 Д.Г. Савинов, Г.В. Длужневская
Экология и культура раннесредневековых обществ
Центральной Азии и Южной Сибири.
// СПб: Изд-во ИПП «Ладога», 2008. 170 с. ISBN 978-5-986-35030-8
Заключение.
Итак, в эпоху раннего средневековья мы имеем достаточно сложную и в целом мозаичную картину распределения хозяйственно-культурных типов, в которых, в зависимости от экологических условий, по-разному сочетаются различные виды производящей экономики (скотоводство и земледелие, отчасти оленеводство) и присваивающих занятий (охота, рыболовство, собирательство и др.). Общее количество существовавших здесь хозяйственно-культурных типов, по данным письменных источников, вряд ли может быть учтено, но основные из них выступают вполне определённо. Это кочевники и полукочевники открытых степных пространств; скотоводы и охотники предгорий; равнинные и горные охотники и собиратели, в некоторых случаях с начатками оленеводства; комплексные общества, в экономике которых сочетались все возможные виды занятий — скотоводство, земледелие, охота, собирательство и др. Можно полагать, что, как и соответствующие природные условия, все эти хозяйственно-культурные типы существовали длительное время (или исторически трансформировались в малой степени). В этом отношении приведённые материалы и полученные модели важны как для археологических реконструкций с выходом на этнографические параллели, так и для ретроспективных историко-культурных исследований.
Особое значение в ряду выделенных хозяйственно-культурных типов имеют комплексные общества, наиболее яркими представителями которых, судя по данным письменных и археологических источников, были енисейские кыргызы, племена, входившие в кимако-кыпчакское объединение и, судя по всему, бома-алаты. Созданные ими на этой экономической основе социальные структуры с полным основанием могут быть названы потестарными (раннегосударственными) объединениями, успешно противостоящими более узко специализированным кочевым империям, а в случае с енисейскими кыргызами, разгромившими Уйгурский каганат, и побеждавшими их. Показательно, что все эти три народа — кыргызы на Енисее, кимаки на Иртыше, бома-алаты, скорее всего в лесостепной полосе севернее Минусинской котловины — занимали периферийные районы Саяно-Алтае-Хангайского нагорья, что позволяло им, находясь в стороне от бурных событий, происходивших в собственно Центральной Азии, последовательно
(153/154)
развивать свою социально-экономическую систему в рамках одного и того же иноэтнического окружения. Это раннесредневековая, наверное, самая прогрессивная модель культуры, судя по всему, до этнографической современности не сохранилась.
В истории развития хозяйственно-культурных типов можно выделить два периода, когда резко повышалась роль скотоводческого компонента: это хуннское и раннемонгольское время. Именно в хуннское (в китайской традиции — ханьское) время сложилась стереотипная формула «постоянного места жительства не имеют, кочуют в зависимости от обилия в воде и еде», определившей отношение ко всем скотоводческим группам населения, независимо от других особенностей их хозяйства. В предмонгольское и монгольское время резко увеличивается подвижность населения, скорее всего, меняются состав стада и маршруты кочевания, в чём, вероятно, сказалось влияние со стороны самих монголов-завоевателей, в короткий срок захвативших обширные пространства Центральной и Средней Азии и тем самым показавших все выгодные стороны такого образа жизни. Увеличение скотоводческого компонента хорошо видно по культурам енисейских кыргызов (на завершающей фазе «великодержавия») и кыпчаков (в период быстрого освоения ими всей лесостепной полосы). Именно в это время (начало II тыс. н.э.) в очень широком ареале — от Монголии до Западного Казахстана и далее — происходит нивелировка всех элементов культуры скотоводческих обществ, в первую очередь, связанных с предметами вооружения и снаряжения верхового коня, свидетельствующая об одинаковых формах адаптации к данному хозяйственно-культурному типу.
Отдельного рассмотрения заслуживает вопрос о взаимосвязи железоделательного производства с развитым коневодством, как условием социально-экономической легитимности обладавших этим качеством обществ. В рассмотренных выше материалах письменных источников эта ситуация повторяется несколько раз — при описании культуры курыкан, байегу или байырку, ранних монголов (до «выхода» их из Эргэнэ-Кун), в какой-то мере и енисейских кыргызов. В этой связи нельзя не вспомнить известную историю о победе тюрков над жуань-жуанями, для которых тюрки Ашина «плавили железо». «Ты мой плавильщик, как же осмелился сделать такое предложение!», — воскликнул хан жуань-жуаней Анахуань в ответ на предложение предводителя древних тюрков Бумыня, просившего руки его дочери (Бичурин, 1950. С. 228). И проиграл. Потому что в руках тех, кто «плавит железо», находится производство предметов вооружения и снаряжения верхового коня, то есть главных культурных ценностей, обеспечивающих в условиях горно-степной зоны успешное существование и независимость (или победу над иноплеменниками). Но и это преимущество невозможно без развитого коневодства.
(154/155)
Исходя из всех приведённых данных можно положительно ответить на вопрос об этничности хозяйственно-культурных типов; но не в том плане, что хозяйство является признаком этноса, а так, как это понимал А.П. Окладников: тот или иной вид хозяйства формирует определённый комплекс элементов материальной культуры, которые свойственны данному этносу или группе этнических общностей, обитающих в одном и том же природном окружении. Каждый хозяйственно-культурный тип имеет своё этническое выражение. Согласно сведениям письменных источников, горные охотники и собиратели — это дубо; горные охотники и скотоводы — байегу; равнинные скотоводы и земледельцы — гулигань; скотоводы открытых степных пространств — тюрки-тугю и другие телеские племена; и т.д. Это не означает, что они являются единственными представителями данного хозяйственно-культурного типа (само это понятие значительно шире), но, как зафиксированные и описанные модели, они являются эталонными в определении данного хозяйственно-культурного типа. Взаимодействие носителей различных хозяйственно-культурных типов во многом определяют этнокультурную историю региона.
Отдельные области Саяно-Алтае-Хангайского нагорья с населением различных хозяйственных укладов всегда были связаны системой караванных путей и маршрутов. Так, из Средней Азии в страну кимаков на Иртыше вело несколько дорог, одна из них шла на восток, через Семиречье к Алтайским горам. Очевидно, как продолжение этого пути из страны кимаков шла дорога к енисейским кыргызам (по Гардизи). Можно предположить, что эта дорога проходила по северным районам Южной Сибири, через Степной Алтай. Существовал также путь из страны кимаков на юг к токуз-огузам (Монгольский Алтай). Из ставки кыргызского кагана на Белом Июсе (по Л.П. Потапову) на запад вела дорога к кимакам и карлукам на Западный Алтай и далее на Иртыш; и две дороги на восток в Прибайкалье, к курыканам (по В.В. Бартольду). В зимних условиях, несомненно, для сообщения использовались крупные реки (например, система Селенга — Енисей). Вместе с указанными выше тропами и проходами в горных хребтах (Глава I), они образовывали единую цепь маршрутов, объединяющих все районы Центральной Азии и Южной Сибири в рамках одного обитаемого «мира».
Население областей, относящихся к различным хозяйственно-культурным типам, было связано между собой системой социально-этнического подчинения (подробнее об этом см.: Савинов, 2005а). Наиболее яркий пример — взаимоотношения енисейских кыргызов, создателей комплексной экономики в плодородной долине Среднего Енисея, и дубо, охотников и собирателей Восточных Саян: «Хягасы (то есть кыргызы — Д.С., Г.Д.) ловят их и употребляют в работу» (Бичурин, 1950. С. 354). Вероятно, такое же значение имеют указания о том, что древние тюрки силами теле «герой-
(155/156)
ствовали в пустынях севера» (Там же. С. 301), «кыпчаки более дикие чем кимаки. Их царь назначается кимаками» (Кумеков, 1972. С. 43) и др. Подобные сведения можно рассматривать, как вполне реальное отражение различий хозяйственно-культурных типов в социогенезе.
Наконец, в перспективе очень интересно сопоставить динамику развития хозяйственно-культурных типов и закономерностей образования тех или иных историко-генетических слоёв, прослеженных С.И. Вайнштейном по материалам орнаментальных мотивов Центральной Азии и Южной Сибири (Вайнштейн, 1983; 1986). Думается, что они могут быть взаимосвязаны. Но это уже тема другого исследования.
|