С.С. Миняев

К проблеме происхождения сюнну.

// ИБ МАИКЦА. Вып. 9. М.: 1985. С. 70-78.

Возглавив на рубеже III-II вв. до н.э. мощный союз скотоводческих племён, сюнну доминировали в восточной части Центральной Азии на протяжении двух столетий, заложив основу для формирования здесь племенных объединений эпохи средневековья. Военно-политические события периода сюннуского господства хорошо известны по письменным источникам, однако происхождение самих сюнну и ранние этапы их истории неясны до настоящего времени. Эти этапы трудно «выявить и последовательно изложить», как отмечал ещё современник сюнну Сыма Цянь. Собрав все сведения об этом народе, выдающийся историк древности отметил лишь, что «родоначальником сюнну был отпрыск рода правителей Ся по имени Шуньвэй». [1] Однако затронутая проблема не поддаётся разработке на основании данных только письменных источников.

Значительно больше информации несут в себе археологические источники, в первую очередь погребения. Этот вид источников, обычно сохраняющий этногенетические признаки на протяжении длительного времени, позволяет наметить комплекс признаков, характерных для самих сюнну как конкретного племени или группы племён, игравших доминирующую роль в созданном ими племенном объединении.

Как правило, представление о погребениях сюнну отождествляется с эффектными, но мало отражающими сущность погребальной практики богатыми курганами Ноин-Улы. Между тем суммарный анализ имеющихся сейчас данных (свыше 400 захоронений в Забайкалье и Монголии) позволяет значительно расширить наши представления о сюннуских погребальных обычаях.

Захоронения сюнну, как правило, одиночные, на спине, с вытянутыми конечностями, ориентировка в 90% случаев на северный сектор. По типу внутри- и намогильного сооружений они могут быть разделены на несколько групп: 1) на уровне древнего горизонта, где внутри- и намогильные конструкции отсутствуют; 2) в грунтовой яме; 3) в грунтовой яме в гробу без намогильного сооружения; 4) в яме, где гроб помещён в сруб и намогильного сооружения нет; 5) в яме в гробу с намогильной каменной кладкой; 6) в яме, где гроб помещён в сруб, имеется намогильная каменная кладка; 7) в глубокой, до 10-15 м, яме, в которую ведёт дромос, в гробу, в срубе и в камере из нескольких венцов брёвен, обнесённой квадратной каменной кладкой больших размеров; яма на всю глубину перегорожена 4-5 каменными стенами. В последних трёх группах гроб или сруб часто бывают обложены вертикальными каменными плитами, встречается и закладка такими плитами ямы.

(70/71)

Несмотря на некоторую условность выделения групп очевидно, что погребальная практика сюнну предусматривала во II-I вв. до н.э. использование различных сооружений, по основным признакам значительно отличающихся друг от друга. Выявление причин, вызывавших столь заметные различия при стабильной ориентации и позе погребённых, а также при общем единстве материальной культуры сюнну, имеет решающее значение для разработки затронутой в статье проблемы.

В ходе исследований сюннуские погребения были разделены на два типа, отражающих два этапа в их развитии: дырестуйскии (погребения в гробах, II-I вв. до н.э.) и суджинский (погребения в срубах, I в. до н.э. — I в. н.э.). [2] Анализ памятников в развитии — несомненное достоинство такой периодизации. Однако она охватывает далеко не все варианты погребальных конструкций сюнну, а её критерии не сформулированы, что и привело к существенным противоречиям. Основные из них следующие: 1) погребения с одинаковыми конструкциями оказались на разных этапах (однотипные могилы с двойной камерой и каменной кладкой в Бурдуне и Ургун-Хундуе); [3] 2) к одному этапу отнесены различные в конструктивном отношении погребения: гроб в срубе и в камере с квадратной каменной кладкой (Ноин-Ула, курганы 6, 23, 25, Ильмовая падь, кург. 40, 54) и небольшие погребения в гробах с невыразительной каменной кладкой (Ильмовая падь, кург. 41, 54а, 55а); [4] 3) инвентарь из различных погребений типологически нерасчленим и не имеет оснований для хронологического деления.

Ряд фактов подчёркивает и противоречия в датировке этапов. Так, при описании похорон сюннуской знати у Сыма Цяня отмечено: «употребляют внутренний и внешний гроб». [5] Записи историка доведены до 101 г. до н.э., следовательно, погребения суджинского типа (гроб в срубе) отмечены у сюнну не позднее конца II в. до н.э., причём сведения об этой конструкции восходят, возможно, к источникам более раннего времени. Неправомерность отнесения «суджинских» могил только к I в. до н.э. — I в. н.э. подтвердили и находки сюннуских погребений в Туве, датируемых временем завоевания сюнну Саяно-Алтайского нагорья. Согласно письменным источникам, это произошло на рубеже III-II вв. до н.э., что подтверждается и стратиграфическими наблюдениями. [6] Поскольку в Туве зафиксированы погребения как суджинского, так и дырестуйского типа, [7] то очевидно, что погребения «в срубах» сосуществуют у сюнну с погребениями «в гробах» уже во II в. до н.э., возможно, в самом его начале. Об этом же свидетельствует и внутренняя топография сюннуских могильников, где погребения с различными вариантами конструкций соседствуют друг с другом, в ряде случаев образуя хронологически единые комплексы. Это обстоятельство ещё раз подчёркивает отсутствие между ними значительной временной разницы,

(71/72)

а также исключает попытки объяснить различия в конструкциях какими-либо локальными особенностями.

Основные варианты погребальных конструкций сюнну не связаны и с половозрастной структурой населения. В однотипных сооружениях хоронили лиц разного пола и возраста, и, напротив, различные по степени сложности конструкции сооружались для лиц одного пола и возраста.

Таким образом, имеющиеся материалы показывают, что различные варианты погребальных конструкций у сюнну не связаны с относительной хронологией, локальными вариантами или половозрастными отличиями. В пределах общей датировки сюннуских памятников II-I вв. до н.э. эти варианты практически синхронны.

При этом различные группы погребений существенно различаются по составу инвентаря, что нельзя объяснить только разграбленностью могил. Разнообразные категории предметов явно группируются в определённые наборы, неодинаковые по своему составу и отразившие, очевидно, разницу в имущественном положении погребённых, их реальное прижизненное богатство. Степень этого богатства можно выразить с помощью как количественных, так и качественных критериев. Таблица 1 наглядно показывает, что с увеличением глубины и размеров могильной ямы и сложности конструкции изменяется количественный и качественный состав инвентаря. Эта тенденция прослеживается как на отдельных могильниках, [8] так, очевидно, и по всей совокупности известных сейчас погребений сюнну.

Более богатые люди, погребённые в больших курганах со сложными внутримогильными и намогильными сооружениями, имели, вероятно, и более высокий социальный ранг. Не случайно именно в таких курганах найдены предметы, не отражающие непосредственно степень богатства погребённых, но служащие символами власти: цилиндрические печати, бронзовые жезлы, флаги и вымпелы, а также детали колесниц.

Ряд фактов, уже рассмотренных в литературе, [9] показывает, что самые сложные по конструкции и богатые по инвентарю курганы сооружались для высшей сюннуской знати — шаньюев и их приближённых. Соответственно можно предположить, что менее сложные конструкции с более бедным инвентарём оставлены группами населения, стоявшими на более низких социальных ступенях. О разделении сюнну на ряд социальных группировок во II-I вв. до н.э. недвусмысленно свидетельствуют и письменные источники. [10] Опосредованным образом социальное расслоение сюнну отразилось и во внутренней топографии могильных памятников, где большим курганам с богатым инвентарём сопутствуют бедные погребения, расположенные в определённом порядке; погребённые в таких сопутствующих могилах часто умирали насильственной смертью. [11]

Таким образом, различные варианты сюннуских погребений,

(72/73)

отличающиеся степенью сложности погребальных конструкций и степенью богатства инвентаря, отразили социальную дифференциацию внутри сюннуского общества периода II-I вв. до н.э. Это заключение, если оно справедливо, позволяет наметить путь к выделению группы погребений, относящихся, возможно, к «ранним» сюнну («протосюнну»).

Резкое имущественное расслоение общества, выделение наряду с племенной знатью привилегированных групп населения (в том числе, вероятно, обособление военной прослойки), усложнение социальной структуры в целом связаны, очевидно, с усилением сюнну на рубеже III-II вв. до н.э., когда они возглавили мощный союз скотоводческих племён. Именно в этот период в погребальной практике сюнну появляются наряду с обычными, «рядовыми» погребениями и богатые курганы со сложными конструкциями. Датирующий материал из этих курганов не позволяет отнести их к более раннему времени, когда социальное расслоение в «протосюннуской» среде либо было слабо развито, либо не получило отражения в погребальном обряде. Не случайно «царские» погребения, подобные Аржану в Туве, Салбыку в Южной Сибири или пазырыкским курганам Алтая, неизвестны на предполагаемой территории формирования сюннуского объединения (дальневосточные районы степного пояса) в скифское время, до усиления сюнну. Даже богатые по инвентарю погребения (Сигоупань) не связаны здесь с какими-либо сложными внутри- или намогильными сооружениями, хотя надёжно датируются позднескифским временем. Сложные по конструкции богатые погребения знати появляются в названном регионе только в памятниках сюнну. Однако такие погребения не могут считаться характерными для сюннуской погребальной практики в целом, отразив лишь обособление знати и привилегированных слоёв и усложнение социальной структуры в период сюннуского могущества, начиная с рубежа III-II вв. до н.э.

Если это предположение справедливо, то можно заключить, что богатые курганы типа раскопанных в Ноин-Уле (кург. 6, 23, 25, Кондратьевский, «мокрый» и др.) и Ильмовой пади (кург. 40, 54), [12] которые традиционно принимаются за образец сюннуских погребальных комплексов, сооружались у сюнну лишь в период II-I вв. до н.э., т.е. в период их господства в центральноазиатских степях. Именно поэтому не удастся, видимо, найти аналогии таким погребениям в позднескифских памятниках этого региона.

Вместе с тем погребения сюннуской знати в период II-I вв. до н.э. сосуществуют, как показано выше, с другими погребениями, на которых, видимо, не отразились или мало отразились социальные перемены в сюннуском обществе. Возможно, именно такие погребения могли сохранить традиции обряда, свойственные погребальной практике «ранних» сюнну. Можно ожидать, что такие «протосюннуские» памятники должны быть близки или аналогичны по сумме основных признаков «рядовым» погребени-

(73/74)

Табл. 1. Сочетание инвентаря и погребальных конструкций в могилах сюнну. Составлена по литературным и архивным данным. Цифры в графе «погребальные конструкции» соответствуют группам в тексте (с. 75). Не включена в таблицу группа 4 (гроб в срубе без намогильного сооружения) ввиду её немногочисленности и сплошной ограбленности. Неопубликованные материалы Иволгинского могильника использованы с любезного разрешения А. Давыдовой.

(Открыть Табл. 1 в новом окне)

ям сюнну эпохи их господства в Центральной Азии. Основными элементами таких «ранних» конструкций, судя по «рядовым» памятникам II-I вв. до н.э., должны быть яма, внутримогильное сооружение в виде гроба, в ряде случаев — обкладка стенок ямы каменными плитами и закладка ими могильной ямы; небольшое намогильное сооружение в виде каменной кладки.

Таким в целом представляется путь к выделению комплекса признаков, характеризующих «протосюннуские» памятники. Заметим, что сказанное выше относится и к проблеме выделения сюннуских памятников периода первых веков н.э., когда распад сюннуского объединения привёл к разложению созданной ранее общественной структуры, к определённой социальной «нивелировке» в среде сюнну. Следствием этого процесса могло быть

(74/75)

Табл. 2.
А — погребение №11 в Сяцзядянь (Каогу, 1974, №1, рис. 14);
Б — погребение №32 в Дырестуйском могильнике (Коновалов, 1976, рис. 106).

(Открыть Табл. 2 в новом окне)

исчезновение из погребальной практики обычая сооружать сложные курганы с богатым инвентарём, характерные для представителей знати во II-I вв. до н.э. Возможно, погребения, отразившие судьбу сюннуских племён в первые века н.э., по сумме основных признаков будут также близки «рядовым» сюннуским погребениям названного периода. [13]

Поиск и анализ конкретных памятников «протосюнну» — тема отдельной работы, которая будет возможна лишь после значительного расширения информационной базы. В настоящее время на основании имеющегося материала можно лишь высказать ряд предположений.

(75/76)

Известно, что центральноазиатскую часть степного пояса в позднескифское время, накануне появления здесь сюнну, занимали два этнокультурных региона. [14] Первый характерен памятниками типа плиточных могил и занимает восточную часть Монголии и Забайкалья; второй представлен комплексами скифского времени на западе Монголии (могильник Улангом), и части Саяно-Алтайского нагорья (скифские культуры Тувы, родственные во многом западномонгольским памятникам). Совокупность признаков, характеризующих погребения одного и другого регионов, не позволяет рассматривать их как основу для развития сюннуских комплексов; последние появились вместе с пришлым населением, принёсшим с собой целый ряд новаций.

За последние годы ряд новых погребений скифского времени, отличных как от плиточных могил, так и от уюкских комплексов, был обнаружен в Ордосе, [15] что позволяет наметить здесь ещё один этнокультурный регион названного периода. Вполне вероятно, эти погребения оставлены населением, вошедшим на рубеже III-II вв. до н.э. в сюннуский племенной союз. Однако связывать их с самими сюнну периода V-III вв. до н.э., как это делают авторы раскопок, пока преждевременно: в них отсутствует такой характерный элемент сюннуских погребений, как гроб, а ряд категорий инвентаря (чеканы, кинжалы с бабочковидным перекрестием) указывают на связь новых погребений в Ордосе с культурами улангомского круга.

Таким образом, в центральноазиатской части степного пояса пока трудно выявить памятники, которые можно рассматривать как «протосюннуские». Бесперспективность поиска таких памятников к западу от Монголии и Ордоса доказательств не требует, поэтому вполне естественно следует обратиться к комплексам скифского времени дальневосточных степей.

Здесь, на северо-востоке Внутренней Монголии, в степных и лесостепных районах Маньчжурии и Ляонина выявлен целый ряд комплексов названного времени. Их число пока незначительно, но ряд образцов так называемой «скифской триады» (оружие, детали конской сбруи и предметы изобразительного искусства) оригинальны и не имеют аналогий в других синхронных памятниках степного пояса. Это обстоятельство позволяет предположить, что к востоку и юго-востоку от Забайкалья и Монголии существовал ещё один своеобразный регион скифского мира. Особое внимание среди памятников этого региона привлекают так называемые «погребения культуры верхнего слоя Сяцзядянь». [16] Находки в них характерных деталей конской сбруи, зеркал и ножей «скифского» типа, пуговиц с насечками по краю позволяют отнести эти погребения к кругу памятников степных скотоводческих племён, что справедливо подчёркивают и авторы раскопок, [17] и датировать их в пределах VIII-V вв. до н.э.; эту дату подтверждают и стратиграфические наблюдения. [18] «Погребения культуры верхнего слоя Сяцзядянь» объединяет ряд общих

(76/77)

признаков: преобладающее положение погребённых — вытянуто на спине; наличие внутри прямоугольной могильной ямы деревянного гроба, короткие стенки которого вставлены в длинные, перекрытие гроба каменными плитами и обкладка такими плитами стенок ямы. В этих погребениях, как и в «рядовых» сюннуских, представлены бронзовые пуговицы, зооморфные бляшки, колокольчики, имитации каури. Ряд категорий сюннуского инвентаря, особенно черешковые трёхлопастные стрелы и плоские стрелы-срезни из железа, можно рассматривать как результат развития аналогичных бронзовых стрел из рассматриваемых скифских погребений. Отметим, что форма и вес этих стрел указывают на применение большого лука, по размерам, видимо, близкого к сюннускому.

Таким образом, из всех известных сейчас памятников скифского времени на востоке степного пояса наиболее полно предполагаемый комплекс «протосюннуских» признаков проявляется именно в «погребениях культуры верхнего слоя Сяцзядянь». Это обстоятельство позволяет наметить регион, где протекали, видимо, ранние этапы истории сюнну и определить круг памятников, детальный анализ которых является первоочередной задачей при разработке проблемы происхождения сюнну.

[1] Таскин В.С. Материалы по истории сюнну, ч. 1. М., 1968, с. 34.

[2] Талько-Гринцевич Ю.Д. Древние аборигены Забайкалья в сравнении с современными инородцами. — Труды ТКО ПОРГО за 1905 г., т. VIII, вып. I, СПб, 1906, с. 32-51; Сосновский Г.П. Раскопки Ильмовой пади. — СА, т. VIII, с. 57-67; он же, Дырестуйский могильник. — ПИДО, 1935, №1-2, с. 168-177; Кызласов Л.Р. Древняя Тува. — М., 1979, прим. на с. 83.

[3] Талько-Гринцевич Ю.Д. Материалы к палеоэтнологии Забайкалья, VI. — Труды ТКО ПОРГО за 1901 г., т. IV, вып. 2. М., 1902, с. 32-59; он же. Материалы к палеоэтнологии Забайкалья, IV. — Труды ТКО ПОРГО за 1900 г., т. III, вып. I. Иркутск, 1902, с. 4-60.

[4] Сосновский Г.П. Раскопки Ильмовой пади... с. 54-55; Руденко С.И. Культура хуннов и ноин-улинские курганы. М.-Л., 1962, с. 220; Коновалов П.Б. Хунну в Забайкалье. — Улан-Удэ, 1976, с. 206.

[5] Таскин В.С. Материалы по истории сюнну... с. 40.

[6] Мандельштам А.М. К гуннской проблеме. — В кн.: Соотношение культур Сибири с культурами сопредельных территорий. Новосибирск, 1975, с. 109-113.

[7] Мандельштам А.М. К гуннской проблеме, с. 110; Стамбульник Э.У. Новые памятники гунно-сарматского времени в Туве. — В кн.: Древние культуры евразийских степей. Л., 1983, с. 34-41.

[8] Давыдова А.В. О социальной характеристике населения Забайкалья по данным Иволгинского могильника. — СА, 1982, №1, с. 132-142.

[9] Бернштам А.Н. Гуннский могильник Ноин-Ула и его историко-археологическое значение. — ИООН АН СССР, 1937, №4, с. 947-968.

[10] Таскин В.С. Материалы по истории сюнну..., с. 40.

[11] В 1984 г. Забайкальским отрядом ЛОИА АН СССР на Дырестуйском могильнике исследован комплекс погребений №34, состоящий из кургана в центре и трёх грунтовых могил вокруг. Погребённый у восточного угла курганной кладки (молодая женщина?) был убит ударом острого предмета в правый висок. Возраст
(77/78)
остальных погребённых (предположительно мальчик до года и девочка 5-8 лет) также позволяет предполагать их насильственную смерть. Аналогичной смертью умер, видимо, и мальчик из погребения 54-б в Ильмовой пади, сопутствующего основному большому кургану №54; ноги мальчика связаны железной цепочкой. Возможно, эти факты подтверждают сообщение Сыма Цяня о том, что «любимые слуги и наложницы следуют за умершим в могилу» (Таскин. Материалы по истории сюнну, с. 40). Очевидно, эти «слуги и наложницы» захоронялись не в одной могиле со знатным лицом, а в расположенных рядом грунтовых погребениях, практически незаметных на современной дневной поверхности.

[12] См. прим. 4.

[13] Примером могут служить могилы у оз. Чжалайнор, где погребённые лежат вытянуто на спине, в прямоугольных грунтовых ямах, внутри которых находится деревянный гроб ( Чжен Лун. Ней Мэнгу Чжалайнор гу муцзан дяоча цзи. — Веньу, 1961, №9, с. 16-19, на кит. яз.). Не исключено, что такие памятники могут быть связаны с племенами, выделившимися из сюннуского союза после его распада.

[14] Волков В.В. Бронзовый и ранний железный век Северной Монголии. — Улан-Батор, 1967, с. 87.

[15] Тянь Гуаньцзинь. Таохунбала ды сюнну му. — Каогу сюебао, №1, 1976. Материалы близкого по типу могильника Маоцингоу пока не опубликованы.

[16] Ней Мэнгу Чифын Яованмяо Сяцзядянь ичжи шицзюе цзяньбао. — Каогу сюебао, №2, 1961, с. 77-81. Чифын Яованмяо Сяцзядянь ичжи шицзюе баогао. — Каогу сюебао, №1, 1974, с. 135-143, на кит. яз.

[17] Хэбэй Пинцюань Дуннаньгоу Сяцзядянь шанцэн веньхуа муцзан. — Каогу, №1, 1977, с. 54-55.

[18] Перекрытие ряда могил слоем с керамикой эпохи Чжаньго; частичное разрушение могил в Сяцзядянь слоем верхнего горизонта стоянки. (Чифын Яованмяо..., с. 122, рис. 14). Разумеется, с накоплением массового материала дата может быть уточнена. В целом относительно датировок нижнего и верхнего слоев в Сяцзядянь ведётся дискуссия (Лун Цзовэнь. Гуаньюй Сяцзядянь шанцэн хэ сянэн веньхуа ды цзигэ веньти. — Веньу, №11, 1973, с. 44-45). Не вдаваясь в неё, отметим, что наиболее вероятной датой верхнего слоя в Сяцзядянь представляется конец Чуньцю — начало Чжаньго. Следует подчеркнуть, что название рассматриваемых памятников — «погребения культуры верхнего слоя Сяцзядянь» — неудачно как по форме, так и по содержанию и в дальнейшем должно быть заменено. В ином случае трудно будет отличать название самой культуры «верхнего слоя Сяцзядянь», погребений в заброшенных постройках и ямах на одноимённой стоянке (принципиально отличных от рассматриваемых) и погребений типа найденных в «верхнем слое стоянки Сяцзядянь» (в гробах и каменных ящиках); связь последних погребений с культурой верхнего слоя стоянки остаётся проблематичной.

Список сокращений.   ^

ИООН — Известия отделения общественных наук АН СССР.

ЛОИА — Ленинградское отделение Института археологии АН СССР.

ПИДО — Проблемы истории докапиталистических обществ.

СА — Советская археология.

ТКО ПОРГО — Троицко-савск-Кяхтинское отделение Приамурского отдела Русского географического общества.

наверх