 Э. Шефер
Золотые персики Самарканда.
Книга о чужеземных диковинах в империи Тан.
Глава VI. Меха и перья.
В слепящих бликах вся она предстала
Зелёных, синих, золотых и алых.
Пестра, как барс, как зебра — вон из линий,
В разводах красных и в глазкáх павлиньих.
В рою сребристых лун; — она дышала,
Они горели, меркли — и вплетались
Их люстры в поле тёмное обоев;
Среди ничтожеств — радуга собою,
Как королева эльфов в мире бренном,
Супруга демона — иль просто демон.
Джон Китс. Ламия.
Приверженность к ношению шкур и перьев, насильно содранных с их законных владельцев, видимо, столь же стара, сколь и само человечество, но не заметно, чтобы мода эта устаревала. Первоначально, во всяком случае, это был поразительно лёгкий способ приобрести уже готовый наряд. При этом владелец получал наряду с теплом первозданную красоту и магическую силу — силу в том смысле, что он сам становился или медведем, или лисой, или лебедем и разделял с ними их чудесные качества.
В древнем Китае мех, надетый на плечи, был знаком особого достоинства, а «великие меха» были прерогативой Сына Неба, который надевал их вместе с венцом, когда совершал поклонение верховным богам. [1] О его священной мантии говорится, что она должна была изготовляться из мерлушки и её должны были украшать символические рисунки и изображения планет, гор и земных существ.
Шли века, и меха стали отличительным признаком северного кочевника или китайского воина или даже просто зимней одеждой северянина. В танскую эпоху было в употреблении совершенно ошеломляющее разнообразие одеяний из меха. Были в ходу меха белых лисиц, меха куниц, меха чёрных соболей, тигровые шкуры, «меха ценою в тысячу монет», «лиловые лесные меха», «зимородково-синие меха» и даже «белые полотняные меха», «гобеленовые меха», «хлопковые меха» и «шерстяные камчатные меха». [2] Последние выражения, явно внутренне противоречивые, по-видимому, относятся к накидкам и тёплым покрывалам, частично изготовленным из тканей, подбитых изнутри или снаружи звериными шкурками, а возможно даже — к плотной одежде, заменявшей меха.
(146/147)
В пределах самой танской империи провинция Лунъю (т.е., грубо говоря, современная Ганьсу) считалась крупнейшим поставщиком мехов. В официальном перечне податей значится, что наряду с золотом, точильными камнями, восковыми свечами, мускусом и хлопком эта провинция снабжала двор «рогами, пером, пухом, шкурами и кожами птиц и зверей». [3] Ничего похожего не сообщается ни об одной другой провинции. Но меха для придворных также доставляли и из таких далёких мест, как Япония. [4] В целом, однако, привозные меха были северного происхождения, хотя какое-то их количество доставлялось и с далёкого запада. И все они отдавали запахом «варварского».
Замша. ^
Далёкий Хорезм славился как экспортёр меха «соболей, белок, горностаев, а также меха степных лисиц, куниц, лисиц, бобров, пятнистых зайцев и козлов». [5] Хотя нет свидетельств, что Трансоксиана вела сколько-нибудь значительную торговлю мехами с империей Тан, послы из Хорезма в 753 г. привезли в Чанъань пурпурного цвета замшу, [6] а ремесленники, прикреплённые к императорскому дворцу, получали тёмно-красные оленьи шкуры для своих мастерских с территории «от Персии до Лянчжоу», [7] т.е. от Ирана и большей части Сериндии вплоть до танской границы. Этот иранский олень получил название цзин. Существовали кожи цзин и местного китайского производства, высоко ценившиеся как материал для сапог.
Сапоги в Китае имели свою долгую историю. Они были заимствованы у кочевников в классический период и использовались прежде всего в военном облачении. Но их иноземное происхождение никогда не было забыто полностью. Даже в период Тан мы читаем о дочери куртизанки из Чанша, где она после исполнения чачского танца
Сняла с себя варварские [маньские] сапоги
и сбросила алый покров. [8]
И действительно, пока в первой половине VII в. не были придуманы сапоги с нарядными войлочными головками, в священных местах и в дворцовых залах (дянь) сапоги носить запрещалось. [9]
Лучшие сапоги изготовлялись из кожи оленя цзин из Гуйчжоу (современная Северная Гуанси). Во время Тан они были
(147/148)
статьёй «местной дани» двору, [10] но мы знаем также, что такие сапоги изготавливали в 938 г. в Фуцзяни. [11] Мне казалось когда-то, что цзин, мягкая шкура которого пользовалась таким спросом у танских сапожников, — это маленький мохнатый олень, [12] схожий с мунтжаком и имеющий длинные клыки и почти незаметные рога. Это милое животное живёт вдоль китайского побережья к югу от Янцзы, да и в нагорьях Юго-Запада. Я не могу до конца быть уверенным в таком отождествлении цзин, поскольку свидетельства сбивчивы; и определённо цзин иранской Средней Азии не мог быть этим мохнатым оленем.
Во всяком случае, красные сапоги из замши были в танское время в моде. Их отдалённые «родичи» дожили до наших дней в Японии, где в сокровищнице Сёсоин сохранилась пара церемониальных туфель, изготовленных из ярко-красной кожи и украшенных золотой тесьмой, серебряными цветами и цветными бусами. [13] Утверждалось, что их носил император Сёму. В правление Тай-цзуна, в конце VIII в., дворцовые дамы носили высокие парчовые сапоги ярко-красного цвета, [14] которые, должно быть, копировали сапоги из хорезмийской или гуйчжоуской замши, окрашенной для дворцовых щеголих камбоджийским лаком.
Шкуры лошадей. ^
Из ганьсуйского коридора, Ордоса и монгольских пограничных областей, находившихся под танским контролем, в столицу регулярно поступали лошадиные шкуры как знаки «дани» провинциальных городов. [15] С давних времен этот материал имел значение в производстве маленьких кожаных лодок или челнов для переправ через северные реки, а также для выработки «седельных покрытий». [16] Мы увидим ниже, что доспехи из лошадиной кожи ввозили в Китай из тюркских стран. [17] И, может быть, китайцы, имевшие традицию изготовления кожаных доспехов, продолжали и в танское время использовать для этих целей шкуры лошадей.
Котиковые шкурки. ^
Ленточный котик, называвшийся по-китайски за его пятнистость «морским леопардом», [18] кормится и резвится в Охотском море. [19] При первом императоре по имени Сюань-цзун (т.е. в VIII в.) шкуры этих животных посылали из владений бохайских мохэ и из Силлы. [20]
(148/149)
Шкурки куницы и её сородичей. ^
Мы уже отмечали, что в танское время продолжал существовать древний обычай прикреплять к одежде воинов и в особенности к их головным уборам хвосты куниц и куницеподобных животных. Некоторые высшие гражданские чиновники танской империи также носили подобные знаки доблести. [21] Но именно смелых юношей, которые отправлялись на тюркскую границу или вернулись оттуда в родные места, чтобы поохотиться с ястребами и собаками, имел в виду поэт, когда писал:
Заплелись и сцепились
золотые звенья кольчуги;
И густа, и пушиста
из куньего меха одежда. [22]
Подобные выражения встречаются в танской поэзии часто. Шкурки куниц и горностаев, красивые и тёплые (но, видимо, к тому же напоминающие о кровожадном нраве их первоначальных обладателей), всегда ассоциировались с севером и холодом, с пьющими молоко «варварами» и с опасностями пограничных стычек.
Вот как писал о них Ли Ци в «Песне о пограничных крепостях»:
В округе Яньмэнь
и у горы Хуанъюнь
В пыльную бурю
солнце садится под вечер.
Тысяча всадников
в чёрных собольих мехах,
Их называют:
войска юйлиньского дети.
«Северный снег» —
золотая свирель запоёт;
«Тучи и воды» —
конское ржанье ответит.
Полог натянут,
пьют виноградное там,
Благо сердца их
всегда утешаются этим. [23]
Ввозили шкурки во множестве — будь то шкурки куницы, соболя или горностая — для танских военных поселений. Даже китайские пограничные провинции регулярно посылали их в императорские шорные мастерские, с тем чтобы из шкурок изготавливалось убранство для кавалерии. [24] Мягкие, тёплые шкурки в VII в. посылало племя улагун, [25] обитавшее к западу от мохэ, к востоку от тюрок и к северу от киданей; посылали их и в VIII в.; в частности, поступления от тунгусских племён мохэ, живших по Сунгари и Амуру, иногда исчислялись тысячами. [26]
(149/150)
Леопардовые шкуры. ^
В 720 г. леопардовую шкуру представила танскому двору «Южная Индия» (Паллавы?), [27] спустя четыре года Силла прислала другую, которая, несомненно, принадлежала длинношёрстому сибирскому леопарду. [28] И счастливый владелец этой пятнистой шкуры вполне мог последовать совету поэта:
Не лишнее в стужу
закутаться в мех леопарда. [29]
Теплом шкуры дорожили, но она же могла скрывать в себе и опасности. Свирепая натура леопарда могла оказать дурное воздействие на владельца шкуры. Поэтому фармаколог Чэнь Цан-ци предостерегал: на леопардовую шкуру «нельзя ложиться спать, потому что она наводит страх на человеческую душу»; кроме того, если волосы из шкуры попадут на язву или рану, то они могут отравить её. [30] Некоторые пренебрегали этим советом; в их числе был отшельник Чжан Чжи-хэ, который, как и полагалось истинному даосу, «прикрытый леопардом и обутый в туфли из кокосового волокна, закидывая удочку, не насаживал приманки, так как в его намерения не входило поймать рыбу». [31]
Леопардовая шкура имела также повседневное употребление и в учёном мире: если тушечницу учёного покрывали, сохраняя от пыли, узорной камкой, то палочку туши, чтобы её не коснулась сырость, хранили в мешочке из леопардовой кожи. [32]
Львиные шкуры. ^
«В четвёртом месяце ябгу-каган западных тюрок направил послов, которые преподнесли в дар львиную шкуру». [33] Это было в 622 г., и шкура была добычей, достойной Нимрода или Геракла.
Прочие шкуры. ^
Сообщалось, что Сюань-цзун владел мехом животного, имя которого на языке «варваров» означало «индиговый и благоуханный»; это было подношение от далёкой страны, сделанное во времена Тай-цзуна. [34] Об этом звере говорили, что он является помесью леопарда и легендарного животного, называвшегося в древнем Китае *tsiəu-ngiu. Его шкура была более глубокой синевы, чем персидское индиго, а его запах можно было почувствовать издалека, за много ли. [35] Вопрос об отождествлении этого зверя более всего осложняется тем, что мы не знаем, как отождествляется один из его родителей: высказывалось предположение, что таковым был далеко не сказочный индийский панда. [36] Приходит на ум и тибетский голубой медведь.
(150/151)
Наконец, в VIII в. племя мохэ из Северной Маньчжурии наряду со шкурами тамошних куниц прислало шкурки белых зайцев — дар заснеженных лесов этого народа. [37]
Акулья кожа (галюша). ^
Акулью кожу добывали по всему побережью Китая к югу от устья Янцзы. Она всё же отнесена к экзотическим товарам только потому, что её привозили также и из Тонкина, являвшегося китайским протекторатом. [38] Древнее предание повествует об акульем народе, который жил на дне моря у берегов Тямпы; эти люди были богаты жемчугом (это были их слёзы) и необычайно тонкими тканями. [39] Но вообще акулья кожа служила вполне прозаическим целям и, кажется, не была наделена особыми чарами, если не считать того, что её могли носить сказочные морские люди. Некогда из акульей кожи изготовляли что-то вроде пластинчатого доспеха и она употреблялась с успехом как шлифовочный материал. Но в танское время на неё существовал спрос как на красивую и удобную кожу для обтягивания рукояток мечей, поскольку её шершавая поверхность не позволяла руке скользить. [40] Танские мечи с рукоятками, обтянутыми шагренью, отделанные такими ценными материалами, как золото, серебро, крапчатый рог носорога, можно теперь видеть в Нара в Японии. [41]
Хвосты животных. ^
Хвост животного, употреблённый в качестве украшения-эмблемы, мог олицетворять животное целиком и заключать в себе его сущность, точно так же как царский меч мог быть наделённым царственностью, а скальп врага сохранял его жизненные силы. Но, конечно, в каких-то случаях хвосты были лишь знаками отличия; к таким должны быть причислены хвосты яков, ввозившиеся или из Тибета, или из тех земель, которые примыкали к Тибету с запада (современные Сычуань и Ганьсу) [42] или с севера, из китайских владений в Монголии. [43] Хвосты белых лошадей с северо-запада [44] и лисьи хвосты с запада, [45] считалось, обладали большей священной силой. О хвостах леопардов вообще не возникало никаких сомнений — они заключали в себе ману и обладали силой оберега. [46]
Школа гадателей инь-ян признавала «бога леопардового хвоста», и хвосты леопардов занимали определённое место среди церемониальных инсигний, подобавших Сыну Неба. [47] Хвост леопарда в архаическое время был военной эмблемой, а в
(151/152)
ханьскую эпоху он превратился в знак, которым обозначали границы священной процессии — к ней, как и к ограде самого дворца, нельзя было приближаться, чтобы не осквернить их. При танских императорах хвост леопарда стал важной составной частью императорских регалий, обладавшей своим статусом: хвост леопарда, свисающий с ярко-красного шеста, вёз в сопровождении дюжины воинов в отдельной повозке военачальник в шлеме и в ярко-красном костюме с кожаным поясом. [48] Эта колесница принимала участие во всех церемониальных процессиях.
Из средства рассеивания злых духов хвост леопарда превратился в окружённый благоговением кумир. Много позже, в сунское время, когда этот церемониальный хвост леопарда исчез, его чисто символически заменило знамя из жёлтой ткани, украшенное нарисованными на нём точками. [49]
Перья. ^
Быть как птица — это в определённых отношениях более привлекательно для человека, чем приобретение каких-то свойств любого другого животного. Свобода тела, полёт души, парение воображения были идеалами не только древними, но и исполненными смысла. Эти идеи продолжали жить и во времена Тан. Правда, такие представления наиболее основательно разработаны в той традиции, которую мы именуем «даосской», — именно в ней идеальным существом был «человек в оперении», лёгкий, как воздух, и ангелоподобный. Но в той или иной степени эти мечтания были сродни каждому китайцу. И в соответствии с этим, как и шкуры животных, оперение птиц могло служить для того, чтобы украшать (и вместе с тем преображать) личность средневекового китайца или по крайней мере сообщать красоту его телу и в то же самое время давать пищу его воображению. [50]
Сказочные плюмажи — перья, которые отвечали вкусам китайцев, — должны были иметь красивую окраску. И, подобно королевским ремесленникам на Гавайях, которые общипывали питающихся нектаром береговых ласточек, придворные ремесленники в Чанъани жаждали прославленных жёлтых перьев иволги [51] и радужно-бирюзовых — зимородка. Перья зимородка имели намного большее значение и находили с древнейших времен применение в ювелирном деле и в наиболее дорогих видах убранства как самого человека, так и его жилья. Танская литература изобилует упоминанием вещей, украшенных перьями зимородка, — от больших навесов и пологов [52] до миниатюрных перстней и прочих женских безделушек:
(152/153)
Грязь пропитала
расшитые жемчугом туфли;
Дождь промочил
шпильки из зимородковых перьев. [53]
Какое-то количество высоко ценившихся перьев этой красочной птицы доставляли из отдалённой части Линнани, [54] но большинство их поступало из Аннама, над которым ещё существовал с таким трудом державшийся танский протекторат. [55]
Перья птиц (я не знаю, от каких птиц их получали) находили применение также в «живописи»: выполненные из перьев два панно, которые хранятся ныне в Сёсоине, если не китайской работы, то изготовлены под китайским влиянием. Одно из них (створка ширмы из дворца японского императора Сёму) изображает даму, стоящую под деревом, на другом — каллиграфически выполненные из перьев изречения. [56]
Кроме того, в ходу были перья белой аннамской цапли, [57] в давние времена служившие для изготовления ритуальных жезлов чжоуских танцоров, а в танское время потребовавшиеся для воинских инсигний. [58] Среди великолепных штандартов, выставлявшихся почётным караулом на приёмах в честь чужеземных принцев, особенно блистательными были эмблемы, отличавшие солдат седьмого ряда — с короткими копьями, одетых в жёлтые куртки и шапки, орнаментированные изображениями облаков и цветов; их опознавательные знаки были сделаны из оперения чудесных «пятицветных попугаев», привозившихся из «Индий». [59]
Но ещё издревле наибольшую славу в воинском обиходе снискали перья красивых пород фазанов и других куриных, в изобилии водившихся в Китае (особенно на западе и на юге страны) и в прилегающих к нему областях Восточной Азии. [60] Напомним, какими чудесами здесь располагали: кроваво-красный фазан Давида с малиновым хвостом [61] — в горах Циньлина; рогатый трагопан Темминка [62] с оперением в белых крапинках и с синей маской — в Западном Китае; серебряный фазан [63] с сине-чёрным хохолком, красными щеками и длинным белым хвостом — в Линнани; в Ганьсу и Кукуноре — синеухий фазан [64] с белыми рогами, красными щеками и серо-голубым оперением тулова с радужным зелёным и пурпурным отливом; золотой фазан [65] с его золотистым хохолком, зелёно-жёлтой спиной и ярко-красной нижней стороной тела — на западе и на северо-западе страны; и, может быть, самый великолепный из всех — алмазный фазан леди Амхерст, [66] переливающийся красным, белым, голубым, жёлтым и чёрным цветами и особенно искристо-зелёным, — в Тибете и в Юго-Западном Китае. А ведь было ещё много-много других... Трудно сказать с уверенностью, какие именно из этих пылающих птиц лишались своих перьев, попа-
(153/154)
давших к танским государственным ремесленникам. Известно, что древняя традиция самыми замечательными считала хвостовые перья королевского фазана [67] — красивой золотисто-коричневой птицы, расцвеченной белыми и чёрными крапинками и полосками, с белой головой и черной маской и с чрезвычайно длинным хвостом. Искони обитающая в Северном Китае, эта порода куриных ещё с незапамятных времён снабжала своими щегольскими перьями китайских мастеров, изготовлявших ритуальные и воинские жезлы, штандарты и шапки. Что же касается танского времени, следует отметить, что перья королевского фазана были необходимы дворцовому ведомству конюшен и арсеналов, [68] несомненно, для традиционных знаков отличия, для придворных опахал [69] и для наиболее изящных зонтиков. [70] Но здесь мы ещё находимся только на подступах к миру экзотических диковин.
Хвосты павлинов. ^
Никакие другие хвостовые перья не ценились так высоко, как павлиньи. Их наряду с дорогими шелками и смолами привозили из аннамских городов. [71] Туземцы собирали эти перья, «золотистые и изумрудно-голубые», для изготовления вееров и метёлок. Они старались отсекать хвосты от живого павлина целиком, так как иначе, считалось, его окраска поблёкнет. [72]
Заботиться о размещении ста пятидесяти шести опахал из павлиньих хвостов на больших официальных приёмах было обязанностью чиновника, ведавшего императорскими колесницами. Опахала из павлиньих хвостов были в какой-то мере нововведением танского времени, хотя и не беспрецедентным, так как они заменили собой более традиционные опахала, изготовленные из хвостов королевских фазанов. Дух бережливости при дворе в начале VIII в. привёл к замене их вышивками, копировавшими павлиньи хвосты. [73] Когда император совершал выезд, его сопровождали наряду с другими красочными знаками власти вроде «круглых опахал, раскрашенных киноварью», [74] две группы с опахалами из павлиньих хвостов: в одной группе их было четыре, в другой — восемь. Павлиньи опахала, по-видимому, были квадратными, судя по словесному описанию одной картины, изображающей танского императора, которую приписывали У Дао-цзы. В этом тексте упоминается «квадратное опахало из [перьев] воробья кун, со стороною в два локтя». [75] Этими опахалами пользовались при самых разных событиях, отмеченных особой торжественностью и святостью. Одним из таких случаев было присвоение усопшему Сыну Неба почётного посмертного титула. У нас имеется стихотворение IX в., посвящённое этой теме: на территории дворца перед одним из больших дворцовых павиль-
(154/155)
онов или храмов два императора одновременно удостаивались этой почести:
Раскрыты из кун-воробья веера,
с туалетного столика взятые.
Волнами — с драконом изогнутым платья,
из сундуков извлечённые. [76]
Описания роскошных вееров в поэзии встречаются довольно часто. Я отметил их в особенности в стихах Вэнь Тин-юня, где они служат проявлением и олицетворением императорского великолепия или ненужной утончённости. Вот пример:
На плотине изогнутой гибкие ивы
издалёка могу рассмотреть.
Опахал воробьиных большие круги
ароматную яшму прикрыли. [77]
Или же:
Ступиц узоры —
певицы из тысяч покоев.
Сёдла златые —
вельможи бесчисленных зал.
Тонкие тучки
летят к веерам воробьиным;
Лёгкий снежок
к соболиным накидкам пристал. [78]
Вряд ли стоит пояснять, что выражение «воробьиные» опахала — это сокращённое обозначение опахал из перьев воробья кун, т.е. павлина.
Одеяние из перьев. ^
Боа из перьев марабу и шляпы из страусовых перьев в наши дни отходят окончательно в прошлое и вроде бы не наделены особой силой. Но некогда можно было исполниться магической силы перьев, если целиком облачиться в них; плащ или полный костюм из перьев намного больше, чем любое другое сделанное из них украшение, приближали того, кто их носил, к духам-птицам, к птицам в их волшебном облике, осмыслявшимся как идеальные создания. Трудно сказать, считались ли крылатые люди китайских народных преданий человеческими существами в наряде из перьев или же птицами, способными снимать своё оперение. Видимо, задавать этот вопрос излишне. Но, как бы то ни было, рассказ о девушке-лебеде и её сестрах — очень распространённый сюжет, и это предание о возвышенных существах, которые могут по желанию становиться то прекрасной женщиной, то облакокрылой птицей,— только одно из воплощений
(155/156)
созданного человечеством образа птицы как волшебного существа. Этот же образ, но уже в более простой и телесной оболочке, мы узнаем в сказках «Тысячи и одной ночи»: о девах-птицах говорится в «Истории Джаншаха» и в «Рассказе о Хасане из Басры». Затем имеется персидское предание о Бахрам-Гуре, который похитил голубиное одеяние пери, и эта же легенда существует в другой версии в Индии. [79] И для древнекитайской культуры птицы-женщины и их родичи — пернатые феи, даосские небожители и другие подобные им существа — самые обычные образы. [80] Вот один пример, относящийся к танской эпохе:
«„Скитающиеся женщины, которые ходят по ночам”, называются по другому „дочери бога — повелителя Небес”, а иначе именуются „звёздные рыболовы”. Они летают ночью и остаются скрытыми днем, подобно призракам и духам. Они накидывают оперение, чтобы превратиться в летающих птиц, и сбрасывают его, чтобы стать женщиной. Они не имеют детей и находят удовольствие в том, что похищают человеческих детей. На кончиках грудей у них имеются соски. Когда обыкновенные люди дают сладости маленьким детям, это не должно происходить на открытом воздухе, и не следует детскую одежду выставлять на солнце, ибо, если перья этих существ попадут на одежду, ребёнок может превратиться в летающего духа. Иногда они пачкают такую одежду кровью, что служит их знаком. Некоторые говорят, что они являются перевоплощениями тех, кто умер при родах». [81]
Эти древние мифы находили отражение не только в мире воображения, но и в других мирах на земле: танский паломник Сюань-цзан, наблюдая индийских шиваистов, отмечал, что кроме тех, кто ходит обнажённым, и тех, кто носил ожерелья из черепов, существовали ещё аскеты, одетые в оперение и хвосты павлинов. Он не сообщает, чем было вызвано это одеяние, [82] но такая эксцентричность вряд ли нас удивит. Гораздо меньше мы подготовлены к тому, что наряд из перьев реально существовал и в Китае. Хотя и известно, что юй и «одетый в перья» — метафорическое выражение, обозначающее «полностью оперившегося даоса» (особенно того, кто уже перевоплотился в новое эфирное состояние), мы удивляемся, узнав, что и живые наставники даосского учения носили одеяния из перьев, да и почтенные светские лица ходили в нём, и всё это происходило в весьма поздние периоды истории Китая.
В почти хрестоматийно-классические годы II в. до н.э., когда ханьский У-ди был ослеплён показными чудесами даосских чародеев, термин «человек в оперении» не был пустым иносказанием. Например, алхимик Луань Да был пожалован знаком достоинства — яшмовой печатью через императорского посланца, который был облачён в одежды из перьев, и сам
(156/157)
Луань Да, «пребывая ночью на подстилке из белого шёлкового пуха, был одет в наряд из перьев». [83] По поводу этого танский комментатор Янь Ши-гу писал: «Используя оперение птиц на то, чтобы изготавливать себе одежду, он добивался постижения полёта и парения, подобно божеству или небожителю». [84]
Но что нам тогда сказать о некоем Чжао Гане, крупном аристократе времени Поздней Хань, который пришёл на пиршество со свитой из ста слуг, «подпоясавшись мечом с узорами и укрывшись в одежду из перьев». [85] Или о высокородном принце конца V в. в государстве Южная Ци, который был искусен во многих утончённых и изысканных ремёслах: он сшил «меховое изделие», вероятно накидку, из перьев павлина, которое «по яркости своих красок — золотистой и зимородково-голубой, превосходило голову фазана». [86]
Существует рассказ о том, что в конце VII в. городская управа Гуанчжоу преподнесла «Подражающей Небу» — императрице У — «меховое изделие», изготовленное из перьев зимородка, «редкостных и ярких, не похожих на обычные». Властительница отдала эту редкость своему фавориту, который поставил её в споре с другим придворным против халата из пурпурного шёлка. «Подражающая Небу» озаботилась разъяснить, что плащ из перьев — вещь гораздо более ценная, чем халат. После этого объяснения владелец халата вышел в негодовании, упорно настаивая, что красивое платье придворного любимчика нельзя сравнивать с халатом почтенного подданного. [87] Мы можем уловить в позиции владельца пурпурного халата нечто большее, чем высокомерие по отношению к человеку, которому выказывается предпочтение не за обычные заслуги, а по совсем иным соображениям. Почтенный чиновник, непоколебимый в своей педантичной ортодоксальности, видел что-то «чародейское» в наряде из перьев — старинном одеянии даосов, стремящихся попасть на небеса, — испытывая к ним своего рода «атеистическое» презрение как к «суевериям», подобно тому как пуританин чурался митры, ризы и других проявлений папизма.
Согласно более надёжному свидетельству источника, мы знаем, что искусная танская принцесса сшила две юбки из перьев многих птиц. Они позволяли видеть «один цвет, если смотреть на них прямо, и другой цвет, если смотреть на них сбоку; они были одного цвета при свете солнца и были другого цвета в тени; кроме того, там можно было видеть очертания ста птиц». Эта же дама из меха «ста зверей» (чисто условное число) изготовила также чепрак не менее сложной работы. Хотя традиционный взгляд клеймил такие произведения как «безобразную одежду», платья из перьев вызывали большое восхищение «и большинство знатных подданных и богатых придворных сле-
(157/158)
довали этим образцам, так что меха и перья необычайных птиц и диковинных зверей с Янцзы и Горного прохода (т.е. с далекого юга) собирали, пока те почти совсем не исчезли». [88]
Рассказ о посланной Сюань-цзуну в качестве дани парче «золото перьев феникса», сделанной из перьев нежно-золотистого оттенка, относится к более позднему времени и, вероятно, недостоверен. Об этой парче сказано, что «многие одеяния во дворце были отделаны ею; ночью она излучала яркий свет. Только Ян Гуй-фэй была одарена достаточным количеством, чтобы сделать из него одежды и ширму, ослеплявшие, подобно солнечному свету». [89]
Было естественным, что предания об одеяниях из перьев роились вокруг даосского окружения Сюань-цзуна и его фееподобной супруги. Хорошо известная песня «Радужная рубашка, одеяние из перьев», под которую, услаждая своего повелителя, госпожа Ян танцевала, считалась волшебной музыкой. И наряд из перьев был для неё вполне «созвучным» и наиболее подходящим одеянием. Хотя легенда рассказывает, что император впервые увидел этот танец в исполнении лунных дев в их дворце на ночном небе и что он дал этому танцу название по наряду его исполнительниц, в действительности это была древняя центральноазиатская мелодия «Брахман», переработанная и переименованная этим государем. Учёный Шэнь Гуа, живший в XI в., сообщал, что в его время можно было видеть текст, начертанный на притолоке высокой беседки «горизонтальным письмом, напоминающим индийские буквы, каким-то человеком времени Тан». Хотя никто не мог разобрать эти буквы, предание говорило, что это запись «Танца радужной рубашки». [90] Если предание не ошибалось, то это скорее должен был быть текст «Брахмана», т.е. этой же мелодии в её первоначальном варианте, записанный письменами Сериндии. Но с уверенностью говорить об этом нельзя. Как бы то ни было, этот танец и песня теперь забыты и не существуют. Но само название этого танца и сопричастность к нему лунных фей, летающих существ, Сюань-цзуна и Драгоценной Супруги Ян продолжают жить. Память о них сохранилась не только в Китае, но и в Японии, в пьесе театра но, которая называется «Хагоромо». Фабула этой танцевальной пьесы отчасти сходна с древним и распространённым во всем мире преданием о смертном, который похитил облачение из перьев у крылатого существа (только в танской версии этой легенды о «девушке-лебеде» героиня принимает облик белого журавля, а одеяние из перьев становится нарядом из белого шёлка, когда происходит превращение этого существа в человека). [91] Японская поэтическая драма включает в себя также новую версию китайского средневекового танца «Радужная рубашка, одеяние из перьев», который японская крылатая дева
(158/159)
исполняет для мужлана, чтобы за это получить обратно свое оперение. Вот отрывок из этого но:
Небесным покровом из перьев колышет, колышет
Над соснами Мё,
Над Плывущими Островами она летит сквозь подножия облаков,
Выше гор Аситаки, над высоким пиком Фудзи,
Смутен облик её,
Растворённый мглою небес;
И вот пропала из виду. [92]
Заманчиво было бы считать, что в этом спектакле продолжает жить танец крылатой девы, который исполняла госпожа Ян, но снова у нас нет уверенности, что японский вариант «Радужной рубашки» действительно подлинное наследие древности, а не просто удачная стилизация под старину.
Украшения из крыльев насекомых. ^
Среди драгоценных материалов, требовавшихся придворным ремесленникам, чтобы украшать одежды и утварь своих высокопоставленных клиентов, наряду с такими ценностями, как слоновая кость, яшма и черепаховый панцирь, были и надкрылья жука, называвшегося «сине-зелёное насекомое». Ловили этих жуков в Линнани и Аннаме. [93] Этот золотистый и бирюзовый жук (иногда его называли «яшмовым насекомым», а иногда «маленькой золотой черепахой») особенно прочно ассоциировался с городами Гуанси, лежащими к северу от Западной реки. [94] В этой области радужный золотоцветный убор насекомых (как это было с красивым нарядом павлина и зимородка) служил для украшения платьев дам и особенно их причёсок. Но намного важнее внешней привлекательности этих насекомых были их достоинства как любовного талисмана. Эти маленькие существа «любят укрываться в ярко-красных цветах алтея, где они спариваются друг с другом». [95] Этот пыл насекомых передавался с помощью симпатической магии романтически настроенным дамам всего Китая. В стихотворении Ли Хэ это изображено в такой весьма типичной картине:
С тоскою не сладить,
покои закрыв на засов.
Пчела молодая
мечтает о мёде цветов.
Горяч ещё пепел
сгоревших душистых курений,
Но стынет причёска
от чёрных заколок-жуков.
Уж ночь на исходе,
в светильнике кончилось масло,
(159/160)
Смыкаются очи
за ширмой, и убежище снов.
Как сладостно грезить
об уток чете неразлучной;
За южной стеною
умолкли удары вальков. [96]
Эти сверкающие надкрылья жука Chrysochroa играли сходную роль в Корее и в Японии (где его называли тамамуси «насекомое-драгоценность»). Его применение там не ограничивалось лишь украшением особы человека: всем известна прекрасная часовня Тамамуси в Наре, а в сокровищнице Сёсоин хранится кинжал с рукоятью из слоновой кости и оплёткой из луба, деревянные ножны которого украшены золотисто-зелёными надкрыльями тамамуси. [97]
Chrysochroa было не единственным, хотя и наиболее излюбленным насекомым, для которого находили применение в ювелирном деле. Сельские женщины использовали для украшения своих браслетов и шпилек для волос «золотое насекомое», также золотисто-зелёного цвета, но вроде пчелы. [98] Некоторые пятнистые кузнечики (или саранча), считавшиеся сильным любовным талисманом, если их собрать в пятый день месяца (т.е. во время их совершенно немыслимого спаривания с земляными червями), также становились драгоценностями, украшавшими одежды девушек. [99] Но здесь мы уже отклонились от экзотического очарования в сторону другого, более знакомого и пленительного.
(/405)
К главе VI. Меха и перья (с. 146-160).
[1] ЧЛ, «Тэнь гуань», Сы фу.
[2] См.: ТШЦЧ, «Лии дянь», 340, по всему тексту.
[3] ТЛД, 3, 17а.
[4] Ли Бо. Сун Ванъу шаньжэнь Вэй Вань хуан Ванъу < «Посылаю отшельнику из Ванъу Вэй Ваню, бродящему в горах Ванъу» >. — ЛТБВЦ, 14, 2б.
[5] Бартольд 1958, с. 235-236 < *Бартольд 1963, с. 294-295 > приводит отрывок из Макдиси (X в.). < В русском издании этот отрывок из Макдиси переведён так: «...из Хорезма — меха соболей, горностаев, хорьков, ласок, куниц, лисиц, бобров, зайцев и коз». >
[6] ЦФЮГ, 971, 19а. Определение этой замши как оленьей шкуры представляет некоторые трудности. В источнике стоит тун — слово, не засвидетельствованное в других текстах, вероятно, по ошибке,— вместо иероглифа лян, который мог употребляться для обозначения оленя наряду с иероглифом цзин. Вопрос об отождествлении цзин рассматривается в этом же разделе, ниже.
[7] ТЛД, 22, 14б-15а.
[8] ЦюТШ, хань 11, цэ, 10, цзи нюй, 2б.
[9] В древности обувь для воинов делали из кожи, с коротким голенищем, которое постепенно становилось всё более высоким. В первой половине VII в. Ма Чжоу ввёл в употребление сапоги с верхней частью из войлока, а в первой половине VIII в. Пэй Шу-тун изготавливал обувь из кожи козла, обшивая кожей цзин и добавив завязки. Краткую историю обуви в Китае см. в комментариях Ху Сань-сина к ЦЧТЦ, 221, 12а.
[10] ТШ, 43а, 3732б. См. также стихи Ли Чунь-юя об обуви из кожи цзин из Гуй (ЦюТШ, хань 9, цэ 9, 12б-13а).
(405/406)
[11] Шефер 1954, с. 69.
[12] Elaphodus cephalophus.
[13] Исида Мосаку — Вада 1954, табл. 119.
[14] Сопер 1951, с. 14.
[15] ТШ, 37, 3720в-3721а; 40, 3727а.
[16] Название это мы предлагаем как условное: их подкладывали под седло (Накано 1924, с. 59-60).
[17] ЦФЮГ, 971, 3б.
[18] Phoca equestris.
[19] Лayфер 1913, с. 340.
[20] Пять шкур от бохайских мохэ в 730 г. (ЦФЮГ, 971, 8б); необозначенное количество из Силлы в 723 г. (ЦФЮГ, 971, 5а); шестнадцать шкур из Силлы в 734 г. (ЦФЮГ, 971, 10б).
[21] Ши-чжун и чжуншу-лин. Не всегда легко сказать, какое именно животное имеется в виду: куница, колонок, соболь или горностай. Все они обозначались одним собирательным названием. БЦГМ, 51б, 35б; Хань Цзюэ 1953, с. 391.
[22] Цуй Хао (VIII в.). Гу юй сю чэн цзюнь чжун чжу цзян < «Древний странствующий храбрец представляется в войске полководцам» >. — ЦюТШ, хань 2, цэ 9, 1а.
[23] Стихотворение VIII в. в ЦюТШ, хань 2, цэ 9, 1, 1а.
[24] ТЛД, 22, 18а.
[25] *Uo-lâ-γuən. Возможно, связано с монгольским ulaγan «красный».
[26] Несколько посольств от бохайских мохэ (ЦФЮГ, 971, 8б; 971, 12б; 971, 13а); в первых двух случаях в тексте вместо «крыса-куница» поставлено по ошибке «крыса-леопард». Восемь посольств от черноводных мохэ (ТШ, 219, 4146г), одно — от великих [или *d'ai-?] p’iuət-niet мохэ (ЦФЮГ, 971, 4а). Черноводные мохэ, видимо, должны быть современными нанайцами, которых кидане называли weji «лесными людьми». См.: Вада 1955, с. 16.
[27] ТХЯ, 100, 1787. Несомненно, южной породы Panthera pardus fusca.
[28] P. p. orientalis. ТХЯ, 97, 1712.
[29] Ли Сянь-юн (IX в.). Хэ Инь Я туй чунь линь цзи ши < «Вторю стихотворению войскового ревизора Иня „Что было во время ливня”» >. — ЦюТШ, хань 10, цэ 2, 2, 12а.
[30] Чэнь Цан-ци, приведено в БЦГМ, 51а, 26а.
[31] ТШ. 196, 4087а.
[32] ЮСЦЦ, 1, 6.
[33] ЦФЮГ, 970, 4б.
[34] Её название — «страна *Liəm-źiei». Название животного передано словами *siän-g’iwo «индиговый» и *źiang-tsiwo «благоуханный».
[35] МХЦЛ (ТДЦШ, 4), 16б.
[36] Дайвендак 1939, с. 402, примеч. 1. Это предположение было высказано без особой уверенности.
[37] ТШ, 219, 4146г; ЦФЮГ, 971, 4а.
[38] ТШ, 43а, 3733а.
[39] Шефер 1952, с. 156, 159-160.
[40] Так, в НЮЧ (приведено в БЦГМ, 44, 31а), написанной задолго до воцарения Тан, говорится: «...эта кожа имеет бугорки и может служить для украшения мечей и сабель». А Су Сун (его слова приводит тот же источник) уже в послетанское время писал: «...ею можно украшать рукояти сабель».
[41] Например, «Сёсоин» 1928, IV, 37; Исида Мосаку — Вада 1954, табл. 25.
[42] ТЛД, 22, 18а; ТШ, 42, 3729г, 3730б-3730в.
[43] ТШ, 37, 3721а.
(406/407)
[44] ТЛД, 22, 18а.
[45] ТШ, 42, 3730б-3730в.
[46] Чэнь Цан-ци в ЧЛБЦ, 17, 30а.
[47] ТБЦ в БЦГМ, 51а, 26а.
[48] ТЛД, 17, 17а; СШ, 149, 4837а.
[49] СШ, 149, 4837а. Однако даже в танское время некоторые (например, фармаколог Су Гун) считали, что хвост леопарда в качестве императорской регалии является просто символической эмблемой, но сам по себе не заслуживает почитания (ТБЦ в БЦГМ, 51а, 26а).
[50] В иной плоскости следует рассматривать перья белого орла (из нынешней Северной Шаньси), использовавшиеся придворными лучниками для изготовления оперения своих стрел (Ли Ши-чжэнь в БЦГМ, 49, 12а; Шефер 1959, с. 307).
[51] Oriolus cochinchinensis [=chinensis]. ТЛД, 22, 14б-15а.
[52] См., например, сатирическую песнь, написанную о такого рода вещах в VIII в. Ван Инем (ТШ, 76, 3868г.).
[53] Ли Хуа. Юн ши < «Воспеваю историю» (стихотворение одиннадцатое) >. — ЦюТШ, хань 3, цэ, 2, 4а. В этом стихотворении описана знатная дама, внезапно захваченная бурей.
[54] То есть из Циньчжоу на крайнем западе Гуандуна (ТШ, 43а, 3732а).
[55] Цзяочжоу и Лучжоу. ТШ, 43а, 3733а. Ф. Хирт и У. Рокхилл (1911, с. 235-236) сообщают о правительственном запрете 1107 г. собирать перья для украшения тканей.
[56] Исида Мосаку — Вада 1954, табл. 33, 34.
[57] Имелось несколько её разновидностей (Чжэн Цзо-синь 1955, с. 15-17).
[58] ТЛД, 22, 18а.
[59] ТШ, 23а, 3678а.
[60] Приводимые ниже примеры взяты из книги Ж. Делакура (1951). Ср.: Рид 1932, №269-273 и Чжэн Цзо-синь 1955, с. 90-109. Но читателю было бы лучше всего прочесть, что пишет о трагопанах и фазанах С. Ситуэлл (1947, с. 186-196).
[61] Ithaginis emeritus sinensis.
[62] Tragopan temmincki.
[63] Lophura nycthemera.
[64] Crossoptilon auritum.
[65] Chrysolophus pictus.
[66] C. amherstiae.
[67] Syrmaticus reevesii.
[68] ТЛД, 22, 18a.
[69] ТШ, 48, 3747a.
[70] ШУЦЮ, 8, 290, где цитируется ТД.
[71] ТЛД, 22, 18а; ТШ, 43а, 3733б. В стихотворении Ли Дуна (IX в. — в ЦюТШ, хань 11, цэ 2, 3, 11а) говорится, что они поступают из местности Наньхай, т.е. из Линнани, через Гуанчжоу.
[72] ЛБЛИ в ТПГЦ, 461, 1б.
[73] ТЛД, 11, 30б.
[74] ВСТК, 117, 1054а.
[75] ЮЯГЯЛ, а, 24.
[76] См.: Сюэ Фэн (после 853 г.). Сюань чжэн дянь... цзунь хао < «Перед дворцом Сюаньчжэндянь с друзьями смотрю на церемонию присвоения посмертных титулов императорам Шунь-цзуну и Сянь-цзуну» >. — ЦюТШ, хань 8, цэ 10, 12а-12б, где описывается церемония присвоения титулов Шунь-цзуну и Сянь-цзуну.
[77] Вэнь Тин-юнь. Вань гуй цюй < «Песня при позднем возвращении домой» >. — ЦюТШ, хань 9, цэ, 5, цз. 2, 1а.
(407/408)
[78] Вэнь Тин-юнь. Го Хуацингун < «Двадцать две рифмы о том, как я прохожу мимо дворца Хуацингун» >. — ЦюТШ, хань 9, цэ 5, цз. 6, 5б.
[79] Бартон 1934, с. 2924.
[80] Эберхард 1942, т. II, с. 156, 287-289. О современных китайских версиях легенды о девушках-лебедях см.: Эберхард 1937, с. 55-59.
[81] ЮЯЦЦ, 16, 130.
[82] ДТСЮЦ, 2, [4б].
[83] ШЦ, 12, 0043г.
[84] Комментарий Янь Ши-гу к соответствующему отрывку из «Цзяо сы чжи» ХШ.
[85] ХХШ, 107, 0872а.
[86] НЦШ, 21, 170б. Речь идет о Вэй-хуэй тайцзы.
[87] ЦИЦ (ТДЦШ, 17), 18а-18б. Одежды из перьев изготовлялись ещё в конце XVIII в. местными жителями-некитайцами в Гуандуне: «...у них есть гусиный бархат, основа для которого делается из шёлка; в неё ловко и умело на обычном ткацком станке вплетаются перья, из которых наиболее дорогостоящие — имеющие малиновый оттенок. Из этих перьев диких гусей изготовляют два вида тканей: один для зимы, другой для летних одежд. Дождь не может их промочить, и их назвали соответственно „дождевой сатин” и „дождевая кисея”. Жители Гуанчжоу, заведя у себя это производство, употребляют перья обычных гусей, вплетая их в ткань». По поводу этого очень интересного описания искусства украшения перьями см.: Макгоуэн 1854, с 58-59. Д. Макгоуэн упоминает также о женских головных уборах из перьев павлина в районе Гуанчжоу, но искусство их изготовления было утрачено к середине XIX в. В ЛБЛИ (а, 5) описываются одеяла из гусиного пуха, изготовлявшиеся в танское время в Линнани, но ничего не говорится о головных уборах из перьев. И всё же, учитывая все прочие свидетельства о роли, которую играли перья в этой местности в древности и в новое время, есть основания допускать, что искусство изготовления тканей из перьев было характерно для Линнани не только в новое время, но и в средние века. Согласно Казвини (Стефенсон 1928, с. 62, 83), цветные перья вплетались в мусульманские ткани XIV в. Возможно, это искусство вело своё начало из Китая.
[88] ТШ, 34, 3713а; ср.: Лауфер 1915г, с. 114. В 1107 г. сунскому правительству пришлось запретить собирать перья зимородка; это было вызвано массовым уничтожением этих птиц, чтобы обеспечить украшения для особой шёлковой парчи (Хирт — Рокхилл 1911, с. 235-236).
[89] Лауфер 1915г, с. 114; переведено по приведённому в ТШЦЧ месту из «Лан сюань цзи».
[90] МЦБТ, 5, 32.
[91] Уэйли 1960, с. 149-155 и 258-260. Этот рассказ был известен в Китае начиная по крайней мере с 300 г. н.э.
[92] Уэйли 1922, с. 177-185.
[93] ТЛД, 22, 14б-15а.
[94] Слова Чэнь Цан-ци приведены в БЦГМ, 41, 16б. В особенности этих жуков собирали в Биньчжоу и Чэнчжоу.
[95] Ван Ци, комментарий к стихам Ли Хэ, перевод которых приводится ниже.
[96] Ли Xэ. Се сюцай... сы шоу < «У сюцая Се была наложница Тао-лянь, она ушла от него к другому. Сюцай пытался её удержать, но безуспешно. Потом она в этом глубоко раскаивалась. Её посетители сочиняли стихи, где подшучивали над ней, и я, Хэ, тоже вслед за ними сочинил четыре стихотворения» (стихотворение третье) >. — ЦюТШ, хань 6, цэ 7, цз. 3, 2а; ЛЧЦГШ, 3, 7а-7б.
(408/409)
[97] «Сёсоин» 1928, VI, 26.
[98] Ван Ци, комментарий к стихам Ли Хэ «Нао гун» < «Сержусь на вас» > (ЛЧЦГШ, 2, 30б). Место, о котором идёт речь, — Личжоу.
[99] Чэнь Цан-ци в БЦГМ, 41, 16б.
|