Д.Г. Савинов
К портрету М.Л. Подольского.
Времени и обстоятельств знакомства с М.Л. Подольским я не помню, но скорее всего, это произошло сразу после сезона 1967 г., когда мы долго и дружно работали в отряде Я.А. Шера с его братом Налем Подольским, тогда преподававшим в Кораблестроительном институте и ставшим впоследствии литератором. Квартира братьев Подольских в конце улицы Декабристов (налево — Пряжка; направо, в подвальчике — винный магазин) представляла собой удивительное явление конца 60-70 гг. Обычно здесь собиралось, если не каждый день, то достаточно часто, большое количество близких по духу людей, которые делились на две компании — в комнате Наля и в комнате Марка. Компании не пересекались, но и не мешали друг другу. Тогда я был больше дружен с Налем Подольским, но и Марка тех лет — веселого и гостеприимного, с огромными, излучающими какой-то библейский свет глазами — помню очень хорошо. Наверное, окончательно мы сблизились и подружились с Марком Подольским во время полевого сезона 1978 г., о котором хотелось бы рассказать несколько подробнее.
Я приехал тогда с группой студентов кафедры этнографии ЛГУ в Средне-Енисейскую экспедицию, головной отряд которой стоял под Ново-Енисейской, недалеко от Саяногорска. Марк со своим отрядом копал в Знаменке, довольно далеко от нас, севернее Абакана. Мы жили в одной палатке с Володей Кирейцевым, близким другом Марка. По своим знаниям и интеллигентности Кирейцев был «на голову» выше всех остальных сотрудников экспедиции, хотя и исполнял обязанности заместителя начальника по хозяйственной части. Кирейцев — полный, красивый, с окладистой «ассирийской» бородой — много и интересно рассказывал, главным образом, о религиях Востока, карме, чакрах и т.д., что сейчас, наверное, знает каждый школьник, но тогда такое знание было уделом немногих. Когда я как-то сказал Володе, что обо всем этом надо писать и писать…, он спокойно и убеждённо ответил, что нет, «обо всём этом надо рассказывать». «Сколько же людей тебя могут послушать — десять, двадцать, сто?» — спросил я. «Этого достаточно, — ответил Кирейцев, — если хоть несколько из них расскажут следующим». Наверное, та же просветительская идея (в самом широком значении этого слова) лежит и в основе жизнеощущения М.Л. Подольского.
(6/7)
В отряд к Марку мы приехали на следующий день после Дня археолога. Накануне здесь произошло знаменательное событие — был открыт известный Знаменский клад, включающий много золотых и серебряных изделий, несколько тысяч бус. В сообщении об этом сказано достаточно кратко: «Рядом с валом (расположенного здесь городища — Д.С.), снаружи, располагался тагарский курган, стратиграфически предшествовавший городищу. У нижней кромки плиты ограды обнаружен клад изделий гунно-сарматского времени, прикрытый обломком стенки сосуда с рельефным орнаментом» (Подольский М.Л., Тетерин Ю.В. Раскопки раннетагарских курганов в зоне Знаменской оросительной системы // АО 1978 г. М., 1979. С. 267). На самом деле, насколько я представляю, дело происходило так. Оставив сотрудников готовиться к празднику, Марк взял лопату и пошёл на раскоп, чтобы проверить стратиграфическое соотношение края городища и кургана. С этой целью он заложил траншею, перпендикулярную к ограде кургана, и именно в этом месте, и ни в каком другом (!) «у нижней кромки плиты» (которые обычно вообще не раскапываются) обнаружил стенку крупного глиняного сосуда хуннского типа, покрывавшего клад. Везение? Да. Интуиция? Да. Но это открытие никогда бы не было сделано, если бы М.Л. Подольский не был настоящим археологом, если бы на его месте находился другой человек, который бы вряд ли отправился в преддверии праздника закладывать эту траншею.
К сентябрю я отвёз студентов в Ленинград и вернулся обратно. Марк, закончив дела в Знаменке, переехал к нам, и начальник экспедиции — М.Н. Пшеницына — поселила нас в одной палатке: сторожить знаменское золото. Вообще это золото наделало много шума, с передачей его на хранение в банк было много хлопот. И в конце концов оно «успокоилось» в небольшом сейфе, стоявшем между нашими раскладушками. Сейчас Знаменский клад находится в Эрмитаже, и, к сожалению, никто не знает, когда он будет опубликован.
Конец сезона, как всегда, был долгим. Лагерь из березовой рощи на берегу протоки Енисея перенесли ближе к раскопкам, к самой дороге. Мы с Н. Кузьминым заканчивали работу на тагарских курганах. Марк копал афанасьевские кольца на могильнике Летник VI. Было холодно, ветрено. По вечерам мы укрывались в большой палатке, а за нами по трассе все время громыхали грузовики. В конце сезона случилось вообще непредвиденное. У водителя машины отряда Подольского, Коли Толкачёва, по прозвищу Циркуль, всегда выбритого и подтянутого, «образовался» роман с нашей поварихой из Саяногорска, которую Толкачёв все время катал по окрестностям. Вместе они
(7/8)
забросили свои дела, и наш «66-й», словно Мустангер, возникал то тут, то там по вершинам холмов на фоне сияющих разводов закатного хакасского неба.
Сезон 1978 г. был не только трудным, но и трагическим. Прямо на трассе, в жару, на подъезде к Саяногорску умер Володя Кирейцев. Уже осенью, в Москве ушёл из жизни другой наш общий друг, прекрасный и фанатически преданный археолог, Паша Митяев. Давно это было… Двадцать два года тому назад.
Потом Марк был уволен из состава Средне-Енисейской экспедиции, а значит, и из Института. Уволен несправедливо, неблагодарно. И вскоре после этого переехал в Москву. Можно сказать, что это была большая потеря для сибирской археологии в Ленинграде, так как, если говорить о «школе М.П. Грязнова», то, в плане отношения к древностям и подходов к изучению памятника, это, в первую очередь, М.Л. Подольский. Объясняется это просто. Марк пришел в археологию без специального археологического образования, но уже сложившимся исследователем-конструктором, с глубоким аналитическим умом и вполне осознанным желанием посвятить себя археологии. Поэтому он сразу смог стать не учеником, а благодарным единомышленником. И в этом опыт и высочайшая квалификация М.П. Грязнова, несомненно, сыграли свою роль. Отсюда такое отношение к материалу, внимание к деталям, точность наблюдений, которые характерны для Марка Подольского как полевого исследователя. Наверное, это очень помогло ему и в Москве, когда он стал работать в составе Хорезмской экспедиции.
Однако в полной мере во всех этих качествах М.Л. Подольского я имел возможность убедиться позже, когда уже после его возвращения из Москвы в 1986-1988 гг. мы опять работали вместе в Средне-Енисейской экспедиции, которой тогда мне пришлось руководить. Блестящий раскопщик, Марк умеет в своей работе сочетать высокую культуру, я бы сказал — одухотворённость, исследования с обязательными правилами методики, но не следуя им буквально, а используя как наиболее проверенные приёмы для решения главной задачи — выявить самые значимые содержательные элементы каждого памятника со всеми его специфическими особенностями и отклонениями от уже известных стереотипов. И это очень здорово, что сейчас именно он занимается такими сложными и во многом ещё загадочными сооружениями, как горные крепости — «све» — древней Хакасии.
Другое качество Марка: удивительным образом — умом, ярко выраженной заинтересованностью в деле, неприхотливостью и доб-
(8/9)
рожелательностью — сплачивать вокруг себя людей, быть не столько лидером, но наставником и пастырем в близком ему окружении, что особенно проявилось во время работы в экспедиции. Вместе с Марком тогда пришли новые люди; среди них — очаровательные и талантливые москвичка Наташа Асавина и Илана Березницкене из Литвы. Многие были с детьми, благодаря чему в отряде, включавшем иногда до 30 человек, всегда сохранялась тёплая семейная обстановка. Выделялась даже «дежурная мама» для отрядного детского садика. Но всё это и многое другое было нацелено (и все это прекрасно понимали) на успешное выполнение работы.
В создании такого климата М.Л. Подольский играл очень большую, если не определяющую, роль. Участники экспедиции, наверное, помнят наши уютные и дружные лагеря на Арбане, в «Булонском лесу», [1] на протоке р. Тёи. А те, кто оставался до конца, — ветер с юга, шум, ворохи желтых листьев; потом тишина, солнце и снег — снег на раскопе, на палатках. Замерзшая вода во флягах. Марк с бородой, в узбекском халате, на фоне заснеженного лагеря — один из наиболее запоминающихся образов последних дней экспедиции.
Летом 1988 г. М.Л. Подольский и с ним два других наших лучших сотрудника — археолог Е.Д. Паульс и художник В.Г. Ефимов — решили «отделиться» и создать (тогда это стало возможным) свой археологический «кооператив». Конечно, это была ощутимая потеря для экспедиции, но, очевидно, было необходимо для утверждения их самостоятельности. Однако все оказалось не так просто. Сама идея создания кооператива под названием «Археолог» вызвала, мягко говоря, непонимание со стороны чиновников, занимавшихся оформлением подобного рода предприятий, для которых археология ассоциировалась в первую очередь с поисками золота (а как быть в случае его неучтённой реализации?) и другими опасными деяниями. На этом этапе очень помог А.Н. Кирпичников, сумевший убедить тогдашнего представителя Фонда культуры А.А. Мыльникова в возможности существования такого кооператива. В дальнейшем кооператив «Археолог», как и многие другие начинания того времени, как-то плавно прекратил своё существование, но благодаря ему Марк приобрёл свободу. Свободу творчества в избранной им любимой специальности со всеми плюсами и минусами такого состояния. И вместе с ней, как основу существования — неверный [так в тексте] и тяжёлый труд по сезонным договорам, который продолжается до сих пор.
В последние годы нас очень сблизила совместная работа, связанная с публикацией материалов и исследований по окуневской куль-
(9/10)
туре (Окуневский сборник. Культура. Искусство. Антропология. СПб., 1997. Составители и редакторы: Д.Г. Савинов, М.Л. Подольский); и участие в теоретическом семинаре ТЕМА («Теория и методология архаики»), в публикации материалов которого помощь М.Л. Подольского просто незаменима.
Для этих и других изданий Марк написал серию глубоких и умных статей, главным образом, посвящённых интерпретации и пониманию памятников древнего изобразительного искусства: от эпохи палеолита до наиболее ярких в Сибири окуневских. Написанные «на стыке» археологии, философии и искусствознания, они существенно выделяются своей гуманитарной направленностью на фоне обычной археологической литературы. Такое личностное отношение к материалу, умение проникнуть в ауру древней культуры и творчества — отличительные черты М.Л. Подольского как исследователя. Я уверен, что это направление, по всей видимости в наибольшей степени соответствующее творческой сущности Марка Подольского, будет им успешно продолжено.
М.Л. Подольскому — 60 лет. Позади уже большой и в общем-то нелёгкий путь, но он привёл к тому Марку Подольскому, которого мы знаем и любим сейчас. По-прежнему к нему домой (теперь уже на улице Чехова) приходят за советом молодые (и уже не очень молодые) археологи, посвятившие себя изучению древней Сибири. Приходят потому, что знают, что они найдут ответ и понимание у человека мудрого, доброжелательного и абсолютно убеждённого в непреходящей ценности самого процесса познания — Марка Лазаревича Подольского.
Счастья, успехов и удачи тебе во всем, дорогой Марк!
[1] [прим. сайта: «Булонским лесом» называли лесок при слиянии рек Есь и Таштып, чуть ниже впадения в Таштып р. Тёи, промывавшийся весенними паводками, а потому чистый от мусора и валежника и похожий на ухоженный парк; там несколько раз ставили базовый лагерь Среднеенисейской экспедиции; Арбан — урочище на правом берегу Тёи, чуть выше известного Фёдорова улуса.]
|