков, Цэвэндорж, 1987). В связи с этим можно отметить, что, по мнению Е.И. Деревянко, мечи с кольчатым навершием, появляются «в конце эпохи Западная Хань» и «в первые века нашей эры» получают широкое распространение на землях северных территорий (Деревянко, 1987).

Одним из наиболее ранних палашей с кольцевым навершием, по мнению А.И. Соловьёва, является «клинок, обнаруженный в уезде Шань-Си в Китае, датируемый» рубежом II-III в.в. Исследователь отмечает, что аналогией китайской находке «является модель палаша из к. 1 м. Шурмак-Тее в Туве», комплекс которого был датирован Л.Р. Кызласовым вторым этапом шурмакской культуры (Соловьёв, 1987). Однако аналогичный палаш был найден в п. 41 КЭ-26. В последнем случае находка палаша коррелирует с появлением в Кокэле моделей сабель.

Обобщая сделанные наблюдения можно констатировать, что в Кокэле представлены типы и категории предметов вооружения, получившие широкое распространение в середине I тыс.н.э.

5. Комплекс вооружения и погребальная традиция Кокэля. ^

Палеоанпропологические данные Кокэля фиксируют увеличение количества мужских захоронений на фоне стабильного роста численности погребений мужчин 20-35 лет.

КЭ-39. а) Отмечается незначительное преобладание мужских захоронений; б) В выборке мужских захоронений преобладают погребения мужчин 35-55 лет, в которых сосредоточены все предметы вооружения, найденные в КЭ-39.

КЭ-37. а) Фиксируется незначительное увеличение количества погребенных мужчин 20-35 лет; б) Большая часть предметов вооружения сосредоточена в погребениях зрелой возрастной группы, однако оружие появляется в могилах мужчин 20-35 и старше 55 лет; в) Появление оружия у погребённых 20-35 и старше 55 лет коррелирует с преобладанием дротиков в могилах мужчин 35-55 лет.

КЭ-26. а) Абсолютно преобладают мужские погребения; б) Резкий рост численности погребений мужчин 20-35 лет; в) Фиксируется примерное равенство предметов вооружения в могилах мужчин 20-35 и 35-55 лет; г) Увеличение числа захоронений с оружием связано с изменением демографической ситуации.

(18/19)

Такой вывод позволяет сделать сопоставление численности погребённых и захоронений с оружием в КЭ-39 и КЭ-26. Количество погребённых в этих курганах практически одинаково. Однако, захоронений с оружием в КЭ-39 в три раза меньше.

КЭ-11. а) Отмечается преобладание мужских погребений; б) По соотношению возрастных групп КЭ-11 занимает промежуточное положение между КЭ-39, КЭ-37 и КЭ-26 (отклонение от показателей обобщенной выборки отмечается на северном участке южной группы КЭ-11, где зафиксировано преобладание захоронений мужчин 20-35 лет), в) В погребениях с оружием зрелой возрастной группы отмечается преобладание полных наборов вооружения.

Сделанные наблюдения позволяют говорить о том, что в погребальной обрядности Кокэля важную роль играют возрастной фактор и условия, в которых шёл процесс формирования могильника, т.е. в сравнении с развитой иерархией хунну, критерии социальной дифференциации кокэльцев выглядят более архаичными. Помимо этого, динамика демографических изменений и единовременность курганов-кладбищ позволяют говорить о том, что Кокэль функционировал в течение жизни трёх-четырёх поколений. Сделанные наблюдения заставляют определиться с перспективой синхронизации Кокэля и хуннских памятников Забайкалья и Монголии.

Глава V. Вопросы культурно-хронологической интерпретации памятников Саяно-Алтая и Кокэля. ^

1. Некоторые аспекты культурно-хронологической интерпретации постскифских памятников Тувы. ^

Принципиально важным моментом для формирования нового взгляда на процессы культурно-исторического развития Тувы стало выделение улуг-хемской культуры, для вещевого комплекса которой характерно сочетание изделий скифского и хуннского облика. Хронологически улуг-хемская культура предшествует кокэльским памятникам (Грач, 1970). Примечательно, что альтернативная точка зрения, которая связывала появление хуннских аналогий на территории Тувы с завершающим этапом культуры скифского времени, также предполагала достаточно позднее появление кокэльских захоронений (Мандельштам, 1992). Учитывая, что окончательное оформление «сюннуского культурного комплекса» произошло не ранее I в. до н.э. (Миняев, 1998), можно с уверенность сказать, что в Туве памятники с выраженными элементами этого комплекса датируются не ранее рубежа новой эры. Однако хуннские аналогии позволяют синхронизировать Кокэль с улуг-хемскими (позднескифскими) погребениями Тувы,

(19/20)

что противоречит ранее сделанным выводам. Следовательно, хуннские параллели являются важным, но не решающим аргументом при определении даты постскифских комплексов Тувы.

2. Некоторые аспекты культурно-хронологической интерпретации постскифских памятников Горного Алтая. ^

2.1. Булан-кобинская культура. ^

Тезис о том, что хуннские аналогии не могут рассматриваться, как достаточное условие при датировке гунно-сарматских памятников Горного Алтая, был обоснован Ю.С. Худяковым на материалах булан-кобинской культуры (Худяков, 1998). В связи с этим особого внимания заслуживают аналогии, зафиксированные на могильниках Булан-Коба IV (Горный Алтай) и Хайырыкан II (Тува). Во время исследования этих памятников были раскопаны поминальные сооружения подквадратной формы, под насыпью которых находились вкопанные в землю небольшие каменные ящики. В каменных ящиках Булан-Кобы IV были найдены железная пряжка, один костяной и три железных наконечника стрел. Каменный ящик ограды №4 Хайырыкана II содержал железный черешковый нож.

Вкопанные в землю небольшие каменные ящики, содержащие предметы вещевого комплекса, керамические или металлические сосуды, неразрывно связаны с поминальной традицией кокэльской культуры.

Помимо Булан-Кобы IV, тувинские параллели были выявлены при исследовании культового комплекса Бертек 3-4 (Горный Алтай). Состоящее из примыкающих друг к другу каменных насыпей сооружение Бертек 3-4 напоминало к. 5 м. Бай-Тал и цепочки поминальных оград Шугура (Тува). Конструктивные параллели алтайского и тувинских сооружений дополняются находкой двух сосудов в Бертеке 3-4, один из которых сопоставим с образцами кокэльского керамического комплекса (Савинов, 1994). Выявленные аналогии свидетельствуют о сосуществовании рассматриваемых культур Саяно-Алтая.

2.2. Памятники кок-пашского типа. ^

Найденные в восточно-алтайских захоронениях витые железные цепочки, палаши с кольчатым навершием, ярусные наконечники стрел удлинённых пропорций, бронебойные стрелы с овальным сечением пера, колчанные крюки с поперечной планкой, пряжки с подпрямоугольной рамкой, овальным навершием и подвижным язычком на перемычке хорошо известны но погребениям Кокэля. Не вызывает сомнения, что выявленные аналогии предполагают сосуществование кок-пашских и кокэльских захоронений. В этой ситуации особое значение приобретают памятники, позволяющие отказаться от хронологических стереотипов в отношении Кокэля.

(20/21)

м. Курайка (Горный Алтай). Обрядность могильника наиболее близка обрядности Кок-Паша (Соёнов, Эбель, 1998). Горшковидный сосуд, найденный в к. 48, сопоставим с образцами кокэльского керамического комплекса. Бронзовая гривна из того же кургана находит аналогии в материалах м. Троицкий Елбан-I, который датируется не ранее рубежа III-IV в.в. н.э. (Горбунов, 1993; Казаков, 1996). Последнее обстоятельство заслуживает особого внимания, т.к. меандрообразная серьга из гнутой бронзовой проволоки, найденная в к. 48, идентична серьге из к. 5 м. Катанда I, который датируется серединой I-го тыс. н.э. (Гаврилова, 1965). Таким образом, [ряд] выявленных аналогий позволяет говорить о достаточно позднем появлении памятников кок-пашского типа и синхронных им комплексов Кокэля.

3. Некоторые аспекты культурно-хронологической интерпретации памятников Верхней Оби и Минусинской котловины. ^

Анализируя материалы Кокэля, В.П. Дьяконова обратила внимание на ряд изделий, которые встречали аналогии в материалах одинцовских памятников верхнеобской культуры (Дьяконова, 1970). Поэтому, основываясь на периодизации верхнеобской культуры М.П. Грязнова, она предположила, что некоторые курганы-кладбища функционировали до середины I-го тыс. н.э. Однако, периодизация М.П. Грязнова была пересмотрена Т.Н. Троицкой, которая передатировала памятники этого этапа и объединила их в рамках самостоятельной культуры V-VI/VII в.в. н.э. Переходный этап был датирован III-IV в.в. н.э., а фоминские комплексы были отнесены к поздней кулайской культуре (Троицкая, 1981). В 80-е — 90-е г.г. дата переходного этапа была пересмотрена, он стал датироваться в пределах второй половины IV — первой половины V в.в. н.э. Именно в это время формируется культурообразующие признаки одинцовской традиции (Казаков, 1996), которая вновь стала рассматриваться как этап развития верхнеобской культуры, датируемый V-VI в.в. (Троицкая, Новиков, 1998). Таким образом, вещевые аналогии кокэльским материалам в комплексах Верхней Оби не позволяют датировать появление Кокэля ранее IV в.в. н.э.

Последний по времени всесторонний анализ таштыкских памятников был предпринят Э.Б. Вадецкой. Выдвинув тезис о длительном переживании реминисценций предшествующей эпохи и сосуществовании различных традиций на территории Минусинской котловины, Э.Б. Вадецкая пришла к выводу, что таштыкские грунтовые могильники появляются и продолжают существовать на протяжении I-IV в.в. н.э., в то время как первые склепы датируются не ранее V в. н.э. Обосновывая свою позицию, Э.Б. Вадецкая особое внимание уделила культурам Саяно-Алтая и пришла к выводу, что относительная хронология пост-скифских памятников Тувы не позволяет датировать Кокэль ранее III в. н.э.

(21/22)

Таким образом, на территории Саяно-Алтая и Южной Сибири выделяется пласт археологических культур (синхронных Кокэлю), которые (несмотря на то, что некоторые из них характеризуются ярко выраженными хуннскими реминисценциями) датируются постхуннским (предтюркским) временем.

4. Некоторые аспекты культурно-хронологической интерпретации Кокэля. ^

4.1. Погребальная обрядность Кокэля. ^

Планиграфия погребений, содержащих более одного сосуда и захоронений, совершённых в одном внутримогильном сооружении (или в одной могиле под общим бревенчатым перекрытием), свидетельствует о том, что курганы-кладбища Кокэля возникли в результате слияния небольших могильников, функционировавших практически одновременно. Помимо этого данные палеодемографии указывают на то, что все захоронения Кокэля были совершены в течение незначительного отрезка времени. Очень выразительно о дате памятника свидетельствуют устоявшиеся нормы погребальной обрядности, для которой не характерна вариабельность в трупоположении погребённых, отмеченная в Аймырлыге XXXI. В Кокэле так же отсутствуют захоронения в двойных камерах, известные в Бай-Даге II, конструктивные особенности больших курганов которого позволяют говорить о том, что в момент проникновения в Туву хунну не обладали достаточной силой и ресурсами, чтобы занять главенствующее положение в этносоциальной среде, в которой они оказались. Таким образом, формирование погребальной традиции кокэльской культуры оказывается связано с регрессивными тенденциями в развитии хуннского общества и хронологически соответствует периоду упадка и краха хуннской державы.

4.2. Котловидные сосуды Кокэля. ^

Полноразмерные бронзовые котлы встречены в Кокэле трижды. В насыпи малого кургана-кладбища КЭ-7 и в могиле одиночного кургана КЭ-64 найдены котлы на поддоне. Оба экземпляра имеют округлые неорнаментированные ручки и украшены двумя параллельными линиями, расположенными в верхней части тулова. Помимо этого котёл из КЭ-64 имеет прорезной поддон. Однако особый интерес представляет котёл без поддона из п. 25 КЭ-26 (Вайнштейн, Дьяконова, 1966; Вайнштейн, 1970). Идентичная находка была сделана в одном из рядовых курганов Ноин-Улы (Доржсурэн, 1962). Правда, монгольский котёл был украшен арочным орнаментом. В Кокэле аналогичная орнаментация характерна только для ваз и горшков. Это обстоятельство ставит под сомнение возможность сосуществования Ноин-Улы и Кокэля. Данный вывод подтверждается материалами Бай-Даг II, где было найдено два бронзовых котла без поддона. Образцы, происходящие из Бай-Дага II, отличаются от кокэльского экземпляра

(22/23)

пропорциями, профилировкой и наличием ручек. Впрочем, в данном случае важен тот фаю, что оба котла украшены арочно-лопастным орнаментом. Примечательно, что керамические котлы в Бай-Даге II не зафиксированы. Сделанные наблюдения, позволяют говорить, что появление Кокэля не может определяться датой хуннских комплексов Тувы, Забайкалья и Монголии. В связи с этим можно отметить бронзовый котёл на поддоне, с округлыми ручками и «хуннским» волнообразным орнаментом происходящий из к. 227 м. Балыктыюль (Алтай). Алтайский экземпляр типологически близок тувинскому котлу из КЭ-64, прорезной поддон которого также позволяет говорить о хуннском влиянии, однако, Балыктыюль датируется рубежом II-III в.в. (Сорокин, 1977; Васютин, Елин, 1987).

4.3. Поясные наборы Кокэля. ^

Анализ таких компонентов поясных наборов Кокэля, как витые цепочки, колчанные крюки с поперечной планкой и пряжки с подпрямоугольной рамкой, овальным навершием и подвижным язычком на перемычке позволяет утверждать, что соответствующие аналогии в памятниках Восточной Европы, Средней Азии, Западной Сибири, Минусинской котловины и Забайкалья позволяют датировать Кокэль не ранее III в.н.э (Засецкая, 1994; Кожомбердиев, Худяков, 1987; Ковычев, 1983; Беликова, Плетнёва, 1983; Вадсцкая, 1999).

4.4. Ярусные наконечники стрел. ^

Аналогии кокэльским ярусным наконечникам удлинённых пропорций известны в Минусинской котловине, Западной Сибири, Восточном Забайкалье Оренбуржье и на Алтае.

м. Улан-Сар (Восточное Забайкалье). Ярусный наконечник удлинённых пропорций встречен в п. 6, датируемом концом I-го тыс. н.э. (Кириллов, Ковычев, Асеев, 3убов, 1978)

Погребение в гроте у с. Кызыл-Адыр (Оренбуржье). Набор наконечников различных типов включал три ярусных экземпляра. Дата погребения определяется бронзовым котлом «гуннского типа» — IV-V в.в. н.э.

м. Балыктыюль (Алтай). Помимо ярусных наконечников в к. 227 найден поясной набор, отдельные элементы которого встречают аналогии в Аймырлыге XXXI. В связи с этим необходимо отметить, что ярусные наконечники Балыктыюля вариационно тяготеют к хуннскими образцами [хуннским образцам]. Дата Балыктыюля определяется рубежом II-III в.в. н.э. (Сорокин,1977; Васютин, Клин, 1987).

Погребение у с. Степной Чумыш (Татарские могилки; Степной Алтай). Ярусные наконечники стрел, сопоставимые с кокэльскими ярусными наконечниками удлинённых пропорций, были встречены в комплексе IV-V в.в. н.э.

(23/24)

(Уманский, 1985). Позднее эта дата была скоррекгирована в пределах второй половины IV в. н.э. — начала V в. н.э. (Казаков, 1996).

к. 12 и к. 28 Кок-Паш (Восточный Алтай). Помимо ярусных наконечников, вещевой комплекс кок-пашских захоронений включает железные наконечники с овальным сечением пера. На сопредельных территориях аналогичные наконечники представлены в комплексе вооружения кокэльской культуры. Дата кок-пашских захоронений определяется в пределах IV-V в.в. н.э. (Васютин, Илюшин, Елин, Миклашевич, 1985).

м. Троицкий Елбан-I (Степной Алтай). В одном из погребений могильника с ярусным наконечником удлинённых пропорций была встречена таштыкская пряжка. В Кокэле пряжка таштыкского облика была найдена в п. 66 КЭ-11 (Дьяконова, 1970), т.к. курганы-кладбища практически синхронны друг другу, появляется возможность датировать возникновение Кокэля не ранее III-V в.в. н.э. (Вадецкая, 1999).

Поселение Утух-Хая-Кисте (Минусинская котловина). Ярусный наконечник удлинённых пропорций, происходящий из этого поселения, встречает ближайшие аналогии в Кокэле и алтайских памятниках IV-V в.в. н.э. Поселение Утух-Хая-Кисте датируется IV-V в.в. н.э. (Худяков, 1978).

Таким образом, ярусные наконечники стрел удлинённых пропорций происходящие из комплексов Минусинской котловины, Алтая, Восточного Забайкалья, Западной Сибири и Оренбуржья позволяют датировать Кокэль рубежом III-IV в.в. н.э.

Заключение. ^

Обобщая сделанные наблюдения, можно констатировать, что генезис кокэльской традиции связан с этническим субстратом, возникшим после того, как в состав разноплеменных групп, появившихся в Туве на рубеже новой эры, оказались интегрированы хунну. Следует так же отметить, что хуннские реминисценции в погребальной обрядности и вещевом комплексе Кокэля носят пережиточной характер, что исключает датировку этого памятника хуннским временем. Учитывая, что «сюннуский культурный комплекс» сложился не ранее I в. до н.э. (Миняев, 1998), следует признать, что «хронологическим репером» для гунно-сарматских памятников Саяно-Алтая и Южной Сибири становятся события I в. до н.э., когда, во время войны с Чжи-Чжи, шаньюй Хуханье, обратился за помощью к Китаю и признал свой вассалитет от Хань (Бичурин, 1950). Последовавшие вскоре события показали, что хунну относились к своему вассалитету, как средству, к которому Хуханье был вынужден прибегнуть для сохранения власти и единства хуннской державы. Восстановив силы, хунну попытались навязать свои условия сосуществования династии Восточная Хань (Таскин, 1984).

(24/25)

Однако, политический кризис, разразившейся в хуннской державе в середине I в. н.э., подвёл черту под трёхсотлетним противостоянием. Этнополитическое объединение хунну перестало существовать. Земли, прилегавшие к Китаю, оказались под властью шаньюя Би, а северные территории попали под контроль шаньюя Пуну. Развязка наступила в 90-е г.г. I в. и.э, когда северный шаньюй был разбит и бежал.

Хунну, появившиеся в Туве, не стали доминирующей политической силой (об этом свидетельствуют материалы Аймырлыга XXXI и Бай-Дага II, дата которых определяется не ранее II в. н.э.). Следовательно, процесс формирования культуры, в развитом виде представленной в материалах Кокэля, протекал в условиях военно-политического господства в степях Центральной Азии этносоциального объединения сяньби. Вместе с тем, палеодемографические данные Кокэля позволяют говорить о том, что ситуация, в которой функционировал могильник, угрожала существованию самих кокэльцев. Такое развитие событий наиболее вероятно в период крушения сяньбийского могущества. В 439 г. сяньбийское племя тоба ещё объединит северный Китай под властью Северной Вэй, однако, эта династия будет вынуждена вести упорную борьбу с новой кочевнической империей — каганатом жуань-жуаней. Распространение власти жуаньжуаней на территории сяньбийских владений происходит в III-IV в.в. н.э. С этой датой согласуется материалы вещевого комплекса Кокэля. Правда, существует одно обстоятельство, которое позволяет высказатъ иное суждение о хронологии постхуннских памятников Тувы. В 460 г. н.э. жуань-жуане вторгаются в Турфан уничтожают последнее позднехуннское владение, после чего переселяют уцелевших после разгрома на Монгольский Алтай. Скорее всего, именно эти племена вместе с кокэльцами стали «хранителями» «хуннского пласта традиций» в культурах тюркского времени Саяно-Алтая (Савинов, 1998). Свидетельством непосредственных контактов кокэльского населения и древних тюрок могут служить костяная пряжка из п. 15 и удила из п. 26 КЭ-26; последние по материалам могильника Курай VII следует датировать VII-VIII в.в. (Гаврилова, 1965; Вайнштейн, 1970). Вместе с тем, как историческое явление кокэльская культура целиком и полностью связана с постхуннской эпохой, которая завершается с выходом на историческую арену древних тюрок.

(25/26)

Список работ, опубликованных по теме диссертации: ^

1. К методике изучения ярусных наконечников стрел // Актуальные проблемы [методики] западносибирской археологии, Новосибирск, 1989.

2. К хронологическому определению ярусных наконечников стрел из внекомплексных находок в Западной и Южной Сибири // Проблемы изучения Сибири [в научно-исследовательской работе музеев], Красноярск, 1989.

3. К вопросу о погребальной обрядности могильника Кокэль // Проблемы хронологии и периодизации в археологии, Л., 1991.

4. К вопросу о соотношении демографических данных и предметов вооружения (по материалам могильника Кокэль) // Северная Евразия от древности до средневековья, СПб., 1992.

5. К вопросу о реконструкции социальных отношений племён Саяно-Алтая в предтюркское время // Вторые исторические чтения памяти М.П. Грязнова, [Ч. II]. Омск, 1992.

6. Культурно-исторические аспекты хуннского влияния в степях севера Центральной Азии // Научная конференция памяти Н.М. Ядринцева, Омск, 1992.

7. Планиграфия курганов-кладбищ могильника Кокэль, как хронологический признак // 100 лет гуннской археологии. Номадизм прошлое, настоящее в глобальном контексте и исторической перспективе, Улан-Удэ, 1996.

8. Пояса [Поясные наборы] могильника Кокэль // Мировоззрение, археология, ритуал, культура, СПб., 2000.

наверх

главная страница / библиотека / обновления библиотеки

Н.Н. Николаев

Культура населения Тувы первой половины I-го тысячелетия н.э.