Н.В. Полосьмак, Е.С. Богданов, Д. Цэвээндорж
Двадцатый ноин-улинский курган.
// Новосибирск: ИНФОЛИО. 2011. 184 с.
1000 экз. ISBN 978-5-905727-01-6
[ Со стр. 1: ]
Светлой памяти путешественника и учёного
Петра Кузьмича Козлова посвящается.
Оглавление
Т.И. Юсупова
Глава 1. История не совсем обычного археологического открытия. — 9
Счастливый случай и несложившиеся обстоятельства. — 10
«Motto в сторону археологических разведок и открытий». — 16
Первые сенсации. — 22
Сенсации и амбиции. — 26
Обязательства и ответственность. — 30
Экспедиция продолжается. — 36
Проблемы и решения. — 42
Продолжение следует! — 47
Н.В. Полосьмак, Е.С. Богданов, Д. Цэвээндорж
Глава 2. Описание кургана. — 53
Раскопки. — 53
Погребальный обряд. — 68
Н.В. Полосьмак, Е.С. Богданов, Д. Цэвээндорж
Глава 3. Китайская колесница. — 77
Обстоятельства находки колесницы в кургане хунну. — 77
Ханьская колесница «яо чэ». — 82
Н.В. Полосьмак, Е.С. Богданов, Д. Цэвээндорж
Глава 4. Описание контекста находок. — 91
Конская упряжь. — 92
Серебряные украшения упряжи. — 98
Фалары. — 110
Н.В. Полосьмак, Л.П. Кундо, А.Н. Чистякова
Глава 5. Лаковые предметы. — 119
Приложение.
Результаты междисциплинарных исследований археологических находок из ноин-улинских курганов. — 134
B.И. Маматюк, Г.Г. Балакина, В.Г. Васильев, Е.В. Карпова
Результаты исследований лаковых изделий и текстиля. — 134
Лаковые изделия китайского происхождения. — 134
Анализ лаковых изделий. — 134
Анализ текстиля из захоронений хунну. — 145
Анализ фрагмента зонта колесницы из 20-го кургана. — 146
Анализ образцов шёлка и шерсти из 20-го и 31-го курганов. — 146
Литература. — 151
C.С. Шацкая, И.А. Деревягина, Н.Ф. Глазырина
Результаты исследований металлических изделий 20-го и 31-го курганов. — 150
Золотые изделия. — 152
Серебряные изделия. — 158
Медные изделия. — 161
Библиография. — 164
Список сокращений. — 170
Список иллюстраций. — 171
Книгу можно заказать на сайте издательства.
[ Рис. на с. 4, подпись на с. 5. ] Рис. 1. Вид на «замёрзшую» могильную яму 20-го кургана (Ноин-Ула). Начало работ в погребальной камере. Золотая бляха с изображением дракона (20-й курган).
Предисловие. ^
Талант историка состоит в том, чтобы создать верное целое из частей, которые верны лишь наполовину.
Эрнест Ренан.
Предлагаемая вашему вниманию монография авторского коллектива российских и монгольских учёных является итогом многолетнего труда, начало которому положено археологическими раскопками 20-го кургана могильника хунну Ноин-Ула, проведенными в Северной Монголии в 2006 г. совместной экспедицией Института археологии и этнографии Сибирского отделения Российской академии наук (Новосибирск) и Института археологии Академии наук Монголии (Улан-Батор). Работы возглавляли д.и.н. Наталья Полосьмак и профессор Дамдинсурэн Цэвээндорж.
Мне посчастливилось побывать на месте раскопок поздней осенью 2006 г., когда они шли уже к завершению. В экспедиционный лагерь меня и моих друзей и коллег, немецкого профессора Г. Парцингера и члена-корреспондента РАН Б.В. Базарова, привёз академик Б. Чадраа, в то время президент Монгольской академии наук. Стоя на краю раскопа восемнадцатиметровой глубины, перед величественной усыпальницей, мы были охвачены общим чувством восторга от грандиозной работы, проделанной археологами. За один полевой сезон, с мая по ноябрь, был вручную раскопан и тщательно исследован погребальный комплекс, поражающий своими размерами и конструктивными особенностями, выявлены сложнейшие нюансы погребальной практики! Без скрупулёзного соблюдения всех норм полевой методики, которых неизменно придерживаются наши археологи, осуществить такое было бы невозможно, и я был переполнен гордостью за российскую, сибирскую полевую археологическую школу.
Человечество обогатилось уникальной информацией о могущественных и загадочных хунну, а музеи Монголии пополнились шедеврами классического и декоративно-прикладного искусства, многие из которых не имеют аналогов в мире, — изделиями из золота, серебра, бронзы, железа, лаковыми предметами, тканями с изображениями причудливых мифологических сцен, повествующих о ритуалах и культах хунну и их западных и восточных соседей.
Исследования российских и монгольских ученых стали блестящим продолжением работ Петра Кузьмича Козлова, русского путешественника, руководителя Монголо-Тибетской экспедиции Русского географического общества,раскопавшего в 1924-1925 гг. могильник Ноин-Ула и открывшего первую страницу истории ранее неизвестной миру империи кочевников.
(5/6)
Рис. 2. Вид на долину р. Суцзуктэ.
Перипетиям, связанным со случайным открытием в 1912 г. ноин-улинских курганов техником золотопромышленной компании А.Я. Баллодом и последующим их исследованием экспедицией П.К. Козлова, посвящена первая глава книги, написанная Т.И. Юсуповой и содержащая впервые публикуемые рукописные и фотодокументы.
В открывающем книгу очерке убедительно и масштабно представлена личность П.К. Козлова в экстремальный для него период принятия, на свой страх и риск, решения о проведении раскопок могильника Ноин-Ула. В адрес этого замечательного исследователя в последнее время нередко слышатся критические замечания со стороны некоторых учёных, не учитывающих, с моей точки зрения, при каких обстоятельствах он взял на себя чрезвычайную ответственность. Критикам, особенно тем, кто пока ещё мало что сделал в науке, важно помнить, что П.К. Козлов принял рискованное решение о начале раскопок в тот момент, когда судьба его экспедиции висела на волоске. Каждый учёный реализуется в рамках своего времени, и не сделай П.К. Козлов столь отважного и решительного шага — не было бы публикаций о хунну ни С.А. Теплоухова, ни Г.И. Боровка, ни К.В. Тревер, ни С.И. Руденко. Убеждён, что очерк Т.И. Юсуповой помогает объективно оценить выдающуюся роль П.К. Козлова в изучении ноин-улинских курганов.
Последующие главы посвящены изучению 20-го кургана ноин-улинского могильника русско-монгольской экспедицией 2006 г., прибытие которой в Ноин-Улу можно охарактеризовать как «второе пришествие», потому что все предшествующие попытки исследовать памятник трудно назвать результативными.
Важнейшей в работе является вторая глава, посвящённая описанию кургана. Благодаря удачной подборке иллюстративного материала, сопровождаемого описанием процесса раскопок, перед читателем шаг за шагом открывается впечатляющая картина вскрытия погребальной камеры. Именно такой информации недостаёт в отчетах П.К. Козлова! Перелистывая страницы книги, наглядно убеждаешься в высочайшем профессиональном уровне проведенных полевых исследований. Информационный материал структурирован столь удачно, что читатель имеет уникальную возможность ощутить себя непосредственным участником раскопок: вместе с учёными спуститься на глубину кургана и страница
(6/7)
за страницей прочитать историю сооружения грандиозного памятника. Без преувеличения высококлассная методика современных археологических исследований позволяет по-иному представить себе и курганы, изученные экспедицией П.К. Козлова. Как бы порадовался наш великий соотечественник достижениям современных археологов!
Логичным итогом главы является предложенная авторами реконструкция погребальной практики хунну и важный вывод о том, что аналогичные 20-му кургану сооружения строились подобно ханьским. «Ханьский след» виден в целом ряде деталей, которые, благодаря специфике погребальной практики ноин-улинского могильника, и 20-го кургана в частности, дошли до исследователей в достаточном количестве. Все они блестяще расшифрованы и сопоставлены с деталями погребальной практики из аналогичных курганов Монголии, Китая и Бурятии того же периода. Кроме этого авторы уточнили многие обнаруженные ранее детали погребальной практики и их интерпретации коллегами.
Особый интерес вызывают главы, в которых анализируются предметы погребальной практики. Специальная глава посвящена китайской колеснице, обнаруженной в погребальной камере. Безупречная методика исследования позволила не только найти все сохранившиеся детали редчайшего артефакта, но и реконструировать его на основе аналогов из ханьских могил Китая. Авторы не без основания полагают, что подобные колесницы вполне могли быть и в других ноин-улинских курганах, но их не удалось обнаружить из-за несовершенной методики раскопок.
Важное место в книге занимает анализ выдающихся находок, прежде всего предметов, относящихся к снаряжению лошади. Особо выделены 34 серебряные бляхи, являющиеся украшением упряжи. Исчерпывающий анализ этих предметов и основных связанных с их интерпретацией концепций, обстоятельное освещение вопросов семантики мифологических образов позволяют сделать вывод, что на сегодняшний день это наиболее полное и всестороннее их исследование.
Исключительной находкой по праву назван уникальный серебряный фалар с изображением античного сюжета. Страницы, на которых прослежена его загадочная судьба, читаются как захватывающий детектив, при этом авторская трактовка подкреплена тщательным анализом источников, что обеспечивает ей научную убедительность.
В завершающей книгу пятой главе дан всесторонний анализ лаковых изделий. Благодаря прочтению к.и.н. А.Н. Чистяковой иероглифических надписей на лаковых чашечках, удалось с поразительной для археологии точностью датировать эти изделия и, соответственно, установить нижнюю дату всего погребального комплекса.
Монографию существенно дополняет, делая её по-настоящему современной с точки зрения исследовательских процедур, приложение, подготовленное научными сотрудниками Новосибирского института органической химии и Института химии твердого тела и механохимии СО РАН. Оно посвящено углублённому изучению лаков, шёлковых и шерстяных тканей, а также изделий из золота, серебра, бронзы и железа.
В заключении авторы подводят некоторые итоги своей работы, главный из которых сводится к выводу о высокой культуре хунну, могущественного народа, населявшего на заре новой эры просторы Центральной Азии. Вопреки бытующим представлениям о кочевниках-скотоводах как о грубых варварах, находки из их могильников и прежде всего ноин-улинского, демонстрируют высокую степень их культурного развития. Разумеется, многие элементы культуры были заимствованы хунну у соседей с юга и запада — наиболее передовых цивилизаций того времени, однако они не только адаптировали их, сделав частью своей идеологии и различных сфер жизни, но и обогатили неповторимым колоритом. Именно они вовлекли в водоворот политических и культурных событий своих северных, сибирских, соседей, передав им полезные достижения культуры и внеся вклад в этническую историю населения Горного Алтая и Южной Сибири. В конечном итоге спустя несколько столетий это привело к так называемому Великому переселению народов, перекроившему политическую и этническую карту Европы.
Заканчивая обзор, подчеркну, что монография стала первым звеном в цепи научных публикаций, основанных на результатах исследований материалов раскопок ноин-улинского кургана, проведённых российско-монгольской экспедицией 2006 г. Так, идёт работа над книгой об удивительных тканях с загадочными вышивками, продолжаются интереснейшие мультидисциплинарные исследования материалов учёными Института цитологии и генетики, Института катализа, Института ядерной физики, Центрального сибирского ботанического сада СО РАН. В творческих планах российских учёных и их монгольских коллег — продолжение раскопок курганов Ноин-Улы, а значит, новые удивительные находки и большие открытия. Каждый объект этого знаменитого могильника хранит в себе тайны далёкого прошлого, которые терпеливо ждут своей разгадки и которые так непреодолимо влекут к себе нас, жителей XXI века, «чтобы создать верное целое из частей, которые верны лишь наполовину».
Академик РАН В.И. Молодин
Авторы выражают огромную благодарность участникам экспедиции 2006 г., без которых проведение работ было бы невозможно: художнику В.Г. Ефимову, водителю С.И. Попову, реставраторам Л.П. Кундо, Е.В. Карпеевой, научным сотрудникам Е.А. Говоркову, Д.Е. Ануфриеву, А.В. Лучанскому, Н. Эрдэнэ-Очиру, М. Ценгелу, Н. Батболту, студентам монгольских вузов, студентам Сургутского педагогического института, видеооператору А. Меняйло. Мы благодарим за помощь и поддержку академика Б. Чадраа и сотрудников Посольства РФ в Монголии.
Особая благодарность реставраторам, которые в буквальном смысле спасли многие предметы, обнаруженные в 20-м ноин-улинском кургане: Н.П. Синицыной, В.Г. Симонову, Г.К. Ревуцкой, О.Л. Швец, М.В. Мороз, Е.В. Шумаковой.
[Илл. без подписи, стр. 130].
Заключение. ^
Исследуя «царские» курганы хунну, мы сталкиваемся с тем, что фактически всё богатое содержание этих погребений всего лишь заимствовано у других народов и культур. Могилы знатных хунну заполнены вещами, сделанными главным образом в ханьском Китае или поступавшими по шёлковому пути из западных стран (Парфии и Бактрии) (см., например [Лубо-Лесниченко, 1994, с. 230-252]).
Обратимся к вещам, обнаруженным в могилах хуннской знати, поскольку речь идёт только о них и не касается культуры хунну в целом. Всё, что относится к конской упряжи, представляется прямым заимствованием. Материалы 20-го ноин-улинского кургана подтвердили, что псалии и налобники — китайские, как и традиция подвешивания на груди у лошади густой бахромы (нагрудника) из конских волос. Особое место исследователи отводили серебряным бляхам-фаларам с изображениями животных, впервые обнаруженным в ноин-улинских курганах, видя в них образцы оригинального искусства хунну. Но находки последних лет, как нам представляется, свидетельствуют о том, что серебряные бляхи, обнаруженные в курганах знати и используемые хунну как фалары, — также китайской работы. Аналоги им нередко встречаются в ханьских могилах на территории Китая и Северной Кореи. Уже сейчас они представлены довольно разнообразной коллекцией, в которой есть не только серебряные бляхи, но и бронзовые позолоченные, и украшенные камнями. А образы фантастических и реальных животных, которые изображены на них, вписываются в китайский бестиарий эпохи Хань. Можно указать, например, на резную нефритовую подвеску из ханьского погребения (см. гл. 4, рис. 4. 23) с изображением единорога, аналогичным имеющемуся на ноин-улинских бляхах и бляхах из Гол-Мода.
Почти во всех больших курганах хунну найдены изделия из нефрита или чаще — их обломки и так называемые заготовки. Есть они и в 20-м ноин-улинском кургане. Широкое использование нефрита в погребальном обряде в рассматриваемую эпоху — китайская традиция. Разумеется, нефрит использовался населением Прибайкалья и Забайкалья ещё с эпохи неолита. Тут важен контекст находок,
(131/132)
значение и роль нефрита в погребальном обряде. В древнем Китае он считался камнем, предотвращающим разложение тела, и ценился дороже золота. В этом значении нефрит выступает и в погребениях знатных хунну — отсюда наличие в погребениях не только вещей из нефрита, но и простых «заготовок».
Лаковая посуда и другие изделия из лака непременно присутствуют в богатых ханьских погребениях. Остатки соснового гроба из 20-го ноин-улинского кургана были покрыты снаружи красным лаком. Лаковой была и колесница, обнаруженная в заполнении могильной ямы. В погребении найдены фрагменты лакового блюда, шкатулки, накосник, три лаковые овальные чашечки с металлическими ручками. На двух из них сделаны надписи, указывающие на место производства и время нанесения надписи. Установлено, что чашечки выполнены в императорской мастерской. На дне этих чашечек, возможно, их новыми хозяевами нанесены тамги.
В кургане найдены многочисленные фрагменты разнообразных шёлковых тканей, вышедших из ханьских мастерских — вышитых, полихромных, гладких, большей частью аналогичных обнаруженным в ранее исследованных ноин-улинских курганах. Одни из фрагментов относятся к одежде китайского покроя, другие — к конской экипировке, отделке войлочного ковра, часть фрагментов использовалась для покрытия гроба, для того, чтобы по китайской традиции завернуть все положенные в погребение предметы.
Особым способом изготовленная толстая шерстяная ткань, похожая, по определению С.И. Руденко, на бархат, присутствует в декорировании хуннских сёдел, в том числе и в 20-м ноин-улинском кургане. Принцип изготовления этих уникальной ткани точно такой же, как у обнаруженной в 5-м пазырыкском кургане, где этот «протобархат» покрывал уздечные ремни. Войлочный ковер с аппликациями в виде сцен «терзания» аналогичен коврам из других погребений ноин-улинских курганов (6-го и 25-го). Ковры различаются размерами и тканым покрытием, либо шёлковым, либо шерстяным. Хуань Куань отмечал, что у хунну «женщины не выполняют такого труда, как создание прекрасных вышитых узоров и предметов роскоши...» [2001, т. II, с. 167]. Вероятнее всего, и нарядные войлочные ковры не были изготовлены хунну.
Фрагменты вышитых шерстяных завес, как нам представляется, парфянской работы, известны по находкам в ноин-улинских курганах [Руденко, 1962, с.105-110; Елихина, 2010, с.153-182]. В 20-м кургане обнаружен самый большой на сегодняшний день фрагмент такого изделия с изображениями мужчин в иранских костюмах [Полосьмак, 2011, №2 (38), с. 112-133].
На вопрос о том, кто похоронен в 20-м кургане, нельзя дать точный ответ из-за отсутствия антропологического материала, как это обычно бывает со всеми курганами знатных хунну. Погребальный инвентарь осквернённого в древности погребения также не даёт однозначной информации. Единственной находкой, свидетельствующей о присутствии человека в могиле, оказались несколько зубов. Их ярко выраженные характерные особенности позволили Т.А. Чикишевой сделать заключение о том, что они принадлежали молодой женщине, чей антропологический тип близок к современному населению Азербайджана, Дагестана и Западной Индии [Чикишева и др., 2009, №3 (39), с. 145-151; Полосьмак, 2009, №4 (28), с. 90-98]. Вполне возможно, что в 20-м кургане была похоронена женщина — одна из жён шаньюя.
Если смотреть на культуру хунну через содержимое погребений и погребальный обряд знати, то можно понять их пристрастия и предпочтения, установить, что пользовалось спросом в потоке западных и восточных товаров. Другой вопрос — почему именно это? А также: в чём роль и каково значение иноземных вещей в культуре кочевников? Эти и многие другие вопросы остаются для будущих исследований.
(132/133)
[Илл. без подписи, стр. 133].
(/180)
Abstract. ^
In 2006, over 80 years after the successful diggings by P.K. Kozlov’s expedition in Noin-Ula (Mongolia), ajoint Russian-Mongolian team examined one of the biggest burial mounds preserved — tumulus #20, according to P.K. Kozlov’s plan.
The mission we assigned ourselves was to dig the tumulus by hand in order to observe its structure in every detail, following, step by step, the way taken by the builders of the “tsar” grave. Well-known as the Noin-Ula tumuli are, there had been no plans of them — in the 1930s, the requirements imposed on archaeological excavations were somewhat different, and the mounds (except one) were explored using test pits. Also, we had an opportunity to draw on our previous experience of investigating the Pazyryk burials with their preserved organics and study the new materials using the methods of natural and exact sciences, which increases manifold the monument’s information value and the validity of historical interpretations.
Starting, in 2006, this big project on investigating the highborn Xiongnu tumuli at Noin-Ula in the mountains of Northern Mongolia, we realized what kind of findings the diggings could produce — lacquerware, textile, wood, metalware, and nephrites — and were ready for their immediate conservation and further restoration. However, the conditions in which the ancient mortuary gifts found themselves in the 20th Noin-Ula mound were such that we had to break our stereotypes of dealing with material. The impermeability of the double burial chamber made of pine logs, located 18 meter deep (the deepest of all the chambers excavated at Noin-Ula) had been disturbed by ancient grave robbers, who had got inside by cutting through the ceiling. The burial chamber gave way under the pressure of tons of puddle clay and stones and folded up like a house of cards. All the things found in it were damaged, to a greater or lesser degree. That was not it though. There was water inside the burial chamber. It had contributed to the conservation of the lacquer artifacts and, to a certain degree, preserved the textile — the high antiquity things that practically never reach us. At the same time, the water had washed out and drew inside the burial chamber fine light-gray clay and coal, layered between the walls of the burial chamber and the burial pit with a view to making it waterproof and safe. This viscous aggressive mass covered and soaked everything contained in the burial chamber, all the things that accompanied the buried person, causing irreparable damage to them. The textile has suffered the most. Fragments of carpets, curtains and clothes were extracted from the mound together with clay; actually, these were lumps of clay with textile, which could hardly be seen. In the field, the things were prepared for transportation to Novosibirsk. For each group of artifacts, the most favorable environment was created so that they would not suffer during travel. For instance, lacquer and wood needed a moist environment whereas metalware had to be kept dry. In this condition, all the unique artifacts traveled from Ulan-Bator to our research institute.
Primarily, the main tasks were preservation of the materials obtained as a result of excavations, their irreproachable conservation and further restoration. To cope with them, a team of highly skilled researchers-restorers was required. The Institute of Archaeology and Ethnography SB RAS has had such a team since the study of the Pazyryk monuments based in Gorny Altai (the so-called “frozen” graves). It was then that the invaluable experience of dealing with textile and wet wood was gained. However, even that was not enough. The collection excavated from 20th Noin-Ula mound was incredibly complicated to handle. This was attributed to the composition, condition and number of the artifacts found. Among the things discovered some were absolutely new to us, like lacquerware. The only person who has had an experience of working with ancient lacquer was V.G. Simonov, head of the Oriental Lacquer Department with the Grabar All-Russia Scientific Art Restoration Center. In order to fulfill a large amount of high skill work on the restoration of the unique and complicated material in a short term, we addressed Russian leading experts N.P. Sinitsina (State Research Institute for Restoration) and V.G. Simonov. Greatly interested in this rare, ancient material, they offered us their valuable disinterested help with the textile and lacquer restoration. Thanks to the restorers’ efforts, the artifacts made of organic materials have been saved. The research and restoration work completed, the artifacts were returned to Mongolia.
The study of Xiongnu burials, even if they were plundered like the Noin-Ula tumuli were, is of critical importance. Similarly to any oral society, the Xiongnu society needs archaeological explorations, which provide an inflow of fresh, original, and diverse data, opening completely new pages of ancient life. The most informative among these explorations is study of the “tsar” mounds as these accumulate the whole variety of artifacts once existing in the culture and intrinsic to it.
(180/181)
Looking into the Xiongnu “tsar” tumuli, we come to the conclusion that virtually the entire rich content of these burials was borrowed from other peoples and cultures. The graves of high-born Xiongnu are filled with things mainly made in the Han China and Parthia, as well as in Roman provinces.
Let us turn to the artifacts discovered in the grave of the 20th tumulus. All the horse harness and caparison is a direct borrowing. An elementary analysis of psalia (cheek-pieces) and front bridle-straps (copper covered with gold and silver amalgam) found in the 20th Noin-Ula mound has confirmed that they are Chinese, the same as the custom of suspending a dense fringe (a breast-collar) made of horse hair. Of special interest are, according to S.I. Rudenko, decorative silver plaques depicting animals, which were first discovered in the Noin-Ula tumuli. Recent findings make us believe that the silver plaques, used by the Xiongnu as horse harness adornments, were also produced in China. They were made for nomads but were common with the Chinese as well. Similarly-shaped plaques are frequently found in the Han graves of China and Northern Korea. By now, there is quite a diverse collection of them. Among these plaques, the Noin-Ula ones are the westernmost.
Practically all the Xiongnu tumuli contain artifacts made of nephrite or, more commonly, their pieces. The Noin-Ula tumulus is not an exception. Using nephrite in burial rituals during the epoch under consideration is a Chinese tradition. It goes without saying that nephrite was used by the population of Pribaikaliye (Cis-Baikal) and Zabaikaliye (Trans-Baikal) regions as far back as in the Neolithic times. What matters here is the context of these findings, and the meaning and role of nephrite in burial rituals. In ancient China nephrite was believed to prevent putrefaction of the body and as such was more valuable than gold. This is why it was found in Xiongnu burials.
Lacquer dishes and other lacquerware are indispensable for rich Han graves. These are true valuables indicating their owner’s status and luxury, gifts to a chanyu from the emperor’s court. For the first time ever, lacquerware discovered at the 20th Noin-Ula mound has been examined by exact science methods. The entire technological process of its production has been reconstructed, the composition of all the components used in making lacquer dishes has been determined, including the composition of the lacquer itself. Hieroglyphic inscriptions found on two cups have been deciphered. These inscriptions have made it possible to define the exact time when the cups were made, namely, 9 BC.
The exterior of the walls of the pine coffin from the 20th Noin-Ula tumulus were covered with red lacquer. A light chariot, discovered in the burial pit, was lacquered as well. Also found in the burial were fragments of the saddle’s wooden part with lacquer traces on it. All these things were produced by Chinese craftsmen.
In addition, the tumulus contained numerous pieces of various silk fabrics — embroidered, polychrome, and solid-colored — coming from Han workshops. Some of these pieces belong to China-cut clothes, while others served as horse trappings, woolen carpet decorations, and as coffin covers so as to wrap all the objects but in the grave, following the Chinese custom.
Small golden ornaments with turquoise granulations and inserts, present in all big Xiongnu tumuli, can also be attributed to China. The ultimate composition testifies to the same source of native gold from which the ornaments discovered in the 20th Noin-Ula tumulus were made. Found in the 20th tumulus is the largest, up to now, fragment of an embroidered wall picture, which can be referred to Parthian culture. This shows a cult scene participating in which are men wearing Iranian costumes.
The question of who was buried in the 20th tumulus is even more difficult to answer because there is no anthropological material, which is common for all high-born Xiongnu tumuli. The mortuary gifts of the mound defiled in the ancient times provides no conclusive evidence either.
The only find verifying that there had been a person buried in this grave has been six teeth. Their pronounced specific features allowed T.A. Chikisheva to conclude that they had belonged to a young woman of the anthropological type similar to that of the modern population of Azerbaijan, Dagestan, and West India. It is possible that buried in the 20th tumulus was a woman, a wife to the chanyu.
If we look at Xiongnu culture through the content of highborn burials and burial rituals, we can see what their likes and preferences were and identify what was in demand among the flow of western and eastern goods. Why these goods in aprticular is a different question, as well as the role and importance of foreign artifacts in a nomadic culture. In this book, we have made an attempt to answer these questions, though a lot yet remains to be explored.
|