Д.Г. Савинов, A.B. Новиков, С.Г. Росляков
Верхнее Приобье на рубеже эпох (басандайская культура).
// Новосибирск: Изд-во ИАЭТ СО РАН, 2008. 424 с. ISBN 978-5-7803-0176-9
В выходных данных на с. 2 ошибочно указано: 2006.
Оглавление
Глава 1. Осинкинский раннесредневековый могильник (Д.Г. Савинов). — 8
История открытия могильника. — 8
Общая характеристика памятника и описание могил. — 9
Погребальный обряд. — 19
Основные категории сопроводительного инвентаря. — 21
Хронология и вопросы историко-культурной интерпретации. — 30
[ Табл. I-XXVII, Рис. 1-13, Фото 1-15. — 38-70 ]
Глава 2. Курганный могильник Санаторный-1 (С.Г. Росляков). — 71
2.1. История исследования памятника. — 71
2.1.1. Общая характеристика памятника и описание могил. — 71
2.2. Особенности погребального комплекса. — 106
2.2.1. Суммарная характеристика погребального комплекса. — 106
2.2.2. Погребальная практика могильника Санаторный-1. — 109
2.3. Характеристика инвентаря могильника Санаторный-1. — 113
2.3.1. Аксессуары одежды, обуви, снаряжения и украшения. — 113
2.3.2. Предметы быта. — 130
2.3.3. Орудия труда. — 135
2.3.4. Вооружение. — 139
2.3.5. Снаряжение коня. — 144
2.3.6. Предметы неизвестного назначения. — 151
2.4. Проблемы хронологии и периодизации могильника Санаторный-1. — 152
2.5. Культурная принадлежность. — 154
[ Рис. 1-193. — 160-275 ]
Глава 3. Курганный могильник Ташара-Карьер-2 (A.B. Новиков). — 276
3.1. Описание исследованных курганов и погребений. — 276
[ Рис. 1-110. — 289-337 ]
Заключение (Д.Г. Савинов, A.B. Новиков). — 338
Приложение 1.
Д.В. Поздняков. Антропологическая характеристика населения Верхнего Приобья первой половины II тыс. н.э. — 340
Приложение 2.
Я.В. Френкель. Бусины и подвески Осинкинского могильника. — 403
Список литературы. — 413
Список сокращений. — 423
Введение. К истории изучения басандайской культуры. ^
Начало II тыс. н.э. — одна из наиболее сложных и до сих пор мало изученных эпох. Ещё в 1859 г. известный русский востоковед В.П. Васильев писал, характеризуя состояние дел в исторических исследованиях этого периода, что «между историей Средней Азии (имеются в виду сведения Танских хроник в переводах Н.Я. Бичурина. — Авторы) и эпохой Чингизхана находится пропуск в пространстве трёх столетий, так что, читая историю древних народов, мы находимся в неизвестности, что с ними сделалось впоследствии, и от этого самое выступление на исторической арене монголов представляется в каком-то полумраке» [Васильев, 1859, с. 2]. Следует признать, что такая оценка при обилии и достаточно хорошо изученных сейчас археологических источников в известной мере сохраняет своё значение и в настоящее время.
Начало II тыс. н.э. — это период, расположенный по «шкале» археологической периодизации между двумя великими эпохами — древнетюркской и монгольской. На территории Западной Сибири и сопредельных районов Казахстана в это время (30-е гг. XI в.) закончило своё существование последнее этносоциальное объединение, созданное тюркоязычными правящими династиями, — государство кимаков с центром на Иртыше. После этого, как показывают археологические материалы, расселение племён, прежде входивших в Кимакский каганат, в целом, носило центробежный характер, что может рассматриваться как свидетельство относительно единовременного падения данного государственного объединения [Савинов, 1992]. Многие элементы сросткинской культуры середины IX — начала XI в., сложившиеся в северных районах обитания кимаков и выделенные на материалах лесостепного Алтая, распространяются «веерообразно» по соседним районам юга Западной Сибири и различным образом проявляются в культуре разных областей, что, очевидно, определяет особенности стоящих за этим процессов культурогенеза. Власть в этой части евразийской степи переходит к кыпчакам (впоследствии половцам русских летописей). Однако каковы были оставленные ими памятники и как вообще разворачивалась этнокультурная история кыпчаков в Азии, до сих пор во многом остаётся неясным.
Одной из главных причин этого является общая нивелировка (или обезличенность) археологических материалов данного периода, отсутствие в них каких-либо этнических индикаторов, позволяющих соотнести тот или иной археологический комплекс с конкретной этнокультурной общностью. На этом фоне первостепенное значение приобретают памятники, хронологическая и культурная принадлежность которых может быть установлена с большей или меньшей степенью достоверности. В настоящее время таких памятников известно немного, и на территории Западной Сибири они образуют определённую этнокультурную общность (или археологическую культуру, получившую наименование басандайской).
Картографирование немногочисленных известных памятников басандайской культуры показывает их явное тяготение к руслу р. Оби. Эта закономерность распространения, на наш взгляд, не случайна. Обь является транспортной артерией, связывающей различные ландшафтные зоны Западной Сибири, и поэтому именно вдоль её течения процессы распространения новых культурных традиций в меридиональном направлении шли наиболее интенсивно. В этом смысле р. Обь можно рассматривать как некий катализатор культурогенетических процессов в древности, в том числе и в переходные эпохи (одной из которых является предмонгольское время).
Для объяснения приоритета в выборе новой территории и превалирующих видов хозяйствования большое значение имеет определение естественных условий среды, в которой происходили миграционные процессы. Очевидно, что при миграции различных этнокультурных групп переселенцы ищут условия подобные тем,
(4/5)
к которым они адаптированы наиболее оптимально [Гумилёв, 1990, с. 204]. Продвижение носителей новых культурных традиций происходило на фоне и, по-видимому, в связи с ландшафтно-климатическими изменениями. Палеоклиматические исследования показывают, что климатическая обстановка голоцена юга Западной Сибири была неоднородной и выделялась чёткой ритмичностью [Букреев и др., 1995; Волков, 1994; Климанов и др., 1987; Левина, Орлова, 1993; и др.].
Для нас чрезвычайно важным является то, что для IX-X вв. зафиксировано сильное потепление климата (среднегодовые температуры выше современных на 1-2°) и, как следствие, в этот период наблюдается смена растительных ландшафтов, сильное уменьшение древесной и преобладание осоково-злаковой степной растительности [Орлова, 1990, с. 67-68, 113, табл. 17]. Эта ландшафтно-климатическая ситуация на юге Западной Сибири характерна и для XI-XII вв. В начале XIII — середине XIV в. наступило резкое похолодание и увлажнение климата, преобладали безлесные ксерофитные ландшафты. К XV в. климат и растительность приобрели черты современного. Таким образом, хронологический интервал между X и XIII в. связан с распространением степной растительности, что, очевидно, повлияло и на распространение скотоводов южносибирских регионов на север.
Первый (эпонимный) памятник басандайской культуры — могильник Басандайка около Томска был раскопан в 1944-1946 гг. При публикации материалов этого памятника (уже в 1947 г.!) время его сооружения рассматривалось авторами в виде трёх последовательных этапов: X-XII вв. (предмонгольское время), XIII-XIV вв. (монгольское время) и XVI-XVII вв. (мусульманские могилы).
Основная часть погребений, в которых были найдены своеобразные лазуритовые подвески, была совершенно справедливо отнесена к предмонгольскому времени (XI-XII вв.). При этом отмечалась тесная связь между могилами первых двух хронологических групп и наличие в них различных норм погребального обряда — одиночное трупоположение, погребение с конём, трупосожжения в различных вариациях. Сложный характер погребального обряда объяснялся «скрещиванием тюркской культуры и культуры камской Чуди», т.е. смешением местного и пришлого (южного) населения [Басандайка, 1947, с. 152-164].
Позднее А.П. Дульзон отметил, что «ряд предметов из грунтовых могил показывает типично верхнеенисейские (тюрко-монгольские)
мотивы в своей орнаментации» [1953, с. 195]. В действительности, представленные в материалах 1-го (нижнего) слоя Басандайки «верхнеенисейские» мотивы (ажурные украшения, изображения противостоящих птиц, сердцевидные подвески и др.)
представляют собой элементы сросткинской культурной традиции, проникшие сюда, по всей видимости, после распадения кимако-кыпчакского объединения, т.е. не раньше начала XI в. Этническая принадлежность погребений нижнего слоя Басандайки с наибольшей вероятностью была определена как кыпчакская [Савинов, 1979, с. 64-65].
Другой подобный памятник — могильник Еловка-1, расположенный также в Томском Приобье, — был исследован В.И. Матющенко. Очевидно, он должен датироваться несколько более ранним временем, чем грунтовые могилы Басандайки, т.к. сросткинский компонент здесь выражен настолько отчётливо, что не приходится сомневаться в его происхождении. Сложный обряд погребения (срубы с берестяными покрытиями и сопроводительным захоронением лошадей по сторонам срубов) показывает этническое своеобразие населения, оставившего этот могильник, родственного, но не идентичного населению Басандайки [Матющенко, Старцева, 1979]. В 1970 г. был раскопан Осинкинский могильник на Северном Алтае [Савинов, 1971a], до недавнего времени занимавший изолированное положение в средневековой археологии Западной Сибири. Вот, пожалуй, и всё, что было известно в первоначальный период накопления материалов по басандайской культуре.
Название «басандайская культура», применительно к этим памятникам, впервые было употреблено В.А. Могильниковым [1980, с. 245]. «В басандайской культуре населения Притомья X-XII вв., — писал он, — отмечается органическое смешение особенностей местной самоедской и привнесённой тюркской культур. Материалы могильников на Басандайке около Томска и у д. Еловка на Оби демонстрируют ранее неизвестные здесь, но характерные для тюрок черты, а именно — погребения с конём (Еловский могильник) или с костями конечностей и головой коня (Басандайка). Резко уменьшается количество керамики в могилах. Среди украшений представлены специфические для тюрок лазуритовые подвески. Одновременно с этим в ритуале погребения сохраняются традиционные местные черты, такие как сочетание трупоположений с трупосожжениями... заворачивание умерших в берёсту, обжигание покойника на месте погребения, некоторые особенности формы и орнаментации керамики». По наблюдению В.А. Могильникова, «тюркские» черты «наиболее ярко выражены в богатых могилах, таких как захоронение воина с саблей, копьём, доспехами, с костями конечностей и черепами двух лошадей. Вероятно, тюрки, располагавшие более сильной военной организацией в IX-XII вв. подчинили или, во всяком случае, держали в зависимости древнесамодийское население указанных районов, выступая как господствующая прослойка общества» [Там же, с. 246]. Эту первую характеристику басандайской культуры, данную на основании материалов только двух могильников, несмотря на краткость, можно считать достаточно выразительной.
(5/6)
Понятие «тюрки» в данном случае, в отличие от этноса (культуры) древних тюрков (тугю), следует понимать, в первую очередь, в лингвистическом смысле. В одной из последних своих крупных работ тот же В.А. Могильников весьма удачно выделил по материалам памятников Западного Алтая группы погребений и соответствующие им вещевые комплексы IX-XI вв., принадлежащие огузам, кимакам, енисейским кыргызам [2002а, рис. 215-218]. Все они были «тюрками» по языку. Об этом же говорится в докторской диссертации В.А. Могильникова, где дата басандайской культуры в Томском Приобье определена X-XIII вв. При этом отмечено, что «в Притомье процесс тюркизации шёл в основном за счёт притока тюркоязычного этноса со стороны Алтая и его предгорий» [Он же, 1990, с. 23].
В дальнейшем работа по изучению басандайской культуры была продолжена Л.М. Плетнёвой, которой, наряду с общими задачами исследования раннесредневековых памятников Томского Приобья, была «предпринята попытка наполнить содержанием басандайскую культуру, выделенную В.А. Могильниковым» [Плетнёва Л.М., 1996, с. 26; 1997, с. 117-118]. При этом был расширен, на наш взгляд, даже несколько излишне, круг рассматриваемых памятников, тщательно разработана типология предметов сопроводительного инвентаря, несколько иначе представлены вопросы происхождения и датировки басандайской культуры. «Новые данные погребального обряда, — считает Л.М. Плетёнева, — позволяют поставить вопрос о смене культур в Томском Приобье в начале II тыс. н.э. Анализ погребального обряда на соседних с Томским Приобьем территориях выделяет Томское Приобье в отдельный район со своеобразной культурой, которая названа басандайской» [1996, с. 29]. Ею же было отмечено, что территория распространения этой культуры «может быть расширена и, в первую очередь, за счёт Среднего Притомья, и, возможно. Новосибирского Приобья» [Она же, 1997, с. 123].
Последнее предположение блестяще подтвердилось открытием публикуемых в настоящем издании материалов могильников Санаторный-1 и Ташара-Карьер-2, находящихся в Новосибирской обл. В первых публикациях материалы могильника Санаторный-1 отнесены автором раскопок С.Г. Росляковым к сросткинской культуре. Однако было высказано предположение, что памятник оставлен населением, «выходившим за рамки классической сросткинской культуры», например, кыпчаками [Росляков и др., 1996; Росляков, Пелипенко, Князев, 1996]. По материалам раскопок могильника Ташара-Карьер-2 A.B. Новиковым был выделен осинкинский тип памятников, к которому автор отнес Осинкинский могильник, Санаторный-1 и ташаринский некрополь [1998а, б]. В дальнейшем могильник Санаторный-1 был представлен как памятник осинкинского типа в рамках басандайской культуры [Росляков, 2001].
Что касается вопросов хронологии, то время существования басандайской культуры в разных работах определяется по-разному: XI-XIV вв. [Плетнёва Л.М., 1993, с. 43; 1997, с. 123] или XII-XIV вв. [Она же, 1996, с. 40]. Эти колебания в определении нижней даты басандайской культуры достаточно показательны и, по всей видимости, связаны с до сих пор дискуссионным вопросом о «верхней» дате предшествующей сросткинской культуры, по поводу которой в литературе высказаны различные точки зрения.
Кардинальным вопросом этнокультурной истории населения южных районов Западной Сибири является вопрос о дискретности или непрерывности культурогенеза в первой трети II тыс. н.э., т.е. именно в тот промежуток времени, о котором писал академик В.П. Васильев. В археологическом освещении — это вопрос о характере связей между сросткинской и басандайской культурами и правомерности выделения последней. В связи с этим Л.М. Плетёнева также отмечала, что выделение «басандайской культуры ставит вопрос о её соотношении со сросткинской культурой» [1997, с. 123], которая «заканчивает своё существование в XI веке», a «XII-XIV вв. — время басандайской культуры в Томском Приобье связано с приходом кимако-кыпчакского населения» [Она же, 1996, с. 40]. В более ранней работе Л.М. Плетнёва ещё более определенно писала, что «многие признаки погребального обряда (басандайской культуры. — Авторы) указывают на то, что его носители связаны с кыпчакским миром» [1993, с. 43]. В связи с этим нельзя не вспомнить одно из указаний письменных источников о том, что «кыпчаки более дикие, чем кимаки. Их царь назначается кимаками» («Худуд ал-Алам», XI в.). Нетрудно предположить, что после падения кимаков именно кыпчаки должны были занять территорию, ранее контролируемую кимаками, т.е. скорее всего земли, расположенные севернее Верхнего Прииртышья. В этой ситуации дискретность культурогенеза на рубеже I и II тыс. представляется очевидной, хотя наследие кимакской (на Северном Алтае — сросткинской) культуры могло сохраняться ещё достаточно длительное время.
Другие исследователи продлевают время существования сросткинской культуры вплоть до XII-XIII вв., выделяя в ней более поздние этапы. В наиболее категоричной форме последняя точка зрения выражена в работах A.A. Адамова [2000, с. 76-84; 2002]. При этом он также вынужден признать наличие «мощного импульса, изменившего часть прежней материальной культуры», который он, как и другие исследователи, связывает с кыпчаками [Он же, 2002, с. 13]. К памятникам этого типа (XII — первая половина XIII в.), по A.A. Адамову, относятся Басандайский и Осинкинский могильники, т.е. опорные памятники басандайской культуры в Томском
(6/7)
Приобье и на Северном Алтае, отнесенные им к сросткинской культуре. В конечном счёте, A.A. Адамов приходит к выводу о том, что «прослеживается непрерывное развитие материальной культуры тюркоязычного населения Приобья на протяжении периода со второй половины X по XVII в.». С этим вряд ли можно согласиться, на что справедливо указала Т.Н. Троицкая, отметив, что «преемственность, о которой говорит A.A. Адамов, не является причиной того, чтобы довести растянутую им сросткинскую культуру вплоть до XVII в. Уже есть хорошее название этой второй культуры — басандайская, которая выделена В.А. Могильниковым и поддержана рядом других исследователей» [Троицкая, 2002, с. 104].
К мнению авторов, поддерживающих выделение басандайской культуры, присоединились Б.А. Коников [2005, с. 72] и A.C. Васютин [2005, с. 143], при этом последний отметил, что «бассейн Верхней Оби в раннесредневековую эпоху занимал особое место в культурогенезе юга Западной Сибири. Происходившие здесь историко-культурные процессы, как это установлено археологическими средствами, являются ключевыми для понимания не только специфики развития этого региона, но и общего направления и результатов культурогенеза в лесостепном Обь-Иртышье [Там же]. Особое, генерирующее положение лесостепного Алтая в этих процессах полностью подтверждается материалами Осинкинского могильника, где элементы сросткинской культуры сведены до минимума, а богатейший предметный комплекс басандайской культуры «ложится» непосредственно на отделённый от него значительным промежутком времени «пласт» погребений верхнеобской культуры. Вероятно, уже отсюда, с территории лесостепного Алтая, население басандайской культуры продвинулось севернее, на территорию Томского и Новосибирского Приобья.
Вызванные особенностями переходной исторической эпохи, начиная с середины XI в., общая нивелировка культуры, подвижка значительных масс населения и распространение новых культурных ценностей должны были существенно изменить общий ход культурогенеза на очень широком пространстве древнетюркских владений, в том числе и в таком динамичном и восприимчивом к различного рода инновациям регионе, как лесостепные районы юга Западной Сибири. Показательно, что такие же (или близкие) процессы происходили и в других областях восточной части Азии, где выделяются соответствующие археологические культуры начала II тыс. н.э. Это — один из вариантов поздней культуры кыргызов на Чулыме (X-XIII вв.) [Беликова, 1996], усть-ишимская культура в Омском Прииртышье (X-XIII вв.) [Коников, 2005], усть-талькинская культура в Прибайкалье, в которой выделяются два этапа, из них ранний — XII-XIII вв. [Николаев, 2004] и др.
Именно XIII в. (а точнее — его середину) следует считать тем переломным моментом, когда началась новая монгольская эпоха, не только в истории, но и в культурогенезе. Очевидно, изучение памятников предшествующего, предмонгольского времени должно вестись не только в плане эволюционного (поэтапного) развития культуры на какой-то одной территории (Томского, Новосибирского Приобья и т.д.), но и — в первую очередь — в плане выявления общих и, по возможности, этнически показательных элементов культуры в памятниках различных областей, восстановления всей системы широтных связей, обусловивших специфику данной эпохи. Хочется надеяться, что предлагаемая публикация материалов трёх наиболее крупных и наиболее ярких (после Басандайки) памятников басандайской культуры, выделенной В.А. Могильниковым, — Осинкинского могильника на Алтае и могильников Санаторный-1 и Ташара-Карьер-2 в Новосибирской обл. — сыграет положительную роль в дальнейшем изучении этой яркой и ещё во многом загадочной археологической культуры.
Пользуясь случаем, мы хотим выразить благодарность сотруднику МАЭ РАН, к.и.н. В.И. Селезнёвой, которая любезно предоставила возможность опубликовать краниологическую коллекцию из могильника Осинки. Выражаем также глубокую благодарность Е.И. Лубо-Лесниченко за консультации по определению зеркал и З.А. Львовой за консультации по определению бусин на первоначальном этапе изучения материалов Осинкинского могильника. Глубокая благодарность Н.Л. Членовой за разрешение опубликовать полученные ею находки вместе со всеми остальными материалами Осинкинского могильника. Искреннюю благодарность выражаем также д.и.н. O.Г. Большакову за перевод надписи на кабошоне из могильника Ташара-Карьер-2 и консультации по поводу датировки изделия.
Особая благодарность непременным участницам всех археологических работ на публикуемых памятниках, нашим любимым жёнам Наталье Алексеевне Якимовой, Ольге Ивановне Новиковой и Марине Александровне Росляковой.
Заключение ^
Итак, опубликованы материалы трёх самых крупных после «классического» некрополя Басандайки могильников начала II тыс. н.э. на юге Западной Сибири. На наш взгляд, публикации подобного рода представляют одну из первостепенных задач современной археологии, так как за последние годы и даже многие десятилетия раскопок накопилось огромное количество археологических материалов, необходимых для дальнейших исследований, но пока не увидевших свет. К счастью, наконец из этого «состояния» вышел Осинкинский могильник (раскопан в 1970 г.), а могильникам Санаторный-1 (раскопан в 1994-2006 гг.) и Ташара-Карьер-2 (раскопан в 2000-2005 гг.) «повезло», так как материалы этих памятников весьма оперативно введены в научный оборот.
В общей сложности, в трёх могильниках открыто более 250 погребений, что само по себе является весомым вкладом в раннесредневековую археологию Западной Сибири. Из-за ограбления или вторичного характера захоронений, степень сохранности и информативности этих погребений различна, но вместе они образуют фундаментальный корпус источников, характеризующий археологическую культуру, названную басандайской (середина XI — начало XIII вв.). Среди многочисленных материалов, представленных в настоящем издании, имеется немало уникальных находок, значение которых выходит за пределы Западно-Сибирского региона. Это великолепная коллекция бронзовых зеркал (пять из Осинкинского могильника, два из могильника Санаторный-1 и одно из могильника Ташара-Карьер-2 — всего 8 экземпляров); самая крупная из всех известных в рассматриваемом историко-культурном регионе серия лазуритовых подвесок (в общей сложности более 80-ти экземпляров); сердоликовый кабошон с арабской надписью X века — первый средневековый памятник арабской эпиграфики в Западной Сибири, попавший сюда, в подтаёжную зону Приобья, каким-то «эстафетным» путём, скорее всего из Средней Азии. Следует отметить, что к этому времени относятся многие страноведческие сочинения арабо-персидской литературы, взгляд авторов которых, однако, не проникает дальше Иртыша, что ещё более увеличивает историческую ценность данной находки. Важное значение для типологических разработок и реконструкции материальной культуры этого времени имеют костяные накладки луков, костяные и железные наконечники стрел, различного рода украшения из цветных металлов, бусы, предметы конской упряжи, керамика и т.д. Принадлежность их к одной культуре, а не просто к эпохе «поздних кочевников», после публикации этих материалов, не должна вызывать сомнения.
Культурно-хронологические интерпретации басандайской культуры, предложенные в процессе анализа материалов могильников Осинкинский (глава 1 — Д.Г. Савинов) и Санаторный-1 (глава 2 — С.Г. Росляков), несколько отличаются в деталях и методике исследования, но, в принципе, не противоречат друг другу и отражают единую авторскую позицию, которая заключается в том, что по целому ряду признаков погребальной обрядности и набору сопроводительного инвентаря курганные могильники Осинкинский, Санаторный-1, Ташара-Карьер-1 и Басандайка проявляют максимальное сходство между собой, что позволяет их рассматривать как единокультурные.
Как и всякая археологическая культура эпохи средневековья, басандайская культура была полиэтничным образованием, объединяющим как местные, так и пришлые компоненты. Это ясно отразилось в погребальных сооружениях, включающих грунтовые могилы, одиночные и коллективные, с конем и без, т.н. «длинные» курганы, и обряде захоронения: различное положение и ориентация погребённых, использование дерева и берёсты во внутримогильных конструкциях и т.д. И всё это — при очевидной взаимовстречаемости основных, в том числе и специфических, категорий сопроводительного инвентаря. Именно таким и должен быть «археологический облик» полиэтничного образования, объединенного одним культурным комплексом. Некоторые
(338/339)
различия в материалах Басандайки (Томское Приобье), Осинкинского могильника (Барнаульско-Бийское Приобье), могильников Санаторный-1 и Ташара-Карьер-2 (Новосибирское Приобье), скорее всего, объясняются принадлежностью этих могильников определенным субэтносам более крупной этнокультурной общности (или локальным вариантам басандайской культуры), занимавшей, судя по известным сейчас памятникам, бассейн Верхней и Средней Оби — от предгорий Алтая до Томска.
Логично предположить, что различного рода инновации южного происхождения, определившие внешний облик этой культуры, появились сначала в Барнаульско-Бийском Приобье, затем на территории Новосибирского Приобья и несколько позднее ещё севернее — в районе Томского Приобья, где и был открыт эпонимный памятник (Басандайка). Очевидно, это следует учитывать при определении более дробной, внутренней периодизации басандайской культуры, хотя заметной трансформации самих археологических материалов не прослеживается. Можно отметить, например, что в Санаторном-1 больше предметов конского снаряжения, чем в других памятниках, а в могильнике Ташара-Карьер-2 значительно больше керамики, чем в Осинкинском могильнике. Но что стоит за этими локальными особенностями — пока сказать трудно.
Что касается этнической принадлежности басандайской культуры, то нельзя отдать предпочтение тому или иному наименованию, известному в письменных источниках. Во-первых, само количество этнонимов (точнее сказать для этого времени — политонимов) весьма ограничено. Во-вторых, не выработаны чёткие этнические индикаторы, отделяющие одну культурную традицию от другой. Как показывает опыт этнической атрибуции памятников начала II тыс. н.э. восточно-европейских степей, исследования подобного рода могут длиться десятилетиями. На наш взгляд, сейчас важнее другое: материалы басандайской культуры со всей очевидностью показывают существование на юге Западной Сибири (бассейн Верхней и Средней Оби) в середине X — начале XIII вв. крупного этнокультурного образования, в целом отличного как от предшествующей древнетюркской традиции, так и последующей монгольской, хотя многое из того, что появляется в басандайской культуре, продолжает существовать и позже.
Относительно происхождения басандайской культуры пока могут быть высказаны только самые общие предположения. Крушение центральноазиатских государственных объединений, созданных тюркоязычными правящими династиями (последнее из них, кимако-кыпчакское объединение с центром на Иртыше, просуществовало до 30-х гг. XI в.) вызвало отток входивших в них племён на север и, соответственно, появление их в лесостепной и подтаёжной полосе Западной Сибири. Возможно, среди этих групп населения южного происхождения были и первые представители басандайской культуры. Во всяком случае, анализ бус и подвесок Осинкинского могильника (аналогичные украшения найдены и в других описываемых здесь памятниках) позволяет сделать такое предположение. Что касается местного компонента, то это особая область исследования.
Не разделяя точку зрения отдельных исследователей о длительном существовании сросткинской культуры, мы всё же считаем, что в лесостепном и южно-таёжном Приобье в начале II тыс. н.э. присутствовали и «постсросткинские» и «постверхнеобские» традиции. Именно многообразие, пестрота этнокультурных традиций, их одновременное и «чересполосное» сосуществование (в виде преобладания тех или иных культурных черт в каждом конкретном случае на фоне процессов культурной нивелировки, характерной для всего предмонгольского времени) определяет специфику этнокультурной ситуации в лесостепном и южно-таёжном Приобье в начале II тыс. н.э. И вот в XI в. в этот «этнокультурный винегрет» внедрилась новая группа мигрантов, очевидно из южных (юго-восточных?) областей, — носителей басандайских культурных традиций, при этом, не вытеснив полностью автохтонное население. Таким образом, хотелось бы подчеркнуть, что, выделяя басандайскую культуру, мы не предполагаем этнокультурного монополизма в регионе в начале II тыс. н.э. Существуют и другие памятники этого времени, культурная атрибуция которых, в силу невыразительности сопроводительного инвентаря, остается неопределённой.
Дальнейшее изучение басандайской культуры возможно в самых разных аспектах: типологическом, технологическом, культурно-генетическом, демографическом, социокультурном и т.д. По сути дела, оно уже начато авторами, поместившими результаты своих исследований в Приложениях (Д.В. Поздняковым — по антропологии Верхнего Приобья начала II тыс. н.э. и Я.В. Френкелем — по анализу бус и подвесок Осинкинского могильника). Хочется надеяться, что дальнейшие исследования позволят ответить на многие неясные вопросы, связанные с интерпретацией материалов басандайской культуры и определением её места в этнокультурогенезе Западной Сибири. Публикуемые в настоящей монографии археологические материалы дают для этого достаточно прочные основания.
|