З.В. Удальцова
Против идеализации гуннских завоеваний.
[ рец. на: ] А.Н. Бернштам «Очерк истории гуннов».
Издательство Ленинградского государственного университета имени А.А. Жданова. 1951. 255 стр.
// Большевик. 1952. №11. Июнь 1952. С. 68-72.
[ Файл прислал halgar, спасибо ему. ]
В предисловии к «Очерку истории гуннов» А.Н. Бернштама подчёркивается, что автор пришёл к выводу о прогрессивном характере гуннских завоеваний, выявил, роль гуннов в этногенезе народов Азии и Европы. Уже из этого предисловия с достаточной полнотой вырисовывается порочная, антиисторическая концепция А.Н. Бернштама, задавшегося целью обосновать прогрессивность грабительских походов гуннов, определивших, по его мнению, в конечном счёте крушение рабовладельческого строя и возникновение феодальных отношений.
Одна из коренных ошибок А.Н. Бернштама заключается в том, что, приписывая гуннам выдающуюся роль в разрушении рабовладельческого способа производства и в создании феодального строя, он переносит центр тяжести с изучения внутренних, социально-экономических причин крушения рабовладельческой формации на внешнее явление — «варварское» завоевание. Автор игнорирует тот факт, что основной причиной гибели рабовладельческого строя и становления феодализма явился кризис рабовладельческого способа производства, приведший к обострению классовой борьбы в рабовладельческом обществе и к революционной смене рабовладельческой формации формацией феодальной. Хотя в некоторых местах книги А.Н. Бернштам и упоминает о кризисе рабовладельческой системы, но он трактует этот кризис лишь как условие, облегчившее гуннам разрушение рабовладельческой формации. А.Н. Бернштам утверждает, что в условиях разложения и кризиса рабовладельческой системы «варварское завоевание было едва ли не главным толчком, определившим крушение рабовладельческого строя и генезис феодальных отношений» (стр. 17).
Эта мысль о решающем значении «варварских» завоеваний в генезисе феодальных отношений проходит красной нитью через всю книгу. А.Н. Бернштам категорически заявляет, что «уже в самом акте завоевания и установления дани рождались примитивные формы феодальной зависимости, более прогрессивные, чем эксплоатация раба» (там же).
Автор считает, что феодальные формы эксплуатации якобы были привнесены извне завоевателями. Это утверждение находится в противоречии с коренным положением марксизма о том, что «возникновение новых производительных сил и соответствующих им производственных отношений происходит не отдельно от старого строя, не после исчезновения старого строя, а в недрах старого строя...» («История ВКП(б). Краткий курс», стр. 123). Марксистская историческая наука, не отрицая значения «варварских» завоеваний в крушении рабовладельческого общества, в частности Римской империи, считает основной, решающей причиной гибели рабовладельческой формации и замены её феодальной формацией внутренние процессы, происходившие в рабовладельческом обществе и выражавшие основные экономические законы развития человечества. Именно потому, что производительные силы рабовладельческого
(68/69)
общества пришли в противоречие с производственными отношениями, наступил кризис рабовладельческой формации, приведший её к гибели. Массовые восстания рабов и колонов внутри Римской империи в сочетании с ударами извне, наносимыми их соплеменниками — «варварами», окончательно подорвали основы рабовладельческого строя, и империя пала.
Извращённо толкуя проблему перехода от рабовладельческого строя к феодализму, А.Н. Бернштам допускает ещё одну грубую ошибку: он смешивает в одном понятии «варвары» славянские, германские племена и гуннов. При этом он пытается опереться на известное указание Энгельса, что варвары «вдохнули новую жизненную силу умиравшей Европе» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XVI, ч. I, стр. 132). Но А.Н. Бернштам ошибочно распространяет это положение Энгельса на кочевников-гуннов. Известно, что Энгельс понимал под «варварами» не кочевников, а осёдлые земледельческие племена, в первую очередь германцев, имевших сельскую общину-марку, сыгравшую важную роль в формировании феодальных отношений в Западной Европе. Энгельс показал, что феодализм в Западной Европе сформировался как исторический синтез двух начал: с одной стороны, это были феодальные элементы, созревшие в недрах самой рабовладельческой формации, с другой — феодальные элементы, выраставшие из разложения общины-марки. Такую же роль в генезисе феодальных отношений в Византии сыграла славянская сельская община, получившая широкое распространение в связи с вторжениями славян на территорию Византийской империи.
А.Н. Бернштам не учёл различия между осёдлыми земледельческими племенами славян и германцев, с одной стороны, и кочевниками-скотоводами гуннами — с другой. В то время как славяне и германцы своей борьбой с Римом действительно способствовали падению рабовладельческой империи, гунны, завоёвывая эти племена, тормозили эту борьбу; они задерживали развитие земледельческих племён, боровшихся с рабовладельческой империей, разрушали производительные силы, уничтожая производителей материальных благ. Поэтому лишено всякого основания утверждение автора о якобы огромной роли гуннов в разгроме Римской империи. Автор считает, что «гуннское нашествие разбудило варварские «запасы» (? — З.У.) племён, сломивших Рим, и в этом заключается всемирно-историческое значение гуннского похода на Запад, в этом заключается всемирно-историческая роль Аттилы» (стр. 162). В действительности же причины, вызвавшие вторжение германских и других племён на территорию Римской империи, коренились, как показал Энгельс, во внутреннем развитии самих этих племён, боровшихся против угнетательской политики рабовладельцев.
Всячески стремясь реабилитировать грабителей-гуннов, скрыть, замазать хищнический, разбойничий характер походов Аттилы, А.Н. Бернштам утверждает, что представление о разбойничьем характере гуннских походов «ничего общего с действительностью не имеет» (стр. 162). Но этот вывод А.Н. Бернштама, как и многие другие его выводы, покоится на песке. Товарищ Сталин, разоблачая бандитский, грабительский характер гитлеровской армии, говорил: «Как средневековые варвары или орды Аттилы, немецкие злодеи вытаптывают поля, сжигают деревни и города, разрушают промышленные предприятия и культурные учреждения». В сталинских словах содержится исчерпывающая характеристика грабительских целей походов орд Аттилы, которые несли смерть и разрушение мирным народам Азии и Европы. Целью кровавых походов гуннов был захват территории, получение дани, порабощение и ограбление осёдлого населения. Об этом свидетельствуют многие современники гуннских завоеваний — китайские, римские, византийские писатели. В памяти народов гунны остались как жестокие завоеватели, огнём и мечом опустошавшие страны Азии и Европы.
(69/70)
Гунны отнюдь не были созидателями феодальных отношений и носителями прогресса, как их хочет изобразить А.Н. Бернштам. Наоборот, гуннское нашествие задержало прогрессивное развитие других народов, стоявших на более высоком социально-экономическом уровне. Так, например, на основании археологических раскопок в Причерноморье советские археологи показали, что интенсивное развитие осёдлых земледельческих народов Причерноморья было приостановлено гуннским завоеванием. В местах, где прошли полчища гуннов, остались лишь руины осёдлых поселений, земледельческое население было оттеснено в менее пригодные для занятия земледелием области. То же происходило в других местах Юго-Восточной и Западной Европы.
Не считаясь с этими фактами, А.Н. Бернштам тщится во что бы то ни стало замаскировать подлинный характер взаимоотношений гуннов и славян, всячески затушевать упорную борьбу славян и других народов против гуннского господства.
Неверно трактует А.Н. Бернштам причину гибели западногуннского племенного объединения. Он утверждает, что неудача Аттилы объясняется якобы слишком большим размахом его походов. В действительности же основными причинами гибели гуннского объединения были отсутствие прочной экономической базы и героическая борьба народов Европы против гуннского нашествия. Совершенно неправильно поступает А.Н. Бернштам, снижая значение Каталаунской битвы 451 года, когда народы Европы, объединившись, нанесли сокрушительное поражение ордам Аттилы и положили конец дальнейшему продвижению гуннов.
Автор бесцеремонно отбрасывает те исторические факты, которые не укладываются в его схему, свидетельствуют о несостоятельности его концепции; он допускает искажение исторической действительности, чтобы подтвердить свой тезис о прогрессивной роли гуннов. В угоду этой предвзятой «теории» А.Н. Бернштам всячески стремится преувеличить степень социально-экономического и культурного развития гуннов, показать, что они якобы намного превосходили по своему уровню другие «варварские» народы, в том числе и народы Европы, в частности славян, германцев и других. В изображении А.Н. Бернштама гунны явились на Запад как носители высшей культуры, как своего рода «культуртрегеры»; он утверждает, что они стояли «несравненно выше многих европейских племён и по своему социальному строю и по своей культуре» (стр. 162). Он прямо заявляет, что в гуннском племенном союзе «были элементы новых, более совершенных общественных отношений — имелись предпосылки образования феодальных порядков» (стр. 163).
Эти ошибочные положения А.Н. Бернштама противоречат историческим фактам и высказываниям классиков марксизма-ленинизма. Работы советских историков и археологов показывают высокий уровень социально-экономического развития славянских земледельческих племён Юго-Восточной Европы к моменту вторжения гуннов. Письменные памятники и археологические изыскания дают материал, свидетельствующий также о более высоком уровне развития германских племён Западной Европы по сравнению с гуннами. Энгельс в работе «К истории древних германцев» приходит к выводу о том, что германские племена к моменту так называемого «великого переселения народов» достигли уже достаточно высокого уровня производительных сил, сделали значительные успехи в земледелии и скотоводстве, в ремёслах и торговле.
Таковы факты, о которых А.Н. Бернштам не может не знать. Чувствуя шаткость своих утверждений о высоком уровне социально-экономического развития кочевников-гуннов, он пытается доказать, что гунны занимались не только скотоводством, но и земледелием. Он заявляет, что одна часть гуннского общества состояла из скотоводов, другая (северные гунны) — сочетала скотоводство с земледелием, что у гуннов была так называемая сельская кочевая община. Как же А.Н. Бернштам доказы-
(70/71)
вает выдвинутое им положение? Следует сказать, что он мало заботится о научной аргументации своих выводов и нередко ограничивается абстрактным теоретизированием. Так, например, А.Н. Бернштам без всяких оснований приписывает гуннам занятие земледелием. Правда, при раскопках на территории Бурят-Монгольской АССР советские археологи обнаружили следы занятия земледелием, относящиеся к гуннской эпохе, однако ещё никем не доказано, что земледелием занимались гунны, а не взятые ими в плен китайцы, хакассы и другие. Не доказал этого и А.Н. Бернштам, поэтому его утверждения о земледелии у гуннов, о наличии у них сельской кочевой общины нельзя рассматривать иначе, как безосновательный домысел.
Противоречиво и путано изложен в рецензируемой книге вопрос об общественном строе гуннов: остаётся не ясным — было ли гуннское общество времён Аттилы классовым или доклассовым. Автор утверждает, что у гуннов классовые противоречия были более развиты, чем у завоёванных ими племён Западной Европы, и что гунны находились уже «на стадии сложения классового общества» (стр. 162); он говорит даже об образовании у гуннов «варварского» государства, в котором «в достаточной степени были развиты классовые отношения, разделение на рабов и рабовладельцев» (стр. 157). Наряду с этим в книге указывается, что гунны сохраняли патриархально-родовые отношения, что при Аттиле «гуннское общество в целом ещё сохранило свои примитивные формы» (стр. 159), что Аттила выражал интересы «скотоводческих гуннских племён, сохранивших ещё патриархально-родовые отношения» (там же).
Примеры подобной противоречивости, количество которых можно умножить, свидетельствуют о шаткости позиции автора. Они показывают, что А.Н. Бернштаму не удалось втиснуть исторические факты в рамки своей псевдонаучной концепции.
С ошибочных позиций освещает автор рецензируемой книги и ряд других важных проблем, связанных, с историей гуннов. Неправильно трактуется им вопрос о роли гуннов в истории Китая, принижается значение славян в истории Юго-Восточной Европы; серьёзные ошибки допущены и в вопросах этногенеза тюркоязычных народов и происхождения языка гуннов. Явное влияние антинаучных, вульгаризаторских теорий Н.Я. Марра сказалось в утверждении А.Н. Бернштама об «автохтонном» происхождении западных гуннов и аваров и в других положениях автора.
Вопрос о происхождении языка гуннов до крайности запутан А.Н. Бернштамом. Основываясь на неверном понимании данных римского писателя V века Приска Панийского, автор приходит к ошибочному выводу о том, что язык основной массы западных гуннов якобы был славянским (стр. 167), возрождая тем самым устаревшие теории буржуазных учёных, в частности Иловайского. Вместе с тем А.Н. Бернштам утверждает, что родовая знать западных гуннов говорила на тюркском языке (стр. 166-167). Там самым им проводится в завуалированной форме порочная марровская теория о классовом характере языка. Влияние Марра сказалось и в ошибочных утверждениях автора о «скрещивании» языков.
В книге допущено много фактических неточностей. Укажем лишь на некоторые из них. На странице 161 сообщается, что «Аэций Теодорик, король готов, и его сын Тарнэмэд, как рассказывает Григорий Турский, отбили второе наступление гуннов на р. Марне (Матроне) в 451 г. в окрестностях г. Труа (по Иордану — в окрестностях Шалона) и окончательно их разбили». Здесь что ни слово, то ошибка; два различных исторических лица — римский полководец Аэций и король готов Теодорик — превращены автором в одно лицо — Аэция Теодорика; вместо одного наступления гуннов на Галлию говорится о двух; город Труа, расположенный на р. Севе, перенесён на р. Марну. На странице 215 один из гуннских
(71/72)
вождей конца IV — начала V века, Ульд, ошибочно назван предводителем готов. Германские города Вормс, Шпейер и Майнц причислены к городам Галлии (стр. 161), Днестр называется Истром (стр. 150), в то время как Истром античные авторы именовали Дунай, и т.п.
Не выдерживает критики и научный аппарат книги. Если первая часть — о восточных, гуннах — написана главным образом на основании личных археологических изысканий автора с привлечением данных древних китайских писателей, то вторая часть, посвящённая западным гуннам, носит чисто компилятивный характер и представляет собой крайне путаный пересказ недоброкачественного фактического материала, почерпнутого из устаревшей литературы. Автор пользуется не подлинными данными римских и византийских писателей IV-V веков нашей эры, а работами буржуазных историков XVIII-XIX веков (Дегинь, Гиббон, Клапрот, Тьерри и др.). В тех же случаях, когда автор обращается к сообщениям римских и византийских историков, он руководствуется неудовлетворительными переводами, ошибки которых приводят его к неправильным выводам.
Анализ содержания книги показывает, что исходные положения и выводы автора, трактовка им источников и археологических данных о гуннах являются в корне ошибочными. Искажая историческую действительность, автор идеализирует гуннов, преувеличивает их роль и значение во всемирной историй, превозносит их вождя Аттилу.
Основной тезис автора о прогрессивной роли гуннских завоеваний может объективно привести к апологии грабительских, захватнических войн. Ведь не случайно версию о «прогрессивности» гуннов так рьяно отстаивают современные пантюркистские псевдоучёные. В своих бредовых расистских писаниях они поднимают на щит завоевателей-гуннов, которые якобы были предками турок и носителями древнейшей цивилизации.
Ответственность за выпуск порочной книги по истории гуннов несёт не только её автор. Большая доля этой ответственности падает также на кафедру археологии Ленинградского государственного университета, рекомендовавшую «Очерк истории гуннов» для печати. Издательство Ленинградского государственного университета и в первую очередь редактор М.М. Дьяконов заняли ложную позицию невмешательства в идейно-теоретическое содержание книги и этим способствовали распространению ошибочных взглядов, давно вскрытых и отвергнутых советской историографией.
|