М.Н. Погребова, Д.С. Раевский
Ранние скифы и древний Восток.
К истории становления скифской культуры.
// М.: ГРВЛ. 1992. 264 с. ISBN 5-02-017192-1
[ аннотация: ]
В книге рассматриваются проблемы происхождения и ранней истории скифов. Анализ реального содержания этнонима «скифы» на разных этапах показывает, что учёт его эволюции снимает кажущееся противоречие между археологическими и письменными данными. В работе демонстрируется роль древнего Востока в формировании культуры скифов.
Оглавление
Глава I.
Киммерийцы и скифы: что, где, когда? — 6
Глава II.
«Комплекс Зивие» и формирование скифского звериного стиля. — 74
Глава III.
К раннескифской этнокультурной истории. — 164
Примечания. — 228
Указатель имён. — 254
Указатель археологических памятников. — 256
Введение. ^
Определяйте значение слов, — говорил Декарт, — и вы избавите свет от половины его заблуждений.
А.С. Пушкин
Интерес к скифам, их истории и культуре стабилен на протяжении десятилетий и даже столетий, по существу с самого зарождения в России исторической науки. Факт этот легко объясним. Скифы — один из древнейших обитавших на нашей территории народов, чьё имя до нас дошло. Их история — одна из первых известных нам страниц отечественной истории вообще. Поэтому отнюдь не случайно стремление многих русских учёных XVIII в. в той или иной форме увязать скифскую проблему с вопросами этногенеза русского народа. Известно, что позже, с развитием исторической науки и сравнительного языкознания, выявилась несостоятельность этой гипотезы в её первоначальном, излишне прямолинейном виде, что, впрочем, не могло ослабить уже сформировавшегося в науке прочного интереса к скифам — интереса, ещё и возросшего благодаря исключительной яркости скифских древностей, находимых при археологических раскопках и со второй половины XVIII в. накапливающихся в музеях нашей страны.
Было бы, однако, неправомерно числить скифскую проблему исключительно по ведомству отечественной истории. По целому ряду моментов эта проблема смыкается с историей древнего Востока. Во-первых, надёжно установленная к настоящему времени принадлежность скифов в этнолингвистическом отношении к иранским народам определяет важность изучения их истории и культуры для освещения ранних судеб всего ираноязычного — и даже индоиранского — мира. Во-вторых, сохраненная античными авторами традиция о приходе скифов в Северное Причерноморье — зону их обитания в историческое время — из Азии и значительное сходство скифских памятников с синхронными древностями азиатских степей не позволяют отрывать этнокультурную историю этого народа от исторических судеб древних обитателей Азиатского континента и требуют их совокупного исследования, хотя, как читатель сможет убедиться в дальнейшем, преобладающее в современной скифологии объяснение этого сходства представляется нам весьма спорным. Наконец, в-третьих, одной из древнейших известных нам страниц истории скифов являются их походы в области Ближнего Востока, когда этот народ, впервые появившись на арене мировой истории, вступил в прямое соприкосновение с обитателями Ассирии, Мидии,
(3/4)
Урарту и других древневосточных государств, что имело, без сомнения, важные последствия для обеих взаимодействующих сторон.
Следует, однако, признать, что, несмотря на важную роль, которая принадлежала скифам в истории древнего мира, и на постоянный интерес к ним современной исторической науки, знаем мы о них всё ещё крайне мало, а имеющиеся сведения толкуются крайне противоречиво. По справедливому замечанию автора одной из новейших работ о Скифии, «почти все проблемы современной скифологии остаются спорными, и ни одна из них не получила ещё однозначного решения» [Куклина, 1985, с. 16] (см. также [Дискуссионные проблемы, 1980а; 1980б]). Сказанное в полной мере относится к вопросам происхождения скифов и становления их культуры, до сих пор остродискуссионным. А между тем именно этот аспект скифской проблемы, как ясно из сказанного выше, самым тесным образом связан с древневосточной историей. В науке всё ещё не существует единого и во всех отношениях аргументированного мнения о локализации прародины скифов «в Азии»; о времени и характере их продвижения в Северное Причерноморье — область, с которой в основном связана скифская история; о том, как складывались их отношения с народами, обитавшими в этом регионе до них, и с их восточноевропейскими соседями; о характере проникновения скифов в Переднюю Азию и о вкладе культур древнего Востока в скифскую культуру. Наконец, спорным является само понимание имени «скифы», его содержание на разных этапах истории, а значит — и границ обитания обозначаемого им народа. Чем обусловлены все эти неясности?
Поиски решения перечисленных вопросов ведутся в науке на пересечении толкования письменных и археологических данных. Первые принадлежат к инокультурным по отношению к самим скифам традициям; они достаточно скудны, и объём их уже давно практически почти неизменен. Количество вторых неуклонно — и чем дальше, тем скорее — умножается. Но вряд ли было бы правомерно полагать, что возможность создания достаточно полноценной, без зияющих лакун и спорных положений, истории скифов зависит исключительно от объёма имеющихся данных, т.е. что оно становится более достижимым лишь по мере роста их фонда. Не менее важно в этом плане то, какие методы интерпретации источников каждого вида и способы согласования их между собой применяются исследователями.
Предлагаемая вниманию читателей работа посвящена раннескифской культурной — а в определённой мере и этнической — истории. В той или иной степени в ней затрагиваются все перечисленные дискуссионные аспекты проблемы. При этом свою задачу авторы видят в первую очередь не в использовании каких-либо новых, не вовлекавшихся до сих пор в орбиту скифологии материалов. Гораздо важнее и более перспективно, по нашему мнению, опираясь на богатый опыт предпринимавшихся
(4/5)
в этой области исследований, попытаться выяснить, как могло случиться, что одни и те же данные в руках разных специалистов служили для обоснования столь разнящихся между собой, а порой и прямо взаимоисключающих концепций.
Объясняется ли это тем, что в некоторых случаях концепция в чём-то предшествовала анализу конкретного материала, а то, что не вполне согласовывалось с этой концепцией, подвергалось определённой — пусть весьма незначительной и даже незаметной самому автору — корректировке, обусловившей в дальнейшем рост внутренних противоречий в неумолимой прогрессии? Или же, пользуясь, скажем, описанием каких-то событий древней истории, оставленным античным автором, исследователь недостаточно учёл природу привлекаемого источника, его специфику, отличие сочинения древнего историка от современного труда по древней истории, способ обращения того или другого с одними и теми же терминами? Или разные исследователи по-разному понимают характер отражения этноисторических и культурно-исторических процессов в археологическом материале и потому в качестве «следов» одного и того же исторического явления рассматривают различные археологические факты? Или, наконец, в каких-то случаях имело место сочетание всех перечисленных факторов, в конечном итоге создающее тупиковую ситуацию на пути решения поставленного вопроса? Может быть, именно углублённый анализ вопроса о причинах имеющихся расхождений окажется сегодня наиболее эффективным способом решения спорных проблем скифологии?
Конечно, подобное исследование не может не базироваться на многочисленных трудах нескольких поколений скифологов. Мы глубоко признательны тем авторам, на чьи изыскания мы опирались, и склоняемся перед памятью тех, кто был нашими учителями и кого уже нет с нами. Мы выражаем также самую искреннюю благодарность друзьям и коллегам, которые на разных этапах нашей работы приняли участие в обсуждении отдельных частей этой книги или всей рукописи в целом, и художнику Т.П. Удыме, вложившей много труда в создание представленных в книге иллюстраций.
(/225)
Заключение. ^
В этой книге содержится попытка прояснить ситуацию, многие годы бывшую камнем преткновения в понимании ранней истории скифов, — очевидное несовпадение данных письменных источников с археологической реальностью. Задавшись целью проверить, не коренится ли это несовпадение в первую очередь в превратном понимании принципов соотнесения упомянутых групп источников, мы постарались извлечь независимую и возможно более полную информацию из каждой группы.
Взаимная корреляция полученных результатов привела нас к заключению, что содержание, которое в разные эпохи имело донесённое до нас письменной традицией этническое имя «скифы», не оставалось стабильным, а с течением времени менялось. Соответственно принципиально различной оказывается и система отношений между этническими наименованиями, используемыми древними авторами, и археологической ситуацией на территориях, где обитали те, к кому эти наименования прилагались. Толкование этой системы в действительности отнюдь не исчерпывается соположением двух параллельных линий — этнонимической и археологической.
Геродот застал в Северном Причерноморье в V в. до н.э. определённую этническую картину, естественным образом определившую и осмысление им доступных сведений о предшествующих эпохах. Именно эту реальность он спроецировал в прошлое и сквозь такую призму воспринял рассказы о более ранних страницах истории описываемого им региона, хотя в действительности этническая ситуация была здесь тогда принципиально иной. В свою очередь, прямолинейное толкование античной традиции современными исследователями, отказ от попытки проследить эволюцию этноисторических терминов, которыми оперируют древние авторы, породили те — зачастую мнимые — противоречия между свидетельствами письменных и археологических источников, которые и превратили историю скифов в клубок загадок, разрешимых лишь путём значительного насилия над материалом.
Между тем этнокультурная история скифов, как и многие иные вопросы древней истории, может быть реконструирована только при отказе от попыток рассматривать археологический материал просто как иллюстрацию к письменным данным. Независимый анализ выводов, получаемых при изучении этих раз-
(225/226)
ных категории источников, их диалектическое соотнесение способствуют их более ясному пониманию и более полному истолкованию.
До сих пор скифологи, как правило, видели свою задачу в том, чтобы найти археологический эквивалент рассказу Геродота (а также данным дополняющих его авторов) о приходе скифов в Причерноморье «из Азии» и о вытеснении ими прежде обитавших там киммерийцев. Археологический материал, однако, не свидетельствует о единовременной смене этнических культур на этой территории в то время, к которому относит указанные события Геродот, и тем более не обеспечивает убедительной локализации в какой-либо из областей Азии зоны формирования той культуры, которая присуща скифам в последующую эпоху. К тому же клинописные восточные тексты вносят определённые коррективы в нарисованную античными авторами картину взаимоотношений скифов и киммерийцев к в вопрос о датировке описываемых ими событий. Это заставляло историков либо ставить под сомнение достоверность указанной картины, либо насильственно подгонять друг к другу не вполне согласующиеся между собой данные, в том числе археологические.
Однако трудами многих исследователей уже было показано, что античная традиция о ранних скифах вследствие самой своей природы допускает достаточно вариативные толкования. По нашему представлению, возможность различного её понимания обусловлена, в частности, происходившим на протяжении нескольких столетий скифской истории изменением содержания самого понятия «скифы», которое на разных этапах служило для обозначения этнических совокупностей разного объёма и разного ранга. Так, если подойти к толкованию интересующих нас античных данных с учётом указанной эволюции значения этнонима, то окажется, что рассказу о приходе скифов из Азии и о вытеснении киммерийцев вовсе не обязательно должна соответствовать археологическая картина, отражающая тотальную смену населения Северного Причерноморья на рубеже «предскифской» и «скифской» эпох.
В целом ранняя этнокультурная история скифов представляется нам в следующем виде. Ареной самых древних сколько-нибудь известных событий этой истории оказывается отнюдь не северопонтийская Геродотова Скифия к западу от Танаиса, а треугольник, ограниченный нижним течением Волги и Дона и Кавказским хребтом. Именно сюда не позднее первых веков I тысячелетия до н.э. проникали с востока отдельные племена срубно-андроновского круга, близкие по культуре уже обитавшему здесь населению. Одно из этих племён, очевидно, и было первичным носителем этнического имени «скифы», хотя оно ещё не обладало, конечно, той культурой, которая связывается в нашем сознании с данным этнонимом исходя из более поздних данных. Обретя господствующее положение среди других этно-
(226/227)
культурно близких им племён — в том числе тех, кого клинописные тексты именовали киммерийцами, — это племя передало своё самоназвание достаточно крупному племенному союзу, бывшему инициатором и главным участником так называемых скифских и киммерийских походов в Переднюю Азию.
Метрополией скифов в эпоху этих походов оставалось Предкавказье, однако и скифы, обитавшие здесь, и их соплеменники, активно внедрявшиеся в среду населения областей к югу от Кавказского хребта вплоть до озера Урмия, были едины между собой в этнокультурном (а отчасти, возможно, и в политическом) отношении. В пределах этого единого ареала и происходило формирование основных элементов культуры, известной нам как скифская. Не позднее конца VII в. до н.э. началось интенсивное расселение носителей этого культурного комплекса по обширным пространствам Восточной Европы, на территории обитания разноэтнических народов. В дальнейшем — на протяжении VI в. до н.э. — произошло этнополитическое обособление отдельных частей этой территории, что привело в итоге к формированию той этнической ситуации, которую в V в. до н.э. застал в Восточной Европе Геродот и которую он детально описал в своём труде. В ходе этого процесса сложился культурный облик восточноевропейских народов, близких между собой по одним характеристикам и различающихся по другим. Одна из таких обособившихся областей, ограниченная степями Причерноморья между Доном и Дунаем, обитатели которой сохранили за собой этническое имя «скифы», и стала Скифией Геродота.
Мы полностью сознаём, что изложенная концепция нуждается в дальнейшем углублении и во всесторонней проработке многих поднятых в ходе её обоснования вопросов. Однако её достоинство видится нам в том, что она указывает способ устранения целого ряда неразрешимых иначе противоречий и логических неувязок. Мы были бы рады, если бы те читатели, которые согласятся с предложенным подходом, приняли участие в дальнейшей разработке этой концепции.
Summary. ^
In their study, The Early Scythians and the Ancient East. Probing the Origins of Scythian Culture, M. Pogrebova and D. Rayevsky contend that remarkable as is the part of the Scythians in ancient world history and their abiding appeal to modern scholarship, we still have a glaringly scant idea of them, and singularly controversial at that. This undeniably goes for their descent and emergent culture, queries bound up with the history of the ancient East. Answers are being sought on the borderline of written and archaeological evidence. The former derives from other cultures’ traditions, is noticeably patchy, and its volume has stayed much the same for a long time. The latter is accumulating at an ever increasing pace. It is hardly valid to assume, nonetheless, that recreating a credible history of the early Scythians, free of lacunas and formidable contradictions, depends exclusively on the amount of data and that more of it could do the trick. Equally noteworthy are interpetations put on the varied sources and the ways the researchers are seeking to harmonize them.
The review at hand hardly employs any novel scythological material. Its objective is to attempt an explanation, with the plentiful studies in the field by diverse authors, of why the same data was being advanced to validate on occasion mutually exclusive ideas; another goal is, by uncovering the blinder spots of these concepts, to come up with a balanced picture of early Scythian history, possibly fitting in with all the relevant materials.
All past ethnohistorical reconstructions of Scythian antecedents and emergence on the historical scene have a core of antique tradition narratives, among them by Aristeas, Herodotus, Diodorus, and others. Normally scholars look to divulge an archaeological equivalent to Herodotus’ story — as well as data by authors supplementing him — on the Scythians arriving in the Black Sea region «from Asia» and forcing out the resident Cimmerians. Archaeological evidence, though, is that there was scarcely anything like an overnight changeover of ethnic cultures there at the time of Herodotus’ reporting of the events, and less still localizes anywhere in Asia tre sprouts of a culture the Scythians boasted in later times. Moreover cuneiform oriental sources are making notable adjustments to the way antique authors pictured the relations of Scythians and Cimmerians and to the dating of the events. This compels the investigators either to question the authenticity of this picture or to stretch it to accommodate somewhat conflicting archaeological data.
None of these options, it seems, would do, as A. Iessen and B. Grakov have already made it clear that the very antique tradition of the early Scythians, being what it is, admits of fairly varying interpretation, and this allows the choice of a variant most in tune with independently appraised archaeological data. What makes such conflicting interpretation of the tradition possible, is due, among other things, to changes to the very notion of «Scythians» over several centuries of their history, which at different stages served to identify ethnic entities of
(258/259)
differing magnitude and standing. The study delves into this modified definition of the ethnonym and is keen to find out which archaeological reality coheres with its agents at each of such stages. The authors single out three phases in the evolution of the term «Scythians». The first is the arrival in southern Eastern Europe of, admittedly, a rather compact ethnic group going by this name; they were «the most ancient Scythians», or «Protoscythians». The second period spans the time of Scythian inroads into the Near East and subsequent settlement by returning troops of vast tracts in Eastern Europe; those were «the early Scythians». The last stage is coextensive with the sense of this ethnonym in Herodotus’ account; at the time the name «Scythians» blanketed already a vast people of the Black Sea steppe region, which we define as «Herodotus’ Scythians». Projecting this designation onto earlier times would be tampering with historical fact.
If we consider the antique tradition under review in terms of this evolution in the Scythian ethnonym definition, it would appear that the story of the Scythian migration from Asia and their ousting the Cimmerians does not have at all to fit in with an archaeological view suggestive of a wholesale changeover of population in the north Black Sea areas at the juncture of the «pre-Scythian» and «Scythian» epochs and sweeping changes in the culture of local inhabitants. As it happens, it was an unavailing quest for such an interpretation of archaeological material that has frustrated any linkage of relevant written and archaeological data on the problem. The hard archaeological facts are these: for one thing Scythian material culture is something substantially new to Eastern Europe; for another, no region in Asia offers any clues of its previous development, while its disparate elements show continuity with the culture of southern part of Eastern Europe of an earlier time. The authors take the culture of the historical Scythians to be a fusion of elements born of changes, both gradual and erratic, to the local cultural legacy, and borrowed elements, chiefly ancient oriental, that the Scythians adopted during their campaigns in Near East. The study concentrates on the rise of the Scythian animal style in art, tracing it to the zoomorphic motifs present in the art of the Near East, principally in Luristan, and embraced and rehashed by a Scythian culture that was previously aniconic. This basically innovative development stemmed from momentous shifts in Scythian social organization, specifically wrought by contact with advanced ancient eastern societies; this compelled the Scythians to contrive a novel sign system to project their ideas of the universe. We have striking evidence of animal style evolution in what is known as the Sakkyz treasure from the Lake Urmia region and the Kelermes barrows from the Kuban River basin.
The study follows with an overview of the ethnocultural history of the early Scythians. Whatever we know of the earliest Scythian developments occurred not in Herodotus’ Scythia in the northern Black Sea region, east of Tanais, the study argues, but within a triangle bounded by the lower reaches of the Volga and the Don and the Caucasian Ridge. That was exactly the site of migration, not later than the early first millennium B.C., by separate tribes from the east, the bearers of the Timber-grave culture and Andronovo culture. One of them apparently went under the ethnic name of «Scythians» though obviously lacking the culture we tend to identify with this ethnonym in terms of later data. In this region, probably as this tribe came to dominate other ethnoculturally cognate tribes, the name Scythians was coming to encompass a fairly vast alli-
(259/260)
ance of tribes which spearheaded raids into Near East. During that time their metropolis kept within the aforementioned triangle north of the Caucasus, but both the resident Scythians and their kinsfolk migrating across the Caucasus were an ethnocultural entity which generated a culture we know as Scythian. No later than the turn of the 7th century B.C. this cultural complex was already infiltrating vast spaces in Eastern Europe peopled by varied ethnic groups. Later, during the 6th century B.C., certain areas there were shaping up as distinct ethnopolitical and ethnocultural entities; that was precisely what Herodotus observed in Eastern Europe in the 5th century B.C. and minutely described in his work. Over time there evolved cultures of peoples related to the Scythians in some aspects and unlike them in others, among them the Neuri, Budini, Sauromatae, and others. Herodotus’ Scythia came to be one of these cultural areas, namely that delimited by the steppelands north of the Black Sea between the Don and the Danube, whose inhabitants inherited the ethnic name of «Scythians». Its subsequent history is a subject apart.
наверх
|