П.М. Долуханов

Истоки миграций

(моделирование демографических процессов

по археологическим и экологическим данным).

// Проблемы археологии. II. Л.: 1978. С. 38-43.

Одной из центральных проблем научного объяснения в археологии является истолкование «смен культур»: разрывов последовательности, «клюфтов» в локальных археологических последовательностях или «секвенциях» (Клейн, 1975, с. 95). Несколько лет назад в Шеффилде (Англия) прошел симпозиум, посвящённый этой проблеме (Renfrew, 1973). Высказанные объяснения культурных смен свелись в основном к пяти процессам: 1) адаптации к изменениям природной среды; 2) социальным сдвигам; 3) саморазвитию культуры; 4) диффузии навыков; 5) миграции населения. Не подлежит сомнению, что в разностороннем и противоречивом историческом развитии имели место все названные выше (и многие иные) процессы. Задача сводится к выделению наиболее существенных процессов и оценке их удельного веса на различных этапах.

(38/39)

Ещё более важной задачей является выявление способов моделирования этих процессов, опираясь на данные археологии и ряда других дисциплин.

Постараемся определить роль миграционных процессов в сменах культур. Следует отметить, что в археологической науке очень давно обсуждается проблема миграций. Только за последние годы миграционными процессами объясняли возникновение и распространение земледельческих культур (Binford, 1972), выделение и распространение скотоводческих культур в энеолитическую эпоху (Хлопин, 1968), распространение культур шнуровой керамики из центра в Северной Европе (Клейн, 1974). В то же время есть исследователи, отрицающие или сводящие к минимуму значение миграционных процессов в первобытности (Kurth, 1963).

Столь большие расхождения в этом вопросе во многом связаны с природой археологического материала, отражающего различные аспекты человеческой деятельности. При реконструкции миграционных процессов необходимо использовать строго определённые группы археологических источников. Наиболее перспективным представляется использование типов артефактов, являющихся материальным выражением «духовного производства»: предметы искусства, орнаменты на посуде и на орудиях труда, элементы архитектуры и т.д. Выделяемые на основании сходства этих типов культурные зоны в наибольшей мере соответствуют этническим общностям. Передвижение культурных зон во времени и пространстве, скорее всего, отражает миграции населения (Dolukhanov, 1975).

Изучение демографических процессов является важнейшей составной частью исторического исследования. Как отмечается в специальных работах по демографии (Валентей, 1973, с. 13), естественной основой развития населения являются процессы, которые постоянны в своей социально-биологической обусловленности и вместе с тем изменчивы под влиянием окружающей среды, условий жизни и труда; последние определяются уровнем развития производительных сил и господствующими производственными отношениями. Давно установлено, что существует определённая связь между наличием природных ресурсов, уровнем развития производительных сил, с одной стороны, и плотностью населения — с другой. В связи с этим было введено понятие «демографическая ёмкость ландшафта». Его можно определить как максимальное количество населения, которое может существовать на территории ландшафтной единицы при определённом уровне развития производительных сил. Показано (Zubrow, 1972, с. 268-279), что в пределах экосистемы численность населения имеет тенденцию возрастать до тех пор, когда достигается точка равновесия, определяемая притоком энергии, т.е. наличными природными ресурсами.

(39/40)

Наиболее жёстким экологический контроль численности населения был в первобытных обществах, стоявших на уровне присваивающего хозяйства. Так, по данным переписей, численность бродячих и полуосёдлых народов Сибири, занимавшихся охотой и рыболовством с конца XVIII до начала XIX в., практически не изменилась (Патканов, 1911, с. 54-58). По данным этнографии, у некоторых охотничьих народов (австралийцев, эскимосов) существовали способы искусственного понижения численности народонаселения: детоубийства, убийства стариков (Birdsell, 1972; Валентей, 1973, с. 115). Среднее потребление биомассы у северных племён, питавшихся продуктами охоты, составляло 750 кг в год. Предполагая, что охотничье население использовало не более 10% биомассы, и основываясь на данных о распределении биомассы животных в различных географических зонах (Ходашева, 1966), можно попытаться определить демографическую ёмкость ландшафтов применительно к охотничьему населению.

Полученные цифры сугубо относительны хотя бы потому, что охота была далеко не единственным способом получения пищи: так у австралийцев охота удовлетворяла лишь 30% пищевых потребностей (Birdseli, 1972, р. 348).

Коренная перестройка демографической структуры произошла при внедрении хозяйства производящего типа: земледелия и скотоводства. Эта перестройка сводилась прежде всего к увеличению демографической ёмкости ландшафта и к значительному повышению плотности населения. Демографические процессы, происходившие при внедрении производящего хозяйства, могут быть уподоблены процессам, происходившим при заселении необитаемых тихоокеанских островов Питкэрн и Басс Стрейт европейскими колонистами в XVIII в. (Birdsell, 1957; 1958). Первоначальный прирост населения описывался нижней частью кривой логистического типа: в каждом поколении население удваивалось. При достижении численности, составлявшей от 30 до 97% демографической ёмкости, создавалось демографическое напряжение, преодолевавшееся миграциями на соседние острова.

(40/41)

Плотность населения в раннеземледельческих областях Передней Азии составляла, по Брейдвуду и Риду (Braidwood and Reed, 1957), 10 чел./км². При этом численность населения в отдельных центрах (Иерихон, Чатал Гуюк) достигала нескольких тысяч человек.

Плотность населения в земледельческо-скотоводческих областях Европы в эпоху неолита была несколько меньшей, чем в Передней Азии. По расчётам К. Ренфру (Renfrew, 1972), численность неолитического населения материковой Греции и островов Эгейского моря колебалась в пределах 0,83-2,34 чел./км². Население крупного поселения линейно-ленточной керамики в Чехии — Биланы — оценивается в 150 человек (Soudsky and Pavlů, 1972, p. 328). По-видимому, эта цифра является максимально возможной для неолитических земледельческо-скотоводческих поселений Европы.

Переход к формам производящего хозяйства, с одной стороны, способствовал увеличению осёдлости населения, с другой — значительно активизировал динамизм. Этот парадокс во многом проясняется моделью тихоокеанских островов. Резкое увеличение численности населения в условиях экстенсивных форм земледелия довольно быстро создавало ситуацию относительной перенаселённости, которая могла быть преодолена лишь оттоком части избыточного населения, т.е. миграцией. Можно утверждать, что в большинстве случаев крупные миграции осуществлялись из областей, испытавших относительную перенаселённость, т.е. недостаток природных ресурсов, в области, обладающие относительным избытком природных ресурсов.

Миграцией части избыточного населения из первичных земледельческо-скотоводческих ареалов Передней Азии, испытавших относительную перенаселённость, можно объяснить образование культурной зоны «гребенчатой керамики» в эпоху раннего неолита. Эта зона включает памятники Сиро-Киликийского неолита (Амук А-С); памятники типа Хассуны (нижний слой) в северной Месопотамии; типа протосескло Фессалии, памятники с керамикой типа импрессо Средиземноморья, с монохромной керамикой раннего неолита Балкан, Буго-Днестровскую культуру, ранние памятники с гребенчатой керамикой на Русской равнине (Струмель-Гостятин, Оса). Образование этой культурной зоны заняло продолжительное время: VI-IV тыс. до н.э. Культурная зона охватывает две природно-хозяйственные области: расселявшееся население воспринимало хозяйственную стратегию, оптимальную в конкретных экологических условиях. С процессом расселения, происходившим в ранненеолитическую эпоху, можно связать и образование индоевропейской языковой общности.

Описанный выше механизм миграций действовал и в более позднее время. В частности, оттоком избыточного населения из ареала культуры воронковидных кубков в восточном направлении в течение IV-

(41/42)

III тыс. до н.э. можно объяснить происхождение культур «штриховой керамики с геометрическими мотивами» (днепро-донецкая культура, усвятская культура, керамика типа Пиестиня и пр.) на Русской равнине. Столь же вероятно расселение из одного центра избыточного населения в конце III тыс. до н.э., приведшее к образованию культур шнуровой керамики в Европе.

В процессе миграции можно наблюдать две разновидности. Первая соответствует заполнению пустующей экологической ниши. Пример: распространение поселений линейно-ленточной керамики в V тыс. до н.э. на лёссовых равнинах Европы, практически лишённых мезолитического населения. Вторая разновидность соответствует расселению в области, уже заселённой: в этом случае часто происходит восприятие новым населением хозяйственных типов (оптимальных в данных условиях) и элементов культуры прежнего населения.

Исследуя археологические признаки миграций, Л.С. Клейн в числе факторов, порождающих трудности миграционных интерпретаций, назвал неидентичность состава исходной и мигрирующей культуры, а также миграционную трансформацию (Клейн, 1973, с. 7). Любопытно, что отмеченные закономерности удовлетворительно моделируются механизмами, разработанными в генетике популяций. Так, Ф. Добжански (Dobzhansky, 1968) отмечает, что миграцией охватывается не весь генофонд исходной популяции, но лишь его небольшая часть, что означает генетическую неидентичность исходной и мигрирующей популяций. Мигрирующая популяция неизбежно разбивается на ряд изолятов, в которых вследствие дрейфа генов накапливаются генетические особенности. Подобная модель может объяснить культурные отличия, накапливающиеся в пределах замкнутых групп (культуры, группы поселений, поселения) и затрудняющие их идентификацию с исходными формами.

Литература   ^

Валентей Д.И. 1973. Основы теории народонаселения. М. 328 с.

Клейн Л.С. 1973. Археологические признаки миграций (IX Международный конгресс антропологических и этнографических наук. Доклады советских учёных). М. 17 с.

Клейн Л.С. 1974. Генераторы народов. — В кн.: Древняя Сибирь, вып. 4. Новосибирск, с. 126-135.

Клейн Л.С. 1975. Проблема смены культур в современных археологических теориях. — Вестн. Ленингр. ун-та, №8, с. 95-103.

Патканов С.К. 1911. О природе инородческого населения Сибири. СПб. 210 с.

Хлопин И.Н. 1968. Сегментация в истории первобытного общества. — «Вопросы истории», № 8, с. 99-111.

Ходашева К.С. 1966. О географических особенностях структуры населения наземных животных. — В кн.: Зональные особенности населения наземных животных. М., с. 7-38.

Вinford L.R. 1972. Post-Pleistocene adaptations. — In: Binford L.R. Archaeological perspectives. New York — London, p. 421-449.

(42/43)

Birdsell J.В. 1957. Some population problems involving Pleistocene man. — In: Cold Spring Harbor Symposia on Quantitative Biology, vol. 22, p. 47-69.

Birdsell J.В. 1958. On the population structure in the generalized hunting and collecting populations. — «Evolution», N12, p. 189-205.

Birdsell J.В. 1972. An introduction to the new physical anthropology. Chicago. 546 p.

Braidwood R.L. and Reed С.А. 1957. The achievement and early consequences of food production and reconsideration of archaelogical and natural historical evidence. — In: Cold Spring Harbor Symposia on Quantitative Biology, vol. 22, p. 26-46.

Dobzhansky Th. 1968. Genetic drift and selection of gene systems. — In: Man in adaptation. Chicago, p. 18-22.

Doluchanov P.М. 1975. Die ökologische und ökonomische Grundlagen der Neolithisierung Mittel- und Osteuropas. — In: Moderne Probleme der Archäologie. Berlin, S. 73-82.

Kurth G. 1963. Der Wanderungsbegriff in Prähistorie und Kulturgeschichte unter palaeodemographischen und bevölkerungs-biologischen Gesichtspunkten. — «Alt-Thüringen», N6. Weimar, S. 1-21.

Renfrew A.C. 1972. The emergence of civilisation. London. 595 p.

Renfrew A.C. 1973. The explanation of the culture change: models in prehistory. London, 788 p.

Soudsky B. and Pavlů I. 1972. The linear pottery settlement problems in Central Europe. — In: Man. Settlement and Urbanism. London, p. 317-328.

Zubrow B.W. 1972. Carrying capacity and dynamic equilibrium in the prehistoric South West. — In: Contemporary archaeology. Carbondale, p. 268-279.

наверх