А.И. Семёнов

К выявлению центральноазиатских элементов
в культуре раннесредневековых кочевников Восточной Европы.

// Материалы и исследования по археологии и искусству древних народов Евразии. / АСГЭ. Вып. 29. Л.: «Искусство». 1988. С. 97-111.

Скачать скан: .pdf, 16.48 Мб

В настоящей статье на основе изучения архивных материалов и музейных коллекций по-новому интерпретируется ряд памятников, занимающих ключевые позиции в раннесредневековой кочевнической археологии.

Новогригорьевский могильник. Ни одна сколько-нибудь значительная работа по древностям гуннской эпохи не могла обойти материалы, добытые Д.Я. Самоквасовым на р. Конка в 1884 г., но миновавшее столетие так и не выработало единых представлений о происхождении и характере этих памятников. Спорными остаются хронология отдельных комплексов, опыты реконструкции открытых сооружений и даже число исследованных средневековых объектов. Из девяти выделенных раскопщиком «особого вида могил», «отличавшихся... особым устройством и содержанием от всех остальных» [41, с. 132], разные авторы по-своему комплектуют рассматриваемую группу. В работах по анализу инвентаря исследовались лишь три захоронения [16, с. 63; 31, с. 94; 63, с. 136]. Девять могил привлекали М.И. Артамонов [7, с. 17] и А.Т. Смиленко [52, с. 67], восемь могил Новогригорьевки считала аналогиями Вознесенскому комплексу С.А. Плетнёва [36, с. 102], о семи писал А.К. Амброз [3, с. 19].

Повинно в такой ситуации и состояние источников. Вещи не публиковались полностью, были переданы в разные музеи, частью утрачены и депаспортизованы. Неизвестными остаются дневники, а рукописный отчёт Д.Я. Самоквасова содержит не только полевые наблюдения, но и интерпретацию, причём способ подачи материала не всегда позволяет достоверно их дифференцировать. В частности, сплошная нумерация объектов в отчёте (курганы №17-25 — могилы I-IX), создающая иллюзию компактного расположения на могильнике, только итог культурно-типологической классификации автора, к тому же ошибочной. Возможность преодоления этой ошибки давали опись находок и план могильника [45, л. 100, 101], но план не издавался, а в отношении состава инвентаря в последовательном ряду переизданий результатов раскопок [41-44] произошла утрата информации, восполнимая только по архивам, не привлекавшимся в литературе для изучения средневековой части могильного поля Новогригорьевки. При выделении курганов №17-25 в одну группу главным доводом служило их «особое устройство и содержание». В действительности все они не могут быть объединены «по устройству» на основании единственного отмеченного общего признака — присутствия камней, так как расположением камней «курганы» заметно различались меж собой. Отличия в «содержании» ещё более опредёленно свидетельствуют против одновременности. Так, к скифской эпохе относятся курган №20 (могила IV) с двумя «бронзовыми треугольными наконечниками стрел» и курган №22 (VI), из которого происходит «половина крупной стеклянной бусы» [45, л. 104-109; 43, табл. IX: 14; 60, tab. XXII: 14]. Амфору из этого кургана сам Д.Я. Самоквасов причислил к вещам, «совершенно сходным с предметами из могил скифской эпохи» [45, л. 97; 42, с. 206]. Труднее датировать курганы №19 и 21, в которых найдены лишь «черепки разбитого глиняного сосуда» и «разбитая глиняная мисочка» [41, с. 133], — эта керамика отсутствует и в описи

(97/98)

Рис. 1. Новогригорьевское курганное поле. План. По материалам Д.Я. Самоквасова (Архив ЛОИА, ДАК №20, 1882 г., л. 100, 101).

1, 2 — насыпи с погребениями эпохи бронзы; 3 — насыпи с погребениями скифского времени; 4 — скифские курганы, ошибочно отнесённые Д.Я. Самоквасовым к числу «особого вида могил»; 6 — ритуальная площадка на конце «уса»; 7 — курганы поздних кочевников; 8 — нераскопанные насыпи.

(Открыть Рис. 1 в новом окне)

Д.Я. Самоквасова, и в коллекции Эрмитажа *. [1] Положением на могильнике эти объекты связываются с его скифской частью (рис. 1) и, вероятно, являются остатками распаханных насыпей скифского времени, содержавших камни [ср.: 41, с. 121].

Остальные четыре кургана с инвентарём образуют меридионально ориентированную цепочку, располагаясь попарно относительно каменной конструкции, связанной с «курганом» №18. Устройство этой конструкции исключает лишённый инвентаря «курган» №18 из погребальных сооружений. Этот объект является каменной площадкой, завершающей с востока идущий от большого кургана II «ус». Вопреки Д.Я. Самоквасову, конструкция в целом отличается от других «особого вида могил»: «Под каменным слоем 45 аршин в окружности не было найдено никаких предметов за исключением угля и жжёных костей. С западной стороны его на глубине двух четвертей от поверхности земли обнаружена каменная полукруглая стенка в 2 аршина ширины и две четверти толщины, сложенная из булыжника и битого камня, значение которой

(98/99)

определить трудно, т.к. при откапывании её до материка никаких предметов не найдено» [45, л. 92; 41, с. 133]. Тем более трудно было определить «значение» памятника читателям — публикации не сопровождались чертежами и полными размерами. Представленный здесь план (рис. 1) изображает типичный для кочевнических могильников Азии курган с «усами». Отсутствие в материалах Д.Я. Самоквасова второго «уса», предположительно восстановленного мной на плане, может иметь два объяснения: 1) его могло и не быть — известны курганы с одним; 2) камни выкладки второго «уса» могли находиться глубже в почве и остались незамеченными. На единственном аналоге в Европе (группа «Три Брата» в Калмыкии) два «уса» при кургане были открыты с интервалом в несколько лет [40, с. 115; 50, с. 158, рис. 23].

К сожалению, новогригорьевские «усы» не могут быть узко датированы. Курган, от которого они идут, возник над погребением эпохи бронзы. Подобные сооружения Центральной Азии и Казахстана возведены возле разновременных курганов — от бронзового века до средневековья. Последние особенно интересны для нашей темы как содержащие захоронения, сопоставимые с новогригорьевскими в культурном отношении [6, с. 128; 17, с. 179-186]. Выявляемая планиграфия могильника имеет важное значение для исторической оценки раннесредневековых комплексов Новогригорьевки. Предпринятое А.К. Амброзом «омоложение» хронологии вызвало по большинству памятников скептицизм коллег, в ряде случаев оправданный. Новая дата для кургана №23 (могила VII) — VII в. н.э. [5, с. 115] разрушает представления о культурном и хронологическом единстве раннесредневековой части некрополя [ср.: 15, с. 89; 59, с. 84], но «омоложение» комплекса находит подтверждение и в его отдалённости на могильнике от наиболее ранних могил VIII и IX (рис. 1), и в его близости к кургану №17 (могила I), относительно поздняя дата которого не вызывает сомнения (рис. 2).

Курган №17 помогает устранить недоразумения, возникшие в интерпретации раннесредневековых памятников Новогригорьевки. Он был раскопан первым из девяти «особого вида могил», и Д.Я. Самоквасов недостаточно критично перенёс на остальные объекты его усреднённые характеристики (не всегда им свойственные). Другой причиной долго существовавших заблуждений явилась утрата информации о важных находках. Эти обстоятельства делают необходимым воспроизведение рукописного отчёта по кургану №17: «Особый вид могил, в первый раз встретившийся в моей практике, представляют собой 9 могил, не имевших курганных насыпей... Эти могилы представляют собой круглые, ровные пятна от 15 до 40 аршин в диаметре, помещающиеся на распаханных полях, но обходимые плугами пахарей, а потому поросшие дикими растениями... На всем пространстве этого пятна (курган №17. — А.С.), за исключением центральной его части, имевшей около 8 аршин в диаметре, при посредстве стального щупа обнаружен слой камня на глубине двух четвертей от поверхности... я очистил каменный слой от покрывавшей его земли, вынул камень на всём пространстве пятна и всю землю под ним до глинистого материка, лежавшего на глубине пяти четвертей от поверхности пятна. При расчистке в центральной части пятна, не имевшей камня, найдены железное стремя оригинальной формы, железное кольцо со стержнем, глиняный продырявленный шарик и несколько обломков тонких золотых бляшек. Под слоем камня, имевшим около двух четвертей толщины, состоящим из булыжника и колотых кусков, попадались уголь, обугленные кости человека и лошади, в восточной стороне пятна найдены хорошо сохранившийся наконечник копья и две квадратные бронзовые узорчатые бляшки. Ясно было, что в исследованном пункте помещалась могила с остатками трупосожжения, главное содержание которой было вынуто в давнее время посредством раскопки центральной части могилы» [45, л. 91].

Присутствие восьмёркообразного стремени (рис. 2: 4) открывало возможность уточнения даты позднейшей из «могил», но упоминание предмета было утеряно в переизданиях текста рукописи [42; 45]. Из кургана №17 была опубликована лишь одна из двух, штампованных с одной матрицы, бронзовых позолоченных бляшек [43, табл. IX: 13; 60, tab. XXII: 13], но без точного паспорта, к тому же в те времена ещё не были известны наиболее близкие аналогии этим бляшкам из восточноевропейских степей — Келегеи [54, рис. 1: 2] и Романовская [48, с. 96, рис. 6].

Из кургана №17 в Эрмитаж не поступили только уголь и кости. Из остальных предметов, указанных находчиком, не идентифицированы в коллекции «обломки тонких золотых бляшек». Вероятно, они смешаны с материалом могил VII-IX. Все прочие вещи (рис. 2) сохранили указание принадлежности кургану №17. Для нашей темы принципиальное значение имеет установление даже предварительной широкой даты комплекса: 2-я половина VII в. — возможно, рубеж VII-VIII вв. Новая дата имеет значение для переосмысления не только рассматриваемого памятника.

(99/100)

Она подтверждает, между прочим, интуитивный вывод С.А. Плетнёвой — единственного исследователя, коснувшегося новогригорьевских материалов непосредственно в контексте хазарской археологии, точнее салтово-маяцкой культуры. С.А. Плетнева ещё до знакомства с планом могильника связала его с тюркоязычным компонентом в составе населения Хазарии [36, с. 102]. Вывод о намечающемся в днепровском Надпорожье в VIII в. «центре осёдлости» — вознесенско-новогригорьевском районе в настоящее время (при наличии на могильнике всего четырёх раннесредневековых комплексов, разделённых к тому же приблизительно двухсотлетним интервалом) можно заменить более корректным предположением о неслучайной приуроченности разновременных раннесредневековых сожжений к кургану с явно «азиатской», по существующим представлениям, чертой — с «усами». В этом отношении интересно присутствие погребения хазарского времени и на могильнике «Три Брата» в Калмыкии, где неподалеку от насыпи с «усами» встречались и «круглые кладки» без каких-либо признаков могил [40, с. 115].

По-видимому, с помощью центральноазиатской аналогии может быть объяснена ещё одна редкая по ситуации находка на новогригорьевском курганном поле, где «возле Безсчастной Могилы (большой курган I на рис. 1. — А.С.) был выкопан большой гранитный камень, под которым найдена бронзовая ваза, подаренная графом А.Е. Канкриным в Музей Одесского общества Истории и Древностей [45, л. 82; ср.: 20, с. 50].

Вознесенка. Сопоставление новогригорьевских сожжений с Вознесенкой стало традицией [12, с. 17; 36, с. 102]. Теперь, когда два комплекса с р. Конка так значительно приблизились к днепровскому памятнику во времени, некоторые черты обряда и инвентаря Вознесенки кажутся особенно значимыми. Очень важна находка обломка человеческого позвонка, не отмечавшаяся до сих пор в литературе. Поясничный позвонок (определение проф. М.П. Акимова) отсутствует в коллек-

ции Днепропетровского музея, но в архиве Л.А. Мацулевича есть рисунок фрагмента [29, л. 49]. В.А. Гринченко считал, что позвонок вместе с бляшкой в форме шапочки найдены в норе, но не случайным представляется, что глубина находки совпадает с глубиной, на которую были воткнуты в дно ямы палаши — 0,12 м [12, с. 8-10; 10, №2119]. Независимо от того, кому принадлежал позвонок, — самому кагану или одной из жертв, присутствие среди вещей со следами пребывания в огне человеческих костей сближает Вознесенку с Глодосами и Новогригорьевкой. Сходство с последней усиливает другая черта, на этот раз в архитектурном оформлении. Уже высказывалось мнение о возможном существовании к востоку от вала Вознесенки ряда балбалов по образцу аналогичных поминальных комплексов Центральной Азии [62, с. 43], но принципиальные в этом отношении сведения М.А. Миллера не нашли отражения в реконструкциях последних лет. По М.А. Миллеру, площадка А, на которой располагался Вознесенский могильник, ограничивалась с севера и юга впадавшими в Днепр балками — Московкой и Цокуровой. Их вершины соединялись глубоким рвом, перерезывавшим водораздел и укреплявшим возвышенность со стороны степи. Во рву «обнаруживались огромные каменные плиты, назначение которых не ясно, и комья обожжённой земли» [30, с. 69]. «По самому ребру водораздела, от восточной стороны вала были обнаружены остатки какого-то сооружения в виде каменной мостовой, которая тянулась до точки пересечения водораздела рвом. Эта полоса, замощённая камнем, была разобрана местными жителями на постройки, и ко времени обследования экспедицией сохранились лишь ничтожные участки, главным образом в средней части, между городищем и рвом» [30, с. 71]. Ров с каменными плитами и протянувшаяся к нему на сотни метров «каменная мостовая» делают ещё более грандиозным Вознесенский поминально-погребальный комплекс в целом, но для его интерпретации сейчас особое значение приобретает география аналогий. Вывод о центральноазиатском характере всего комплекса в целом (каменные конструкции над ямой, вал, вымостка) впервые был сделан мною в докладе на Донской археологической конференции в апреле 1976 г. Он основывался на совпадении общих планировочных принципов древнетюркских каменных оградок и более сложных поминально-погребальных сооружений древнетюркской знати с приёмами внешнего оформления курганов хазарского времени на Дону (рис. 3). В середине 70-х гг. донские курганы с ровиками подквадратных очертаний были единичны, хотя среди них уже выделялись погребения, связанные с социальными верхами Хазарии [47, с. 182]. К настоящему времени число курганов этого типа заметно

(101/102)

выросло. Представления об их единичности и разбросанности по степи [38, с. 45; ср.: 2; 3, с. 20] оказываются в лучшем случае неточными, причём увеличилось и количество курганов с выразительными аналогиями памятникам Центральной Азии и Вознесенки. Больше стало на Дону курганов с П-образными в плане пристройками, аналогичными планировке дополнительных конструкций древнетюркских оградок; умножились насыпи с квадратными ровиками, лишённые погребений; на могильниках с курганами, опоясанными рвами подпрямоугольных очертаний, открыты синхронные им памятники с каменными конструкциями. На Садовском могильнике исследован комплекс, сопоставимый с Вознесенкой ориентировкой и размерами. Этот курган, с двумя богатыми захоронениями, датированный солидом Льва III, был опоясан рвом подпрямоугольной формы, выходившим далеко за пределы насыпи и расширявшимся в восточной части [19, с. 8, рис. 21]. Сооружение ориентировано большой осью в широтном направлении, размеры рва по главным осям 60×22 м. Близкий по размерам и устройству рва неисследованный курган расположен приблизительно в 20 км к северу от Саловки, в окрестностях ст-цы Романовская — в районе концентрации наиболее богатых комплексов с квадратными рвами (рис. 4: 7) [48, с. 97]. С Саловкой и Вознесенкой его сближают не только большие размеры рва, но и его выпуклая восточная сторона. Неподалеку находилась и самая большая насыпь хазарского времени на Дону (выс. 3,7 м) — курган из Большой Орловки, не сохранивший сведений об обряде, но отнесённый по облику вещей к трупосожжениям [32, с. 109, рис. 1, №92]. Наличием двух ям, одна из которых перекрывалась плотной каменной вымосткой, сопоставим с Вознесенкой курган №9 Кащеевского могильника. Комплекс не содержал инвентаря и костей человека, но в одной яме обнаружены кости овцы, а в заполнении квадратного рва и на уровне древнего горизонта находились кости минимум шести особей лошади и одной особи верблюда [25, c. 37-42; 26, с. 123].

Саловский курган дал Вознесенке и редкую для своего времени аналогию технологического приёма — первый для хазарского периода Дона случай золотой насечки по железу (клинок ножа) [19, с. 18]. Наличие такого редкого по технике предмета в донском кургане с подпрямоугольным рвом, к тому же особенно близком по размерам и планировке Вознесенке, кажется очень важным для понимания всего круга рассматриваемых здесь памятников с центральноазиатскими элемен-

(102/103)

Рис. 4. Памятники с центральноазиатскими элементами в контексте раннесредневековых кочевнических древностей Юга Восточной Европы.

I — курганы с «усами», могилы и поминальники с каменными конструкциями;

II — памятники с инкрустациями;

III — рунические надписи и руноподобные знаки; IV — монеты; V — подражания монетам;

VI — монеты со знаками.

I.  1 — Вознесенка, 2 — Новогригорьевка, 3 — Астахово, курган 4, 4 — Голодаевка, 5 — Соколовская балка, 6 — Кащеевский, курган 9, 7 — Три Брата, 8 — Мокрая балка, 9 — Директорская горка.

II.  1 — Вознесенка, 10 — Малая Перещепина, 11 — Глодосы, 12 — Алексеевка, 13 — Саловский, курган 1, 14 — Дюрсо, 15 — Молдованка.

III. 14 —Дюрсо, 16 — Кривой Рог, 17 — Маяцкое городище, 18 — Казанская, 19 — Келегеи, 20 — Кривянская, 21 — Карповка, 22 — Ордынский Бугор, 23 — Житков. 24 — Кирово-IV, курган 2, 25 — Великокняжеская, 26 — Кермен-Толга, 27 — Хумара, 28 — Каракент.

IV. V. VI. 3 — Астахово, индикация солида Константина IV (681-685 гг.); 5 — Соколовская балка, курган 11, Лев III (725-732 гг.); 10 — Малая Перещепина — от Маврикия (582-602 гг.) до Констанса II (641-646 гг.); 13 — Саловский, курган 1, Лев III (720-741 гг.); 14 — Дюрсо, подражание, с оригинала Льва III (726-732 гг.); 19 — Келегеи, от Юстиниана I (527-565 гг.) до Констанса II (641-646 гг.); 20 — Кривянская, клад, младш. 605/06 г.; 21 — Карповка, курган 5, анонимный дирхем VIII в.; 22 — Ордынский Бугор, курган 4, динар 760/61 г.; 23 — Житков-II, курган 4, солид Льва III (717-720 гг.), дирхем 715/16 г.; 24 — Кирово-IV, курган 2, погребение 13, дирхем халифа Махди (777/78 г.); 25 — Великокняжеская, дирхем 764-786 гг.; 29 — Печеная, Ираклий (613-631 гг.); 30 — Макуховка, Ираклий (637/38 г.); 31 — Новые Сенжары, от Фоки (607-610 гг.) до Констанса II (641-646 гг.); 32 — Иосифовка, Ираклий (613-625 гг.); 33 — Днепропетровская обл., подражания, с оригинала Констанса II (641-647 гг.), 72 экз.; 34 — Майстров, Ираклий (630-639 гг.), из клада; 35 — Чуфут-Кале, Константин V (757-775 гг.), подражания, с оригинала Константина V (741-751 гг.); 36 — Чамну-Бурунский клад, 7 экз., подражания, с оригинала Льва III (720-741 гг.); 37 — Планерское, солид Константина V (741-775 гг.) с динаром времени халифа Мансура (755/56 г.); 39 — Таманская, Константин V (741-775 гг.); 40 — Джигинское, Юстин I (527 г.); 41 — Джигинское, Лев III (717-741 гг.); 42 — Крымская, клад. Юстиниан II (705-711 гг.); Лев III (717-741 гг.); 43 — Староджерелиевская, Фока (602-610 гг.); 44, 45 — Каменистая, Мощевая балка, подражания монетам иконоборцев; 46 — Верхнее Салтово, дирхемы (762-814 гг.); 47 — Старый Салтов, подражание. Константин V (741-775 гг.); 48 — Столбище, Феодосии III (715-717 гг.), Лев III (717-720 гг.); 49 — Дмитриевское. подражания византийским монетам; 50 — Завалишино, Лев IV (775-780 гг.); 51 — Девицкий клад, младш. 837/38 гг.; 52 — Серповое, погребение 1892 г. Ираклий (638/39 г.), Константин IV (668-673, 674-681 гг.); 53 — Лимарёвка, Юстин I (518-527 гг.); 54 — Луганск, Юстиниан I (527-565 гг.); 55 — Белояровка. Юстиниан I (527-565 гг.); 56 — Тимирязевское, Константин V (751-757 гг.); 57 — Миллерово, Феодосии III (715-717 гг.); 58 — Валовый-I, курган 31, погребение 2, подделка, с оригинала Льва III (720-741 гг.); 59 — Крымский, арабский дирхем; 60 — Правобережное Цимлянское, клад, младш. 509 г.; 61 — Чернышковский, Юстиниан I (527-565 гг.); 62 — Азовский музей, Константин V (757-775 гг.); 63 — Козинский-I, курган 18, тремиссис Юстиниана II (692-605 гг.); 64 — Большая Орловка, Тиберий III (698-705 гг.); 65 — Потайновский-I, курган 4, Тиберий III (698-705 гг.); 66 — Романовский-I, курган 1, Лев III (720-741 гг.); 67 — Романовская (1884 г.), Константин IV (681-685 гг.), Леонтий (695-698 гг.); 68 — Романовская (1987 г.), курган 3, Констанс II (661-663 гг.): 69 — Подгоренский-IV, курган 14, Констанс II (651-654, 661-663 гг.); 70 — Нагавский-II, курган 3, Лев III (737-741 гг.); 71 — Дорофеевский, курган 13, Фока (607-610 гг.), Ираклий (613-625 гг.); 72 — Джангар, курган 11, дирхем 721 г.; 73 — Садовое, Лев III (737-741 гг.), Константин V (741-751 гг.); 74 — Верхний Чирюрт, солиды Иаврикия (582-602) с оригиналов Ираклия (613-625 гг.).

(Открыть Рис. 4 в новом окне)

(103/104)

(104/105)

Рис. 4а. Памятники с центральноазиатскими элементами в контексте раннесредневековых кочевнических древностей Юга Восточной Европы. Продолжение.

VII — могильники с ровиками подквадратной формы; VIII — кенотафы с ровиками; IX — отдельные находки раннего средневековья в курганах; X — впускные погребения болгарского круга; XI — курганные погребения хазарского периода; XII — луки с обкладками хазарского (центральноазиатского) типа. Пунктиром показаны районы концентрации солидов VI-VII вв.

VII, VIII, 5 — Соколовская балка, 6 — Кащеевская, 13 — Саловский, 21 — Карповка, 24 — Житков-II, 65 — Потайновский-1, 66 — Романовский-I, 67 — Романовский-III, 68 — Романовская (1987 г.), курган 3, 69 — Подгоренский-IV, 70 — Нагавский-II, 71 — Дорофеевский, 75 — Ясеновский, 76 — Надежовский-I, 77 — Журавский-I, 78 — Новоалександровский, 79 — Высочино-VII, 80 — совхоз «Советская Россия», курган 6, 81 — Алитуб, курган 9, 82 — Четыре Брата, 83 — Кузнецовский-I, 84 — Балабинский-III, 85 — Веселый, 86 — Центральный-IV, 87 — Центральный-V, 88 — Центральный-VII, 89 — Кировский-V, 90 — Новосадковский, 91 — Морозов-III, 92 — Терновский-I, Терновский-II, 93 — Ясырев-I, Ясырев-III, 94 — Столетовский, 95 — Цимлянск, курган 24, 96 — Новоаксайский, 97 — Кривая Лука-XXVII, 98 — Кривая Лука-IХ.

IX. 96 — Новоаксайская («уродец»), 97 — Княжой (античная бронзовая скульптура с византийскими клеймами. VII в.), 99 — Хорошевская (салтовские амфоры с зонами рифления).

X. 33 — Днепропетровская обл.; 53 — Лимарёвка; 99 — Яблоня; 100 — Ковалёвка; 101 — Новая Одесса; 102 — Дымовка; 103 — Христофоровка; 104 — Белозёрка; 105 — Костогрызово; 106 — Черноморское; 107 — Бехтеры; 108 — Рисовое; 109 — Портовое; 110 — колхоз им. Калинина; 111 — Сивашовка; 112 — Сивашское; 113 — Родионовка; 114 — Малая Терновка; 115 — Ак-Кермен; 116 — Большой Токмак; 117 — Октябрьское; 118 — завод Скараманги; 119 —Танаис, курган 23; 120 — Константиновск (экспозиция Ростовского пединститута); 122 — Жирноклеев; 123 — Авилов; 124 — Бережновка-I, Бережновка-II; 125 — Иловатка; 126 — Заханата, курган 9; 127 — Бугундырь-V, курган 1, погребение 4; 128-134 — Чебурголь, хутор Крупской, Павлоград, хутор Ленина, Старонижнестеблиевская, Понурская система (1985 г.), курган 6.

XI. 7 — Три Брата; 22 — Ордынский Бугор, курган 4, 13; 23 — Житков-I, курган 2. Житков-II, курган 2; 24 — Кирово-IV, курган 2, погребения 11, 13; 26 — Кермен-Толга; 48 — Столбище, 6; 58 — Валовый-I, курган 31, погребение 2; 63 — Козинка-I, курган 18; 64 — Большая Орловка; 67 — Романовская (1884 г.); 71 — Дорофеевский; 72 — Джангар, курган 11; 74 — Верхний Чирюрт; 121 — Кагальник, курган 2; 135 — Ак-Таш; 136 — Горшково; 137 — Родаково; 138 — Баранниково; 139 — Покровское (1909 г.); 140 — Горьковский, курган 4, погребение 5; 141 — Вертячий; курган 1; 142 — Кривая Лука-ХХII, курган 4, погребение 4: 143 — Купцын-Толга, курган 14; 144 — Гува, курган 8; 145 — Темижбекская, курганы 3 и 5; 146 — Тульская.

XII. 5 — Соколовская балка, курган 2 (1963 г.), курган 11; 22 — Ордынский Бугор, курган 4; 23 — Житков-II, курган 4; 24 — Кирово-IV, курган 2, погребение 13; 45 — Мощевая балка; 59 — Крымский, погребение 34; 66 — Романовский-I, курган 1; 69 — Подгоренский-IV, курган 14; 70 — Нагавский-II, курган 3: 80 — совхоз «Советская Россия», курган 6; 83 — Кузнецовский-I, курган 2; 85 — Веселый, курган 6; 86 — Центральный-VI, курган 15; 89 — Кировский-V. курган 3; 90 — Новосадковский, курган 8; 92 — Терновский-II, курган 12: 96 — Новоаксайская, курганы 13, 25, 27; 97 — Кривая Лука-XXVII, курган 5; 98 — Кривая Лука-IX, курган 12; 145 — Темижбекская, курган 5; 147 — Воскресенка; 148 — Тамар-Уткуль, курган 10.

(Открыть Рис. 4а в новом окне)

тами. Вознесенка содержит наиболее полную серию вещей с золотой инкрустацией: три стремени, несколько кинжалов, удила [29, л. 49]. Поражает конструктивное сходство стремян с насечкой Вознесенки со стременем на Уструшанской фреске с изображением богини на льве [33, с. 183, 193, рис. 8]. Уникальное изображение Уструшаны повторяет не только форму предмета редкого типа, но и специфический орнаментальный мотив, инкрустированный на дужках стремян Вознесенки (рис. 5: 5-7) *. [2] Та же богиня на соседней фреске держит в руках инсигнии с изображениями льва и орла, близкие реалиям, открытым в Вознесенке [33, с. 185 сл.]. Ещё более удалённые на восток аналогии находит вознесенский коленчатый кинжал характерной для раннего средневековья Центральной Азии формы, известной и по древнетюркским изваяниям (рис. 6: 5-7). В коллекциях Харьковского и Днепропетровского музеев этот фрагмент найти не удалось, но не исключено, что и он был инкрустирован золотом также, как и другие клинки Вознесенки с оригинальной односторонней заточкой лезвия. Подтверждением может служить тождественная по технике и узору насечка на фрагментах реставрированного коленчатого кинжала из Глодос, считавшихся прежде обломками клинка сабли [51, с. 24, рис. 19] *. [3]

Существенным обстоятельством кажется совпадение орнаментальных схем инкрустации Вознесенских стремян и перекрестья одного из двух однолезвийных клинков Перещепина (рис. 5: 8). Мнение А.И. Айбабина об обкладке его перекрестья золотой пластиной и представление о двухлезвийности клинка [2, с. 191] ошибочны. Близкое сходство орнаментов этих двух предметов, а также более позднего, по-видимому, узора стремени с серебряной инкрустацией из Алексеевки [24, с. 74, рис. 8] позволяет связать с этими памятниками решение важных вопросов. Для днепровских комплексов с инкрустацией уже высказывалось мнение об их связи с тюркоязычным населением [9, с. 128; ср.: 2; 4]. Обращают на себя внимание обилие инкрустированных изделий в близких по времени кремациях Дюрсо, также связываемых с пришельцами из Центральной Азии [13, с. 56], и близость инкрустированного узора удил из трупосожжения в Молдованке орнаменту насечки на вознесенских и алексеевских стременах. Находка инкрустированного клинка, подобного ножам

из Дюрсо, в кургане на Дону возвращает к вопросу об этнической природе погребений с ровиками подпрямоугольных очертаний.

В настоящее время на смену представлениям об отсутствии насыпей над захоронениями салтово-маяцкой культуры [47, с. 181] распространилось убеждение, что курганы с ровиками оставлены собственно хазарами [37, с. 72; 39, с. 33; 55, с. 59], причём мне приписан приоритет в этой атрибуции [18, с. 232]. Я действительно связал наиболее богатые захоронения этого типа с социальными верхами Хазарии [47, с. 182], но считаю, что до окончательного выделения в Европе памятников тюркютов хазарская атрибуция будет носить условный характер [49, с. 77-79; ср.: 18, с. 158]. Предметы с инкрустацией известны и в погребениях древнетюркского времени Алтая [21, с. 216], но это обстоятельство ещё не даёт ответа на вопрос об этнической принадлежности рассматриваемых памятников Восточной Европы.

Распространение инкрустации в восточноевропейских комплексах поднимает самостоятельные вопросы. Свидетельствует ли наличие на путалище Вознесенских стремян «растрёпанной» пальметты (рис. 5: 1-4), аналогичной орнаментации предметов степной группы перещепинского «клада» [27, с. 52], об однокультурности Перещепины и Вознесенки или только об общем источнике (долговременно существовавшей мастерской?), обеспе-

(107/108)

Рис. 8. Обкладки лука хазарского (центральноазиатского) типа (Житков-II, курган 4, погребение 1, раскопки Е.И. Беспалого).

(Открыть Рис. 8 в новом окне)

чивавшем изделиями с инкрустацией кочевых предводителей независимо от их этноса? Позиция Т.И. Макаровой и С.А. Плетнёвой как будто предполагает хорошее знакомство создателя алексеевских удил с религиозными воззрениями хазар [24, с. 74], но ответ на вопрос о возможности распространения хазарской атрибуции на днепровские памятники перещепинского круга не могут пока окончательно дать ни известные находки инкрустированных вещей, ни обряд захоронения в курганах с «квадратными» рвами.

(108/109)

Многообразие погребальных обрядов захоронений, связываемых с пришельцами из Центральной Азии [1; 3; 9; 22; 35, с. 52; 58, с. 206; 61, с. 72], не позволяет пока предложить для восточноевропейских памятников список критериев, достаточный для их бесспорной тюркютской атрибуции. Однако специфические черты в архитектурном оформлении большинства таких захоронений (курганы с «усами», каменные вымостки и оградки на могильниках хазарского времени, рвы подпрямоугольной формы, опоясывающие насыпь, и др.) подводят всё же к одному чисто практическому решению — к необходимости полевой проверки возможности открытия такого рода памятников по визуальным признакам. Основой полевых поисков могут стать многочисленные (главным образом дореволюционные) описания объектов интересующего нас облика. Например, городищ незначительных размеров — таких, как указывались у пос. Каминский или у слободы Алексеевка Миусского округа. Первое — размером 10×12 саженей, а второе — «четырехугольной формы, размером 16×16 саженей, выложенное в основании камнем в виде фундамента» [46, с. 343; ср.: 53, с. 243]. Сохранившийся до наших дней на Дону (в окрестностях ст-цы Романовская) курган, опоясанный подпрямоугольным рвом грандиозных размеров, даёт надежду на успех полевых поисков объектов «центральноазиатского» вида на не распаханных ещё землях в южнорусских степях (рис. 7).

*       *       *

После сдачи рукописи сборника в издательство раскопками были выявлены новые важные для рассматриваемой темы материалы, из которых здесь могут быть упомянуты лишь наиболее примечательные.

1. Осенью 1986 г. при камеральной обработке находок из кургана №4 могильника Житков-II на р. Маныч (раскопки отряда Азовского музея под руководством Е.И. Беспалого) мною была открыта и расчищена на реставрируемой обкладке лука руническая надпись в 24 знака (рис. 8). Это — один из первых рунических текстов из хорошо датированного погребального комплекса с яркими деталями обряда. В захоронении встретились 2 монеты, происходящие из разных центров, но очень близкие по времени выпуска: дирхем Нахр-Тиры 98 г.х. (определение И.Г. Добровольского) и ранний солид Льва III (717-720 гг.) константинопольской чеканки (определение моё. — А.С.). Несколько знаков, отличающихся от знаков на обкладке лука, процарапаны и на обеих сторонах византийской монеты.

2. Раскопками экспедиции Волгоградского педагогического института в 1987 г. (начальник Е.П. Мыськов) на Нагавском-II могильнике (южное побережье Цимлянского водохранилища) среди курганов с квадратными ровиками открыт один (№9), восточная сторона квадрата рва которого оказалась разомкнута таким образом, что две её составные части были обращены на восток подобно каменным выкладкам курганов с «усами». Курган №9, как и соседний с ним №6, не содержал погребения; оба датируются хазарским временем по фрагментам красноглиняных «салтовских» амфор, найденных во рву (устное сообщение Е.П. Мыськова от 5 августа 1987 г.).

3. Летом 1987 г. при планировке территории садоводства «Луч» (г. Волгодонск) были разрушены три кургана у ст-цы Романовская. Доследованием кургана №1 установлено, что центральное погребение полностью уничтожено, а в северо-восточной части рва обнаружены фрагменты круговой сероглиняной и красноглиняной амфорной керамики. Захоронение кургана №3 датировано солидом Констанса II (661-663 гг). Погребение принадлежало женщине и сопровождалось чучелами лошади и овцы. В инвентаре — золотая серьга с жемчужиной, глиняное пряслице, лепной горшок, железный нож, удила, стремена исеребряный уздечный набор. В юго-восточной части кургана прослежен участок рва подквадратных очертаний. В насыпи открыт череп собаки.

1. Абрамова М.П. Новые материалы раннесредневековых могильников Северного Кавказа. — СА, 1982, №2.

2. Айбабин А.И. Погребение хазарского воина. — СА, 1985, №3.

3. Амброз А.К. Кочевнические древности Восточной Европы и Средней Азии V-VIII вв. — В кн.: Степи Евразии в эпоху средневековья. М., 1981 (сер. «Археология СССР»).

4. Амброз А.К. О Вознесенском комплексе на Днепре: вопрос интерпретации. — В кн.: Древности эпохи великого переселения народов V-VIII вв. Сов.-венг. сб. М., 1982.

5. Амброз А.К. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы. II. — СА, 1971, №3.

6. Арсланова Ф.X. Курганы с «усами» Восточного Казахстана. — В кн.: Древности Казахстана. [Сб. ст.]. Алма-Ата, 1975.

7. Артамонов М.И. Болгарские культуры Северного и Западного Причерноморья. — ДОКГО, этнография, 1970, вып. 15.

8. Артамонов М.И. История хазар. Л., 1962.

9. Артамонов М.И. Славяне и болгары в Поднепровье. — BIKSA-II. Berlin (DDR), 1970, Bd 1.

(109/110)

10. Гринченко В.А. Опись находок (рукоп.). — Архив ИААН УССР, ф. 18, №69.

11. Гринченко В.А. Пам’ятка VIII ст. коло с. Вознесенкі на Запоріжжі. — Археологія, 1950, т. 3.

12. Гринченко В.А. Щоденник розкопів в 1930 р. (рукоп.). — Архив ИААН УССР, ф. 18, №69.

13. Дмитриев А.В. Могильник эпохи переселения народов на р. Дюрсо. — В кн.: Проблемы хронологии памятников Евразии в эпоху раннего средневековья. М., 1979 (КСИА, вып. 158).

14. Евтюхова Л.А. Каменные изваяния Южной Сибири и Монголии. — В кн.: Материалы и исследования по археологии Сибири. М., 1952 (МИА, №24).

15. Засецкая И.П. Некоторые итоги изучения хронологии памятников гуннской эпохи в южнорусских степях. — АСГЭ, 1986, [вып.] 27.

16. Засецкая И.П. Особенности погребального обряда гуннской эпохи на территории степей Нижнего Поволжья и Северного Причерноморья. — АСГЭ, 1971, [вып.] 13.

17. Кадырбаев М.К. Памятники ранних кочевников Центрального Казахстана. — ТИИАЭК, 1959, т. 7.

18. Каменецкий И.С. Код для описания погребального обряда. — В кн.: Древности Дона. Материалы работ Дон. экспедиции. М., 1983.

19. Копылов В.П. Отчёт о работе Донского отряда в 1981 г. (рукоп.). — Архив ИААН, №8607.

20. Кубарев В.Д. Древнетюркские изваяния Алтая. Новосибирск, 1984.

21. Кубарев В.Д. Исследования на Алтае. — АО 1983 г. М., 1984.

22. Кузнецов В.А. Поминальный комплекс VIII в. в окрестностях Кисловодска. — СА, 1985, №3.

23. Ляпушкин И.И. Славяно-русские поселения IX-XII ст. на Дону и Тамани по археологическим памятникам. — В кн.: Этногенез восточных славян. М.; Л., 1941 (МИА, №6).

24. Макарова Т.И., Плетнёва С.А. Пояс знатного воина из Саркела. — СА, 1984, №4.

25. Максименко В.Е., Безуглов С.И., Захаров А.В. Отчёт о раскопках курганов в Тацинском районе. — Фонды РОМК, 1983 г.

26. Максименко В.Е., Безуглов С.И., Захаров А.В. Раскопки курганных могильников на р. Быстрая. — АО 1983 г. М., 1984.

27. Маршак Б.И. Согдийское серебро. Очерки по вост. торевтике. М., 1971.

28. Мацулевич Л.А. Войсковой знак V в. — ВВ, 1959, т. 16.

29. Мацулевич Л.А. [Дневник поездки в Днепропетровск 30 июля — 4 авг. 1930 г.] (рукоп.). — ЛОААН, ф. 991, оп. 1, д. 152, книжка 44.

30. Миллер М.А. Материалы к истории Поднепровья (рукоп.). — Архив ЛОИА, ф. 24 (А.А. Миллера), д. 161.

31. Минаева Т.М. Погребения с сожжением близ гор. Покровска. — УЗ СГУ, 1927, т. 6, вып. 3.

32. Михеев В.К. Подонье в составе Хазарского каганата. Харьков, 1985.

33. Негматов Н.Н. О живописи дворца афшинов Уструшаны. — СА, 1973, №3.

34. Орлов Р.С. Культура кочевников IV-VIII вв. — В кн.: Этнокультурная карта территории Украинской ССР в I тысячелетии н. э. Киев, 1985 (сер. «Археология»).

35. Писларий И.А., Филатов А. П. Тайны степных курганов. Ист.-краевед. очерк. Донецк, 1972.

36. Плетнёва С.А. От кочевий к городам. Салтово-маяцкая культура. М., 1967 (МИА, №142).

37. Плетнёва С.А. Салтово-маяцкая культура. — В кн.: Степи Евразии в эпоху средневековья...

38. Плетнёва С.А. Хазары. 2-е изд. М., 1986 (СИНР).

39. Плетньова С.А. Древните българи в Източна Европа. — ИБИД, 1980, кн. 33.

40. Рыков П.С. Археологические раскопки курганов в урочище «Три брата» в Калмыцкой области, произведенные в 1933 и 1934 гг. — СА, 1936, №1.

41. Самоквасов Д.Я. Могилы русской земли. Описание археол. раскопок и собрания древностей. М., 1908.

42. Самоквасов Д.Я. Могильные древности Александровского уезда Екатеринославской губернии. — TAC-VI (1884 г.). М, 1886, т. 1.

43. Самоквасов Д.Я. Основания хронологической классификации, описание и каталог коллекции древностей. Варшава, 1892.

44. Самоквасов Д.Я. Отчёт. — ОАК за 1882-1888 гг. Спб., 1891.

45. Самоквасов Д.Я. Отчёт 1884 г. (рукоп.). — Архив ЛОИА, ДАК 1882/20.

46. Сведения 1873 г. о городищах и курганах—ТОСИРА, 1899, кн. 4 (ЗРАО, нов. сер., т. 11, вып. 1-2).

47. Семёнов А.И. Византийские монеты из погребений хазарского времени на Дону. — ПА, 1978, [вып.] 2.

48. Семёнов А.И. Художественный металл Романовского погребения на Дону. — В кн.: Художественные памятники и проблемы культуры Востока. Сб. ст. [посвящ. памяти Я.И. Смирнова]. М., 1985.

49. Семёнов А.И. Центральноазиатские параллели погребальному обряду населения Хазарского каганата. — Конф. по археологии Сев. Кавказа. XII Крупновские чтения. Тез. докл. М., 1982.

50. Синицын И.В. Памятники предскифской эпохи в степях Нижнего Поволжья. — СА, 1948, [т.] 10.

51. Сміленко А.Т. Глодоські скарби. Київ, 1965.

52. Сміленко А.Т. Слов’яни та їх сусіди в степовому Подніпров’ї (II-XIII ст.). Київ, 1975.

53. Фабрициус И.В. Археологические памятники Северо-Западного Причерноморья, вып. 2. 1955 г. (рукоп.). — Архив ИААН УССР, 1А/нр, 150.

54. Фабриціус І.В. Літопис музею. Херсон, 1927, вип. 8: Червоні роки 1917-27.

55. Фёдоров-Давыдов Г.А. В древней дельте Волги. — В кн.: Путешествия в древность. [Сб. ст.] М., 1983.

56. Фёдоров-Давыдов Г.А. Кочевники Восточной Европы под властью золотоордынских ханов. Археол. памятники. М., 1966.

57. Фёдоров-Давыдов Г.А., Дворниченко В.В., Малиновская Н.В., Паромов Я.М.

(110/111)

Отчёт о раскопках курганов в Черноярском и Енотаевском районах Астраханской области в 1978 г. (рукоп.)— Архив ИААН, №8538.

58. Швецов М.Л. Половецкие святилища. — СА, 1979, №1.

59. Шелов Д.Б. Волго-Донские степи в гуннское время. — В кн.: Вопросы древней и средневековой археологии Восточной Европы. [Сб. ст.] М., 1978.

60. Alföldi A. Archaeologische Funde aus der Hunnenzeit und ihre ethnische Sonderung. — AHg, 1932, Bd. 9.

61. Arendt W.W. Das Levedien der Ungarn. — AHg, 1935, Bd 16.

62. Erdélyi I. An avarszág és kelet á régészeti ferrások türkében. Budapest, 1982.

63. Werner J. Beiträge zur Archäologie des Attila-Reiches. München, 1956, Bd 1.

[1] * Приношу благодарность хранителям И.П. Засецкой и А.Ю. Алексееву за любезное содействие знакомству со средневековой и соответственно скифской частями коллекции ГЭ.

[2] * Приношу благодарность В.Г. Бородулину за любезное содействие моим поискам стремени в фондах ХИМ и фотосъемке. Стремена реставрированы в 1935 г. в ГАИМК Н.А. Чернышевым (Архив ЛОИА, II 60495-60500).

[3] * Приношу благодарность А.Т. Смиленко за любезную помощь в знакомстве с кинжалом из Глодос.

наверх