Л.Н. Гумилёв
Поиски вымышленного царства
(Легенда о «государстве пресвитера Иоанна»).
// М.: 1970. 432 с.
Трилистник мышиной норы.
Глава X. Вкусы и симпатии автора «Тайной истории».
Повод для сомнения. ^
Несмотря на то что проблема созданий и разрушения державы Чингисхана волновала многих историков, она до сих пор не решена. В многочисленных общих и специальных работах нет ответа на первый и самый важный вопрос: как произошло, что нищий сирота, лишённый поддержки даже своего племени, которое его ограбило и покинуло, оказался вождём могучей армии, ханом нескольких народов и победителем всех соседних государей, хотя последние были куда могущественнее, чем он? [1]
В нашем кратком экскурсе мы пытаемся ответить на этот вопрос, ибо при панорамном рассмотрении истории Азии ясно, что исчезновение легенды о царстве пресвитера Иоанна и упадок несторианской церкви в пределах монгольского улуса связаны с тем оборотом событий, которые сопутствовали возвышению Чингисхана. Особенно это касается самой важной темы — образования монгольского государства до великого курилтая 1206 г., так как внешние войны монголов изучены подробнее и точнее. Описанию этого периода были посвящены два сочинения XIII в.: Алтан дептер (Золотая книга) и Юань-чао би-ши (Тайная история монголов). Первое — это официальная история, прошедшая строгую правительственную цензуру, второе — сочинение, составленное в 1240 г. и посвящённое описанию тех же событий, но преимущественно внутренней истории монгольского народа, что, очевидно, соответствовало интересам автора и цели,
(237/238)
которую он перед собой поставил. Какая это была цель и кто был автор — вот поставленная нами проблема.
При подходе к аутентичному нарративному источнику личные качества и направление мыслей древнего автора имеют не меньшее значение, чем его социальная принадлежность или политическая ориентация. Больше того, одно определяется другим и переплетается настолько, что становится нераздельным. Ещё более важно уяснить, для чего и ради чего написан источник и в какой степени ему можно доверять. Если автор бездарен, то историку разобраться легко, но «Юань-чао би-ши» — сочинение столь же гениальное, как и «Слово о полку Игореве», и очень трудно определить, куда клонит автор и какие поправки следует допускать, чтобы восстановить истинный ход событий. Вот вопрос принципиальной важности. Если бы мы знали биографию и личные связи автора, то всё было бы просто, но мы не знаем даже его имени.
Б.И. Панкратов допускает равно две гипотезы: запись со слов очевидца и коллективное творчество. [2] Впрочем, ещё более важно установить жанр и политическую направленность самого сочинения, но и тут нет общего мнения, что видно из разных переводов заглавия книги: «Сокровенное сказание» [3] и «Тайная история». [4] Это не совсем одно и то же. [5]
Столь же разноречивы исследователи в отношении политического направления сочинения: [6] В.В. Бартольд считал его апологией аристократии, С.А. Козин — демократии, Б.Я. Владимирцов писал, что цель его — «сделаться заветным преданием дома Чингисхана, его исто-
(238/239)
рией, так как сказание действительно сокровенный источник рассказов о мрачных событиях, происшедших внутри одного рода, одной семьи, одной кости». Наоборот, современные монгольские ученые Ц. Дамдинсурен и М. Гаадамба считают, что идея автора сводится к обоснованию необходимости объединения монгольских племён и проповеди торжества феодализма над родовым строем. Как мы видим, разнобой мнений пределен, но только В.В. Бартольд и Г.Е. Грумм-Гржимайло [7] ставят вопрос о степени достоверности источника, хотя и не предлагают решения проблемы.
Мне представляется крайне сомнительным, чтобы автор «Тайной истории» разбирался в таких понятиях, как «феодализм» и «родовой строй» и даже «аристократия» и «демократия». Скорее всего у него были личные симпатии и антипатии к тем или другим Чингисидам, когда он в 1240 г. составлял своё повествование о днях минувших. Именно эти симпатии определили тенденцию, которую он стремился провести, часто в ущерб истине.
В отличие от «Тайной истории» официальная история монголов, озаглавленная «Сборник летописей», имеет автора, биография которого хорошо известна. Впрочем, это не значит, что история создания источника и его методологические и композиционные особенности ясны, а достоверность сведений несомненна. Скорее наоборот, тут слишком многое наводит на размышление и даёт пищу для сомнений.
Рашид ад-дин был просвещённый человек, сделавший административную карьеру при ильханах Газане и Ульчжэйту. Разбогател он сказочно: ему принадлежала четверть города Тебриза, с лавками, караван-сараями, мастерскими и садами; у него были огромные имения и, кроме того, неограниченное количество денег, потому что он заведовал финансами государства ильханов. В 1298 г. он стал везиром, т.е. главой правительства, да и семья у него требовала забот и внимания Легко представить, что Рашид ад-дин был очень занят, а ведь историческое исследование — дело трудоёмкое.
И вот посреди всех повседневных забот Рашид ад-дин получил повеление составить «историю монголов»,
(239/240)
да такую хорошую, какой нигде не бывало. Концепцию он, вероятно, придумал сам: начать с сотворения мира, охватить страны франков и китайцев и увенчать это великолепное сооружение подробным описанием создания и расцвета монгольской империи, прославить Чингисхана и довести повествование до зенита — царствования его покровителя — Ульчжэйту-хана.
Замысел был поистине грандиозен, но Рашид ад-дин оказался в положении Райского из романа Гончарова «Обрыв», т.е. имел идеи и желание, но не имел ни времени, ни навыков обращения с материалом, не знал приёмов исторической критики и, следовательно, не мог отличать достоверные версии от искажённых. Короче говоря, великий финансист историю писать не умел.
Но это его не смутило. В Персии в то время было много безработных образованных людей. Везир пригласил их и поручил собирать материалы, что те и выполнили. Затем эти материалы и выписки, не сверяя и не критикуя достоверность сведений, подшили, переплели и представили ильхану, который тоже не стал вникать в текст, а просто наградил составителя. [8] Бедные исполнители разных тем пришли в отчаяние, ибо сырой материал был выдан за законченное произведение. Некоторые, например Кашани, [9] подняли дело о плагиате, но тщетно. Их никто не хотел слушать. А после того как везир попал в опалу, был казнён, а империя ильханов стала быстро разваливаться, об исправлении исторических сочинений не возникло и речи. Было не до того. Так мы и получили не «историю» и даже не «хронику», а сборник материалов, в значительной части противоречивых.
Одни и те же события в разных местах книги излагаются по-разному, и неизвестно, каким версиям следует отдать предпочтение. Но, может быть, это даже хорошо, потому что у историков XX в. есть возможность обработать первичный материал, не затрачивая огромных усилий на преодоление философских концепций XIII в., давно потерявших актуальность. Но не надо уклоняться
(240/241)
от другой трудности, не преодолённой составителем «Сборника летописей», — проверки всех приведённых версий путем внутренней и сравнительной критики.
Поиски выхода. ^
Прежде всего надо отметить, что «Тайная история» в трактовке и изложении событий весьма отличается от истории официальной «Алтай дептер» («Золотая книга»), монгольский текст которой не сохранился, но лёг в основу «Сборника летописей» Рашид ад-дина [10] и «Юань-ши» — китайской истории монгольской династии. [11] Устанавливая совпадения в обоих сочинениях, мы можем восстановить содержание утраченного источника.
Для поставленной нами цели не нужно сравнивать обе версии, тайную и официальную, полностью. Достаточно лишь указать на некоторые несовпадения, чтобы показать, что они писались независимо друг от друга. Так, битва при Далан-балчжутах, по «официальной» истории, закончилась полной победой Чингисхана, [12] a по «Тайной» [13] — поражением его, которым Джамуха почему-то не воспользовался. Похищение Бортэ у Рашид ад-дина описывается иначе, чем в «Тайной истории». [14] Казнь Джамухи у Рашид ад-дина приписана Эльчидай-нойону, который разрубил Джамуху на куски, а в «Тайной истории» Чингисхан стремится спасти Джамухе жизнь и лишь по настоянию самого Джамухи позволяет ему умереть «без пролития крови», т.е. с великим почетом. [15] Примеры несовпадений можно умножить, но достаточно лишь прибавить, что характеристики исторических персон подчас диаметрально противоположны. Например, Джамуха в «официальной» истории изображён как беспринципный авантюрист, а в «Тайной» — как патриот и верный друг Чингисхана, которого только обстоятельства и интриги вынудили на борьбу, причём, даже находясь в стане врага, Джамуха больше заботится об интересах
(241/242)
Чингисхана, чем о своих собственных (170, 195, 200). Разная направленность источников очевидна.
Ставить вопрос о том, кто прав: «официальная» или «Тайная» история — преждевременно. Обе писались в эпоху напряжённой борьбы различных группировок внутри монгольской империи и, несомненно, отражали эту борьбу. Следовательно, обе искажали истину, но по-разному. Для того чтобы ответить на интересующий нас вопрос о направлении автора «Тайной истории», есть только один способ — разобрать источник по четырём линиям: 1) хронологическая последовательность событий; 2) принцип построения литературного произведения — т.е. установить жанр; 3) характеристики исторических персонажей, с точки зрения автора; 4) политические симпатии автора в 1240 г., т.е. в момент написания сочинения.
Только путём критического анализа можно ответить на поставленный вопрос и определить степень достоверности источника, без чего все историко-социологические соображения о роли Чингисхана будут зависеть от произвола исследователя и, следовательно, не могут претендовать на научное признание. Ведь в истории возвышения Чингисхана сомнительно всё, начиная с даты его рождения. Это отметил сам Рашид ад-дин, допустив при определении этой основной даты вопиющее противоречие: сначала он говорит, что Чингисхан родился в год свиньи, соответствующий 547 г.х. (1152-1153), а тут же определяет возраст Чингисхана в момент смерти (август 1227 г.) — 72 года, т.е. дата рождения падает на 1155 г. [16] Тут несомненная путаница, и, по-видимому, более верной является датировка Юань-ши, относящая рождение Чингиса к году лошади — 1161 г. [17] Монгольская традиция даёт дату 1162 г., но разница лишь в месяцах за счёт календарей. [18] Почему следует предпочесть эту дату — мы увидим ниже.
В жизни Тэмуджина различимы периоды разного
(242/243)
значения. Первый период — детство, до смерти его отца, которая застала Тэмуджина в возрасте 9 лет (61), [19] т.е. 1171 г. [20] В этот период, естественно, в его жизни не произошло никаких событий, которые бы отразились на истории.
Второй период — отрочество, до того момента, когда Таргутай Кирилтух тайджиутский взял Тэмуджина в плен, из которого последний убежал. «Тайная история» сообщает из этого периода лишь один факт: убийство Бектера Тэмуджином и Хасаром (76-78) и ниже вскользь упоминает, что Тэмуджин подружился с Джамухой, когда ему было 11 лет (116), т.е. в 1173 г. Однако можно думать, что в этот период случилось нечто более значительное.
В самом деле, тайджиуты напали на борджигинов не с целью грабежа, а только для того, чтобы поймать Тэмуджина, и, достигнув этого, удалились. Таргутай «подверг его законному наказанию». За что? Очевидно. Тэмуджин что-то натворил, не очень вредное, так как убивать его не следовало, но вполне определённое.
Это не продолжение старой ссоры из-за ухода тайджиутов, так как впоследствии Таргутай Кирилтух, будучи схвачен холопами, хотевшими выдать его, говорит своим братьям и сыновьям, собиравшимся его отбить, что он воспитывал и наставлял Тэмуджина, когда тот осиротел, и добавляет: «Говорят, он входит в разум и мысль его проясняется... Нет, Тэмуджин не погубит меня» (149).
Тут автор источника проговаривается о тех событиях, которые он старательно замалчивал: неизвестный поступок Тэмуджина, за который он попал в колодку, был расценён как ребячливость, глупое баловство, потому его и пощадили. Но тайджиутские старейшины просмотрели пробивающуюся искру властности, которую отметил батрак Сорган-Шира, [21] спасший Тэмуджина из плена, и
(243/244)
которую затушевал автор источника. Для чего это было ему нужно, мы увидим в дальнейшем.
Датировать это событие трудно. Почему-то в литературе принято думать, что Чингису в это время было 16 лет, т.е. 1178 г., но подтверждений этого в источнике нет.
Третий период — молодость — имеет ещё бо́льшие трудности для изучения. Следующий факт — женитьба на Бортэ —датируется по возрасту членов семьи борджигинов. Опорной датой является смерть старшего сына, Джучи-хана, который родился в год набега меркитов, благодаря чему вызвал подозрения в незаконном происхождении.
Джучи умер в 1227 г., будучи тридцати с чем-то лет. Значит, набег меркитов был около 1190 г. и Тэмуджину в это время было 28-30 лет, но, с другой стороны, второму сыну, Угедею, в 1241 г. было 56 лет, [22] т.е. он родился в 1185 г.
Из монгольской традиции мы знаем, что год первого избрания Тэмуджина Чингисханом был год барса и его от года отбития Бортэ и, следовательно, рождения Джучи отделяло полтора года. Так как Джучи старше Угедея, то этим годом не мог быть 1194 г. — следовательно, это был 1182 г. и, значит, контрнабег на меркитов был около 1180 г. Исходя из этих дат, можно отнестись к предлагаемым Рашид ад-дином датам рождения Тэмуджина — 1152 г. и 1155 г. — с полным недоверием. Ведь известно, что Тэмуджин женился на Бортэ, достигнув совершеннолетия, т.е. 16 лет. Следовательно (даже взяв позднюю дату), это произошло в 1171 г., т.е. за девять лет до рождения первенца. Возможно ли такое?! Если же мы примем дату «Юань-ши», восходящую к монгольской Алтан-дептер, т.е. официальной истории, то дата женитьбы падает на 1178-1179 гг. и естественно ожидать рождения сына через год-полтора после бракосочетания. Затем известно, что Чингисхан до конца жизни
(244/245)
совершал далёкие походы лично, т.е. в седле. Вряд ли в 72 года он запросто пересекал раскалённые пустыни, но можно допустить, что это было ему по силам в 65 лет. Итак, за монгольскую хронологию говорит вероятность и отсутствие противоречий, а против персидской — не только её несообразность, но и наличие двух взаимоисключающих дат. Мы уделили этому вопросу столь много внимания, ибо вся хронология конца XII в. до сих пор была условна и, на наш взгляд, не соответствовала действительности. Отправной точкой для хронологических изысканий являются даты рождения и женитьбы Тэмуджина. На этой базе мы выше дали исправленную хронологию событий и ни разу не встретили противоречий в интерпретации фактов и их последовательности.
Но если так, то история монголов в конце XII в. принимает те черты, которые были очерчены выше. Она была весьма насыщена, т.е. тайджиутский плен, бегство из него, набег меркитов, контрнабег монголов, дружба с Джамухой и избрание в ханы — события, сгруппированные вместе, в промежутке между 1178 и 1182 гг. И тут автор источника допускает оговорку, чрезвычайно ценную для нас: Джамуха, предлагая диспозицию контрнабега на меркитов, говорит: «На пути отсюда, вверх по Онону, есть люди, принадлежащие к улусу анды (т.е. Тэмуджина). Из улуса анды составится одна тьма. Да одна тьма отсюда, всего будет две тьмы» [23] (106). Но не только Боорчу и Джельме примкнули к Тэмуджину, а были ещё какие-то люди, подчинённые ему, хотя бы номинально. Это — огромный шаг по сравнению с тем временем, когда Есугэевы сироты кормились черемшой и тарбаганами, но автор источника предпочитает не замечать его, хотя только он может объяснить нам внезапно возникшую ненависть тайджиутов к Тэмуджину.
Четвёртый период — зрелость — возможно ограничить 1201 г. — годом курицы, начиная с которого неточности источника переходят из хронологической в другие области. 1201 год — год гражданской войны в Монголии, начатой конфедерацией племён, очевидно возмущённых и обеспокоенных энергичной политикой Чингисхана. Но какова была эта политика — источник ответа не
(245/246)
даёт. На все 18 лет падают только три события: ссора Тэмуджина с Джамухой, поход на татар и расправа с отложившимся родом Джурки. События эти датированы годом собаки, начавшимся с 1 джумада 578 г., т.е. в сентябре 1181 г. Следовательно, они имели место вскоре после избрания Тэмуджина ханом, т.е. около 1183. [24] Остальные же 16 лет, т.е. время, когда Тэмуджин из мелкого князька превратился в претендента на престол не только Монголии, но и всей Великой степи, время, являющееся ключом к пониманию всех последовавших грандиозных завоеваний, время перелома в социальных отношениях и психологии самих монголов — это время не отражено в «Тайной истории» никак. Оно просто пропущено.
Неосведомлённость автора исключена, так как с §120, т.е. с 1182 г., он заменяет местоимение «они» на «мы», показывая, что он был участником событий. Значит, он снова опустил события, о которых почему-то не хотел говорить. На это странное обстоятельство обратил внимание уже Рашид ад-дин. [25] Очевидно, «официальная» история замалчивала те же события, что и «Тайная». В этом случае тенденции обеих версий совпадают, но там, где событие описано (например, битва у Далан-балчжутах), версии диаметрально противоположны, и тут мы подошли к основной проблеме — направлению тенденции автора «Тайной истории» по отношению к главному действующему лицу — Тэмуджину Чингисхану. Установив характер направленности источника, мы сможем понять, какого рода искажения событий допустил или ввёл сознательно в текст повествования его автор.
Проблема жанра. ^
Прежде всего необходимо отметить, что хотя автор «Тайной истории» использовал многие рассказы, предания и собственные воспоминания, они оказались им настолько творчески переплавлены, что единый план сочинения не потерпел никакого ущерба. Некоторые из материалов обработаны мало, например список нойонов и военный артикул для гвардии или фольклорные вставки в виде собственной
(246/247)
речи, восхваление унгиратских женщин в устах Дай-сэчэна и монгольской армии в устах Джамухи. В первом случае автор стремился к достижению точности, может быть кажущейся, а во втором мы наблюдаем общеупотребительный литературный приём — введение в повествование собственной речи, диалогов и монологов, оживляющих сухое повествование от третьего лица. Такого рода литературные приёмы показывают лишь начитанность автора да существующую литературную традицию, но не больше.
Первая часть «Тайной истории» — родословие монголов — похожа на литературную обработку устного предания о предке Бодончаре, но вторая часть — юность Чингиса до первого его избрания в 1182 г. — имеет отличие и от предшествующей и от последующей частей. Легендарный характер в ней пропадает, летописный ещё не появляется. Автор пишет ещё от третьего лица, но необычайно подробно. Например, как было светло от луны, когда Тэмуджин бежал из тайджиутского плена, как были распределены лошади при набеге меркитов и т.п. Если бы он был свидетелем событий, то он написал бы хоть что-нибудь от первого лица, следовательно, мы должны предположить, что он использовал уже существовавшее до него сочинение на эту тему, только переработав его согласно своему плану. Существование такой устной литературы подтверждает Рашид ад-дин.
«В то время существовал некий мудрый и проницательный старец из племени Баяут. Он сказал: „Сэчэ-бики из племени кийят-юркин имеет стремление к царствованию, но это дело не его. Джамукэ-сечену, который постоянно сталкивает друг с другом людей и пускается в лицемерные ухищрения различного рода для того, чтобы продвинуть своё дело вперёд, — это также не удаётся. Джучибара, иначе говоря Джучи-Касар, брат Чингисхана тоже имеет такое же стремление. Он рассчитывает на свою силу и искусство метать стрелы, но ему это также не удаётся. У Алак-Удура из племени меркит, обладающего стремлением к власти и проявившего известную силу и величие, также ничего не получится. Этот же Тэмуджин (т.е. Чингис-хан) обладает внешностью, повадкой и умением для того, чтобы главенствовать и царствовать, и он, несомненно, достигнет царственного поло-
(247/248)
жения”. Эти речи он говорил, согласно монгольскому обычаю, рифмованной иносказательной прозой». [26]
В приведённой цитате описан жанр, бывший в XII в. в моде. Это не назидательное и не занимательное сочинение, а литературно обработанная политическая программа, приспособленная для целей агитации. Можно думать, что подобные произведения были использованы автором «Тайной истории» как материал. Отсюда он мог почерпнуть подробные сведения о XII в. Но, используя различные материалы, автор нигде не отступает от намеченного им единого плана.
«Тайная история» построена традиционно: за кратким вступлением следует завязка — похищение Оэлун. Затем идёт нарастание действия и драматической ситуации до кульминационного пункта — смерти Джамухи. Приём применён крайне элементарный, но всегда выигрышный — литературный параллелизм Джамухи и Тэмуджина. События после Великого курилтая 1206 г. изображены гораздо менее подробно. Это, собственно говоря, эпилог, причём автор оживляется лишь в конце, когда заставляет Угедея публично каяться в пьянстве, жадности и небрежении к боевым офицерам (убийство Дохолху-чербия). Излагаемый материал автора интересует также весьма неравномерно. Мы уже видели, что он опускает описания целых десятилетий. Но помимо этого автор чрезвычайно подробно описывает эпизоды гражданской войны, некоторые события личной жизни Чингисхана, порочащие его, и весьма мало касается внешних войн и завоеваний, очевидно известных ему лишь понаслышке. Все это не вредит целостности произведения, так как изложение истории монголов, по-видимому, не входило в задачу автора, так же как не входило в его задачу прославление личности Тэмуджина. Ведь это же «Тайная история»! Сочинение преследовало определённые цели, какие — это будет видно из анализа характеров главных действующих лиц. Однако, анализируя их, мы должны твёрдо помнить, что эти лица, пропущенные через сознание автора, стали персонажами, что автор отнюдь не объективен и что мы сейчас разбираем не эпоху, а литературное произведение, написанное много лег спустя и против кого-то направленное.
(248/249)
Характеристики. ^
Тэмуджин Чингисхан — центральная фигура сочинения; однако сделать заключение о его личности, характере, способностях чрезвычайно трудно. Отношение автора к герою на всём протяжении повествования не меняется, оставаясь двойственным.
Первая ипостась: Тэмуджин — человек злой, трусливый, вздорный, мстительный, вероломный.
Вторая ипостась: Чингисхан — государь дальновидный, сдержанный, справедливый, щедрый.
В самом деле, Тэмуджин как личность с первого момента кажется антипатичным. Его отец говорит его будущему тестю: «Страсть боится собак мой малыш» (66); болезненная нервность ребёнка автором подаётся как трусость, т.е. самый постыдный порок военного общества.
Когда Чарха рассказывает ему об уходе улуса, Тэмуджин плачет (73). Вполне человечная черта; деталь, которую можно было бы опустить, говоря о миродержце.
Во время набегов тайджиутов и меркитов Тэмуджин не принимает участия в организации отпора, и Бортэ, молодая, любимая жена, остаётся в добычу врагам только вследствие панического настроения мужа, так как её лошадь приспособили под заводную (эгоизм) (99). Молитва его на горе Бурхан не может считаться проявлением благородства как по содержанию, так и по стилю ни с какой точки зрения.
Тэмуджин говорит: «...я, в бегстве ища спасения своему грузному телу, верхом на неуклюжем коне... взобрался на [гору] Бурхан. Бурхан-халдуном изблёвана жизнь моя, подобная жизни вши. Жалея одну лишь жизнь свою, на одном-единственном коне, бредя лосиными бродами, городя шалаши из ветвей, взобрался я на Халдун. Бурхан-халдуном защищена, как щитом, жизнь моя, подобная жизни ласточки. Великий ужас я испытал» (103).
Действительно, опасность была велика, но Хасар, Бельгутей, Боорчу, Джельме подвергались тому же риску и всё-таки держались мужественно. Однако, выпячивая трусость Тэмуджина, автор незаметно для себя проговаривается, что как тайджиуты, так и меркиты ловили только Тэмуджина. Надо думать, что автор опустил описание качеств, более неприятных врагу, чем трусость.
(249/250)
Изобразив Тэмуджина трусом, автор не останавливается на этом. Он приписывает ему порок не менее позорный в условиях XII в.— непочтение к родителям и нелюбовь к родным.
Тэмуджин из-за детской пустячной ссоры убивает своего брата Бектера, зайдя сзади, когда Бектер даже не собирался сопротивляться. Отношение автора сказывается в словах матери Тэмуджина, гневно сравнивающей своего сына со свирепыми зверями и демоном (76-78).
Автор вложил свои чувства в слова императрицы-матери, причём несомненно, что эти слова не могла сказать Оэлун, так как в перечислении животных назван верблюд. Известно, что в XII в. монголы верблюдами почти не пользовались, а получили их в большом количестве после тангутского похода, в виде дани. Поскольку литературная ассоциация всегда должна быть связана с предметами, знакомыми читателю, эта деталь показывает, что монолог был сочинен не в XII, а в XIII в.
Дальше: когда шаман Теб-Тенгри наклеветал на Хасара, Чингисхан немедленно арестовывает последнего и подвергает унизительному допросу, который был прекращён только благодаря вмешательству матери. Однако, внешне уступив ей, Тэмуджин не перестаёт обижать Хасара, чем ускоряет смерть своей матери (244).
В гнусном убийстве Теб-Тенгри автор не упрекает Чингиса, но подчёркивает небрежение к брату, Отчигину (245, 246); наконец, дядя его Даритай обязан жизнью, а дети Джучи, Чагатай и Угедей прощением только общественному мнению, т.е. заступничеству нойонов, с которыми хан не смел не считаться.
Подозрительность и злоба отмечены также в эпизоде с Хулан, когда верный и заслуженный Ная попал на пытку и чуть было не лишился жизни из-за необоснованного и несправедливого подозрения в прелюбодеянии с ханшей (197).
Злоба и мстительность Чингиса специально отмечены автором в описании ссоры с джуркинцами на пиру, когда пьяную драку он раздул в распрю (130-132), а последующая расправа с Бури-Боко, единственным подлинным богатырём, своим вероломством шокирует даже самого автора, привыкшего к эксцессам. Этот эпизод передан сухо, сдержанно и брезгливо (140).
(250/251)
Даже женщины — ханши — чувствуют, согласно «Тайной истории», отвращение к личности героя повествования. Пленная Есугань, став ханшей, ищет предлог уступить своё место и подсовывает мужу свою сестру, а эта последняя, волей-неволей мирясь со своим высоким положением, продолжает тосковать о своём женихе, нищем изгнаннике (155, 156), которого Чингис, опознав, казнит, без всякого повода или обвинения.
Всё это могло быть в действительности, но интересно, что автор старательно собрал и записал сплетни ханской ставки, тогда как более важные события им опущены.
В отношении военных действий Тэмуджин, по «Тайной истории», не проявляет талантов. Контрнабег на меркитов дело рук Джамухи и Ванхана (113), битва при Далан-балчжутах была проиграна, битва при Койтене получила благоприятный оборот лишь вследствие распада античингисовской конфедерации; разгром кераитов осуществил Чаурхан; диспозицию разгрома найманов составил Додай-черби (193), а провели её Джэбэ, Хубилай, Джельмэ и Субэтэй.
Становится совершенно непонятно, как такой человек, бездарный, злой, мстительный, трусливый, мог основать из ничего мировую империю. Но рассмотрим его вторую ипостась.
Прежде всего автор — патриот, и успехи монгольского оружия всегда ему импонируют. Травля меркитов, поголовное истребление татар, обращение в рабство кераитов и найманов он рассматривает как подвиги, и тут Чингисхан получает всё то почтение, в котором было отказано Тэмуджину. После битвы при Койтене Чингис выступает с наилучшей стороны: благодарный к Джельмэ и Сорган-Шире, рассудительный по отношению к Джэбэ. Законодательные его мероприятия состоят главным образом из благодеяний и наград офицерскому составу армии. Чингисхан внимательно прислушивается к увещеваниям своих генералов и сообразует решения с их мнением (260). Однако нетрудно заметить, что симпатии автора принадлежат скорее благодетельствуемым офицерам, чем их благодетелю. При описании армии автор впадает в патетический, даже экзальтированный тон (195).
Воззрения автора на Чингисхана, героя и вождя, вполне выражены словами: «Итак, он поставил нойона-
(251/252)
ми-тысячниками людей, которые вместе с ним трудились и вместе созидали государство» (224). Автор тщательно отмечает, за какие подвиги даются те или иные милости, причём он не ленится повторить описание заслуги. В патетическом описании монгольской армии, вложенном в уста Джамухи, на первом месте поставлены «четыре пса»: Джэбэ с Хубилаем да Джельмэ с Субэтэем; на втором — ударные полки Уруд и Манхуд, а хан и его братья — на третьем, причём автор находит слова похвалы для всех, кроме Тэмуджина, о котором сказано лишь, что на нём хороший панцирь.
Любимый герой автора — Субэтэй-баагур. В уста Чингисхана вложен целый панегирик Субэтэю: «Если бы к небу поднялись [бежавшие меркитские княжичи], то разве ты, Субэтэй, не настиг бы их, обернувшись соколом, летя как на крыльях. Если б они, обернувшись тарбаганами, даже и в землю зарылись когтями своими, разве ты, Субэтэй, не поймаешь их, обернувшись пешнею, ударяя и нащупывая. Если б они в море уплыли, обернувшись рыбами, разве ты, Субэтэй, не изловишь их, обернувшись неводом и ловя их» (199) Другие нойоны тоже упоминаются автором, но в не столь восторженном тоне и в общих перечислениях награждённых, тогда как Субэтэй упомянут ещё как победитель русских (277). Вообще к боевым офицерам автор явно неравнодушен, и даже в числе четырёх преступлений Угедея поставлено тайное убийство Дохолху, простого офицера (чербия), но «который всегда шёл впереди всех перед очами своего государя» (281).
Итак, можно констатировать, что автор приемлет хана постольку, поскольку его приемлет армия, но это ещё не всё.
Автор подчёркивает верность «природному государю» как положительное качество, безотносительно вреду или пользе, которую оно приносит делу хана.
Чингис казнит нукеров Джамухи, предавших своего князя, и Кокочу, конюшего Сангума, бросившего своего господина в пустыне, и, наоборот, награждает Ная и Хаадах-баатура за верность его врагам, но их «природным государям». Тут по существу проповедь солдатской верности знамени и вождю, возведённая в религиозно-этический принцип, так как учитывается только преданность в бою, а отнюдь не в мирное время. Идеология
(252/253)
автора даёт ретроспективное искажение описываемых событий Но нам пока важно установить, что положительная трактовка Чингисхана связана, в глазах автора, с последовательным служением собственному войску, а отрицательная — с его личными качествами.
Эта трактовка события в смысле достоверности сомнительна. Надо полагать, что дело обстояло не совсем так, как рисует нам автор «Тайной истории», тем более что он сам дважды проговаривается.
В первый раз, когда Сорган-Шира и его семья спасают Тэмуджина от тайджиутов, они подчиняются только обаянию его личности, и второй раз Боорчу бросает отцовское хозяйство и идёт за незнакомым ему человеком по той же причине.
Автор написал эти этюды, желая восхвалить Боорчу и Сорган-Ширу, но тем самым он, незаметно для себя, бросил тень на свою концепцию, создание которой я отношу за счёт уже неоднократно отмеченной тенденциозности «Тайной истории».
Для полноты картины следует рассмотреть характеристики врагов Чингисхана: Ванхана и Джамухи, его детей: Джучи, Чагатая и Угедея и фактического преемника его власти, полномочного министра Елюй Чуцая. Нас ждут не меньшие сюрпризы.
С Ванханом дело обстоит просто. Автор его явно недолюбливает, но, по-видимому, тут примешивается личная заинтересованность. Когда Ванхан разбил меркитов, то «из этой добычи он не дал Чингисхану ничего» (157). Очевидно, сам автор рассчитывал на долю меркитской добычи и обижен, что ему ничего не досталось. Чтобы очернить злосчастного кераитского царька, автор собрал сплетни, в которых обычно не бывает недостатка, и повторил их дважды: в особом абзаце (152) и в послании Чингиса к вождям враждебной коалиции (177). Однако если собрать все упоминания о Ванхане, то он представляется старичком, вялым, недалёким и добродушным. Собольей шубы оказалось достаточно, чтобы купить его благосклонность и рассчитался за неё, предприняв нелёгкий поход для освобождения Бортэ. На резкие упреки Джамухи в опоздании он отвечает в примирительном тоне. Так же спокойно относится он к выбору Тэмуджина ханом, радуясь за симпатичного человека. На происки Джамухи он возражал разумно и спокойно, но склон-
(253/254)
ность к компромиссам заставила его поддаться влиянию окружения и вызвала его гибель.
В общем, даже по мнению автора, он заслуживает не порицания, а сожаления. Но на самом деле Ванхан был убийцей своих дядей, тираном и предателем. Можно ли верить источнику?
Личность Джамухи — наибольшая загадка источника. Впервые он появляется, когда нужно освободить Бортэ из меркитской неволи, но мы знаем, что дружба Тэмуджина и Джамухи началась значительно раньше (116). Джамуха с готовностью откликается на просьбу о помощи. Автор с воодушевлением рисует нам образ рыцаря, верного в дружбе, умного, так как в его речи содержится вся диспозиция похода, от составления которой отказался Ванхан, воинственного и опытного. Описание вооружения Джамухи чрезвычайно подробно. Благородство отмечено специально: опоздавшему к месту встречи Ванхану Джамуха гордо заявляет: «И в бурю на свидание, и в дождь на собрание приходить без опоздания!» Разве отличается чем от клятвы монгольское «да»? (108).
Успех похода, согласно «Тайной истории», был определён точным исполнением диспозиции Джамухи, что повторено автором ниже, в благодарственном слове Тэмуджина (113).
Ссора Джамухи и Тэмуджина — вопрос, до сих пор детально не разобранный. Исследователи вопроса придавали решающее значение загадке, которую Джамуха задал Тэмуджину о выборе места для кочевья, и в этом они шли по пути, на который их подтолкнул автор «Тайной истории». Несомненно, что в загадке содержались элементы политических программ, так же как и в реплике Бортэ, но не в том виде, как это на самом деле произошло, а в ретроспективном взгляде из 1240 г. на 1182 г. Почему-то никем не замечено, что участники событий, Джамуха и Тэмуджин, давали совершенно иные объяснения. Джамуха называет виновниками разрыва определённых людей — монгольских вельмож Алтана и Хучара (127) и повторяет эту версию перед гибелью, утверждая, что «подстрекнули нас противники, науськали двоедушные, и мы навсегда разошлись» (201). Тэмуджин же считает, что виновник ссоры сам Джамуха, возненавидевший его из зависти (179). Итак, мы видим, что автор «Тайной истории» опять проговорился, но всё же
(254/255)
таланта его хватало на то, чтобы внушить читателю версию, выгодную для его политической тенденции, смысл которой заключается в прославлении Джамухи, так как он «мыслью стремился дальше анды» (201). Это утверждение необходимо автору. Для чего — мы увидим в дальнейшем.
Образ Джамухи строится автором на обратном принципе, нежели образ Тэмуджина, причём литературный параллелизм выдержан необычайно чётко.
Всё, что касается личности Джамухи, автором расценивается необычайно высоко, причём это мнение автор вкладывает в уста Тэмуджина как основание для прощения Джамухи. Но о политической программе Джамухи автор говорит весьма глухо, намёками и полунамёками. Он безапелляционно заявляет, что «Джамуха разграбил его же возводивший в ханы народ» (144), забывая, что даже после этого большая часть монголов шла за Джамухой, а не за Чингисом.
Очевидно, автор пытается дискредитировать мероприятия Джамухи, которые как будто были вполне понятны, так как организованная конфедерация распадалась и воины дезертировали. Интриги, проводимые Джамухой в кераитской ставке, автор осуждает, но устами кераитских Ванхана и Гурин-баатура, т.е. врагов. Очевидно, что в 1240 г. Джамуха продолжал оставаться фигурой одиозной для некоторых кругов монгольской правящей верхушки, и поэтому автор сугубо осторожен; он не хочет слишком чернить Джамуху, но боится его обелить.
Отношение автора к сыновьям Чингисхана скептическое, чтобы не сказать больше. Джучи он не любит и охотно передаёт сплетню о его незаконном происхождении. В Чагатае он отмечает только свирепость, а вялый и безличный Угедей изображён пьяницей, бабником и жадюгой, огораживающим свои охотничьи угодья, дабы звери не убежали в уделы его братьев. Но Угедей и в действительности был личностью слабой, а все дела при нём вершил Елюй Чуцай. Что же автор пишет про Елюя Чуцая? Ни одного слова! Это так же странно, как если бы историк Людовика XIII забыл упомянуть Ришелье.
(255/256)
Право на недоверие. ^
Итак, мы видим, что наш анализ открыл ряд загадок источника, существования которых мы вначале не замечали. Ключ к раскрытию их один и тот же: политическая тенденциозность автора. Отсюда становятся понятны и хронологические пропуски, и оговорки, и двойственное отношение к великим теням, и повышенный интерес к внутренней истории сравнительно с внешней. Непонятно только, с кем же боролся, с кем полемизировал автор, настроенный патриотически и монархически?
Но тогда наш основной и наиболее полный источник — не героический эпос, [27] так как это поэма без героя, не исторический трактат, [28] так как он лишён хронологической последовательности, и не «изборник», [29] потому что принцип отбора фактов антидидактичен. Очевидно, перед нами политический памфлет XIII в.
Цель сочинения состояла в том, чтобы представить перед читателями в 1240 г. монгольскую историю с определённой точки зрения и привить им определённую политическую концепцию. Поэтому название «Тайная история» надо признать более удачным, так как такова же Historia arcana Прокопия Кесарийского. Название же «Сокровенное сказание» имеет несколько иной смысловой оттенок, фольклорный, с чем я не согласен.
Для того чтобы разобраться в направленности «Тайной истории», необходимо исследовать эпоху её создания, т.е. 1240 г., и расстановку политических группировок, к одной из которых примыкал автор «Юань-чао би-ши». Что же касается интересующего нас времени — эпохи восхождения Чингисхана на престол, то следование за тенденциозной трактовкой событий уводит исследователя с пути анализа, ибо талантливый писатель всегда сумеет навязать свою концепцию доверчивому читателю.
Вот по этой причине следует отнестись с сомнением к бытующему ныне пониманию восхождения на трон Чингисхана как консолидации монгольских племён и феодалов под властью способного военного вождя.
(256/257)
Если бы дело обстояло так просто, то не было бы нужды в хронологических пропусках, а обе версии — «официальная» и «тайная» — одинаково повинны в них. Не было бы столь большого разброса в описаниях событий, иногда диаметрально противоположных, но зато было бы объяснение того удивительного факта, что маленький бедный народ за полвека покорил полмира. Очевидно, источники не собирались сообщать правду, и историки, доверяя им, сконструировали «ложную историю монголов». Этот негативный вывод я считаю очень важным.
Проведённый разбор показывает, что оценки и социологический анализ эпохи возвышения Чингисхана возможны лишь после проверки сведений, сообщаемых источниками, путём строгой исторической критики, как внутренней, так и компаративной. Установить, кто из монгольских витязей боролся за установление феодальных отношений, а кто против, можно только тогда, когда будут вскрыты мотивы их деятельности, а именно они тщательно затушёваны авторами источников. Распространённый метод аргументации цитатами уводит на ложный путь, подсказанный тенденцией, скрытой в источнике. Кроме того, при отмеченном нами разнобое в описаниях событий всегда можно подобрать цитаты для поддержки противоположных взглядов. Именно поэтому научные споры на эти темы не дали до сих пор результатов.
Вопрос о степени достоверности сведений «Юань-чао би-ши» следовало бы решить монголистам-филологам. Однако за последние 30 лет, истекших с выхода в свет перевода С.А. Козина, эта проблема даже не ставилась. Все споры о замечательном источнике, введённом в научный оборот, ограничивались деталями перевода, не влияющими на смысл, который остался нераскрытым. Историки же окрестных стран затрагивали Чингисову проблему в той мере, в какой она касалась их сюжетов. [30] Поэтому мне, историку Срединной Азии, пришлось заняться источниковедением в аспекте установления достоверности источников не филологическим, а чисто историческим путём.
(257/258)
Единственной надёжной опорой для обобщений является логика событий, когда их последовательность и взаимосвязь установлены. Только этим способом могут быть исключены предвзятые точки зрения авторов XIII в., до сих пор создающие почву для бесплодной полемики о причинах и значении описанных ими событий.
Вывод. ^
В какую сторону лгал автор «Тайной истории», или иначе: ради кого он тратил талант и силы? У нас есть только одна нить — хронология, но это нить Ариадны. Сочинение было написано в 1240 г. на фоне нарастающего конфликта борьбы четырёх неоформленных партий: военной старомонгольской, миролюбивой монгольской, бюрократической — китаефильской и воинственной несторианской. К какой партии примыкал наш автор?
Сразу можно исключить последнюю. Автор не несторианин. Во всём произведении есть только одно упоминание о христианстве кераитов, и то ироническое, в хвастливых речах одного из друзей царевича Сангума: «Все мы, втайне домогаясь сына, моления и курения приносим, Абай-Бабай твердим, вознося молитвы» (174) (Абай-Бабай — значит «авва — отче»). И больше нигде наш автор не снизошёл до внимания к чужой вере, тогда как о своей он говорит много. Это, пожалуй, самый трудный вопрос, а в остальном творческий облик создателя «Тайной истории» ясен.
Уже отмеченные военные симпатии нашего автора и неупоминание имени Елюя Чуцая дают нам возможность с полной уверенностью определить его политическую настроенность.
Резко отрицательна характеристика Гуюка, который «не оставлял у людей и задней части, у кого она была в целости» и «драл у солдат кожу с лица», «при покорении русских и кыпчаков не только не взял ни одного русского или кыпчака, но даже и козлиного копытца не добыл» (277).
Вместе с этим характеристика Тэмугэ-отчигина всегда положительна: «Отчигин — малыш матушки Оэлун, слывёт он смельчаком. Из-за погоды не опоздает, из-за стоянки не отстанет» (195). В грязной истории с убийством Теб-Тенгри автор стремится выгородить не Тэмуджина, а Отчигина. Он подчёркивает, что Отчигин был всегда любимцем высокочтимой Оэлун-экэ.
(258/259)
Этого достаточно для того, чтобы считать, что автор «Тайной истории» принадлежал к «старомонгольской партии». Потому он и обеляет Джамуху, представляющегося ему носителем древнемонгольской доблести и традиций, уходящих в прошлое. Потому он защищает его от обвинения в измене монгольскому делу устами самого Чингисхана, будто бы предлагавшего ему «быть второй оглоблей» в телеге государства, другом и советником (200). Именно поэтому он восхваляет предательства Джамухи по отношению к кераитам и найманам, потомки которых в 1240 г. объединились вокруг Гуюка, ненавидимого и презираемого автором. И не случайно говорит он устами Джамухи, что тот, «стремясь мыслью дальше анды», остался круглым сиротой с одной женой — «сказительницей старины». [31] Ведь это неправда! Друзья и соратники Джамухи в то время ещё не сложили оружия. Мужественные меркиты и неукротимый найманский царевич Кучлук держались до 1218 г., а Джамуха попал в плен случайно, из-за измены своих воинов. Но что до этого автору «Тайной истории»! Ему надо прославить древнюю монгольскую доблесть и изобразить кераитов и найманов беспечными, изнеженными хвастунами, чуть ли не трусами, за исключением некоторых богатырей, вроде Хадах-баатура (185, 189, 195, 196), обласканного за доблесть самим Чингисханом (185). Потому он замалчивает роль Эльчидай-нойона в казни Джамухи, ибо ему пришлось бы отметить, что этот друг Гуюка был также любимцем Чингисхана, а тогда созданная в «Тайной истории» концепция потеряла бы свою политическую действенность. В «Тайной истории» Эльчидай упомянут лишь в той связи, что однажды, проходя мимо стражи, был задержан, и дважды указано, что это правильно (229, 278).
Возврат к старой доблести — вот идеал автора и политическая платформа, ради которой он написал своё замечательно талантливое сочинение.
В 1240 г. он был, видимо, очень стар, потому что с 1182 г. местоимение «мы» заменяет «они». Если в это вре-
(259/260)
мя автору было даже только 16-18 лет, то в 1240 г. ему должно было быть под восемьдесят. По одному этому можно сказать, что «Тайная история» не могла быть единственным его произведением, но время и эпоха скрыли от нас остальные. Отсюда понятны не только его грандиозная начитанность и свободное обращение с цитатами и изменение интонаций на протяжении повествования, но и само заглавие. Это поистине «Тайная история» — протест против официальной традиции, идеализировавшей личность Чингисхана.
Автор поставил своей целью доказать, что не хан, а доблестное монгольское войско создало империю. Хан может ошибаться, может иметь недостатки, но он должен чтить и холить своих ветеранов, «которые вместе с ним трудились и вместе создавали государство» (224).
Памфлет писался тогда, когда грамотеи с соизволения хана оттесняли ветеранов. Памфлет был рассчитан на пропаганду среди этих обижаемых офицеров, оп доказывал им, что соль земли — именно они и что им обязана империя своим существованием. Конечно, это была «Тайная история», так как монгольское правительство никогда не допустило бы открытой пропаганды таких взглядов.
Мы ничего не можем сказать о дальнейшей судьбе автора «Тайной истории», но нам невольно кажется, что он был среди тех нойонов, которые подбивали на переворот Отчигина в 1242 г. и которые заплатили головой за бездарность и трусость своего высокородного вождя.
[1] Н.Я. Мерперт, В.Т. Пашуто, Л.В. Черепнин, Чингис-хан и его наследие, стр. 92.
[2] «Юань-чао би-ши...», стр. 5-6.
[3] С.А. Козин, Сокровенное сказание, стр. 30, прим. 2; Палладий [Кафаров], Старинное монгольское сказание о Чингисхане...
[4] Р. Pelliot, Histoire...; Е. Haenisch, Die Geheime Geschichte der Mongolen.
[5] Хотя мне представляется второй перевод заглавия более удачным, ссылки в основном даются на перевод С.А. Козина, охарактеризованный в предисловии как «надёжный материал» для историка. См.: «Сокровенное сказание», стр. 6.
[8] О сборности труда Рашид ад-дина см.: И.П. Петрушевский, История Ирана..., гл. V, стр. 168-169.
[9] В.В. Бартольд, Избранные сочинения, стр. 94-95; Абул-Касим ’Абдаллах Кашани «’Арайис ал джавахир ва нафаййис ал атайиб» (свадебные подарки драгоценных камней и редкости благовоний), изд. И. Адшар, на перс.яз., Тегеран, 1346 (1966), стр. 357.
[10] И.П. Петрушевский, Рашид ад-дин..., стр. 25.
[11] Иакинф [Бичурин], История первых четырёх ханов...
[12] Рашид ад-Дин, Сборник летописей, т. I, 2, стр. 86-88; Иакинф [Бичурин], История первых четырёх ханов..., стр. 9.
[13] «Сокровенное сказание», §129. Далее некоторые параграфы даны в тексте (в скобках).
[14] Там же, §98 и сл., Рашид ад-Дин, Сборник летописей, т, I, стр. 115.
[16] Рашид ад-Дин, Сборник летописей, т. I, 2, стр. 74. Разбор проблемы с учётом новых данных см. G. Vernadsky, The Mongols and Russia, стр. 20-21. Однако с предлагаемой здесь датой рождения Чингиса — 1167 г. согласиться нельзя, как будет видно из анализа хронологии по возрасту детей Чингиса.
[17] Иакинф [Бичурин], История первых четырёх ханов..., стр. 137.
[18] «История Монгольской Народной Республики», стр. 109.
[19] По Рашид ад-дину, Тэмуджину было 13 лет (т. I, 2, стр. 76).
[20] А не в 1166 г., ср. «История Монгольской Народной Республики», стр. 109, где хронология неточна.
[21] Тэмуджин во время праздника, когда все тайджиуты напились, убежал и спрятался в заводи, оставив над водой только лицо. Его заметил Сорган-Шира, но сказал: «Вот за такую сметливость твою... ненавидят и преследуют тебя... лежи так, я не донесу...» [Палладий, Старинное монгольское сказание о Чингисхане.., стр. 42; в переводе С.А. Козина, «за то ты и не мил своим братцам,
(243/244)
что так хитёр, что во взгляде — огонь, а лицо — что заря!.. я не выдам» (Сокровенное сказание, §82)]. На следующий день жена и дети Сорган-Ширы спрятали Тэмуджина при обыске, потом дали лошадь, лук и две стрелы, благодаря чему беглец добрался до своих кочевий.
[22] Иакинф [Бичурин], История первых четырёх ханов.., стр. 285.
[23] Анда — побратим (монг.); тьма — 10 тыс. всадников (монг. тумын), но обычно личный состав такого войскового соединения был неполным.
[24] Рашид ад-Дин, Сборник летописей, т. I, 2, стр. 120; «Сокровенное сказание», §153; Р. Груссе ошибочно указывает 1198 г. (R. Grousset, L’Empire des steppes, стр. 259).
[25] Рашид ад-Дин, Сборник летописей, т. I, 2, стр. 84.
[26] Там же, 1, 2, стр. 119.
[27] В.В. Бартольд, Образование империи Чингисхана, стр. 111.
[30] Список новейших работ см. H.Я. Meрперт, В.Т. Пашуто, Л.В. Черепнин, Чингисхан и его наследие, стр. 92 и сл.
[31] Так перевёл Козин (200); у Лигети — «болтунья»; по словам акад. Ринчена — «Женщина, упрямо уговаривающая мужа сделать то, что она хочет, без доказательств, путём „жужжания в уши” (настырная)».
|