|
Н.Ю. Смирнов |
Не пора ли пересмотреть традиции в науке? А.Н. Бернштам
Научный работник — творческий работник. Творчество в значительной степени зависит от творческого настроения. Под творческим настроением я подразумеваю [зачин, тему и] подготовку к окончательному акту — написанию работы, к творческой её редакции. Следовательно, творческое настроение особо важно в период сбора материала, его обдумывания, композиции, сопоставлений; розыски аналогий, подобий в литературе вопроса, выводы и, главное, заключительное — открытие, хоть маленькое, но открытие. В этом и суть научной работы. Без открытий, без открытий — «винтиков» — нет науки в целом. Без этого остаётся голый ползучий эмпиризм, зачастую скрытый у нас под торжественным титулом — «публикация фактов». Спору нет: факты публиковать нужно и чем больше, тем лучше. Но факты без мысли, без освещения — это плюшкинское сборище хлама. Особенно, если учесть специфику моей специальности — специальности археолога.
Мне кажется, что это истина. Впрочем, истина эта всем известна, но не все из неё делают выводы. Не делают вывода, в частности, и о том, что всякая научная мысль должна иметь автора. Приведу примеры.
Музейная экспозиция — это творчество, это порой большее научное открытие, чем многие преходящие и быстро забываемые статьи в научных журналах. Да и музейная экспозиция и «читателей» имеет часто гораздо больше, чем статья в специальном журнале. Но почему-то авторы этой музейной творческой удачи не имеют права на известность. Как автор статьи всегда известен читателю для доброго слова и для критики, так и автор экспозиции, в иных случаях автор раскопок (к слову сказать, и архитектор дома тоже), должны быть известны советскому гражданину.
Почему же традиция прячет от нас их имена? Ведь, кажется, чего проще — на углу дома или у выставочного стенда повесить табличку с именами, которые должен знать советский человек.
Другой истиной (да простит мне читатель менторский тон) является то, что творчество имеет присущую ему болезнь — творческие муки, то есть полосу неудач, творческой неудовлетворенности, отсутствие важных звеньев, пробелы и т.д. и т.п., которые лишают возможности завершить в заданный срок работу, дать нечто цельное, законченное.
Наконец, последней истиной, известной каждому научному работнику, является необходимость «остыть» к своей работе, выработать само- критическое к ней отношение, отложить её на время в сторону и, как говорил Л.Н. Толстой, «лучше подождать печатать и объясниться».
Кто будет с этим спорить? Вряд ли я сказал что-нибудь спорное или что-нибудь новое для научного, творческого работника.
Однако перейдём к делу и рассмотрим всю серию традиций в планировании и организации науки (имею в виду гуманитарные) в системе Академии наук в частности.
1. План и его толкование.
Указание гласит: темы должны быть крупными. Для этого под общей шапкой собираются частные заявки научных сотрудников, которые «возглавляются» общим названием и каким-нибудь одним крупным именем. Заглавие ни к чему не обязывает, крупное имя ни перед кем не обязано. Оно (ИМЯ) за пятилетие не встречается с исполнителями темы, не руководит ими, а быть может оно, ИМЯ, и не знает, что [оно — ИМЯ] является руководителем.
Повторяю, темы должны быть крупными, а научные «рассказы», очерки, критико-библиографические статьи и т.п. почти не планируются.
Что же такое план? Считается, что творческий замысел, годами выношенный, вставленный в план, — это не план, а «личная заявка». В план можно и должно включать работы, составляющие в течение многих лет содержание научной жизни, разумеется, если эта тема нужна. Впрочем, можно с уверенностью сказать, что на 99,9% творческие замыслы научных работников нашей страны совпадают с общей линией развития [науки] в СССР.
Как же порой эти творческие замыслы осуществляются и «принимаются»?
Проходит год. В ноябре уже нужно сдать план, так как в первых числах декабря будет «Комиссия». Текст должен быть готов, обсуждён (если окончание темы падает на данный год), и, если это статья для сборника, — она должна иметь «открытие», иллюстративный материал, она должна быть представлена в «годном для печати виде».
Годовой план работы для старшего научного сотрудника — это статья объёмом в 6-8 авторских листов; к тому же она должна быть [фактически] сдана на месяц раньше срока. Где же время для того, чтобы работа отстоялась? Где гарантия того, что в n-ском году будет сделано «открытие» и что очередное «открытие» обязательно будет в следующем году? Где возможность творчества, когда оно зажато в ненужно жёсткий, нелепый срок?
И это не единственная нелепость в планировании научной работы.
Обычно большая работа планируется на три года. Следовательно, надо сдать 24-25 авторских листов, но Президиум АН СССР, точнее РИСО [редакционно-издательский совет], повело борьбу за сокращение объёма печатаемых работ. Теперь обычно её предлагают сокращать до 10-15 листов. Справедливо: многие расплывчатые описания можно сократить с помощью хорошо продуманных иллюстраций. Но почему же сотрудник института должен представить в декабре Комиссии по проверке плана не менее 150 стр. машинограммы, а в январе в издательство — не более 75? Получается так: по плану раздувай, для издания сокращай! Не устарела ли традиция плана? Не надо ли её пересмотреть? Я беру на себя смелость утверждать, что, по мнению всех научных работников, такая система планирования неверна. Следует пересмотреть и нормы планирования и порядок контроля за выполнением плана.
2. Авторство и борьба мнений.
Без борьбы мнений, суждений, предположений — научно обоснованных гипотез — не может быть науки. Об этом говорит вся наша печать. Всё наше общественное мнение. Но где больше всего подавляется авторство и ликвидируется борьба мнений? В коллективных работах! Известно, что в науке много нерешённых вопросов, все знают, что наука не терпит резолюций, решений, принятых голосованием, и судебных приговоров. Однако есть случай, когда всё это проводится с завидной лёгкостью — в коллективных работах. Здесь редактор, не отмечая в тексте разногласия, оставляет то, что ему любо. А для того, чтобы всё было гладко, исправляет текст автора. Имя последнего как автора существует либо в предисловии, либо в оглавлении, а иногда (к счастью автора) и вообще отсутствует. Неповинный автор становится носителем точки зрения редактора, кстати сказать, не всегда безупречной. Таков, например, опыт работ по однотомникам «Истории Казахстана и Киргизии» (с древнейших времён до 1917 г.), «История Монголии» и многих других. [13] Почему-то там, где нет однотомников, всё ещё избегают «единоличных» работ, где автор-исследователь излагает свою точку зрения на историю того или иного народа. Но без накопления таких «единоличных» историй ведь не будет и коллективных работ, коллективных историй, ибо коллективная история будет в данном случае всего лишь едино- личной точкой зрения по данному вопросу... самого редактора.
Надо сказать, что ещё до того, как редактор получит текст, где он будет гулять по строчкам красным [или иным] карандашом, текст несколько раз обсуждали. Автору несколько раз предлагали... В результате податливый специалист превращается в пишущую машинку, в своём тексте он должен излагать то, что ему предложат, к сожалению, согласно конъюнктуре (под конъюнктурой следует понимать всесильную точку зрения редактора на данный момент). Оная ещё не истреблена и в первую очередь расцветает своим ядовитым цветом именно в коллективных работах.
Но возвратимся к Истории. Совершенно разные вещи — «История СССР», когда за спиной творческого коллектива стоят Ломоносов, Карамзин, Соловьёв, Ключевский и многие, многие другие; и другое положение с созданием истории Киргизстана, когда в научном багаже нет ничего, кроме одной брошюры Бартольда, [14] а кандидатские и докторские диссертации на эту тему находятся в спецфонде Ленинской библиотеки в Москве и почти недоступны массовому читателю.
Мы изложили один вариант «борьбы мнений». Есть и другой. По целому ряду научных проблем отдельные учёные, коллективы стоят на разных точках зрения. Естественно, что разногласия эти должны выявиться в печати, в специальной печати, которой так богато снабжена наша наука. Ведь печать для нас — это трибуна. К сожалению, мы имеем только журналы, а нужна и газета. Печать для нас — всё. Здесь столкновения, споры, пожелания и желания. Гуманитары многословны, в этом беда их специальности. Нам нужны не только письменные столы (это есть дома [и на работе]). Но и клубы, место встреч, разговоров, споров. Распорядок научных работ нельзя регламентировать восьмичасовым рабочим днём, даже и для младшего научного сотрудника, даже тогда, когда он, младший научный сотрудник, не имеет степени кандидата наук, тем более, что многие скороспелые кандидаты имеют степени без работ, а настоящие кандидаты, с работами, [по существу доктора (например, историк Руси М.К. Карагер [15])], ещё не оформлены в степени. К сожалению, примеров этому легион! Пора восстановить справедливость! Хочется надеяться, что дойдёт же когда-нибудь до сознания многих, в том числе и до различных оппонентов, статья в журнале «Коммунист» №18 за 1954 г. под скромным заголовком «Повысить уровень подготовки кадров в области общественных наук» (стр. 67-77). [16]
Однако во главе некоторых журналов и периодических сборников стоят такие «редакторы-деспоты», что попасть на страницы этого журнала невозможно. Мы не требуем «редактора-либерала», — просто нужен редактор умный (это весьма необходимая фигура в науке).
Некоторые журналы заняли очень странную позицию: они печатают собственную точку зрения (редактора и единомышленников) и не печатают даже письма в редакцию, где изобличаются противоречия, безграмотность и прочие ляпсусы, имеющие место в журнале. Очевидно, это делается по принципу сохранения «чести мундира». Прежде всего этим отличается журнал «Вестник древней истории» (отв. редактор С.В. Киселёв). [17]
Кстати, об этом журнале и позиции его раздела «Критика и библиография», где перед словом «Критика» следовало бы поставить определение «уголовная» в том смысле, как это правильно определили на II Съезде писателей, определили, как и всегда писатели, резко, ядовито, но правильно.
Почему при оценке труда советского учёного интерес представляют не его творческие удачи, а лишь однобокий подбор отдельных промахов и естественных в процессе работы неудач? Почему только подбором этих, не всегда доказанных промахов раздел «Уголовной критики» старательно размешивает чёрную краску, схожую с дёгтем, и даже ворота находят, которые можно измазать. Вряд ли следует приводить факты. Думаю, что в «научном плебисците» приведённый мною тезис будет поддержан большинством голосов в отношении некоторых наших толстых и в целом неплохих журналов.
Почему появляются сборники такие, как, например, «Вопросы скифо-сарматской археологии» (М., 1954), где происхождение скифов трактуется только с одной точки зрения и за борт выбрасывается одна из версий почтенного Геродота (V в. до н.э.) о том, что «скифы пришли из Азии»? Почему авторы статей вынуждены признать ираноязычность части европейских скифов, то есть тем самым и приход их из Средней Азии, а в то же время поносят (другого термина у меня под рукой не было) тех исследователей, которые указывают на азиатское происхождение скифов (напр., автора одной из статей С.И. Руденко и др.). [18] Если вводная статья отмечает порочность автохтонной стадиальности марровского толка в происхождении скифов, то как они, «борцы за чистоту» науки, не замечают, что признание ираноязычности хотя бы части европейских скифов несовместимо с отрицанием их азиатского происхождения? Этим самым авторы становятся на позиции по крайней мере «двоецентрия» происхождения иранских языков, то есть становятся на позиции марризма, а в критике — на позиции «держи вора».
Я «ударился» в науку, но вряд ли сложную. Речь идёт о том, что часть скифов, которых делали славянами, [19] говорила на иранском языке. Язык этот принесли с собой жители Азии. Это не означает, что пришельцы изменили характер культуры сте- пей Причерноморья, но определённую роль их нужно учитывать, как учитывается роль ираноязычных племён в истории Индии. Территории и в древности не были изолированы друг от друга. Скифские племена были родственны протославянским. Пешие и конные, в большие промежутки времени, племена эти общались друг с другом. [20] Не случайно лопари Кольского полуострова монголоиды, хотя родина последних и в эпоху палеолита, и позднее была за Уралом. Не случайно современные тюркоязычные народы Средней Азии — потомки народов Центральной Азии. Но всё это я говорю для того, чтобы привлечь внимание читателей к специальной литературе.
Возвратимся к старой теме.
Так причудливо переплетается мнимая ортодоксальность с неизмеримой глубиной падения в марризм, страстными борцами с которым пытается представить себя односторонне подобранный коллектив сборника. [21]
Скифы — важная, но далёкая проблема; есть и более острые, правда, они ошельмованы опошленным пониманием борьбы с космополитизмом и упрощенчеством в науке. В чём дело?
3. Так называемая борьба с космополитизмом как форма упрощенчества в науке.
Спору нет, что космополитизм как идеология современного этапа империализма — теория вредная, опасная, требующая пристального, неустанного внимания от нашей научной общественности. Но во что превратили некоторые горе-учёные борьбу с космополитизмом? Они превратили это в нигилистическое отношение к знанию мировой культуры, которая всё-таки существует, как существует независимо от социальных, политических, религиозных и иных убеждений вывод о том, что дважды два — четыре.
Этот несвойственный ученым страны социализма нигилизм привел к тому:
1. что знание иностранных языков и чтение литературы на этих языках стало не только необязательным, но и одиозным; 2. что всякие культурные влияния отождествлялись с идеологией агрессоров, которые размахивают термоядерными бомбами и заботятся о строительстве аэродромов, с площадок которых легче всего сбросить эти бомбы на города и сёла страны социализма; 3. что всякие передвижения народов (миграции), которых столь много имелось на памяти истории, рассматривались почти что как марш пехоты гитлеровского типа во время психической атаки. Но ведь на советских людей психические атаки каппелевцев и гитлеровцев не оказали действия!
В результате такого взгляда на историю (беру пример из своей специальности) общий голос передовых специальных (и не только специальных) журналов заявлял, что народы Средней Азии созрели сами, вне связи с зарубежными народами, забывая, что ведь и рубежи-то были не там и не те, которые нам сейчас известны. Более того, некоторым учёным инкриминировался такой факт, как [изучение] происхождения народов Средней Азии в [связи и] взаимоотношении с соседними племенами и народами, а не только с народами собственно Средней Азии. Например, отрицалось, что один из предков таджиков — согдийцы — внёс немалый вклад в культуру отсталых кочевнических районов Северной Киргизии и Южного Казахстана, районов, занятых предками казахов и киргизов. Любого, кто привлекал к происхождению того или иного народа соседние племена и народы, кто не считал киргиза потомком «палеолитического киргиза», причисляли к... космополитам!
Что скрывается за оболочкой этой мнимой научной бдительности «учёных», отрицающих, что в образовании народов следует учитывать их широкие связи с племенами, жившими за пределами современных государственных границ, в частности за пределами Средней Азии? Что в этом «худого»?
За этим скрывается научная безответственность, взращённая на безграмотности исследователей!
Предки народов Средней Азии не знали тюркских языков! Носителями тюркских языков были народы Центральной Азии (Монголия прежде всего, отчасти Южная Сибирь). В расовом отношении племена Средней Азии были европеоидами. Спрашивается, каким образом уже к XVI веку большая часть, особенно сельского населения, Средней Азии говорит на тюркских языках, а в расовом отношении они стали монголоидами, если не признать, что это произошло в результате многовекового скрещивания с народами Центральной Азии, исконными носителями тюркской речи и обладателями монголоидного расового типа, по крайней мере с рубежа нашей эры проникавшими в Среднюю Азию. Без этого вторжения не могли появиться указанные новые явления, хотя культуру, социально-экономический строй, способ производства завоеватели-вторженцы усвоили местный, среднеазиатский.
4. Упрощенчество и задачи борьбы с ним.
Ошибки, проявившиеся в борьбе с космополитизмом, тесно связаны с позицией упрощенчества в науке. Приведу примеры опять же из сферы моей специальности.
Гунны — «нехорошие люди». Но не потому, что в их составе были тюркские племена Центральной и Средней Азии, в известной степени предки туркменов, узбеков, каракалпаков, казахов, киргизов. Не в том пантюркизм, что гунны были тюркоязычны, ибо скажи, что они ираноязычны, так это будет любезно персидскому шаху. [22]
Следует различать, что такое прогрессивность и объективно-прогрессивная роль. Расценивать историческую роль древних племен с точки зрения их субъективных намерений — это историческая бессмыслица! Не было в первых веках нашей эры племен, народов, независимо от их этнической принадлежности, будь он славянин, тюрк, монгол, германец эпохи Тацита или колон Рима, которые ставили бы перед собой «благотворительные» задачи истории, то есть определяли бы свою «историческую задачу» — быть ли им прогрессивными или реакционными? Их поведение определялось способом производства, и с этой точки зрения они всё время выступали как объективно историческая сила, и их роль не определялась субъективными намерениями.
Разве лозунги восстания рабов звали к научному социализму, а не к власти рабов над рабовладельцами? Получили ли своё отражение идеальные теории Аристотеля и Платона в целой цепи восстаний до восстания зинджей в Ираке в IX веке?
Разве в крестьянских восстаниях Болотникова, Разина, Пугачева не было идеи крестьянского царя?
А разве эти восстания рабов и крестьян не сыграли в истории объективно-исторически прогрессивную роль?
Другой вопрос: разве не было другой стороны эксплуатации (я имею в виду глубокую древность), когда одни народы эксплуатировали другие? Были, ибо сознательность народа варварского периода (в моргано-энгельсовском смысле слова) была, мягко выражаясь, весьма относительной.
Стараясь очистить историю, приукрасить её, сделать историю «в нашу пользу», в печати появилась статья по поводу хазар за подписью некоего Иванова. [23] Его «точка зрения» заклеймила позиции тех (М.И. Артамонова), кто в согласии с фактами показали эфемерное государственное образование на юго-востоке нашей страны, которое тесно связано с пришельцами из Средней Азии, где и ныне живут их потомки — братские народы Среднеазиатских республик.
Что же делают «борцы» за «истинный» исторический процесс? Что же они предлагают? Вот здесь-то и начинается апогей упрощенчества.
Они, следуя стандартному рецепту, строят свои «концепции», исходя из двух постулатов:
1. Вторженцев из Азии либо не было (некие «поручики Киже»), либо это исторические «бандиты». 2. Культура района обитания этих «бандитов» это не их культура, а... славянская или, в лучшем случае, аланская (иранская — ехидно спрошу я?).
Захлёбываясь от восторга, сообщают, что славянские черепки (ещё премудрость — салтово-маяцкая [древняя культура на Дону]) уже найдены на Дону. Более того, чрезвычайно важным открытием оказалось, что славянские (опять салтово-маяцкая культура!) черепки от грубой, плохой посуды (!) найдены и на Волге. Теперь несомненно, что:
1. культура славяно-русских народов древняя и высокая; 2. на основании археологии можно доказать, что Волга — «Русская река».
Вот эта «неоаксаковщина», глупое «славянофильство» наших дней, начертанное пером далеко не детей от науки, — становятся законодателями «научных мод».
Ну, а думают ли эти товарищи, к чему приводит дальше их патриотическая истерия? Нет, не думают. Что же получится, если славянских черепков нет за Уралом, а тем более на берегах бухты Золотой Рог во Владивостоке? Не будет ли это означать, согласно их «теории», что эти земли не наши. А «их», дальневосточные?
А если всё же высокая культура Киевской Руси на тысячелетия моложе культуры Древнего Востока — значит ли это, что русский народ должен встать на колени перед эфиопами? Этим ли определяется наше культурное богатство и наше право на это богатство? Думают ли ретивые борцы за время и пространство славяно-русских племён и народностей, что не черепки X-XI веков, а время сложения наций, сложение того класса, которому были чужды идеи обмена власти эксплуататоров, которому ясна была идея и пути её осуществления, ликвидации всякой эксплуатации, идея, которая после 1917 г. получила своё материальное воплощение.
Несомненно, что в этой связи мы не отрицаем гордость прошлым, право на культурное наследство, но должно при этом смотреть на наше богатство исторически и понимать, что «всё течёт, всё изменяется». Неужели наши, излишне увлечённые современники не могут запомнить столь краткий текст Гераклита? Очевидно, не все могут. В качестве примера приведу «специалистов» по эпосу.
5. Эпос и его «хоронители».
Сколь много сохраняет народный эпос народную философию и историю! Кто с этим будет спорить? Разве только Люциан Климович, да и то не в любое время. [24] Я уже не говорю о его «фотокопиях» на местах, к сожалению, в одно время и во многих экземплярах размноженных. В «подполье» загнали эти «хоронители» эпоса со своими подручными — заплечных дел мастерами — монгольского Гэсэра, узбекского Алпамыша, киргизского Манаса и иже с ними. А повод для этого был один, два: то употребление термина «хан» (царь / бек / князь), то ясно выраженное стремление народа, воспетого в этом эпосе, обрести свою власть, свободу. Об этом втором положении говорить не будем: мечта о власти — это вариант мечты рабов и пособников фантастического крестьянского царя. А первое?
Где могла быть у народа иная (кстати сказать, о только что сказанном) философия, которая выражалась бы в другой лексике?
М.И. Глинка назвал свою оперу о крестьянском герое Иване Сусанине — «Жизнь за царя». Ну и что же из этого следует? Что это, «жизнь за царя» или «жизнь за народ»? Почему в одних случаях исследователи судят по тексту, а в других — по терминологии? В одном случае учитывается содержание, а в другом лишь форма? Почему нас не коробят хоругви в первом акте «Князя Игоря», почему же лакированным пройдохам от науки противно мусульманское «бисмаля», хотя это абсолютно одно и то же. Почему? Да стоит ли задавать вопросы тем, кто на них всё равно не ответит.
Перенесёмся в другую область.
Возьмём современную киргизскую действительность. Если термин «хан» в эпосе «Манас» аргумент для доказательства феодального характера этого эпоса, то составная часть фамилии народного поэта Киргизии Токомбаева [25] — признак того, что он из кулаков (бай), в фамилии лауреата сталинской премии Сыдыкбекова [26] — признак того, что он князь (бек), а заслуженный деятель искусств Кубанычбек Маликов [27] вообще и князь (бек) и царь (малик)! Ну это ли не потолок упрощенства (к сожалению, не одинокого)!
Как я был рад, я, рядовой читатель «Литературной газеты», когда выяснил по докладу Рюрикова, [28] что наконец-то дошло до сознания людей, что нельзя от создателей эпоса требовать знания всех законов социалистического реализма. Тогда были иные нормы художественно-поэтических и эстетических воззрений, создатели эпоса жили до 1848 г. и не могли знать Коммунистический манифест!
Я не убежден в том, что сказанное мною дойдёт до сознания «хоронителей» эпоса. Но нам ясно, во всяком случае, что в хранители эпоса они не годятся.
6. Вместо заключения — «Что следует из сказанного».
1. Настойчиво потребовать от редакторов журналов «свободу научного слова». 2. Лучший вариант: расчленить некоторые институты (соответственно учёные советы и издания) с тем, чтобы имеющие право в науке коллективы имели и своё право формулировать своё мнение. 3. Организовать газету, посвящённую проблемам науки, по типу газет «Советская культура» или «Литературная газета» примерно с названием «Советская наука». 4. Вменить в обязанность этой газете в первую очередь: а) бороться с теми традициями в науке, которые стали тормозом. Хорошие традиции, наоборот, следует сохранять, популяризировать; б) бороться с упрощенчеством в науке, под каким бы красивым покрывалом оно (упрощенчество) ни скрывалось; в) усилить требования к советским учёным, к науке, понимая под этим не только знания, но и наличие творческого замысла, темперамента и открытия; г) добиваться для научных работников «Ясной поляны» в виде научного спокойствия, такого положения, когда настоящий учёный будет изолирован от конъюнктурщиков — людей, искажающих те или иные трудные этапы нашей научной жизни, когда будут изолированы те, кто не имеет права называться научными работниками. Речь идёт о тех, кто, имея степени и даже звания действительных членов союзных академий, не имеют ни одной научной печатной работы. Речь идёт о тех, кто занимается не открытиями в науке, а скорее закрытием её, независимо от штатной должности.
Короче, из сказанного следует: нельзя забывать, что борьба мнений в науке имеет государственную основу, что борьба мнений — это осуществление плана строительства коммунизма. Одна из... |
На этом рукопись обрывается. В ней действительно «не оказалось последней страницы».
Этот текст выходит в свет спустя 56 лет с момента своего написания. Его историко-биографическая ценность очевидна. Так же как очевидно то, что он все-таки пережил свое время. Написанная в тот единственный период хрущёвской «оттепели», когда только и могла появиться эта революционная по духу статья, она не была опубликована в советское время. Сейчас, по прошествии многих лет, становится понятно, что эта статья — неслучившееся событие в истории отечественной археологии.
Уже в ноябре 1956 г. было подавлено Венгерское восстание. А 19 декабря того же года, всего через девять дней после смерти А.Н. Бернштама, ЦК КПСС выпустил письмо «Об усилении работы партийных организаций по пресечению вылазок антисоветских, враждебных элементов», обязательное для распространения и обсуждения в первичных партийных организациях. В тексте этого письма были и такие строки: «За последнее время среди отдельных работников литературы и искусства, сползающих с партийных позиций, политически незрелых и настроенных обывательски, появились попытки подвергнуть сомнению правильность линии партии в развитии советской литературы и искусства, отойти от принципов социалистического реализма на позиции безыдейного искус-
ства, стали выдвигать требования „освободить” литературу и искусство от партийного руководства, обеспечить „свободу творчества”, понимаемую в буржуазно-анархистском, индивидуалистическом духе». Критиковалась редакционная политика и таких научных журналов, как «Вопросы истории» и «Вопросы философии» (Пихоя, 2000). С этого момента и до конца 1980-х гг. никаких общественно-политических выступлений и манифестов научных работников, кроме тех, в которых поддерживалась линия партии и правительства, уже не предусматривалось.
P.S. Мне бы не хотелось навязывать читателю своё мнение об актуальности текста А.Н. Бернштама, потому что сегодня каждый участник «научного плебисцита», думаю, способен привести свои параллели указанным в нём проблемам.
Наверное, самым лучшим ответом научного сообщества на эту запоздалую публикацию была бы организация открытой дискуссии о современных путях развития отечественной археологии, так как время для такой дискуссии давно пришло, а вот возможные участники обсуждают перспективы и тупики своей науки всё больше в кулуарах.
Алёкшин, 2007 — Алёкшин В.А. Сектор/отдел археологии Средней/Центральной Азии и Кавказа ЛОИИМК АН СССР-ЛОИА АН СССР-ИИМК РАН и его предшественники в ИАК-РАИМК-ГАИМК-ИИМК АН СССР (основные вехи истории) // Записки ИИМК РАН. СПб., 2007. №2.
Алёкшин, 2010 — Алёкшин В.А. Александр Натанович Бернштам: Биографический очерк // Древние культуры Евразии: Материалы междунар. науч. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения А.Н. Бернштама. СПб., 2010.
Алымов, 2009 — Алымов С. Космополитизм, марризм и прочие «грехи»: отечественные этнографы и археологи на рубеже 1940-1950-х годов // Новое литературное обозрение. М., 2009. №97.
Артамонов, 1937 — Артамонов М.И. Очерки древнейшей истории хазар. Л., 1937.
Арциховский, 1953 — Арциховский А.В. Пути преодоления влияния Н.Я. Марра в археологии // Против вульгаризации марксизма в археологии. М., 1953.
Бернштам, 1932 — Бернштам А.Н. Идеализм в этнографии (Руденко и руденковщина) // Сообщения ГАИМК. Л., 1932. №1-2.
Бернштам, 1950а — Выступление А.Н. Бернштама // НА ИИМК РАН, РА, ф. 312, оп. 1, д. 316: «Стенограмма заседаний Учёного совета ЛО ИИМК. Доклад А.П. Окладникова «Труды т. Сталина по вопросам языкознания и задачи советской археологии». 22-25 ноября 1950 г.».
Бернштам, 1950б — Бернштам А.Н. Рец.: Киселёв С.В. Древняя история Южной Сибири. М.;Л., 1949 // Вестник ЛГУ. Л., 1950. №4.
Бернштам, 1951 — Бернштам А.Н. Очерк истории гуннов. Л., 1951.
Борисов, 1952 — Борисов А.П. Об изданиях Ленинградского государственного университета имени А.А. Жданова по древней истории и археологии. Рец. на: А.Н. Бернштам. Очерк истории гуннов. Л., 1951. 256 с. // Вопросы истории. М., 1952. №11.
Бочкарёв, 1994 — Бочкарёв В.С. В.И. Равдоникас и революция в советской археологии // Междунар. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения профессора В.И. Равдоникаса: Тезисы докладов. СПб., 1994.
Брюсов, 1953 — Брюсов А.Я. К критике ошибок археологов при истолковании древних петроглифов // Против вульгаризации марксизма в археологии. М., 1953.
Горбунова, 1995 — Горбунова Н.Г. А.Н. Бернштам — исследователь древних культур Средней Азии // Из истории и археологии древнего Тянь-Шаня. Бишкек, 1995.
Граков, Мелюкова, 1954 — Граков Б.Н., Мелюкова А.И. Об этнических и культурных различиях в степных и лесостепных областях Европейской части СССР в скифское время // Вопросы скифо-сарматской археологии. М., 1954.
Долинина, 1994 — Долинина А.А. «Невольник долга» (Научная биография академика И.Ю. Крачковского). СПб., 1994.
Заднепровский, 1960 — Заднепровский Ю.А. Александр Натанович Бернштам // КСИИМК. М., 1960. Вып. 80.
Заднепровский, Подольский, 1981 — Заднепровский Ю.А., Подольский А.Г. Александр Натанович Бернштам: К 70-летию со дня рождения // Народы Азии и Африки. М., 1981. №2.
Иванов, 1951 — Иванов П.П. Об одной ошибочной концепции // Правда. 25.12.1951. №359.
Киселёв, 1949 — Киселёв С.В. Рец.: А.Н. Бернштам. Социально-экономический строй орхоно-енисейских тюрок VI-VIII веков. Восточно-тюркский каганат и Кыргызы. Изд. АН СССР. М.; Л., 1946. 207 с., 2 карты // Вестник древней истории. М.;Л., 1947. №1(19).
Клейн, 2010 — Клейн Л.С. Красный демон археологии. Сага о Равдоникасе // Краеугольный камень. Археология, история, искусство, культура России и сопредельных стран. М., 2010. Т. 1.
Кузьмина, 2010 — Кузьмина Е.Е. А.Н. Бернштам и его место в археологии Казахстана и Киргизии // Древние культуры Евразии: Материалы междунар. науч. конф., посвящ. 100-летию со дня рождения А.Н. Бернштама. СПб., 2010.
Куроедов, 1954 — Куроедов В.А. Партийные организации и научные учреждения // Коммунист. М., 1954. №18.
Кызласов, Мерперт, 1952 — Кызласов Л.Р., Мерперт Н.Я. Рецензия на: А.Н.Бернштам Очерк истории гуннов. Л., 1951. 256 с. // Вестник древней истории. М., 1952. №1.
Либин, Шапира, 2007 — Либин А., Шапира Д. Хазарская парадигма Сталина. Наука как политический продукт и лакмус империй. Электронная версия: http://booknik.ru/context/?id=24498
Массон, 2002 — Массон В.М. Александр Натанович Бернштам из плеяды первопроходцев среднеазиатской археологии (к 90-летию со дня рождения) // Археологические вести. СПб., 2002. №9.
Некролог, 1957 — Александр Натанович Бернштам // Советская археология. 1957. №1.
Об участии..., 1938 — Об участии в чистках ГАИМК и др. организациях // НА ИИМК РАН, РА, ф. 35, оп. 5, д. 22: Личное дело А.Н. Бернштама. 1938-1956 гг.
Пиотровский, 1995 — Пиотровский Б.Б. Страницы моей жизни. СПб., 1995.
Письмо..., 1930 — Письмо В.А. Миханковой // НА ИИМК РАН, РА, ф. 2, оп. 3, д. 56: Дело А.Н. Бернштама. Февраль 1930-1933 гг.
Пихоя, 2000 — Пихоя Р. Медленно тающий лёд (март 1953 — конец 1957 гг.). Политические итоги 1956 года // Международный исторический журнал. 2000. №7, январь — февраль. Электронная версия: http://history.machaon.ru/all/number_07/analiti4/ice/17/index.html
Повысить..., 1954 — Повысить уровень подготовки кадров в области общественных наук! // Коммунист. М., 1954. №18.
Погребова, 1954 — Погребова Н.Н. Состояние проблем скифо-сарматской археологии к конференции ИИМК АН СССР 1952 г. // Вопросы скифо-сарматской археологии. М., 1954.
Против вульгаризации..., 1953 — Против вульгаризации марксизма в археологии. М., 1953.
Равдоникас, 1930 — Равдоникас В.И. За марксистскую историю материальной культуры // Известия ГАИМК. Л., 1930. Т. 7, вып. 3-4.
Равдоникас, 1937 — Равдоникас В.И. О вредительстве в области археологии и ликвидации его последствий // Советская археология. 1937. Т. 3.
Распоряжение..., 1930 — Распоряжение №67 по ГАИМК (копия) // НАИИМКРАН, РА, ф.2, оп.3, д.56: Дело А.Н. Бернштама. Февраль 1930-1933 гг.
Рафиков, 1952 — Рафиков А.X. Рецензия на: А.Н. Бернштам. Очерк истории гуннов. Л., 1951. 256 с. // Вопросы истории. М., 1952. №5.
Решетов, 2003 — Решетов А.М. Трагедия личности: Н.М. Маторин // Репрессированные этнографы. М., 2003. Вып. 2.
Столяр, 1988 — Столяр А.Д. Деятельность Владислава Иосифовича Равдоникаса // Тихвинский сборник. Тихвин, 1988. Вып. 1.
Столяр, 1994 — Столяр А.Д. Предисловие // Проблемы археологии. Памятники древнего и средневекового искусства: Сб. статей в память профессора В.И. Равдоникаса. СПб., 1994. Вып. 3.
Толстов, 1957 — Толстов С.П. Александр Натанович Бернштам // Советская этнография. М., 1957. №1.
Щетинин, 1953 — Щетинин С. Порочная позиция профессора Бернштама // Известия. 1953. №75.
Удальцова, 1952 — Удальцова З.В. Против идеализации гуннских завоеваний // Большевик. М., 1952. №11.
[1] Россия, 191186, Санкт-Петербург, Дворцовая наб., 18. Институт истории материальной культуры РАН. Отдел археологии Центральной Азии и Кавказа.
[2] Личные взаимоотношения учёных — неочевидны в том смысле, что не всегда поддаются логике стороннего наблюдателя или потомка. Часто отсюда возникает соблазн трактовать те или иные поступки и высказывания схематически или даже догматически. Особенно если данные протоколов заседаний, воспоминания свидетелей и мемуары участников, дополняя друг друга, создают такую пёструю картину, которая требует слишком вдумчивой и долгой критики источников. Бывает, что у историографа не хватает на это времени при написании статьи в очередной юбилейный сборник или пропадает желание понять, что же было на самом деле, и тема надолго исчезает с горизонта историографии. А.Н. Бернштаму в каком-то смысле повезло — существует около десятка посвящённых ему кратких и пространных биографических очерков (см. библиографию к статье). В небольшой вводной части к публикации этой важной для биографии нашей науки статьи А.Н. Бернштама я затрагиваю только те события жизни этого неординарного человека, которые, на мой взгляд, могут объяснить её появление.
[3] Фёдор Васильевич Кипарисов (18861936) — член ВКП(б) с 1920 г. В 1930 г. исполнял должность заместителя Председателя ГАИМК. Этот пост он занял в январе 1929 г. в связи с «необходимостью привлечь к постоянному участию в работах Академии достаточного количества научных работников-марксистов...» (Алёкшин, 2007. С. 24). Этот тезис — краткое обоснование очередной реформы ГАИМК, нацеленной на изменение социального состава её коллектива. С 1931 г. основным требованием для аспирантов и сотрудников стало наличие соответствующего классового происхождения (Там же. С. 26).
[4] Колхозцентр или Всероссийский союз сельскохозяйственных коллективов был образован согласно постановлению ЦК ВКП(б) от 30 декабря 1926 г. «Об итогах колхозного и совхозного строительства» и постановлению ВЦИК и СНК РСФСР от 16 марта 1927 г. «О коллективных хозяйствах». Колхозцентр должен был осуществлять руководство строительством колхозов и их объединений, представительство интересов колхозного движения в правительственных учреждениях и общественных организациях, содействие организации хозяйства колхозов и устройству их внутреннего распорядка, организацию сбыта продукции колхозов и снабжения их средствами производства. Ликвидирован в декабре 1932 г., его функции перешли Наркомзему СССР.
[5] Компании по хлебозаготовкам — одно из ярких проявлений хозяйственной политики советской власти на селе в 1918-1941 гг. — централизованная заготовка зерна для обеспечения продовольственных запасов и поддержания ценовой политики, соответствующей интересам государства. С 1928 г. изменяются формы хлебозаготовок: заготовка зерна в колхозах происходит на основе контрактации, в бедняцких и середняцких хозяйствах — на основе контрактации и самообложения, а от кулацких и зажиточных хозяйств требуется сдача государству всех товарных излишков. При сельсоветах создаются комиссии по содействию хлебозаготовкам из деревенской бедноты и середняков. В задачи комиссий входит выявление кулацких и зажиточных хозяйств, установление размера их товарных излишков хлеба, принуждение, путём общественного давления, к сдаче хлеба государству. Кроме того, члены комиссий обязаны проводить разъяснительную работу среди крестьян-бедняков и середняков о необходимости продажи зерна государству.
[6] Имеется в виду городище Старая Ниса (Неса) близ с. Багир в Туркменистане, скрывающее руины одного из Александрополей, заложенных Александром Македонским.
[7] Пристрастный читатель может упрекнуть меня в подмене понятий, заметив, что «полемический задор», как минимум в одном случае, перешёл, пользуясь определением, упомянутым самим А.Н. Бернштамом, в «уголовную критику». Но это не «уголовная» критика в нашем современном понимании и в понимании А.Н. Бернштама 1955 г., а та самая классовая критика и классовая же полемика, на волне обострения которой он и был контрактирован в ГАИМК 21 февраля 1930 г. научным сотрудником 2-го разряда и зачислен в аспирантуру обновленного учреждения (Распоряжение..., 1930, л. без №). Это надо понимать очень чётко. О сложности нашего восприятия роли личности учёного в советскую эпоху специально написал в предисловии к биографии Н.М. Материна один из лучших петербургских историографов А.М. Решетов (Решетов, 2003. С. 147-148).
[8] Как частный случай проявления такого рода упорства можно рассматривать его отношение к собственному здоровью. В 1933 г. у А.Н. Бернштама настолько обострилась болезнь ног, что ему пришлось отказаться от активной краеведческой работы в Крыму, более того, по болезни он был полностью освобождён от военной службы (Алёкшин 2010. С. 10). Однако в археологии А.Н. Бернштам остался и, несмотря на проблемы с ногами, вёл активные полевые исследования вплоть до последних лет жизни (Заднепровский, Подольский, 1981. С. 165).
[9] Отмечу, что на тот момент у А.Н. Бернштама имелся очень большой публицистический опыт (Некролог, 1957. С. 290; Заднепровский, 1960. С. 7), хотя и связанный в основном с просветительской деятельностью (кроме непосредственно статей и монографий (179) им было опубликовано около 70 заметок в периодических журналах и газетах, последние в 1947 г.).
[10] Характерно, что эту статью, которую А.Н. Бернштам несомненно читал (она соседствует со статьёй, на которую он ссылается в своём тексте), написал В.А. Куроедов, секретарь Свердловского обкома КПСС по пропаганде и агитации, а это весьма важная должность в советской партийной иерархии!
[11] Среди непосредственных мотивов появления этого текста можно предположить как необходимость высказать свою принципиальную позицию, так и появившуюся возможность это сделать публично, учитывая намечающийся поворот к смягчению климата в науке и в стране в целом, — эти ощущения поддерживались и отдельными выступлениями представителей советских и партийных органов (например, см. примеч. 10).
[12] Характерно, что текст этот был отправлен в редакцию «Литературной газеты» — весьма специфического на тот момент органа печати, по сути своей являвшегося все послевоенные годы своеобразной трибуной для чрезвычайно критических, а в ряде случаев и погромных выступлений в литературной и научной среде. То есть органа, к которому, volens-nolens, должна была прислушиваться гуманитарная интеллигенция.
[13] Перечислены некоторые коллективные монографии, в написании которых А.Н. Бернштам принимал непосредственное участие.
[14] Бартольд В.В. Киргизы (Исторический очерк). Фрунзе: Киргизское гос. изд-во, 1927. 57 с.
[15] Михаил Константинович Каргер (1903-1976) — доктор исторических наук (1959), профессор, лауреат Сталинской премии 1951 г., с 1929 г. сотрудник ГАИМК, с 1951 по 1974 г. глава Группы славяно-русской археологии, с 1964 по 1971 г. заведующий ЛОИА АН СССР.
[16] Эта статья, в целом посвящённая проблемам подготовки аспирантов и преподавательских кадров в вузах, призывает «к творческому применению марксистского метода и избавлению от догматизма начётничества», рекомендуется усилить творческую составляющую в работе ученых коллективов (Повысить..., 1954. С. 68-76).
[17] По всей видимости, такая негативная оценка редакционной политики ВДИ и лично С.В. Киселёва связана с рядом фактов, которые следует здесь привести.
Во-первых, речь идёт о работе А.Н. Бернштама «Социально-экономический строй орхоно-енисейских тюрок VI-VIII вв. Восточнотюркский каганат и Кыргызы», вышедшей в 1946 г. и являвшейся публикацией его кандидатской диссертации. В №1 ВДИ за 1949 г. была опубликована критическая рецензия С.В. Киселёва (Киселев, 1949), а вот ответа А.Н. Бернштама на неё не последовало. То, что какой-то ответ (по крайней мере, в виде письма в редакцию) всё же был, можно понять не только из публикуемого текста, но и другого, ранее не попадавшего в поле зрения историографов источника. Это — машинописная копия письма А.Н. Бернштама в редакцию ВДИ (ещё от 6 января 1947 г.), содержащего ответ на готовившуюся тогда к публикации рецензию Л.Н. Гумилёва на его работу по орхоно-енисейским тюркам. Действительно ли редакция ВДИ собиралась публиковать рецензию Л.Н. Гумилёва, который в тот краткий момент между двумя посадками находился на свободе, достоверно неизвестно. Но текст этой рецензии точно существовал — кроме письма А.Н. Бернштама эта рецензия (и история её передачи в библиотеку ИВ АН СССР в Ленинграде) упоминается самим Л.Н. Гумилёвым в одном из вариантов его воспоминаний. В итоге рецензия Л.Н. Гумилёва опубликована не была, как и
(358/359)
ответ на неё А.Н. Бернштама, а вместо этого в ВДИ вышла рецензия С.В. Киселёва.
Во-вторых, возникли сложности с публикацией критической рецензии А.Н. Бернштама на работу С.В. Киселёва «Древняя история Южной Сибири», вышедшую в 1949 г. (и вторым изданием в 1950 [1951] г.). Об этом он специально упоминает в своём выступлении на заседании ЛО ИИМК в ноябре 1950 г. Речь идёт о том, что его рецензия была отклонена журналом «Вопросы истории», в то время как там же была опубликована положительная рецензия А.В. Арциховского, непосредственного редактора книги С.В. Киселёва! (Бернштам, 1950а, л. 124, 128-129). В итоге рецензия А.Н. Бернштама вышла в «Вестнике ЛГУ» (Бернштам, 1950б).
В-третьих, А.Н. Бернштам явно имеет в виду ситуацию вокруг выхода его книги «Очерк истории гуннов» (Л., 1951) и начавшуюся после этого кампанию против него в прессе и научных журналах. В рамках этой кампании была опубликована в ВДИ разгромная рецензия Л.Р. Кызласова и Н.Я. Мерперта (Кызласов, Мерперт, 1952), на которую он ответить не смог.
В этой связи следует привести фрагмент из воспоминаний Б.Б. Пиотровского начала 1950-х гг.: «...Комиссии громили Ленинградское отделение как рассадник марризма. ...В журнале „Вестник древней истории” в передовой статье громили А.П. Окладникова, В.И. Равдоникаса, А.Н. Бернштама как „ленинградских лидеров”» (Пиотровский, 1995. С. 264-265).
[18] Это любопытный пассаж. На самом деле в разбираемом сборнике нет такой уж разгромной критики именно С.И. Руденко. В достаточно сдержанной форме критикуется лишь «расширительная тенденция в толковании скифской культуры, коренящаяся в марровской концепции скифской стадии», однако в ряду приверженцев этой тенденции кроме С.И. Руденко называются Б.Б. Пиотровский, С.П. Толстов и сам А.Н. Бернштам! (Погребова, 1954. С. 12; Граков, Мелюкова, 1954. С. 92). На самом деле такая резкая отповедь критикам во многом связана именно с антимарровским подтекстом замечаний московских оппонентов. Вспомним, что время проведения конференции ИИМК АН СССР по скифо-сарматской археологии — 1952 г. — на собраниях и в прессе еще продолжаются нападки на А.Н. Бернштама и его ленинградских коллег за «приверженность марризму» (см. Пиотровский, 1995. С. 264-265). А упоминание в этом контексте имени С.И. Руденко может быть связано с изменением собственных взглядов А.Н. Бернштама на научные позиции и личность бывшего оппонента.
[19] Здесь речь идёт о популярной некоторое время идее родства скифов и славян, а точнее, происхождения последних от первых. Лингвистические экзерсисы Н.Я. Марра, основанные на его концепции стадий, актуализация дореволюционных представлений о скифах-пахарях как предках славян и доминирующая с определённого момента установка на разработку теории автохтонного эволюционного развития древних культур — вот те три слона, на которых покоилась эта гипотеза. Её отголоски в околонаучной и псевдонаучной литературе раздаются до сих пор. В 1940-е гг. гипотеза скифских корней славянства разрабатывалась А.Д. Удальцовым, П.Н. Третьяковым, П.Н. Шульцем и др.
[20] Точка зрения А.Н. Бернштама о сосуществовании и культурных контактах скифов и «протославян», по сути, отражала современное ему состояние славянской археологии, когда нижняя граница славянских или «протославянских» древностей была не столько априорной, сколько зависела от политической конъюнктуры.
[21] Замечание А.Н. Бернштама об «односторонне подобранном коллективе сборника» представляется закономерным — из оглавления видно, что основные авторы сборника московские и киевские археологи (единственное исключение — ленинградец А.А. Иессен). А среди учёных, чьи воззрения и разработки подвергаются критике, — все сплошь ленинградцы, начиная с Н.Я. Марра. Вот где снова отчётливо проявилось противостояние двух научных центров, обострившееся в околополитических дискуссиях (о языкознании и космополитизме) конца 1940 — начала 1950-х гг. Подробно перипетии острой борьбы московского и ленинградского отделений ИИМК в 1949-1952 гг. рассмотрены С. Алымовым (Алымов, 2009. С. 7-36). Б.Б. Пиотровский пишет об этом времени: «Москвичи решили использовать критику Марра для того, чтобы Московское отделение в Институте стало основным, чтобы отобрать из Ленинграда издания Института, в первую очередь сборники „Советская археология”, чтобы перевести в Москву архив и полностью подчинить ленинградских археологов Москве» (Пиотровский, 1995. С. 264).
[22] Здесь А.Н. Бернштам иронизирует по поводу обвинений в поддержке пантюркизма, брошенных ему некоторыми оппонентами (например, Рафиков, 1952) в качестве серьёзных политических обвинений, после публикации «Очерков истории гуннов».
[23] 25 декабря 1951 г. в газете «Правда» была опубликована статья П. Иванова «Об одной ошибочной концепции», направленная против М.И. Артамонова и его книги «Очерки древней истории хазар», которая вышла в Ленинграде ещё в 1937 г. (sic!) [1936]. He известный никому автор заметки лаконично, но безапелляционно отметал даже саму мысль о том, что Хазарский каганат мог иметь хоть какое-то (положительное) отношение к становлению русской государственности. Заканчивалась заметка очень характерно: «Ошибочность этой концепции очевидна. Такая концепция не может быть принята советской исторической наукой» (Иванов, 1951). То есть это не было приглашением к дискуссии, каковым по форме была статья лингвиста А.С. Чикобавы (Правда. 1950. 9 мая), открывшая антимарровскую кампанию. Это был своего рода «рескрипт». Поэтому заслуживает определённого внимания дискуссионная концепция А. Либина и Д. Шапира о том, что под псевдонимом «П. Иванов» скрывался не кто иной, как «корифей всех наук» (подробнее см.: Либин, Шапира, 2007).
[24] Люциан Ипполитович Климович (1907-1989) — член ВКП(б) с 1947 г., востоковед, заслуженный работник культуры РСФСР (1982). Критические «научные» выступления Л.И. Климовича, на примере его нападок на академика И.Ю. Крачковского в 1937 и 1948, 1949 гг., подробно описала А.А. Долинина (Долинина, 1994. С. 307-311, 379-388).
[25] А. Токомбаев (1904-?) — киргизский писатель, народный поэт Киргизии (1945), Герой Социалистического Труда (1974), академик АН Киргизской ССР (1954).
[26] Т. Сыдыкбеков (1912-?) — киргизский писатель, народный писатель Киргизской ССР (1968), академик АН Киргизской ССР (1954).
[27] К.И. Маликов (1911-?) — киргизский писатель, заслуженный деятель искусств Киргизской ССР (1947), народный поэт Киргизии (1969).
[28] Борис Сергеевич Рюриков (1909-1969) — член ВКП(б) с 1932 г., главный редактор «Литературной газеты» в 1953-1955 гг. Имеется в виду его доклад «Об основных проблемах советской критики», прозвучавший на II Всесоюзном съезде советских писателей.