Э.Б. Вадецкая

О культе головы по древним погребениям Минусинских степей.

// Духовная культура народов Сибири. Томск: ТГУ. 1980. С. 104-118.

Древних погребений, в которых люди похоронены без головы, либо одни головы и черепа, встречается немного, но на широкой территории. В эпоху неолита и бронзы они известны, в частности, на Урале, Алтае, в Западной и Восточной Сибири, [1] в степях Поволжья [2] и Средней Азии. [3] Эти погребения принято рассматривать как отражение одного обряда захоронения неполных или расчленённых трупов, а истолковывать как проявление культа головы или черепа, связанного с представлением древних людей о непосредственной связи души с головой, вместилищем жизненного начала. Основанием подобной трактовки являются различные формы почитания человеческого черепа, засвидетельствованные этнографами у многих народов. Черепа являются эмблемами военной власти, трофеями, амулетами, предметами поклонения. В последнем значении почитание черепа связано с культом предков. Примером тому среди сибирских народов может быть обычай гольдов (нанайцев) хранить черепа деда или отца в большом сосуде, либо обычай самоедов (ненцев) и юкагиров возить с собой голову или череп шамана. [4] Превращение головы в предмет культа требовало сложных обрядовых действий. Гольды, в частности, сначала череп очищали от мозга, иногда произведя для этого посмертную трепанацию, затем окуривали его в дыму багульника и особым способом укладывали на дно сосуда в специальном гнёздышке из осоки. [5] Значит, не только погребения без черепов или одних черепов, но и зафиксированные наблюдения операций, производимых над черепом, — трепанация, превращение черепа в глиняную голову, наложение на него маски — могут в ряде случаев отражать одни и те же идеологические представления. В степях Минусинской котловины раскопано немало могил, в которых

(104/105)

Рис. 1.
Карасук III, ограда 2, могила 1, афанасьевская культура.

(Открыть Рис. 1 в новом окне)

можно предполагать проявление этого культа в разные исторические периоды.

У древнейших сибирских скотоводов, афанасьевцев, существовал обычай совершать похороны в определённые установленные сроки. Людей, умерших задолго до дня погребения, временно захоранивали или где-то хранили. Иногда головы отделяли от тел и хранили отдельно. Этот вывод наиболее обоснован наблюдениями над останками погребённых в одной из могил, раскопанных М.П. Грязновым на р. Карасук (Карасук III о. 2, м. 1). На дне неграбленной ямы находились пять скелетов, два из которых лежали в анатомическом порядке, а кости трех других были сложены продолговатыми кучками; черепа расположены отдельно, но рядом с каждой кучкой (рис. 1). У всех трёх скелетов недоставало много мелких костей, а на тазовых костях, лопатках и рёбрах сохранились следы клыков собаки или волка. На черепах же

(105/106)

никаких повреждений не было. Правда, у одного отсутствовала нижняя челюсть, зато около ушного отверстия другого сохранилась даже серебряная серьга.

Видимо, тела этих людей где-то находились отдельно от голов, а позже были собраны для погребения. Головы же хранились отдельно: две из них очевидно, как-то консервировались, может быть, высушивались, поскольку осталась серьга в ухе. [6] Третью голову сохранить не удалось, её положили черепом. Подобный случай уже имел место в раскопках С.А. Теплоухова под горой Афанасьевой, когда в коллективной могиле в нижней челюсти одного из скелетов на месте выпавших обоих первых резцов оказались ложнокоренные зубы, вставленные в пустые альвеолы. [7]

Обряд расчленения головы и тела подтверждают три могилы, раскопанные в 1930 г. В.П. Левашевой, а в 1969 и 1972 гг. — автором близ улуса Красный Яр. Могилы не граблены, однако в одной скелет был без черепа (о. 6, м. 2), во второй череп оказался перевёрнутым лицом вниз (о. 2), а в третьей — выше на 30 см места, где ему надлежало быть (о. 11). [8] Отделение головы от тела, её особое хранение свидетельствуют о большом значении, которое ей придавали. В связи с этим обращает внимание следующее. Хотя большинство афанасьевских могил ограблены в тагарское время и позже (судя по черепкам от сосудов, их заполнению), неоднократно зафиксировано ограбление более раннее, видимо, современниками. Оно происходило до полного разложения связок или прежде, чем брёвна покрытия ямы провалились и яма заполнилась землёй. Причина ограбления непонятна, ибо оружия никогда, а орудий труда почти никогда в могилы не клали. Бытовые вещи (из кожи, меха, берёсты, дерева) быстро портились и вряд ли представляли ценность. Единственное украшение из металла — серьги в ушах, найдены в основном в ограбленных могилах. Очевидно, и они не привлекали грабителей. Между тем почти всегда отсутствуют черепа полностью или оставлена одна нижняя челюсть (Красный Яр, о. 1, 7, 10, 12; Карасук III, о. 12, м. 1; Сыда I, о. 8, м. 2; Малиновый Лог, о. 4 и т.д.). Однажды мужской череп, вытащенный грабителями, был оставлен у покрытия (Каменный Лог II, о. 4).

С большой осторожностью можно предположить, что современники грабили могилы ради… черепов. В 1976 г. у с. Восточного, на правом берегу Енисея, автором раскопан курган, отличавшийся от всех известных монументальностью конст-

(106/107)

Рис. 2.
Восточное, могила 1, афанасьевская культура.

(Открыть Рис. 2 в новом окне)

рукции и уникальными находками, что позволяет считать его сооружённым представителям знати. Могила потревожена в той половине, где стояли вещи, но сами скелеты мужчины и женщины, в возрасте 50-60 лет, не нарушены. Однако черепа погребённых отсутствовали (рис. 2). Установлено, что ограбление произошло вскоре после сооружения каменной насыпи, прежде чем прогнили брёвна, закрывающие яму, до того, как на голове косули, положенной погребённым, полностью истлели ткани. Неясно, похоронили ли знатных покойников обезглавленными или их головы были очень осторожно вытащены грабителями. Скорее первое. В любом случае и здесь находим подтверждение какого-то особого отношения к человеческим головам или черепам, принадлежавшим пожилым людям.

В могилах окуневской культуры лишь однажды встречено бесспорно неограбленное погребение молодой женщины без головы (Черновая VIII, к. 3, м. 12), но в пяти обнаружили захоронения нескольких черепов. Особенность этих могил в том, что черепа не хоронили, а подкладывали к одному погребённому. Так, в двух случаях вместе с одним скелетом взрослого человека были положены три черепа (Абакан, у церкви, м. 8; Черновая VIII, к. 2, м. 3). В одном помимо пол-

(107/108)

ного скелета лежали 6 черепов (Черновая VIII, к. 3, м. 4) (рис. 3).

Есть могила, где найдены кости трёх взрослых людей, новорождённого младенца и 8 черепов (рис. 4). Последовательность захоронения устанавливается наблюдениями М.П. Грязнова следующим образом. Сначала был похоронен мужчина, женщина и новорождённый. Позже положили мужчину старческого возраста, а кости первых погребённых сдвинули и засунули между костями верхнего скелета и стенкой ящика. Выше верхнего погребённого в заполнении ямы ле-

(108/109)

жали 8 черепов (6 женских, 2 мужских). Лишь один череп имел нижнюю челюсть и, видимо, принадлежал похороненной женщине. Не ясно, положили ли с верхним погребённым все черепа или в заполнении оказались и черепа от нижних скелетов. Так или иначе не менее 5 черепов были погребены с ним (Сыда V, к. 3 м. 1). Лишь в одной могиле черепа лежали вместе с двумя скелетами, однако, судя по размещению, они также были положены одному из погребённых. Неграбленная могила была раскопана автором в 1975 г. у с. Лебяжьего, на правом берегу Енисея. В каменном ящике, 140×90×5,5[55] см, из вертикально поставленных плит, лежали валетом два скелета взрослых людей, оба на спине с сильно согнутыми в коленях и поднятыми вверх ногами. Ориентированы головой на ЗСЗ и ВЮВ. Выше правого локтя одного из них находились рифлёный костяной игольник и шило из нижней части метоподии молодой косули (?). Выше правой половины таза — кучка из 10 подвесок, среди них семь копытных фаланг косули и зуб парнокопытного (определения Н.М. Ермоловой). Все просверленные, они, видимо, украшали сумочки или свешивались с пояса как брелок. Второму погребённому вещей не положено, кроме небольшого сосудика, помещённого в ногах. Тут же, у сосуда, поверх ног скелета, кучкой

(109/110)

Рис. 5.
Лебяжье (1975 г.), могила 3, окуневская культура.

(Открыть Рис. 5 в новом окне)

лежали три черепа. Нет сомнений, что они положены только одному из скелетов как вещи, лично ему принадлежавшие (рис. 5).

В женских окуневских могилах известны каменные и костяные миниатюры — домашние куколки-божки, которых клали по одной и более штук, видимо, с их последней владелицей. [9] Семейной святыней могли быть и черепа, которые по неизвестным причинам, спустя срок, клали в могилу с одним из членов семьи. Нечто подобное известно у гольдов, передававших черепа предков из поколения в поколение, либо отправлявших их в царство мёртвых со смертью их первого хранителя. [10] Но те же гольды переносили кости родственников в другое место, если последним угрожала какая-либо опасность. Окуневские черепа могли принадлежать близким покойника, который при своей жизни их выкопал из могилы и взял с собой при переезде на новое место жительства, отдалённое от старого кладбища. Среди черепов есть один череп

(110/111)

ребёнка 5-6 лет, а остальные — мужские и женские, разного возраста, чаще 40-60 лет. Положены черепа, а не головы, так как все они без нижних челюстей. Можно полагать, что почитание человеческой головы окуневцы переносили на своё искусство как символ. На каменных стелах этого времени высечены антропоморфные изображения родовых и семейных божеств, как правило, в виде одной человеческой головы, но со всеми деталями: с передачей раскраски лица, в головном уборе, с серьгами в ушах (рис. 6).

Необычные могилы, аналогичные вышеописанным, в последующих андроновской, карасукской и на ранней стадии тагарской культур, нам неизвестны. В коллективных склепах сарагашенского этапа тагарской культуры встречены захоронения как полных трупов, скелетов, так и одних черепов. Например, в склепе на Тагарском острове А.В. Адрианов нашёл 32 человеческих черепа, расположенных группами по углам ямы, иногда поверх друг друга, а в середине ямы — кости от значительно меньшего количества скелетов. Вещи большей частью лежали у черепов (Тагарский остров III, к. 42). [11] Могила не ограблена. Он же близ Абаканской управы раскопал не потревоженный грабителями склеп с захоронением 39 человек, 11 из которых были погребены трупами, а от остальных — черепа и кости. Большинство черепов на дне ямы покрыто плитками. [12] Захоронения одних черепов в этих могилах объясняется иными причинами, чем в окуневских. Причина становится ясна с появлением обычая делать посмертную трепанацию на голове трупов и накладывать погребальные маски, получившие широкое распространение в тесинском этапе и таштыкской культуре. Поскольку маски накладывали на лицо, череп и голову куклы-манекена, изображавшего покойника, они могут быть связаны с теми операциями, которые производили над головой или черепом человека как последний акт этих операций, ибо часто перед этим головы трепанировали, извлекали мозг, мумифицировали либо наоборот оставляли на открытом воздухе, чтобы они скорее превратились в черепа.

Таким образом, маски, очевидно, можно связывать с культом головы умерших предков, так как останки покойника и его изображение соединены как бы в одно целое. Среди масок известны глиняные, слоёные, из глины и гипсовидной массы, а также гипсовые, точнее терракотовидные. Слоёными называются такие, когда гипс накладывался на глиняную основу, сначала голова обмазывалась глиной, затем гипсом и ещё

слоем глины. Получавшиеся таким образом грубые глиняные «головы» считаются предшественниками гипсовых масок. В тесинских могилах преобладают глиняные и слоёные маски, хотя встречаются и гипсовые (оз. Иссык-Куль, к. 8, Мохово II, Каменка III, V). [13] Маски имеют разную степень сходства с лицами умерших, поверх них иногда наносился узор, изображавший татуировку лица.

Анализ значительной серии масок из двух первых тесинских и таштыкских склепов позволил установить, что гипсовые маски получены с лица более или менее свежего трупа, а глиной, как правило, обмазывали уже череп без мускулов. Трепанацию головы производили как сразу после смерти, так и спустя значительный срок, уже на сухом черепе. [14] Иными словами, одни черепа реставрировали для погребения, а другие подготавливали к более или менее длительному хранению до погребения. Факт, что умерших хоронили не сразу после смерти, неоднократно отмечен А.В. Адриановым по разной степени выветривания погребённых костей. Изготовление глиняных «голов» как реставрация облика мёртвого подтверждено наблюдениями разных исследователей.

(113/114)

Рис. 8.
Барсучиха IV (Сарагаш), гипсовая маска-бюст (реконструкция С.А. Теплоухова).

(Открыть Рис. 8 в новом окне)

При раскопках тесинского кургана А.М. Тальгрен отметил несоответствие количества черепов и других частей скелетов, искусственную глиняную челюсть для одного черепа взамен потерянной, захоронения неполных скелетов, не только глиняные, но и гипсовые маски, изготовленные по черепу. По его мнению, изготовление маски происходило во время последующего захоронения с целью восстановления тканей лица, иногда реставрация доходила до того, что из глины из-

(114/115)

готовлялась утерянная часть лица (челюсть). [15] В Уйбатском кургане Д.А. Клеменц нашёл остатки глиняных масок, а внутри обмазки подбородка обломок кальцированной [кальцинированной] нижней челюсти уже горевшего до реставрации черепа. [16]

Из сравнительно недавно произведённых раскопок тесинских склепов и могил маски найдены в Барсучихе I и Каменке III, V. О них высказано мнение, что их накладывали сразу после смерти человека, для чего трепанировали череп, специально удаляли его мягкие ткани, а затем обмазывали глиной. В этом случае голову не реставрировали, а обрабатывали заранее для сохранения от гниения до момента погребения в могилу. Однако оснований предполагать, что голову специально превращали в череп, нет, поскольку следов инструментов, которыми обнажали череп, не обнаружено, а на затылке одного черепа сохранились остатки волос. [17] К. Горощенко, изучая маски, выполненные по черепу, отметил две особенности. Во-первых, «искусственное удаление мышц носовой полости и притом такое тщательное и полное представляется не только невероятным, но даже невозможным». Во-вторых, с черепа нельзя получить маски, похожей на человеческое лицо, а лишь грубый образчик маски человеческого лица. [18] Если же сравнить обломки глиняных и слоёных масок из больших тесинских склепов и маски, найденные в Каменке III, V, возникает сомнение в том, что последние делали не по лицу, а по черепу. [19]

По мнению К. Горощенко, первым приёмом при изготовлении любой маски даже по трупу служило обмазывание глиной лица. Наличие и в тесинском этапе глиняных масок не по черепу, а лицу трупа установил Д.А. Клеменц в Уйбатском кургане. В обломках глиняных масок ему попались золотая пластинка, сердоликовая подвеска и золочёная бусина, которые вряд ли могли сохраниться на черепе или скелете. Д.А. Клеменц даже полагал, что маски в курганах специально разбиты бугровщиками, знавшими, что в глине часто застревают ценные вещи. [20]

Если предположить, что маски из Каменки III и V изготовлены по лицу трупа, а не черепу, становится понятным, почему головы моделированы тонким слоем глины, а также отсутствие глины внутри черепов, наличие не гипсового покрытия, а гипсовых масок на глиняной основе и чисто гипсовых, анатомическое положение костей скелетов. Желание получить большую портретность маски, видимо, привело к обычаю изготавливать их по лицу трупа, для чего обмазка глиной не

(115/116)

была так необходима, как при изготовлении её с черепа и от этого приёма постепенно отказались. В таштыкскую эпоху гипсовые маски клали на лицо трупа либо манекена-куклы, сделанной из травы, в которую помещали пепел сожжённого человека.

Большинство исследователей считают, что маска предназначалась для более долгого сохранения черт лица умершего, поэтому их делали портретными, отражая характерные детали лица, раскраску, иногда даже украшения. Маски изготавливались многим погребённым, но не всем. Посмертная трепанация также делалась не на всех черепах: встречаются черепа без трепанации, но с маской, и наоборот. Конечно, маски не всегда сохранялись не только к моменту раскопки, а даже погребения. О том, что маски делались заранее, свидетельствует находка маски в Оглахтинском могильнике со следами «серьёзной починки». [21] Нет масок с погребёнными, положенными в могилы в виде костей и черепа. Однако в одной и той же яме и при равной сохранности трупа к моменту погребения на одни клали маски, на другие нет. Очевидно, операции производили над телом и головой лишь тех трупов, которые подлежали определённому сроку хранения до погребения. Среди таштыкских масок особое место занимает скульптурная человеческая голова из Шестаковского могильника Кемеровской области. Она сделана по черепу, вылеплена из тонкой глины и, очевидно, прикреплена к специально сделанному муляжу, имитирующему тело умершего человека. [22] Если в Минусинской котловине известны манекены с пеплом — изображение сожжённого человека,— и эти манекены хоронили с масками, здесь была похоронена кукла, головой которой служил череп, по-видимому, того человека, которого она изображала. Внешнее сходство приводит нас к некоторым этнографическим параллелям. Юкагиры, когда умирал шаман, в перчатках и масках отделяли мясо от костей трупа, то и другое сушили, делили между родственниками, которые зашивали останки в мешочки и носили как амулеты. Затем делали из дерева человеческую фигуру и приставляли к ней череп шамана. Фигуру одевали в богатые одежды, сажали в переднем углу, приносили ей жертвы. [23]

Реставрация и мумифицирование трупов, изготовление манекенов имели у племён раннего железного века практическое применение — сохранение тела и головы умершего, либо его внешнего облика до погребения, что, очевидно, было связано с культом мёртвых. Но уже во время похорон с мане-

(116/117)

кенами и масками обращались неосторожно: часто их разбивали, может быть, преднамеренно, а многие склепы после погребения сжигали.

Поэтому видеть в масках обиталище или условия жизни души и тем самым относить их к культу предков вряд ли правомерно. Но мы до сих пор не знаем таштыкских поселений, не знаем, были ли у таштыкцев вторые маски, копии клавшихся в могилы, хранящиеся дома или в святилищах в качестве изображений предков. По мнению С.В. Киселёва, «они должны были быть, ибо только их наличие объясняет ту поразительную портретность, которой так настойчиво добивались таштыкские мастера». [24]

[1] Матющенко В.И. Древняя история населения лесного и лесостепного Приобья (неолит и бронзовый век). — Из истории Сибири. Томск, 1973, вып. 9, с. 88-89.

[2] Мерперт Н.Я. Древнейшие скотоводы Волжско-Уральского Междуречья. М, 1974, с. 53.

[3] Мандельштам А.М. Памятники эпохи бронзы в Южном Таджикистане. — МИА, 145, 1968, с. 122-123; Заднепровский Ю.А. Древнеземледельческая культура Ферганы. — МИА, 118, 1962, с. 99.

[4] Липский А.Н. Некоторые вопросы таштыкской культуры в свете сибирской этнографии. — Краеведческий сб. Абакан, 1956, вып. 1, с. 65-67.

[5] Липский А.Н. Указ.соч., с. 65.

[6] Грязнов М.П., Вадецкая Э.Б. Афанасьевская культура. — В кн.: История Сибири. Л., 1968, т. 1, гл. 4, §1, с. 164.

[7] Теплоухов С.А. Древние погребения в Минусинском крае. — Материалы по этнографии. Л., 1967, вып. 2, т. 3, с. 64.

[8] Левашова В.П. Афанасьевский могильник Красный Яр в Хакасии. — Историко-археологический сб. М., 1962, с. 62-73.

[9] Вадецкая Э.Б. Древние идолы Енисея. Л., 1967, с. 37.

[10] Липский А.Н. Указ.соч., с. 65.

[11] Адрианов А.В. Выборки из дневников курганных раскопок в Минусинском крае. Минусинск, 1902-1924, с. 48.

[12] Адрианов А.В. Указ.соч., с. 70.

[13] Горощенко К. Гипсовые погребальные маски и особый вид трепанации в курганах Минусинского округа. — Тр. X археологического съезда в Риге. М., 1899, с. 179; Пшеницына М.Н. Глиняная «голова» — предшественник таштыкской гипсовой маски. — КСИА, 142, 1975, с. 45-47.

[14] Горощенко К. Указ.соч., с. 177-183.

[15] Tallgren A.M. Trouzailles [Trouvaillés] tombales sibiriennes en 1889. Le kourgane de Tes. — Suomen Muinaismuist ayhdistiksen [Muinaismuistoyhdistyksen] Aikakauskirja, XXIX-2, Helsingfors, 1921.

[16] Пшеницына М.Н. Указ.соч., с. 45.

[17] Там же, с. 44-49.

[18] Горощенко К. Указ.соч., с. 178-179.

[19] Пшеницына М.Н. Указ.соч., с. 46, рис. 1, с. 47, рис. 2.

(117/118)

[20] Клеменц Д.А. Архив ИИМК за 1888 г., д. 23, л. 251.

[21] Адрианов А.В. Оглахтинский могильник. — XXX иллюстрированное приложение к газ. «Сибирская жизнь», 1903, №254, 23 нояб., с. 2.

[22] Мартынов А.И., Мартынова Г.С., Кулемзин А.М. Шестаковские курганы. Кемерово, 1971, с. 165-173.

[23] Иохельсон В.И. Материалы по изучению юкагирского языка и фольклора. Спб., 1900, ч. 1, с. 110-111.

[24] Киселёв С.В. Древняя история Южной Сибири. М., 1951, с. 454.

наверх