Л.Н. Гумилёв

Древние тюрки.

// М.: 1967. 504 с.

Часть вторая. Голубые тюрки и уйгуры, или эпоха Второго каганата.

Глава XXII. Воссозданный каганат.

[ Задачи. — На востоке. — На западе. — Пояснение. — Тюргеши. — Контрнаступление. — Коалиция. — Первый удар. — Второй удар. — Третий удар. — Наступление арабов. — А в Китае... — Эволюция военной системы. ]

Задачи. Победа на Толе отдала в руки тюрок почти всю Халху, но тем не менее их держава была в отчаянном положении. Новые подданные, уйгуры, были ненадёжны; имперские владения охватывали возрождённый каганат с востока, юга и запада; на севере, в Сибири, находилось обширное кыргызское ханство, определённо враждебное тюркам, и, самое главное, большая часть собственно тюркского народа осталась в Ордосе, в лапах врага. Их надо было вызволить в первую очередь, и Капаган-хан принялся за это.

В 694 г. тюрки совершили молниеносный набег на границу Китая, побили и увели в плен множество воинов и народа. [1] Одновременно Капаган-хан предложил императрице У принять его в подданство. Это означало бы согласие имперского правительства на образование в Халхе тюркского государства, прямое признание его. Разумеется, Китай не мог так легко помириться с мятежником. 18 воевод выступили против него в поход с китайской и кочевой конницей, но вернулись, не найдя врага. [2] Отюкенская чернь спасла тюрок от разгрома. [3] Китайцам пришлось перейти к обороне.

Возможно, что в результате набега были уведены не пленные, а ордосские тюрки, не успевшие уйти с Кутлугом и теперь перебежавшие к своим соплеменникам. Надпись так и трактует политику Капаган-хана: «Мой дядя, каган, сев на царство, опять устроил и поднял тюркский народ, неимущих он сделал богатыми, немногочисленных он сделал многочисленными». [4] Конечно, последнее произошло не за счёт естественного размножения.

(286/287)

Второй задачей, не менее серьёзной, чем освобождение соплеменников, было установление отношений с кочевыми народами и племенами. Номинальное подчинение Империи было необременительно для кочевников и даже выгодно, но китайцы, ошибочно полагая, что их власть окончательно упрочилась, стали назначать своих чиновников на посты правителей застенных владений. Отсюда неизбежно возникали разнообразные осложнения, связанные с ущемлением прав кочевых старейшин, непониманием нужд рядовых кочевников, взяточничеством, вымогательством и оскорбительным высокомерием китайских чиновников. Поэтому к концу VII в. лояльность кочевых подданных была обратно пропорциональна расстоянию от Великой стены. В 696 г. возмутились в Маньчжурии кидани и татабы (хи), [5] что также было использовано тюрками.

Наконец, перед ханом стояла третья внутриполитическая задача. У древних тюркютов, как уже говорилось, был закон о престолонаследии, согласно которому брат наследовал брату, а племянник — дяде (лествичное восхождение). Китайцы считали этот порядок бессмысленным и, вмешиваясь в тюркские дела, попросту игнорировали его. Восстановив каганат, тюрки восстановили старый закон, по которому Мочур и стал Капаган-ханом. Но он сам испытал на себе влияние китайской культуры и счёл за лучшее для себя передать престол своему сыну Фугюю, а не племяннику Могиляню. Сознавая, что нарушать закон надо исподволь, он воссоздал чин «малый хан» (выше шада) и пожаловал его своему сыну, [6] а племянника поставил шадом тардушей, т.е. западного крыла тюрок, и предоставил ему решение наиболее опасных военных задач. Можно думать, он ничего не имел против гибели своего племянника.

На востоке. Успех тюрок окрылил надеждой монгольские племена Центральной Маньчжурии — киданей и татабов. Даже сама китайская история возлагает ответственность за восстание на главноначальствующего Чжао Вэнь-хая, который по высокомерию начал пренебрегать своими подчиненными. [7] В 695 г. киданьские вожди Цзиньчжун и Ваньюн восстали, убили Чжао Вэнь-хая и взяли в плен его помощника. За 24 дня восстание охватило все восемь киданьских племён. Одновременно поднялись татабы, но, не надеясь на свои силы, заключили союз с тюрками. Регулярные войска, посланные на подавление восстания, были разбиты киданями в долине Хуанчжангу и при Пинчжоу. Только

(287/288)

третья армия, составленная из выкупленных рабов, в 696 г. отразила нападение киданей и остановила их продвижение.

Этими обстоятельствами воспользовался Капаган-хан. Он предложил императрице усмирить мятежников, на что получил согласие. В награду за помощь его признали ханом, дали военный чин и княжеское достоинство. Капаган-хан молниеносным набегом разгромил киданей и заставил их рассыпаться по лесным чащобам.

Обрадованная императрица хотела признать тюркского хана великим шаньюем, но он, не успев получить титул, напал на китайскую границу и в 697 г. ограбил два уезда — Линчжоу и Шэнчжоу, [8] т.е. северо-восточный Ордос. Его отогнали имперские войска армии, укомплектованной пограничными народностями, [9] но Тоньюкук принял командование и добился успеха, «разрушив двадцать три города». [10] В надписях эта кампания названа «войной на Шантунгской равнине, орошаемой Яшиль-угюзом», [11] или Талуй-угюзом — «Море-рекой». [12]

Устрашив, таким образом, китайцев, хан продиктовал условия мира. Он хотел, чтобы императрица усыновила его, выдала бы его дочерей за китайских князей, отпустила к нему тюрок, оставшихся в Ордосе, и дала 100 тыс. ху проса на посев, 3 тыс. земледельческих орудий и железа для поковок. Разумеется, ему отказали. Тогда хан прекратил переговоры, задержал послов и вывел войска из киданьских земель. Кидани немедленно вышли из лесов и объединились вокруг князя Ваньюна. Ваньюн снова напал на китайцев и разгромил уезд Цзичжоу. Против киданей была брошена огромная армия — 170 тыс. человек (вероятно, в это число входила и вся обслуга), но она была наголову разбита. Ваньюн перешел в наступление, вырезал уезды Ючжоу и Инчжоу и «необузданно своевольствовал». [13]

(288/289)

Императрице пришлось согласиться на все требования тюркского хана, чтобы получить помощь против киданей. «С сего дня тюрки усилились». [14] Для киданей союз хана с императрицей оказался роковым. Союзные с тюрками татабы объединились с новой двухсоттысячной китайской армией и взяли киданей в клещи. Киданьские войска были разбиты, а Ваньюн убит во время бегства собственным невольником. Остатки киданей, не желая сдаваться китайцам, поддались тюркам, и в 697 г. Капаган присоединил Маньчжурию к своим владениям, после чего кидани продолжали войну с китайцами как вассалы тюркского хана.

Вот где сказались последствия переворота императрицы У и управления династии Тан. Пограничные войска, состоящие из чужеземцев, не хотели сражаться за китайцев, и потому пришлось пополнять армию невольниками и даже нанимать солдат за жалованье. [15] В полевой армии не могли не расти оппозиционные настроения и ненависть к китайским чиновникам, высоко поднявшим голову. Обаяние и инерция танской традиции держали пограничную армию в рамках лояльности, но естественно, что бóльшая часть военных симпатизировала опальному наследнику, чем и вызывала неприязнь императрицы. Императрица старалась дробить командование, чтобы не сосредоточивать много сил в руках одного генерала, а это отражалось на боеспособности армии.

Капаган-хан учёл политическую ситуацию и объявил себя сторонником наследника. Для восстановления его на престоле в 698 г. Капаган-хан выступил в поход, имея «100000 всадников». [16] Эта демагогия принесла ему немалую пользу, так как кочевники, служившие в имперской армии, сразу начали переходить на его сторону. [17] Против него были двинуты две армии — в 300 тыс. и в 150 тыс. человек, но они не решались вступать в бой. Тюрки разграбили ряд пограничных округов и взяли множество пленных. Во всех открытых столкновениях китайские войска терпели поражения. Очевидно, эти операции имел в виду Тоньюкук, упоминая в автонекрологе об успехах на «Шантунгской равнине». [18] Тогда китайское правительство решило выбить у врага главный козырь — легитимизм. Наследник был возвращён из ссылки и назначен командующим армиями. Капаган-хан вынужден был отступить, но при этом он показал, что воевал вовсе не за династию Тан, а за себя и свой народ.

(289/290)

80 тыс. пленных, т.е. людей, фактически перешедших к нему, когда он выступал в защиту династии, были перебиты, после чего тюрки стали отступать. На обратном пути все китайские города и сёла были дочиста ограблены и население уведено в рабство. Война после этого не прекратилась, но восстановление династии сплотило силы империи. В 699 г. были разбиты кидани, [19] причём слава победы приписана двум искусным предводителям «из кочевых», бывших раньше врагами. Дело понятное: за Китай кочевники умирать не желали, но за империю Тан можно было пострадать. Чтобы привязать к себе кочевников, ещё не ушедших к Мочуру, умная императрица пошла на то, чтобы улучшить их положение. В 701 г. был издан указ, запрещающий обращать тюрок в рабство. [20] Этим был положен предел злоупотреблениям чиновников и латифундиалов, которые, не имея возможности рассчитаться за вековые обиды со степняками, вымещали свою злобу на пограничных кочевниках, примешивая к ней немалую толику вульгарного корыстолюбия.

Указ сыграл свою роль, и успехи тюркских отрядов, нападавших на границу, несколько сократились. В 700 и 702 гг. тюрки совершали набеги на северный Китай, но дело ограничилось угоном скота и грабежом. [21] В 703 г. Капаган-хан поручил послу переговоры о браке его дочери с сыном наследника престола. Это означало мир. Действительно, три года продолжались переговоры и военных действий не было. За это время умерла императрица, и на престоле оказался тот самый Чжунцзун, именем которого так удачно прикрывался тюркский хан. Теперь началась открытая игра.

На западе. Жестокая война 698 г. на время поглотила силы и тюрок и китайцев. Этим воспользовался вождь тюргешей Учжилэ. Он стеснил вождя прокитайских элементов, бездарного хана Ашина Хусэло, который со своими сторонниками числом в 60-70 тыс. перекочевал во внутренний Китай в 699 г. [22] Ядром территории тюргешского ханства была долина р. Или и северные предгорья Тянь-Шаня. Южная летняя ставка хана была расположена около современного города Токмака, а северная — на землях племени гун-юэ. [23] Чтобы узаконить захват, Учжилэ отправил в Китай посольство, во главе которого стоял его второй сын,

(290/291)

Чжену. Посольство было принято благосклонно, и тем самым захват был санкционирован.

Но не так спокойно посмотрели на это тюрки. Они воспользовались тем, что в западной Джунгарии жили чуйские племена (потомки среднеазиатских хуннов), которых тюргеши ещё не успели включить в свою державу. Стремясь «для расширения державы и власти кагана» [24] захватить подступы к Семиречью, ханские племянники Могилянь тардуш-шад и его шестнадцатилетний брат Кюль-тегин [25] двинулись в поход на чуйские племена и в 701 г. подчинили их. [26] Но план похода был гораздо шире: тюрки предполагали подчинить себе весь Согд, чем они восстановили бы единый каганат. Тюргеши не пошли на обострение отношений, тюркские князья, видимо, тоже решили пока их не задевать, Но китайские власти в западных владениях не могли смотреть спокойно на успехи своих врагов. Тюркская надпись сообщает о разгроме пятидесятитысячной имперской армии при Ыдук-баше и пленении её вождя Онг-тутука. [27] Но китайские хроники ничего не говорят об этой битве, и поэтому приходится предполагать, что масштабы событий преувеличены, хотя битва всё-таки имела место.

Пояснение. Предлагаемая трактовка этого события высказывается впервые: основанием для неё служит перевод С.Е. Малова, отличающийся от перевода П.М. Мелиоранского. У последнего «alty čub sogdak» переводилось: «согдаки шести чубов». [28] Маркварт разъясняет загадочное «чуб» именем династии Чжао-ву, к которой принадлежали князья шести согдийских владений: Кан (Самарканд), Ми (Маймург), Шы (Кеш), Хэ (Кушания), Цао (Усрушана) и На-се-бо (Несеф), завоёванных, по мнению Маркварта, восточными тюрками в 701 г. Подтверждение своей мысли Маркварт видит в том, что в 701 г. согдийцы нашли помощь у тюрок против хорасанского эмира Мухаллаба ибн Абу Суфра. [29] Это отождествление получило широкое распространение, но было

(291/292)

подвергнуто уничтожающей критике Г.Е. Грумм-Гржимайло, который доказал невозможность похода на Согд в это время. Но он впал в другую ошибку — стал отрицать западный поход совсем, считая текст надписи вымыслом. [30]

Перевод С.Е. Малова позволяет опровергнуть оба крайних мнения. Малов переводит «шесть чубов и согдаков». [31] Если под «чубами» считать чуйские племена чуюе, чуми, чумугунь, чубань двух отделов и шато (отпочковавшихся от чуюе), [32] то понятно, что покорение их, кочевавших в западной Джунгарии, Тарбагатае и на Чёрном Иртыше, было задачей выполнимой; что же касается согдаков, то это была политика дальнего прицела. Грумм-Гржимайло прав, когда указывает, что тюрками, которые в 700-701 гг. отстаивали Согд от арабов, были западные тюркюты, подданные империи Тан, а никак не восточные тюрки, которым незачем было защищать народ, который они стремились покорить. Но он неправильно отождествляет Онг-тутука с китайским полководцем Сян Ваном, который командовал имперской пограничной армией, но не был ни разбит, ни пленён. На этом необоснованном отождествлении и зиждется отрицание западного похода, ибо Кюль-тегин не успел бы переброситься за год из Согда на Орхон.

Но дело в том, что Онг-тутука, видимо, следует отождествить с полководцем Ван Сяо-цзе, выгнавшим в 692 г. тибетцев из бассейна Тарима [33] и продолжавшим оставаться там командующим полевой армией. Если это так, то понятно быстрое усиление тюргешей, до сего времени безуспешно сражавшихся с имперским гарнизоном в Суйе [34] (так называлась крепость к востоку от оз. Иссык-Куль). Из этого следует, что в Западном крае возникла трёхсторонняя война: имперские войска, даже проиграв битву при Ыдук-баше, держали в своих руках четыре инспекции (Карашар, Куча, Кашгар и Хотан) и Бэйтин (близ современного Гучена); запад контролировали тюргеши, а север — тюрки. До Согда тюрки действительно не добрались. Их жертвами оказались карлуки в верховьях Иртыша, а также хуву и шуниши (тюркские племена союза дулу), кочевавшие в юго-западной Джунгарии, в долине р. Юлдуз. К этому же времени надо отнести и покорение басмалов (703 г.), тоже живших в южной Джунгарии.

Очевидно, к этому нападению относятся сведения Цзю-Таншу: «Начиная с эпохи Чоугун (685-688; т.е. с неудачного похода Ашидэ Юань-чженя на запад. — Л.Г.) десять родов подвергались беспрестан-

(292/293)

Срединная Азия в первой половине VIII в.

(Открыть карту в новом окне)

(293/294)

ным нашествиям и грабежам тюрок Мочжо, они были частью перебиты, частью рассеяны и почти совершенно уничтожены (обычное китайское преувеличение. — Л.Г.), а затем, оставшись в числе не более 60-70 тыс., они вместе с Хушэло эмигрировали в Китай, где и поселились». [35]

«Син-Таншу», наоборот, считает, что главным врагом Хусэло был тюргешский Учжилэ, [36] но надо думать, что оба были правы: и тюрки и тюргеши равно угрожали остаткам западных тюркютов и вынудили часть их переселиться в Китай, под крыло своего сюзерена.

Силы Империи в Западном крае в период 700-704 гг. были ничтожны. Видимо, после поражения полевой армии при Ыдук-баше остались только гарнизоны в крепостях и никаких пополнений не поступало. Действительно, новобранцы сражались в Маньчжурии с киданями и на берегах Хуанхэ с самим тюркским ханом. Поэтому братья-царевичи могли попытаться добраться до Согда, хотя, судя по молчанию надписи, больших успехов они в этом направлении не достигли. Однако тюркская угроза принудила имперское правительство примириться с усилением тюргешей хотя бы для того, чтобы обеспечить их нейтралитет. Это толкование поддерживает хронологическое совпадение: вторжение тюрок в Джунгарию, бегство Хусэло и признание Учжилэ — всё это произошло в 699 г. Связь событий между собой несомненна.

Тюргеши. Подобно абарам и мукри, их потомки тюргеши не принадлежали ни к телеской, ни к чуйской, ни к собственно тюркской (тюркютской) группе. [37] Первые сведения о них относятся ко второй четверти VII в., когда они были перечислены в составе пяти племён дулу. [38] Когда Западнотюркютский каганат был завоёван китайцами в 659 г., тюргеши населяли два военных округа: Ву-лоу в верхней части долины р. Или, где жили роды согэ и мохо, и Го-шань, к западу от р. Или, где обитали алишэ. [39] «История династии Тан» о происхождении и этнической принадлежности тюргешей говорит только, что они делились на «жёлтые» и «чёрные» роды. Согласно нашему анализу, «жёлтыми» были старожилы мукрийцы, а «чёрными» — пришельцы абары, причём и те и другие, слившись в один народ, ещё не забыли, что они разного происхождения.

Тюргеши были многочисленным народом. В момент кульминации хан Согэ имел 300 тыс. воинов. Эта цифра включала в себя кроме собственно тюргешей вспомогательные войска, составленные из соседних

(294/295)

племён, подчинившихся тюргешам после развала Западнотюркютского каганата и пресечения державы Ашина. А ведь ещё сравнительно недавно Учжилэ, основатель династии, имел только 140 тыс. воинов и то благодаря тому, что «умел успокаивать подчинённых, чем приобрёл уважение и доверенность их, и кочевые повиновались ему». [40]

«Чёрные» роды находились в меньшинстве, так как численность их была 300 тыс. душ (не воинов!), т.е. они составляли примерно треть тюргешского народа.

Применяя обычный коэффициент расчёта отношений войска к народу для варварских держав, где каждый взрослый мужчина — воин, можно с известной точностью определить численность тюргешей. Она колебалась от 500 тыс. до 700 тыс. человек, и это очень много по тем временам, если учесть, что население Китая в период максимального расцвета Танской династии (754 г.) достигало всего лишь 58 млн. душ обоего пола. [41] Но, унаследовав владения западнотюркютских ханов, тюргеши унаследовали и их политику — ориентацию на Империю. Тем самым тюргеши становились врагами тюрок, и последствия этого не замедлили сказаться.

Контрнаступление. Империя Тан не собиралась мириться с потерей Западного края. Она рассматривала завоевания тюрок, тюргешей и арабов как свои временные неудачи. Нужна была только новая полевая конная армия и талантливый генерал. Таким оказался тюркютский царевич Хянь, томившийся в ссылке как сын казнённого хана Юанькина. Как только он понадобился, его простили.

В 703 г. был заключён мир на востоке, и сразу же, в 704 г., изменилось положение на западе. Два западнотюркских хана, Хуай-дао и Хянь, были присланы с войсками. Хянь усмирил 30 тыс. кибиток к западу от р. Чу.

На сторону Империи передались сначала шато в 704 г., а затем западные тюркюты и карлуки в 705 г. К 706 г. было восстановлено исходное положение.

Но как тогда объяснить инертность тюргешей? Очень просто: с юга нажали арабы. В 705 г. Кутейба взял Балх, в 706 г. — Пайкенд, но согдийцы и «турки» заставили его отступить. Эти «турки» хроники Табари были тюргеши. [42] Необходимость защищаться против общего нового врага примирила их с китайцами, а китайских министров вынудила признать новую державу, необходимую как заслон на юго-западе. Стано-

(295/296)

вится понятно, почему Хянь, подчинив земли на запад от Чу, пощадил тюргешей и за какие заслуги Учжилэ в 706 г. был пожалован княжеским достоинством. [43] В 707 г. тюргеши снова отбросили Кутейбу от Бухары. Только разногласия между тюргешами и согдийцами позволили арабам отступить в Хорасан. Вскоре Учжилэ умер, оставив в 708 г. своему сыну Согэ благоустроенную орду, 300 тыс. (?!) войска, союз с Китаем и войну с арабами. [44] В том же году Кутейба был снова отброшен от Бухары, и Согэ оказался гегемоном всей Средней Азии. Нас могла бы удивить пассивность тибетской политики, если бы не было известно, что с 707 по 710 г. она обратилась остриём на юг.

Южные китайские войска покорили в джунглях Юньнани племена маней и обложили их двойной податью. В 710 г. мани восстали и призвали на помощь тибетцев, которые, воспользовавшись этим, принудили китайцев за отступление дать им царевну и уезд Цзюцюй в Хэси в виде приданого. Этот участок земли имел огромное стратегическое значение как кормовая база для лошадей при подготовке набегов на Китай. В дальнейшем этот факт оказал немалое влияние на ход событий. [45]

Коалиция. Трёхлетнее перемирие 703-706 гг. принесло больше пользы Империи, нежели Каганату. Убедившись в бесцельности оборонительных и наступательных мероприятий, китайцы стали действовать при помощи подкупов. Объектом подкупа оказались токуз-огузы, которые, несмотря на все заигрывания хана, не забывали о счастливой поре, когда они, спокойно кочуя по степи, получали щедрые подарки императора. Во время перемирия сын убитого на Толе Баз-кагана (кит. Били), Дугяйчжи, с уйгурами и племенами киби, сыге и хунь дезертировал от хана, перешёл Гоби и поддался Империи. Его поселили около Лянчжоу, в Алашане и в Ганьсу и брали «сильных конников на пополнение». [46]

Для тюрок отпадение уйгуров было большим ударом, так как указывало на прочность [опечатка, надо: порочность] их внутренней политики, тем более что движение среди токуз-огузов было шире, чем изображают это китайцы. В то же примерно время тюркские царевичи Могилянь и Кюль-тегин подавили восстание племени байырку, обитавшего в Восточном Забайкалье. [47] Байырку были разбиты у оз. Тюргияргун (оз. Торей между Ононом и

(296/297)

Керуленом), но их вождь Улуг Иркин отбился и бежал, [48] очевидно в Китай, — больше было некуда.

Признаки были грозные, но Капаган-хан, ослеплённый собственным величием, решил покарать лицемерного императора. В 706 г. тюрки ворвались в северный Китай, наголову разбили регулярные войска полководца Шача Чжуна и угнали казённых лошадей с пастбища. Лошади предназначались на ремонт кавалерии.

Битва при Минша [49] красочно описана в большой надписи Кюль-тегина. Под Кюль-тегином было убито три коня, а доспехи и плащ его были утыканы «более чем ста стрелами». Снова выявились качества обученной тяжёлой конницы, способной к повторным атакам, которых в этой битве было три. Китайцы определяли свои потери в 10 тыс. человек, что позволяет восстановить ход битвы. Очевидно, легковооруженные стрелки пытались отразить атаку градом стрел и это им дважды удалось, но третья атака вызвала панику, и тюрки кололи бегущих. Только так могла возникнуть столь большая потеря. Судя по тактике боя, в китайской армии сражались перебежавшие уйгуры.

После этого переговоры были прерваны, и император назначил награду за голову хана. Однако наступать на Халху имперские войска не отважились, они ограничились постройкой трёх крепостей на подступах к Ордосу. Здесь мы наблюдаем законченное перерождение психики: из степной она стала китайской, и параллельно возвращалась китайская система обороны, как будто воскресало Ханьское время с неприступными для хуннов крепостями, пехотными ополчениями из «молодых негодяев» и полководцами-фаворитами. [50] И сейчас, когда в 708 г. командующим был назначен восьмидесятилетний старик, чего же было ждать от армии.

Инициатива перешла к тюркам. Мочур казнил имперского посла и в 708 г. повторил набег на китайскую границу. Об этом набеге повествуется столь глухо, что, очевидно, реального сопротивления тюркам оказано не было. Имперцы послали к хану нового посла, который умер в дороге, не выполнив возложенного на него поручения. [51]

Но дипломатия и подкуп сделали своё дело. Ситуацию 709 г. блестяще описал мудрый Тоньюкук: «Каган табгачский был нашим врагом. Каган десяти стрел (западных тюрок, в данном случае тюргешский

(297/298)

хан Согэ. — Л.Г.) был нашим врагом. Но больше всего был нашим врагом кыргызский сильный каган. Эти три кагана, рассудив, сказали: „да пойдём мы на Алтунскую чернь”. Так они рассудили и сказали: „да отправимся мы в поход на восток против тюркского кагана. (Отсюда видно, что предполагалось нанести комбинированный удар с запада, в тыл тюркам. — Л.Г.). Если мы не пойдём на него, как бы то ни было он нас победит: каган — герой, а советник его мудрец, он, возможно, окажется нашим убийцей. Втроём мы объединимся, отправимся в поход и уничтожим его”. Тюргешский каган сказал так: „Мой народ там будет, — сказал он, — а тюркский народ в смятении, огузы же его, — сказал он, — находятся в рассеянии”». [52] Действительно, тюрки оказались в окружении и, для того чтобы спастись, должны были найти неожиданный для противника выход. Они его нашли.

Первый удар. Мудрый Тоньюкук сохранил свой пост ханского советника и при Капаган-хане, но не порвал связи с опальными царевичами, а, наоборот, укрепил её, выдав свою дочь Пофу за законного наследника престола — шада тардушей Могиляня. Командуя войсками на западной границе Каганата, Могилянь в 709 г. ворвался в область чиков и, форсировав верховья Енисея, разбил их войско при Орпене, [53] а вслед за тем подчинил и азов. [54] В это же время он подчинил всю территорию современной Тувы, но главный враг — кыргызы — оставался неуязвим за надёжным естественным прикрытием — Саянским хребтом. Покорение чиков и азов отдалило опасность кыргызского нападения, но не устранило её.

Тогда снова вмешался Тоньюкук. Он предложил взять инициативу в свои руки и, не дожидаясь лета, напасть на кыргызов, чтобы, воспользовавшись неожиданностью, разбить их. Самая большая трудность была в том, чтобы перебраться через Саянский хребет в необычном месте, потому что перевал через Когмэн (западные Саяны) охранялся. Штурмовать перевал не имело смысла, так как кыргызы могли выставить 80 тыс. воинов и задержать тюркскую армию до прихода тюргешей и табгачей-имперцев. В отношении мобилизации кыргызы

(298/299)

имели огромное преимущество: у них было поливное земледелие, [55] и, следовательно, население жило компактно. Равным образом наличие соломы позволяло откармливать коней, не угоняя их очень далеко от дома. Надежду на успех похода тюрки могли иметь лишь при условии внезапности нападения. Тоньюкук нашёл проводника «из степных азов», который взялся указать другую дорогу.

Задуманный поход больше походил на отчаянную авантюру, но хан согласился, назначил начальником Тоньюкука и дал ему в помощь своих немилых племянников. Дальнейшие события великолепно изложены самим Тоньюкуком: [56] «„Я приказал двигаться войску; я сказал: садись на коней! — Переправляясь через Ак-Тэрмель, я приказал остановиться лагерем. (Очевидно, здесь было оставлено всё лишнее, вернее, всё, что можно было оставить. — Л.Г.). Приказав сесть на лошадей, я пробил дорогу сквозь снег [вернее, в снегу]. Я взошёл с другими на верх горы, ведя лошадь в поводу, пешком, удерживаясь деревянными шестами. [57] Передние люди протоптали дорогу, и мы перевалили через вершину, поросшую лесом. С большим трудом мы спустились, и в десять ночей (днём идти остерегались, чтобы не вспугнуть врага) мы прошли до склона горы, обойдя завал. Проводник, сбившись с пути, был заколот. Мы шли вниз, по течению реки Аны. Чтобы пересчитать своё войско, мы приказали остановиться, а лошадей мы привязали к деревьям. (Видимо, немало отстало и замёрзло. — Л.Г.). И ночью и днём мы быстро скакали. На кыргызов мы напали во время сна, проложили путь копьями. Хан их и войско собрались”». [58]

О бое хорошо повествует Йоллыг-тегин: «С их каганом мы сразились в черни Сунга. Кюль-тегин сел на белого жеребца из Байырку, бросился в атаку, одного мужа поразил стрелою, двух мужей заколол копьём, одного после другого. При этой атаке он погубил белого жеребца из Байырку, сломал ему бедро. Кыргызского хана мы убили и державу его взяли». [59] Тоньюкук поясняет: «Хана их мы умертвили. Кыргызский народ вошёл в подчинение кагану и повиновался ему».

Итак, благодаря исключительной находчивости Тоньюкука, мужеству Кюль-тегина и выносливости тюркских ратников один из членов коалиции был выведен из строя. Надо полагать, что покорение земли кыргызской было номинальным, так как Тоньюкук гарнизонов

(299/300)

там не оставил, но теперь можно было не бояться удара в спину и сосредоточить внимание на западной проблеме.

Второй удар. Тюргешский хан Согэ заключил в 708 г. союзный договор с Китаем. [60] Очевидно, именно этот договор имел в виду Тоньюкук. Но обширная тюргешская держава была непрочна, так как она унаследовала деморализацию, погубившую Западнотюркютский каганат. По причинам, вероятно далёким от государственной политики, «Согэ поссорился со своим предводителем Кюэ-чжо [Кули-чур] и оба начали жестокую войну между собой». [61] Согэ пожаловался на своего подданного китайскому правительству, но тот дал взятку и добился присылки чиновника, который должен был решить дело в его пользу. Согэ случайно перехватил переписку и убил чиновника. Затем, вместо того чтобы бороться с тюрками, он напал на крепость Аньси (Куча), где разбил китайские войска. Сделал он это для того, чтобы заставить китайское правительство с ним считаться, и цели своей достиг. Император Чжунцзун «простил его», и мир на западе был восстановлен. Однако время для войны с тюрками было упущено, и отношения между союзниками не стали искреннее.

Как только кончилась одна беда, началась другая. Согэ выделил удел своему младшему брату Чжену, но последний обиделся, так как решил, что ему мало дали, и в 710 г. переметнулся на сторону тюркского хана, чтобы разделаться с родным братом.

Видимо, Чжену имел в виду мудрый Тоньюкук, когда писал: «От тюргешского кагана пришел лазутчик (körüg, а может быть, здесь вернее „наблюдатель”? — Л.Г.) Слово его таково. Отправимся походом, говорит он, с востока на кагана. Если мы не пойдём походом, то он нас победит. Тюргешский каган отправился в поход — говорил он — народ „десяти стрел” без остатка отправился в поход, говорит, среди них есть войско табгачей». [62]

Капаган-хан сам не решился нападать на тюргешей, так как его главные силы были сосредоточены на востоке и дело представлялось ему слишком рискованным. Под предлогом похорон жены он остался в ставке, выставив в Алтунской черни (хребет Алтаин-нуру) заслон в 20 тыс. всадников. [63] Начальниками над этим войском он назначил своего младшего сына Инэль-кагана [64] (ср. Ине-хан) и тардушского шада Могиляня, а советником-руководителем (начальником штаба) —

(300/301)

Тоньюкука. Тоньюкуку была дана строгая инструкция держаться исключительно обороны — «не давать себя раздавить», [65] собирать перебежчиков и информацию. Но, не будучи уверен в том, что Тоньюкук выполнит приказ, хан предписал апа-тархану (уполномоченный, комиссар) не разрешать Тоньюкуку рисковать наступлением. Очевидно, неудача предыдущего похода была очень памятна тюркскому хану.

Однако Тоньюкук поступил по-своему и двинул маленькую армию в наступление. Верный своему обыкновению действовать неожиданно для противника, он перешёл через покрытые густым лесом отроги Алтаин-нуру, [66] переправился через Чёрный Иртыш и, двигаясь форсированным маршем, за одну ночь достиг р. Болчу, т.е. Урунгу. [67] Там тюрки натолкнулись на передовой отряд тюргешей. Те беспечно спали, не ожидая, что враг может появиться столь внезапно, и были перебиты. [68] Захваченные в плен сообщили тюркским предводителям, что «в степи Ярышской собралось десять тюменов войска», и тюркские беги высказались за отступление, но Тоньюкук, считая необходимым использовать момент внезапности, настоял на нападении. Тюрки атаковали тюргешское войско и нанесли ему небольшое поражение. [69]

Необходимо отметить, что численное превосходство тюргешей было не так уж велико. Сам Тоньюкук определял его следующим образом: «их два крыла наполовину были многочисленнее». [70] Очевидно, «десять тюменов» соответствовали ополчениям «десяти племён» и были укомплектованы не полностью. Кроме того, в двух первых победах тюрки нанесли тюргешам изрядный урон. Тем не менее тюргеши оправились и сами напали на тюрок, «пламенея, как пожар». Тут опять сказались боевые качества тюркской конницы — тюргешское войско было разбито наголову, а каган Согэ попал в плен. Тюргешская держава развалилась. «Беги и народ десяти стрел все пришли и подчинились». [71] Развивая успех и преследуя остатки тюргешей, тюркская армия двинулась на юг и дошла до прохода Бузгала, называемого тюрками «Железные Ворота». Там они собрали огромную дань с сог-

(301/302)

дийцев. Но дальнейшее продвижение было остановлено арабами, двигавшимися на Среднюю Азию с юга. «Мужественные воины на нас напали». [72] Только героическая борьба Кюль-тегина, который прикрыл отступление, позволила основным силам тюрок оторваться от противника. [73] Слух об этом столкновении докатился даже до Тибета. [74]

Во время этой операции Кюль-тегин покрыл себя славой, так как он сумел разбить отступивших на юг тюргешей и Кошу-тутука, т.е. одного из последних нушибийских князей, ещё сохранившихся в Средней Азии. [75] Вторая задача была решена так же блестяще, как и первая: в 710-711 гг. опасность с запада была ликвидирована.

Когда Капаган-хан получил известие о полной победе, пленного Согэ и трофеи, он счёл запад вполне завоёванным и существование тюргешских ханов излишним. Поэтому он сказал изменнику Чжену: «Вы, будучи родными братьями, не могли жить в согласии между собою; можете ли с совершенной преданностью служить мне?» — и казнил обоих в 711 г.

Однако он поторопился: запад был разбит, но не завоёван. Карлуки, жившие по берегам Черного Иртыша и в Тарбагатае, «ради свободы и независимости» выступили против тюрок. Борьба с новым врагом сковала силы западной армии на несколько лет. Надёжным приобретением оказалась лишь западная Джунгария, где тюркам подчинились мукрины (кит. могэ [76]). В Согде тюрки не удержались, судя по тому, что в 713 г. некий Мохэдо Тутунь (Багадур-тудун) «за оказанные в войне услуги» [77] был поставлен имперцами вассальным владетелем Ташкента. Попытка западных тюрок сбросить власть империи в 714 г. также не имела успеха. Имперский генерал Ашина Хянь разбил повстанцев у Суйшэ (Токмак) и казнил их вождя. После этой победы карлуки, хулуву и суниши признали себя подданными (разумеется, номинально) Империи, т.е. вступили с ней в союз против тюрок и тюргешей. [78]

К середине VIII в. имперцы свели на нет все успехи тюрок в Согде. Но деятельность Тибета сковала китайскую активность в Западном крае, так же как карлуки сковали армию Кюль-тегина. Выиграли при этом арабы, успевшие закончить покорение западного Согда и Тохаристана.

(302/303)

В конце 711 г. тибетцы перенесли военные действия в Западный; край. Спасаясь от них, племя шато перекочевало от оз. Баркуль под защиту имперского гарнизона в Бэйтине. В 713 г. тибетские войска вступили в Ферганскую долину, заключили союз с арабами и вместе посадили в Фергане своего ставленника, по имени Алуда. Но в 715 г. наместник Кучи, опираясь на местные силы и ополчение окрестных племён, вторгся в Фергану, принудил узурпатора спасаться бегством и восстановил власть законного князя. Тибетцы были вынуждены уйти обратно, а арабо-имперская граница на время стабилизировалась.

Третий удар. Неудача коалиции на западе не устранила для тюрок опасности китайского наступления на востоке. Предпринять наступление через Гоби на Алтай имперцы не могли, так как тюрки отняли от них районы, поставлявшие лучшую конницу, и теперь большая часть имперской армии оказалась укомплектованной китайцами. Поэтому объектом наступления была выбрана Маньчжурия, именно западная её часть, где жили татабы.

В 712 г. стодвадцатитысячная китайская армия, разделённая на три корпуса, напала на татабов и была разбита. При паническом отступлении погибло «несколько десятков тысяч» ратников и «два генерала сдались в плен». Татабы передали пленных тюркскому хану, а тот приказал их казнить. Казнь осталась неотомщённой, так как «двор был тогда озабочен множеством дел и не имел времени усмирить». [79]

Неудачливый император Чжунцзун был отравлен своей любимой женой, и престол занял Сюаньцзун. Тюркский хан ультимативно потребовал заключения мира, скреплённого браком, и имперскому правительству пришлось смириться: за хана выдали дочь князя с титулом княжны, и в 714 г. была «послана милостивая грамота». [80]

Это была вершина тюркского военного могущества.

Но на этом не кончились бедствия Империи. Успехи татабов произвели впечатление на некоего мелкого вассального князька в восточной Маньчжурии Цицика Чжунсяна. Начиная с 696 г. он нападал на китайские владения в южной Маньчжурии и Корее и наконец создал для себя государство, включившее, в частности, центральную и юго-восточную Маньчжурию (Фуюй и Чаосянь) и даже Корею (Бяньхань). Имперское правительство вынуждено было примириться со случившимся. Новое царство получило название Бохай.

Империя Тан переживала политический кризис. Она постепенно превращалась в китайское царство.

(303/304)

Наступление арабов. К началу VIII в. согдийские княжества Мавераннахра — этой густо населённой и очень богатой страны — оказались совершенно неспособны к самозащите. Всем было очевидно, что победа арабов несёт мужчинам смерть, а женщинам и детям плен и продажу на невольничьих рынках. Однако каждая крепость защищалась в одиночку и гибла. Переломить свой сепаратизм и организоваться согдийцы не сумели. Только тюргеши отбивали арабские отряды.

Мало этого, даже со своими защитниками, тюргешами, согдийцы не умели найти общий язык. Только разногласия между спасаемыми и спасителями в 707 г. дали возможность стеснённым арабам унести ноги в Хорасан. Такие же неурядицы повторились в 709 г., и это позволило Кутейбе взять Бухару. Разгром тюргешей тюрками в 710 г. совпал с захватом арабами Шоумана, Несефа, Кеша и подчинением Талекана. Красивые города были сожжены, население вырезано или уведено в плен. Караваны, нагруженные награбленным золотом и шелками, непрерывно шли в Дамаск, но Кутейба хотел большего.

В 711 г. он вмешался в ссору между хорезмшахом и шахом Хамджурда, восстановил хорезмшаха на престоле и с его помощью разгромил Хамджурд. Затем, мобилизовав покорённых бухарцев, несефцев и хорезмийцев, напал на Самарканд. Самаркандцы отчаянно сопротивлялись, потери с обеих сторон были очень большие, но, чувствуя, что удержаться против арабов не удастся, они направили послов за помощью к ишхиду Ферганы, князю Чача, кагану турков (вероятно, тех же тюргешей) и к китайскому императору. Какую помощь могли оказать Самарканду разгромленные тюрками тюргеши? Никакой! В Чанъань посол добрался лишь в 713 г., но император в помощи отказал: ему были нужны войска против тюрок. [81] Впрочем, помогать было уже поздно. «Князь Чача и ишхид согласились с письмом самаркандцев, где было написано: „если арабы победят Согд — придёт и вам черёд”», [82] и двинулись на выручку. Кутейба получил об этом информацию и направил против них своего помощника Солехи Муслима. Последний в ночном бою у деревни Бек-Обод разбил чачцев и ферганцев. Самарканд пал.

Осенью 712 г. Кутейба с несметной добычей и с толпами пленных вернулся в Мерв.

В 713 г. он мобилизовал уцелевших от прошлогодней резни согдийцев и, пополнив ими свои войска, напал на Ходжент, Фергану и Чач. Ходжент и Фергана пали, но Чач устоял. Назначенный туда им-

(304/305)

перцами на должность правителя некий тюрк Багадур-тудун отбился от арабов. [83]

В Ферганской долине арабы могли столкнуться с китайцами, так как именно там была резиденция губернатора Западного края, но сведений об этом нет ни у тех, ни у других. Скорее всего оба противника старательно обходили друг друга, предпочитая не сталкиваться.

В 715 г. Кутейба пытался проникнуть в Восточный Туркестан, но известие о смерти халифа Валида заставило его вернуться. На обратном пути он был убит одним из своих военачальников за попытку поднять мятеж. Эпоха завоеваний на время кончилась.

Но не следует связывать приостановку арабского наступления только с гибелью полководца. Огромные потрясения в тюркском каганате позволили талантливому хану Сулу восстановить тюргешскую державу — барьер против арабской агрессии. Равным образом имперское правительство, избавившись от тюркской угрозы, сумело удержать своё влияние в восточной части Ферганской долины. В 715 г. имперское войско, укомплектованное западными, десятистрельными тюрками, выгнало арабов и тибетцев из Ферганы. Но в 716 г. тюргеши нанесли имперским войскам поражение, а в 717 г. арабы и тибетцы снова напали на имперские укрепления Кашгара.

А в Китае... Как бы тюрки, арабы и тибетцы ни свирепствовали на границах Империи, самую страшную опасность для неё представляли китаянки. Императрица Вэй Шэ, супруга слабовольного императора Чжунцзуна, попыталась осуществить неудачную авантюру своей страшной предшественницы У-хоу. Благодаря влиянию на мужа ей удалось добиться казни его верных слуг, но, страшась того, что глаза императора откроются и он поймёт, кто ему враг, она вместе со своей соперницей, принцессой Ан-ло, отравила его. Скрыв смерть монарха, заговорщицы подделали его подпись под указом об отречении от престола и возведении на трон его сына.

Разумеется, императрица назначила себя регентшей. Но затея и на этот раз не удалась. Родственник отравленного Чжунцзуна, Ли Лун-ки, учёный, хороший военачальник, уважаемый и любимый офицерами, солдатами и чиновниками, привязанными к династии Тан, [84] встал во главе отборных войск, ворвался во дворец, отрубил головы обеим заговорщицам и возвёл на престол своего отца Жуйцзуна (710 г.). [85] Последний питал отвращение к ремеслу правителя и в

(305/306)

712 г. отрёкся от престола в пользу своего сына (посмертный титул — Сюаньцзун).

Империя Тан выдержала ещё одно испытание, но каждая победа ей давалась очень не легко.

Новый император простотой обращения и привязанностью к своей семье завоевал симпатии сторонников династии. Это помогло ему легко ликвидировать заговор своей тётки, которая пыталась его отравить. Заговорщики были казнены.

Затем в 714 г. был издан закон против буддизма, служившего опорой императрицы У. Буддийским монахам, исключая стариков и больных, было предложено вернуться к своим семьям, т.е. в податное сословие, а почитание изображений Будды было запрещено. [86] Прекратились вечные заговоры при дворе, постепенно восстановилось нормальное управление, и через несколько лет империя Тан обрела силу не меньшую, чем при первых императорах. [87] Её положение кратко, но выразительно охарактеризовал Тоньюкук: «Сын Неба воинствен, народ в согласии, годы урожайны... нельзя тронуть их». [88]

Но на западе собиралась новая гроза — тибетцы заключили союз с арабами, а вождь чёрных тюргешей Суду объявил себя ханом.

Запрещение исповедовать буддизм больно ударило по населению Кучи и Карашара, где буддизм был господствующей и привычной идеологией около 500 лет. Сменить укоренившееся мировоззрение по приказу оно, естественно, не могло, но неповиновение означало бунт, обречённый на неудачу. Однако кучасцы вывернулись чрезвычайно остроумным способом, о чём сохранилось сведение в одном из согдийских документов с горы Муг (документ А-9) : «И есть такой слух: кучинцы и „им” [очевидно, древнее название Карашара, в китайской передаче — Ян], весь народ, в брахманскую веру перешли [вышли] — и знать, и купцы, и простой народ [работники], и 14000 духовных наставников [учители, baxši]». [89]

Этот текст, датируемый 714 г., [90] понимать буквально невозможно, прежде всего потому, что брахманизм не прозелитическая религия, и, для того чтобы войти в неё, надо быть членом касты, а это возможно лишь для родившихся в ней. Затем, если бы подобная смена религии действительно имела место, то это не могло бы не оставить следа

(306/307)

на истории Притяньшанья; однако впоследствии мы видим, что население Кучи и Карашара продолжает оставаться буддийским. Даже незначительные проникновения манихейства и христианства отразились в письменности этой страны, но от брахманизма нет и следа. Думается, что дело обстояло иначе, чем передаёт «слух» или «молва». Указ императора в Кучу привёз пограничный военный чиновник, а эти люди в философских тонкостях не разбирались. Он только требовал, чтобы приказ был выполнен, дабы потом отчитаться. Все исповедания, кроме буддизма, были разрешены, а о брахманизме и его догматике и обрядах могли иметь некоторое, хотя и весьма отдалённое представление только учёные, связанные с буддизмом же, но никак не пограничные власти. Следовательно, кучасцы и карашарцы смело могли заявить, что императорский приказ ими выполнен и они исповедуют незапрещенную веру. Никто не мог доказать, что это не так. Да и ни у кого не было надобности разоблачать этот обман, так как буддизм был одиозен в Китае, где он соперничал с другими идеологическими системами, а не в Куче, где он был единственным и привычным мировоззрением, никому не мешавшим.

Неукоснительное выполнение указа по существу могло вызвать лишь нежелательные эксцессы, а обычный для китайской администрации формализм создавал в конкретном случае выход из положения. Разумеется, о том, что буддисты обманули императора, кричать на базарах было всё-таки небезопасно, и поэтому до Согда докатилась официальная версия, которая в контексте письма звучит как презумпция того, что автор письма, «услышав такое», отправился в Хутталь и дал совет адресату оставаться на месте, и т.д. Иными словами, упоминание о кучасцах вставлено для характеристики положения в западных районах Империи, которое в это время было устойчиво.

Эволюция военной системы. Для того чтобы понять всю остроту создавшегося при Сюаньцзуне положения, необходимо рассмотреть эволюцию военной системы фубин, отменённой в 723 г. Не будет преувеличением сказать, что упразднение этой системы повлекло за собой последствия, ещё более значительные, чем её установление. Система фубин восходит к военной организации племени тоба, завоевавшего в IV в. северный Китай. По этой системе служба в армии была обязательна для сяньбийских родовичей. В виде вознаграждения за ними закреплялись участки земли и несущие воинскую повинность освобождались от всех остальных повинностей. Служба была наследственной, и постепенно воины сделались привилегированной кастой.

Сначала эта армия комплектовалась исключительно из сяньбийцев, но потом её стали пополнять богатыми китайцами из Шаньси и

(307/308)

Шэньси, так как эти районы примирились с инородческой династией, после того как она официально приняла китайскую культуру и признала государственным китайский язык. Этот компромисс сделал возможным сохранение системы фубин и при победе китайского элемента, т.е. при династиях Бэй-Чжоу и Бэй-Ци. Но тогда по закону 564 г. воинская повинность распространилась и на простой народ, так что были организованы две параллельные системы и армия благородных — фубин — была уравновешена армией из народа. Вслед за этим в фубин стали включать неимущих, как чужеземцев, так и китайцев, и обязательная служба была установлена на шесть месяцев в году. При династии Суй положение фубин ещё более ухудшилось: по указу 590 г. воинов стали заносить не в особые «военные списки», а в «гражданские подворные реестры», т.е. освобождение от податей на них более не распространялось. Эта мера характеризует политику Суй, направленную на искоренение остатков сяньбийского владычества в Китае.

Победа династии Тан на время оживила фубин. По указу 650 г. командирам кроме земельного участка было положено денежное жалованье, и, хотя система занесения в «гражданские подворные реестры» не была изменена, воинство фубин подчинялось не гражданской администрации, а окружным военачальникам. [91] Фубин было использовано, однако, не против внешнего врага, а для укрепления династии, непопулярной в массах китайского населения. Большая часть войск фубин была сконцентрирована вокруг столицы, а не на границах. Пограничные же войска, или коннострелковая стража, пополнялась путём найма кочевников. [92]

Политика компромисса с китайским населением сделала ненужными войска фубин. Указом 723 г. эта система была практически упразднена, и желавшие продолжать военную карьеру поступали в пограничные войска, а указ 735 г. упразднил её и юридически. [93] Этим актом закончилось расслоение китайской и некитайской половины империи, слияние которых оказалось невозможным. С этого времени в Хэдуне начал складываться особый этнический субстрат. Пограничная стрелковая армия оказалась единственным прибежищем всех осевших в Китае некитайцев, для которых национальный подъём китайского населения не сулил ничего доброго. Только преданность династии, перерождение которой они не хотели замечать, ещё связывала профессиональную армию и многомиллионный народ, ненавидевшие друг друга.

Борьба имперского и китайского начал нашла своё отражение и в

(308/309)

литературе. Китайская поэзия эпохи Тан проникнута наивным пацифизмом, за которым легко увидеть оппозиционные настроения и замаскированное осуждение правительственной политической линии. Обратная точка зрения дошла до нас, как это ни странно, в корейских переводах или переделках древних стихов тех воителей, которые после поражения своей страны пошли на службу к победителю, императору Тайцзуну.

Имена некоторых корейцев — танских полководцев — сохранились для истории, как, например, Хэчи Чжан-чжи и Гао Сянь-чжи, но поэты, воспевшие подвиги корейских войск эпохи Тан, жили в XV в. [94]

Трудно сказать с уверенностью, использовали ли они старые корейские стихи, или сделали перевод с созвучных им китайских, или сами воплотили живую традицию военной славы, дошедшую до них через восемь веков, но так или иначе ситуация, описанная ими, неповторима и вполне соответствует эпохе, интересующей нас.

Можно думать, что эти воспоминания были созвучны настроениям поздних поэтов и они сознательно воскресили минувшее.

Сравнение той и другой линии развития поэзии наглядно свидетельствует о внутренней борьбе, раздиравшей империю Тан и великолепную столицу Чанъань:

Сравнение говорит само за себя, причём список китайских антивоенных стихов можно ещё умножить. Например, Ду Фу прямо заявляет: «И я, старик, позволю усумниться, что странам надо расширять границы». [99] Это отнюдь не миролюбие, так как победы над варварами ему весьма импонируют, и, наконец, не мог же он не понимать, что единственный способ избавиться от набегов кочевников — выдвинуть как можно дальше пограничные войска. Нет, ему важно осудить династию и двор, пирующие на золотых блюдах, увезённых из Алого дворца, т.е. дворца династии Суй. [100] При этом нужно отметить, что сами танские монархи искали компромисса со своими китайскими подданными и, как мы уже видели, становились жертвами своей доверчивости. Однако отпадение тюрок сделало степную опору трона столь неустойчивой, что достижение внутреннего мира стало насущной задачей принявшего престол императора Сюаньцзуна.

Постепенно, но неуклонно китайцы забирали власть при дворе. В 739 г. Конфуцию был присвоен титул принца и соответственно изменены церемонии, посвящённые его памяти. [101] Затем для получения чина стало необходимо гуманитарное образование, причём на этом поприще китайцы легко обгоняли тюрок и монголов; в 754 г. была основана академия Ханьлинь для подготовки чиновников. Началась борьба между «аристократами» и «учёными». Последние, искусно составляя доносы, одолели, и главой правительства оказался их ставленник Ли Лин-фу. [102] Всё это принесло Китаю гражданский мир и позволило Сюаньцзуну сосредоточить внимание на степной политике.

[1] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 286; S. Julien, Documents..., vol. 4, p. 414.

[2] Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 215.

[3] Тоньюкук говорил: «Когда мы сильны — идём грабить; когда слабы — убегаем в горы и долины».

[4] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 38.

[5] Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 160.

[6] H.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 270; С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 38; Л.Н. Гумилёв, Удельно-лествичная система, стр. 19.

[7] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 364.

[8] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 268.

[9] S. Julien, Documents..., vol. 4, pp. 414-415.

[10] С.E. Малов, Памятники..., 1951, стр. 66; ср. там же, стр. 38.

[11] В представлении тюрок границы между цветами спектра расположены несколько иначе, чем у европейцев. Так, кок — сине-зелёный цвет; яшиль — зелёно-жёлтый, мутный; сары — жёлто-оранжевый, яркий. Таким образом, Яшиль-угюз совершенно эквивалентный перевод названия Хуанхэ, Жёлтая река, т.е. это река мутная, грязно-жёлтая.

В надписи упоминается один поход в область нижнего течения Жёлтой реки, но на самом деле их было несколько: в 694 г. — на Линчжоу (окружной город на правом берегу Хуанхэ, против г. Нинсяфу); в 697 г. — на Линчжоу и Шэнчжоу (северо-восточная часть Ордоса) и в 698 г. — на Хэбэй. Вероятно, в надписи все три похода упоминаются вместе, причём театр военных действий назван «Шантунгская равнина» [см. С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 38, §17; стр. 66, §18-19; для перевода «Яшиль-угюз» Маловым предложен вариант — «Морская река» (ср. F. Hirth, Nachworte zur Inschrift..., S. 17-18)].

[12] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 66 (ср. текст на стр. 62).

[13] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 365.

[14] Там же, стр. 269.

[15] Когда императрица У объявила наём солдат, то смогла набрать всего тысячу человек. Когда же принц из дома Тан был назначен полководцем Хэбэя, то к нему собралось 50 тыс. наёмников (Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 445).

[16] H.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 269.

[17] S. Julien, Documents..., vol. 4, p. 415; Хирт приводит соображения советника Се Тэна, согласно которым не следует привлекать на военную и административную службу кочевников, а уже принятых держать внутри страны, так как они, попадая к своим соплеменникам, вредят Китаю (F. Hirth, Nachworte zur Inschrift..., S. 15).

[18] С.E. Малов, Памятники..., 1951, стр. 66.

[19] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений…, т. I, стр. 365.

[20] Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 452.

[21] В 700 г. тюрки отбили около 10 тыс. лошадей у тангутов, поддавшихся Китаю в 660 г. (Г.Е. Грумм-Гржимайло пишет: «на исходе 700 г.» (?!) — Западная Монголия..., стр. 301-302). Этой операцией руководил племянник хана Могилянь (см. С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 20).

[22] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 295.

[23] Е. Chavannes, Documents..., p. 49.

[24] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 40.

[25] Кюль-тегин — титул, который он носил перед своей смертью и под которым он вошёл в историю. Его юношеское имя неизвестно.

[26] Шаванн считает, что царевичи покорили западных тюрок, или «десять стрел» (см. Е. Chavannes, Documents..., p. 282, n. 5). Это может быть признано только отчасти, так как ханы западных тюрок по-прежнему оставались союзниками империи. Вероятно, тюркам достались лишь племена, отделившиеся от ханских орд, т.е. в первую очередь чуюе, шато и т.д. При таком понимании не возникает противоречий ни с фактами, ни с источниками. В надписи Бильге-хана прямо сказано: «На восемнадцатом году я ходил с войском на Алты-Чуб и Согдак, их народ я там победил» (С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 20).

[27] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 40; 1959, стр. 20.

[28] П.М. Мелиоранский, Памятник в честь Кюль-тегина..., стр. 140.

[29] J. Marquart, Die Chronologie..., S. 15.

[30] Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 304-309.

[31] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 40.

[32] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 289, 357.

[33] Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 303, 305-307.

[34] Согласно Шаванну, Суяб (Е. Chavannes, Documents..., p. 77); но Грумм-Гржимайло полагает, что это Карашар (Западная Монголия..., стр. 303-304).

[35] Е. Chavannes, Documents..., pp. 42-43.

[36] H.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 295.

[37] Л.Н. Гумилёв, Три исчезнувших народа..., стр. 109.

[38] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 289.

[39] Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 269.

[40] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 296-297.

[41] Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 338.

[42] Вождь тюргешей назван племянником китайского императора. Это титул, а не степень родства (см. Иакинф Бичурин, История Тибета..., стр. 162).

[43] W. Barthold, Die alttürkischen Inschriften..., S. 7-8.

[44] P. Жиро пишет, что Учжилэ «умер от холода зимой 706 г.» (R. Giraud, L’Empire des Turcs, p. 43). Что он под этим подразумевает? В Средней Азии можно умереть от многих причин, но только не «от холода», ибо кочевник разведёт костёр при любом морозе.

[45] Иакинф Бичурин, История Тибета..., стр. 156-158.

[46] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 306.

[47] Там же, стр. 344.

[48] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 41.

[49] Минша — городок в восточной Ганьсу, на правом берегу Хуанхэ (см. Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 310). Видимо, тюрки избрали этот участок объектом нападения, чтобы покарать изменивших им уйгуров, так как дорога туда шла через предгорья Алашаня, предоставленные уйгурам для поселения (ср. Н. Соrdier, Histoire générale..., p. 450; S. Julien, Documents..., vol. 4, p. 426; E. Chavannes, Documents..., pp. 181, 189; П.М. Мелиоранский, Памятник в честь Кюль-тегина, стр. 139).

[50] Л.Н. Гумилёв, Хунну, стр. 128, 140.

[51] S. Julien, Documents..., vol. 4, p. 427.

[52] Тут подтверждается предложенное выше значение термина «огуз» — община, марка, хозяйственная единица. Овладев значительной территорией, тюрки рассеялись на ней и, естественно, жили порознь друг от друга, что необходимо при кочевом и скотоводческом образе жизни. Тюргешский хан отметил именно это обстоятельство, так как провести быструю мобилизацию при «рассеянии» невозможно. Вместе с тем, «рассеяние» было тюркам необходимо для прокорма скота и боевых коней. В этом смысл лаконичного замечания Тоньюкука, который не спал ночей, придумывая способ спасения своего народа.

[53] Местонахождение установить не удалось.

[54] С.Е. Малов, Памятники..., 1959, стр. 20.

[55] С.В. Киселёв, Древняя история..., стр. 570-572.

[56] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 67; ср. стр. 41.

[57] С.Е. Малов предполагает «на лыжах». Этого не может быть! Лыжник легко пройдёт там, где застрянет лошадь, а тюркам было важно перевести боевых коней, и для них, а не для себя они протаптывали дорогу в снегу.

[58] Когмэнский перевал — перевал в Шабиньдабе, в западных Саянах. Ставка кыргызского хана располагалась в долине р. Абакан (Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 297).

[59] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 41.

[60] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 297.

[61] Там же.

[62] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 67.

[63] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 297.

[64] Там же, стр. 272.

[65] С.Е. Малов, Памятники,.., 1951, стр. 68.

[66] Г.Е. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 313.

[67] Болчу и Болчу-огуз, по-видимому, одно и то же. Река эта упоминается в четырёх рунических надписях: (Кюль-тегина, Тоньюкука, Бильге-хана и Моянчура) и в уйгурской Уланкомской надписи (см. А.М. Щербак, Надпись на древнеуйгурском языке..., стр. 23-25). Согласно Тоньюкуку, тюрки, переправившись через Чёрный Иртыш, достигли Болчу за одну ночь, т.е. расстояние между этими реками не могло быть больше 100 км. Максимальное расстояние от Чёрного Иртыша до Урунгу 80 км, а минимальное — 50 км. К югу от р. Урунгу лежит широкая равнина, которую легко сопоставить с Ярышской степью, где группировались основные силы тюргешей.

[68] С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 41; 1959, стр. 21.

[69] «Напали и прогнали» (С.Е. Малов, Памятники..., 1951, стр. 68).

[70] Там же, стр. 68-69.

[71] Там же, стр. 69.

[72] Там же, стр. 41.

[73] W. Barthold, Die alttürkischen Inschriften..., S. 18.

[74] J. Bacot, Reconnaisance..., p. 147.

[75] Г.E. Грумм-Гржимайло, Западная Монголия..., стр. 315; E. Chavannes, Documents..., p. 35, 68; G. E. Pulleyblank, The Background..., p. 11.

[76] Л.H. Гумилёв, Три исчезнувших, народа, стр. 106-109.

[77] H.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 272.

[78] Е. Chavannes, Documents..., pp. 78, 283.

[79] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 372.

[80] Там же, стр. 272.

[81] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. II, стр. 311.

[82] Б.Г. Гафуров, Таърихи мухтасари..., стр. 99.

[83] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. II, стр. 311.

[84] Gaubil, Abrégé..., p. 2.

[85] Mailla, Histoire générale..., VI, p. 201.

[86] H. Cordier, Histoire générale..., p. 453; Mailla, Histoire générale..., VI, p. 201.

[87] Буддизм был популярен среди низов китайского общества, но его ненавидело служилое сословие, придерживавшееся конфуцианства и выдвинувшее своей программой полное запрещение буддизма и даосизма, вплоть до сожжения буддийских книг (см. Н.И. Конрад, Начало китайского гуманизма, стр. 78).

[88] Н.Я. Бичурин, Собрание сведений..., т. I, стр. 274; S. Julien, Documents..., vol. 4, p. 460.

[89] В.А. Лившиц, Два согдийских документа..., стр. 79.

[90] Там же, стр. 81.

[91] Liu Mau-tsai, Die chinesischen Nachrichten..., S. 442-444.

[92] Ibid., S. 98.

[93] Шан Юэ, Очерки..., стр. 204-205.

[94] «Корейская классическая поэзия», стр. 6-7.

[95] «Антология китайской поэзии», стр. 18.

[96] «Корейская классическая поэзия», стр. 48-49.

[97] «Антология китайской поэзии», стр. 56.

[98] Линянгэ — название знаменитой портретной галереи династии Тан. Горе-мудрецы — презрительное название конфуцианцев, обучавшихся в школах и университете.

[99] «Антология китайской поэзии», стр. 150.

[100] Там же, стр. 137.

[101] H. Cordier, Histoire générale..., p. 468.

[102] E. Pulleyblank, The Background..., pp. 90-95.

наверх