Д.Г. Савинов
Енисейские кыргызы до и после «великодержавия».
Демография — в широком значении термина — наука о народонаселении, т.е. о внутреннем состоянии и условиях воспроизводства этноса. Обращаясь к древности, та же область знания (палеодемография) использует для своих реконструкций антропологические, археологические и письменные источники. Однако далеко не всегда удаётся совместить данные этих научных дисциплин: известные из письменных источников этнические наименования чаще всего лишены конкретного археологического содержания, а материалы археологических памятников остаются анонимными в этническом отношении.
На этом фоне выделяются возможности всестороннего изучения енисейских кыргызов — одного из древнейших народов Центральной Азии и Южной Сибири. В настоящее время с достаточной полнотой исследованы как основные события истории енисейских кыргызов, нашедшие отражение в письменных источниках, так и соответствующие археологические материалы, представляющие различные этапы культурогенеза (В.В. Бартольд, А.Н. Бернштам, С.В. Киселёв, Л.А. Евтюхова, Л.Р. Кызласов, А.Д. Грач, Д.Г. Савинов, Г.В. Длужневская, Ю.С. Худяков, К.И. Петров, С.Г. Кляшторный и др.). Те же самые материалы могут быть рассмотрены с палеодемографической точки зрения, имея в виду два основных периода этнокультурной истории енисейских кыргызов — до и после т.н. «великодержавия» (термин, введённый В.В. Бартольдом и отражающий широкое расселение енисейских кыргызов после разгрома ими в 840 г. Уйгурского каганата).
(210/211)
В качестве этнических индикаторов культуры енисейских кыргызов можно считать устойчивый обряд трупосожжения, сохраняющийся у них на всём протяжении эпохи раннего средневековья, и характерный набор сопроводительного инвентаря, главным образом, особенности декоративного оформления предметов (поясная гарнитура, конское снаряжение, наконечники стрел, бытовые изделия и т.д.). Распространение культурного комплекса, который уверенно может быть назван кыргызским, было связано с миграционными процессами, которыми сопровождалось т.н. «великодержавие». В этом отношении 840 г. выступает как terminus post quem для аналогичных материалов, найденных за пределами Минусинской котловины. К сожалению, данные антропологии из-за господствовавшего у кыргызов обряда трупосожжения пока не могут быть использованы для каких-либо этногенетических построений.
Не рассматривая здесь вопросов определения истоков и начального этапа формирования енисейских кыргызов, по поводу которых в литературе высказаны различные точки зрения, следует констатировать, что уже в середине I тыс. н.э. кыргызы — это крупная этносоциальная общность (пользуясь терминологией Ю.В. Бромлея), занимавшая наиболее благоприятную в природном отношении территорию Минусинской котловины с прилегающими горно-таёжными районами. До середины IX в. население Среднего Енисея, входившее в состав государства кыргызов, находилось «в стороне» от бурных политических событий, происходивших в Центральной Азии, последовательно развивало свою культуру и стабилизировало общественные отношения. В этих условиях население Кыргызского каганата должно было неуклонно расти как за счёт внутреннего воспроизводства, так и присоединения соседних областей.
Известно, что общество енисейских кыргызов этого времени состояло из этноса-элиты (собственно кыргызов) и ряда «вассальных поколений», занимавших различное положение в социальной иерархии. Кратко, но выразительно об этом свидетельствуют надписи на серебряных сосудах из Копёнского чаатаса: «Золото... дар Ача» и «Бегское серебро мы дали». По словам С.В. Киселёва, «подобные дани-дары характеризовали отношения кыргызского народа и его знати». На более низкой ступени социальной иерархии стояли соседние горно-таёжные племена, о которых говорится: «Ясачные вносят подати соболями и белками». На северо-востоке страны кыргызов находились три «тукюесских» (т.е. тюркских — Д.С.) аймака — дубо, милигэ и эчжи, определяемые в целом как «лыжные тукюе». «Хягасы (кыргызы — Д.С.) ловят их и употребляют в работу». Трудно более точно передать систему социально-этнической зависимости, существовавшую в обществе енисейских кыргызов и обеспечивавшую экономическую и политическую целостность государства. Говорится также о том, что кыргызы, «когда набирают и отправляют войско, то выступает весь народ и все вассальные поколения». При этом число собственно кыргызских воинов определяется в 30.000 человек, что позволяет предполагать общую численность населения енисейских кыргызов около 150.000 человек. (Для сравнения — численность коренного населения Хакасии, проживающего на той же территории, по данным переписи 1989 года, составляла 87.328 человек).
Археологические памятники енисейских кыргызов Минусинской котловины представлены в основном сложными погребальными сооружениями с коллективными захоронениями по обряду трупосожжения (курганы — чаатасы). Всего, по списку Л.Р. Кызласова 1980 г., было зафиксировано 52 чаатаса, каждый из которых включал до десяти и более объектов; и этот список, конечно, не исчерпывающий. Как правило, все исследованные чаатасы были ограблены ещё в древности, но по сохранившимся находкам (Копёнский, Уйбатский чаатасы и др.) можно судить об очень высоком социальном статусе погребённых. Центр государства енисейских кыргызов до начала «великодержавия» находился, скорее всего, в Уйбатской степи, откуда происходит и большая часть енисейских рунических надписей (С.Г. Кляшторный).
(211/212)
Сложную этносоциальную стратификацию в государстве кыргызов на Среднем Енисее подтверждают многочисленные погребения по обряду трупоположения и крайне бедные по сопроводительному инвентарю, принадлежавшие, по мнению Ю.С. Худякова, «кыштымам» — иноплеменникам в составе господствующей этнической общности.
В целом, социально-демографические процессы, происходившие в государстве и обществе енисейских кыргызов до начала «великодержавия», можно определить как процессы консолидации с чётко выраженной регламентацией различных слоёв населения в зависимости от их участия в сложившейся системе социально-этнического подчинения.
Событийная канва последующих кыргызских завоеваний в Центральной Азии хорошо известна. После разгрома столицы Уйгурского каганата города Орду-Балыка, вслед за отступающими уйгурами кыргызы заняли территории Монголии, Джунгарии, Восточного Туркестана. В 841-842 гг. ими были захвачены крупные города Восточного Туркестана — Бешбалык и Куча; в 843 г. — Аньси и Бэйтин. В 847-848 гг. экспансия кыргызов была направлена в сторону Забайкалья, против племён шивэй, у которых укрылись остатки разгромленных уйгуров. Столица государства кыргызов была перенесена на «южную сторону гор Ду-Мань» (Танну-Ола — Д.С.), то есть в Северную Монголию. Однако в 924 г. кидани династии Восточное Ляо совершили поход в Монголию, на Орхон, где уже не встретили кыргызов, и император Амгабань даже предложил уйгурам вернуться на свои прежние земли. Судя по этим данным, а количество их может быть увеличено, экспансия кыргызов в Центральной Азии, т.н. «кыргызское великодержавие», продолжалась не более 50 лет. Да она и не могла быть дольше, поскольку речь идёт не о миграции всего этноса, а о серии военных походов, сыгравших, тем не менее, решающую роль в этнокультурной истории енисейских кыргызов. Уже в начале X в. столица государства кыргызов находилась в городе Кемиджкет (Центральная Тува), возможно, одном из прежних уйгурских городов, а в середине X в., судя по сведениям Гардизи, была перенесена далеко на север, в место слияния Белого и Чёрного Июсов (верховья Чулыма), где и позже стоял «каменный городок» киргизских князей.
Основное количество погребений енисейских кыргызов периода «великодержавия», как отдельных курганов, так и образующих целые могильники, обнаружены и исследованы за пределами тех областей Центральной Азии, о захвате которых в 40-х гг. IX в. говорится в письменных источниках. По этим материалам выделяются тувинский, алтайский (с разделением на горно-алтайский и западно-алтайский), восточно-казахстанский локальные варианты культуры енисейских кыргызов. Памятники этого времени сохраняются на территории Минусинской котловины и даже появляются в более северных районах (красноярско-канский вариант). Крайние западные точки распространения элементов культуры енисейских кыргызов зафиксированы на Тянь-Шане, крайние восточные — в Прибайкалье (хойцегорская культура). Все это свидетельствует о том, что кыргызская экспансия в Монголию и Восточный Туркестан явилась только частью широкого культурно-демографического процесса, охватившего, по сути дела, всю раннесредневековую ойкумену севера Центральной Азии, Южной Сибири и сопредельных областей.
Археологические памятники енисейских кыргызов второй половины IX — начала X в. представлены на указанных территориях неравномерно: больше всего их известно в Туве, что соответствует сведениям о нахождении здесь временной ставки кыргызского кагана. Далее — по убывающей — они представлены на Горном и Западном Алтае, в Восточном Казахстане, в Прибайкалье и на Тянь-Шане. Благодаря отмеченным выше этническим индикаторам, все эти погребения определяются как кыргызские. От погребений Минусинской котловины они отличаются тем, что представляют своего рода «дружинные» кладбища, захоронения мужчин-воинов с при-
(212/213)
надлежавшими им предметами вооружения и снаряжения верхового коня. Сложных погребальных сооружений типа чаатасов за пределами Минусинской котловины нет, хотя в некоторых случаях при раскопках на Алтае и в Восточном Казахстане удалось проследить отдельные пережиточные элементы архитектурного оформления, восходящего к чаатасам (Ю.И. Трифонов, Г.В. Кубарев). В материалах тувинских погребений конца X — начала XI в. отчётливо проступают черты новой аскизской культуры (могильник Эйлиг-Хем и др.), сформировавшейся под инокультурным влиянием, скорее всего, в западных районах широкого расселения енисейских кыргызов. Отдельные группы кыргызов долго сохранялись в закрытых долинах Горного Алтая, во всяком случае, тогда, когда основная их масса уже вернулась на Средний Енисей.
Какие социально-демографические процессы могут стоять за этими памятниками, соответствующими периоду широкого расселения енисейских кыргызов?
Во-первых, явная децентрализация («распыление») кыргызского этноса. За названными выше локальными вариантами культуры енисейских кыргызов середины IX — начала XI вв. стоит образование ряда субэтносов в прошлом единой этносоциальной общности со всеми вытекающими из этого обстоятельствами (процессы этнической ассимиляции и аккультурации на новых местах расселения, этнокультурного взаимодействия и т.д.). Следствием этого, по-видимому, является наличие родового наименования «кыргыз» в этнонимике многих народов Центральной Азии и Южной Сибири (не говоря уже о тянь-шаньских киргизах), свидетельствующее о вхождении их предков в состав прежде могущественного этносоциального объединения.
Во-вторых, смешение различных групп населения. Судя по специфике археологических памятников, Минусинскую котловину покинуло в основном мужское военизированное население, занимавшее в социальной иерархии более высокое положение. Какая-то его часть должна была погибнуть во время военных действий, другая часть инкорпорировалась в местную среду, что, учитывая состав мигрантов, должно было привести к смешанным бракам. Сосуществование (или смешение) енисейских кыргызов и кимаков на Западном Алтае подтверждается нахождением погребений тех и других в составе одних и тех же могильников (В.А. Могильников). Предметный комплекс енисейских кыргызов появляется на Иртыше, а кимако-кыпчакский — на Енисее. В одной из рунических надписей из Горного Алтая (Мендур-Соккон) говорится: «Он тюрк...», в другой — «Мой старший брат... герой и знаменитый киргиз» (Н.А. Баскаков); и т.д.
В-третьих, десоциологизация общности енисейских кыргызов. Широкое расселение кыргызов разрушило сложившуюся у них систему социально-этнического подчинения. В Минусинской котловине должна была остаться в социальном отношении менее привилегированная часть населения. В то же время из среды кыргызов на новых местах расселения формировалась своя администрация. Так, в Суджинской надписи из Монголии говорится (от имени знатного кыргыза — Д.С.): «Я пришелец на земле (уйгурской). Я сын киргизский. Я бойла, высокий судия» (С.Е. Малов). Но это означает, что интересы героя этой надписи уже были оторваны от интересов метрополии.
Наконец, неизбежно должна была измениться демографическая ситуация в самой Минусинской котловине, где предположительно оставалась другая (женская?) часть населения, произошло «размывание» знатных кыргызских родов, переоформление традиционных наделов, полей и пастбищ. Не исключено, что с этим связано появление в Минусинской котловине инокультурного населения, хоронившего своих покойных по обряду трупоположения в сопровождении коня — то, чего раньше не было у енисейских кыргызов. Вернувшиеся из Центральной Азии кыргызы принесли с собой новую культуру, получившую название аскизской (И.Л. Кызласов). В известном смысле все это напоминает те трудности, с которыми столкнулись ски-
(213/214)
фы после возвращения из переднеазиатских походов, вынужденные и дальше вести войну за «обретение родины». И была эта война, как отмечает Геродот, «страшнее Лидийской».
Причины возвращения кыргызов на Средний Енисей точно не установлены. Но, скорее всего, кыргызы, в короткий срок захватившие обширные пространства Центральной Азии, были не в состоянии в этих условиях восстановить прежнюю (или создать новую) систему социально-этнического подчинения, обеспечивавшую их благополучие в Минусинской котловине. Они возвращаются на Средний Енисей, но окончательно переносят столицу не на свою исконную территорию, где уже, возможно, произошла смена правящей династии, а в область проживания своих прежних «вассальных поколений», в верховья Чулыма. Именно здесь были открыты и исследованы памятники, наиболее полно представляющие культуру енисейских кыргызов XII-XIII вв. (О.Б. Беликова). Но это уже, конечно, не те кыргызы, какими они были до начала «великодержавия».
|