Д.Г. Савинов
О «скифском» и «хуннском» пластах
в формировании древнетюркского культурного комплекса.
Древнетюркский культурный комплекс, как и этногенез, имеет длительную и во многом ещё неясную историю. Памятники древнетюркского времени (2-я пол. I тыс. н.э.), представленные, в основном, т.н. «погребениями с конём», распространены в горно-степных районах Центральной и Средней Азии, Казахстана и Южной Сибири повсеместно, что создаёт впечатление единовременного появления их в рамках созданного в 552 г. Древнетюркского каганата. Такая оценка может считаться верной по отношению к самим погребениям, но не к представленным в них формам предметов сопроводительного инвентаря, многие из которых имели длительный предшествующий генезис.
В свое время С.И. Вайнштейном была высказана точка зрения о применении впервые седла с жёсткой основой и стремян — важнейших элементов средневековой культуры кочевников — именно древними тюрками (Вайнштейн С.И., 1966). В свою очередь, Л.Р. Кызласов отмечал, что «древним тюркам VI-VIII вв. периодически приписывают в литературе (имея в виду работы А.Н. Бернштама, Л.Н. Гумилева и С.И. Вайнштейна — Д.С.) всякие изобретения, которые нередко были сделаны за многие сотни лет до их появления» (Кызласов Л.Р., 1979, с. 135). Сейчас острота противоположности мнений частично снимается, так как все исследователи согласны в том, что седло с жёсткой основой и определённые типы стремян были заимствованы древними тюрками из Восточной Азии (Амброз А.К., 1973; Кызласов И.Л., 1973; Вайнштейн С.И., Крюков М.В., 1984) и представляют в Центральной Азии одну из наиболее существенных инноваций середины I тыс. н.э. (Савинов Д.Г., 1994, с.101, 102, табл. 1). Что касается остальных категорий предметов древнетюркского культурного комплекса, то под этим углом зрения, кроме самых общих положений и некоторых конкретных наблюдений, они практически не рассматривались.
На территории Казахстана одно из первые погребений древнетюркского времени было раскопано М.К. Кадырбаевым на могильник Егиз-Койтас. В погребении найдены остатки колчана, петельчатые стремена, однокольчатые удила, костяная пряжка с округлой верхней частью и подвеска с выступающим «носиком». Данный комплекс предметов отличался такими архаическими признаками, что первоначально погребение было отнесено к эпохе ранних кочевников (Кадырбаев М.К., 1959, С.184-186, рис. 18-20). Позже А.А. Гаврилова справедливо включила погребение из Егиз-Койтас в круг памятников кудыргинского типа (Гаврилова А.А. 1965, с. 59); однако, вывод о раннекочевническом облике найденных в нём вещей (кроме стремян) не только сохраняет свое значение, но и является своего рода предвидением возможности выявления «скифского» пласта в сложении древнетюркской культуры. Относительно другого, «хуннского» пласта, по материалам раскопок в Туве ещё более определённо писал в 1966 г. Л.П. Потапов: «Уже накапливаются данные, позволяющие поставить вопрос о преемственной этногенетической связи культуры кочевников древнетюркского времени Тувы с культурой кочевников гуннского времени» (Потапов Л.П., 1966, с. 11). В настоящее время тага материалов уже «накоплено» вполне достаточно для того, чтобы поставить вопрос о выделении «скифского» и «хуннского» пластов (или компонентов) в древнетюркском культурогенезе.
Эпоха ранних кочевников создала неповторимый и своеобразный мир материальной куль-
(130/131)
Рис. 1. Предметный комплекс «скифского» пласта: 1, 6 — Туэкта (по С.И. Руденко, С.В. Киселёву); 2 — Уландрык (по В.Д. Кубареву); 3-5, 13 — Бийск I (по М.П. Завитухиной); 7 — Алгаил (по В.А. Могильникову и А.С. Суразакову); 8,12 — Шибе (по Л.Л. Барковой); 9 — Уюк (по Л.Р. Кызласову); 10 — Саглы-Бажи II (по А.Д. Грачу); 11 — Туран (по В.Н. Полторацкой). 1-8, 12, 13 — Алтай, 9-11 — Тува.
туры, основанный, главным образом, на металлургии бронзы и использовании сюжетов скифо-сибирского звериного стиля. Наиболее чёткое выражение это нашло в знаменитой «скифской триаде», в той или иной степени присущей всем раннекочевническим культурам. Вместе с тем, целый ряд предметов материальной культуры и искусства, зародившись в эпоху ранних кочевников, продолжали существовать без значительных изменений и позже, органически «вписавшись» в культуру эпохи раннего средневековья. Тоже самое касается и материалов
(131/132)
Рис. 2. Предметный комплекс «хуннского» пласта: 1, 8-13 — Черемуховая и Ильмовая падь (по П.Б. Коновалову); 2 — Аймырлыг (по Э.У. Стамбульник); 3, 6, 7 — Иволгинское городище (по А.В. Давыдовой); 4 — Дырестуйский могильник (по П.Б. Коновалову); 5 — Кокэль (по С.И. Вайнштейну). 2, 5 — Тува, остальное — Забайкалье.
хуннского времени, основанных, главным образом, на металлургии железа и развитии новых форм предметов вооружения и снаряжения верхового коня.
Предметы сопроводительного инвентаря, найденные в погребениях конца I тыс. до н.э. — 1-й пол. I тыс. н.э., можно, вслед за А.А. Гавриловой (Гаврилова A.A., 1965, с. 80-98), разделить на две категории вещей: 1) предметы, относящиеся к человеку; 2) предметы, относящиеся к снаряжению верхового коня. Предметы, найденные с человеком, в свою очередь, разделяются на: 1) предметы вооружения; 2) предметы бытового назначения. Из предметов вооружения в культурно-генетическом аспекте наиболее показательны лук, наконечники стрел и панцирные
(132/133)
пластины; из бытовых предметов — детали поясных наборов, топоры-тёсла, приборы для добывания огня, отдельные виды утвари.
1. Предметы вооружения.
Остатков сложносоставных луков скифского времени в погребениях не найдено, однако о его форме и конструктивных особенностях можно судить по бронзовым вотивным изображениям (Дэвлет М.А., 1966), а также реалиям оленных камней (Кубарев В.Д., 1979, с. 69-71) и петроглифам (Окладников А.П., Худяков Ю.С., 1981, рис. 1-2; Самашев З.С., 1992, рис. 192, 193). Начиная с хуннского времени, луки с костяными и роговыми накладками традиционной «М»-образной формы получили широкое распространение. В классическом виде лук хуннского типа имел семь накладок: две пары концевых и три срединные, из которых две широкие помещались по бокам кибити (деревянной основы лука), а третья, узкая, со слегка расширяющимися концами — между ними с внутренней стороны (рис. 2, 12). Остатки сложносоставных луков хуннского типа сейчас найдены повсеместно: в Монголии и Забайкалье, на Горном Алтае и в Туве, в Средней Азии и Казахстане. В дальнейшем конструктивные особенности лука хуннского типа сохраняли своё значение на протяжении всего I тыс. н.э., принимая в разных местах определённые модификации, обусловленные конкретной этнической средой. Об общности связанных с луком представлений в хуннское и древнетюркское время свидетельствуют случаи нанесения на костяных накладках гравировок со сценами охоты (рис. 2, 2). Наиболее известный пример из области средневековой археологии — костяные накладки из могильника Кара-Куджур VI-VII вв. на Тянь-Шане (Кибиров А.К., 1957, рис. 4-5).
Ведущей формой наконечников стрел, начиная с хуннского времени, были железные трёхпёрые черешковые наконечники с различной конфигурацией пера, традиция изготовления которых не прерывалась на протяжении всего I тыс. н.э. (рис. 2, 4). Столь же длительно существовала и древняя хуннская традиция использования наконечников стрел с костяными насадами-свистунками.
Наиболее ранние железные панцирные пластины известны в хуннских памятниках Забайкалья — рис.2, 3 (Давыдова A.B., 1965, рис.35, 70-В). До этого, в эпоху ранних кочевников, в качестве основного защитного вооружения использовались кожаные панцири с костяными пластинами (Грач А.Д., 1980, рис. 35, 10-13), причём некоторые костяные пластины из монгольских погребений имели такую же прямоугольную форму и характер расположения отверстий для крепления (Волков В.В., 1978, рис. 3, 8), как и будущие железные. У хуннов Забайкалья одновременно использовались оба вида панцирных пластин — костяные и железные (Давыдова A.B., 1985, рис. IХ, 19; X, 27). Железные панцирные пластины 1-й пол. I тыс. н.э. можно условно разделить на два типа: 1) короткие с округлой нижней частью; 2) длинные подпрямоугольные. Хуннские панцирные пластины относятся к первому типу. В Южной Сибири и на сопредельных территориях получили распространение панцирные пластины второго типа, найденные в погребениях берельской группы памятников на Горном Алтае, одинцовской, кулайской и верхнеобской культур на Оби, куда они проникают, очевидно, из более южных районов. В памятниках таштыкской культуры металлических панцирных пластин не обнаружено, находки железных панцирных пластин показывают время и пути распространения металлического доспеха хуннского типа: сначала на Горном Алтае и в прилегающих районах Приобья, затем — бассейне Среднего Енисея. В древнетюркское время они уже встречаются повсеместно.
2. Предметы бытового назначения.
Как известно, пояс является одним из главных элементов кочевнической культуры на всём протяжении её существования. Главная особенность поясных наборов древнетюркского времени заключается в постоянном использовании различного рода накладных блях, обойм и подвесных ремешков с наконечниками, имеющих как функциональное, так и декоративное значение. Алтайские пояса эпохи ранних кочевников также были украшены деревянными орнаментированными накладками с горизонтальной прорезью внизу для подвесных ремешков (рис. 1, 2) (Кубарев В.Д., 1979, табл. XVI, 15). Одновременно на Горном Алтае, в Туве и в Монголии использовались квадратные и трапецевидные бронзовые наременные обоймы, имеющие горизонтальную прорезь для подвешивания ремешков (рис.1, 1). Типологически они, несомненно, предшествуют раннесредневековым: начиная с VII-VIII вв. эту же форму повторяют металлические поясные бляхи-оправы катандинского
(133/134)
Рис. 3. Схема развития низких округлых лук сёдел (6-8 — скифское время, 4, 5 — хуннское время, 1-3 — древнетюркское время): 7 — Сростки (раск. М.Д. Копытова); 2 — Узунтал (раск, автора); 3 — Катанда II (по А.А. Гавриловой); 4 — Кенкол (по А.Н. Бернштаму); 5 — Ноин-Ула (по С.И. Руденко); 6 — Шибе (по М.П. Грязнову); 7 — Туэкта (по С.И. Руденко); 8 — Пазырык, Берель (по С.И. Руденко, С.С. Сорокину). 4 — Киргизия, 5 — Монголия, остальное — Алтай.
типа, получившие чрезвычайно широкое распространение.
Самые ранние ременные «наконечники» с горизонтальной прорезью для подвешивания найдены в хуннских памятниках Забайкалья (рис.2, 1) (Коновалов П.Б., 1976, табл.XIV, 1-14). Своей удлинённой формой они более всего напоминают сросткинские (кимакские) наконечники IX-Х вв. из погребений Восточного Казахстана и Северного Алтая, хотя по характеру крепления
(134/135)
отличны от них. Не исключено, что сам факт появления подобного рода предметов был обусловлен повышением социального (знакового) значения пояса в период появления хуннской государственности. Тоже самое можно сказать относительно т.н. «лировидных» подвесок. Широко распространенные в эпоху раннего средневековья (особенно в культурах алтае-телеских тюрков и енисейских кыргызов), они непосредственно восходят к костяным подвескам хуннского времени, типа найденной в могильнике Кокэль (рис. 2, 5).
Первые находки пальштабовидных топоров-тесел связаны с культурой забайкальских хуннов (рис. 2, 7) (Давыдова A.B., 1985, рис. VIII, 17). Несколько ранних экземпляров происходит из Минусинской котловины (Кызласов Л.Р., 1960, рис. 62, 3) и погребений на Верхней Оби (Грязнов М.П., 1956, табл. I, 11, 17; Троицкая Т.Н., 1981, рис. 5, 30). В памятниках середины и 2-й половины I тыс. н.э. они уже встречаются повсеместно.
Самый ранний из всех известных приборов для добывания огня — «огневая планка» — найден в кургане Аржан (Грязнов М.П., 1980, рис. 11, 9). Такая же планка со сверлинами и циркульным орнаментом обнаружена А.Д. Грачом в могильнике Саглы-Бажи II (рис. 1, 10) (Грач А.Д., 1966; 1980, с. 65-66). Следующие по времени существования приборы для добывания огня происходят из могильников Ноин-Ула в Монголии (Руденко С.И., 1962, табл. XXV, 3) и Кокэль в Туве (Дьяконова В.П., 1970, рис.13; Вайнштейн С.И., 1970, рис. 36, 4), но, в отличие от саглынского, они не имели циркульного орнамента. Приборы для добывания огня несколько отличной формы («огневые доски») встречаются впоследствии и в средневековых погребениях на Алтае (Гаврилова A.A., 1965, табл. XII, 6) и на Памире (Бернштам А.Н., 1952, с. 138).
О непрерывной традиции изготовления некоторых типов сосудов — кубкообразных (глиняных и металлических) и низких блюд-столиков — можно говорить достаточно определённо. Кубкообразная форма сосуда появляется в эпоху поздней бронзы и становится наиболее известной благодаря многочисленным котлам скифо-сарматского времени. Ту же форму котлообразного сосуда сохраняет тесинская, таштыкская и кокэльская керамика. В середине I тыс. н.э. аналогичные сосуды найдены в курганах «с усами» Восточного Казахстана (Арсланова Ф.Х., 1975, табл. II, 8-9). Изображения кубков, по-видимому, металлических, характерны для некоторых алтайских, тувинских и особенно монгольских древнетюркских каменных изваяний. Затем под названием «кубков часовенногорского типа» они вновь встречаются в памятниках предмонгольского и монгольского времени.
Деревянные блюда-столики на низких ножках — один из наиболее характерных видов утвари эпохи ранних кочевников. Аналогичные блюда-столики найдены в Кенкольском могильнике на Тянь-Шане (Бернштам А.Н., 1940, табл. XVIII) и кокэльских погребениях в Туве (Дьяконова В.П., 1970, табл. VII, 20, 22, 23; Вайнштейн С.И., 1970, рис. 82, 97 и др.). Изображения их иногда встречаются на алтайских каменных изваяниях (Кубарев В.Д., 1984, табл. XXXVI, № 214). Несомненная преемственность в изготовлении этого вида деревянной утвари является важным свидетельством в пользу сохранения бытовой, традиционной культуры в сходных природно-хозяйственных условиях на протяжении весьма длительного времени.
3. Предметы снаряжения верхового коня.
К предметам снаряжения верхового коня, которые могут быть рассмотрены на имеющемся материале, относятся сёдла, удила, псалии, блоки от чумбура и отдельные сбруйные украшения (подвесные бляхи — решмы и полусферические бляхи — умбоны).
В эпоху раннего средневековья параллельно развивались три типа седла, различающиеся по форме передних лук: 1. с низкими округлыми луками; 2. с подтреугольными луками; 3. с широкими арочными луками. Наиболее традиционную форму представляют сёдла с низкими округлыми луками, которые появились в конце I тыс. до н.э. и просуществовали без значительных изменений вплоть до монгольского времени. Судя по всему, они восходят к мягким сёдлам пазырыкского типа, состоявшим из двух кожаных подушек, соединённых между собой ремнями или тонкими деревянными планками (рис. 3, 7). С лицевой стороны они украшались золотыми или берестяными орнаментированными накладками (рис. 3, 5). Самые ранние роговые накладки подобного рода происходят из Шибинского и Каракольского курганов (рис. 3, 6) (Руденко С.И., 1960, рис. 5; Баркова Л.Л., 1979, рис. 4, 7-9). Несколько позже деревянные луки седла этого типа были найдены в одном из Ноин-Улинских курганов в Северной Монго-
(135/136)
Рис. 4. Традиции звериного стиля в средневековье (8-12 — скифское время; 7 — хуннское время; 1, 2, 4-6 — древнетюркское время; 3 — начало II тыс. н.э.): 1 — Аржан (по С.Г. Кляшторному); 2 — Ак-Бешим (по Л.Р. Кызласову); 3 — Вишневка (по М.К. Кадырбаеву); 4 — Уйбатский чаа-тас (по Л.А. Евтюховой); 5 — Курай (по С.В. Киселёву); 6 — Узунтал (раск. автора); 7 — Иволгинское городище (по А.В. Давыдовой); 8 — Берёзовка (по В.Н. Полторацкой); 9 — Туэкта (по С.В. Киселёву); 10, 11 — Юстыд, Уландрык (10 — изображение на оленном камне) (по В.Д. Кубареву); 12 — Бийск I (по С.И. Руденко), 7 — Тува, 2 — Киргизия, 3 — Казахстан, 4 — Минусинская котловина, 7 — Забайкалье, 5, 6, 8-12 — Алтай.
лии (рис. 3, 5) (Руденко С.И., 1962, табл. XXIV, 3) и в Кенкольском могильнике на Тянь-Шане (рис. 3, 4) (Бернштам А.Н., 1940, рис. 26). Они состоят из двух частей, соединённых ремешками через отверстия, видимые с внешней стороны лук. Таким же образом крепились костяные накладки на сёдлах катандинского типа VII-VIII вв. (рис. 3, 2-3). Дальнейшее их развитие представлено деревянной лукой седла, найденного в одном из погребений Сросткинского могильника IX-X вв. на Северном Алтае (рис. 3, 1).
(136/137)
Начиная с середины I тыс. н.э. в Южной Сибири повсеместно распространяются бронзовые однокольчатые удила, употреблявшиеся с различными видами псалий (рис. 1, 7, 8). Железные однокольчатые удила, по-видимому, раньше появились на Горном Алтае и в Восточном Казахстане, где употреблялись ещё вместе с зооморфными псалиями пазырыкского типа (Сорокин С.С., 1974, рис.7, 16, 17; 15). Начиная с шибинского этапа, этот вид удил становится господствующим в культуре ранних кочевников Горного Алтая. На соседних территориях Тувы и Минусинской котловины бронзовые однокольчатые удила применялись дольше и стали сменяться железными только в конце I тыс. до н.э. Другим источником распространения железных однокольчатых удил следует считать культуру северомонгольских хуннов, для которых они были наиболее характерны (рис. 2, 10) (Коновалов П.Б., 1976, табл. VI и др.).
Наиболее ощутимо прослеживается преемственность убранства верхового коня в раннекочевнической и средневековой культуре на материале псалиев. Самые ранние из них — деревянные псалии «S»-видной формы с зооморфными навершиями — относятся к пазырыкской культуре Горного Алтая (рис. 1, 11; 4, 10). В дальнейшем, несмотря на отличия в материале, способах крепления и т.д., большинство раннесредневековых псалий сохраняли характерную «S»-образную форму вплоть до конца I тыс. н.э. Роговые и костяные псалии можно разделить на два типа: изогнутые, повторяющие естественную форму рога; прямые. В Южной Сибири преобладали псалии первого типа. Псалии второго типа более характерны для культуры забайкальских хуннов (рис. 2, 11) (Давыдова A.B., 1985, рис. IX, 14; Коновалов П.Б., 1976, табл. VI, 13; Руденко С.И., 1962, рис. 43). Однако, строгого разграничения между этими двумя типами псалий нет: изогнутые псалии иногда встречаются в хуннских памятниках Монголии (Цэвэндорж Д., 1985, рис. 18, 12), а прямые — на Алтае (Завитухина М.П., 1961, рис.6, 8; Могильников В.А., Куйбышев A.B., 1982, рис. 5, 18). Как изогнутые, так и прямые псалии продолжают бытовать во 2-й пол. I тыс. н.э.: те и другие в памятниках кудыргинского этапа (VI-VII вв.); затем прямые — преимущественно в катандинских (VII-VIII вв.), а изогнутые — в сросткинских (IX-X вв.). В хуннских памятниках Монголии и Забайкалья найдены также первые железные двудырчатые псалии; причём, в некоторых случаях место нахождения отверстий для крепления ремней оголовья расковано в виде уплощённых выступающих площадок (рис. 2, 13) (Коновалов П.Б., 1976, табл.VI, 1-2), возможно, типологически предшествующих петлям на стержневых псалиях 2-й пол. I тыс. н.э.
Плоские костяные пластины с двумя поперечными или округлыми прорезями (т.н. «блоки от чумбура») появляются в эпоху ранних кочевников на Алтае (рис. 1, 3). По несколько экземпляров найдены они в бийской группе памятников (Завитухина М.Н., 1961, рис. 7, 4; 11, 14) и в Туве (Полторацкая В.Н., 1966, рис. 4, 9-10; Грач А.Д., 1980, рис. 42). Позже такие же предметы встречаются в хуннских памятниках Забайкалья и в тесинских погребениях Минусинской котловины. Затем без каких-либо изменений они продолжают существовать в Южной Сибири и на сопредельных территориях вплоть до VII-VIII вв. (Гаврилова A.A., 1965, табл. V, 7; XXIII, 3; Грязнов М.П., Худяков Ю.С., 1979, рис. 89, 5).
Деревянные налобники и сбруйные подвески сердцевидной или каплевидной формы с округлым выступом посередине (рис. 1, 5) найдены в Шибинском (Баркова Л.Л., 1979, рис. 1, 8, 9), Первом Пазырыкском (Руденко С.И., 1953, табл. ХХХIV, одном из Башадарских (Руденко С.И., 1960, с. 247) и бийских (Завитухина М.П., 1961, рис. 5, 9, 10) курганах. Начиная с VII-VIII вв., подвесные бляхи-решмы, украшавшие нагрудный и подфейный ремни и различным образом оформленные — сердцевидные, гладкие и с вырезным краем, с зооморфными и антропоморфными изображениями, полусферическими колокольчиками и растительным орнаментом, — получают широкое распространение в культуре енисейских кыргызов и позже — сросткинской.
Кроме того, к элементам «скифского» пласта можно отнести круглые бляхи-умбоны (рис. 1, 4), 4-лепестковые бляшки (рис. 1, 9), застёжки от пут (цурки) с одним продольным отверстием (рис. 1, 12), к элементам «хуннского» пласта — круглые железные пряжки с подвижным язычком (рис. 2, 6), железные черешковые ножи (рис. 2, 9), продолжают использоваться украшения в виде 4-лепестковых розеток (рис. 2, 8) и т.д. И этот перечень далеко не исчерпывающий. Относительно некоторых категорий предметов (например, лировидных подвесок, наконечников стрел или широких округлых лук сёдел (рис. 3) можно составить и достаточно чёткое представление о характере их типологического развития от эпохи ранних кочевников к средневековью.
(137/138)
4. Изобразительное искусство.
Искусство раннесредневекового населения Центральной Азии, Южной Сибири и Казахстана синкретично как по своему происхождению, так и по содержанию. Глубокие художественные традиции эпохи ранних кочевников, соседство двух великих цивилизаций — иранской и китайской, определили основные особенности этого искусства, в котором творчески переработаны танские орнаментальные мотивы и сюжетные композиции Сасанидского Ирана. Традиции скифо-сибирского звериного стиля также не могли пройти бесследно для народов, предки которых участвовали в создании этого феномена первобытного искусства. Устойчивая хозяйственно-культурная среда, связь с кочевым и охотничьим бытом стимулировали длительное сохранение отдельных образов, сюжетов и композиций, возникших в эпоху ранних кочевников, и в искусстве I тыс. н.э., а в отдельных случаях — спорадическое их проявление вплоть до монгольского времени.
Сюжетные изображения в зверином стиле, характерном для эпохи ранних кочевников, представлены в средневековых материалах единичными экземплярами. К ним можно отнести фигуру лани с вывернутой задней частью туловища в сцене «мифической охоты» на костяной накладке луки седла из Кудыргэ (Гаврилова A.A., 1965, табл. XV, 12; XVI) и изображения лежащих с подогнутыми ногами горных козлов на тройнике и бляхах сбруйного набора из могильника Шанчиг (Кызласов Л.Р., 1969, рис. 36). Однако, несмотря на внешнее проявление канонов скифо-сибирского звериного стиля, вряд ли их можно рассматривать как прямое продолжение последнего. Скорее всего, они, как и сами композиции, в которыми они фигурируют, были заимствованы из искусства сасанидского Ирана, где в это время также встречаются изображения животных с вывернутой задней частью туловища и подогнутыми ногами. В пользу этого предположения свидетельствуют две центральных фигуры стоящих тигров на кудыргинских обкладках, до деталей совпадающие с изображением тигра на одном сасанидском блюде из Прикамья (Смирнов Я.И., 1909, № 311).
Значительно более показательны в плане сохранения традиций скифо-сибирского звериного стиля различного рода навершия, чётко отражающие связь функциональной и эстетической сторон оформления предметов (Савинов Д.Г., 1984). Изготовление зооморфных наверший с изображениями голов — коня, оскалившегося хищника или грифона для украшения бытовых предметов (псалий, ножей, крюков от колчанов и т.д.) является одной из наиболее характерных черт культуры ранних кочевников (рис.4, 12). В таком качестве они сохраняются и в более позднее время. Так, навершие в виде головы коня из Берёзовского могильника бийской группы памятников (рис. 4, 8) (Полторацкая В.Н., 1961, рис. 5, 1) чрезвычайно близко завершению псалия с рунической надписью из впускного погребения VIII-IX вв. в кургане Аржан (Комарова М.Н., 1975; Кляшторный С.Г., 1975, рис. 1), а оформление рукояти плети из известного погребения Ак-Кюна этого же времени на Горном Алтае (рис. 4, 5) имеет многочисленные прототипы в искусстве ранних кочевников (рис. 4, 9), в том числе и у савроматов Казахстана. Подобное навершие известно и в материалах Иволгинского городища (рис. 4, 7) (Давыдова A.B., 1985, рис. Х, 3). В известном смысле слова, оно является связующим между раннекочевническими и средневековыми изображениями.
Другой вид наверший — головки хищников и грифонов на концах гривен скифо-сарматского времени. В основном они исчезают к началу I тыс. н.э., однако отдельные экземпляры встречаются и позже. Так, из одного погребения енисейских кыргызов на Горном Алтае происходит бронзовая гривна из витой проволоки с изображением головок драконов (рис. 4, 6) (Савинов Д.Г., 1979, рис. 2). Непосредственные её предшественники — золотые гривны скифо-сарматского времени из Сибирской коллекции Петра I и их деревянные аналоги, найденные в рядовых курганах скифского времени на Алтае (рис. 4, 11) (Кубарев В.Д., 1975, табл. III).
Слияние функционального и художественного начала, когда характер использования вещи определяет выбор сюжета, а сюжет раскрывает и усиливает назначение предмета, представляют «S»-видные псалии с зооморфными навершиями. Характерные в основном для скифского времени, они затем встречаются в памятниках енисейских кыргызов — Уйбатский чаа-тас, IX-X вв. (рис. 4, 4) (Евтюхова Л.А., 1948, рис. 29); Малиновка, XI-XII вв. (Кызласов Л.Р., 1969, рис. 46, 4). Близко к ним оформление псалия, найденного на городище Ак-Бешим (рис. 4, 2) (Кызласов Л.Р., 1959, рис. 44, 1). На всех этих псалиях верхний конец оформлен в виде головки горного козла, а нижний — в виде «сапожка», представляющего, скорее всего, несколько изменён-
(138/139)
ное изображение поставленного на пуанты копыта — мотив, используемый также при оформлении концов псалий скифского времени. Можно думать, что сама форма «S»-видного псалия олицетворяла собой гибкое, готовое к прыжку и движению тело животного, а фигура горного козла символизировала качества, необходимые для верхового коня — быстроту, выносливость, умение преодолевать горные кручи и т.д. В начале II тыс. н.э., когда появляются пластинчатые псалии, связь между функциональной и семантической стороной предмета теряется, головки горных козлов упрощаются, становятся схематичными и постепенно, к монгольскому времени, исчезают.
Яркий пример длительного сохранения традиции — изображения «обернувшихся» животных в искусстве ранних кочевников (рис. 4, 10), возродившееся затем на костяных накладках колчанов начала II тыс. н.э., найденных в кыпчакских погребениях Казахстана (рис. 4, 3) (Кадырбаев М.К., 1975, рис. 1).
5. Ритуальные сооружения.
Различного рода оградки как ограниченное пространство для принесения жертвоприношений и ритуальных действий, являются одним из наиболее древних видов археологических памятников степной полосы Евразии. В эпоху ранних кочевников преобладали округлые и кольцевые выкладки из 6-8 и более камней, которые сопровождали большинство курганных могильников, а также подквадратные оградки и вымостки с вертикально установленными в них (или около них) камнями (или стелами). В некоторых случаях таким же образом были расположены оленные камни. Археологически подобные памятники исследованы в столь незначительной степени, что определение их возможно пока только в самых общих рамках объектов «ритуального» или «поминального» назначения.
С точки зрения выявления возможной преемственности с раннесредневековыми ритуальными сооружениями важно, что в ряде случаев оленные камни Монголии и Забайкалья были расположены внутри квадратных оградок из поставленных на ребро плит; реже — с восточной стороны оградки (или плиточной могилы); иногда перед оградкой, в которой помещался оленный камень, вкапывался маленький столбик, типа древнетюркского балбала (Радлов В.В., 1892, табл. V; Диков H.H., 1958, табл. XVI, 1-8). Композиционное решение этих памятников как будто предваряет древнетюркские оградки с каменными изваяниями и рядами камней-балбалов. Уже на современном этапе исследования сопоставление древнетюркских оградок с ритуальными памятниками I тыс. до н.э. позволяет выделить среди них однотипные сооружения, связанные общей длительно существующий традицией. Это простые оградки без каких-либо дополнительных атрибутов и оградки со стелой (камнем, валуном или каким-либо иным вертикальным знаком) в центре, одинаково представленные как в культуре ранних кочевников, так и в I тыс. н.э. Спорадически уже в скифское время встречаются случаи вынесения вертикального знака на месте с восточной стороны от оградки, получившее наибольшее распространение в древнетюркских сооружениях. Видимо, на протяжении длительного времени существовала традиция сооружения смежных оград, размещения их цепочками в направлении север-юг, ориентировка сторонами по сторонам света и преобладающее значение в ритуале восточной стороны.
Долгое время, главным образом, благодаря неоднократному упоминанию в письменных источниках, установка камней-балбалов считалась одним из наиболее характерных элементов древнетюркского погребально-поминального комплекса. В настоящее время установлено, что камни-балбалы как вид культовых памятников появляются ещё в конце эпохи бронзы. Ю.С. Гришин отмечал, что «уже в этот период начинает распространяться обычай подчеркивания военных заслуг отдельных личностей, выражающийся, например, так же как в VII-IX вв. н.э. у тюрков Южной Сибири и Монголии, в постановке у могильных памятников цепочки камней» (Гришин Ю.С., 1975, с. 102). Ряды камней-балбалов, отходящие на восток, установлены у больших и малых курганов пазырыкской культуры на Алтае. Так, С.И.Руденко писал, что в Пазырыке «у первых четырех курганов в восточном направлении поставлен ряд вертикально вкопанных в землю камней» (Руденко С.И., 1953, с. 342). Вереницы вертикально вкопанных камней отмечены у курганов скифского времени и в других районах Горного Алтая (Сорокин С.С., 1974, поз. Табл. № 2, 8, 12, 13; Савинов Д.Г., 1978, с. 49; Кубарев В.Д., 1979, табл. ХХ). Л.Р. Кызласов исследовал ряды камней-балбалов у курганов шурмакской культуры гунно-сарматского времени в Туве. На некоторых из них, как и в более позднее время, были нанесены изображения животных (Кызласов Л.Р.,
(139/140)
1979, c. 85; рис. 64, 65). Показательно, что в последнем случае вертикально вкопанные камни впервые были установлены не у погребальных, а у культово-поминальных сооружений, то есть в той же ситуации, что и камни-балбалы у оградок с древнетюркскими изваяниями. Такая преемственность специфической детали погребально-поминального обряда, несомненно, свидетельствует о непрерывной традиции представлений, существовавших у местного населения весьма длительное время — от эпохи древних кочевников до раннего средневековья включительно.
К скифскому времени восходит иконография древнетюркских каменных изваяний, но это уже тема самостоятельного исследования.
Таким образом, на субстратном уровне в древнетюркском культурном комплексе выделяются два основных компонента или пласта — «скифский» и «хуннский». «Скифский» пласт представляют сёдла с округлыми низкими луками, роговые двудырчатые псалии, подвесные бляхи-решмы, блоки от чумбура, низкие блюда-столики, приборы для добывания огня, поясные накладки и обоймы с горизонтальной прорезью в нижней части, различного рода навершия и т.д. (рис. 1). Обращает на себя внимание, что большинство этих предметов выполнено из органических материалов и являются бытовыми атрибутами или предметами убранства верхового коня, то есть отражают традиционную форму существования материальной культуры, в наибольшей степени связанную с хозяйственно-культурной средой. «Хуннский» пласт в большей степени представлен предметами вооружения и снаряжения воина: лук хуннского типа, железные трёхпёрые наконечники стрел с насадами-свистунками, железные панцирные пластины, длинные ременные наконечники, железные двудырчатые псалии с расклепанными петлями, черешковые ножи и т.д. (рис. 2). В основном это — железные изделия, центр распространения которых связывается с культурой центральноазиатских хуннов. «Скифский» и «хуннский» пласт, постепенно модернизируясь и взаимно проникая друг в друга, становились общим достоянием культуры многочисленных групп населения, вошедших в состав Древнетюркского каганата. Идеи преемственности древней и раннесредневековой культуры кочевников также нашли своё отражение в произведениях искусства и ритуальных сооружениях.
Сложившийся субстрат был существенно дополнен в середине I тыс. н.э. рядом инноваций восточного происхождения, в числе которых, в первую очередь, следует назвать металлические стремена, сёдла с широкими арочными луками, определённые типы подпружных пряжек и др., благодаря чему произошло окончательное оформление культурного комплекса, который принято называть «древнетюркским».
Литература
Арсланова Ф.Х., 1975. Курганы «с усами» Восточного Казахстана. // Древности Казахстана. Алма-Ата.
Баркова Л.Л., 1979. Погребения коней в кургане Шибе. // АСГЭ. Вып. 20. Л.
Бернштам А.Н., 1940. Кенкольский могильник. Л.
Бернштам А.Н., 1952. Историко-археологические очерки Центрального Тянь-Шаня и Памиро-Алая. // МИА. № 26. М.
Вайнштейн С.И., 1966. Некоторые вопросы истории древнетюркской культуры (в связи с археологическими исследованиями в Туве). // СЭ. № 3.
Вайнштейн С.И., 1970. Раскопки могильника Кокэль в 1962 г. Погребения казылганской и сыын-чурекской культур // Тр.ТКЭАН, Т. III. Л.
Вайнштейн С.И., Крюков М.В., 1984. Седло и стремя. // СЭ. № 6.
Волков В.В., 1978. Улангомский могильник. // Археология и этнография Монголии. Новосибирск.
Грач А.Д., 1966. Новое о добывании огня, происхождении и семантике циркульного орнамента. // КСИА. Вып. 107.
Гришин Ю.С., 1975. Бронзовый и ранний железный века Восточного Забайкалья. М.
Грязнов М.П., 1956. История [ древних ] племён Верхней Оби по раскопкам близ с. Большая Речка. // МИА. № 48.
(140/141)
Грязнов М.П., 1980. Аржан. Царский курган раннескифского времени. Л.
Давыдова A.B., 1985. Иволгинский комплекс (городище и могильник) — памятник хунну в Забайкалье. Л.
Диков H.H., 1958. Бронзовый век Забайкалья. Улан-Удэ.
Дьяконова В.П., 1970. Большие курганы-кладбища на могильнике Кокэль. // Тр.ТКЭАН. Т. III. Л.
Дэвлет М.А., 1966. Бронзовые бляшки в форме сложного лука из Хакасии // КСИА. Вып. 107.
Завитухина М.П., 1961. Могильник ранних кочевников близ г. Бийска. // АСГЭ. Вып. 3. Л.
Кадырбаев М.К., 1959. Памятники ранних кочевников Центрального Казахстана. // Тр.ИИАЭ АН КазССР. Т. 7. Алма-Ата.
Кадырбаев М.К., 1975. Зооморфные костяные пластины из Северного Казахстана. // Древности Казахстана. Алма-Ата.
Кибиров А.К., 1957. Работа Тянь-Шаньского археологического отряда. // КСИЭ. Вып. 26.
Кляшторный С.Г., 1975. Рунические надписи из кургана Аржан II. // Первобытная археология Сибири. Л.
Комарова М.Н., 1973. Тюркское погребение с конём в Аржане. // УЗ ТНИИЯЛИ. Вып. 16. Кызыл.
Кубарев В.Д., 1975. Звериный стиль Восточного Алтая в кругу скифских культур Южной Сибири (по материалам Уландрыкского могильника). // Соотношение древних культур Сибири с культурами сопредельных территорий. Новосибирск.
Кубарев В.Д., 1979. Древние изваяния Алтая (Оленные камни). Новосибирск.
Кызласов Л.Р., 1960. Таштыкская эпоха в истории Хакасско-Минусинской котловины. М.
Кызласов И.Л., 1973. О происхождении стремян. // СА. № 3.
Могильников В.А., Куйбышев A.B., 1976. Курганы «Камень II» (Верхнее Приобье) по раскопкам 1976 г. // СА. № 2.
Окладников А.П., Худяков Ю.С., 1981. Образ воина на писаницах Монголии. // Военное дело древних племён Сибири и Центральной Азии. Новосибирск.
Полторацкая В.Н., 1961. Могильник Берёзовка I. // АСГЭ. Вып. 3. Л.
Полторацкая В.Н., 1966. Памятники эпохи ранних кочевников в Туве (по раскопкам С.А.Теплоухова). // АСГЭ. Вып. 8.
Потапов Л.П., 1966. Полевые исследования Тувинской археолого-этнографической экспедиции. // Тр.ТКЭАН. Т. II. М.-Л.
Радлов В.В., 1892. Атлас древностей Монголии. Вып. 1. М.
Руденко С.И., 1953. Культура населения Горного Алтая в скифское время. М.-Л.
Руденко С.И., 1960. Культура населения Центрального Алтая в скифское время. М.-Л., 1960.
Руденко С.И., 1962. Культура хуннов и ноинулинские курганы. М.-Л.
Савинов Д.Г., 1978. О завершающем этапе культуры ранних кочевников Горного Алтая. // КСИА. Вып. 154.
Савинов Д.Г., 1979. Памятники енисейских кыргызов на Горном Алтае. // Вопросы истории Горного Алтая. Вып. 1. Горно-Алтайск.
Савинов Д.Г., 1984. Об одной традиции в искусстве звериного стиля (к вопросу о местном компоненте). // Скифо-сибирский мир (Тезисы докладов Второй археологической конференции). Кемерово.
Савинов Д.Г., 1994. Древнетюркские племена в зеркале археологии. // Степные империи Евразии. СПб.
Самашев З.С., 1992. Наскальные изображения Верхнего Прииртышья. Алма-Ата.
Смирнов Я.И., 1909. Восточное серебро. СПб.
Сорокин С.С., 1974. Цепочка курганов времени ранних кочевников на правом берегу Кок-су (Южный Алтай). // АСГЭ. Вып. 16. Л.
Троицкая Т.Н., 1981. Одинцовская культура в Новосибирском Приобье. // Проблемы западносибирской археологии (Эпоха железа). Новосибирск.
Цэвэндорж Д., 1985. Новые данные по археологии хун-ну (по материалам раскопок 1972-1977 гг.). // Древние культуры Монголии. Новосибирск.
|