М.В. Андреева

К вопросу о южных связях майкопской культуры.

// СА. 1977. №1. С. 39-56.

Майкопская культура принадлежит к числу древнейших палеометаллических культур Кавказа, становление и развитие которых происходило в тесном взаимодействии с цивилизациями Древнего Востока. Изучение южных связей майкопских памятников не только представляет несомненный конкретно-исторический интерес, но и имеет большое значение для установления абсолютной хронологии энеолита — раннего бронзового века Северного Кавказа. К рассмотрению этого вопроса или одного из его аспектов неоднократно обращались русские, советские и зарубежные исследователи.

Наиболее явно следы контактов древнего населения Северного Кавказа с переднеазиатским миром запечатлены в комплексе основного погребения Большого Майкопского кургана, с раскопок которого и началась по существу история изучения майкопской культуры. [1] Внимание исследователей привлекли прежде всего многочисленные ювелирные изделия, выполненные в восточной манере: серебряные вазы с изображениями верениц животных, золотые бляшки в виде львов и быков, золотые и серебряные фигурки быков, розетки, кольца, бусы из привозных камней и др. Своеобразный «звериный» стиль майкопских шедевров в сочетании с грандиозностью погребального сооружения позволил первое время связывать БМК с кругом скифских памятников и, учитывая явный архаизм майкопских бронзовых орудий, датировать его предскифским временем. [2] Дальнейшее накопление материала привело к пересмотру хронологической позиции БМК. В 1910 г. В.А. Городцов отнес майкопские древности ко времени «начала бронзовых орудий» и указал на районы Месопотамии как на вероятный их источник. [3]

Целенаправленные поиски этого источника путём сравнения стилей майкопского и древневосточного искусства различных эпох были предприняты Б.В. Фармаковским и М.И. Ростовцевым. Близкие аналогии майкопским изображениям животных Б.В. Фармаковский видел в хеттском искусстве, в связи с чем предположительно датировал БМК II тысячелетием до н.э. [4] Одновременно яркое сходство прослеживается и между стилем майкопских произведений и искусством додинастического Египта. Пространственная удалённость и огромный временной разрыв (более тысячелетия), разделяющие указанные Б.В. Фармаковским хеттские и древнеегипетские памятники, не позволили прийти к однозначному выводу относительно возраста майкопских находок и определить переднеазиат-

(39/40)

ские центры, влияние которых распространялось на территорию Прикубанья. Это привело позднейших исследователей к мысли о непригодности произведений искусства для разработки хронологии, в связи с чем в работах последних десятилетий эта часть майкопского комплекса перестала быть объектом широких сопоставлений.

Иначе отнесся к этой проблеме М.И. Ростовцев. [5] На основе детального анализа особенностей сюжета, стиля и композиции майкопских изображений он пришёл к выводу о принадлежности их к одному, совершенно определённому хронологическому горизонту — к концу «медного века» на Востоке. Памятники искусства этого времени, происходящие из Элама и Египта, дают изображения не только близкие, но подчас даже в деталях тождественные майкопским.

Возможность сравнения сокровищ БМК со столь широким территориально кругом памятников вытекала из исключительного характера указанной эпохи: именно в это время наблюдаются теснейшие культурные связи между различными районами древневосточного мира, в том числе между Египтом, Двуречьем и Эламом. Эти связи нашли своё выражение и в сходстве сюжетов и стилей изобразительного искусства.

Весьма важные выводы исследования М.И. Ростовцева впоследствии не подвергались критическому анализу и по существу не оспаривались. В то же время они не стали и отправной точкой в дальнейшей разработке проблемы. Причиной этого были, очевидно, высокие даты привлечённых исследователем древневосточных памятников (конец IV тысячелетия до н.э.).

Остальные категории предметов, входящие в комплекс БМК, не находили себе твёрдых датирующих аналогий. Это относится к бронзовым орудиям и оружию, переднеазиатский облик которых не вызывал сомнения. [6]

Важную роль сыграло то обстоятельство, что после объединения А.М. Тальгреном основного погребения Майкопского кургана с дольменными погребениями у ст. Царской (Новосвободной) в группу «больших кубанских курганов», [7] майкопские памятники традиционно рассматривались как близкие новосвободненским в хронологическом, а позднее и в культурном отношении. Именно установление даты для Новосвободной (по увязкам характерных форм бронзового оружия с древневосточными образцами) имело решающее значение для определения позиции БМК независимо от того, в какой хронологической последовательности эти комплексы рассматривались. [8]

Объединение дольменов и БМК в одну группу с самого начала носило в значительной степени условный характер: общим было только уникальное богатство погребений при несходстве погребального обряда и основных категорий инвентаря (бронзовое оружие, керамика). Это оставляло возможность поисков аналогий майкопским вещам и вне пределов, определяемых древностями Новосвободной. [9]

(40/41)

Окончательно место майкопских комплексов среди северокавказских культур было установлено А.А. Иессеном. [10] Более 30 памятников, включённых исследователем в культурный круг «больших кубанских курганов», были разделены на две группы — майкопскую (раннюю) и новосвободненскую (более позднюю). Отдельные предметы из БМК и дольменов ст. Новосвободной сопоставлялись им с материалами Аладжи, Трои II, Кархемиша, Тиль-Барсиба, Урского некрополя. При этом на долю БМК, яркий ближневосточный облик инвентаря которого вслед за предшествовавшими исследователями отмечал А.А. Иессен, пришлось всего два сравнения: близость «стадиального характера» погребений Майкопа и Царского могильника Аладжи (при полном отличии инвентаря) и сходство отдельных деталей серебряных сосудов Майкопа и Трои II. На основе стадиальной близости к богатым анатолийским погребениям датировала БМК и М. Гимбутас. [11]

Впоследствии с появлением новых публикаций раскопок переднеазиатских памятников удалось несколько расширить список аналогий. А.А. Формозов сравнивал комплекс БМК с материалами Трои, Аладжи, Тепе-Гиссара, Ура, Хафаджи, Лагаша и др. [12] Эти аналогии, однако, носят слишком общий характер, чтобы стать основой датировки: непригодны для этой цели топоры-тёсла, долота, бусы, широко распространённые во времени и пространстве и не имеющие полной классификации; мотыга из Тиль-Барсиба не более похожа на майкопскую, чем все остальные подобные орудия, появившиеся на Востоке очень рано (Сузы С, Сиалк III); медный кинжал из Ура (черешковый) совершенно не похож на майкопский (бесчерешковый); техника рифления, в которой выполнен один из серебряных майкопских сосудов, известна с IV тысячелетия до н.э., и, следовательно, наличия рифлёных сосудов в Аладже недостаточно, чтобы связать эти памятники; наконец, отдельные изображения животных (фигурки быков из Аладжи, гравировка на серебряной вазе Энтемены из Лагаша) выполнены в иной манере, чем майкопские.

Располагая подобным сопоставительным материалом, возраст Майкопа определить трудно: дата может варьировать в пределах IV-III тысячелетий до н.э. Поэтому надо признать, что широко вошедшая в литературу дата для БМК и близких ему памятников 2500-2300 гг. до н.э. до сих пор остаётся гипотетичной. В основе её лежит предположение об отсутствии значительного временного разрыва между комплексами БМК и дольменов Новосвободной, что позволяло рассматривать их как практически одновременные по отношению к переднеазиатским стратиграфическим колонкам и черпать аналогии майкопским и новосвободненским вещам в одних и тех же древневосточных памятниках. Эта точка зрения долгое время подкреплялась незначительностью имевшегося в распоряжении исследователей материала.

За последнее десятилетие на Северном Кавказе было раскопано большое количество новых памятников раннебронзовой эпохи, что позволило более углублённо разработать предложенную А.А. Иессеном периодизацию и несколько иначе взглянуть на природу майкопских комплексов. На основе анализа материалов поселений (А.А. Формозов) и вновь открытых могильников (Р.М. Мунчаев) были предприняты попытки выделения наряду с основными хронологическими группами третьей, промежуточной группы памятников. [13] Исследованиями В.И. Марковина установлено, что дольмены ст. Новосвободной не являются самыми древними

(41/42)

дольменными памятниками на Северо-Западном Кавказе. Появлению их в этом районе безусловно предшествуют раннемайкопские памятники, и в том числе БМК. С другой стороны, дальнейшее изучение материала позволило поставить вопрос об отсутствии генетической связи между собственно майкопскими и дольменными памятниками. Мнение о разнокультурности комплексов БМК и новосвободненских дольменов, высказанное в начале 60-х годов Л.И. Лавровым и А.Д. Столяром, было поддержано Б.А. Латыниным и впервые получило детальное обоснование в работе Н.А. Николаевой и В.А. Сафронова. [14] Из мегалитических сооружений прочнее всего увязывается с позднемайкопскими погребениями по металлическому инвентарю (несколько более архаичных форм, чем новосвободненский) Нальчикская гробница. [15]

Всё это заставляет предполагать значительный период развития майкопской культуры на Северном Кавказе и существенный хронологический промежуток, разделяющий комплексы БМК и Новосвободной. [16] Последнее в свою очередь должно за собой повлечь изменение традиционных хронологических рамок сравнения майкопских древностей с переднеазиатскими.

Самым древним памятником, привлекавшимся к рассмотрению как А.А. Иессеном, так и А.А. Формозовым, был Царский могильник Ура. По находке копья с четырёхгранным насадом с ним связываются комплексы новосвободненских дольменов, и, поскольку урский экземпляр — древнейший из известных на Востоке копий подобного типа, дата Царского могильника (около середины III тысячелетия до н.э.) принималась за terminus post quern для Новосвободной. В настоящее время нет, однако, оснований предполагать, что Урский некрополь непременно старше и БМК. [17] Наоборот, явный архаизм бронзовых орудий, отсутствие среди предметов вооружения копий и вообще черешковых форм побуждают искать аналогии вещам из раннемайкопских комплексов в памятниках более древних, чем Царский могильник.

Необходимость вновь обратиться к широкому сопоставлению материалов северокавказских и переднеазиатских памятников подкрепляется и результатами исследований отдельных категорий майкопских предметов. Анализ химического состава майкопского металла позволил Е.Н. Черных выделить труппу изделий, изготовленных из высоконикелевой бронзы некавказского происхождения. [18] Чрезвычайно важным открытием явилось обнаружение следов применения гончарного круга на некоторых майкопских сосудах. [19] Становится очевидным, что связи с древневосточ-

(42/43)

ным миром далеко не ограничивались импортом готовых изделий из меди и драгоценных металлов. Необычно высокая техника изготовления майкопской керамики позволила в своё время А.А. Иессену предполагать неместный характер керамического комплекса Майкопа. [20] По мнению Р.М. Мунчаева, керамика из раннемайкопских памятников имеет «переднеазиатское или, точнее, месопотамское происхождение». [21]

Обращает на себя внимание своеобразное внутреннее единство раннемайкопских комплексов. Так, керамические формы майкопской посуды повторяются в серебряных и каменных сосудах и в свою очередь выполняются как бы в подражание металлическим. Близкое знакомство с металлургией серебра проявляется не только в широком использовании его в качестве ювелирного материала, но и в наличии искусственной примеси Ag в бронзовых изделиях. [22]

Трудности строгого отделения «местного компонента» от «импортных» вещей и подражаний таковым усугубляются тем, что до сих пор неясным остаётся вопрос о непосредственных предшественниках майкопцев на Северном Кавказе.

Сильное переднеазиатское влияние, нашедшее своё выражение не только в находках уникальных предметов из БМК, но и в массовом материале, внутреннее единство различных категорий предметов из майкопских комплексов позволяют с большой степенью вероятности предполагать существование одного определённого центра в пределах древневосточного мира, под активным воздействием которого происходило сложение майкопской культуры.

Обращаясь сегодня к поискам этого источника влияния, необходимо прежде всего вновь установить их допустимый хронологический диапазон. Для ранних майкопских памятников, находящихся в центре нашего внимания, верхняя граница возможных сопоставлений определяется древностями Урского некрополя. Фиксировать нижнюю границу значительно сложнее. Развитый облик майкопской металлургии не позволяет отодвигать её далеко в глубь энеолитических культур. Равным образом нет оснований предполагать, что майкопская культура могла существовать на Северном Кавказе в течение тысячелетий. Не слишком сужая хронологические рамки, можно ограничить рассмотрение переднеазиатских памятников серединой IV тысячелетия до н.э. Выбор этого условного рубежа подкрепляется следующими соображениями.

Во-первых, появление майкопских памятников на Северном Кавказе с большей вероятностью можно относить ко времени тесных культурных связей между различными районами древневосточного мира, засвидетельствованных впервые в широком масштабе для позднехалколитических комплексов второй половины IV тысячелетия до н.э. Во-вторых, именно это время характеризуется преобладанием нерасписной керамики в примыкающих к Закавказью районах Северной Месопотамии, Сирии и Анатолии. Впервые в этот период зафиксировано применение медленного круга при изготовлении посуды. Наконец, для второй половины IV тысячелетия до н.э. засвидетельствованы погребения, по богатству инвентаря сопоставимые с БМК (гробницы Гавры).

Комплексы майкопской культуры неоднократно подробно описывались. [23] Поэтому ограничимся кратким перечислением основных черт погребального обряда и инвентаря.

Ранние памятники майкопской культуры сосредоточены в основном в Прикубанье (Краснодарский и Ставропольский край) и Кабардино-

(43/44)

Рис. 1.
Сосуды из майкопских памятников:
1-3, 7 — БМК; 4-6 — курганы у ст. Усть-Джегутинской; 8 — курган в районе Армавира; 9 — курган у хут. «Рассвет».

(Открыть Рис. 1 в новом окне)

Балкарии. Характерны подкурганные захоронения в ямах, окружённых кромлехами и каменными кольцами по основанию насыпи. Устройство погребальной камеры отличается большой тщательностью: яма правильной прямоугольной формы перекрывалась деревом, дно выкладывалось галькой или засыпалось песком, иногда делалась подстилка из камыша. Большинство погребений разрушено, поэтому судить о положении погребённых трудно; в ряде случаев устанавливается скорченное положение головой на юг. Ориентировка прослеженных ям (Усть-Джегутинский могильник) — СВ-ЮЗ.

Из северокавказских поселений лишь одно (Мешоко, нижний слой) дало материал, полностью увязывающийся с БМК. [24] Основная масса керамических и металлических предметов происходит из погребений.

Керамика отличается высокими технологическими качествами. Обычно отмечается «хорошо отмученная глина» без заметных примесей. При внимательном рассмотрении поверхности сосудов (неангобированной) и в изломе черепка все же видны следы тонкоизмельчённой выжженной примеси — растительной или известковой. Кроме того, встречаются экземпляры с примесью песка или слюды. Майкопские сосуды обычно охристо-жёлтого, красно-оранжевого или серого цвета. При наличии ангоба и лощения цвет поверхности меняется соответственно на красный и чёрный. Посуда отличается тонкостенностью и прекрасным обжигом. Основные формы посуды представлены на рис. 1. Наиболее типична форма

(44/45)

горшка с шаровидным или слегка вытянутым туловом, без шейки, с отогнутым наружу венчиком и слегка уплощённым дном. Кроме БМК, где этот тип представлен керамическими и металлическими образцами, подобные горшки встречены в кург. 3 у ст. Тбилисской на участке Зиссермана, [25] в кургане у ст. Казанской, [26] кург. 5 в Кепах, [27] курганах у хут. «Рассвет», [28] курганах у ст. Усть-Джегутинской, [29] курганах в «садках» в Нальчике [30] и более поздних майкопских памятниках. Иногда венчик почти не выражен, но встречаются и фигурно оформленные экземпляры. Аналогичные сосуды с намечающимся ребром на тулове происходят из Усть-Джегутинской. Иногда горшки имеют высокое горло (серебряные сосуды БМК, керамические из кургана в районе г. Армавира, [31] погребения на п-ове Фонтан [32] и др.). Встречаются миски с загнутым внутрь и отогнутым наружу краем, с резким перегибом стенки.

Для майкопской посуды характерно почти полное отсутствие орнамента и ручек. Известны пластинчатые ручки с горизонтальным отверстием (курганы у ст. Раевской, [33] Усть-Джегутинской) и орнамент в виде «глазка» или двух-трёх параллельных насечек (ст. Усть-Джегутинская).

Серия металлических предметов сравнительно немногочисленна. Бронзовые изделия представлены оружием, орудиями, посудой.

Основная масса находок происходит из самого БМК. Уникальны топор-мотыга, мотыга, кинжал-бритва. Проушные топоры с невыделенным обухом и прямой лезвийной частью представлены экземплярами из БМК и из окрестностей Усть-Джегутинской. [34] Составляется серия ножей-кинжалов с невыделенным черенком (БМК; кург. 13 у ст. Усть-Джегутинской; курган в «садках» в Нальчике; кург. 3 у ст. Тбилисской; кург. 3 у хут. «Рассвет», случайная находка в окрестностях Моздока). Бесчерешковым является и кинжал-бритва, что указывает на наличие традиции, а не на один из возможных вариантов формы. Изделия из драгоценных металлов сосредоточены в БМК. Кроме того, серебряный сосуд с крышкой происходит из Старомышастовской. [35] Обломки серебряного же сосуда встречены и в рядовом майкопском погребении у с. Старый Урух. [36]

Каменный инвентарь также представлен в погребениях сравнительно небольшой серией предметов. Это, однако, диктуется лишь спецификой комплексов, поскольку богатство каменного инвентаря на стоянках с майкопской керамикой указывает на преимущественное использование подобных орудий.

К числу изделий из камня относятся тесловидные топоры, песты, бруски, каменные браслеты. Интересны находки каменных сосудов в БМК (без дна, с накладным золотым цилиндрическим горлом и крышкой), кург. 7 у ст. Усть-Джегутинской (алебастровый, повторяет по форме типичные майкопские горшки), кург. 3 у хутора «Рассвет» (такой

(45/46)

Рис. 2. 1 — БМК, 2 — Мешоко, 3 — Кепы, 4 — п-ов Фонтан, 5 — хут. «Рассвет», 6 — ст. Раевская, 7 — ст. Старомышастовская, 8 — ст. Казанская, 9 — ст. Тбилисская, 10 — г. Армавир, 11 — ст. Усть-Джегутинская, 12 — Нальчик, 13 — с. Старый Урух, 14 — Воронцовская пещера, 15 — Поти, 16 — Тилки-Тепе, 17 — Геой-Тепе, 18 — Гавра, 19 — Телул-ат-Талатат, 20 — Тель Халаф, 21 — Кархемыш, 22 — Сакче-Гезу, 23 — Арслан-Тепе, 24— Тарс, 25 — Амук, 26 — Калаат-эр-Рус, 27 — Хама, 28 — Библ, 29 — Ур, 30 — Варка (Урук), 31 — Троя, 52 — Аладжа, 33— тепе Гиссар.

(Открыть Рис. 2 в новом окне)

же, из белого известняка). Из БМК происходят кремнёвые ромбические стрелы и сегментовидные вкладыши. Довольно часты находки кремнёвых ножевидных пластин. Нужно отметить также значительное количество обсидиановых пластин и отщепов среди материалов поселений. Источник этого обсидиана находится вне пределов Северного Кавказа. [37]

Основная область распространения майкопской культуры (рис. 2) отделена от переднеазиатского мира Кавказскими горами [38] и территорией Закавказья, занятой в рассматриваемую эпоху памятниками энеолита — ранней бронзы. Многочисленные следы контактов северо- и южнокавказских культур свидетельствуют, что Кавказский хребет не был непреодолимым препятствием для взаимопроникновений.

В Закавказье материал, сопоставляемый с майкопским, дают энеолитические памятники, сосредоточенные в основном в Западной Грузии: пещерные стоянки Самерцхле-клде, Самеле-клде, стоянка Сагвард-жиле (верхний слой), поселение Тетрамица. [39] Взятые в целом, комплексы названных памятников далеко не идентичны майкопским. В Самеле-клде, в слое с посудой, близкой майкопской (сосуды с овальным туловом и резко отогнутым венчиком, красноглиняные, лощёные), и аналогичным северокавказскому каменным инвентарём (клиновидные топоры с асим-

(46/47)

метричным профилем, кремнёвые наконечники стрел) были найдены и грубые сосуды баночных форм, кремнёвые орудия неолитического облика. То же можно сказать и о комплексе Самерцхле-клде. [40] Материалы Тетрамицы и Сагварджиле могут быть связаны с майкопской культурой лишь по отдельным случаям сходства каменного инвентаря (каменные браслеты, клиновидные топоры и пр.). [41]

Остальные энеолитические памятники Южного Кавказа не содержат аналогий майкопским комплексам. [42] Исключение представляет Тилки-Тепе (Шамирамальти) у оз. Ван, на сходство керамики из верхних слоёв которого указал А.А. Формозов. [43] Им было отмечено сходство внешнего облика сосудов (краснолощёные), характерных деталей (пластинчатые ручки с горизонтальным отверстием, идентичные ручкам на сосудах из ст. Раевской, Хаджоха и др.). К этому можно добавить общность технологических приёмов в изготовлении керамики (толчёная растительная примесь в тесте, ангоб), форм сосудов (шаровидное тулово и короткий отогнутый наружу венчик); близость обсидиановых орудий — большое количество пластин. [44]

Несмотря на то что майкопский материал неоднократно сравнивался с энеолитом Закавказья и была отмечена близость верхних слоёв Тилки-Тепе к керамическому комплексу Майкопа, до сих пор остается нерешённым вопрос о правомерности подобных сопоставлений. Это связано со сложившимся представлением о том, что ранние памятники куро-аракской культуры, относящейся к периоду ранней бронзы в Закавказье, древнее раннемайкопских. Значительная роль в этом принадлежит абсолютным датам нижних границ этих культур: рубеж IV-III тысячелетий до н.э. для куро-аракской и середина III тысячелетия до н.э. для майкопской. Поэтому интерпретация сходства, обнаруженного между северокавказскими и энеолитическими закавказскими комплексами, сильно затрудняется.

Кроме того, небольшие данные из разведочных по существу раскопок на Тилки-Тепе явно недостаточны для сколько-нибудь обоснованных построений. Однако интересующий нас материал верхних горизонтов этого памятника вовсе не представляет собой уникального комплекса: он совершенно аналогичен материалам теллей близлежащих областей Северной Сирии и Ирака, в связи с чем зарубежные исследователи включают Тилки-Тепе I-II в круг памятников Амук F — Гавра.

На рис. 3 и 4 представлены отдельные образцы посуды из различных районов Месопотамии, Сирии, Палестины в рамках рассматриваемого периода. Не ставя перед собой невыполнимую задачу проиллюстрировать более или менее полно керамические комплексы древневосточных памятников и свести их в подробную синхронистическую таблицу, приводим лишь две-три наиболее характерных формы для каждого периода, чтобы показать потенциальные возможности сравнения этих комплексов с майкопскими.

Среди широкого многообразия форм и приёмов орнаментации формальная близость к майкопской посуде может быть отмечена лишь однажды — для керамики сирийских и северомесопотамских памятников второй половины IV тысячелетия до н.э., что побуждает прежде всего рассмотреть именно эти комплексы.

(49/50)

В основу периодизации памятников Сирии была положена стратиграфия ряда теллей в районе оз. Амук (Амик) на равнине Антиохии. Сопоставление данных по ним позволило авторам раскопок разделить имеющийся материал (неолит — средняя бронза) на ряд фаз Амук А-J. [45]

Материалы фазы F, синхронизируемой Р. Брейдвудом с периодами Урук — Гавра Месопотамии, открыты в Амуке на теллях Джудейде, Чатал, Дхахаб. В том же районе был раскопан еще один памятник, давший сходную стратиграфию — Табара-эль-Акрад (слои VII-V). [46] К югу материал типа Амук содержат в значительном количестве памятники: Калаат-эр-Рус (слои 19-17), [47] Хама (слой К), [48] Библ (энеолитический некрополь). [49] Среди более северных памятников керамику, аналогичную амукской, можно встретить в Тарсе (Киликия) — поздний халколит; [50] на телле Сакче-Гезу (слой V); [51] на восточноанатолийских теллях — Арслан-тепе (район Малатья); памятниках района Элязыга; [52] равнины Муш. [53] Одним из восточных памятников этого крута является Тилки-Тепе. Тесно связаны с ним северомесопотамские телли — Гавра (XII-VIII), [54] Телул-ат-Талатат. [55] Находки отдельных сосудов типа Амук F сделаны в Кархемыше [56] и Тель-Халафе. [57] Наконец, несколько черепков, сходных с керамикой Тилки-Тепе, найдены в нижнем слое иранского Геой-Тепе. [58]

Фаза F знаменует самый резкий прерыв традиции за всю историю существования амукских теллей. Это находит своё выражение в полной смене керамического комплекса (расписная керамика убейдского облика с её характерными формами — полусферические чаши с росписью в виде лент в верхней части — исчезает, на смену ей приходит нерасписная посуда), в новом, своеобразном облике кремнёвой и обсидиановой индустрии (орудия на пластинах), в появлении первых бронзовых орудий и печатей с изображениями животных.

Керамика — самый массовый материал поселений. В целом посуда фазы F представляет собой гомогенный комплекс. Весь материал был разделён авторами раскопок в соответствии с технологическими характеристиками: 1 — посуда с гладкой поверхностью (две группы); 2 — посуда с заметной выжженной примесью в тесте (пять групп); 3 — кухонная посуда (две группы). [59]

Сосуды с гладкой поверхностью изготовлены из тщательно отмученной глины, хорошо обожжены. Цвет красно-оранжевый, реже — серый. Отмечены следы использования медленного круга. Изредка встречаются красноангобированные черепки. Основная же масса керамики представлена посудой с заметной выжженной примесью в тесте. Сосуды более толстостенны, несколько хуже обожжены (в изломе черепка видна серая прослойка). Большинство фрагментов красно-оранжевого цвета, но встречаются и серые; 6-11% черепков имеют красный ангоб на внешней по-

(50/51)

Рис. 5.
Керамика на раннемайкопских и сирийских памятников:
1 — Хаджох, 2, 4, 6, 7 — ст. Уст-Джегутинская; 3 — Большой Майкопский курган, 5 — Кепы, 8 — Тель Халаф, 9 — Хама, 10, 11, 13 14 — Библ, 12 — Амук.

(Открыть Рис. 5 в новом окне)

верхности, 5-10% залощены по ангобу. Под венчиком видны следы медленного круга.

Кухонная посуда не отличается принципиально от названных выше групп, выделяясь лишь более грубой лепкой (без применения круга, толстостенная) и худшим обжигом.

Кроме того, встречаются черепки с росписью, выполненной красной краской (пересекающиеся и параллельные линии, широкая полоса по краю на чашах).

(51/52)

Все перечисленные группы дают одинаковые формы посуды, устойчивые и немногочисленные. Выделяются горшки и миски. Горшки имеют шаровидное тулово и резко отогнутый наружу венчик, без шейки. У отдельных экземпляров несколько удлинённое тулово с заниженным «центром тяжести». Встречаются венчики фигурных форм, иногда с каннелюрами. Миски полусферические, со слегка отогнутым или загнутым внутрь краем; есть формы с резким перегибом стенки. На рис. 5 представлены формы майкопских и амукских (в широком смысле) сосудов. Близость технологии изготовления (растительная и редко минеральная примесь, красно-оранжевый и серый цвет, в случае ангоба красный и чёрный) и форм несомненна.

Интересно, что среди сирийской керамики есть близкие аналогии и керамической и металлической посуде Майкопа (миски с резким перегибом стенки, горшки с высоким, чуть отогнутым горлом). Совпадают и такие детали, как почти полное отсутствие ручек (известно небольшое количество пластинчатых ручек с горизонтальным отверстием, как на майкопских сосудах) и орнамента. Обращает на себя внимание совпадение и в отступлении от этого правила — случай орнамента (клейма?) в виде «глазка» или насечки, отмеченный на черепке из телля Джудейде, сосуда из Библа и горшках из Усть-Джегутинской (рис. 5, 4, 10).

Металл впервые появляется в значительном количестве в фазе F. В самом Амуке найдено 12 бронзовых предметов, основную часть которых составляют четырёхгранные шилья. Типичны бесчеренковые кинжалы (Амук, Библ) с отверстиями и заклёпками для крепления, рукояти, близкие по форме ранним майкопским. Отличие состоит в том, что сирийские экземпляры имеют ребро, майкопские — плоское лезвие.

Близость амукских и майкопских бронз по составу (высокая концентрация никеля) была отмечена Е.Н. Черных. [60]

Полный прерыв в традиции по отношению к предшествующей фазе (убейдской) отмечен не только в производстве посуды, но и кремнёвой и обсидиановой индустрии: фазы F-H характеризуются так называемыми ханаанскими пластинами (кремнёвыми и обсидиановыми) с мелкой ретушью по краю. В этой связи можно вспомнить о находках обсидиановых пластин на Северном Кавказе и Тилки-Тепе. Остальной каменный инвентарь (исключая сосуды тех же форм, что и керамические), представленный топорами-тёслами, пестами, точильными камнями, бусами, в целом незначительно отличается от материалов предшествующих фаз.

Таким образом, облик материальной культуры Амука F, представленной на теллях Сирии, Киликии, Восточной Анатолии, оказывается близким майкопскому: по керамике (технология изготовления и формы), металлу (химический состав и формы) и отчасти каменному инвентарю (индустрия на пластинах).

В отличие от гомогенного и достаточно замкнутого комплекса Амука F следующая фаза — Амук G даёт большое разнообразие форм и типов керамики. Основную часть керамического комплекса фазы (представленной лишь материалами телля Джудейде) составляет гладкая простая посуда, изготовленная на кругу, прекрасно обожжённая, светлая (коричневато-зеленоватых и красноватых оттенков), представляющая собой, очевидно, продукт массового гончарного производства. Ангоб встречается редко. Характерными формами являются плоские тарелки с загнутым внутрь краем, миски с резким перегибом профиля; чаши на кольцевых поддонах, большие амфоровидные сосуды с широким дном; тазообразные сосуды; так называемые сирийские бутыли (рис. 4).

Ни по формам, ни по технологии изготовления эта посуда не сопоставляется с майкопской. Из других групп керамики нужно отметить посуду, изготовленную в технике оставленного ангоба, посуду с нарезным и вдав-

(52/53)

ленным орнаментом и с «расчёсами» на внешней поверхности. Все эти сосуды по форме близки гладкой простой керамике. [61]

Металлические орудия представлены в фазе G невыразительными формами (шилья). Очень интересна находка в верхних горизонтах фазы группы бронзовых мужских и женских фигурок. [62] Материал Амука G позволяет связать эту фазу со временем Джемдет-Наср — началом ранне-династического периода в Южной Месопотамии. Фазы Амука Н-I характеризуются преобладанием красно-чёрной лощёной лепной керамики, сопоставляемой по технологии изготовления, формам и элементам орнамента с посудой куро-аракской культуры Закавказья. Бронзовое оружие, относимое к этой фазе: копьё с длинным черешком, тесло гораздо более развитых форм, нежели известное в Майкопе. [63]

Эти периоды можно признать конечными для возможных сопоставлений майкопских древностей с сирийскими: следующая фаза — Амук J синхронизируется с аккадским периодом Месопотамии, с которым по металлу связываются новосвободненские комплексы.

Интересующий нас комплекс фазы F Амука, как уже говорилось, обнаруживает близость к материалам северомесопотамских теллей. На этом основании исследователи склонны видеть в Амуке периферийный вариант культуры Гавра, [64] представленной на эпонимном памятнике слоями ХIIА-VIII.

Вопрос о принадлежности XIIА-XII слоёв Гавры остаётся спорным: Э. Перкинс включала их в свиту убейдских слоёв; [65] по периодизации Э. Порада комплекс XII слоя характеризует раннегаврский период. [66]

Посуда Гавры XII, сочетающая в себе некоторые черты убейдской и гаврской керамики, вместе с тем очень своеобразна. Характерны красноангобированные сосуды, часто расписанные коричневой краской; основные мотивы росписи — полосы, заштрихованные треугольники и ромбы, волнистые линии. Своеобразную группу составляют сосуды с росписью чёрной краской в виде «веточек». Присутствуют и отдельные сюжетные изображения, не свойственные убейдской керамике. Типичные формы: чаши (круглодонные, на кольцевых поддонах, плоскодонные) полусферические и с резким перегибом стенки, U-образные сосуды, горшки с шаровидным туловом и отогнутым венчиком (также круглодонные и на кольцевых поддонах). [67]

Керамический комплекс слоёв XIIА-XII Гавры довольно сильно отличается от посуды вышележащих, собственно «гаврских» слоёв XIА- XI (ранняя Гавра, по Э. Перкинс; средняя Гавра, по Э. Порада) и ХА-VIII (поздняя Гавра). В XIA слое исчезают типичные формы и роспись Гавры XII. Впервые наблюдается преобладание нерасписной керамики. Посуда становится более толстостенной, в тесте отмечена примесь мелкорубленой соломы, толчёного камня, раковины. Медленный крут применяется реже, чем в XII слое, поверхность сосудов часто залощена. Среди форм преобладают: чаши двух типов — плоскодонные с резко расходящимися стенками и круглодонные (иногда с носиком); сосуды с двойным краем; горшки с открытым (без венчика) устьем. Значительную группу составляют сосуды с шаровидным или овальным туловом и отогнутым венчиком, аналогичные по внешнему виду и технологии изготовления сосудам Амука F. [68] Близость этих сосудов Гавры к майкоп-

(53/54)

ским горшкам была отмечена Р.М. Мунчаевым. [69] В IX слое впервые появляется посуда, изготовленная на быстром круге, преобладающая в VIII слое; подобная техника характеризует керамику более позднего комплекса Амука (G).

Незначительно число бронзовых предметов, происходящих из гаврских слоёв. В раннем периоде выразительные формы представлены двумя тёслами. Из VIII слоя происходят 22 бронзовых предмета, среди них серп, один из древнейших экземпляров в Месопотамии. [70]

Северомесопотамские памятники связываются также с сирийскими и палестинскими по находкам ханаанских пластин (Гавра, Ниневия); источник этих орудий предположительно помещается исследователями именно в этом районе. [71]

Гаврский комплекс явно богаче и разнообразнее амукского и лишь по некоторым типам сосудов может связываться с майкопской культурой. Сравнениям сильно препятствует также существенная разница в характере памятников. В рассматриваемое время Гавра представляла собой значительный в масштабах Месопотамии культовый центр: об этом свидетельствуют открытые здесь великолепные архитектурные памятники (укрепления и цитадель XIA слоя, серия храмов XI-VIII слоев).

Памятники последующих периодов (конец Протописьменного — Раннединастический) — Гавра VII-VI, Ниневия 5, телль Билла 6-7 и др.— дают образцы городской цивилизации с присущим ей высоким уровнем развития ремесла (храмовое и гражданское строительство, массовое гончарное и бронзолитейное производство и т.д.) и торговли.

Своеобразная керамика Ниневии 5, представленная на ряде теллей — Куюнджик (Ниневия) — слой 5, [72] телль Билла — слои 7-6 [73] и др.; — не встречена в других районах. Это светло-серая, тонкостенная, хорошо обожжённая посуда, украшенная монохромной росписью (тёмно-красной и красной красками) или рельефным орнаментом. Мотивы росписи — геометрические фигуры, изображения животных и птиц. Основные формы — остродонные чаши, вазы на высоких поддонах.

В период Брак (аккадский) на смену этой посуде приходит нерасписная серолощёная керамика, также изготовленная на быстром кругу. Поверхность украшена каннелюрами и иногда налепными изображениями. Безусловно, обнаружить какое-либо сходство между майкопской и месопотамской керамикой последних двух периодов невозможно.

Поиски аналогий майкопским комплексам в памятниках более удалённых от Кавказа районов не дают положительных результатов (рис. 3, 4). В отличие от северных районов, где в рассматриваемое время наблюдаются определённые разрывы в культурных традициях, совпадающие с переходом от одного периода к другому, на юге Месопотамии развитие происходило более плавно, без резкой смены керамического комплекса. Характерные формы сосудов — с резкими перегибами профиля, подчёркивающими отдельные части (шейку, плечи, тулово), появившись впервые в урукское время, продолжают, постепенно видоизменяясь, существовать и в последующие периоды. [74]

Материалы из памятников Палестины (поздний халколит — ранний бронзовый (РБ) век I-III) свидетельствуют о том, что культурное развитие этой области происходило довольно замкнуто. Для палестинских

(54/55)

районов не характерны постоянные тесные связи с Месопотамией, засвидетельствованные для Антиохии. Спорадические контакты отмечены и с близлежащими районами Сирии и Ливана, причём аналогии палестинскому материалу редко можно обнаружить севернее Библа. Единственным случаем включения северных областей Палестины в широкий культурный круг переднеазиатских памятников является распространение в РБ III красно-чёрной лощёной керамики («хирбет-керакской»). Гораздо лучше документированы связи с Египтом в додинастический — раннединастический периоды. [75]

Наконец, необходимо оговорить и невозможность сравнения массового майкопского материала с комплексами центральных и западных районов Анатолии. Она обуславливается не только несходством керамики из известных в настоящее время анатолийских памятников с майкопской посудой, но и главным образом спецификой культурного развития этой части Передней Азии. Отсутствие культурного единства на всей территории Анатолии, узколокальный характер памятников, малое число засвидетельствованных контактов даже для близлежащих районов не оставляют возможности для широких сопоставлений с более отдалёнными областями. [76]

Уникальное сходство, которое обнаруживает массовый раннемайкопский материал с данными восточноанатолийских, сирийских и месопотамских поселений второй половины IV тысячелетия до н.э., и полное отсутствие аналогий ему в более поздних комплексах позволяют говорить об определённой генетической связи между памятниками Майкопа и Амука F — Гавры. Важно, что названные переднеазиатские памятники находятся в примыкающих к Закавказью районах: они занимают территорию от оз. Ван на севере до Библа на юге и от Киликии на западе до оз. Урмия на востоке (рис. 2). Материалы входящих в этот культурный круг теллей в разной степени сопоставляются с майкопским. Естественные трудности возникают при сравнении разнородных памятников — погребений майкопской культуры, с одной стороны, и материалов теллей — с другой. Могильники вне поселений в рассматриваемых переднеазиатских районах не известны, хотя их существование и предполагается исследователями. [77] Погребения (чаще детские) совершались на поселениях. Широко распространён обычай захоронения в сосудах в скорченном положении. Кроме огромного некрополя в Библе подобные погребения открыты в Хаме, Амуке, Тарсе, Кархемыше, Телул-ат-Талатат, Гавре и др. На Гавре, кроме урновых захоронений, обнаружено большое количество погребений, совершенных в прямоугольных ямах, ориентированных по линии СЗ — ЮВ и СВ — ЮЗ (что согласуется с ориентировкой храмов), перекрытых циновками, сырцовым кирпичом, каменными плитами. Погребённые лежали в скорченном положении на правом и левом боку, руки перед лицом. Поскольку большинство раннемайкопских погребений разрушено, то детально сопоставить их с гаврскими не представляется возможным. Определённый интерес вызывает, однако, совпадение в традиционной ориентировке погребальных сооружений: так, усть-джегутинская и верхнеакбашская курганные группы вытянуты с СЗ на ЮВ при ориентировке основных погребений с ЮЗ на СВ.

В заключение можно подчеркнуть, что предположение относительно принадлежности майкопских памятников к кругу переднеазиатских позднеэнеолитических культур совпадает с выводами, сделанными М.И. Ростовцевым на основе анализа произведений искусства из БМК. Как уже говорилось, взятые в совокупности все типичные черты майкопского ис-

(55/56)

кусства находят себе аналогию именно в памятниках второй половины IV тысячелетия до н.э.

Естественной интерпретацией обнаруженной близости комплексов Майкопа и Амука F — Гавры является предположение о проникновении групп переднеазиатского населения на Северный Кавказ. В настоящее время нет данных, которые помогли бы выяснить конкретные причины такого выплеска населения за пределы древневосточного мира, подробно проследить пути его проникновения в районы Прикубанья и точно датировать это событие. Исследование всех этих вопросов, несомненно, имеет большое значение не только для археологии Кавказа, но и для изучения культур Древнего Востока в переходный период от энеолита к ранней бронзе. Поэтому дальнейшая разработка проблемы южных связей майкопской культуры представляется сейчас особенно перспективной и важной.

M.V. Andréiéva

LA CULTURE DE MAIKOP ET SES LIENS AVEC LE SUD.

Résumé

La culture de Maïkop est au nombre des plus anciennes cultures du Caucase septentrional, dont les monuments sont les témoins des liens étroits qui existaient entre cette région et le monde de l’Asie antérieure. L’analyse montre qu’un net faciès proche-oriental est inhérent non seulement aux objets exceptionnels du Grand kourgane de Maïkop, mais à toutes les catégories de pièces provenant des kourganes ordinaires. Le caractère homogène des premiers ensembles de Maïkop fait penser à l’existence d’une source unique d’influence, exercée sur les régions septentrionales du Caucase entourées par les cultures de l’Orient Antique. L’auteur de l’article place les comparaisons possibles dans un cadre allant du milieu du IVe su milieu du IIIe millénaire av.n.ère. La date la plus ancienne indique le début en Orient de la fabrication de la céramique à l’aide du tour de potier (fin de la période Oubeidyeh, début de la période Ourouk). Des traces d’emploi du tour ont été décelées sur la céramique de Maïkop. Au milieu du IIIe mill. av.n.è. (date récente), en Orient apparaissent des fers de lances à talon biseauté. Le plus ancien exemplaire de ces lances a été trouvé dans un dolmen, près de la stanitza de Novosvobodnaïa, monument dont l’âge plus tardif, par comparaison avec le kourgane de Maïkop, ne fait pas de doute. En étudiant, dans le cadre chronologique indigué, les ensembles de monuments de différentes régions de l’Asie antérieure (fig. 3-4), l’auteur en arrive à conclure que les monuments de Syrie (phase AmukF) et du nord de la Mésopotamie (période Gawra) offrent les pièces les plus semblables à celles de Maïkop. On peut remarquer la ressemblance de l’ensemble céramique (fig. 5), des armes de bronze, du mobilier lithique. Il est à remarquer que les monuments des autres territoires et périodes ne contiennent pas de pièces analogues à celles du Caucase septentrional.

[1] ОАК за 1897 г. СПб., 1898, стр. 2-11. Далее в тексте Большой Майкопский курган сокращённо — БМК.

[2] Я.И. Смирнов. Восточное серебро. СПб., 1909, стр. 7.

[3] В.А. Городцов. Бытовая археология. М., 1910, стр. 252-260.

[4] Б.В. Фармаковский. Архаический период в России. МАР, 34, СПб., 1914, стр. 50-76.

[5] M. Rostovzev. L’âge du cuivre dans le Caucase septentrional. RA, XII, 1920, p. 1-37; idem. Iranians and Greeks in South Russia. Oxford, 1922, p. 17-34.

[6] Г. Чайлд отмечал чрезвычайно широкий временной диапазон существования различных майкопских форм. G. Childe. The axes from Maikop and Caucasian Metallurgy. AAA, v. XXIII, 1936, p. 113. Аналогии (хотя и неполные) майкопским бронзам дают памятники не только Передней Азии, но и Эгейского мира, в частности, Крита (см. P. Betancourt. The Maikop Tools and Cretan metallurgy. AJA, v. 74, 4, 1970, p. 351-358).

[7] A.M. Tallgren. Die Kupfer und Bronzezeit in Nord- und Ostrussland. SMYA, XXV. Helsinki, 1911, S. 88-90.

[8] A.K. Schmidt. Die Kurgane der Stanica Konstantinovskaja. ESA, IV, 1929, S. 9-21; А.А. Иессен. К вопросу о древнейшей металлургии меди на Кавказе. ИГАИМК, 120, 1935, стр. 77-92; его же. Археологические памятники Кабарды. МИА, 3, М., 1941, стр. 15-19.

[9] Б.Е. Деген-Ковалевский. Проблема датировки «Больших кубанских курганов». КСИИМК, II, 1939, стр. 14-17.

[10] А.А. Иессен. К хронологии «больших кубанских курганов». СА, XII, 1950, стр. 157-200.

[11] М. Gimbutas. The Prehistory of Eastern Europe. Part I. American School of Prehistoric Research. Bulletin No.20. Cambridge, Mass., p. 58, 59.

[12] А.А. Формозов. Каменный век и энеолит Прикубанья. М., 1965, стр. 137-139.

[13] А.А. Формозов. Ук.соч., стр. 74-84; Р.М. Мунчаев. Кавказ на заре бронзового века. М., 1975, стр. 314, 315.

[14] В.И. Марковин. Дольмены Западного Кавказа. Автореф. докт. дис. М., 1975, стр. 33; Л.И. Лавров. Дольмены Северо-Западного Кавказа. Тр.Абх.ИЯЛИ, т. XXXI, Сухуми, 1910 [1960], стр. 101, 178; А.Д. Столяр. Энеолитическое поселение Мешоко. Тезисы докладов научной сессии, посвящённой итогам работы Гос. Эрмитажа за 1959 г. Л., 1960, стр. 33-36; его же. Поселение Мешоко и проблема двух культур кубанского энеолита. Тезисы докладов научной сессии, посвящённой итогам работы [ТДС, посв. итогам науч.работы] Гос. Эрмитажа за 1963 г. Л., 1964, стр. 31, 32; Б.А. Латынин. Молоточковидные булавки, их культурная атрибуция и датировка. АСб.ГЭ, 19, Л., 1967, стр. 95; Н.А. Николаева, В.А. Сафронов. Происхождение дольменной культуры Северо-Западного Кавказа. В кн. «Вопросы охраны, классификации и использования археологических памятников. Сообщения Научно-методического совета по охране памятников культуры Министерства культуры СССР», вып. VII, М., 1974, стр. 174-198.

[15] И.М. Чеченов. Нальчикская подкурганная гробница. Нальчик, 1973.

[16] Возможность длительного развития предполагал ещё А.А. Иессен, отнесший начальные этапы сложения майкопской культуры к первой половине III тысячелетия до н.э. (А.А. Иессен. Майкопская культура и её датировка. Тезисы докладов на заседаниях Отделения историч. наук АН СССР, посвящённых итогам полевых исследований 1961 г. М., 1962, стр. 20-22).

[17] Это предположение было основано отчасти на принятых раньше глубоких датах для Царского могильника Ура (ок. 3000 г. до н.э.).

[18] Е.И. Черных. История древнейшей металлургии Восточной Европы. М., 1966, стр. 38-45.

[19] А.А. Бобринский, Р.М. Мунчаев. Из древнейшей истории гончарного круга на Северном Кавказе. КСИА АН СССР, 108, 1966, стр. 14-22.

[20] А.А. Иессен. К хронологии…, стр. 175, 177.

[21] Р.М. Мунчаев. Ук.соч., стр. 329.

[22] И.Р. Селимханов. К исследованию металлических предметов на «энеолитических» памятников Азербайджана и Северного Кавказа. СА, 1960, 2, стр. 96, 97.

[23] Последнюю наиболее полную сводку майкопских памятников см. Р.М. Мунчаев. Кавказ на заре бронзового века. М., 1975, стр. 197-335.

[24] А.Д. Столяр. Мешоко — поселение майкопской культуры. Сборник материалов по археологии Адыгеи, т. II. Майкоп, 1961, стр. 73-98; А.А. Формозов. Ук.соч., стр. 70, 75, 76.

[25] ОАК за 1900 г. СПб., 1901, стр. 42.

[26] ОАК за 1901 г. СПб., 1902, стр. 67.

[27] Н.И. Сокольский. Раскопки в Кепах в 1962 г. КСИА АН СССР, 103, стр. 115.

[28] Ю.С. Крушкол. Археологические исследования древней Синдики (Анапский район) экспедицией МОПИ им. Н.К. Крупской. Уч.зап. МОПИ, CXV, 1963, стр. 83-95; Р.М. Мунчаев. Кавказ на заре бронзового века, стр. 263-267.

[29] Р.М. Мунчаев, А.А. Нечитайло. Комплексы майкопской культуры в Усть-Джегутинском могильнике. СА, 1966, 3, стр. 133-151; Р.М. Мунчаев. Ук.соч., стр. 228-241.

[30] А.А. Иессен. Археологические памятники Кабарды, стр. 17, 18.

[31] ОАК за 1902 г. СПб., 1903, стр. 88, 89; Р.М. Мунчаев. Ук.соч., стр. 223, рис. 40, 5.

[32] М.М. Кубланов. К истории азиатского Боспора. СА, XXIX-XXX, 1959, стр. 217-222.

[33] В.И. Сизов. Восточное побережье Чёрного моря. Археологические экскурсии. МАК, II, 1889, стр. 94-97.

[34] С.Н. Кореневский. О металлических топорах майкопской культуры. СА, 1974, 3, стр. 14-32.

[35] ОАК за 1897 г. СПб., 1898, стр. 64, 65.

[36] Е.И. Крупнов. Археологические исследования в Кабардинской АССР в 1948 г. Уч.зап. КБНИИ, V. Нальчик, 1950, стр. 224-229.

[37] А.А. Формозов. Ук.соч., стр. 112.

[38] Материалы майкопской культуры за Кавказским хребтом представлены случайными находками сосудов в р-не Поти и коллекцией Очажного грота Воронцовской пещеры у г. Адлера. Л.Н. Соловьёв. Новый памятник культурных связей Кавказского Причерноморья в эпоху энеолита и бронзы — стоянки Воронцовской пещеры у г. Адлера. Тр. Абх. ИЯЛИ, XXIX. Сухуми, 1958, стр. 135-184.

[39] А.А. Формозов. Ук.соч., стр. 133-135; К.X. Кушнарёва, Т.Е. Чубинишвили. Древние культуры Южного Кавказа. М., 1970, стр. 46-48; Г.И. Джавахишвили. К истории раннеземледельческой культуры Западного Закавказья. Автореф. канд. дис. Тбилиси, 1971, стр. 5-15.

[40] Л. Глонти, А. Джавахишвили, Г. Джавахишвили, Я. Киквидзе, Д. Тушабрамишвили. Некоторые итоги полевых работ 1964 г. Урбнисской и Квирильской археологических экспедиций. ВГМГ, XXV. Тбилиси, 1968, стр. 3-9.

[41] А.А. Формозов. Ук.соч., стр. 134.

[42] Не дал вещественных аналогий и курган в Мильской степи, по ряду признаков сопоставляемый с майкопским. А.А. Иессен. Раскопки большого кургана в урочище Уч-Тепе. МИА, 125, 1965, стр. 182-190.

[43] А.А. Формозов. Ук.соч., стр. 138.

[44] А. Ienny. Schamiramalti. PZ, Bd. XIX, 1928, S. 280-304; E.В. Reilly. Tilkitepe ilk Kazilar, 1937. TTAED, IV, 1940, p. 145-178.

[45] R. Braidwood, L. Braidwood. Excavations at the Plain of Antioch. OIP, 61. Chicago, 1960.

[46] S. Hood. Excavations at Tabara el Akrad. AS, I, 1951, p. 121-122, 125-132.

[47] A. Ehrich. Early Pottery of the Jebeleh Region. Philadelphia, 1939, p. 65-67.

[48] H. Inghold. Rapport préliminaire sur sept campagnes de fouilles à Hama en Syrie. Kobenhaven, 1940, p. 17-21.

[49] M. Dunand. Fouilles de Biblos, t. I, Paris, 1939.

[50] H. Goldman. Excavations at Görlu Küle, Tarsus, v. II, Princeton, 1956, p. 87.

[51] I. Taylor, M. Seton-Williams. Excavations at Sakce — Gözu. Iraq, v. XII, p. 2, 1950, p. 56.

[52] M. Mellink. Archaeology in Asia Minor. AJA, v. 79, 1975, N3, p. 202, 203, 206, 207.

[53] C. Burney. Eastern Anatolia in the chalcolithic and Early Bronze Age. AS, VIII, 1958, p. 160.

[54] E.A. Speiser. Excavations at Tepe Gawra. v. I. Philadelphia, 1935; 4. Tobler. Excavations at Tepe Gawra. v. II. Philadelphia, 1950.

[55] N. Egami. Telul eth Talathat. Excavations of Tell II. Tokyo, 1959, p. 8.

[56] L. Woolley, R. Barnett. Carchemish, v. II, London, 1952, p. 217, 218.

[57] H. Oppenheim. Tell Halaf. Berlin, 1943, S. 94-99.

[58] T. Burton-Brown. Excavations in Azerbaijan, 1948. Lnd, 1951, p. 16.

[59] R. Braidwood, L. Braidwood. Op.cit., p. 229-243.

[60] Е.Н. Черных. Ук.соч., стр. 45.

[61] R. Braidwood, L. Braidwood. Opt.cit., p. 259-294.

[62] Ibid, pl. 56-64.

[63] Ibid., fig. 263, 4.

[64] Ibid., p. 513, 514.

[65] A. Perkins. The Relative Chronology of Mesopotamia, In: «Relative Chronologies in Old World Archaeology». Chicago, 1954, p. 46.

[66] E. Porada. The Relative Chronology of Mesopotamia. [Part I. Seals and Trade (6,000-1,600 B.C.).] In: «Chronologies in Old World Archaeology». Chicago, 1965, p. 145-149.

[67] A. Tobler. Op.cit., p. 145-151.

[68] A. Tobler. Op.cit., p. 151-162.

[69] Р.М. Мунчаев. Кавказ на заре бронзового века, стр. 328, 329.

[70] А. Tobler. Op.cit., pl. XCVIII. 1, 2; A. Speiser, Opt.cit., p. XLVIII, 2.

[71] J. Hennessy. The foreign relations of Palestine during the Early Bronze Age. London, 1967, p. 44.

[72] R. Campbell-Tompson, M. Mallowan. The British Museum Excavations at Nineveh, 1931-1932. AAA, v. XX, 1933, p. 171-175.

[73] E.A. Speiser. The Pottery of Tell Billa. The Museum Journal, v. XXIII, N3, Philadelphia, 1933, p. 250, 253.

[74] P. Delougaz. Pottery from the Diyala Region. OIP, 63. Chicago, 1952, p. 34-105.

[75] J. Hennessy. The foreign relations of Palestine during the Early Bronze Are. London, 1967.

[76] J. Mellaart. The Chalcolithic and Early Bronze Age in the Near East and Anatolia. Beirut, 1966, p. 121-171.

[77] A. Tobler. Op.cit., p. 121.

наверх