С. Кляшторный, Д. Савинов, В. ШкодаЗолотой брактеат из Монголии.Византийский мотив в центральноазиатской торевтике.// ИБ МАИКЦА. Вып. 16. М.: 1990. С. 5-16.
В 1983 г. один из отрядов Советско-Монгольской историко-культурной экспедиции, руководимый известным монгольским археологом Д. Наваном, исследовал погребальное сооружение близ горы Увгунт, на левом берегу р. Толы, в Бурэгхангай-сомоне (Булганский аймак, МНР). В ходе раскопок было сделано неожиданное открытие — обнаружен небольшой золотой диск с погрудным изображением человеческой фигуры и надписью (рис. 1).
Еще до публикации всего погребального комплекса, определённого Д. Наваном как хуннская могила, золотая пластинка и надпись на ней были интерпретированы в популярном журнале сотрудником Института истории АН МНР С. Харжаубаем как памятник хуннской культуры и письменности [1]. Не определяя в статье языка надписи и не воспроизводя её транскрипции, С. Харжаубай полагает, что пластинка «служила в качестве документа, закрепляющего должностные права владельца, и являлась пайцзой, а сама надпись гласит: «имя посланца Амасшат». Впоследствии находка привлекла общий интерес и за пределами Монголии, поскольку трактовалась как памятник доселе неведомой письменности хуннов (см., например, газету «Известия» от 2 февраля 1988 г.).
На V Международном конгрессе монголистов в докладах Д. Навана и Б. Сумьябатора учёному собранию были представлены материалы всего археологического комплекса Увгунтского погребения и особенно надпись на золотой пластинке [2]. В то же время ими была опубликована монография, посвященная находке и озаглавленная «Уникальный памятник протомонгольского языка и письма» [3]. Д. Наван во вводной части монографии приходит к выводу, что «исследуемая могила, несомненно, относится к хуннскому времени» и, со ссылкой на радиокарбонный анализ, датирует погребение 30-м годом н.э. [4]
Раздел, посвященный атрибуции и интерпретации письменных знаков на золотой пластинке, написан Б. Сумьябатором. Им
Рис. 1. Увгунт, Монголия, золотой брактеат (прорисовка А. Машезерской).
впервые дана прорисовка знаков, повторённая в нашей статье (см. рис. 1). Попытка прочтения надписи, предложенная С. Харжаубаем, справедливо отвергается здесь как необоснованная [5]. Вместе с тем, Б. Сумьябатор выдвигает ряд не вполне увязанных друг с другом положений, в числе которых следующие: а) «надпись начертана на языке и письме хуннов» [6]; б) обнаруженный в погребении инвентарь «необязательно относится к одной и той же эпохе и к одной и той же цивилизации». Учитывая «генеалогические связи» киданей и хуннов, погребенным лицом «мог быть последний правитель державы киданей Тянь-цзо», правивший в 1101-1125 гг. [7]; в) отмечается «частичная связь надписи на золотой пластинке с надписью на диске из Феста», т.е. с крито-микенской культурой, а также с дравидийской письменностью из Мохенджо-Даро и письменами о. Пасхи [8]; г) перевод надписи — «шаньюева тамга» или «хаанская тамга», она написана на монгольском (протомонгольском) языке [9].
В заключение Б. Сумьябатор повторяет, что «полностью разделяет мнение археологов о принадлежности золотой пластинки с фигуркой человека и надписью хуннам». Пластинка «представляет собой эмблему знака наследственности престола, которую следовало бы носить на почётном месте головного убора» [10]. В 1987 г.
Н. Цултэм опубликовал в качестве образцов древнего декоративно-прикладного искусства Монголии без сопроводительного текста цветную фотографию золотого диска и золотых бляшек из Увгунтского погребения [11]. Отмечая большую научную значимость открытия монгольских учёных и полностью учитывая проделанную ими работу по изданию сведений о находках, в особенности по воспроизведению надписи, а также располагая цветным слайдом и черно-белыми снимками золотого диска и части погребального инвентаря, переданными С. Кляшторному Д. Наваном для продолжения исследования, авторы предлагают здесь свою интерпретацию обнаруженных в Увгунтском кургане находок.
Погребение.
Курган близ горы Увгунт входит в круг известных на территории Монголии раннесредневековых погребений с конём — Наинтэ-сумэ, Джаргаланты, Наймаа-олгой, Хайрхан и многих других [12]. Некоторая особенность Увгунтского кургана заключается в деталях погребального обряда. Так, в Увгунте захоронение двух коней, ориентированных в северном направлении, находилось в западной части могильной ямы; в других указанных погребениях кони (также по два) обычно расположены в южной части могильной ямы и имеют западную ориентировку. Меридиональное расположение могил и находившихся в них останков людей и коней более характерно для саяно-алтайских погребений с конём, чем для таких же погребений в Монголии.
Характер основного захоронения в Увгунте неясен. Найденные здесь зуб, фаланги пальцев рук и ног человека, а также челюсть и лопатка собаки, скорее, свидетельствуют о частичном ограблении, чем о символическом значении основного захоронения и возможности определения его как кенотафа. В то же время наличие человеческих костей не позволяет рассматривать погребение и как ритуальное захоронение коней. О том, что основное захоронение здесь было нарушено, свидетельствуют также почти полное отсутствие предметов сопроводительного инвентаря, связанных с человеком, и обломки глиняных разбитых сосудов. Своеобразный характер носит пристройка с южной стороны от кургана, в которой, вероятно, первоначально находилась стела или каменное изваяние, как это имело место в одном из алтайских погребений с двумя конями на р. Бар-Бургазы [13]. В целом по тем особенностям погребального обряда, которые поддаются сравнительному анализу, захоронение близ г. Увгунт с наибольшим основанием может быть связано с саяно-алтайскими погребениями с конём конца I тысячелетия н.э. или с выделяемой одним из авторов настоящей статьи культурой алтае-телеских тюрков [14].
Предметов сопроводительного инвентаря, в основном относящихся к снаряжению верхового коня, найдено немного, но почти
Рис. 2. Сопроводительный инвентарь Увгунтского погребения:1-4 — Увгунт. Монголия (по Д. Навану и В. Сумьябатору); 5 — погребение около обсерватории Улугбека. Узбекистан (по В. Спришевскому); 6 — Минусинск. Минусинская котловина (по Р. Николаеву); 7 — Красный Яр-1, Новосибирское Приобье (по Т. Троицкой); 8 — Змейская, Кавказ (по В. Кузнецову); 9-10 — Копёнский чаа-тас. Минусинская котловина (по Л. Евтюховой); 11 — случайная находка. Минусинская котловина (по Л. Кызласову); 12 — случайная находка. Восточный Казахстан (по А. Бобринскому); 13 — Капчалы, Минусинская котловина (по Л. Евтюховой).
все они имеют хорошо датированные аналоги. Это подпружные пряжки, удила с псалиями и украшения сбруйного набора. Пряжки подпрямоугольной формы с язычком на вертлюге получили широкое распространение начиная с VIII-IX вв. и продолжали существовать до конца I тысячелетия н.э. (рис. 2, 2,10). Приблизительно тогда же в памятниках Центральной Азии и Южной Сибири повсеместно были распространены железные двукольчатые удила и «S»-видные псалии в виде изогнутых стержней с гладким окончанием и округлой петлёй (рис. 2, 4,13). Золотые уздечные бляшки-накладки в виде прямоугольных пластинок с фигурным краем украшены четырёхлепестковым орнаментом (рис. 2, 3), имеющим близкие параллели в культуре енисейских кыргызов VIII-IX вв. (рис.2, 11) [15] и сросткинской культуре IX-X вв. (рис. 2, 12) [16]. Особого внимания заслуживает крупная ажурная, позолоченная бляха с изображением двух противостоящих крылатых львов, украшенная по краю «жемчужным» орнаментом с подвесными колокольчиками (рис. 2, 1). Ближайшие её аналоги — это ажурная седельная бляха со свисающими головками драконов из кургана 6 Копёнского чаа-таса (VIII-IX вв.). Причем, сквозные кольца в пасти драконов, которые обычно рассматривались как солярные символы, и в нижней части антропоморфной личины посередине, скорее всего, использовались для крепления подвесок-колокольчиков, как в Увгунте (рис. 2, 9). Подвесные седельные бляхи, по форме близкие увгунтской (в одном случае с колокольчиком), известны также из погребений IX-X вв. в Новосибирском Приобье (рис. 2, 7) и X-XI вв. на Кавказе (рис. 2, 8) [17]. Из Копёнского чаа-таса происходит также подвесная бляха-решма с изображением фигур двух противостоящих львов [18]. имеющая аналоги в материалах танского времени из Северного Китая [19]. Отдельные изображения крылатых львов, найденные в погребениях сросткинской культуры IX-X вв. в Восточном Казахстане, на Северном Алтае и в Новосибирском Приобье [20], рассматриваются исследователями как свидетельство культурных связей со Средней Азией [21], где они были известны и в более раннее время (рис. 2, 5). Оформление предметов рядом выпуклых «жемчужин» по краю также наиболее часто встречаются в западных районах распространения древнетюркской культуры [22]. Прорезные колокольчики представлены во многих памятниках севера Центральной Азии, преимущественно у енисейских кыргызов и у киданей (рис. 2, 6). Назначение их как украшений конской упряжи засвидетельствовано изображениями таких же колокольчиков на глиняных фигурках осёдланных лошадей из Восточного Туркестана [23]. Таким образом, все элементы увгунтской подвесной бляхи были известны в материалах конца I тысячелетия н.э. на большой территории, преимущественно в западных районах распространения древнетюркской культуры. Налицо эклектичный характер этого изделия, при оформлении которого было использовано наследие различных традиций. Сочетание их в одном предмете могло произойти не ранее середины IX в.
Имеющиеся параллели полностью исключают возможность отнесения погребения к хуннскому времени, основанному на результатах радиокарбонного анализа — 1920±40 (30-е годы н.э.), которое в данном случае, как и во многих других, следует считать ошибочным. Никакого отношения к хуннской культуре это погребение не имеет. В то же время наличие фрагментов керамики с решетчатым узором и фрагментов «киданьской вазы» не противоречат предложенной дате, хотя на основании имеющейся публикации судить об особенностях керамики из этого погребения не представляется возможным.
Несмотря на то, что увгунтское погребение было частично ограблено и найденные в нем предметы не полностью отражают его первоначальный облик, можно с достаточной степенью определенности утверждать, что погребённый в нем человек принадлежал к привилегированной группе населения, обитавшего здесь после падения Уйгурского каганата и широкого расселения енисейских кыргызов, овладевших Северной Монголией. Тогда же произошли распространение и смешение разных по происхождению культурных традиций.
Брактеат.
На тонкой золотой пластинке диаметром 30 мм в технике чеканки с оборота с последующей разделкой лицевой стороны помещено погрудное изображение мужчины анфас с короткой округлой бородой, с диадемой в виде двух тонких полос, из-под которой видны спускающиеся на виски пряди волос, одетого в плащ (его складки переданы тремя рельефными полосами на правом плече). Лицу приданы явные черты индивидуальности — невысокий лоб, крупные надбровные дуги, большие круглые глаза под тяжёлыми веками, крупный каплевидный нос с тонким переносьем. Мастер подчеркивает живость взгляда, выражение сжатого полного рта низкие выдающиеся скулы. Борода, волосы головы и на висках переданы широкими штрихами с каннелюрами, которые особенно отчётливо видны на голове (возможно, что штриховка бороды и волос на висках тоже первоначально была более выпуклой и стёрлась от долгого употребления предмета). Справа и слева — надпись. Изображение и надпись расположены в круге из крупных перлов, за которым сплошной выпуклый ободок и широкое гладкое поле. В поле на 6-и на 12-м часе — отверстия для крепления.
По общему характеру изображения на диске можно полагать, что он сделан в подражание какой-то византийской монете и может быть атрибуирован как брактеат. Наиболее близкое иконографическое сходство, если судить по трактовке лица и бороды, имеется с изображением на монетах Леонтия (695-698) [24]. Но на монетах Леонтия император изображен одетым в лор, а не в плащ. В плаще обычно изображали Ираклия (610-641) на монетах, выпускавшихся до 613 г., однако лицо на этих выпусках исполнено очень схематично [25]. Чёткие портретные детали появля- ются только на более поздних эмиссиях Ираклия, на которых он изображён вместе с Константином.
В эпоху Ираклия отношения Византии с её восточными соседями были наиболее интенсивными. Отметим, в частности, тесные связи с Ираном и с тюркским каганатом [26]. Монеты Ираклия послужили прототипом для монетных выпусков провинциальных монетных дворов Ирана во второй половине VII в. [27] Известны также находки монет Ираклия и «варварских» подражаний его монетам в Средней Азии [28]. Исходя из этих историко-культурных данных, больше оснований предполагать, что прототипом для изображения на брактеате послужили монеты Ираклия, однако не исключается возможность использования мастером и монет Леонтия. Более точному определению мешает общее типологическое сходство с теми и друг ими монетами при том, что изображённый персонаж в деталях отличен от обоих выпусков.
Особого внимания заслуживает характер изображения прически в виде широких локонов с каннелюрами, которая напоминает головной убор (обычно это было характерно для изображений на согдийской серебряной посуде) [29]. Такая причёска встречается у персонажа росписи VII-VIII вв. из Пенджикента (объект XXV) [30], на датируемых VII — первой половиной IX в. согдийских терракотах из Куйрук-тобе в Южном Казахстане (широкие локоны) [31]. Круг из перлов, обычный для ювелирных изделий типа медальонов, восходит к ободку из точек на монетах [32]. Крупные перлы, обрамляющие изображение в центре, характерны для украшений Согда, Семиречья и некоторых других районов Средней Азии [33]. Для гладкого широкого поля по краю брактеата прототипом послужило аналогичное поле на сасанидских монетах. Впервые оно появляется на монетах Пероза (459-484) и присутствует также на монетных выпусках некоторых других сасанидских государей [34]. Такое же гладкое поле есть на нескольких круглых медальонах из Средней Азии.
Если предполагать, что брактеат изготовлен в подражание монетам Ираклия, то его дата определяется второй половиной VII в., а если учесть, что при его исполнении, возможно, были использованы и монеты Леонтия, эта датировка может быть расширена до первой половины VIII в. Ирано-согдийские черты изображения на брактеате позволяют атрибуировать его как произведение согдийского мастера. Наличие тюркской рунической надписи в поле между изображением и ободком из перлов свидетельствует, что местом изготовления брактеата был не собственно Согд, а согдийские колонии к востоку от метрополии. О большом числе согдийских поселений в Ордосе и Монголии свидетельствуют китайские и древнетюркские источники, в которых о согдийцах в этих поселениях говорится как о части населения каганата [35].
На примере находок керамики в согдийских колониях Семиречья хорошо видно, как долго могли там сохраняться культур- ные традиции, характерные для метрополии в более раннее время [36]. Вместе с тем, некоторые находки керамических серий в Ак-Бешиме, оссуариев в Мулла-кургане и на Краснореченском городище, резного дерева в Пенджикенте и в Куйрук-тобе [37] показывают, что хронологический разрыв между изготовлением вещей в метрополии в аналогичных им в колониях мог быть совсем невелик или вообще отсутствовать. Это наблюдение, однако, нельзя механически переносить на согдийские колонии в Монголии и Китае, значительно менее связанные с метрополией. Факт изготовления брактеата в каком-то согдийском поселении на востоке не исключает того, что самой поздней его датой может быть первая половина VIII в.
Надпись.
Семь знаков рунической надписи, обрамляющих изображенную на брактеате фигуру, выполнены, скорее всего, тем чеканом (штампом), что и другие элементы композиции. В ином случае, т.е. при позднейшем продавливании надписи, были бы заметны следы некоторой деформации локона и перла, почти вплотную примыкающих к верхней части надписи. Следует, впрочем, оговорить, что недоступность для изучения самого изделия делает наше наблюдение в какой-то степени условным. На рис. 1 для более ясного изображения элементов композиции поле вокруг надписи расширено.
Верхний из пяти знаков над правым плечом фигуры, буквально втиснутый между локоном и перлом, состоит из двух раздельных частей (№№1, 2) — шапочки и точки. Этот знак развернут перпендикулярно к плечу, все остальные знаки первого ряда повёрнуты основаниями к голове изображения. Два знака над левым плечом фигуры составляют второй ряд надписи и повёрнуты своей верхней частью к основаниям знаков первого ряда. Знаки выполнены на золотой пластинке достаточно чётко, и их атрибуция не представляет особых трудностей — все они относятся к графическому фонду древнетюркского рунического письма (VII-XI вв.).
Знаки первого ряда: а) двусоставной знак, открывающий надпись (№№1, 2), является одним из аллографов графемы, передающей веляризованное t(tl). В древнеуйгурских рунических текстах этот знак состоит из двух или трёх несомкнутых компонентов — шапочки, неполной петли и, иногда, точки внутри петли [38]. В нашем случае сохранены два компонента знака — шапочка и точка под нею. Крылья шапочки имеют чуть заметный изгиб, характерный только для палеографических вариантов конца VIII — первой половины IX в.; б) следующий знак (№3) — аллограф графемы — а — характерен здесь зеркальным поворотом и горизонтальным положением верхнего и нижнего острийка. Последний признак свойствен только древнеуйгурской рунике поздней поры (IX-X вв.) [39]; в) знаки №№4, 5 — ņ,r(r2) — также отмечены некоторой вычурностью начертаний, характерной для поздней уйгурской руники; г) знак №6 — палатализованное b(b2), несколько наклонено влево, его нижняя часть упирается в перл; д) знак №7 — g — по начертанию совпадает с аллографами из рунических текстов конца VIII в.
Естественным словоразделителем в первой строке является разнорядность знаков — веляризованное t, нейтральное ņ, палатализованное r. Поэтому следует выделить в транслитерации три блока знаков: taņ r (первая строка), bg (вторая строка). Тем самым предопределена и наиболее вероятная транскрипция: taņ а) «заря». Встречается в составе личных имён в сочетаниях с высокими титулами. Ср., например, имя автора письма Pelliot Ои. 4. [40] (Дуньхуан. IX-X вв.): taņ Quš Erdem Öge; taņ б) омоним предыдущего — «удивительный, необычайный, редкий». В качестве личностного эпитета фиксируется, например, в древнеуйгурском буддийском тексте: taņ aryγ qyzlar «удивительно чистые девы» [41].
Er beg — букв, «муж-князь», «воин-князь». Инверсированная форма того же словосочетания неоднократно фиксируется в древнеуйгурских памятниках рунического и курсивного письма из Дуньхуана и Турфана [42]. В имени taņ Er Beg возможны оба семантических варианта первого слова.
Таким образом, надпись в равной степени может быть трактована и как личное имя, и как неопредёленное метафорическое обозначение человека, изображённого на золотой пластинке в сугубо этикетной подражательной манере, но, вместе с тем, не лишённого индивидуальных черт.
Общие выводы: а) археологический комплекс Увгунтского кургана входит в ареал подобных же погребальных комплексов позднетюркского времени в сибирско-центральноазиатском регионе; б) золотой брактеат является согдийской репликой византийских монет императоров Ираклия и Леонтия, изготовленной, скорее всего, на периферии согдийской диаспоры; в) группа знаков, выдавленных в поле между изображением и ободком из перлов на брактеате, является древнетюркской рунической надписью, имеющей поздние палеографические черты.
Дата Увгунтского погребения по всем представленным в нём элементам может быть определена в пределах VIII-IX вв.
|
