Л.Р. Кызласов
Начало сибирской археологии.
Богатство Сибири археологическими памятниками общеизвестно. Их научное освоение началось лишь в период правления Петра I. В январе 1962 г. исполнилось 240 лет со времени первых научных раскопок археологических памятников Сибири. Поэтому уместно вспомнить сейчас о первых шагах сибирской археологии.
Присоединение Сибири к России в XVI и XVII веках привело к широкому и всестороннему знакомству русских людей с новой громадной и богатой страной, с её разноплеменным населением, с её древностями в виде многочисленных городищ, курганов, жертвенных мест и наскальных рисунков-писаниц. [1]
В XVII в. русские служилые люди обратили внимание на многие непонятные для них, встреченные в новых сибирских землях следы старинных местных культур, не всегда сопоставимых с обликом культурного уровня сибирских народностей XVII в.
«Отписки» и «распросные речи» царских воевод и детей боярских, руководивших боевыми отрядами казаков и служилых людей, продвигавшимися всё дальше на восток, к Тихому океану, уже сообщают о многих археологических памятниках. [2] О них писали и ранние сибирские «летописцы», и царские посланники в Монголию и Китай, а также первые иностранные путешественники.
Ещё в 1617 г. в своих «распросных речах» в Москве наблюдательные русские послы В. Тюменец и И. Петров, ездившие в 1616 г. из Томского острога через Хакасию, Саянский хребет и Туву к западномонгольскому Алтын-хану на озеро Упсу-нур, отмечают развалины древних зданий, которые они видели в верховьях Енисея, где прежде «бывали полаты, а ныне де то место пусто. И мы про те хоромы и полаты розпрашивали Золотого царя старых людей. И они нам сказывали про те хоромы и полаты: тогда живали китайские люди и Золотого царя люди». [3]
(43/44)
Неизвестный русский автор интересных статей о Сибири середины XVII в. указывал, что на реке Томи «не дошед (Кузнецкого. — Л.К.) острогу... лежит камень велик и высок, а на нём писано: звери, скоти и птицы и всякие подобия»; ему были известны также «многия грады каменные и великие палаты по степным местам, а все пусты, а иные от давних лет осыпались, а какие люди сталися, никто о сём не весть». [4]
Эти сведения являются наиболее ранними известиями о писаницах на реке Томи и об остатках калмыцких построек и буддийских храмов в северном и восточном Казахстане («Семь палат» близ г. Семипалатинска и др.).
В 1669 г. из сибирского губернаторства, центром которого был тогда г. Тобольск, сообщали российскому правительству в Москву о массовых ограблениях древних могил: «В Тобольском уезде около р. Исети и во окружности оной русские люди в татарских могилах или кладбищах выкапывают золотыя и серебряныя всякия вещи и посуду».
К XVII в. относятся и первые сведения об отыскавшихся в Сибири древних рудниках и следах металлургического производства, свидетельствующих о давнем развитии горного дела у местного населения. В том же документе 1669 г. говорится, что сибирской канцелярией было проведено расследование, чтобы выяснить откуда древние получали для своих изделий золото и серебро. Посланные для разведок тобольские служилые люди донесли, что в южном Зауралье «ныне те признаки плавильных печей и копаных ям видны», что «в древних летах оные люди, которые в тех местах жили, означенную руду копали и плавили. И действительно из оной золото и серебро получали и всякия из того вещи делали, и такия вещи около Исету и в прочих местах, где оной народ, называемой Чюды, жили, в их могилах или кладбищах и поныне находятся». В этом донесении дополнительно сообщалось: «Башкирец — де именем Батайко им объявил, что от Иртыша в заливе на острове видел город, построенный из дикого камня и около того города каменный ров; а при том городе нашёл он древних лет построенную плавильную печь и от выплавленной руды шлаки или сок».
В отписке сына боярского Григория Лоншакова и казачьего десятника Филиппа Яковлева описаны древние рудники, найденные ими в другом конце Сибири в верховьях реки Аргуни: «И те старые копи, где у них закладено хрящем и каменьем, всё вычистили и выломали... и объявилось старой копи круглая яма в горе, в камени, в вышину полторы сажени, в ширину в сажень печатную... Да у той старой копи, выше и ниже по Тузячке речке, плавилен с двадцать. А какие люди прежь сего в том месте руду брали и плавили и про то мы Григорей и Филип с товарыщи доведатца не могли». [5]
Наиболее ранним сообщением о надписях и писаницах на скалах по Енисею мы обязаны русскому послу в Китае Н. Спафарию, проезжавшему через Сибирь в 1675 г. и отметившему в своих записках: «А до болшого порогу не доезжая есть место, утёс каменной по Енисею, На том утёсе есть вырезано на каменю неведомо какое писмо и межь
(44/45)
писмом есть и кресты вырезаны, так же и люди вырезани, и в руках у них булавы... а никто не ведает, что писано и от кого». [6]
К сожалению, из сообщения Н. Спафария невозможно заключить, о каких надписях идёт речь. Известные ныне наскальные надписи (древнехакасские и монгольские) и писаницы расположены значительно выше по Енисею от тех мест, где проезжал Спафарий. Сам он этих писаниц не видел и записал данные о них со слов местных жителей. В дневнике своей поездки он также сообщает об осмотренных им древних городищах на реках Иртыш и Кеть, о больших старинных жерновах, находимых в бассейне Шилки, которые изготовлялись, как справедливо указывает Спафарий, китайцами. [7]
В самом конце XVII в. большую работу по сбору сведений об археологических памятниках проделал знаменитый русский картограф и историк Сибири «тобольский сын боярский» С.У. Ремезов, составивший к 1701 г. известную «Чертёжную книгу Сибири». По его собственным словам, он собирал материалы про «древних чюдских и кучумовских жилья, мольбища, крепости и курганы», в результате чего на всех его картах имеются указания на «городища» и. развалины («мечать урочище Калбагасун пустой», «городок каменной» между реками Белым и Чёрным Июсами, «городок каменной старой, две стены целы, а две развалились, а которого города, того не знаем» — в верховьях Енисея, и т.п.). [8]
В 1703 г. С.У. Ремезов с сыновьями, будучи в Кунгуре, обнаружили писаницы Кунгурской пещеры, которые они сочли образцами «чудцкого письма» и сделали с них четыре чертежа-копии. Это было первой фиксацией (не только в Сибири, но и в России) наскальных изображений в интересах науки. [9] Воспроизведение этих рисунков («тавр, снятых с камней», — как называл их Ремезов), к сожалению, без указания автора, неоднократно повторялось в иностранной литературе XVIII в. (Страленберг, Купер, Витзен и др.).
В XVII в. возникает переселение русских крестьян на «вольные земли» Сибири, подальше от гнёта собственных бояр-феодалов. Появляются и первые ссыльные.
Не скоро обжились русские новосёлы на полупустых просторах новых земель. Долгая дорога на лошадях и пешком, суровая природа с лютыми зимними буранами, отсутствие опыта в освоении непаханых земель, поборы местных воевод и управителей, нередкие стычки с «немирными инородцами» — всё это приводило, вместе с продолжающимся притоком нового разношёрстного люда, к тому, что в слободах сибирских городов и острогов того времени всегда были обнищавшие «гулящие люди», готовые взяться за любой промысел и любую работу.
В XVII в. «гулящие люди» открыли новый источник доходов — раскопки «бугров», то есть земляных курганов, сооружённых в разные времена древними племенами Сибири над могилами умерших сороди-
(45/46)
чей. Среди предметов, некогда положенных в эти погребения, встречались разнообразные сосуды и украшения из золота и серебра, добычу и обработку которых аборигенное население Сибири освоило уже свыше трёх с половиной тысяч лет назад. Особенно широко ценные металлы и камни употреблялись в первом тысячелетии до нашей эры.
Вот за этими-то драгоценностями и охотились «бугровщики» XVII в., передав свои навыки более поздним сибирским кладоискателям XVIII и XIX вв.
Как показывают многочисленные свидетельства современников, [10] в XVII и XVIII вв. по Сибири гуляла настоящая золотая лихорадка. Зародился особый промысел. В погоне за лёгкой наживой в степь уходили целые артели «бугровщиков», как тогда называли организованных грабителей древних курганов.
«Не инако как люди ватагами ходят на соболиный промысел, так и здесь великими партиями собирались, чтоб разделить между собою работу, и тем скорее управиться с многими курганами», — писал один из путешественников по Сибири начала XVIII в. [11]
Пользуясь бесконтрольностью со стороны центрального правительства, чиновники царской администрации в Сибири старались даже тайным путём организовать этот промысел в своих интересах. Швед Ф.-И. Страленберг, тринадцать лет проживший в Сибири в начале XVIII в. (в качестве военнопленного после Полтавской битвы 1709 г.), писал: «20 или 30 лет тому назад, когда об этом русское правительство ещё ничего не знало, начальники городов Тары, Томска, Красноярска, Исетска и других мест отправляли вольные отряды из местных жителей для разведки этих могил и заключали с ними (отрядами) такое условие, что они должны были отдавать определённую, либо десятую часть найденного ими золота, серебра, меди, камней и пр. Найдя такие предметы, отряды эти разделяли добычу между собою и при этом разбивали и разламывали изящные и редкие древности, с тем, чтобы каждый мог получить по весу свою долю». [12]
В 1712 г., по распоряжению первого сибирского губернатора князя М.П. Гагарина, шадринский воевода князь Мещерский послал во владения Успенского монастыря «как знатоков, отставного драгуна Михаила Слободчикова и крестьянина Макара Лобова с товарищами для прииску, при вспоможении бобылей монастырских, золота, серебра, меди и иных вещей в недрах насыпей для казны государевой...».
В начале XVIII в. бугровщики в поисках добычи стали переходить существовавшие границы страны, проникая в североказахстанские и верхнеиртышские степи, где в ту пору господствовали калмыки-джунгары. Калмыки нападали на артели русских бугровщиков, считая курганы могилами своих предков, и в результате «браны были в полон люди и лошади, из коих иные и до смерти при тех буграх убиваны».
Так как это приводило к пограничным стычкам и дипломатическим неприятностям, то уже при Петре I было «жестоко запрещено во всей Сибири искание таковых гробов». Это было первое правительственное распоряжение по охране археологических памятников Сибири. Однако
(46/47)
оно не выполнялось, ибо доведённые до отчаяния постоянными голодовками «гулящие люди» и ссыльные продолжали ходить за границу и стычки с калмыками ещё более усилились. В 1764 г. русское правительство вынуждено было издать новый строгий приказ: «дабы никто под жестоким наказанием в степь для бугрования не ездил». [13]
Ознакомление с документами и свидетельствами современников позволяет представить себе те грандиозные размеры разграбления археологических памятников Сибири в XVII-XVIII вв. и тот ничем неизгладимый колоссальный ущерб, который понесла в результате этого наша сибирская историческая наука. Достаточно сказать, что ни одному археологу не удалось, к сожалению, найти в Сибири неразграбленный земляной курган, который целиком сохранил бы те великолепные памятники искусства и быта древних племён, что во множестве доставались бугровщикам и в результате исчезли бесследно для науки. Редкой ценности произведения древнего прикладного искусства из золота и серебра переплавлялись, продавались за бесценок и скапливались у сибирской вельможной знати и горнопромышленников.
В первой четверти XVIII в., например, Салтыков велел отлить себе саблю из добытых в курганах древних серебряных сосудов, а у красноярского воеводы Д. Зубова оказалось на несколько тысяч рублей могильного золота, пущенного в сплав.
Сохранилось очень немного, как бы специально для того, чтобы теперь можно было лишь до некоторой степени оценить научное значение утраченного. Путём перепродажи небольшая часть этих роскошных вещей попала в Западную Европу. Так, в начале XVIII в. хорошую коллекцию в Голландии имел известный учёный Н. Витзен, который собирал разнообразные данные о Сибири и в особенности о её истории. Он впервые познакомил науку с сибирским курганным золотом, опубликовав четыре таблицы прекрасных рисунков этих вещей в третьем издании своего труда «Noord en Oost Tartarye» в 1785 г. (Амстердам). [14]
Вскоре большая коллекция этих золотых «бугровых сибирских вещей» оказалась и у царя Петра. Первая партия ювелирных предметов из курганов близ Алтая была подарена в 1715 г. Екатерине I по случаю рождения царевича Петра Петровича известным уральским заводчиком А.Н. Демидовым. Вслед за тем в 1716 и 1717 гг. сибирский губернатор М.П. Гагарин прислал царю Петру две партии подобных же вещей.
Так возникла единственно уцелевшая до нашего времени знаменитая сибирская коллекция, состоящая из 250 древних золотых предметов (74 фунта золота), которая после смерти царя Петра была в 1726 г. передана на хранение в первый в России, основанный Петром, естественноисторический музей — Кунсткамеру. Ныне Петровская коллекция является гордостью золотой кладовой Государственного Эрмитажа. [15]
* * *
Все описанные выше происшедшие в Сибири события и поступившие оттуда находки послужили основанием для издания Петром I ряда
(47/48)
особых указов, первых не только в России, но и в Европе правительственных распоряжений об охране, сборе и сохранении в одном центре археологических памятников.
О запрещении Петром грабительских раскопок курганов уже говорилось. Чрезвычайно важно, что в указах Петра I речь идёт вовсе не о курганном золоте и серебре, но о всей совокупности археологических находок в самом широком смысле этого слова.
В указах 1718 г., то есть изданных на следующий год после приобретения известной сибирской коллекции, говорилось: «...ежели кто найдёт в земле, или в воде какие старые вещи, а именно: каменья необыкновенные, кости человеческие или скотские, рыбьи или птичьи, не такие, какие у нас ныне есть, или такие, да зело велики или малы перед обыкновенными; так же какие старые надписи на каменьях, железе или меди, или какое старое необыкновенное ружье, посуду и прочее всё, что зело старо и необыкновенно — також бы приносили, за что будет довольная дача, смотря по вещи». Во втором указе было предписано не только собирать «протчие вещи» и «камни с потписью», но и «где найдутся, такие всему делать чертежи, как что найдут». [16]
Таким образом, в этих указах была дана настоящая археологическая программа, которая впервые требовала даже графически фиксировать обнаруженные археологические памятники, снимать планы, копии и рисунки.
В ответ на запрос 1720 г. сибирского губернатора князя А.М. Черкасского о том, покупать ли для царя добываемые из древних курганов золотые вещи, последовал правительственный указ 1721 года: «Куриозныя вещи, которыя находятся в Сибири, покупать Сибирскому губернатору, или кому где надлежит, настоящею ценою и, не переплавливая, присылать в Берг и Мануфактур Коллегию», [17] а затем представлять самому царю.
Таким образом, петровские указы способствовали не только сбору сибирских древних «антиквитетов и куриозных вещей», но и исследованию новой, тогда ещё в значительной степени неведомой страны.
Пётр понимал, что необходимо научное изучение вновь присоединённых российских земель и в первую очередь Сибири — этой огромной страны неизвестного тогда, но увлекательно интересного прошлого и великого будущего. В те же годы у него возникла мысль об организации специальной научной экспедиции.
Так как в те времена своих научных сил в России было далеко не достаточно, то приходилось принимать на русскую службу иностранных учёных. В силу этого в 1717 г., за год до издания указов 1718 г., Пётр вызвал из Данцига в Петербург тридцатидвухлетнего доктора Даниила Готлиба Мессершмидта (1685-1735 гг.).
Д.Г. Мессершмидт был врачом, географом и натуралистом, знавшим и восточные языки. Именно такого рода специалист лучше всего мог заняться в то время «страноведением» Сибири: изучать её природу и коренное население, исследовать археологические памятники и собирать факты древней истории.
По заключённому между ним и русским правительством контракту Мессершмидт должен был получать от правительства всего 500 рублей в год и за это обязан был возглавить многолетнюю экспедицию.
(48/49)
В письме Мессершмидта коменданту Томской приказной палаты В.Е. Козлову от 18 апреля 1721 г. он сам так определил задачи экспедиции: «По указу царского величества, велено мне, в Сибирской губернии и во всех городах приискивать потребных трав, и цветов коренья, и всякой птицы и проч... також могилных всяких древних вещей шейтаны медные и железные, и литые образцы человеческие и звериные, и калмыцкие глухие зеркала под писмом, и велено о том в городех и в уездех публиковать в народ указом, и буде кто такие травы и коренья и цветы и древние вещи могилные и всё вышеобъявленное, чтоб приносили и объявляли мне, и буде из тех вещей явитца что потребное, и за те могилные вещи дана будет плата немалая».
Выехав из Петербурга через Москву, Соликамск, Туринск и Тюмень, Мессершмидт в декабре 1719 г. прибыл в тогдашнюю столицу Сибири г. Тобольск. В одном из рапортов сибирскому губернатору князю А.М. Черкасскому он просил дать строгие указания всем сибирским воеводам и чиновникам, чтобы ему в поездке доставляли «любопытности, которые в сибирской губернии обрящутся», в особенности «к древности принадлежащие вещи, яко бы языческие шейтаны, великие мамонтовы кости, древние калмыцкие и татарские письма и их праотеческие письмена такожде каменные и кружечные могильные образы». [18]
Как видим, в своих задачах по изучению археологических памятников Сибири Д.Г. Мессершмидт целиком и полностью исходил из «программы», изложенной в упомянутых указах Петра I.
Перезимовав первую зиму в Тобольске, Мессершмидт подобрал там участников своей экспедиции (главным образом, из числа военнопленных): капитана Ф.И. Табберта (получившего по возвращении в Швецию в 1723 г. дворянство и фамилию Страленберг), «шведского мальчика» К.Г. Шульмана, взятого в качестве «рисовальщика» [19] и хорошо знавшего русский язык немца П.М. Краца, служившего Мессершмидту слугой и переводчиком. Состав экспедиции дополняли: молодой слуга Мессершмидта Иван, снабженец Капель, повар Геслф и несколько охранников-драгун, которые менялись в сибирских городах по маршруту экспедиции.
Лучшим помощником Мессершмидта, хотя и недолгое время, был Ф.-И. Страленберг, который имел достаточное для того времени образование, хорошо знал топографию и, проживая в Тобольске с 1709 г., ещё до приезда Мессершмидта, в течение 11 лет занимался картографией и собирал различные материалы по географии страны и этнографии её населения.
Шесть лет в трудных условиях путешествовал Мессершмидт по Сибири (1720-1726 гг.) и, несмотря на скромные средства, блестяще выполнил все возложенные на него разнообразные поручения. Он проехал Сибирь от Урала до Байкала и от Саян до нижней Оби. Кроме того, им была совершена поездка через Даурию на озеро Далай-нор в северной Маньчжурии.
По возвращении в марте 1727 г. в Санкт-Петербург Мессершмидт сдал в только что образованную Российскую академию наук 23 тома своих трудов, написанных в глубинах Сибири (из них 5 томов занимает тщательно составленный дневник путешествия), [20] громадный гербарий,
(49/50)
карты, атлас рисунков из 36 таблиц и собранную им большую коллекцию древних предметов.
Но в 1725 г. умер царь Пётр, а его преемникам, погрязшим в бесконечных дворцовых интригах, было не до Мессершмидта, не до его драгоценнейших, первых в русской науке обширных материалов, характеризующих «незнаемую» Сибирь. Мессершмидт так и не успел ничего опубликовать. Написанные преимущественно по латыни рукописи его трудов вот уже 235 лет хранятся в архиве, несправедливо оставшись неопубликованными нашей наукой.
Сам Мессершмидт, хотя и стал членом Российской академии наук, был забыт и скончался в нищете в Петербурге в 1735 г.
* * *
В марте 1721 г. Мессершмидт вместе со своими спутниками прибыл из Тобольска в Томск. Лишь за 13 лет до его приезда, в 1707 г., произошло присоединение Хакасии, или, как её тогда называли, «Киргизской землицы», к России. [21] Освоение этого нового большого края русскими переселенцами только лишь начиналось. Неудивительно, что Мессершмидт поставил своей задачей обследовать прежде всего территорию Хакасско-Минусинской котловины. Это было осуществлено в 1721-1722 гг.
Проплыв в июле из Томска в Кузнецк вверх по Томи на баркасе (для изучения и зарисовки писаниц на скалах Томи), экспедиция верхом на лошадях перевалила по «Сагайской тропе» Кузнецкий Алатау, вышла на р. Уйбат и далее — на Енисей в Абаканский острог.
Исследования не прекращались и зимой 1721/22 г., которая была малоснежной, хотя и холодной. Лишь в феврале 1722 г. экспедиция, спустившись по замёрзшему Енисею, прибыла на зимовку в Красноярск. Выехав оттуда в мае 1722 г., все лето Мессершмидт исследовал Хакасско-Минусинскую котловину вплоть до Саянского хребта.
Д.Г. Мессершмидт является первым исследователем, открывшим для науки енисейскую письменность — как впоследствии выяснилось — средневековую письменность хакасов VII-XIII вв. [22] Именно он впервые по сходству знаков назвал её ошибочно «рунической», хотя и правильно полагал, что «не все эти знаки руны, а что к ним примешан, может быть, другой род древних парфянских букв».
Д.Г. Мессершмидт нашел «праотеческие письмена» одного из сибирских народов (хакасов), о которых писал ещё в рапорте сибирскому губернатору А.М. Черкасскому. Так он буквально выполнил ту часть указа Петра I от 1718 г., где говорилось о необходимости собирать «старые надписи на каменьях, железе или меди», ибо Мессершмидт нашёл две надписи, вырезанные на каменных изваяниях, [23] и одну на обломке бронзового зеркала. [24]
Им же было собрано у местного населения несколько «калмыцких грамот» — листов буддийских книг, напечатанных по-тибетски и привезённых из Тувы в Красноярск.
(50/51)
Д.Г. Мессершмидт изучал и зарисовывал разновременные енисейские писаницы, каменные изваяния, как теперь выяснилось, эпохи бронзы (андроновско-карасукского типа, изогнутые «в виде венгерской сабли»,— как писал он в дневнике), таштыкской эпохи (бараны) и времени древнехакасского государства (изваяния воинов и львов). Он первым зафиксировал находку эпохи неолита, лично зарисовав «изображение рыбы из горного камня» с р. Караульной, [25] притока Енисея (эта была первая находка каменных рыб-приманок времени серовского этапа байкальской неолитической культуры). Всем этим он точно выполнил другой пункт петровского указа о том, чтобы всюду собирал» «старые каменья необыкновенные». [26]
Мессершмидт скупал от «гуляшников» (то есть бродяг-бугровщиков) древние золотые, серебряные, железные и бронзовые предметы, но больше всего он изучал типы древних могильных сооружений и их устройство. Он правильно указывает в своем дневнике, что в одних могилах (коллективных, относящихся, как мы теперь знаем, к тагарской эпохе), «находили иногда от 30 до 40 черепов», причём «все черепа и кости не больше наших костей», а в других (по современным данным, относящимся к VI-XII вв.) — «земля состоит из одной лишь жжёной глины, доказывающей, что язычники некогда сожигали своих покойников... и большая часть драгоценностей, найденных в могилах, была сильно повреждена огнём».
Чтобы составить собственное представление об устройстве древних погребальных сооружений и использовать археологические данные для истории Сибири, Мессершмидт сам раскопал несколько курганов.
Это и были первые раскопки с научной целью, которые послужили началом развития сибирской археологии.
Пользуясь малоснежной зимой, нередко бывающей в Хакасии, Д.Г. Мессершмидт раскопал первый курган (тагарской эпохи VII-III вв. до н.э.) с 1 по 6 (с 12 по 17 по новому стилю) января 1722 г. Он жил тогда в Абаканске, как только что стал тогда называться Абаканский острог (находился на правом берегу Енисея на месте современного села Краснотуранск), но в окружении этого села нет близко курганов. Зато хорошие курганные группы находятся на противоположном левом берегу Енисея близ современной деревни Абакано-Перевозной. [27] Именно здесь и был раскопан этот первый курган (в 3-4 верстах от Абаканска и на 2 версты к западу от Енисея). В дневнике Д.Г. Мессершмидта Ф.-И. Страленберг записал (6/I 1722 г.): «...заставил же г. доктор копать здесь потому, что хотел узнать, каким образом эти язычники в старину устраивали свои могилы. С этою целью он набросал также небольшой эскиз могилы». [28]
Первые раскопки велись, таким образом, на вполне (для того времени) научном уровне, с графической фиксацией погребального сооружения, что далеко не всегда делалось археологами даже в начале нашего века. Но вряд ли здесь следует всё ставить в заслугу самому Мессершмидту. Как показано выше, он во всей своей полевой работе старался в первую очередь выполнить требования указов Петра I,
(51/52)
а именно в них было приказано: «...такие всему делать чертежи, как что найдут».
Известно также, что летом того же года (19/VIII 1722 т.) Мессершмидт продолжал раскопки древних погребений Хакасии, на этот раз уже в другом месте — на левом берегу Абакана в степи между современными сёлами Аскиз и Усть-Есь.
Даже в полевых записях, сделанных на берегах Енисея, Д.Г. Мессершмидт на основании своих раскопок, опросов бугровщиков и изучения собранных вещей сделал вполне научный вывод: «...конечно, не все могилы одинаково древни, а следовательно, и вырытые из них вещи, украшения и пр. также должны быть различаемы...». [29]
К сожалению, нам, по-видимому, известна лишь небольшая часть данных об археологической деятельности этого исследователя и поэтому полная её характеристика возможна только после освоения его научного наследия.
В 1730 г. помощник Мессершмидта и участник первой части работ его экспедиции Ф.И. Страленберг, вернувшийся в 1723 г. в Швецию, подготовил и издал книгу «Das Nord- und Ostliche Theil von Europa und Asia». В этом труде изложены материалы, собранные Страленбергом за 13 лет его пребывания в Сибири. Среди них были опубликованы и важнейшие достижения экспедиции Д.Г. Мессершмидта за 1721-1722 гг. с копиями рисунков различных сибирских древностей и каменных изваяний, в том числе и изваяний с енисейскими древнехакасскими надписями.
Эта книга Страленберга получила мировую известность благодаря новизне ценных сведений о Сибири, которая в то время была почти неизвестна в Европе. Книга была затем переиздана в Германии и переведена на английский, французский и испанский языки.
В результате имя Страленберга, изложившего также ряд выводов и мыслей делившегося с ним научного руководителя первой сибирской экспедиции, несправедливо заслонило на некоторое время имя Мессершмидта.
Однако неопубликованными материалами Мессершмидта пользовались в своих исследованиях уже участники известной северной академической экспедиции 1733-1743 гг. — создатель первой «Истории Сибири» академик Г.Ф. Миллер и натуралист И.Г. Гмелин, продолжившие изучение археологических памятников Сибири. Впоследствии некоторые выдержки из дневника и писем Д.Г. Мессершмидта были опубликованы академиком В.В. Радловым, известным тюркологом и археологом-сибиреведом. [30]
Длительный период сбора материалов, начавшийся в археологии Сибири со времени первой археологической экспедиции Д.Г. Мессершмидта, закончился лишь после Великой Октябрьской революции, когда советские археологи приступили к подлинно историческому использованию археологических источников, воссоздавая забытые истории отдельных сибирских народов, а также далекое прошлое всей Сибири.
[1] Принятое в археологической литературе о Сибири народное название наскальных рисунков «писаницы» происходит от их названия у местных тюркоязычных народов: «писаные скалы» (ср. хакасское «пичигтиг хая», тувинское «бижиктиг хая», алтайское «бичигтиг кая» — «письменная скала», т.е. «окала с надписями», под которой нередко понимались скалы с непонятными теперь схематическими рисунками, в особенности в сопровождении тамгообразных знаков).
[2] Эти документы ныне хранятся в Центральном государственном архиве древних актов, в фондах «Сибирского» и «Посольского» приказов.
[3] Сб. «Материалы по истории русско-монгольских отношений. 1607-1636». Изд-во АН СССР, М., 1959, стр. 58, ср. карту посольского маршрута. Судя по маршруту и тексту, Тюменец и Петров, проезжая по долинам рек Ак-Суга и Хемчика, видели остатки уйгурских крепостей VIII-IX вв. О них см.: Л.Р. Кызласов. Средневековые города Тувы. СА, 1959, №3; его же. Тува в составе уйгурского каганата «Уч.зап. Тувинского НИИЯЛИ», вып. VIII. Кызыл, 1960.
[4] А. Попов. Изборник славянских и русских сочинений и статей, внесённых в хронографы русской редакции. М., 1869, стр. 398-404.
[5] П.П. Пекарский. Известие времён царя Алексея Михайловича о золотых и серебряных вещах и посуде, попадавшихся в татарских могилах в Сибири. «Изв. Археол. о-ва», т. V. СПб., 1865, стр. 38-40; «Дополнения к актам историческим, собранные и изданные Археографической комиссией», т. X. М., 1867, стр. 328-329.
[6] «Путешествие чрез Сибирь от Тобольска до Нерчинска и границ Китая русского посланника Николая Спафария в 1675 г.». Дорожный дневник Спафария с введением и примечаниями Ю.В. Арсеньева. «Зап. Русск. геогр. о-ва по отд. этнографии», т. X, вып. I. СПб., 1882, стр. 85; ср.: Г.И. Константин. Николай Милеску (Спафарий) об енисейских киргизах. «Уч.зап. Хакасского НИИЯЛИ», вып. VIII. Абакан, 1960.
[7] Там же, стр. 34, 36, 75-76, 139.
[8] «Чертёжная книга Сибири, составленная тобольским сыном боярским Семёном Ремезовым в 1701 г.». СПб., 1882.
[9] См. А.И. Андреев. Этнографические труды Семёна Ремезова о Сибири XVII века. «Советский Север», 1938, №1, стр. 55; его же. Очерки по источниковедению Сибири, вып. 1 (XVII век). Изд-во АН СССР, М.-Л., 1960, стр. 132.
[10] Эти документы в большом количестве собраны в приложениях к альбому В.В. Радлова «Сибирские древности». MAP, №3. СПб., 1888; MAP, №5. СПб., 1891; MAP, №15. СПб., 1894.
[11] «Ежемесячные сочинения и известия о учёных делах за 1764 г., декабрь». СПб., стр. 494.
[12] F.I. Strahlenberg. Das Nord- und Ostliche Theil von Europa und Asia. Stockholm, 1730. О нём см. H.Ф. Катанов. Швед Филипп-Иоганн Страленберг и труд его о России и Сибири (начала XVIII века). ИОАИЭ при Казанском ун-те, г. XIX, вып. 2, 1903.
[13] MAP, №5. СПб., 1891, приложения, стр. 49 и MAP, №15. СПб., 1894, приложения, стр. 73.
[14] Коллекция Н. Витзена до нашего времени не сокранилась. О нём см. Н.Ф. Катанов. Голландский путешественник Николай Витзен и труды его о России и Азии. ИОАИЭ при Казанском ун-те, т. XVII, вып. 4, 1901.
[16] П. Пекаpский. Наука и литература в России при Петре Великом, т. I. СПб., 1862, стр. 54; «Русская старина», т. VI. СПб., 1872, стр. 474.
[17] «Полное собрание законов Российской Империи с 1649 года», т. VI, 1720-1722. СПб., 1830, стр. 357, №3738.
[18] MAP, №15, приложения, стр. 138.
[19] Оба шведа путешествовали с Мессершмидтом лишь до мая 1722 г., когда по заключению Ништадтского мира выехали через Петербург в Швецию.
[20] Дневник озаглавлен: «Journal der Reise von Tobolsk, der Haupt-Stadt Sibiriens ueber Tara, Tomskoi und so weiter im Siberischen Reihe». См. «Экспедиции [Материалы по истории экспедиций] Академии наук XVIII-XIX вв.». [ Тр. Архива АН СССР. Вып. 4 ] Изд-во АН СССР, М.-Л., 1940, стр. 25-30.
[21] Сб. «250 лет вместе с великим русским народом». Абакан, 1959.
[24] См. В.В. Радлов. Сибирские древности, т. I, вып. 2. MAP, №5, приложения, табл. V и XII.
[25] См. А.А. Спицын. Сибирская коллекция Кунсткамеры. ЗОРСА РАО, т. VIII, вып. I. СПб., 1906, стр. 245.
[26] Он даже вывез два каменных изваяния (барана и льва) в Тобольск для пересылки их в Петербург.
[27] Летом 1959 г. этот район был мной обследован, но, естественно, найти первый курган, раскопанный Д.Г. Мессершмидтом не удалось.
[28] «Дневник Д.Г. Мессершмидта». Выдержки опубликованы В.В. Радловым. В.В. Радлов. Сибирские древности, т. I, вып. 1. MAP, №3. СПб., 1888, приложения, стр. 13.
[29] В.В. Радлов. Ук.соч., приложения. MAP, №3, стр. 17.
[30] См. В.В. Радлов. Ук.соч., приложения. MAP, №3 и 15.
|