|
А.А. Иерусалимская
|
|
Рис. 1. Кафтан с сенмурвами. |
Рис. 2. Византийский шёлк с петухом (фрагмент кафтана). |
300-400 метров почти отвесного подъёма приводят к террасам, образованным выветриванием и тянущимся местами в два яруса, с навесами и площадками, достигая ширины 6-7 м. Здесь располагались погребальные сооружения двух видов: замурованные скальные подбои и каменные ящики. Для первых использовали, подтёсывая их, естественные нишки, которые плотно закладывались уложенными плашмя плитами (кладка обмазывалась глиной). Вторые сложены из слегка подтёсанных плит и перекрыты двумя или одной, часто очень массивной, плитой — в целях предотвращения ограбления могилы (ту же цель преследовал, конечно, и сам выбор столь труднодоступного места для устройства кладбища). Впрочем, ни то, ни другое не уберегло могильник от разграбления: кафтан «с сенмурвами» происходит именно из ограбленного погребения и был подобран членами краеведческого кружка школы поселка Курджиново (находящегося в нескольких километрах отсюда). Руководитель кружка Е.А. Милованов, в то время преподаватель истории и директор школы, сделал многое для спасения и обследования этого памятника.
Поскольку эта статья не претендует на полный археологический обзор материалов Мощевой Балки, ограничусь лишь воспроизведениями, которые могут дать ясное представление о хронологической и культурной принадлежности памятника. Металлические украшения и керамические формы из Мощевой Балки (рис. 5) составляют характерный комплекс алано-салтовской культуры VIII-IX вв. Инвентарь из погребения девочки (рис. 6) также крайне типичен для этой культуры. Последний включал семь нашитых на шёлковую тесьму и на косичку индикаций (по определению И.В. Соколовой — с византийских монет первой половины VIII в.: Льва III и Константина).
Как известно, аланский союз, при общей нивелировке материальной культуры, включал ряд различных племён. Собственно классическая Алания лежала несколько восточнее этих мест, занимая в основном территорию нынешней Северной Осетии, части Кабардино-Балкарии и Карачая. Здесь же, по Большой Лабе, повидимому, обитало в эту эпоху смешанное население, образовавшееся из аборигенных (адыгских) племён и влившейся сюда аланской группы. Появление аланов в западных предгорьях Северного Кавказа, быть может, следует связывать с теми же событиями, что и выселение их в Подонье, а именно: с поражением хазаро-аланских войск, нанесённым им арабами в начале VIII в.
Смешанный характер населения, вызванный инфильтрацией в местный массив долихокранной примеси, подтверждается и антропологическим анализом серии черепов, происходящих из Мощевой Балки, [5] а также разными в своей основе типами могильных сооружений, из которых один (подбои) связан с аланскими катакомбами, другой же (каменные ящики) бытовал на Северном Кавказе с древнейших времён.
|
|
Рис. 3. Согдийский шёлк (часть шапочки). |
Рис. 4. Комплекс китайских предметов из Мощевой Балки. |
Наконец, совершенно особым источником для решения этнических вопросов является сохранившаяся в погребениях Мощевой Балки одежда. В тех редких случаях, когда удается её сопоставить с другими находками этого рода, происходящими из заведомо аланских памятников, синхронных или более поздних, выявляется ряд общих черт. Так, например, в аланской скальной катакомбе на Нижнем Архызе оказался тот же состав и покрой одежды. В катакомбе №15 Змейского катакомбного могильника прослежена часть костюма, весьма близкого кафтанам из Мощевой Балки, шапочка же на бронзовой женской фигурке-начельнике из катакомбы №14 того же могильника аналогична женским головным уборам с накосником из Мощевой Балки. Сходны и островерхие мужские уборы этих двух памятников. Некоторые особенности одежды и обуви из Мощевой Балки засвидетельствованы этнографически: одни в костюме осетин (крытая материей шуба «карц», сапоги со швом по центру подъёма), другие — у адыгских народов (обувь со швом по центру подмётки и др.). Последние также могут быть прослежены иногда в развитии — от Мощевой Балки, через средневековые адыгские памятники типа Белореченских курганов — к современным черкесам (круглая шапочка из четырёх клиньев).
Превосходно сохранившиеся в Мощевой Балке благодаря сухости грунта и особой чистоте горного воздуха изделия из дерева, кожи, всевозможные растительные остатки (вплоть до травяной натруски подушек или погребальной пищи — фруктов) позволяют выяснить подчас не только чисто бытовые подробности жизни местных племён, но и более общие вопросы, связанные с хозяйством, социальным строем, верованиями и т.д. Так, можно очень ярко представить себе мир их религиозных представлений, столь типичных для первобытнообщинного строя и в то же время столь самобытных, о чём мы редко можем судить по археологическим данным с такой полнотой. Это те самые, «хрестоматийные», классические для
Рис. 5. Характерные формы металлического инвентаря и керамики.
подобных обществ верования, когда погребаемый снабжается всем необходимым для загробной жизни: едой и питьём (кроме глиняных сосудов тут сохранились деревянные ковши, чаши, блюда, роговые стаканы с деревянным дном — рис. 7). В женские могилы клали туалетные наборы и рукоделье (обычно в деревянных или плетёных ларцах). Почти всегда присутствуют орудия труда (тёсла — обыкновенно символически: лишь деревянная рукоять, изредка — с железным наконечником; однолезвийные железные ножи в деревянных ножнах и др.), а также оружие (стрелы — большей частью опять-таки символически, без наконечников; колчаны, кожаные и деревянные, налучья, остатки самих луков; один из них, сохранившийся полностью, [6] оказался сложным — гнутым из целого куска кизила, но с роговыми и костяными накладками, обклеенным сухожилиями и берёстой [см. рис. 9, 10]; реже — железные топоры-секиры; неоднократно встреченные фрагменты кольчуги свидетельствуют о том же обычае символической замены целого частью). Пастух получал с собой дудочку, ткачиха — свой станок, рыболов — весло, ребёнок — игрушку (рис. 8). Однако некоторые конкретные подробности ритуала почти никогда прежде не наблюдались археологически. Среди них такие, например, как «преломление» надвое палочки, клавшейся в мешочек или ларец; преломление древка оружия; насыпание орехов в нагрудный карман покойного и т.д. Разветвлённая система древних верований видится и за сложным набором амулетов, которые прикреплялись к одежде (непосредственно и в мешочках) и клались в шкатулки: здесь и куски веток и корней, и зубы диких животных, и каури, и мотки тесьмы стандартной формы, и верёвочки с узелками, и грецкий орех. Обычай закрывать лицо погребённого, засвидетельствованный в нескольких случаях и в более поздних памятниках Северного Кавказа, существовал в очень близком Мощевой Балке варианте в Восточном Туркестане (Астана, VII в.).
Особое место среди этих находок принадлежит остаткам одежды. Имеются полные наборы всех типов мужской, женской и детской одежды и обуви. Все они обильно декорированы шёлком. Как уже отмечалось, именно это обстоятельство особенно выделяет Мощевую Балку из числа близких по материальной культуре и по погребальному обряду памятников.
Прежде чем выяснять, к каким последствиям привело скопление здесь шёлковых тканей, необходимо, хотя бы в самом схематическом виде, изложить причины, приведшие к концентрации шёлка в этих районах. Мне уже приходилось писать, [7] что основной причиной было географическое положение этого района, а также конкретная международная ситуация, включившая его в сферу мировой торговли шёлком.
В VI в. о северокавказском пути знают как византийские, так и китайские источники. Поскольку эти вопросы уже рассматривались нами более
Рис. 6. Инвентарь из погребения девочки
(раскопки Е.А. Милованова).
подробно, напомним, что этот путь вначале был проложен с целью связать Византию с Согдом (а через пего с главным поставщиком сырья — Китаем) в обход противостоявшего им сасанидского Ирана. [8] Путь этот пересекал с юга на север всю Среднюю Азию, шёл по северному побережью Каспийского моря, затем по северокавказским предгорьям и далее, через перевалы западного Кавказа, выводил в Абхазию («Апсилию»), на Черноморское побережье, откуда добирались морем до Трапезунда и следовали либо сухопутной дорогой в Константинополь либо морским путём на запад, в Средиземноморье. Из сведений византийских авторов (Менандра, Прокопия) можно также заключить, что северокавказский участок этого пути проходил именно в западных по отношению к Дарьялу районах и что здесь надо было менять лошадей, «ибо приходится проезжать многими крутыми местами». В дальнейшем этот путь продолжал функционировать, оставаясь хотя и длинным, но, по-видимому, наиболее безопасным (а может быть, и дешёвым, поскольку здесь не было таможенных постов) путём, связывавшим Восток и Запад.
В эту торговлю, конечно, должна была быть вовлечена и Хазария, являвшаяся превосходным рынком сбыта для шёлковых тканей (Истахри специально отмечает, что «сами хазары одежды не выделывают, по они исключительно ввозятся ими», [9] причём среди перечисляемых стран-экспортёров фигурируют и Средняя Азия и Византия). Может быть, в шёлковую торговлю были втянуты также и другие, более северные и восточные территории.
Что касается Мощевой Балки, то она оказывается ключевым пунктом, контролирующим выход к единственному крупно-
Рис. 7. Деревянная утварь из разных погребений.
му перевалу во всём этом районе — Санчарскому (а также к менее значительному — Цагеркерскому), который соединяет долину Большой Лабы с долиной р. Бзыби в Абхазии, выводящей к Черноморскому побережью в районе Пицунды (древний Питиунт). Можно, как мне представляется, с уверенностью предвидеть, что памятники, столь же изобилующие шёлком, как Мощевая Балка, будут открыты и вблизи трёх следующих, более восточных перевалов, также выводящих (но уже по долинам двух других рек — Кодори и Риони) на побережье Чёрного моря — в окрестности Сухуми (к древней Диоскуриаде) и к Фазису — пункту в устье Риони, упоминаемому Менандром в качестве одной из важнейших точек на шёлковом пути.
В настоящее время в этих районах Северного Кавказа, на территории западной части Кабардино-Балкарии,
|
|
|
Рис. 8. Кукольная одежда. |
Рис. 9. Деревянный обтянутый кожей колчан
|
Рис. 10. Лук и кожаное налучье. |
Рис. 11. «Туника» с шёлковыми нашивками
(виден глубокий запазушный карман).
(Открыть Рис. 11 в новом окне)
известны два памятника, вполне подтверждающие это положение: Хасаутский могильник и, очевидно, могильник на р. Эшкакон. Оба они также фланкируют дороги к перевалам и изобилуют находками шёлковых тканей. Ничего подобного между тем не наблюдается в могильниках этого времени, расположенных на плоскости или в стороне от этих дорог — таких, например, как Приурупские могильники, обследовавшиеся М.Н. Ложкиным (совершенно аналогичный материалу Мощевой Балки погребальный инвентарь, но без находок шёлка хранится в музее ст. Отрадной). «Классические» аланские могильники более восточной части Северного Кавказа — современной Северной Осетии — также почти не дали пока находок шёлковых тканей. Можно предполагать, что, поскольку эта территория лежала вне трассы того шёлкового пути, о котором идёт речь, и поскольку эти районы всегда тяготели к сасанидскому Ирану, то, если даже такого рода находки будут здесь сделаны, состав шёлкового импорта тут будет иным. Самим своим географическим положением эта область была связана не с Причерноморьем, а с Прикаспием: перевалы выводили к древнегрузинской столице Мцхете, на Куру и далее — на Ближний Восток. Таким образом, обусловленные различным географическим положением разные ареалы связей и объясняют, видимо, в первую очередь то деление аланского племенного союза на две зоны (тяготевшие одна — к Византии, другая — к Ирану), которое было впервые отмечено в своё время А.А. Иессеном. [10] Итак, по-видимому, можно считать установленным, что шёлк попадал в Мощевую Балку и ряд других пунктов Северного Кавказа транзитом — вероятно, в качество «дорожной пошлины» на перевалах: в уплату за проводников, за переноску грузов, за коней; в качестве подношений племенным вождям, а иногда, быть может, в виде трофеев дорожных грабителей… Описания аналогичных ситуаций, где оплата ведётся — что особенно любопытно — в рубахах или штуках материи, постоянно встречаются в записках путешественников по Кавказу XVIII в. (Рейнеггса, Гюльденштедта, Штедера).
Как же использовались здесь те замечательные образцы ткацкого искусства, которые проникли в местную среду? Шёлком украшалась здесь не только верхняя одежда, но зачастую и нижняя, а также чулки, ноговицы, обувь и т.д. Что касается художественного восприятия того мира образов, который вторгался вместе с этими тканями в местную среду, то его, по-видимому, просто не существовало: образы эти, за редким исключением, оставались чужими и непонятными и никого не интересовали — значение имело яркое цветовое пятно из блестящего шёлка. Вот почему мы нередко находим в Мощевой Балке куски великолепных шёлковых тканей изрезанными и перекроенными без всякой видимой необходимости, даже если к этому не вынуждал маленький размер попавшего к данному владельцу куска шёлка.
Рис. 12. Женская «шуба» с шёлковой отделкой,
имитирующей отворот (деталь).
(Открыть Рис. 12 в новом окне)
И всё же нельзя не заметить влияния пришлой моды на приёмы украшения мужской и женской одежды местного населения, а также на её покрой. Как показывают особенно ярко находки, сделанные мною при осмотре могильника Мощевая Балка в 1969 и 1973-1974 гг., а также женское погребение, открытое Е.Л. Миловановым в 1972 г., здесь, помимо обычного украшения одежды с помощью нашивных каёмок по краям, [11] начинают применяться круглые и квадратные нашивки — нечто вроде византийских орбикулов и таблионов, подобно тому, как это обыкновенно встречается, например, на коптских туниках. Коптские туники напоминают и «рубаха» коллекции Эрмитажа, и «платье» из погребения раскопок 1972 года (рис. 11). По крайней мере в одном случае встречен клав.
Можно отметить, наряду с западной, и влияние ближневосточной, и в особенности согдийской, моды. Имеется в виду встреченная в одном из погребений мужская одежда в форме длинного халата с шёлковой каймой по подолу, с высокими шёлковыми манжетами, боковыми разрезами внизу и — что особенно характерно — одним отворотом у ворота, наверху. Имитация такого отворота на женском верхнем платье показана на рис. 12.
Влияние шёлкового пути не исчерпывалось модой — оно затрагивало, видимо, и другие сферы идеологии и даже общественного уклада местных племён. Некоторые аспекты этой проблемы представляется возможным рассмотреть именно на материалах Мощевой Балки.
Первый из этих аспектов — социально-экономический — касается двух тем: 1) имущественной поляризации общества под воздействием международной торговли; 2) взаимоотношений местных рынка сбыта и ткацкого ремесла с той же международной торговлей.
Как показывают находки, количество шёлка, которым владело то или иное лицо, в известной мере являлось показателем его имущественного и социального положения.
Можно, в сущности, проследить все уровни дифференциации общества по этому признаку, причём она оказывается весьма далеко зашедшей. На одном полюсе — владелец роскошного кафтана «с сенмурвами» — конечно, вождь: это единственный и исключительный случай, когда на изготовление одежды ушёл целый ткацкий кусок (около 4 м) драгоценнейшего шёлка, причём явно нового. На другом полюсе — тот, кто был погребён в жалком «рубище», сшитом тем же покроем, но из грубой мешковины, сплошь покрытой заплатами (рис. 13). Рядовые же общинники носили кафтаны, отделанные в большей или меньшей мере шёлком по обшлагам, полам и подолу, иногда — со сплошь шёлковым рукавом.
Такой поляризации общества, пожалуй, не удается проследить ни в одном синхронном могильнике этой части Северного Кавказа — во всяком случае, вне трассы шёлкового пути, который, таким образом, может расцениваться как катализатор общественного развития этих племён. По-видимому, процесс втягивания местных племён в орбиту транзитной торговли постепенно делался из пассивного более активным. Об этом свидетельствует, в частности, следующее обстоятельство: в VIII-IX вв. в могилах Северного Кавказа появляется очень грубая шёлковая ткань (копирующая в упрощённом виде согдийские шелка с изображением двойной секиры), которая делается наиболее распространённой, давая множество вариантов, занимая по количеству найденных фрагментов доминирующее положение и встречаясь в разных могильных памятниках (Мощевая Балка, Хасаут, Эшкакон и др.).
Рис. 13. Одежда бедняка.
(Открыть Рис. 13 в новом окне)
Если считать этот вид ткани местным подражанием согдийским шелкам, [12] это предполагало бы возникновение на Северном Кавказе собственного шелкоткачества па привозном сырье и появление тут усовершенствованного ткацкого станка (археологически пока не засвидетельствованного). Если же это — согдийский импорт, но низкого качества, остаётся предположить, что он был рассчитан на сбыт в этих районах и, следовательно, свидетельствует о возросшей роли местного рынка. В качестве эквивалентного обмена (помимо оплаты «дорожной пошлины» и лошадей, о чём говорилось выше) местное население, видимо, могло предложить меха, кожи, шерсть — вообще продукты животноводства; быть может, поделки из кожи, меха или дерева. В любом случае распространение этой грубой шёлковой ткани в могильниках северо-западного Кавказа говорит об определённых экономических процессах в местном обществе, связанных с проходившим здесь шёлковым путём.
Наконец, видимо, с тем же торговых путём связаны и некоторые, более сложные, чем заимствование чужой моды, явления идеологического плана, подобные тем, какие наблюдаются по всей трассе великого шёлкового пути, где, помимо торгового обмена, шёл интенсивный обмен идеями в самых разных областях.
Возможно, именно с деятельностью присоединявшихся к торговым караванам миссионеров связано появление в Мощевой Балке шёлковых мешочков-ладанок, точно таких, как найденные в Европе, [13] или маленьких реликвариев с изображениями христианских сюжетов на крышке. Попав сюда как предметы христианского культа, нёсшие определённую идейную нагрузку, они, однако, явно утрачивают свои функции, столкнувшись с толщей алано-адыгского массива, каким он рисуется по нашим материалам: со всей его изощрённой «варварской» обрядностью, с его верованиями и бесчисленными суевериями. «Ладанки» (если они в самом деле были привозными, а не сшитыми на месте) становятся, как мы видели,
вместилищами для амулетов отнюдь не христианского характера. Серебряная с чернью крышечка с изображением святых у древа (от реликварной коробочки сиро-византийского происхождения) с помощью шести медных штифтиков превращается в бляшку (рис. 14). Все эти факты, если учесть, что они имели место по сути дела совсем близко от возникнувших здесь через несколько десятилетий Зеленчукских храмов, центра Аланской епархии, и совсем незадолго до официального крещения аланов, говорят о многом. В частности, о том, не формально ли принимаются иногда находки, связанные с христианским культом, за признаки «распространения христианства» на Северном Кавказе, в то время как оно могло быть здесь в какой-то мере воспринято лишь верхушкой общества, будучи чисто политической акцией, не затронув ни строя мыслей, ни ритуала основной массы населения. Но всё же попадавшие на Северный Кавказ предметы, связанные с христианством, по-видимому, оказывали какое-то влияние на местное искусство. Примером тому может служить так называемая «верхнечирюртовская мадонна» — бронзовая подвеска из могильника VII-VIII вв. [14] (рис. 15), носившаяся как египетские нательные крестики (на боковых петлях): моделью для её изготовления местному мастеру, как удалось установить, послужили именно эти последние. Правда, увенчивающие[-ее] подвеску изображение женщины с младенцем, если и имело какой-то прототип в христианском искусстве, совершенно оригинально. В основе же трактовки само́й круглой подвески лежит широко распространённый тип заключённого в круг креста с хризмой (здесь искажённой). Любопытно, что эта находка сочеталась в могильнике с находками шёлковых фрагментов, изготовленных в Панополисе — Ахмине, откуда происходит и большинство упоминавшихся крестиков.
Итак, по-видимому, можно утверждать, что по западным районам Северного Кавказа проходил в эпоху раннего средневековья шёлковый путь, оказывавший значительное воздействие на обитавшее здесь население.
|
|
Рис. 14. Серебряная (с чернью и позолотой) крышка реликварной коробочки с изображением двух святых у древа. |
Рис. 15. Бронзовая подвеска из Верхне-Чирюртовского могильника. |
[Позиция прим. 15 в тексте не указана] [15]
Примечания. ^
[1] Тревер К.В. Сенмурв-паскундж [-паскудж], собака-птица. Л., 1938 [1937]; Она же. Серебряное навершие сасанидского штандарта. — ТОВЭ, 1940, т. 3, с. 167-179; Trever С.V. Tête de Senmurv en argent de la collection de l’Ermitage. — “Iranica Antiqua”, 1964, vol. 4, part 2, p. 160.
[2] Иерусалимская А.А. Новая находка так называемого «сасанидского» шёлка с сенмурвами. — СГЭ, 1972, [вып.] 34, с. 11-15.
[3] Falke О. Kunstgeschichte der Seidenweberei. Berlin, 1921, Abb. 54.
[4] Иерусалимская А.А. О «северокавказском» шёлковом пути в раннем средневековье. — СА, 1967, №2, с. 55-78; Она же. «Великий шёлковый путь» и Северный Кавказ. Л., 1972.
[5] Алексеев В.П. Краниологические типы средневекового населения Северного Кавказа. — В кн.: Современная антропология. (Сборник к 70-летию В.В. Бунака. Труды Московского общества испытателей природы). 1964, т. 14, с. 208-217; Он же. Происхождение народов Кавказа. М., 1974, с. 109-113. Сейчас предстоит обследование большой серии черепов, добытой раскопками последних лет.
[6] Милованов Е.А., Иерусалимская А.А. Лук из Мощевой Балки. — СГЭ, 1976, [вып.] 41, с. 40-44.
(161/162)
[7] См. примеч. 4, а также наши работы: К вопросу о связях Согда с Византией и Египтом. — В кн.: Народы Азии и Африки, 1967, с. 119-126; Западные ткани на Дальнем Востоке. — В кн.: Культура и искусство Индии и стран Дальнего Востока. Л., 1975, с. 48-50.
[8] См. об этом: Пигулевская Н.В. Византия на пути в Индию. М., 1951, с. 203-207; Она же. Византийская дипломатия и торговля шёлком в V-VII вв. — ВВ, М., 1947, т. 1 (XXVI); Hannestad К. Les Relations de Byzance avec la Transcaucasie et l’Asie Centrale aux 5e et 6e ss. — «Byzantion», Bruxelles, 1955-1957, vol. 25-27, fasc. 2, p. 430-449.
[9] Караулов H.П.[Н.А.] Сведения арабских географов IX и X веков о Кавказе, Армении, Азербайджане. Тифлис, 1901, с. 51.
[10] Иессен А.А. Археологические памятники Кабардино-Балкарии. — МИА, №3, 1941, с. 27.
[11] См. об этом: Иерусалимская А.А. Ткань с Бахрамом Гуром из могильника Мощевая Балка. — ТГЭ, 1961, т. 5, с. 40-50.
[12] Иерусалимская А.А. О северокавказском «шёлковом пути»…, с. 63, 67.
[13] Grönwoldt R. Webereien und Stickereien des Mittelalters. Bildkataloge des Kestner-Museums. Hannover, 1964, S. 136, Nr. 16, 17.
[14] Путинцева H.Д. Верхне-Чирюртовский катакомбный могильник. — Материалы по археологии Дагестана. Махачкала, 1961, т. 2; Jerusalimska A. Rzemiosło artystyczne Dagestanu. Katalog wystawy. Warszawa, 1970, str. 14-15, f. 24.
[15] Wulf O. Altchristliche und mittelalterliche byzantinische und italienische Bildwerke. Berlin, 1909, Bd. 21, Nr. 964-966, Taf. XLIV.