B.E. Родинкова
Подвески-лунницы Козиевского клада
(к постановке проблемы раннесредневековых лунниц).
// КСИА. Вып. 215. М.: 2003. С. 6-19.
[1]
Среди раннесредневековых древностей Восточной Европы видное место занимают так называемые «древности антов» — своеобразный набор мужских и женских украшений, сформировавшийся в бассейне Среднего Днепра и на Днепровском лесостепном Левобережье в финале эпохи великого переселения народов и известный нам по комплексам типа Мартыновского, Козиевского-Новоодесского, Гапоновского и других подобных кладов. В результате более чем столетнего плодотворного изучения «антских» вещей была в целом разработана их хронология, определена этническая атрибуция и сделан ряд важных заключений относительно этнокультурных и социально-политических процессов, имевших место в Поднепровье в VI-VII вв. н.э. Вместе с тем, многие проблемы пока ещё не получили достаточного освещения в литературе. В частности, далёк от завершения анализ отдельных категорий изделий — подвесок, пронизок, браслетов и проч., — которые, не являясь столь же значимыми, как фибулы или поясные наборы, составляют, тем не менее, неотъемлемую часть
(6/7)
днепровского раннесредневекового металлического убора и в большой степени определяют его культурное своеобразие.
Одной из таких «непредставительных» категорий находок являются подвески в виде трёхрогих лунниц и их дериваты из Козиевского клада. Украшения близких форм известны населению Европы с римского времени до эпохи средневековья, однако совместно с вещами круга «древностей антов», за исключением Козиевского клада, они не встречены. Подобная уникальность делает весьма интересным вопрос о причинах появления подвесок-лунниц именно в составе указанного комплекса, а также о географических и этнических направлениях контактов населения Днепровского Левобережья, о которых они могут свидетельствовать.
В отечественной историографии практически единственной работой, где упоминаются интересующие нас изделия, является статья С.Ю. Каргопольцева и И.А. Бажана, посвящённая проблемам хронологии так называемых пельтовидных лунниц (Каргопольцев, Бажан, 1993). Наряду с козиевскими подвесками авторы приводят данные о ещё нескольких раннесредневековых находках, но основная часть анализируемых ими вещей принадлежит более раннему периоду. Это обстоятельство, очевидно, обусловило один из главных выводов исследования: массовое употребление украшений в виде трёхрогих лунниц в Европе прекращается в V в., позже изредка встречаются лишь отдельные экземпляры изделий такого типа (Каргопольцев, Бажан, 1993. С. 118, 120). Отметим, однако, что многие из известных в литературе, особенно прибалтийской, находок не вписываются в хронологические рамки римского времени. Дискуссионными являются также относительно ранние датировки, предложенные С.Ю. Каргопольцевым и И.А. Бажаном для некоторых, в частности, поволжских и прикамских комплексов (Каргопольцев, Бажан, 1993. С. 116; ср., например: Амброз, 1971. С. 107, табл. III; Богачёв, 1992. С. 159, табл. 13, рис. 26; Гавритухин, 1996. С. 130, рис. 2). Результатом отсутствия работ, посвящённых собственно раннесредневековым материалам, стала двойственная ситуация, отмеченная O.A. Щегловой: недавно найденные в Верхнем Поволжье формочки для отливки трёхрогих лунниц авторы публикаций на основании хронологических разработок С.Ю. Каргопольцева и И.А. Бажана склонны датировать концом IV-V или V-VI вв., хотя изображения на других входящих в те же комплексы формах зачастую находят прямые соответствия среди значительно более поздних вещей (Фурасьев, 1996. С. 50; Исланова, Марецкий, 1997. С. 18; Щеглова, в печати). Очевидно, следует предположить, что в раннесредневековый период население ряда регионов Европы продолжало активно использовать украшения в форме трёхрогих лунниц, и в этом контексте попытаться определить место экземпляров из Козиевки.
Из-за ограниченного объёма статьи и невозможности визуального изучения большей части упоминаемых вещей мы не предлагаем здесь развёрнутую типологическую схему раннесредневековых трёхрогих лунниц. Материал подвергнут лишь предварительной систематизации, которая с привлечением новых данных может быть изменена или дополнена. Выделенные ниже на основе самых общих признаков группы отражают, прежде всего, локальное своеобразие украшений ряда регионов Восточной Европы.
(7/8)
Рис. 1. Литые трёхрогие лунницы.
1-3 — Козиевский клад; 4, 5 — Циллингталь, погребение D 48; 6 — Княжа Гора; 7 — Данчены; 8 — Сегед-Кундомб, погребение 17; 9 — Бродовский могильник; 10 — Деменковский могильник, погребение 20; 11, 13 — Яуняйкяй (11 — погребение 466; 13 — погребение 349); 12, 18, 19 — Пожере (12 — погребение 78; 18, 19 — погребение 91); 14 — Локстене; 15 — Каарма; 16 — Лайвяй; 17 — Пришманчяй; 20 — Алтене; 21 — Жвиляй, погребение 197; 22 — Кайпен.
(8/9)
В составе Козиевского клада зафиксировано 9 подвесок — трёхрогих лунниц и их дериватов. Из них три фрагмента относятся к классу литых изделий. На их лицевой поверхности прослеживается циркульный орнамент. Один экземпляр декорирован также имитацией зерни (рис. 1: 1-3) (Корзухина, 1996. С. 398, кат. 81: 72-74, табл. 52: 10-17). Исследователи сближают их с прессованными серебряными украшениями, в центре которых помещено схематическое изображение личины, а вдоль края — кайма из псевдозерни, из погребения D 48 второго среднеаварского периода могильника Циллингталь (рис. 1: 4, 5) (Daim, 1990. S. 291, Abb. 18: 5, 6; 19: 12, 14; Гавритухин, Щеглова, 1996. С. 49; Щеглова, 1999. С. 298, рис. 9: 2, 4). Укажем ещё несколько находок, с которыми, по нашему мнению, можно сопоставлять козиевские образцы. В днестро-дунайском регионе это, прежде всего, бронзовая литая массивная лунница, орнаментированная прочерченными с помощью циркуля окружностями, связанная с постчерняховским горизонтом могильника Данчены (рис. 1: 7) (Рафалович, 1986. С. 26, табл. LIX: 11). Далее, в погребении 116 могильника Залакомар две маленькие литые трёхрогие подвески зафиксированы вместе с серьгами, датирующимися рубежом VIII-IX вв. (Szoke, 1992. S. 845, Taf. 1: 776). Три серебряных лунницы с геометрическим орнаментом в центре и каймой из псевдозерни по контуру, тоже очень небольшие, судя по их расположению у черепа женщины из погребения 687 раннесредневекового могильника Гольяре, служили для украшения головы или головного убора (Točik, 1968. S. 104, Taf. LXXXII: 27-25). Экземпляры из знаменитого клада ювелира в Земянском Врбовке, который был сокрыт во второй половине VII — возможно, начале VIII в., изготовлены, как и образцы из Циллингталя, в технике прессовки, тонкая серебряная фольга, наложенная на пластинчатую основу, богато орнаментирована (Stefanovicova, 1996. S. 276, 278, Abb. 5: 200). Наконец, отметим ещё фрагментированное украшение, случайно найденное на Княжой Горе в Среднем Поднепровье. Это подвеска, отлитая из бронзы и декорированная выполненными при отливке композициями из псевдозерни и стилизованными изображениями звериных морд. Последние сходны с изображениями на пальчатых фибулах днепровских типов, на концах «рогов» (рис. 1: 6). [2]
Приведенные изделия немногочисленны, к тому же обладают выраженной индивидуальностью, поэтому выделять среди них группы типологически близких вещей кажется нам на данном этапе исследования нецелесообразным. Укажем лишь, что у экземпляров из Козиевского клада, Княжой Горы, Данчен и Залакомара общая техника изготовления — литьё. Кроме того, подвеска из Данчен, как и козиевские, украшена циркульным орнаментом, а лунницы из Циллингталя и с Княжой Горы объединяет наличие схематичных изображений звериных голов на концах чётко выделенных «рогов». В целом же рассмотренный материал, на наш взгляд, свидетельствует, что у некоторых групп населения днестро-дунайского региона, как и Среднего Поднепровья, в раннесредневековое время зафиксированы в качестве
(9/10)
элемента женского убора трёхрогие лунницы. Однако общие принципы, каноны изготовления и использования этих вещей пока не прослеживаются.
В рамках класса литых лунниц особую группу составляют подвески с двумя длинными загнутыми внутрь крайними «рогами» и небольшим выступом между ними (рис. 1: 9, 10), хорошо известные в Прикамье и датирующиеся временем не ранее последней четверти VII в. (Голдина, 1985. Табл. XX: 26, 27; XLVIII: 20; Голдина, Водолаго, 1990. С. 84, 93, 94, табл. XXXIX: 4-13; LXVIII: 67; LXIX: 54; Розенфельдт, 1987. Табл. LXVI: 22). Отсутствие очевидной связи между экземплярами из Козиевского клада и из бассейна Камы избавляет нас от необходимости детального анализа последних. Отметим только, что находка, чрезвычайно близкая рассматриваемым по форме, зафиксирована в погребении 17, относящемся к поздней фазе аварского могильника Сегед-Кундомб (рис. 1: 8) (Salomon, Sebestyen, 1995. P. 12, 58, pl. 2: 17, 3).
Перспективным в плане поиска аналогий украшениям из Козиевского клада кажется северо-западное направление. С.Ю. Каргопольцев и И.А. Бажан указывают на сходство их с лунницей из Финнешторпа (Каргопольцев, Бажан, 1993. С. 118, рис. 6: 8), однако, по нашему мнению, в юго-восточной Балтии существуют и гораздо более близкие им вещи. В рамках заданной темы должны быть рассмотрены три группы литых изделий. Первую составляют серебряные или бронзовые неорнаментированные подвески с полукруглым верхом и тремя выступами-«рогами» в виде небольших треугольников, иногда со срезанной вершиной, внизу (рис. 1: 20, 27). Ко второй относятся аналогичные по форме украшения, но декорированные выгравированным зигзагом и окружностями (рис. 1: 11-13, 18, 19). Наконец, в третью группу входят богато орнаментированные лунницы с выделенными удлиненными «рогами», которые оканчиваются округлыми выступами и иногда соединяются между собой перемычками (рис. 1: 14-17). Экземпляры первой из перечисленных групп известны среди древностей земгалов, в Дзербене, в материалах могильника Яуняйкяй, в погребениях 100 и 125 могильника Пожере, погребении 197 могильника Жвиляй, в культурном слое городища Алтене, а также на Люцинском могильнике (Latvijas archeologija, 1926. Att. 54: 6; Latvijas PSR arheologija, 1974. Tab. 41: 9; Tautavičius, 1984. Pav. 17: 1, 2; 19: 1; Vaitkunskienė, 1981. Pav. 13; 1992. Pav. 5; Graudonis, 1983, Att. 32: 8; Люцинский могильник. 1893. Табл. VII: 5). Подвески второй группы происходят из погребения 14 и случайных находок на могильнике Каштауналяй, погребений 78, 91 и случайных находок могильника Пожере, погребений 349, 459, 466 могильника Яуняйкяй (Vaitkunskienė, 1984. Pav. 20, 21; Tautavičius, 1984. Pav. 13: 1, 2; 14: 1, 2; 23; 24: 7; 1996. Pav. 109: 7; 112: 3, 4). Развитием этой типологической линии являются, очевидно, изделия третьей группы, обнаруженные в Калснаве, Некене, Лайвяй, в нескольких погребениях могильника Пришманчяй, в культурном слое городища Локстене (Latvijas archeologija, 1926. Att. 54: 4, 7; Latvijas PSR arheologija, 1974. Tab. 61: 7; Jankauskas, 1992. Pav. 1; Volkaitė-Kulikauskienė, 1997. Pav. 88: 2; 89; Mugurevičs, 1977. Tab. XXXVII: 22). Аналогичные украшения есть также в Эстонии (Tallgren, 1925. S. 74, Abb. 100) и Финляндии
(10/11)
(Kivikoski, 1973. Taf. 87: 764; 88: 769). Массовое распространение лунниц первых двух групп приходится, по-видимому, на вторую половину VII в. и, в большей степени, на VIII в. (Tallgren, 1925. S. 74; Vaitkunskienė, 1984. P. 92; Tautavičius, 1984. P. 117; 1996. P. 231; Graudonis, 1983. Lpp. 82). Образцы же с округлыми завершениями «рогов» бытуют в более позднее время, вплоть до XV в. (Volkaitė-Kulikauskienė, 1997. Pav. 88: 2; 89; MugureviČs, 1977. Lpp. 82).
Рассматриваемые вещи носились на груди и служили цепедержателями на фибулах или булавках (рис. 1: 18, 19, 27), поэтому обладают одной характерной особенностью: внизу каждого «рога» у них отлиты петли или ушки для крепления дополнительных украшений. К сожалению, все три литые лунницы Козиевского клада повреждены. O.A. Щеглова считает их элементами ожерелья (Щеглова, 1990. С. 175, 176, рис. 7: 6, 8), однако судить сейчас, были ли они самостоятельными подвесками или к ним прикреплялись какие-либо ещё детали, сложно. В целом же, сходство лунниц из Козиевки и юго-восточной Балтии в технологическом, стилистическом и функциональном отношении кажется достаточно большим. Возможно, однако, что в данном случае мы имеем дело не с механическим заимствованием определённой формы вещей — трёхрогих лунниц — с одной территории на другую, с северо-запада на юго-восток, а со сходными направлениями эволюции близких типов украшений, восходящих к общим прототипам, как в балтийском регионе, так и в бассейне Днепра.
Характерно, что ювелиры Прибалтики использовали мотив трёхрогой лунницы не только при изготовлении подвесок-цепедержателей, но и как элемент оформления фибул. Застёжки со щитками подобных форм известны ещё в V в. (Nerman, 1929. S. 24, Abb. 18, 19). Особый интерес вызывают фибула из Кайпен, которую Б. Нерман относит к концу VI-VII в. (рис. 1: 22) и чрезвычайно близкая ей находка из могильника Калниеши II, датируемая В.В. Седовым VII-VIII вв. (Nerman, 1929. S. 25, Abb. 20; Седов, 1987. Фото 23). Их «трёхрогие» щитки, разделённые по продольной оси и снабжёенные двумя полушаровидными выпуклостями, демонстрируют несомненную стилистическую близость с приведёнными выше цепедержателями. Возможно, отмеченное сходство свидетельствует о генетической связи между этими вещами.
По данным А.Г. Фурасьева, фрагмент бронзовой лунницы происходит ещё с селища Заозерье Новгородской области (Фурасьев, 1996. С. 50), однако до его публикации оценивать степень близости данной вещи с прочими подобными украшениями северо-западного региона, как и с козиевскими экземплярами, невозможно.
В рамках настоящей работы следует уделить внимание также литейным формам, на которые нанесены изображения трёхрогих лунниц, хотя прямые аналоги подвескам из Козиевского клада среди этих изображений пока неизвестны. Такие формы зафиксированы как на юге, в комплексе из Бернашовки (рис. 2: 25, 26) (Винокур, 1997. С. 56, 58, рис. 18, 19), так и на более северных территориях, в Верхнем Поволжье и Поднепровье (рис. 2: 28-30; 3) (Фурасьев, 1996. С. 49, 50, рис. 11: 11; Исланова, Марецкий, 1997. С. 16, рис. 2: 3; Штыков, 1966. С. 245, рис. 3: 3). Вырезанные на
(11/12)
Рис. 2. Пластинчатые подвески-лунницы и каменные литейные формы с изображениями лунниц.
1, 4-8 — Козиевский клад; 2 — Свила I; 3 — Банцеровщина; 9, 10 — Любахин I, курган 1; 11 — Рысна-Сааре II, курган 2; 12 — Горско; 13-16 — Юргайчяй (13 — погребение 7; 14 — погребение 4; 15 — погребение 10); 17 — Армиево, погребение 135; 18, 19 — Бирск (18 — погребение 57; 19 — погребение 27); 20 — Лелешки, погребение 14 (271); 21, 22 — Черкут; 23 — Кузьминское, погребение 42; 24 — Варни, погребение 222; 25, 26 — Бернашовка; 27 — Зимно; 28 — Витебск; 29 — Подол III; 30 — Осечен.
(12/13)
них лунницы достаточно разнотипны; в целом они обладают меньшими размерами по сравнению с основной массой рассмотренных ранее литых изделий. Следует отметить, что отливки из интересующих нас форм использовались, очевидно, как самостоятельные подвески или нашивки, поскольку петли для крепления дополнительных украшений на концах их «рогов» не предусмотрены. Этот факт отличает их от стандартизированных прибалтийских находок и сближает с «южными» экземплярами из Циллингталя, с Княжой Горы и проч. Специальные исследования, в том числе и экспериментальные, показали, что формочки из мягких пород камня могли использоваться для непосредственного изготовления украшений из низкотемпературных свинцово-оловянных сплавов. (Моора, 1963; Щеглова, 2001. С. 49; Шаблавина, 1999). Исходя из этого, следует предположить, что трёхрогие лунницы в эпоху раннего средневековья являлись не только дорогостоящими серебряными и бронзовыми элементами престижного женского убора, но и сравнительно дешёвым объектом массового спроса рядовых слоёв населения. Согласно последним разработкам в области хронологии мелких украшений из свинцово-оловянных сплавов, техника их литья, как и основной набор форм, начинают распространяться с территории Поднестровья, Побужья и Среднего Подунавья не ранее конца VI в. (Щеглова, 2001. С. 52, 53).
В Козиевском кладе зафиксированы ещё 6 лунниц, вырезанных из тонкой металлической пластины, т.е. относящихся к классу пластинчатых изделий. Среди них особое место занимает фрагмент весьма качественно выполненной подвески, украшенной полушариями и каймой из точек, выбитых пунсоном (рис. 2: 1) (Корзухина, 1996. С. 398, кат. 81: 71, табл. 52: 9). Прочие 5 экземпляров выглядят проще и грубее, полукруглая форма верхней части у них заменяется либо прямыми плечиками, либо двумя аморфными выступами, «рога» широкие, не всегда четко выделены. Три из них также орнаментированы каемкой из пунсонных точек по контуру. По-видимому, эти вещи являлись составными частями сложных пластинчатых ожерелий, так как некоторые сохранились соединёнными с обрывками цепочки, кроме того, к «рожкам» трёх экземпляров прикреплены трапециевидные подвески (рис. 2: 4-8) (Корзухина, 1996. С. 398, 399, кат. 81: 75, 76, 99а, б, табл. 56: 2, 3; 53: 17, 18). Характерно, что с прочими деталями ожерелий рассматриваемые образцы соединялись при помощи отверстий, пробитых прямо в пластине, а не посредством приклёпанного ушка, как лунница на рис. 2: 1. Очевидно, их следует считать упрощёнными подражаниями, изготовленными по образцу фрагментированной подвески с орнаментом из пунсонных полушарий и точек (рис. 2: 1) или, что менее вероятно, литых экземпляров, рассматривавшихся выше (рис. 1: 1-3).
Наиболее близкими параллелями самой качественной из пластинчатых лунниц Козиевки являются находки с городищ Свила I и Банцеровщина в междуречье Немана и Западной Двины (Шадыро, 1989. С. 42, рис. 38: 1; Митрофанов, 1967. С. 261, рис. 2: 9; Корзухина, 1996. Табл. 115: 3). Обе они бронзовые, украшены пунсонным орнаментом, а к экземпляру из Банцеровщины прикреплены ещё две трапециевидные подвески (рис. 2: 2, 3). Несмотря на то, что изделие из Свилы несколько мень-
(13/14)
ше банцеровского и козиевского по размерам, их общее типологическое и стилистическое сходство не вызывает сомнений и позволяет выделять их в самостоятельную группу пластинчатых трёхрогих лунниц. К этой же группе, вероятно, нужно причислять и 5 описанных выше подвесок-дериватов Козиевского клада.
С нашей точки зрения, однако, днепровские украшения необходимо рассматривать в более широком контексте. В лесной зоне Восточной Европы от Балтийского моря до Верхней Камы чрезвычайно распространены вещи, исполненные в той же технике, т.е. вырезанные из тонкого металлического листа. Среди них есть и трёхрогие лунницы, правда, несколько иных форм, нежели происходящие из Козиевки. Одну из «лесных» групп составляют, в частности, бронзовые и серебряные пластинчатые подвески с тонкими загнутыми внутрь крайними «рогами» и едва намеченным выступом между ними из погребений 135 и 191 Армиевского могильника в Верхнем Посурье и погребений 27, 57, 123 Бирского могильника в Башкирии (рис. 2: 17-19) (Голубева, 1987. Табл. XLV: 3; Богачев, 1992. Рис. 26: п. 191; Мажитов, 1968. С. 88, 92, 101, 102, табл. 2: 20-22). Близки этим вещам серебряные экземпляры из кургана 2 могильника Рысна-Сааре II в юго-восточной Эстонии и кургана 1 могильника Любахин I на границе Новгородской и Вологодской областей (рис. 2: 9-11) (Аун, 1992. С. 126, 127, рис. 51: 77; Каргопольцев, Бажан, 1993. С. 118, рис. 6: 14, 19, 20; Башенькин, 1995. С. 25, рис. 8: 7, 2), но их закрученные в спирали крайние «рога» позволяют рассматривать их как отдельную группу восточноевропейских пластинчатых лунниц. Похожие украшения, но сделанные из железа, происходят также из нескольких пунктов в Финляндии (Kivikoski, 1973. S. 87, Taf. 70: 633). Ещё один блок материала формируют «медные» пельтовидные лунницы с массивным средним выступом на нижнем крае, гладкие или орнаментированные выпуклыми полушариями и точками (рис. 2: 23). Они зафиксированы в ряде погребений Кузьминского и Борковского могильников в Поочье (Спицын, 1901. С. 34, табл. XV: 2).
Небольшую, но выразительную группу находок составляют пластинчатые подвески в форме сердечек, которые мы вслед за другими исследователями склонны считать производными от трёхрогих лунниц. Очевидно, эти вещи характерны лишь для населения лесной зоны Восточной Европы, на юге подобные формы неизвестны (рис. 3). Исключением могут быть изделия, найденные на могильнике Черкут в Венгрии (рис. 2: 27, 22) (Kiss, 1977. Pl. II: 3, 4), однако они выполнены в другой технике, кроме того, их типологическая связь с трёхрогими лунницами, на наш взгляд, неочевидна. По мнению некоторых специалистов, к «сердечкам» следует причислять также украшение, для отливки которого предназначалась формочка с городища Зимно (рис. 2: 27) (Ауліх, 1972. С. 74, табл. XV: 5; Щеглова, в печати); мы рассматриваем данную находку как результат эволюции не трёхрогих, а, скорее, двурогих лунниц, анализ которых не входит в задачи настоящего исследования.
На севере пластинчатые серебряные и бронзовые подвески сердцевидной формы известны в балтийском регионе: в захоронениях 4, 7, 10 могильника Юргайчяй (Tautavičius, 1996. Pav. 65: 7, 2, 4, 5), в кургане у д. Гор-
(14/15)
Рис. 3. Распространение трёхрогих лунниц и каменных литейных форм с их изображениями (Открыть Рис. 3 в новом окне).
I — литые трёхрогие лунницы днестро-дунайского и днепровского регионов (рис. 1: 6, 7); II — прессованные трёхрогие лунницы (рис. 1: 4); III — литые лунницы прикамской группы (рис. 1: 9); IV — литые орнаментированные трёхрогие лунницы-цепедержатели (рис. 1: 11); V — литые неорнаментированные трёхрогие лунницы-цепедержатели (рис. 1: 20); VI — литые трёхрогие лунницы-цепедержатели с округлым завершением «рогов» (рис. 1: 16); VII — литейные формы с изображениями трёхрогих лунниц (рис. 2: 25); VIII — литейные формы с изображениями сердцевидных подвесок (рис. 2: 30); IX — пластинчатые трёхрогие лунницы с пунсонным орнаментом (рис. 2: 1); X — пластинчатые лунницы с загнутыми внутрь «рогами» (рис. 2: 17); XI — пластинчатые лунницы со спирально закрученными «рогами» (рис. 2: 11); XII — пластинчатые пельтовидные лунницы с массивным средним «рогом» (рис. 2: 23); XIII — пластинчатые сердцевидные подвески (рис. 2: 12); XIV — пластинчатые подвески — дериваты псевдопряжек (рис. 2: 24).
1 — Козиевка; 2 — Княжа Гора; 3 — Бернашовка; 4 — Данчены; 5 — Сегед-Кундомб; 6 — Черкут; 7 — Залакомар; 8 — Циллингталь; 9 — Гольяре; 10 — Земянский Врбовок; 11 — Лелешки (бывш. Лелескен); 12 — Юргайчяй; 13 — Жвиляй; 14 — Пожере; 15 — Пришманчяй; 16 — Каштауналяй; 17 — Циемальде; 18 — Межотне; 19 — Яуняйкяй; 20 — Алтене; 21 — Локстене; 22 — Калснава; 23 — Дзербене; 24 — Каарма; 25 — Банцеровщина; 26 — Свила I; 27 — Витебск; 28 — Лоози; 29 — Рысна-Сааре II; 30 — Горско; 31 — Любахин I; 32 — Подол III; 33 — Осечен; 34 — Кузьминское; 35 — Борки; 36 — Армиево; 37 — Концовский могильник; 38 — Шор-Унжинский могильник; 39 — могильник «Чёртово городище»; 40 — Варнинский могильник; 41 — Деменковский могильник; 42 — Больше-Висимский могильник; 43 — Верх-Саинский могильник; 44 — Бродовский могильник; 45 — Неволинский могильник; 46 — Бирск; 47 — Лудза (бывш. Люцин); 48 — Лайвяй.
(15/16)
ско (рис. 2: 12-16) (Спицын, 1915. С. 238, рис. 34: 10; Каргопольцев, Бажан, 1993. С. 118, рис. 6: 13). К ним примыкают 6 штампованных экземпляров, составлявших ожерелье, из погребения 14 (271) могильника Лелешки (бывш. Лелескен) (рис. 2: 20) (Кулаков, 1989. С. 169, 186, рис. 24: 4), а также изображения на каменных формочках из Подола III, Осечена и из кургана 6 в Лоози (рис. 2: 29, 30) (Фурасьев, 1996. С. 50, рис. 11: 11; Исланова, Мирецкий, 1997. С. 16, рис. 2: 3; Аун, 1992. Табл. XIX: 6). Происхождение этих вещей можно связывать с находками типа Рысна-Сааре II и Любахина I (рис. 2: 9-11), но не исключено, что некоторые из них, например, образцы из Лелешек, имеют центральноевропейские прототипы, как полагает В.И. Кулаков.
Остановимся ещё на подвесках, нижний край которых оформлен в виде двух полукружий с треугольным выступом между ними. По сторонам этого выступа изделия, как правило, орнаментированы парными круглыми сквозными отверстиями и выдавленными полушариями (рис. 2: 24). Такие находки зафиксированы на ряде памятников позднеазелинской и поломской культур (Казаков, 1991. С. 15, 17, рис. 1: 1-6). С.Ю. Каргопольцев и И.А. Бажан помещают их в контекст эволюции трёхрогих пельтовидных лунниц (Каргопольцев, Бажан, 1993. С. 116, рис. 4: 23). Но существует и другая точка зрения. Е.П. Казаков считает рассматриваемые украшения результатом развития псевдопряжек; по его мнению, впервые они в качестве ременных накладок появляются среди именьковских и бахмутинских древностей, откуда через короткое время заимствуются финно-угорскими племенами — носителями поломской и азелинской культур — и трансформируются в подвески (Казаков, 1991. С. 19). Эту гипотезу подтверждают находки снабженных шпеньками изделий интересующей нас формы среди поясных украшений, например, в погребениях Коминтерновского II могильника (Казаков, 1991. С. 17, рис. 1: 70-77).
По поводу хронологии древностей лесной зоны Восточной Европы и, в частности, пластинчатых подвесок-лунниц и их дериватов в литературе высказывались различные мнения. С.Ю. Каргопольцев и И.А. Бажан полагают, что украшения из Рысна-Сааре II, Горско, Любахина I «наряду с другими ХИ, надёжно датируют нижнюю хронологическую границу памятников типа Линдора-Полибино концом IV — первой половиной V в.» (Каргопольцев, Бажан, 1993. С. 118). В Поволжье и Прикамье, с их точки зрения, лунницы появляются «практически синхронно с черняховскими... доживая там до V в.» (Каргопольцев, Бажан, 1993. С. 116). К этому же времени относил бытование рассматриваемых вещей у населения, оставившего Кузьминский и Борковский могильники, П.П. Ефименко (Ефименко, 1926. С. 69, 78, рис. 3: 76; табл. I; II; 1937. С. 50). С другой стороны, М. Аун указывает на сходство экземпляра из Рысна-Сааре II с изделиями VIII в. из Литвы (Аун, 1992. С. 126, 127). Сердцевидная подвеска из Горско аналогична образцам из Юргайчяя, одного из могильников земли Ламаты VIII в. (Tautavičius, 1996. Р. 361). Украшения из Лелешек встречены в комплексе с фибулами, которые, согласно хронологической шкале В.И. Кулакова, были в обращении в 550-600 гг. (Кулаков, 1989. С. 186). С третьей четвертью VI в. связывает лунницу из армиевского погребения 191 A.B. Богачёв (Богачёв,
(16/17)
1992. С. 159, 160, рис. 26, табл. 13). Захоронение 123 в Бирске, содержавшее интересующие нас вещи, принадлежит к поздней фазе развития могильника по И.О. Гавритухину (Гавритухин, 1996. С. 130, рис. 2); А.К. Амброз относил его к VII в. (Амброз, 1971. С. 107, табл. III). В VII в., по мнению этого исследователя, пластинчатые подвески-лунницы появились и в комплексах рязано-окских могильников (Амброз, 1971. С. 113). Находка на городище Банцеровщина была сделана в культурном слое третьей четверти I тыс. н.э. (Митрофанов, 1967. С. 261).
Мы не предполагаем в данной работе поставить точку в споре о времени существования украшений в виде трёхрогих лунниц в восточноевропейской лесной зоне. Отметим лишь, что при современном состоянии изучения этой проблемы, без дополнительных аргументов, подтверждающих их ранние даты, достаточно весомых оснований не считать рассматриваемые вещи одним из элементов «лесного» металлического убора в раннем средневековье мы не видим.
Итак, лунницы Козиевского клада относятся к двум классам: литых и вырезанных из пластины изделий. Литым экземплярам полные аналоги пока неизвестны. По форме, способу изготовления и орнаментальной стилистике, с нашей точки зрения, им близки цепедержатели, являющиеся одним из элементов материальной культуры юго-восточной Балтии. Вырезанные из пластины вещи, вероятно, связаны с кругом пластинчатых подвесок лесной полосы Восточной Европы. Образцом для их изготовления могла послужить лунница, сохранившийся фрагмент которой выказывает очевидное сходство с находками из Свилы и Банцеровщины. Локализация последних, по-видимому, позволяет предположить наличие в раннесредневековое время определенных контактов между населением юго-восточной части балтийского региона и Днепровского лесостепного левобережья. Эти контакты могли осуществляться в рамках перемещения людей и предметов материальной культуры по одному из важнейших водных торговых путей древности — из Балтийского в Чёрное море через Западную Двину, Неман, Днепр. Правда, изделия в виде трёхрогих лунниц, обычные для северо-запада Восточной Европы, не характерны для «антского» металлического убора; их находка в составе Козиевского клада, как уже было отмечено, пока единственная. Поэтому для определения конкретных форм и характера связей между племенами, населявшими балтийский и днепровский регионы в VI-VII вв., необходимо в будущем привлечь к анализу и другие категории материала.
Присутствие подвесок-лунниц именно в Козиевке, по-видимому, неслучайно. Этот клад занимает особое место среди комплексов «антских древностей» как по количеству содержащихся в нём уникальных вещей, так и по чрезвычайной широте демонстрируемых ими связей. Например, козиевские браслеты с расширенными прямоугольными в сечении концами находят многочисленные аналогии среди материалов рязано-окских могильников, шаблоны для изготовления глиняных разъемных литейных форм, возможно, свидетельствуют о знакомстве их владельца с технологическими приёмами, использовавшимися мастерами-ювелирами раннесредневекового Боспора (Родинкова, 2003), односпиральные височные
(17/18)
кольца известны среди древностей восточной Литвы. Своё место среди всех этих вещей занимают и трёхрогие подвески-лунницы, являя собой ещё одно подтверждение прозрачности межплеменных и межэтнических границ в эпоху великого переселения народов.
[1] Работа выполнена в рамках исследований по гранту № 362 6-го конкурса-экспертизы молодых учёных РАН. Материал собран при финансовой поддержке РГНФ (проект № 00-01-00181 а/Б).
[2] Изображение данной находки ранее не публиковалось. За возможность его публикации приношу благодарность сотруднику Черниговского областного исторического музея В.В. Мултанен.
Литература. ^
Ауліх В.В., 1972. Зимнівське городище — слов'янська пам'ятка VI-VII ст. н.е. в Західній Волині. К.
Аун М., 1992. Археологические памятники второй половины I тыс. н.э. в Юго-Восточной Эстонии. Таллинн.
Башенькин А.Н., 1995. Культурно-исторические процессы в Молого-Шекснинском междуречье в конце I тыс. до н.э. — I тыс. н.э. // Проблемы истории Северо-Запада Руси: Славяно-русские древности. СПб. Вып. 3.
Богачёв A.B., 1992. Процедурно-методические аспекты археологического датирования (на материалах поясных наборов IV-VIII вв. Среднего Поволжья). Самара.
Винокур І.С., 1997. Слов'янські ювеліри Подністров'я: За матеріалами досліджень Бернашівського комплексу середини І тис. н.е. Кам'янець-Подільський.
Гавритухин И.О., 1996. К изучению ременных гарнитур Поволжья VI-VII вв. // Культуры Евразийских степей второй половины I тыс. н.э. Самара.
Гавритухин И.О., Щеглова O.A., 1996. Комплектность клада и реконструкция гарнитур: Группы днепровских раннесредневековых кладов // Гавритухин И.О., Обломский A.M. Гапо-новский клад и его культурно-исторический контекст. М.
Голдина Р.Д., Водолаго Н.В., 1990. Могильники неволинской культуры в Приуралье. Иркутск.
Ефименко П.П., 1926. Рязанские могильники: Опыт культурно-стратиграфического анализа могильников массового типа // Материалы по этнографии. Л. Т. III, вып. 1.
Ефименко П.П., 1937. К истории западного Поволжья в I тыс. н.э. по археологическим источникам // СА. М.; Л. № 2.
Исланова И.В., Мирецкий A.B., 1997. Находки с городища Осечен // Тверь, Тверская земля и сопредельные территории в эпоху средневековья. Тверь. Вып. 2.
Казаков Е.П., 1991. Об одной из групп украшений именьковской культуры // Проблемы археологии Среднего Поволжья. Казань.
Корзухина Г.Ф., 1996. Клады и случайные находки вещей круга «древностей антов» в Среднем Поднепровье // МАИЭТ. Симферополь. Вып. V.
Кулаков В.И., 1989. Могильники западной части Мазурского Поозерья конца V — начала VIII в. // Barbaricum. Warszawa. T. I.
Люцинский могильник // MAP. 1893. № 14.
Мажитов H.A., 1968. Бахмутинская культура. М.
Митрофанов А.Г., 1967. Банцеровское городище // Белорусские древности. Минск.
Моора X., 1963. Об оловянных украшениях и их изготовлении в Прибалтике // Munera archaeologica Iosepho Kostrzewski. Poznan.
Рафалович И.А., 1986. Данчены: Могильник черняховской культуры III-IV вв. н.э. Кишинев.
Родинкова В.Е., 2003. Днепровские фибулы с каймой из птичьих голов // Сборник статей памяти Е.А. Горюнова. СПб.
Розенфельдт Р.Л., 1987. Коми-пермяцкие племена в IX-XI вв.: Родановская культура // Археология СССР: Финно-угры и балты в эпоху средневековья. М.
(18/19)
Спицын A.A., 1901. Древности бассейнов рек Оки и Камы // MAP. СПб. № 25.
Спицын A.A., 1915. Археологический альбом // ЗОРСА. Пг. Т. XI.
Фурасьев А.Г., 1996. Литейные формы из поселения Подол III в Тверской области // Синицына Г.В. Исследование финальнопалеолитических памятников в Тверской и Смоленской областях. СПб.
Шаблавина Е.А., 1999. Формочки из Бернашевки: зачем и для чего? // Історія очима молодих дослідників. Донецьк. Т. І.
Шадыро В.И., 1989. Отчёт о полевых исследованиях в Миорском и Глубокском районах Витебской области // Архив ИИ АНБ. Д. № 1138.
Штыхов Г.В., 1966. Сравнительное изучение древнейших городов Полоцкой земли и памятников их окрестностей // Древности Белоруссии. Минск.
Щеглова O.A., 1990. О двух группах «древностей антов» в Среднем Поднепровье // Материалы и исследования по археологии Днепровского Левобережья. Курск.
Щеглова O.A., 1999. Женский убор из кладов «древностей антов»: готское влияние или готское наследие? // Stratum plus. СПб.; Кишинёв; Одесса. № 5.
Щеглова O.A., 2001. К вопросу о месте и времени формирования традиции изготовления свинцово-оловянных украшений в формочках «типа Камно-Рыуге» // Миграции и оседлость от Дуная до Ладоги в I тыс. христианской эры. СПб.
Щеглова O.A., в печати. Ушедший мир свинцово-оловянных украшений: К вопросу о месте и времени формирования традиции // Ладога-Альдейгья: Истоки Руси. СПб.
Daim F., 1990. Der awarische Greif und die byzantinische Antike // Typen der Ethnogenese unter besonderer Berücksichtigung der Bayern. Wien. Teil 2.
Graudonis J., 1983. Altene // Arheologija un etnogrâfija. Rīga. Sėj. XIV.
Jankauskas K., 1992. Smukusis papųosalų is spalvūtojų metalu dekoras // Lietuvos archeologija. №9.
Kiss A., 1977. Avar cemeteries in country Baranya: Cemeteries of the Awar Period (567-829) in Hungary. Budapest. Vol. II.
Kivikoski E., 1973. Die Eisenzeit Finnlands. Helsinki.
Latvijas archeologija. Rīga. 1926.
Latvijas PSR_arheologija. Rīga. 1974.
Mugurēvičs Ē., 1977. Oliņkalna un Lokstenes pilsnovadi. Rīga.
Nerman В., 1929. Die Verbindungen zwischen Skandinavien und dem Ostbaltikum in der jüngeren Eisenzeit. Stockholm.
Salomon A., Sebestyen K.Cs., 1995. The Szeged-Kundomb cemetery // Das Awarische Corpus. Debrecen; Budapest. Beiheft IV.
Szoke B.М., 1992. Die Beziehungen zwischen dem oberen Donautal und Westungam in der ersten Hälfte des 9. Jahrhunderts (Frauentrachtzubehör und Schmuck) // A Warenforschungen. Wien. Bd. 2.
Stefanovicova T., 1996. Der Silberschatz von Zemiansky Vrbovok // Reitervölker aus dem Osten: Hunnen + Awaren. Eisenstadt.
Tallgren A.M., 1925. Zur Archäologie Eestis. Dorpat. Bd. Н: Von 500 bis etwa 1250 n. Chr.
Tautavičius A., 1984. Požerės plokstinis kapinynas // Lietuvos archeologija. № 3.
Tautavičius A., 1996. Vidurinis gelezies amžius Lietuvoje (V-IX a.). Vilnius.
Točik A., 1968. Slawisch-Awarisches Gräberfeld in Holiare. Bratislava.
Vaitkunskienė L., 1981. Sidabras senovės Lietuvoje. Vilnius.
Vaitkunskienė L., 1984. Kastaunalių plokštinis kapinynas // Lietuvos archeologija. № 3.
Vaitkunskienė L., 1992. Del Zemaicių aprangos regioninio skirtumo // Lietuvos archeologija. № 9.
Volkaitė-Kulikauskienė R., 1997. Senovės lietuvių drabuziai ir jų papuošalai (I-XVI a.). Vilnius.
|