В.Б. Ковалевская
Конь и всадник. Пути и судьбы.
Глава V. Первые всадники-воины.
И опять вдали
Всадник встанет,
Конь вздыбится
В голубой пыли.
А. Блок
Причерноморье. ^
Огромная степь от Ордоса до Дуная с примыкавшими к ней горными областями, столь удобными для перекочёвки табунов, отар и стад, связанная со всеми раннеземледельческими очагами и центрами металлургии, была освоена уже давно. К середине II тысячелетия до н.э. её однообразие нарушали десятки тысяч курганов, то растянувшихся цепочками, то возвышавшихся отдельными высокими холмами, на которых стояли стелы из песчаника и известняка.
К середине II тысячелетия до н.э. исследователи относят ряд фактов, свидетельствующих об умении населения евразийских степей ездить верхом. Это конские погребения в позднесрубных памятниках [131], многочисленные находки костяных псалиев из поселений от Поднепровья до Казахстана [130], кости (фаланги) лошадей как культовые предметы в детских погребениях срубной культуры и культовая пища в виде костей лошади на ранних этапах андроновской культуры. Интересно, что, по мере того как коня стали использовать в качестве верхового животного, исчезал и обычай класть его кости как жертвенную пищу [46].
По наблюдениям К.Ф. Смирнова на территории степной Евразии способ взнуздывания коня, выработавшийся в южнорусских степях, как мы теперь зна-
(59/60)
ем, уже в III, если не в IV тысячелетии до н.э., проник в Переднюю Азию во время ранних передвижений «индоевропейских племён, в хозяйстве и военном деле которых лошадь играла существенную роль» [130].
Изображения парных головок коней.
Вопрос этот в связи с выходом в свет работы К.Ф. Смирнова был вновь поднят М.Э. Литтауэр [209], считавшей, что псалии мягких удил из евразийских степей — это не прототипы более развитых азиатских бронзовых удил [209, 298], а их упрощённые копии из кости или рога. Если находки костяных псалий с шипами генетически связаны с Востоком и Средиземноморьем, то псалии среднестоговской культуры заставляют нас пересмотреть вопрос о времени и месте появления мягких удил.
К.Ф. Смирнов оставлял открытым вопрос о том, где именно — в Средней Европе, Поволжье или Казахстане — возникли уздечки с мягкими удилами и костяными псалиями, хотя сейчас уже можно считать, что наход-
(60/61)
ки псалии среднестоговской культуры решают этот вопрос в пользу южнорусских степей. Сходство форм и орнаментации псалий и костяных блях, так же как и реконструкции уздечек, позволяет нам говорить о развитии конского снаряжения на обширной территории. Идёт оно по пути упрощения связи псалий с оголовьем и увеличения числа окончаний нащёчного ремня, с тем чтобы оголовье более плотно прилегало к голове лошади. В состав конской уздечки входили костяные псалии и различных типов бляхи, укреплявшиеся в месте соединения ремней. В X-IX вв. до н.э. на всём протяжении наших степей от Днестра до Предкавказья наблюдается заметное единство в типах костяных псалий с тремя отверстиями: крупным, овальным центральным (для продевания повода) и двумя небольшими, чаще круглыми, по краям (для соединения с оголовьем). Несколько позже начинает проявляться своеобразие Предкавказья, где использовались роговые псалии в форме клыка.
Кавказ и Иранское нагорье. ^
И гулом поражений и побед
Ваш топот огненный в веках гремит.
Кайсын Кулиев.
Первые века I тысячелетия до нашей эры знаменуют ряд новых, существенно важных для дальнейшего развития коневодства достижений. Сюда относится широкое освоение железа и возникновение кочевого быта, вызвавшее дальние передвижения и широкое, а не эпизодическое использование коня под верх, для выпаса стад, разъездов, посылки донесений или поспешного бегства, что было характерно уже для среднерусских степей и Кавказа (III тысячелетие до н.э.) и Передней Азии (II тысячелетие до н.э.). Речь идёт о появлении вооружённого всадника вместо гонца или табунщика, замене отряда колесниц конницей, сначала иррегулярной, затем регулярной. В литературе укрепилась точка зрения, что если индоиранцы познакомили Азию с конём, то иранцы — с всадничеством. Изучая письменные
(61/62)
Древнейшее изображение всадника на навершии бронзовой булавки.
источники Ассирии (описания военных походов, состав войска и добычи), можно уточнить время появления первых вооружённых всадников. Но основной материал даёт нам здесь археология.
Это погребения с конём или конским снаряжением, изображения осёдланных коней или всадников (будь то монументальные ассирийские рельефы или предметы мелкой пластики, глиняные сосуды в виде коней или вазовая роспись). Сложность датировки заключается в
(63/64)
том, что далеко не все находки происходят из хорошо документированных комплексов. Определённым источником является ономастика и топонимика. Так, очень большое число личных иранских имён связано с корнем асп — «конь» или бара — «ездить верхом» [52, 52; 172; 174; 215-217]. Интересно, что иранское название «люцерна» (лошадиная еда) уже в VIII в. до н.э. было известно вавилонянам и проникло затем к ассирийцам.
Наиболее любопытные ранние материалы о первых фактах езды верхом получены с территории Северного Кавказа. Они представлены памятниками кобанской культуры. Достаточно вспомнить всемирно известное навершие булавки с изображением всадника из собрания Венского музея [196; 197], булавки с головками лошадей из Сержень-Юрта, многочисленные (более 80 для восточного локального варианта кобанской культуры) глиняные фигурки лошадей и детали конского снаряжения — удила и псалии. Большинство этих вещей следует датировать первыми веками I тысячелетия до н.э. С этой же территории происходят бронзовые псалии III тысячелетия до н.э. из богатого подкурганного погребения в Бамуте, найденные в большой прямоугольной могиле площадью более 20 кв.м вместе с золотыми и серебряными вещами [118]. Эта находка может быть поставлена во вполне определённую связь с металлическими стержнеобразными предметами, которые, по мнению М.Э. Литтауэр, являлись прототипами псалий Передней Азии [209, 298]. Они могли употребляться не с мягкими удилами из сыромятных ремней и сухожилий (что было характерно для евразийских степей III-II тысячелетий до н.э.), но оказывать действие на края губ и нижнюю часть носовых костей в виде намордника. В настоящее время это наиболее раннее захоронение, где вместо верхового коня была положена (в специально сделанное углубление в северной части могилы, наряду с заупокойной пищей в сосудах) конская узда. Согласно исследованиям К.Н. Золотова [72], древние лошади Дагестана (домашние появляются в III тысячелетии до н.э. в Великенте) были значительно крупнее современных местных горских лошадок. Это — доказательство использования их для верховой езды.
На основании северокавказских материалов мы мо-
(63/64)
жем представить себе, какими лошадьми пользовалось местное население в первые века I тысячелетия до н.э. К сожалению, имеющиеся в нашем распоряжении изображения отличаются небольшими размерами и обобщённостью форм, что не даёт необходимого количества информации по интересующим нас вопросам.
Рассмотрим, например, глиняную фигурку жеребца из Сержень-Юрта. Его отличает небольшая голова с прямой линией носа, острыми, прямо поставленными ушами (что всегда ценилось древними и современными любителями лошадей). Шея прямая, мускулистая и крепкая, с коротко подстриженной, чётко фиксированной стоячей гривой (у диких и колесничных лошадей она была длинной, а у верховых её стригли, чтобы грива не мешала стрелять из лука). Древний художник рельефно выделил плечо (это особенно важно, так как удлинённая лопатка — один из немногих признаков, по которым домашние лошади отличаются от диких); жеребец широк в пояснице и крупе. Здесь следует вспомнить, что древние авторы всегда ценили ложбинку на спине у верховых лошадей. Многие современные авторы, как заметил В.О. Витт, неправильно переводили выражение древних иппологов spina duplex — «двойной круп», хотя на самом деле древние имели в виду мускулистую лошадь с позвоночником, находящимся в неглубокой ложбинке.
Жеребец у́же в груди, чем в крупе, что заставляет вспомнить ахалтекинских скакунов. Хвост высоко поставлен, недлинный, суживающийся книзу; интересно моделирован круп с отчётливо выступающими моклоками.
Среди восьмидесяти подобных фигурок выделяются две группы: первая представляет быстроаллюрную стройную лошадь с маленькой головой и тонкой шеей, вторая — более тяжёлую с широкой грудью и короткой шеей. Лошади на изображениях не взнузданы и не осёдланы, но их подстриженные гривы позволяют полагать, что перед нами изображения верховых коней.
Первыми веками I тысячелетия до н.э. Е.Е. Кузьмина датирует бронзовое навершие из Дагестана с изображением двух всадников, очень подробно и всесторонне изученное ею в специальной работе [98]. Экстерь-
(64/65)
ер коней здесь тот же, что у фигурки из Сержень-Юрта, но они более подтянуты, стройны и длинноноги. Наряду с посадкой всадников это свидетельствует в пользу более позднего происхождения дагестанского навершия (VIII-VII вв. до н.э.).
По северокавказским изображениям мы ничего не можем сказать о снаряжении коня. Псалии, удила и повод (за исключением налобной бляхи оголовья в одном случае) мастерами не обозначены. Что же касается посадки всадника, то в навершии кобанской булавы всадник сидит, несколько откинувшись корпусам на совершенно неясный нам изогнутый предмет, который П.С. Уварова назвала задней лукой седла [142, 53]. Если бы твёрдая основа и задняя выступающая часть луки седла не появились только спустя полторы тысячи лет, подобное предположение было бы естественным, однако доказать более раннее происхождение сёдел пока не удалось. Положение ног всадника, сильно согнутых в коленях, имеет аналогии только в самых древних ассирийских изображениях IX в. до н.э., что является определённой хронологической вехой, позволяющей относить к этому (если не более раннему) времени данную фигурку.
Иная посадка всадников на дагестанском навершии: ближайшие аналогии она имеет в ассирийских изображениях уже VIII-VII вв. до н.э. Опущенные ноги левого всадника, посадка ближе к холке (правый даже несколько наклоняется вперёд), согнутые в локте лежащие ближе к холке руки свидетельствуют о том, что навыки верховой езды совершенствовались; всадники сидят уверенно и спокойно. Лошадь также приобрела более верховой склад с высоко поставленной шеей и головой, следовательно, более развитой холкой. Это является признаком одомашненного, и прежде всего верхового, коня, несущего основную тяжесть на спине.
В Наохваму (Колхида), в верхнем слое, датирующемся началом I тысячелетия до н.э., найдено глиняное изображение породистого коня с маленькой головой, небольшими стоячими ушами и подстриженной гривой на длинной тонкой шее.
Закавказье даёт нам самые ранние данные о военных подразделениях всадников. Так, Г.А. Капанцян
(65/66)
приводит сведения, что в 30-х годах XIV в. до н.э. при хеттском царе Мурсиле II хайасцы вступили в страну Иштитина, имея десять тысяч пехотинцев и семьсот всадников [84, 21]. Основной же материал предоставляет нам анализ погребальных комплексов так называемых «степных курганов» Восточного Закавказья [102, 125].
Конские погребения появляются в Закавказье в последних веках II тысячелетия до н.э. Так, в Нахичеванской АССР в с. Шахтахты под кругом из камней в грунтовой могиле найдено погребение коня с богатым инвентарём; в Хачбулахе в кургане с каменным ящиком наряду с погребением человека обнаружены голова и нижние части ног коня; в ряде случаев в подкурганных каменных ящиках — отдельные конские черепа.
В этой связи нельзя не вспомнить ритуал погребения хеттских цариц, когда останки преданного сожжению тела с костра, погашенного вином, пивом и ритуальными напитками, жрица складывает в сосуд с растительным маслом, чтобы высыпать потом пепел в то место, где были сожжены конские или бычьи головы.
Наиболее многочисленны захоронения коней в курганах XIII-Х вв. до н.э. из Восточного Закавказья. Здесь мы видим сочетание курганного обряда со сложными большими грунтовыми ямами, в конструкции которых использовались речные булыжники, бревенчатые срубы, вертикальные столбы, поддерживающие деревянный настил, и т.д. Конские погребения найдены почти в 70% всех комплексов. Располагаются они как в яме, так и на настиле. В погребениях очень чётко прослеживается культ огня — это следы костра, углей, золы, красной краски и т.д. Например, в кургане Паша-Тапа длинная яма площадью около 50 кв.м. представляет собой камеру, засыпанную большими речными булыжниками; вдоль стен располагаются столбы, поддерживающие два настила, между которыми были положены и затем подожжены дрова. На настиле, очевидно, лежали останки трёх коней и богатый инвентарь. Погребения чаще всего содержали нечётное количество коней (1, 3, 5). Это говорит о том, что они были верховыми. Кони найдены только в погребениях знати, в рядовых могильниках их нет.
(66/67)
Эллада. ^
И впряг в колесницу коней медноногих,
Бурно летающих, гривы волнующих вкруг золотые...
Коней погнал, — и, послушные, быстро они полетели,
Между землёю паря и звездами усеянным небом.
Гомер.
Коневодству в Древней Греции посвящено довольно много работ, которые опираются на большое количество источников (письменных и изобразительных). Это позволяет осветить вопросы, важные для решения проблем развития и распространения древних пород и типов лошадей в Евразии. К сожалению, отсутствие остеологических материалов заметно обедняет наши представления о древнегреческом коневодстве.
Реконструировать погребальный обряд с трупосожжением, захоронениями юношей, коней и собак и сооружением кургана лучше всего по текстам гомеровской «Илиады»:
Трижды вкруг тела они долгогривых коней обогнали,
С воплем плачевным... лес наваливши.
Быстро сложили костёр, в ширину и длину стоступенный,
Сверху костра положили мёртвого, скорбные сердцем.
Множество тучных овец и великих волов криворогих,
Подле костра заколов, обрядили...
Там же расставил он с мёдом и светлым елеем кувшины,
Все их к одру прислонив; четырёх он коней гордовыйных
С страшною силой поверг на костёр, глубоко стеная...
Двух (псов) заколол и на сруб обезглавленных бросил;
Бросил туда ж и двенадцать троянских юношей славных,
Медью убив их.
Сруб угасили, багряным вином поливая пространство,
Всё, где пламень ходил; и обрушился пепел глубокий;
Слёзы лиющие, друга любезного белые кости
В чашу златую собрали.
Свежий насыпав курган, разошлися они,
Гомер (23.13-257)
Верховая езда и джигитовка во времена Гомера были известны, но в его поэмах во всех случаях речь идёт о колесницах и колесничных лошадях (троянцы и «конями богаты», и «конеборцы», и «укротители коней», и «конники храбрые»).
Уже на критской вазе IX в. до н.э. имеется изображение вооружённого всадника, во второй половине
(66/67)
VIII в. до н.э. такого рода рисунки (правда, всадники чаще показаны в мирных процессиях, чем в сражениях) становятся более многочисленными — на вазах, металлических предметах и т.д. Посадка у первых всадников была такой же неудобной и неумелой, как на Кавказе и в Ассирии. Греки даже в VIII в. до н.э. использовали колесницы не так, как воины Передней Азии. Как можно судить по аттическим вазам, греческие воины не умели стрелять не только с двигающейся, но даже и со стоящей колесницы. Для стрельбы им приходилось соскакивать на землю.
Искусство геометрического стиля доносит до нас коня подчёркнуто длинноногого (что отражало не столько особенности экстерьера, сколько своеобразие стиля живописи), с изящно изогнутой спиной и высоко поставленным хвостом. Коневодство и всадничество пришло к грекам, видимо, из Подунавья, где оно было развито раньше; существенна, конечно, и роль Малой Азии, а также Африки в пополнении конных ресурсов. Очевидно, квадриги (скачки на них во время Олимпийских игр начались в 680 г. до н.э.) в Грецию пришли из Ливии. Только на греческих изображениях VII в. до н.э. мы видим более удобную посадку всадников. В это же время (648 г. до н.э.) впервые вводятся на Олимпийских играх скачки верховых лошадей.
Начиная с VIII-VII вв. до н.э., судя по изображениям, наряду с небольшими степными лошадьми появляются и лошади, характерные для Передней Азии и Северной Африки.
Поэт Алкман (конец VII в. до н.э.) сравнивает в своих стихах греческих девушек со скаковыми конями — венетскими, колаксайскими и ибенинскими [180]. Впрочем, о венетских конях мы знаем и по другим источникам, так как в середине I тысячелетия до н.э. венеты Адриатики славились как коневоды. Их кони принесли спартанцам в это время первую победу на Олимпийских играх. Венетских лошадей ввозили в Сицилию, чтобы на их основе создать свою породу. Под ибенинскими лошадьми следует понимать кельтских, а вот колаксайские — это безусловно скифские, причём свидетельство Алкмана совпадает по времени с появлением скифов на международной арене и связано с их переднеазиатскими походами.
(68/69)
Скифский всадник (IV в. до н.э.).
Связь со скифами, интерес к их коням и технике верховой езды для Греции были постоянными и традиционными, так как итоги греко-персидских войн заставили греков серьёзно задуматься о необходимости овладеть навыками верховой езды. По свидетельству Андокида, «в первый раз тогда мы организовали отряд всадников и купили 300 скифов-лучников» [42, 47, 2, 150 (прим. сайта: не 150, а 321)].
Первоклассным изображением крупного коня восточного типа является найденный в Ликии так называемый Ксанфский рельеф, надгробье, выполненное греческим мастером в 70-е годы V в. до н.э. На этом барельефе изображена погребальная колесница, запряжённая парой небольших, изящных лошадей, впереди юноша ведёт крупного верхового коня, рост которого, видимо, около 150 см. Коня отличает крупная, но сухая, прекрасной формы голова на длинной, высоко поставленной шее, мускулистая грудь; прекрасная линия вер-
(69/70)
Античное изображение головы коня восточной породы.
ха, которую не нарушает мягкое довольно большое седло-попона с подперсьем и подпругой; сухие, стройные и сильные ноги, заплетённый, низко поставленный хвост. Грива заключена в прошитый вдоль войлочный (?) нагривник (аналогичный Пазырыкскому). Конское снаряжение близко к тому, что мы видим на лошадях из Персеполя, но персидских лошадей отличала горбоносая голова и узкий, вытянутый корпус (достаточно сравнить коня с Ксанфского рельефа с бронзовой статуэткой иранского всадника VI-IV вв. до н.э. из Британского музея, опубликованной Р. Гиршманом [188]).
Кони азиатского типа изображены в квадриге мавзолея Галикарнасса и в храме Зевса в Олимпе; их отличают те же черты.
Уже на изображениях XVII-XVI вв. до н.э. из Микен мы видим запряжённых в колесницы лошадок, напоминающих пони, с развевающимися гривой и хвостом (обычай стричь гриву и подвязывать хвост греки всегда считали свойственным варварам). На вазах геометрического стиля мы видим верховых и колесничных лошадей, не отличающихся между собой по росту и
(70/71)
экстерьеру. Художник изображает их подчёркнуто стройными, с длинным и узким туловищем, выделенным плечом, тонконогими, с высоким постановом небольшой породистой головы, тонкой шеей и высоко поставленным длинным хвостом.
В ранних греческих изображениях преобладают так называемые европейские маленькие лошади (ведь, садясь на коня, грек брал его за гриву между ушей, что можно сделать только при очень маленьком росте коня). Эти лошади хорошо известны нам по фризу Парфенона.
В римское время были уже чётко разграничены типы лошадей, применяемых для различных целей. Так, Варрон и Сенека подчёркивают, что экстерьер и выездка лошади должны быть различны в зависимости от того, предназначена ли она для войны, скачки и состязаний на резвость, на племя или в качестве упряжной. Оппиан в «Книге охот» приводит десятки пород лошади, давая им сравнительную характеристику по резвости, выносливости, экстерьеру, происхождению [46]. Очень высокого уровня достигала в римское время зоотехника. Многое из того, что отличает современное коннозаводство, сложилось уже в те далёкие времена.
Амазонки. ^
Здесь царство амазонок. Были дики
Их буйные забавы. Много дней
Звучали здесь их радостные клики
И ржанье купавшихся коней.
И.А. Бунин.
Женские рати с шумом и громкими криками
Скачут с лунообразными щитами.
Вергилий.
Римский историк Корнелий Тацит, для которого характерно тщательное обращение с историческими фактами, писал: «Ведь старина, вымысел и чудесное называется мифами, история же — будь то древняя или новая — требует истины, а чудесному в ней нет места или оно встречается редко. Что же касается амазонок, то о них всегда — и раньше, и теперь — были в ходу одни
(71/72)
и те же сказания, сплошь чудесные и невероятные» [16, 1, XI, 5, 3].
Сказания об амазонках изобилуют живыми подробностями, яркими событиями и важны для нас тем, что могут быть связаны с савроматами, жившими в Приуралье, в Поволжье, вплоть до Дона и участвовавшими, по всей видимости, в переднеазиатских походах. Недаром, как показал ещё Л.А. Ельницкий, «география походов амазонок по Диодору совпадает с географией скифских и киммерийских походов по Геродоту» [42, 47, 4, 311]. У Геродота мы читаем легенду о происхождении «женоуправляемых» савроматов.
Победив амазонок, греки посадили их на корабли и хотели увезти морем. Амазонки восстали, захватили власть на кораблях, но, поскольку они не умели управлять ими, ветер принёс их к Меотиде — Азовскому морю. Дойдя берегом Азовского моря до земель, занятых скифами, амазонки угнали табуны коней и стали жить грабежом. «С тех пор савроматские женщины сохраняют свои стародавние обычаи, — пишет Геродот, — вместе с мужьями и даже без них они верхом выезжают на охоту, выступают в поход и носят одинаковую одежду с мужчинами» (Гер. IV, 116-117).
Долгое время мы судили о жизни и быте савроматов только по письменным источникам, и трудно было сказать, чему мы можем поверить, а что остаётся на совести авторов.
Раскопки и исследования К.Ф. Смирнова [133; 134] показали, что женщина в савроматском обществе действительно занимала равное с мужчиной, а порой и более важное положение. Она была жрицей племени, мужественной и бесстрашной воительницей, а иногда главой рода или предводительницей.
Савроматские погребения жриц с каменными переносными жертвенниками рубежа VI-V вв. до н.э. оказывались центральными, что свидетельствует о матрилинейной системе родства. Археологические раскопки говорят о том, что жреческие функции передавались по наследству по женской линии. Причём высокий ранг таких жриц подтверждается обилием и богатством инвентаря, заупокойной пищи (кости коня и баранов), а иногда и уздечных наборов. Знаем мы случаи, когда насильственно умерщвлялись сопровождавшие преста-
(72/73)
релую жрицу служители, возможно, из савроматской знати, а иногда и дети, причём не исключен и ритуальный каннибализм. В среднем женским оказывается каждое пятое богатое савроматское погребение с оружием и конской сбруей. Погребали женщин очень пышно, в богато украшенных одеяниях, расшитых золотыми бляшками, с зеркалами, в роскошных ожерельях. Даже девочек хоронили с колчанами стрел. В этом мы видим прямое подтверждение словам Псевдо-Гиппократа: «Их женщины ездят верхом, стреляют из луков и мечут дротики, сидя на конях, и сражаются с врагами, пока они в девушках, а замуж они не выходят, пока не убьют троих неприятелей. Та, которая выйдет замуж, перестаёт ездить верхом, пока не явится необходимость поголовно выступать в поход» [10, I, 59].
На протяжении многих веков степные просторы Европы и Азии сотрясал гул копыт коней амазонок. Они проникали на Кавказ и в Среднюю Азию, а легенды о них жили ещё долго после того, как имя савроматов было забыто потомками. «Перевалив через поднимающиеся до звёзд высоты, — писал Эсхил, — ты вступишь на конную дорогу, по которой придёшь к враждебной мужам рати амазонок» [44, 21]. Не та ли это «конная дорога», которой скифы шли на Переднюю Азию, пользовались ею во время своего пребывания там и по которой вернулись на родину? Кстати, и скифские и сакские женщины наравне с мужчинами стреляли из луков. Так, например, в ранних скифских курганах причерноморских степей часто в женских погребениях находились колчаны с богатым набором стрел. Климент Александрийский писал: «Я знаю савроматских женщин, которые занимаются военным делом не меньше мужчин, и других — сакских, которые, наравне с мужчинами, стреляют из луков назад, притворяясь бегущими» [10, I, 59].
Именно потому, что верховая езда в Греции была сугубо мужским делом, а место для женщин чётко ограничено пределами домашнего очага и воспитания детей, греческие писатели древности уделяли такое большое место в своих исторических повествованиях легендам об амазонках, мужественных воительницах и всадницах.
Перелистывая списки победителей (олимпионики) на
(73/74)
Олимпийских играх, мы найдём там только два женских имени — Кинисха и Белистиха.
Дочь спартанского царя, Кинисха (или Цинизея), одержала победу в колесничных состязаниях в IV в. до н.э. В её честь на Олимпе был установлен памятник — на каменном пьедестале воздвигнута колесница с конями и статуей самой Кинисхи. Надпись гласила: «Спарты цари мне отцы и братья; победив колесницей на быстроногих конях, я, Кинисха, воздвигла эту статую. С гордостью я говорю: единственная из всех женщин Эллады я получила этот венок» [12, 82].
Лет через двести, на 128-й Олимпиаде, победительницей в колесничных состязаниях на молодых жеребцах стала Белистиха [12, 27], о которой мы знаем только то, что она защищала честь приморской Македонии.
Отличие же в положении женщин у воинственных скотоводов евразийских степей, ведущих подвижный образ жизни, легко объяснить, если иметь в виду особенности кочевого быта. Женщина должна была заниматься хозяйством, охранять дом и имущество, когда воины отправлялись в близкие или дальние набеги, а ведь война была в то время регулярным промыслом. Недаром греческие и римские авторы сохранили нам ряд имён цариц. Это Томирис и Тиргатао, Амага и др. С ними связаны далекие и победоносные набеги, ум и хитрость, победы, надолго оставшиеся в памяти. Это подтверждают многочисленные изображения амазонок в вазовой росписи и в скульптуре. И хотя война была мужским делом, европейских путешественников ещё долго удивляло умение дочерей и жён кочевников ездить верхом. Плано Карпини, проехавший верхом весь многовёрстный путь из Европы до ставки татарского хана, писал: «Девушки и женщины ездят верхом и ловко скачут на конях, как мужчины. Мы также видели, как они носили колчаны и луки. И как мужчины, так и женщины могут ездить верхом долго и упорно» [13, 37]. И хотя в эпоху средневековья нигде уже не осталось воинственных амазонок, среди жительниц степей Казахстана и Киргизии до сих пор сохранилась любовь к верховой езде.
|