А.А. Гаврилова
Сверкающая чаша с Енисея
(к вопросу о памятниках уйгуров в Саяно-Алтае)
// Бронзовый и железный век Сибири. / Материалы по истории Сибири. Древняя Сибирь. Вып. 4. Новосибирск: 1974. С. 177-183.
Изделия из драгоценных металлов не часто попадают в руки археологов. Чаще они поступают в музеи как случайные находки с неполными данными об их местонахождении. Большой удачей сезона 1964 г. явилась находка серебряной позолоченной чаши, точнее, чарки (рис. 1), обнаруженной раскопками киргизской группы Красноярской экспедиции, руководимой автором. Чарка найдена не в могиле, а на разграбленном кыргызском могильнике, открытом М.П. Грязновым на северном склоне Афанасьевской горы, близ с. Батени, на левом берегу Енисея и названном им могильником Над Поляной. Чарка лежала на глубине 35-40 см, т.е. на древней поверхности степи. Близость её от могилы с трупосожжением, сопровождавшимся бронзовой чашей (мог. 18), позволяет предполагать, что чарка была выкинута из подобной могилы в коме земли или потеряна грабителями в густой траве.
Чтобы увереннее судить о времени и месте изготовления чарки, ознакомимся с её особенностями. Чарка серебряная, высотой 6 см, чеканной работы, богато украшена, снабжена надписью и позолочена. Отдельно сделан резервуар в виде восьмигранной чаши с рифлёными краями граней. К нему припаяны: полая рифлёная трубочка к верхнему краю,
Рис. 1. Серебряная позолоченная чарка.
Могильник Над Поляной, раскоп 2.
1 — вид чарки; 2 — отделка ручки (деталь).
полый округлый поддон снизу, ручка из узкой полоски сбоку, на ней плоская накладка сверху с изображением бабочки или пчелы (см. рис. 1, 2). Ручка отломилась, края изломов заглажены, что указывает на долгое употребление чарки. Орнаменты, рисунки и надпись выполнены тиснением, резь-
(177/178)
бой и чеканом. Вытиснены геометрические фигуры и завитки на придонной части чаши и изображение бабочки или пчелы на верхней накладке на ручку такое же, как на серебряных уздечных бляхах на Алтае, в могильнике Курай IV, кург. 1 [1]. Резьбой и чеканом с прямым лезвием выполнены рисунки и орнаменты на гранях чаши и на поддоне. Фон рисунков на гранях и надпись на поддоне сделаны краем круглого в виде трубочки чекана.
Специально изучающий средневековую торевтику сотрудник Эрмитажа Б.И. Маршак указал, что орнаменты чарки близки к позднетанским, а рисунки лишь по сюжету близки к китайским, отличаясь от них по выполнению. Так, наиболее близок к позднетанским орнамент в виде лепестков на нижней части поддона, причём установлено его происхождение из Ирана [2]. Из рисунков, состоящих из четырёх пар зеркальных изображений зверей, близко к позднетанским изображение зверя с лапами льва и широким хвостом (очертания головы стёрлись) (рис. 2, 1) и зверя, похожего на лисицу (2). Известны позднетанские изображения широкохвостых львов западноазиатского происхождения [3]. И, наконец, лишь подражаниями китайским сюжетам можно считать изображение двух ланей и феникса. Так, лани изображались на китайских свадебных зеркалах парами, самец и самка. На чарке же изображены две самки без рогов (3), Феникс также считался в Китае птицей, приносящей счастье в браке, но при этом изображали парами — самца и самку [4]. На чарке изображён лишь самец — с гребешком, с характерными для позднетанских изображений развёрнутыми крыльями и поднятым вверх перообразным хвостом (4). Надпись на поддоне чарки сделана древнеуйгурскими письменами. Эту надпись прочёл и исследовал, пока предварительно, сотрудник Института языка АН СССР А.М. Щербак. Семь слов надписи представлено здесь в фотоснимках (рис. 3). В так называемой радловской транскрипции они звучат следующим образом: jалїн jамуғ тутуп мäн толїт (?) бултум кутуғ 'держа сверкающую чашу, я сполна (или я — Толыт) обрел счастье'.
Подобная надпись на металлическом сосуде найдена впервые. Она относится к раннему типу уйгурской письменности, не ранее VIII и не позднее XI в. Наиболее вероятным местом составления надписи А.М. Щербак считает Среднюю Азию. В ней имеется согдийское или среднеперсидское слово jам 'чаша'. Но согдийское слово в надписи тюркской, как и известные тюркские слова в согдийских надписях, отражают тюрко-согдийские отношения, не давая ещё твёрдых оснований для локализации надписей. Отмеченные позднетанские орнамент и рисунки позволяют относить чарку к IX-X вв. Эту дату подтверждает и другая находка в этой же части могильника — упомянутая бронзовая чаша с циркульным орнаментом внутри (рис. 4). Подобные чаши, как любезно сообщил Б.И. Маршак, известны среди изделий мусульманского Востока IX-X вв. [5] Учитывая, что описанная чарка изготовлена там, где были сильны не только китайские, но и иранские и среднеазиатские и западноазиатские влияния, местом её изготовления могло быть уйгурское Турфанское княжество, основанное после разгрома уйгуров кыргызами в 840 г. О том, что гранёные чарки бытовали в Турфане, говорят росписи турфанского ханского дворца в Идикутшари [6].
(178/179)
Рис. 2. Рисунки на чарке. 1 — лев (?); 2 — лисица; 3 — лани; 4 — феникс.
(179/180)
Какие следы оставили уйгуры в Саяно-Алтае, кроме только что описанной чарки, за период своего почти столетнего господства в азиатском поясе степей? До недавнего времени не было ответа на этот вопрос. Все памятники Алтая второй половины I тыс. н.э. считались тюркскими, а все памятники Среднего Енисея— кыргызскими. Лишь за последнее десятилетие работами Л.Р. Кызласова выделены уйгурские памятники Тувы, [7] а автором этих строк — памятники господства уйгуров на Алтае и в окружающих степях. [8] К сожалению, памятники, о которых пойдёт речь, полностью не опубликованы и результаты работ упомянутых авторов ещё не доказаны, поэтому они будут изложены здесь как предположения, нуждающиеся в тщательной проверке.
О трудностях в изучении истории кочевников писал ещё В.В. Радлов. [9] Но среди уйгуров были как кочевые, так и осёдлые племена: Осёдлым было упомянутое Турфанское княжество, и, хотя оно образовалось после падения уйгурского господства, можно предполагать, что традиции уйгурской культуры в нём не исчезли. Чтобы судить о степени достоверности упомянутых предположений об уйгурских памятниках Тувы и Алтая, следует обратиться к турфанским росписям, считая их прямыми свидетельствами культуры уйгуров, и искать соответствия между источниками письменными и археологическими, считая их косвенными данными возможности уйгурского влияния.
По предположению Л.Р. Кызласова, к уйгурским памятникам Тувы относится более десятка городищ, служивших местом обитания уйгуров-земледельцев и убежищем уйгуров-кочевников, и могилы VIII-IX вв., находящиеся близ городищ. В могилах, представляющих собой катакомбы с входными ямами, погребён человек в деревянном гробу, без коня и сбруи. Видимо, здесь погребены не кочевники, а земледельцы. Из найденных вещей опубликована лишь посуда: кыргызская ваза и сосуды разных типов, названные уйгурскими. [10]
Участие уйгуров в строительстве тувинских городищ обосновано их топографией, расположением по дуге на границе с могущественными соседями-кыргызами и, видимо, в дальнейшем подтвердится раскопками. Что же касается могил, то, если подтвердится датировка, пока приведённая без обоснования, их можно будет отнести к периоду уйгурского господства. Судя по приведённому перечню находок, пока нет прямых данных считать уйгурскими катакомбные могилы Тувы. Среди каких могил Тувы можно искать уйгурские могилы, укажем после рассмотрения памятников периода господства уйгуров на Алтае.
Памятниками уйгурской культуры на Алтае следует, по-видимому, считать памятники так называемой сросткинской культуры, названной по могильнику Сростки I в предгорьях Алтая. Ранее в этой культуре отмечались лишь кыргызские влияния, так как её появление на Алтае долгое время относилось к IX в. Лишь после датировки ранних сросткинских могил концом VIII в. на основании относительной хронологии и монет появилась возможность связать появление новой культуры на Алтае с выходом на историческую арену уйгуров (745-840 гг.). При этом было установлено, что в предгорьях Алтая в это время появилось какое-то пришлое племя сросткинцев, отличающееся по антропологическому типу и обряду погребения, распространившее свою культуру и в Горном Алтае среди
(180/181)
|
Рис. 3. Уйгурская надпись на чарке.
Рис. 4. Бронзовая чаша.
Могильник Над Поляной, мог. 18. |
населения с прежним антропологическим типом и прежним обрядом погребения. Кроме того, у сросткинцев предгорий появился новый тип пояса со сплошь украшенными подвесными ремешками, как на поясах, изображённых на турфанских росписях в Индикутшари, в том числе и на упомянутом рисунке с изображением гранёной чарки. Эти прямые данные связи сросткинцев предгорий с уйгурами были приведены как отражение уйгурских влияний. [11]
(181/182)
Дополняя последнее предположение, следует внести в него одну поправку. Так, сросткинский пояс был отнесён к третьей, деградированной стадии поясов с подвесными ремешками, [12] но есть основание считать, что он бытовал наряду с поясами второй стадии, являясь, таким образом, признаком этнической принадлежности. Поэтому мы можем предположить, что сросткинцы предгорий, носившие уйгурские пояса, могли быть уйгурами-кочевниками. Хоронили они в неглубоких ямах под насыпью, применяя два обряда: трупоположение со сбруей вместо коня и трупосожжение. Кроме упомянутых поясов характерны: своеобразные формы бляшек, украшенных зачастую растительным орнаментом, своеобразные псалии в удилах. Увеличивается количество монет. Из них немногие имеют датирующую ценность: большая часть монет с широкой датой — 621-907 гг. Принятые за монеты конца IX в., они и послужили причиной столь долгого отнесения сросткинских памятников к сфере влияния кыргызов, а не их политических предшественников — уйгуров.
Исходя из изложенного выше, можно заключить, что уйгурские могилы в Туве следует искать среди могил с вещами сросткинского типа, причём эти могилы могут быть и с обрядом трупоположения, и с обрядом трупосожжения у кочевников и, возможно, с другим обрядом у земледельцев. Могут быть и могилы местных тувинских племён, и кыргызские с элементами этой культуры.
Косвенные доказательства уйгурской принадлежности сросткинской культуры можно видеть в её распространении во времени и пространстве. Так, элементы сросткинской культуры известны на Енисее в Тюхтятском кладе, хронологически ещё не расчленённом, в могилах XI-XII вв. с трупосожжением (раскопки Г.П. Сосновского на Черновой) и в могилах XIII-XIV вв. (средняя могила на Часовенной горе). О роли уйгуров в империях киданей и монголов хорошо известно по источникам письменным. Изделия сросткинских типов распространяются до Челябинской области и далее на запад в период после разгрома Уйгурского каганата. Имеются они и на востоке (обнаружены пока в дюнах Забайкалья). Это свидетельствует что уйгурские могилы могут быть найдены и в бассейне р. Селенги, где под снабжённым известной уйгурской надписью Селенгинским камнем погребён один из первых ханов-уйгуров — Моюн-чур.
Исходя из того, что в бассейне р. Селенги, в месте, называемом Л.Р. Кызласовым родиной уйгуров, им были найдены кыргызские вазы, он и эти вазы и вазы, найденные в Туве, называет уйгурскими. Но еще С.А. Теплоухов показал, что кыргызы изготовляли подобные вазы задолго до появления на исторической арене уйгуров. [13] Можно поэтому предполагать, что кыргызы, политические преемники уйгуров, распространили своё влияние на все их бывшие владения, включая и бассейн р. Селенги, куда они и занесли кыргызские вазы. Пока нет оснований называть эти вазы уйгурскими. Решение вопроса о кыргызской экспансии, как и восстановление конкретной картины уйгуро-кыргызских связей, — дело будущего.
Вернёмся теперь к чарке. Если правильно упомянутое предположение, что чарка происходит из могилы с трупосожжением, то возникает вопрос: кто был погребён в этой могиле — кыргыз или, быть может, оставшийся на Енисее уйгур? Известно, что кыргызы хоронили в чаатасах, могилах, обставленных высокими камнями. Но сильная разграбленность могильника Над Поляной привела к тому, что он почти лишён надмогиль-
(182/183)
ных сооружений. Лишь по косвенным признакам, характерным для четырёх кыргызских могил с сожжением (сопровождение одной могилы упомянутой металлической чашей и двух довольно значительными кусками мясной пищи), можно назвать эти могилы кыргызскими. Пятнадцать могил с трупоположением могильника Над Поляной отражают связи с кыргызами: и могилы без коня, где найдена малая кыргызская ваза (мог. 1), и могилы с конём, где найден горшок с шишечками на венчике (мог. 13). Не исключена возможность, что здесь продолжали жить алтайские и енисейские племена, подчинённые кыргызам.
В заключение попытаемся выразить чувства, вызванные этой чаркой, попавшей на Енисей сначала в руки кыргызов и, наконец, в руки археологов. Немало боёв видели енисейские степи, но лишь в середине IХ в. победителями оказались исконные обитатели Енисея — кыргызы. Сделанная, видимо, уйгурами Турфана чарка попала в руки победителей уйгуров — кыргызов. Поднимая эту чарку на пирах на берегу Енисея, кыргызы испытывали счастье не только от обладания этой сверкающей чашей, как гласит надпись, но и от освобождения своего племени от уйгурского господства.
[2] В. Gyllensvärd. T'ang [gold] and silver. Stockholm, 1957, рис. 81, а и стр. 135.
[3] Там же, стр. 119.
[4] Там же, стр. 100.
[5] R. Ettinghausen. The «wade cup» in the Cleveland Museum of Art its Origin and Decorations. «Ars Orientalis», 1957, II, табл. 6, 15-17.
[6] A. Grünwedel. Altbuddistische Kultstatten in Chinesisch-Turkistan. Berlin, 1912, рис. 666.
[8] А.А. Гаврилова. Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён. М.-Л., 1965, стр. 66-72.
[11] А.А. Гаврилова. Указ. соч., стр. 72.
[12] Там же, стр. 89 и 96.
[13] С.А. Теплоухов. Опыт классификации древних металлических; культур Минусинского края. МЭ, вып. IV, №2, табл. II, 20.
|