А.Г. Малявкин
Историческая география Центральной Азии
(материалы и исследования).
// Новосибирск: 1981. 337 с.
Введение.
Начиная со времени правления династии Хань Китай время от времени предпринимал усилия взять под свой контроль территории, лежавшие вдоль Великого шёлкового пути, и стать гегемоном на единственной торговой артерии, связывавшей страны Восточной Азии со странами Средней Азии и Ближнего Востока. Такие попытки чаще всего терпели крах, но даже в случае их успеха завоеванные позиции вскоре утрачивались. Прочно закрепиться, причём на длительное время, даже на восточном отрезке этого пути китайцам не удавалось.
Первой успешной операцией по овладению Великим шёлковым путём была экспансия императора У-ди, предпринятая в 129 г. до н.э. В середине II в. до н.э. Ханьская империя переживала период расцвета. Ко времени воцарения императора Лю Чэ (более известного в отечественной литературе под именем У-ди, правившего с 141 по 87 г. до н.э.) положение новой династии в стране упрочилось: были ликвидированы в основном сепаратистские тенденции, окрепла центральная власть, развивались сельское хозяйство, ремёсла и торговля, появились материальные предпосылки к внешней экспансии. В 129 г. до н.э. возобновилась упорная борьба с сюнну — основным противником Ханьского государства на западе и северо-востоке. Военные действия продолжались более 10 лет и закончились полной победой ханьских полководцев. Сюнну были оттеснены на север и в течение 30-40 лет не тревожили ханьцев. В результате успешной войны ханьское правительство завладело Ганьсуйским коридором и приступило к строительству участка Великой китайской стены до Дуньхуана.
На этом, однако, экспансия ханьской династии не закончилась — борьба за овладение Великим шёлковым путём продолжалась. Одним из последних усилий в этом направлении явился успешный поход на Давань в 102 г. до н.э. В результате военных действий и дипломатических манёвров Ханьская империя овладела сравнительно небольшим отрезком Великого шёлкового пути от р. Хуанхэ до района современного города Урумчи в Синьцзян-
(3/4)
Уйгурском автономном районе. На данном участке были построены многочисленные крепости и кое-где созданы военные поселения. После смерти императора У-ди на границах Ханьского государства вновь появились сюнну. К этому времени обстановка внутри страны значительно ухудшилась, начались восстания обездоленных крестьян, что привело к ослаблению Ханьского государства и постепенной потере завоёванных с таким трудом позиций на Великом шёлковом пути. К концу 1 в. до н.э. захваченное в результате экспансии императора У-ди было практически утрачено.
Новую попытку овладения Великим шёлковым путём предприняли ханьцы более чем через 100 лет после смерти У-ди. Талантливый дипломат и военачальник Бань Чао (32-102) участвовал в военной экспедиции против сюнну. После победы над ними около оз. Баркуль Бань Чао был послан в 72 г. в Восточный Туркестан, где, используя противоречия между сюнну и населением небольших местных владений, сумел привлечь последнее на свою сторону и закрепиться в Яркенде, Хотане и Кашгаре. Успехи Бань Чао и других полководцев способствовали восстановлению влияния Ханьской империи на восточном участке Великого шёлкового пути и оживлению торговли и культурных связей с западными странами.
Вскоре, однако, положение в стране резко ухудшалось, чему прежде всего способствовало обострение классовых противоречий. «Сильные дома» сосредоточили в своих руках громадные земельные угодья, а затем стали сдавать их мелкими участками издольщикам. Наиболее крупные владения «сильных домов» насчитывали тысячи таких издольщиков. «Сильные дома» владели десятками тысяч рабов, имели собственные военные формирования, огромные запасы продовольствия и других ценностей. Народ нищал, голодал, вынужден был продавать себя в рабство или превращался в бродяг. Усиление могущества «сильных домов» одновременно вело к ослаблению центральной власти, сокращению её доходов. Уменьшилась численность войск, на содержание которых не было средств. Росли противоречия и распри в самом господствующем классе. Возникли две враждующие группировки, одна из которых выражала интересы чиновников и учёных и стремилась сохранить сильную центральную впасть, а другая поддерживала интересы «сильных домов», их децентрализаторские стремления.
Активизировалось сопротивление экспансионистской политике Ханьской империи со стороны соседних народов, которые от обороны стали переходить к активным операциям. В 107 г. на империю обрушились западные цяны, они перерезали пути через Ганьсуйский коридор, и началась постепенная ликвидация ханьских укреплённых пунктов вдоль восточного участка Великого шёлкового пути. Немного позже в борьбу с Ханьским государством вступили сяньби и ухуани, часть которых в это время кочевала к югу от пустыни Гоби.
(4/5)
После крушения Ханьской державы в Китае наступил длительный период междоусобиц и раздробленности. Территория страны была поделена на ряд самостоятельных, враждовавших друг с другом государств. Число их без конца менялось.
Совершенно особая ситуация сложилась в северной части страны, которая с начала IV в. стала объектом завоеваний со стороны западных и северных соседей Китая. Вторгаясь на территорию Северного Китая, эти народы (сюнну, сяньби, цзе, ди, цян) создавали там свои многочисленные государства, непрочные и недолговечные. Период истории этого района с начала IV и до середины V в. в китайской исторической литературе именуется «Период пяти варваров и шестнадцати царств». Наиболее прочным государственным образованием в Северном Китае стало государство Северное Вэй, созданное племенем тоба, выделившимся из племенного союза сяньби. Возникнув в 386 г. и уничтожив в 439 г. государство Северное Лян — последнее государство из числа «шестнадцати царств», оно объединило под своей властью весь Северный Китай. Это государство начало предпринимать попытки проникновения на запад, но тобасцам удалось захватить лишь небольшие территории на крайнем востоке современного Синьцзян-Уйгурского автономного района. После 535 г. северная часть Срединного государства распалась на ряд независимых государств.
В 589 г. произошло объединение всей страны под властью государства Суй, созданного видным политическим деятелем и полководцем династии Северная Чжоу Ян Цзянем в 581 г. Вскоре после объединения страны военные сипы суйских императоров Ян Цзяня, а затем Ян Гуана обрушились на соседей — тюрок, тугухуней, корейцев и вьетнамцев. Несколько успешных операций провёл Ян Цзянь против Тюркского каганата, который в это время владел всей территорией Центральной Азии и от которого зависели северокитайские государства Северное Чжоу и Северное Ци — предшественники государства Суй. Ко времени появления в Северном Китае новой династии Суй в Тюркском каганате разразился острый политический кризис и началась междоусобица. Суйские правители поспешили воспользоваться неустойчивым положением в каганате. Своими дипломатическими маневрами и интригами, а также военными действиями они способствовали его распаду в 80-х гг. на два самостоятельных государства — Восточнотюркский и Западнотюркский каганаты. Это был большой успех, но дальнейшего развития он не получил, так как Суйское государство ввязалось в войну с Когурё и потерпело неудачу. В 618 г. династия Суй пала.
Начало правления династии Тан (618-907) ознаменовалось значительным усилением императорской власти и военного могущества страны. Стабилизация положения в сельском хозяйстве,
(5/6)
вызванная некоторым улучшением положения крестьян, расширение ремесленного производства и внутригосударственной торговли способствовали упрочению центральной власти, укреплению экономики страны, развитию науки и искусства и накоплению материальных богатств. Все это было использовано правящей верхушкой Танского государства для проведения захватнических войн против непосредственных его соседей, в том числе северных и северо-западных. Давно сформулированный принцип внешней политики эксплуататорской верхушки Китая — «воевать с соседями, дружить с отдалёнными странами» — вновь стал основой внешней политики теперь уже Танского государства. В 625 г. Пэй Цзюй, занимавший высокий пост при дворе, дал такой совет императору Гао Цзу (Ли Юаню): «Сейчас северные разбойники как раз усилились, государству надлежит [применить тактику] “дружить с дальними [странами] и нападать на соседей”. Слуга говорит, что следует разрешить этот брак, дабы внушить страх Сели (Хели). По прошествии нескольких лет следует обдумать полезность этого. Император согласился с предложением». [1] Этот совет был дан в связи с появлением в четвёртом месяце 8-го года эры правле-
(6/7)
ния У-дэ (12/V-10/VI 625) при танском дворе посольства от кагана западных тюрок Тон-ябгу (618-630) с предложением заключить династийный брак. В это время правящая верхушка Танского государства готовилась к решительной борьбе с Восточнотюркским каганатом, во главе которого стоял каган Сели, и, конечно, дипломаты взяли на вооружение этот широко применявшийся в древности приём борьбы со свободолюбивыми соседями, наряду с другим основополагающим внешнеполитическим принципом — «руками варваров — подавлять варваров».
В Центральной Азии правители Танского государства задались целью овладеть Великим шёлковым путём, по которому с древнейших времён осуществлялась оживлённая торговля между Западом и Востоком. В 630 г. произошло несколько столкновений танских войск с разрозненными отрядами Восточнотюркского каганата, которые до этого потерпели ряд серьёзных поражений от войск сеяньто-уйгурской коалиции и были вынуждены отходить на юг к границам Танского государства. Ослабленные и деморализованные отряды восточных тюрок уже не могли бороться с танскими войсками, и значительная их часть вынуждена была капитулировать. Восточнотюркский каганат, граница которого с Танским государством проходила по Великой китайской стене, прекратил своё существование. Часть восточных тюрок (туцзюэ), кочевавшая к югу от пустыни Гоби и капитулировавшая перед танскими войсками, была расселена вдоль Великой китайской стены. Обширные земли оказались безлюдными, а танские правители не предпринимали каких-либо действий — декларативных или фактических — для присоединения их к своему государству. Несколько позже на эти земли стали претендовать сеяньто. Началась перекочёвка их сюда и освоение этих земель. Танские власти, обеспокоенные явным усилением сеяньто, не стали препятствовать восточным тюркам в их попытках вернуться в родные кочевья, а может быть, даже и содействовали этому. Возвращение тюрок вызвало военный конфликт с Сеяньтоским каганатом, что дало возможность танским правителям вмешаться в эту войну уже на стороне тюрок и совместными усилиями ликвидировать зарождавшееся кочевое государство. Представляется, что этот конфликт был заранее спланирован танскими стратегами и его результаты — ещё один пример успешного применения испытанного приёма «руками варваров — подавлять варваров». [2]
(7/8)
Учитывая важное стратегическое значение Турфанской котловины, танский император Тай-цзун (Ли Шимин) начал военные действия против независимого государства Гаочан. В конце 640 г. это государство было уничтожено, а на его территории вскоре создано духуфу Аньси, во главе которого поставлен согдиец, носивший фамилию Ши и китайское имя Ваньнянь. Это событие можно рассматривать как шаг на пути осуществления планов по овладению Великим шёлковым путём. Используя Гаочан как базу, танские правители смогли подчинить район Бешбалыка на северных склонах восточной оконечности Тянь-Шаня и подготовиться к дальнейшему продвижению на запад.
Одним из излюбленных методов борьбы с соседями было вмешательство в их внутренние дела — поддержка одного вождя против другого и создание ситуаций, чреватых внутриполитическими конфликтами. После 630 г., когда Восточнотюркский каганат уже не существовал, произошло усиление сеяньто. Тогда танские дипломаты и военные направили усилия на ослабление, раскол и уничтожение бывшего союзника, нового кочевого государства, находившегося в процессе становления. В ТХЯ по этому поводу сообщается: «В девятом месяце 12-го года эры правления Чжэнь-гуань (13/Х-10/XI 638) в связи с усилением сеяньто император опасался, что позднее их будет трудно пресечь, [поэтому] обоих сыновей [Чжэньчжу Бильге-кагана — Инаня] возвёл в ранг малого кагана и каждому пожаловал барабан и знамя...» Далее в этом источнике читаем: «В девятом месяце 19-го года эры правления Чжэнь-гуань (26/IХ-25/Х 645) два сына Чжэньчжу, старший по имени Иман и младший по имени Бачжо, первоначально отдельно были назначены малыми каганами. К этому времени Чжэньчжу умер, и Бачжо, убив старшего брата Имана, сам объявил себя каганом. Это был каган Доми. В двенадцатом месяце (24/ХII 645 — 21/I 646) сеяньто вторглись для грабежа в округ Сячжоу». Это же сообщение, но в другой редакции, со значительными расхождениями, имеется и в ряде других сочинений. [3] Конечно, нельзя утверждать, что пожалование двум возможным претендентам одинаковых титулов могло иметь большое значение. Скорее всего здесь наблюдалось соперничество претендентов, обычное в любом правящем доме. Но из этих сообщений следует с очевидностью, что правительство Танского государства использовало весь арсенал подрывных внешнеполитических приёмов для разложения и ослабления своих потенциальных противников. Такие действия, с точки зрения правящей верхушки танского общества, были вполне нормальными, и сведения о них помещались в сочинениях, предназначенных для всеобщего чтения.
(8/9)
В 647 г. был совершён успешный поход в Восточный Туркестан, в 657 г. танским войскам при активном содействии уйгурской конницы и других кочевых племён удалось разрушить Западнотюркский каганат. Однако борьба с тюрками на этом не закончилась. После распада Восточного и Западного каганатов впасть Танского государства распространилась на сравнительно незначительные части их территорий, в сущности только на те, где были учреждены гарнизоны и имелся танский административный аппарат. Прежде всего это были земли, лежавшие вдоль Великого шёлкового пути. На остальных территориях обоих каганатов, охватывавших обширные степные, полустепные и пустынные пространства, хотя и были «учреждены» различные административно-территориальные единицы и «назначены» должностные лица, но первые обычно совпадали с границами расселения тех или иных родо-племенных групп, а вторые занимали вожди племён, которые порой чисто формально признавали вассальную зависимость от Танского государства и лишь посылали подарки, записанные в императорских анналах как дань. Акад. В.П. Васильев, понимавший сущность взаимоотношений правителей различных династий с миром «варваров», более 100 лет тому назад писал: «Старейшины их приезжают ко двору... и вместе с наградами, состоявшими в шёлковых тканях, получают различные титла, в чём и выказывается, по мнению китайскому, подданство инородцев». [4]
Важнейшим инструментом осуществления захватнической политики Танского государства в Центральной Азии были наместничества (протектораты) Аньси и Бэйтин. Создание наместничеств, в том числе и упомянутых, вызывалось необходимостью организации борьбы с непрерывными выступлениями тех или иных племён, а часто и коалиций этих племён, против попыток танских властей упрочить своё господство и даже расширить территорию, на которой они обладали реальной властью. Наместничество Аньси было создано в октябре 640 г. На первом этапе оно было нацелено главным образом против Западнотюркского каганата, войска которого неоднократно приходили на помощь городам-государствам Кашгарии во время их борьбы с танскими наёмниками. Позднее главным противником стали тибетцы, которые так же, как и танское правительство, стремились установить контроль над торговыми путями в западные страны. Наместничество в Бэйтине образовалось значительно позднее — в 702 г., когда наместничество в Аньси, связанное ожесточённой борьбой с городами-го-
(9/10)
сударствами Кашгарии и отдельными племенами, а также с тибетцами, которые часто выступали с ними единым фронтом, уже не могло вмешиваться в события, развертывавшиеся в Джунгарии. Основные задачи, стоявшие перед наместничеством в Бэйтине, заключались в подавлении сопротивления западных тюрок и борьбе с тюргешами.
Обстановка в Кашгарии и Джунгарии была очень сложной и противоречивой. Здесь не только сталкивались интересы древнейшей империи Востока — Танского государства, порождённые её агрессивными поползновениями, с интересами местных городов-государств и отдельных кочевых народов, которые вели упорную освободительную борьбу. Танскому государству противостояло и Тибетское государство, преследовавшее те же цели, что и танские правители. В Кашгарии местные государственные образования были вынуждены лавировать и часто в своей борьбе с танскими захватчиками опирались на помощь тибетцев. В Джунгарии обстановка осложнялась междоусобной борьбой за власть на территории бывшего Западнотюркского каганата. Эта междоусобная борьба существенно осложнялась участием в ней танских марионеток, с помощью которых танские правители пытались закрепиться на землях Западнотюркского каганата.
Тюргеши, входившие в состав Западнотюркского каганата, первоначально, по-видимому, не были настроены враждебно к Танскому государству, так как разрушение каганата, происшедшее в 658-659 гг., давало им независимость. Однако уже с 679 г. в источниках появляются сообщения о столкновениях танских войск с тюргешами. В это время в Семиречье и Джунгарии основными противниками тюргешей были танские марионетки, наследники Ашина Мишэ и Ашина Бучжэня, а также другие вожди западных тюрок, выступавшие одновременно и против Танского государства. Среди вождей западных тюрок наибольшими силами обладал сын Бучжэня Ашина Хусэло. Он вёл непрерывную борьбу с другими вождями, в том числе и с наследниками Мишэ, пытался, ликвидировав их сопротивление, стать единовластным каганом западных тюрок. В этих своих поползновениях он пользовался до поры до времени поддержкой Танского государства. К началу VIII столетия тюргеши настолько усилились, что группировка Хусэло развалилась, и он с частью своих соплеменников бежал под защиту Танского государства. В это время Танское государство было не в состоянии вмешаться в борьбу своего союзника с тюргешами и поэтому было вынуждено признать свершившееся.
В связи с таким неблагоприятным развитием событий на северных склонах восточной оконечности Тянь-Шаня было создано новое на-
(10/11)
местничество — Бэйтин. По сообщению СТШ, [5] это произошло во 2-м году эры правления Чан-ань (2/II 702-21/I 703). Чэнь Чжунмянь приводит сообщение о создании наместничества Бэйтин из ТД (гл. 207) и в примечании к тексту указывает точную дату — в 16-й день двенадцатого месяца по лунному календарю, т.е. 7 января 703 г. [6] Совпадение по времени этих событий не случайно. Бегство Хусэло лишило танское правительство опоры, с помощью которой оно вмешивалось в дела западных тюрок, и создание наместничества Бэйтин должно было до некоторой степени компенсировать эту потерю. Существовала и другая причина — необходимость создания нового центра, вокруг которого могли бы концентрироваться силы Танского государства. После того как в 692 г. танские войска сумели сломить сопротивление тибетцев и восстановить свои гарнизоны в Кашгария, наместничество Аньси было возвращено в Кучу. Однако спокойствия в этом районе не наступило.
В начале VII в. положение Танского государства резко ухудшилось. Основной причиной этого было усиление второго Восточнотюркского каганата, который вёл упорную борьбу с Танским государством, а также со своими соседями на западе. Все усилия Танского государства были сосредоточены на отражении атак каганата, войска которого приникали в район Великой китайской стены, а на западе вели успешную борьбу с союзниками Танского государства. Другим противником Танского государства был Тибет. На протяжении многих десятков лет правители Тибета предпринимали попытки овладеть Великим шёлковым путем и оказывали постоянное давление на Кашгарию и Ганьсуйский коридор — территорию современной провинции Ганьсу. Война шла с переменным успехом, часто и тибетцы терпели поражения, но всё же им удалось присоединить значительные территории на востоке, на которых в древности жили цяны. Большую роль в борьбе с тибетцами в Кашгарии играло наместничество в Аньси. Небольшие города-государства, которые были расположены в Кашгарии и вели постоянно междоусобную борьбу, не представляли серьёзной угрозы для танских завоевателей, хотя то одно, то другое предпринимало попытки пресечь расширение влияния завоевателей или даже полностью освободиться от зависимости. Определённые трудности для танских властей создавали и тюргеши, которые в это время предпринимали усилия для создания и укрепления своего государства. Тюргеши вели борьбу с арабами на западе и тюрками на
(11/12)
востоке и пользовались вниманием со стороны Танского государства, которое хотело использовать их в своих корыстных целях. Однако и они неоднократно совершали глубокие рейды в Кашгарию. Так, вождь тюргешей Согэ в 708 г. занял Аньси. Танские войска не смогли оказать серьёзного сопротивления, потерпели ряд поражений, отсиживались в крепостях. Во время сражений погибли наместник Ню Шицзян и много других высших военных чинов. [7] Таким образом, обстановка в Кашгарии была тревожной и часто неблагоприятной для танских завоевателей, что и явилось дополнительной причиной создания наместничества в Бэйтине.
Война Танского государства с Тибетом продолжалась, то затихая, то вновь разгораясь, на протяжении ряда десятилетий. В начале VIII в. тибетцы заключили договор с арабами и начали проводить совместные военные операции. Это не могло не встревожить танских стратегов, и они пытались помешать этому сближению. В 722-724 гг. войска наместничества совершили несколько походов с целью вбить клин между союзниками, но из этого ничего не вышло. В 730 г. между Тибетом и Танским государством был заключён договор о мире, и мирные отношения сохранялись продолжительное время. [8] Однако заключение мирного договора между Тибетом и Танским государством не означало прекращения агрессии Тибета в западном и северо-западном направлениях, где находились владения, поддерживавшие дружественные отношения с танами. Наоборот, давление тибетцев на запад усилилось, и они смогли захватить ряд важных районов на подступах к Кашгарии. Создаётся впечатление, что танское правительство ценой установления мира на границах с Тибетом, проходивших по территориям современных провинций Сычуань и Ганьсу, отказалось от поддержки небольших государств — Малого Болюя (Гильгита), Цзибиня и других, которые неоднократно обращались к нему за помощью. К середине VIII столетия могущество Тибетского государства достигло своего наивысшего предела, одновременно арабы укрепились в Средней Азии и, хотя Восточнотюркский каганат распался, на его развалинах возродился Уйгурский каганат, ещё более могущественное кочевое государство, которое почти
(12/13)
100 лет (750-845) господствовало в Центральной Азии. После мятежа Ань Лушаня тибетцы окончательно ликвидировали господство Танского государства в Кашгарии, а гарнизоны Аньси и Бэйтина попали в зависимость от уйгуров.
Вокруг наместничества в Бэйтине концентрировались все беглецы с запада, надеявшиеся с помощью Танского государства восстановить своё влияние среди западных тюрок. По сообщению источников, только с Хусэло бежало более 60-70 тыс.чел. После смерти Хусэло каганом десятистрельных тюрок был назначен его сын Ашина Хуайдао. Кроме того, здесь же находился и Ашина Сянь, сын Ашина Юаньцина, заподозренного в измене и казнённого в 692 г. Он был возвращён из ссылки, получил генеральский чин и титул кагана Синсивана. У этих потомков Мишэ и Бучжэня имена уже чисто китайские; в ряде источников произошло даже сокращение фамилии Ашина, и они именуются Ши Хуайдао и Ши Сянь. В 704 г. Ашина Сянь и Ашина Хуайдао предприняли попытку с помощью Танского государства восстановить утраченные позиции в Джунгарии и Семиречье. В течение нескольких лет они совершали глубокие и иногда успешные рейды. Это была война претендентов на трон из числа представителей рода Ашина, некогда правившего в Западнотюркском каганате, против своих соплеменников, и в этой борьбе они пользовались широкой поддержкой Танского государства. Несмотря на некоторые успехи, особенно в Джунгарии, больших изменений в расстановке сил в данном районе не произошло. По-прежнему Восточнотюркский каганат сохранял своё могущество и продолжал успешную борьбу с Танским государством. Тюргеши не были затронуты наступлением принцев из рода Ашина и крепко держали в своих руках Семиречье.
В начале VIII в. на подступах к Джунгарии и Кашгарии появился новый грозный враг — арабы. В 712-713 гг. на территории Средней Азии произошли столкновения арабов с войсками Капаган-кагана восточных тюрок. Они не были удачными для тюрок. Вторжение арабов на территорию Средней Азии и Южного Казахстана вызвало попытки некоторых правителей в своей борьбе против новых завоевателей опереться на помощь Танского государства. Танское правительство решило вновь предпринять попытку, вмешавшись в дела этих государств, поставить их под свой контроль. В 748 г. на запад была отправлена разноплеменная армия под командованием Гао Сяньчжи, корейца по происхождению. На первых порах она добилась некоторых успехов, правда не в борьбе с арабами, а в попытках подчинить мелкие впадения. Однако уже в 751 г. армия Гао Сяньчжи потерпела сокрушительное поражение на р. Талас от арабских войск, которым помогали карлуки и другие местные племена. Это было последнее агрессивное поползновение танских войск, и
(13/14)
уже до падения династии такие попытки не возобновлялись. Только через тысячу лет объединённые маньчжуро-китайские войска, разгромив Ойратское ханство и уничтожив почти всё его население, вторглись в Джунгарию.
В 755 г. в связи с мятежом Ань Лушаня и вторжением тибетцев в Кашгарию связи наместничеств Аньси и Бэйтин с Танским государством прекратились. Наместничества продолжали существовать лишь благодаря поддержке уйгуров и шато. Уйгурский каганат вёл ожесточённую борьбу с Тибетом, и сохранение этих наместничеств с их гарнизонами было выгодно уйгурам. Фактически оба наместничества находились в полной зависимости от уйгуров, и как только в 790 г. положение в уйгуро-тибетской войне сложилось неблагоприятно для уйгуров, они были ликвидированы тибетцами.
С незапамятных времён правящая верхушка Срединного государства, стремясь упрочить своё господство среди собственного народа, прибегала к преувеличению роли князя, а позднее императора в окружающем мире. Цель такого преувеличения была предельно проста — если «варвары» всего мира подчиняются воле императора, то естественно и собственный народ должен повиноваться. Постепенно в результате целенаправленных и систематических действий придворных историографов сложилась чёткая концепция, в соответствии с которой Сын Неба и страна, которой он правил по воле Неба, стали рассматриваться как единственные и законные распорядители судеб мира, а все остальные народы — «варвары» (так писалось в официальных и неофициальных исторических сочинениях) должны были беспрекословно подчиняться. М.В. Воробьёв, в течение длительного времени изучавший историю чжурчженей, по этому поводу писал следующее: «Впрочем, успехи чжурчжэней подверглись присвоению благодаря непревзойдённому методу, столетиями разрабатывающемуся китайскими учёными. В русло китайской истории с неизменной последовательностью вводилось все, что происходило в китайской и околокитайской ойкумене, независимо от того, осуществлялось ли это в Китае, для Китая, против Китая или в связи с Китаем. Китайцы считали себя единственными распорядителями мира: для них — всего, для нас — дальневосточного». [9] Вряд ли что-нибудь можно добавить к такой исчерпывающей характеристике. Необходимо только отметить, что эта концепция воспринималась как аксиома, не подлежащая иному истолкованию и не требующая доказательств.
(14/15)
Правящая верхушка Срединного государства всегда отличалась агрессивностью и, хотя очень часто эта агрессивность не подкреплялась соответствующими возможностями, официальные идеологи и представители правящих кругов никогда не переставали писать и говорить о мифических «правах» на территории соседних стран. Ничего не изменилось ни в XIX в., ни после Синьхайской революции 1911-1913 гг. И хотя учёные-востоковеды в процессе изучения истории стран Дальнего Востока с глубочайшей древности опровергли китаецентристские шовинистические концепции, адепты этих концепций по-прежнему верили в их незыблемость и непогрешимость. Своеобразной реакцией на достижения синологии было зачисление в шпионы многих востоковедов и почти всех путешественников, посетивших как собственно Китай, так и территории, захваченные маньчжурскими завоевателями и объединённые ими в рамках Цинского государства. Такая реакция официальной науки не случайна, она свидетельствовала о стремлении оградить страну от проникновения новых идей в области изучения Востока, преградить дорогу подлинным сведениям по истории Китая и его взаимоотношений с соседними народами. В какой-то мере эта тактика продолжает осуществляться и сегодня. По-прежнему выдающиеся представители отечественной и зарубежной востоковедной науки именуются шпионами, и создаётся впечатление, что число таких «шпионов» увеличивается. [10]
После образования КНР китаецентристские концепции некоторое время не афишировались. Но как только Мао Цзэдун порвал с социалистическим содружеством, они вновь обрели господство в исторической науке и официальной пропаганде. Маоистские «историки» рьяно продолжают старые традиции, заменена только терминология, а суть осталась прежней. Поэтому нет ничего удивительного в совпадении точек зрения на историю взаимоотношений Срединного государства с соседями у маоистов и учёных гоминьдановского Тайваня. Что касается «картографической агрессии», то в этой области маоисты оставили гоминьдановцев позади. В работах по истории Центральной Азии, публикуемых в настоящее время в КНР, по-прежнему не приводится каких-либо доказательств в подтверждение агрессивных по своей сути выводов их авторов. Ведь нельзя же считать доказательством такую, например, фразу: «Со времени
(15/16)
династии Западная Хань, отстоящего от нас более чем на 2000 лет, ряд правительств нашей страны, включая единую центральную государственную власть и отколовшуюся местную государственную власть, учреждали здесь должности чиновников и организовывали оборону, эффективно осуществляя суверенные функции». [11] Эта формулировка, придуманная для всех эпох и на все случаи жизни, является своеобразной интерпретацией официальной точки зрения правительства КНР, сформулированной в документе от 8 октября 1969 г. [12]
B.C. Мясников подверг тщательному анализу современное состояние маоистской историографии и пришёл к выводу: «Нынешние китайские авторы утверждают, что посыпал ли Китай при династиях Хань и Тан свои армии далеко за пределы страны, создавали ли на базе Китая и сопредельных стран свои империи кидани (Ляо), чжурчжэни (Цзинь), монголы (Юань) и маньчжуры (Цин), вторгалась ли Цинская империя в русское Приамурье или захватывала монгольские земли — всё это были события внутри китайского государства, а подавление борьбы некитайских народов за свою самостоятельность преподносится на страницах пекинских изданий как “усмирение” тех, кто “выступал за раскол Родины”». [13] Такова основная тенденция современных маоистских авторов. Нетрудно заметить, что она полностью совпадает с тенденциями, выкристаллизовавшимися в императорском Китае.
Для маоистских авторов характерно некритическое отношение к источникам. Они даже не пытаются их анализировать, выяснить, какие сообщения соответствуют реальному положению дел в том или ином районе Центральной Азии, а какие являются плодом приукрашивания действительности или даже фантазии придворных историографов. Первоначально единственной целью подобных фальсификаций было желание выслужиться перед Сыном Неба, позднее старые записи стали использоваться как аргумент при осуществлении внешнеполитических акций. Сейчас такие записи выглядят наивно, и в подавляющем большинстве случаев истинное положение выясняется с помощью тех же исторических сочинений.
О том, к чему привели историческую науку маоисты в КНР, B.C. Мясников пишет так: «Пережив глубокий кризис, а затем пол-
(16/17)
ный запрет в годы “культурной революции”, современная китайская историография превратилась ныне в сумму официозных пропагандистских материалов, обслуживающих потребности экспансионистского, антисоциалистического внешнеполитического курса маоистской группировки. На этом пути её линия развития практически совпала с курсом буржуазно-националистической пропаганды гоминьдановцев». [14]
Представляется, что бурная деятельность вокруг «исправления» истории и «картографической агрессии» предназначается в первую очередь для внутреннего потребления. Китайский народ, в течение более чем двух тысячелетий воспитывавшийся в духе исключительности и превосходства над окружающим его миром «варваров», до сих пор находится в изоляции от остального мира. Многовековое воздействие китаецентристской и шовинистической пропаганды, осуществлявшейся с неизменной последовательностью и упорством всеми правителями страны с глубочайшей древности оказало определённое влияние на сознание рядового китайского труженика. Сегодня, когда значительная часть населения, и в первую очередь сельского, продолжает оставаться недостаточно грамотной или даже совершенно неграмотна, эта пропаганда продолжает оказывать своё тлетворное влияние. И в этих условиях каждодневная и чрезвычайно шумная китаецентристская пропаганда, насыщенная милитаристским угаром и напичканная шовинистическими лозунгами, преследует совершенно определённые цели — настроить китайский народ против соседей, сделать его послушным орудием в руках агрессивной правящей верхушки. При этом «для маоистских руководителей не столь уже важно признание мировой общественностью их “исторических прав” на чужие территории», [15] — отмечает М.Д. Дальнев. Остриё этой неблаговидной деятельности направлено на собственный народ. И в то же время, определённые реакционные силы в капиталистическом мире используют эти упражнения маоистских фальсификаторов в своих корыстных целях, в попытках опорочить социализм и внести раскол в социалистическое содружество наций.
Цели, поставленные маоистскими фальсификаторами истории, не ограничиваются обоснованием «исторических прав» на чужие территории и воспитанием населения страны, в первую очередь ханьцев, в шовинистическом духе и ненависти к окружающим народам. Немаловажное значение в бурной деятельности маоистских фальсификаторов по «исправлению истории» имеют задачи, связан-
(17/18)
ные с национальными проблемами, в том плане, как их понимают маоисты, — в плане ускоренной насильственной ассимиляции национальных меньшинств. С этой целью извращается история Китая, история соседей, соприкасавшихся со Срединным государством, отнимается у них право на самостоятельную историю. М.И. Сладковский пишет: «...принизить и умалить исторические достижения, ценности других народов, вложить все исторические события в китаецентристские рамки, лишить неханьские народы, населяющие Китай и соседние страны, самобытной истории, приобщить их к “единой китайской нации”, и на этой основе дать историко-теоретическое обоснование великоханьскому гегемонизму. Таковы стратегические задачи, поставленные маоистскими руководителями перед китайской исторической наукой». [16] Такая трактовка маоистами истории соседей — не новость, она полностью соответствует тем канонам, которые были выработаны и закреплены императорскими историографами на протяжении многовековой истории Срединного государства.
Справедливо критикуя великоханьские тенденции в современной маоистской историографии, мы не должны забывать и того, что аргументация в подобных «трудах» находится за пределами науки. «Нет необходимости вступать с маоистскими “исследователями” в научные споры, дискуссии. Их аргументация основывается не на науке, не на исторически известных миру фактах. Всё это их не интересует — их задача разжечь в китайском народе ненависть к русскому народу, к Родине Ленина, к современному Советскому Союзу, чтобы как-то оправдать свои утверждения, что для Китая извечно враг №1 Россия — Советский Союз». [17]
Перед советскими учёными стоят трудные задачи по изучению, переводу и комментированию первоисточников, написанных на языках народов Центральной Азии и Дальнего Востока. Прежде всего необходимо опубликовать научные переводы важнейших сочинений и снабдить их исчерпывающими комментариями. Следует также собрать воедино разрозненные, подчас отрывочные сведения из второстепенных источников, касающиеся самых различных сторон жизни многочисленных народов древности и средневековья, живших в этом районе и создавших здесь свои государственные образования. Многие важные источники ещё недоступны исследователям. Например, стихи на исторические темы средневековых поэтов, которые
(18/19)
содержат, может быть, взгляд на исторические события не с точки зрения придворных историографов. Только после выполнения этой работы можно будет воссоздать историю многих народов Центральной и Восточной Азии, свободную от фальсификаций и китаецентристских извращений. За последнее время в отечественной литературе появились монографии и статьи, раскрывающие механику «исторических» манипуляций придворных историографов и цели, которые они преследуют, однако не все первоисточники изучены с этой точки зрения достаточно полно и не все детали выяснены до конца. [18]
Тщательное и всестороннее изучение истории народов Центральной и Восточной Азии будет также большим вкладом в изучение истории нашей страны, так как многие из них создавали свои независимые государства на территориях, находящихся в непосредственном соседстве с территорией Советского Союза.
Несколько слов о «дани». Нам уже приходилось писать о том, что скрывается за словом «дань» (кит. «гун»), встречающемся в текстах и документах IХ-Х вв., касающихся взаимоотношений Уйгурского ганьчжоуского княжества и Турфанского государства с Сунским государством. [19] Всё сказанное можно отнести и к первой половине правления династии Тан, с тем небольшим уточнением, что в указанное время некоторые впадения и племена, находившиеся вблизи военных гарнизонов Танского государства, расположенных преимущественно вдоль восточного отрезка Великого шёлкового пути, могли быть принуждены к уплате дани и платили её. Но чем дальше на север от Великого шёлкового пути кочевали племена, тем свободнее и независимее чувствовали они себя и тем меньше у них было оснований платить дань. В большинстве сообщений, где говорится о дани, в действительности речь идёт о традиционных подарках, с которыми приезжали в столи-
(19/20)
цу Танского государства послы от государств и отдельных племён, или о товарах, привозимых иностранными купцами.
В качестве иллюстрации к сказанному можно привести следующее сообщение ЦФЮГ, где говорится: «Первоначально цзегу (кыргызы) никогда не сносились со Срединным государством, но узнав, что теле и другие все подчинились, сразу же совершили земной поклон и назвали себя вассалами». [20] Это сообщение следует сразу за информацией о том, что во втором месяце 22-го года эры правления Чжэнь-гуань (29/II-28/III 648) было создано дудуфу Цзяньгунь и эльтабир кыргызов назначен на должность дуду. Согласно этим сведениям можно сделать вывод, что единственным «основанием» для записи о поступлении «дани» было прибытие посла из страны, с которой на протяжении многих столетий не поддерживалось регулярных связей, а в период разрухи, до объединения страны под властью династии Тан и начала агрессивных войн, в течение длительного времени вообще не было никаких сношений. Такова была традиция, неукоснительно соблюдавшаяся придворными историографами с глубочайшей древности. B.C. Таскин, касаясь взаимоотношений чжоуских правителей с «варварами», пишет: «Речь идёт скорее всего о приездах племенных вождей ко двору китайского вана в периоды сравнительно мирных отношений. Китайцы же, льстя своему самолюбию, рассматривали такие визиты как выражение покорности и добровольного признания зависимости от Китая». И далее, касаясь взаимоотношений уже Ханьского государства с сюнну, B.C. Таскин отмечает, что при дворе существовали и трезвомыслящие сановники, но «подобные трезвые оценки не изжили основной направленности китайской традиции в данном вопросе, и приезды чужеземцев к императорскому двору вплоть до нового времени официально всегда рассматривались как выражение вассальных отношений». [21] Ещё меньше «оснований» имели танские сановники для проведения «районирования» территории кыргызов.
Правители Танского государства не ставили задачи освоения территорий, населённых кочевыми народами: для этого у них не было ни средств, ни сил. Издавна, ещё до воцарения династии Хань, к народам степных и полупустынных территорий, временно оказавшихся в сфере влияния Срединного государства, сложилось традиционное пренебрежительное отношение как к народам, не про-
(22/21)
изводящим «пяти видов злаков». Возможно, это тоже имело значение при определении политики по отношению к кочевникам. Сравнительно недавно этот вопрос был проанализирован B.C. Таскиным, который пришёл к выводу, что «земли, занятые кочевниками-скотоводами, с хозяйственной точки зрения для китайцев-земледельцев были не нужны». [22] Итак, отсутствие реальных возможностей и традиционное пренебрежительное отношение к землям кочевников вынуждали танских агрессоров заботиться на данном этапе лишь о недопущении нового объединения тюрок и создания ими сильного государства. Для предотвращения такой опасности использовались военная сила, а также богатый арсенал традиционных приёмов китайской дипломатии — подкуп, столкновение племён друг с другом, династийные браки и т.п. С этой же целью создавались и фиктивные округа во главе с вождями. Разделение кочевников по родо-племенному признаку, пусть номинальное, давало вполне реальные возможности вносить рознь в их среду. Не последнее значение в борьбе против возможного объединения тюрок имела и подготовка марионеток на территории Танского государства.
Внутриполитическая обстановка и развитие экономики в начале правления династии Тан, несомненно, создали предпосылки для осуществления агрессивных планов, однако успехи экспансионистской политики Танского государства во второй половине VII в. объясняются также весьма сложной обстановкой на территориях, подвергшихся агрессии. Прежде всего, в это время только что произошёл распад единого государства тюрок на два обособленных впадения, что тем не менее не прекратило внутренних неурядиц и оба государства оказались существенно ослабленными. Всё это облегчило осуществление задачи, поставленной танскими экспансионистами, и дало им возможность с успехом применить излюбленный приём — «руками варваров — подавлять варваров».
После крушения Восточного и Западного каганатов по степи стали кочевать отдельные племена и группы племен, враждовавшие между собой. Междоусобная борьба принимала иногда очень жестокие формы: одни племена, потерпев поражение, подчинялись победителям, другие рассеивались или откочёвывали в отдалённые районы. Некоторые племена, а чаще немногочисленные группы семей попадали в район Великой китайской стены, пытаясь найти здесь убежище от возможной гибели в степи. Осуществляя коварную политику, направленную на обострение и усугубление противоречий среди кочевых племён, танские правители пытались исполь-
(21/22)
зовать в своих целях и этих беглецов. Им оказывалась определённая помощь, предоставлялись территории для проживания, но взамен требовались полная покорность и готовность выполнять указания танских властей. Как свидетельствуют источники, неповиновение влекло за собой страшные репрессии, вплоть до уничтожения всего племени или группы семей. [23]
Очень часто для расселения откочевавших к границам Танского государства родо-племенных подразделений и групп семей создавались так называемые малые округа. Источники свидетельствуют о том, что эти округа действительно были небольшими, а количество населения в них исчислялось иногда десятками, реже сотнями семей. На территории уезда иногда располагалось 5-6 таких округов. Расселение беженцев мелкими группами, по родо-племенному признаку, прежде всего выражало стремление не допустить объединения пришельцев для совместных выступлений. Кроме того, преследовались и более отдалённые цели — использование этих беглецов для вмешательства во внутренние дела соседей. Другими словами, осуществлялась подготовка марионеток, готовых выполнить любые указания танских правителей. [24]
Использование отдельных племён и родо-племенных групп в качестве союзников в борьбе с кочевниками осуществлялось с давних времён. Хорошо известен пример с шаньюем Хуханье, который в 51 г. до н.э. бежал под защиту Ханьского государства, был с почестями принят ханьским правительством, а затем использован как орудие вмешательства в дела сюнну. Этот пример часто приводится официальными лицами как образец мудрой политики императора по отношению к «варварам». В середине IX в. о нём говорил первый министр танского императора У-цзуна Ли Дэюй, когда после гибели Уйгурского каганата в аналогичном положении оказались уйгуры. [25] В ряде текстов, опубликованных в данной работе, есть сведения о судьбе представителей рода Ашина, перешедших на службу Танскому государству: Ашина Мишэ, Ашина Бучжэне, Ашина Хуайдао и др. Все они вскоре после назначения на должность наместника в наместничества Мэнчи и Куньлин, созданные на территории Западнотюркского каганата, погибли, так как народы не желали терпеть у себя ставленников Танского государства.
(22/23)
Тюрки, западные и восточные, не хотели быть послушным орудием в руках танских сановников. Они постоянно выражали своё неповиновение, прогоняли ставленников Срединного государства и даже совершали нападения на границы Танской империи. Эта упорная борьба привела к тому, что в 80-90-х гг. VII в. восточные тюрки освободились от зависимости, Восточнотюркский каганат был восстановлен. В начале VIII в. обрёл независимость и Западнотюркский каганат. В южной половине Восточного Туркестана Танское государство теряло свои позиции под напором тибетцев. К середине VIII в. восточная часть Великого шёлкового пути, включая Ганьсуйский коридор, вышла из-под контроля Танской империи.
Иная обстановка сложилась в Средней Азии. Экспансия Танского государства в Восточном Туркестане совпала с продвижением арабских завоевателей в Среднюю Азию. Естественно, многие самостоятельные впадения в этом районе могли рассматривать Танское государство как своего возможного союзника в борьбе с арабскими завоевателями, поэтому они и снаряжали посольства ко двору Танского императора. Послы везли традиционные подарки и послания своих правителей. Эти обычные в практике сношения независимых государств дипломатические акты рассматривались танскими сановниками как выражение покорности, а подарки всегда именовались данью.
Необходимо отметить, что экспансия Танского государства в Центральную Азию ещё недостаточно изучена. Не исследованы китайские первоисточники, которые могут дать материал для уточнения её этапов, а также дипломатических манёвров и тактики танских захватчиков.
* * *
История Центральной Азии на протяжении столетий привлекала внимание исследователей. В результате их самоотверженного труда наука накопила громадный материал по этой интереснейшей части Земного шара. Здесь в районе Великой китайской стены на протяжении тысячелетий проходила зона контактов между оседлыми народами юга и кочевниками севера. Здесь зарождались многочисленные мобильные государственные образования, военные силы которых волна за волной обрушивались на районы с земледельческой культурой на западе и на китайские государства за Великой китайской стеной. Центральная Азия стала колыбелью многих современных тюркских и монгольских народов, расселившихся впоследствии на обширных пространствах Евразии.
Своеобразие исторического прошлого Центральной Азии, важ-
(23/24)
ность для всемирной истории процессов, происходивших здесь, и предопределили повышенный интерес к ним исследователей и как следствие — обилие публикаций по этим вопросам на различных языках мира. Однако многие процессы, протекавшие в этой части Азии, всё ещё мало изучены.
Наиболее весомый вклад в изучение Центральной Азии внесли тюркология, иранистика и арабистика. Представители этих наук проделали огромную работу по выявлению и научному переводу многочисленных источников по средневековой истории Центральной Азии. Многие из них издавались неоднократно в разных переводах и с многочисленными комментариями. В распоряжении исследователей имеются факсимильные издания, что позволяет с наименьшей затратой времени получить необходимую информацию и даже проверить точность перевода. Не прекращается работа над эпиграфическими памятниками, например, над руническими текстами с Орхона и Енисея. Они находятся в поле зрения исследователей, а перевод их постоянно изучается и уточняется.
Значительно хуже обстоит дело с изданием переводов исторических источников с китайского языка, а тем более публикацией их вместе с оригинальным текстом. Эти источники значительно более многочисленны, чем арабо-персидские, и в некоторых случаях их невозможно ничем компенсировать, особенно если речь идёт об изучении истории народов, находившихся в непосредственной близости от Китая. Надо также учитывать, что переводы, выполненные 100-200 лет тому назад, в наши дни, в условиях, когда больших успехов достигли тюркология и монголистика, археология и другие исторические дисциплины, удовлетворить нас уже не могут. Опираясь на достижения указанных наук, сегодня можно сделать переводы, несравненно более точные и близкие к оригиналу, что недавно блестяще доказал B.C. Таскин, опубликовав две книги новых переводов китайских источников по истории народа сюнну, а также перевод источника по истории киданей «Цидань го чжи».
В отечественной и зарубежной литературе для обоснования тех или иных положений исследователи нередко используют оригинальные китайские источники, пока ещё полностью не переведённые ни на один язык. При этом, цитируя источники, они приводят в подтверждение своих выводов лишь сравнительно небольшие куски текста в переводе с китайского, а оригинал на китайском языке, как правило, в работе не помещают. Такой метод имеет ряд существенных недостатков. Во-первых, совершенно очевидна невероятная трудоёмкость этой работы. Объём многих важнейших источников исчисляется десятками и сотнями авторских листов, причём они не снабжены указателями, а оглавления дают только самое приблизительное представление о материале. Многие исследователи на протяжении десятков лет возвращаются к одному и тому же
(24/25)
источнику в поисках необходимой информации и затрачивают на это много времени. Во-вторых, к такому просмотру китайских источников с гарантией определённого успеха может быть привлечено только незначительное число наиболее подготовленных китаистов, основная же масса исследователей, занимающихся историей Центральной Азии, должна довольствоваться теми крохами, которые сочтут необходимым опубликовать эти китаисты. В-третьих, при выборочной системе использования источников не исключена возможность серьёзных ошибок при переводе отдельных кусков текста и, что ещё пагубнее, субъективного подхода к его данным, когда из громадной массы фактов выбираются только те, которые подтверждают концепцию автора, а все остальные отбрасываются и остаются до поры до времени неизвестными широкому кругу исследователей.
Выше говорилось о китайских летописях только как об источниках по истории сопредельных территорий, однако мы не должны забывать и о том, что без их сплошных переводов, а также без переводов ряда других средневековых и древних сочинений никогда не будет написана подлинная история китайского народа и мы никогда до конца не поймём процессы, происходящие в современном Китае.
Наиболее эффективное использование источников, написанных китайской иероглифической письменностью, становится возможным лишь при организации сплошного перевода их, издании этих переводов с комментариями и указателями. Поскольку объёмы источников громадны, такая работа может быть осуществлена только силами сравнительно большого коллектива специалистов. Достаточно сказать, что из числа так называемых династийных хроник, перевод которых должен быть выполнен в первую очередь, самая незначительная по объему хроника Киданьского государства «Ляо ши» содержит 30 печ.л., объём хроники чжурчженьского государства Анчун-Гурунь «Цзинь ши» равен 150 печ.л., а хроника китайского государства Сун «Сун ши» содержит около 1000 печ.л.
Центральная Азия и соседние территории Северной и Восточной Азии — объекты самого интенсивного изучения. Особое внимание обращается на расселение народов и отдельных племён в тот или иной отрезок времени, на направление их движений не только в рамках данного района, но и за его пределами. При изучении этого вопроса самому тщательному анализу подвергаются топонимы и этнонимы, зачастую сохранившиеся только в китайской транскрипции, что создаёт дополнительные затруднения при их дешифровке. Географические данные, извлечённые из древних исторических сочинений, имеют громадную ценность, они позволяют не только составить карту изучаемого района, но и получить исходные данные для уточнения взаимоотношений народов и племён и выяснить их этническую принадлежность.
(25/26)
Во всех династийных хрониках, как китайских, так и некитайских, написанных китайской иероглификой, содержатся специальные географические разделы, состоящие из одной или нескольких глав, где очень подробно, с историческими экскурсами, налагается административная структура того или иного государственного образования. Приводятся статистические и экономические сведения. В тех главах географического раздела, которые описывают административно-территориальную структуру некитайских территорий, входивших, по мнению составителей хроники, в состав данного государственного образования, в примечаниях к административным единицам приводятся данные о расселении племён и имена их вождей. Материалы о родо-племенных подразделениях имеются и в описаниях некоторых пограничных чисто китайских административно-территориальных единиц. Значительная часть этих сведений уже неоднократно использовалась исследователями, но в полном объёме указанные разделы ещё не переводились. Учитывая их особую важность для истории Центральной Азии, мы приняли решение в качестве объекта исследования по исторической географии раннего средневековья избрать географические разделы в танских географических хрониках — старой и новой («Цзю Тан шу» и «Синь Тан шу»).
Все основные тексты снабжены обширными комментариями. Для пояснения неясных мест и более полного раскрытия содержания публикуемых текстов привлекаются многочисленные китайские источники и сочинения средневековых и современных авторов. В комментариях приводятся переводы текстов, извлечённых из дополнительных источников. Большинство дополнительных текстов публикуется впервые.
В китайских источниках довольно часто встречаются описки и разночтения, на что всегда обращали внимание исследователи. Такие разночтения приводятся в комментариях, и в каждом случае делается попытка обосновать правильный вариант. Возможно, такие попытки не всегда достаточно успешны, но автор считает, что каждый новый шаг в этом направлении, предпринятый с привлечением новых текстов, приближает к решению поставленной цели. Автор пытался учесть все переводы, выполненные его предшественниками, о чём делаются соответствующие пометки в комментариях В тех случаях, когда эти переводы, с точки зрения автора, страдают недостатками, даются разъяснения и обосновывается новый вариант.
Публикуемая работа будет полезна и для филологов, занимающихся анализом средневековых топонимов, личных имён и этнонимов, а также отдельных слов, существующих только в китайской транскрипции, так как приводятся все известные варианты их иероглифической транскрипции и сообщаются попытки их идентификации.
[1] ТХЯ, гл. 94, с. 9б. В ЦТШ в «Жизнеописании Пэй Цзюя» [гл. 63, с. 8а] сообщается, что прежде чем переметнуться на службу новой династии, он служил при дворе суйских императоров и имел большие заслуги. К числу его «заслуг» можно отнести и войну с Когурё. В ЦТШ говорится, что Пэй Цзюй, ссылаясь на то, что во время правления династии Хань на территории Когурё было создано три округа, в своём докладе императору Ян-ди (Ян Гуан) просил потребовать явки корейского государя ко двору с извинениями и выражением покорности, в противном случае предлагал послать тюркские отряды покарать непокорных, предав их смертной казни. Когда этого не последовало, суйские правители развязали войну. По общему мнению, поражение Суйского государства в войнах с Когурё было одной из важнейших причин гибели династии Суй. «Обоснование» суйской агрессии против Когурё, приведённое в докладе Пэй Цзюя императору, является прекрасной иллюстрацией использования записей в древних анналах для нужд современности, в данном случае суйской. Но как перекликаются слова императорского вельможи Пэй Цзюя с современными заявлениями некоторых маоистских лидеров, содержащими территориальные претензии к соседям КНР! Различие заключается только в том, что во времена Пэй Цзюя возраст этих «прав» исчислялся в 700 лет, а сегодня отдельные претензии «обосновываются» аналогичными мифическими «правами», возраст которых уже перевалил за 2000 лет.
[2] Перипетии борьбы Танского государства с Восточнотюркским каганатом и сеяньто-уйгурской коалицией подробно описаны и статье: Малявкин А.Г. Тактика Танского государства в борьбе за гегемонию в восточной части Центральной Азии. — В кн.: Дальний Восток и соседние территории в средние века. Новосибирск, 1980, с. 112-114.
[3] ТХЯ, гл. 94, с. 12б; ЦТШ, гп. 199 Б, с. 3а; СТШ, гл. 217 Б, с. 6б.
[4] Васильев В.П. История и древности Восточной части Средней Азии от X до XIII века. Спб., 1857, с. 9.
[5] [сноска к стр. 11 помещена на стр. 10] СТШ, гл. 40, с. 11а.
[6] Чэнь Чжунмянь. «Материалы по истории западных тюрок». Дополнения и исправления. Пекин, 1958, с. 74.
[7] ЦТШ, гл. 7, с. 7б; ЦТШ, гл. 97, Жизнеописание Го Юаньчжэня, с. 6а. В этом жизнеописании Ню Шицзян назван заместителем наместника.
[10] Лиши яньцзю, 1977, №1, с. 117-129 (на кит. яз.). Здесь упоминается ряд выдающихся русских учёных и путешественников, в том числе Н.К. Рерих. Автор с пренебрежением пишет о художественном наследии Н.К. Рериха, представляет его врагом китайского народа и заявляет, что основным его занятием был шпионаж в в пользу России.
[11] Лиши Яньцзю, 1977, №6, с. 113 (на кит. яз.).
[12] Мясников B.C. Идейное банкротство пекинских лжеисториков. — Проблемы Дальнего Востока, 1978, №4, с. 39.
[14] Мясников B.C. Идейное банкротство..., с. 40.
[15] Дальнев М.Д. Маоистские фальсификаторы «поправляют» историю. — Проблемы Дальнего Востока, 1978, №4, с. 45.
[16] Сладковский М.И. Об основных аспектах маоистской фальсификации истории, — Проблемы Дальнего Востока, 1979, №2, с. 27.
[17] Дальнев М.Д. Маоистские фальсификаторы..., с. 48.
[18] Кроме упомянутых работ можно указать следующие: Костиков Е.Д. Великодержавные амбиции и пограничная политика пекинского руководства. — Проблемы Дальнего Востока, 1973, №1, с. 53-62; Ольгин B.C. Экспансионизм и пограничная политика Пекина. — Проблемы Дальнего Востока, 1975, №1, с. 36-47; Тихвинский С.Л. Великоханьский гегемонизм и публикации на исторические темы в КНР. — Вопросы истории, 1975, №11, с. 64-96; Он же. История Китая и современность. М., 1976.
[19] Малявкин А.Г. Реальное значение термина «гун» в сообщениях китайских источников, касающихся сношений уйгуров с Китаем в X веке. — В кн.: Сибирь, Центральная и Восточная Азия в средние века. Новосибирск, 1975, с. 53-58.
[20] ЦФЮГ, гл. 999, с. 8а.
[21] Таскин B.C. Характер отношений между ваном и правителями владений при династии Чжоу. — В кн.: Социальная и социально-экономическая история Китая. М., 1979, с. 57.
[22] Таскин B.C. Отношения Китая с северными соседями в древности. — Проблемы Дальнего Востока, 1975, №3, с. 149, 150.
[23] СТШ, гл. 217Б, с. 3б.
|