П.П. Азбелев
Вещь, отражающая эпоху
(об историко-культурном контексте увгунтского комплекса)
См. также на academia.edu.
1. Бывает, что в одной-единственной находке оказывается отражён обширный круг вопросов, относящихся к проблематике этно- и культурогенетических процессов целой эпохи. Такая вещь была найдена в 1983 г. в Монголии, во всаднической могиле близ горы Увгунт. Памятник опубликован в МНР и в России (наиболее полный анализ см.: Кляшторный, Савинов, Шкода, 1990); к выводу авторов о том, что «дата Увгунтского погребения по всем представленным в нём элементам может быть определена в пределах VIII-IX вв.», следует присоединиться, но одну из находок следует рассмотреть внимательнее. Это «крупная ажурная, позолоченная бляха с изображением двух противостоящих крылатых львов, украшенная по краю «жемчужным» орнаментом с подвесными колокольчиками» (Рис., 1). Д.Г. Савинов, сравнивая увгунтскую бляху с известной копёнской решмой (Рис., 2), пишет, что «налицо эклектичный характер этого изделия, при оформлении которого было использовано наследие различных традиций. Сочетание их в одном предмете могло произойти не ранее середины IX в.». По мнению Д.Г. Савинова, погребённый в увгунтском кургане «принадлежал к привилегированной группе населения, обитавшего здесь (на реке Толе в Монголии, — П.А.) после падения Уйгурского каганата и широкого расселения енисейских кыргызов, овладевших Северной Монголией» (Кляшторный, Савинов, Шкода, 1990: 9-10).
2. Не оспаривая общей трактовки памятника, следует пересмотреть вывод об эклектичности увгунтской бляхи, а также предложенную ей систему аналогий. Копёнская бляха (кстати, хронологически заведомо более поздняя, чем увгунтская), в сущности, представляет собой листовидную ажурную решму (Рис., ср. 2 и 3), необычно обрамлённую двумя свисающими головками хищников по сторонам от основной бляхи. Очевидно, что трёхчастность нижнего края подвески в этом случае вторична, это результат переосмысления стандартной листовидной схемы, тогда как увгунтская бляха имеет округлый сверху и трёхрогий снизу щиток именно как первичную основу типа; по этому признаку и надо искать аналогии.
3. Увгунтская находка, в отличие от копёнской, вовсе не «эклектична» — наоборот, она стилистически монолитна и имеет серийные аналоги, позволяющие однозначно определить эту вещь. Она представляет тип пельтовидных лунниц, характерный для восточноевропейских комплексов I тыс. н. э. Пельты разнообразны функционально и морфологически; наиболее близкие (с отличиями в деталях) аналоги — например, в Данченах и в Лудзе (соответственно Молдавия и латгалы); изображение противопоставленных крылатых хищников, очень похожих на увгунтское изображение, есть на морфологически более ранней пельтовидной луннице второй четверти I тыс. из Сквиры (Киевщина); лунницы той же конструкции, что и увгунтская, появляются в середине I тыс.н.э. на основе местных европейских типов. (Рис., 4-6) Различия между европейскими типами и увгунтской версией — в оформлении петельки для подвешивания, в облике привесок, в декоре и технологии изготовления
(126/127)
1 — Увгунт, Монголия; 2 — Копёнский чаатас, Минусинская котловина; 3 — Бея, Минусинская котловина; 4 — Данчены (Молдавия); 5 — Сквира (Украина); 6 — Лудза (Латвия). Масштаб разный.
— существенны для типологии пельт, но не отменяют главного: принадлежность вещи к определённой категории налицо. Место увгунтской находки (точнее, её ближайших прототипов) в эволюционном ряду пельтовидных лунниц устанавливается совершенно определённо — она очень поздняя (ср.: Каргопольцев, Бажан, 1993), что в целом не противоречит датировке памятника, предложенной публикаторами по иным датирующим обстоятельствам (в той же могиле найден золотой брактеат с византийской монеты второй половины VII — первой половины VIII вв., изготовленный, по мнению В.Г. Шкоды, в одной из согдийских колоний; на нём имеется исследованная С.Г. Кляшторным уйгурская надпись с палеографическими особенностями IX-X вв.).
4. В целом очевидно, что Увгунтский комплекс, содержавший позднюю версию европейской пельтовидной лунницы и брактеат с византийской монеты, зафиксировал западные связи центральноазиатских кочевников уйгурского времени. Они прослеживаются и по другим категориям находок, в основном по предметам конского снаряжения (стремена с прорезными подножками, особенности оформления предметов узды и сбруи — псалиев с уплощёнными скобами и «сапожковым» завершением, обоих ведущих типов ременных тройников и др.). То же направление связей соответствующего времени прослеживается и по серии случайных южносибирских находок иных категорий: литые имитации составных хазарских «самоварчиков» (напр., ГЭ ОАВЕС 5531/1923), бронзовые округлые ажурные амулеты «аланского» типа (напр., ГЭ ОАВЕС 5531/1932-1934), воспроизводившиеся затем в Сибири вплоть до этнографической современности, мелкие наконечники ремешков с «карикатурными» изображениями лица (ГЭ ОАВЕС 1126/428, 1133/152-153) и
(127/128)
т.д. Характер, масштаб и исторические обстоятельства осуществления этих связей должны стать темой особого исследования; пока же в целом очевидно, что во всех поддающихся предварительной оценке случаях речь должна идти о появлении в Центральной Азии где-то около рубежа VIII-IX вв. целой серии типов восточноевропейского происхождения.
5. Если западные прототипы увгунтской находки вполне очевидны, то общее «контурное» сходство увгунтской пельтовидной лунницы с позднейшей копёнской решмой, указанное Д.Г. Савиновым, объясняется уже лишь со многими допущениями. Отклонение от стандарта, проявляющееся в специфике копёнской бляхи, «читается» как подгонка типа листовидных решм под некий образец, словно мастер хотел, чтоб его изделие, будучи решмой, одновременно напоминало «трёхрогую» пельту с привесками-колокольчиками. Копёнская бляха принадлежит к обширному кругу кыргызских вещей X в., отражающих мощное влияние престижного культурного комплекса киданей Восточной Ляо (см., напр., Длужневская Г.В., 1992; 1994), а значит, именно ляоскому образцу изготовители копёнской бляхи, скорее всего, и подражали. Ляоский же престижный предметный комплекс, судя по соотношению уйгурской пельты из Увгунта и кыргызской решмы из Копён, в той или иной части восходил к неизученному уйгурскому. Следует обратить внимание на то, что обычная для прототипа связка пельтовидного контура с изображением симметрично противопоставленных фантастических хищников в ходе этого сложного и многоэтапного развития распалась, а сам образ был переосмыслен: на кыргызских изображениях мы находим противопоставленными уже не хищников, а козлов, и не столько на сбруйных бляхах, сколько на тройниках, тогда как крылатых псов изображали уже только по одному и в основном на ременных наконечниках. Таким образом, за весьма условной увгунтско-копёнской параллелью стоит длительный и сложный типогенетический процесс: западный по происхождению комплекс признаков был, видимо, в IX веке воспринят киданями от уйгуров, а затем, уже после становления империи Ляо, в рамках распространения по Южной Сибири «копёно-тюхтятского» стиля был воспринят и воспроизводился кыргызами уже в перекомпонованном виде. Реконструируемая система связей, конечно, в узловой своей «ляоской части» гипотетична, но известным фактам не противоречит и, следовательно, имеет право на существование.
6. Таков круг проблем, «всплывающих» при внимательном рассмотрении примечательной увгунтской находки, относящейся по совокупности обстоятельств к культуре Уйгурского каганата. Запечатлев малоизученные, но глубокие и значительные по последствиям западные связи культуры степняков уйгурского периода, она указывает и направление типогенетических поисков для позднейшего дальневосточного и южносибирского материала, отражая тем самым весь комплекс сложных культурных процессов, во многом определивших специфику центральноазиатских культур рубежа I-II тысячелетий.
7. Есть некая ирония судьбы в том, что кыргызы, разгромив уйгуров и осев в Туве, спустя несколько десятилетий усвоили от киданей престижный комплекс, восходящий, по всей видимости, к традициям их застарелых врагов. Возможно ли, чтобы кто-то из кыргызских стариков помнил уйгурскую традицию и мог распознать её отражение в новомодных ляоских побрякушках? Вряд ли это существенно с научной точки зрения, но сама теоретическая вероятность такого переплетения традиций кажется весьма примечательной.
(128/129)
Список использованной литературы.
Сокращения.
МАИКЦА — Международная Ассоцииация по изучению культур Центральной Азии.
ПАВ — Петербургский археологический вестник.
Summary
The thing that reflects the epoque (to the historical and cultural context of the Uvgunt complex)
The analysis of this find from the horseman interment near the Uvgunt Mount on the Tuul River in Mongolia (fig. 1), which is unique for the Central-Asian cultures, allows to consider it among so called pelto-shapped lunula-pendants, which were widely distributed in the Eastern European memorials of the I millenium AD.
The comparison with the later South Syberian finds shows that ware of this kind not only were common among Central Asian nomads of the Uyghur period but also were reprodused with distortions in the contiguous regions' cultures, particularly in the Yenisei Kirghiz culture, — most likely through the mediation of the Liao Empire.
It is the author's opinion that in this find and its analogy frame some important cultural processes were stamped, which were distinctive for the Central Asia of the boundary of the I and II millennium AD, such as western contacts in the VIII-IX centuries, Uyghur influence in the IX century and the Khitan's key part in the cultural transformations in the X century.
|