Д.Г. Савинов
Погребение с бронзовой бляхой в Центральной Туве.
Во время раскопок курганов скифского времени на могильнике Урбюн III в Центральной Туве летом 1965 г. в одном из них было обнаружено непотревоженное впускное погребение. [1] Основное захоронение этого кургана представляет коллективную усыпальницу в камере-срубе и относится к V-III вв. до н.э. Впускное погребение совершено в прямоугольном каменном ящике в северо-западной стенке могильной ямы, на глубине 2,5 м от уровня древней поверхности и на 1,35 м выше перекрытия основного захоронения. Длина ящика — 1,4 м, ширина — 0,9 м, высота — 0,5 м. Ориентировка — сторонами по странам света, длинной осью — в направлении север — юг. Стенки и перекрытие составлены из больших прямоугольных плит (по две с длинных и по одной с коротких сторон). Поверх перекрытия в несколько слоёв уложены мелкие колотые плитки. Дно ящика — грунтовое. В ящике находился мужской скелет, лежащий с подогнутыми ногами на правом боку, ориентированный головой на север и лицом на запад. Руки погребённого были сложены перед грудью. Под головой — камень-подушка. Грудная клетка опустилась вниз, так что лопатки находятся над рёбрами, а тазовые кости — в обратном направлении, лежат горизонтально, крыльями вверх (рис. 50).
Перед лицом погребённого находилось два раздавленных глиняных сосуда. Около пояса найдены железный пластинчатый нож в костяной рукоятке и две железные пряжки — одна круглая, другая прямоугольная. Две такие же круглые железные пряжки с подвижным язычком встречены у голеностопных суставов. В юго-западном углу ящика около колен лежали остатки сложного деревянного лука с костяными накладками, концевыми и срединными, и шесть костяных наконечников стрел. Сохранились и фрагменты деревянных древков стрел, которые позволяют восстановить их длину (около 80 см). На правой руке погребённого находились остатки кожаной и шерстяной одежды, которые были взяты монолитом. При разборке этого монолита в нём оказалась бронзовая ажурная бляха с изображением сцены борьбы тигра и ушастого грифона. [2]
Комплекс костяных и железных предметов из этого погребения позволяет отнести его к гунно-сарматскому времени. Из шести найденных костяных наконечников стрел пять (плоские черешковые, трёхгранный втульчатый и два листовидных с расщеплённым основанием) находят себе полные аналогии в материале Иволгинского городища. [3] Сама форма стрел с расщеплённым основанием появляется значительно раньше. Типо-
(104/105)
Рис. 50. План погребения. × — местонахождение бляхи.
логически близкие стрелы в виде отдельных находок встречаются в предскифское [4] и скифское время. [5] Однако именно такие листовидные ромбические в сечении костяные наконечники стрел с расщеплённым в виде «ласточкиного хвоста» основанием характерны исключительно для гунно-сарматского времени. В последние годы значительное их количество встречено в каменных ящиках тесинского этапа тагарской культуры (II в. до н.э. — I в. н.э.). [6] Что касается железных пряжек, то в сарматских памятниках «в качестве ведущей и почти единственной формы пряжка с подвижным язычком становится лишь на рубеже и в первых веках нашей эры». [7] В гуннских погребениях Средней Азии, Тянь-Шаня и Тувы этого времени, а также тесинских и таштыкских могилах Минусинской котловины все эти круглые и прямоугольные пряжки с подвижным язычком очень похожи между собой и представляют тип вещей, имеющих весьма широкое распространение. Остальные предметы, такие, как костяные накладки на лук (срединные и концевые), железный нож в костяной рукояти, не имеют точного хронологического определения, но находки их в комплексах гунно-сарматского времени также зафиксированы неоднократно. [8] Керамика из погребения представлена двумя лепными сосудами. Один из них плоскодонный горшок без выраженного венчика, другой — небольшой кувшинчик с узким горлом, расширенным туловом, массивным и сильно отогнутым венчиком. Такие небольшие, как правило, неорнаментированные лепные сосуды встречаются в сериях керамики из забайкальских, тяньшанских, монгольских, тувинских комплексов гуннского времени. В Туве они встречаются вместе с обычными вазообразными сосудами с «арочным» орнаментом, в различных его вариациях. Таким образом, сравнение с материалами Иволгинского городища, Дэрестуйскими курганами в Забайкалье, Ноин-Улой в Монголии и синхронными памятниками Минусинской котловины позволяет определить дату урбюнско-
(105/106)
го захоронения II в. до н.э. — I в. н.э. Возможно, сооружение его падает на первую половину этого периода, так как шестой наконечник стрелы — трёхгранный черешковый с опущенными ниже основания черешка жальцами — представляет форму, наиболее характерную для предшествующего скифского периода истории Саяно-Алтая и Центральной Азии.
Рис. 51. Бронзовая бляха из урбюнского погребения.
Наиболее интересная находка из этого погребения — бронзовая ажурная бляха. Это тонкая литая пластинка размером 12×7,5 см и толщиной 1 мм, сломанная ещё в древности на две части и связанная шерстяной ниткой через специально проделанные отверстия. По своей форме она очень напоминает золотые парные бляхи из Сибирской коллекции Петра I. Бляха представляет собой переданную невысоким рельефом сцену борьбы тигра и орлиного ушастого грифона. Тигр показан идущим на четырёх лапах. Кончик длинного хвоста и ухо оформлены в виде колец. Шея вытянута вперёд и немного вниз. Своей раскрытой пастью с характерной складчатостью на верхней губе он захватил лапу грифона, которой тот в свою очередь вцепился в переднюю лапу тигра. Туловище грифона поставлено вертикально, длинная шея изогнута под прямым углом, ухо отведено назад; грифон сверху впился острым изогнутым клювом в наклонённую шею тигра. Крылья и хвост грифона расположены друг над другом, развёрнуты и переданы в виде направленных вперёд изогнутых рельефных линий с удлинёнными ячейками в основании. Вся композиция наполнена ощущением скрытой силы и устойчивого равновесия, характерными для лучших образцов скифо-сибирского звериного стиля. Бляха с обратной стороны не имеет никаких приспособлений для крепления и, очевидно, сначала привязывалась непосредственно за крайние отверстия в самой бляхе, а затем, когда сломалась, для дальнейшего использования была положена в углубление деревянной пластины, вырезанной точно по форме бляхи. Между бляхой и её основой проложен кусочек шерстяной материи. Задняя сторона пластины гладкая, заполированная от длительного ношения. В ней проделано восемь парных отверстий, через которые бляха привязывалась шерстяными нитками. Кроме того, в ней с обоих концов сделаны поперечные вырезы для крепления кожаных ремешков. Левый ремешок (с лицевой стороны) имеет четыре отверстия, в которые вставлялась деревянная палочка-застёжка. Тем самым длина левого ремешка могла при необходимости укорачиваться или удлиняться. Правый ремешок прикреплялся к деревянной основе кожаной тесьмой, которая продевалась в вырезанные в нём две параллельные прорези и завязывалась с обратной стороны пластины. Общая
(106/107)
длина ремешков неизвестна, так как концы их не сохранились. Точно так же на деревянной основе могли носиться и бляхи из Сибирской коллекции, не имеющие ушек с обратной стороны (рис. 51).
Условия находки позволяют проследить, что первоначально бляха находилась с передней стороны на поясе погребённого, а затем, по мере разложения трупа, опустилась на правую руку, где и была найдена вместе с остатками шерстяной и кожаной одежды. Однако функционально она не могла служить поясной пряжкой, а имела скорее определённое декоративное значение, отражающее, возможно, социальное или этническое положение носившего её человека. Такими бляхами, наверное, очень дорожили. Об этом говорит малая толщина урбюнской бляхи, связанная с её многократным повторением и последующая забота о её сохранности.
По общей композиции и стилистической трактовке отдельных персонажей, в первую очередь орлиного грифона, бляха из урбюнского погребения становится в один ряд с известными уже ранее аналогичными изображениями. Совершенно такая же бронзовая бляха со сценой борьбы тигра и ушастого грифона имеется в серии случайных находок из Ордоса. [9] Сходство между ними настолько велико, что вызывает предположение об использовании одной модели. Бронзовые парные бляхи со сценой «борьбы из-за добычи», в которой участвуют тигр и ушастый грифон, были набиты на боковых стенках гроба на уровне пояса погребённого в могиле 7 Дэрестуйского могильника в Забайкалье. [10] Они также имеют полную аналогию в ордосской бронзе, отмеченную Г.П. Сосновским. [11] Из того же Дэрестуйского могильника происходит золотая пластинка со сценой нападения грифона на горного барана, так же как и урбюнская, положенная на деревянную основу. [12] Собственно в том же виде, только несколько в ином ракурсе, представлен и грифон в многократно повторяющейся композиции терзания лося на ноин-улинском ковре. [13] Золотые бляхи со сценой «борьбы из-за добычи», где главная роль отведена ушастому грифону, имеются и в составе Сибирской коллекции. Судя по находкам их в комплексах (Дэрестуйский могильник, могила 7, 21; Ноин-Ула, Урбюн III, курган I, могила 2), следует, очевидно, все подобные изображения датировать рубежом нашей эры и считать характерными для Центральной Азии. Этому не противоречат и персонажи, представленные на бляхах из золотой коллекции. На одной из них объектом терзания является як — животное, обычное для монгольских степей, изображение которого встречается здесь в гуннское время неоднократно (Ноин-Ула). Другая, со сценой «борьбы из-за добычи», близка ордосским и забайкальским бляхам, только на бляхе из Сибирской коллекции предметом раздора выступает какое-то фантастическое животное с телом лошади, головой грифа и хвостом кошки, а на её восточных аналогах — длиннорогий козёл. Ячейки в основании крыльев грифона, декоративные на ордосских, забайкальских и тувинских бляхах, служат здесь для инкрустации в одном случае бирюзой, в другом — бирюзой и кораллами. [14]
Во всех этих сюжетных композициях господствующее положение занимает орлиный ушастый грифон. Он нападает на барана, лося, даже
(107/108)
тигра, у которого, вцепившись своими острыми когтями и страшным клювом, пытается отнять его добычу. Фигура грифона передаётся в совершенно одинаковой стилистической манере — развёрнутые друг над другом крылья, длинная шея, острый клюв, отведённое назад ухо. Очевидно, это иконографический образ, имевший конкретное внутреннее содержание, которое и обусловило стилистическое единство этих изображений.
Несколько своеобразна сама форма урбюнского захоронения — в каменном ящике со скорченным положением погребённого. В гуннское время в Туве и Забайкалье абсолютно преобладают захоронения в деревянных гробах. Погребённые лежат на спине с вытянутыми вдоль туловища руками. Проведённый недавно тщательный анализ материалов из раскопок С.А. Теплоухова 1927-1929 гг. в Центральной Туве показал, что подобные скорченные впускные погребения в полах курганов ранних кочевников встречались и раньше (Атамановка, курган 11; Успенское, курган 23; Байдаг, курган 67, 68; Туран II, курган 95; Туран IV, курган 121). [15] Время этих погребений, к сожалению, ограбленных (кроме урбюнского), определяется нахождением в них грубой лепной керамики без орнамента и «восьмёркообразных» пряжек с подвижным язычком рубежом и первыми веками нашей эры. В Кокэльском могильнике имеется два случая погребения в деревянном гробу с сопровождающим скорченным захоронением. [16] С другой стороны, в урбюнском погребении наблюдается ряд таких архаизмов, как наличие каменного ящика, скорченное положение погребённого, трёхгранный костяной наконечник стрелы с опущенными ниже основания черешка жальцами, камень-подушка под головой, которые, несомненно, позволяют говорить о генетической преемственности этих захоронений с погребениями скифского времени в Туве, в частности, с могилами типа погребения в Кызыле. [17] Очевидно, в Туве во II в. до н.э. и I в. н.э. наряду с населением, оставившим памятники типа Кокэль, обитала какая-то группа населения, скорее всего местная, хоронившая своих покойников по древнему обряду — в каменном ящике с сильно скорченным положением погребённого. Находка бронзовой бляхи со сценой борьбы тигра и ушастого грифона в урбюнском погребении, помимо того что она является одной из немногих находок подобного рода предметов в комплексе, имеет значение как свидетельство культурно-исторических связей населения Тувы с основной и исходной территорией расселения гуннского племенного союза, а именно — с Забайкальем и Ордосом.
В соседней Минусинской котловине наряду с большими курганами типа Тесинского существуют и многочисленные захоронения в каменных ящиках, которые также довольно часто впущены в памятники предшествующих эпох. [18] О сходстве инвентаря этих погребений уже говорилось в связи с датировкой урбюнского захоронения. Именно в это время на тесинской керамике появляется налепной валик, совершенно не встречающийся раньше в культурах Минусинской котловины, но являющийся наиболее характерным признаком керамики скифского времени Саяно-Алтая и Центральной Азии. Возможно, все эти пока незначительные по своему количеству факты свидетельствуют о каких-то больших исторических событиях, происходивших на рубеже нашей эры в степях Центральной Азии и Южной Сибири.
[1] Раскопки автора в составе Саяно-Тувинской экспедиции АН СССР. Начальник экспедиции А.Д. Грач.
[2] В предварительной публикации эта сцена была ошибочно определена как нападение грифона на парнокопытное (см.: Д.Г. Савинов. Раскопки могильников Урбюн. Сб. «Археологические открытия 1965 г.» М., 1966, стр. 27, 28.
[9] A. Sаlmony. Sino-siberian art in the collection of С.T. Loo. Paris, 1933, tabl. XXII, 1.
[10] Г.П. Сосновский. Дэрестуйский могильник. ПИДО, 1953, №1-2, стр. 169, рис. 6, 2; А.А. Спицын. К вопросу о хронологии золотых сибирских блях с изображением животных. ЗРАО, т. XII, вып. 1-2, 1901, стр. 278, рис. 57.
[11] I.G. Andеrsson. Hunting magie in the animal style. MFEA, Bull, 4. Stockholm, 1932, tabl. XXXIII.
|