С.А. Плетнёва
Кочевники средневековья.
Поиски исторических закономерностей.
// М.: 1982. 188 с.
Заключение
Предложенная нами систематизация процессов, протекавших в кочевнических сообществах, является первой попыткой выявления на основе этой систематизации общих для всех степных народов закономерностей развития.
Все явления экономической, общественной, этнической, культурной жизни кочевых объединений связываются в прочные цепочки, или социально-экономические модели.
Первая модель характеризуется следующими признаками: 1) первая стадия кочевания; 2) нашествие; 3) военная демократия; 4) рыхлая многоэтничная и многоязыковая общность; 5) религия — шаманизм и культ предков; 6) отсутствие стабильных археологических памятников.
Вторая модель: 1) вторая стадия кочевания (полукочевание); 2) набеги; 3) распадение родового строя и военной демократии, становление раннеклассового общества; 4) формирование государственных объединений; 5) формирование этнической общности и общего языка; 6) появление первых черт этнографической культуры; 7) религия — культ вождей и всадников, связанный с космогонией; 8) археологические памятники — могильники без соседних устойчивых поселений и следы сезонных стойбищ (зимников) по берегам рек.
Третья модель: 1) третья стадия кочевания (полуосёдлость); 2) войны за политическое господство; 3) феодализм; 4) государство; 5) устойчивая этническая общность с единым языком, превращающаяся в народ; 6) развитая культура с письменностью; 7) торговля; 8) города; 9) принятие мировых религий; 10) археологические памятники, как у осёдлых земледельческих народов.
Зная по источникам хотя бы об одном или о двух явлениях-признаках и пользуясь моделями, мы можем представить общую картину экономической и общественной жизни любого ранее мало известного по источникам
(145/146)
кочевого или полукочевого степного объединения. Так, если в источниках рассказывается о чертах военной демократии, характеризующих общественный строй объединения, то совершенно ясно, что кочевники находились на первой стадии кочевания со всеми типичными для этой стадии явлениями. Тот же вывод можно сделать из отсутствия археологических памятников населения, имя которого неоднократно упоминалось в различных источниках на данной территории. И в то же время факт появления на этой земле могильников говорит уже о наличии второй стадии кочевания.
Таким образом у нас появляется возможность восстановить жизнь и, главное, степень общественного развития десятков упоминаемых в источниках «народов» и государственных образований.
Представляется, что выявленные закономерности и связи явлений характерны не только для средневековых кочевников. Им в той или иной мере подчинялись сообщества скотоводов-кочевников начиная с первых веков их появления в степях и кончая XX в.
Только восстановив развитие каждого этноса и народа, а значит и определив место, занимаемое каждым объединением в разные периоды мировой истории, мы получим возможность начать работу по написанию обобщающего труда по истории кочевничества Евразии, Африки и Америки.
Таков главный результат установления закономерностей развития экономики и общественных институтов степного населения.
Концепция о закономерностях позволяет дополнительно обосновать выдвинутый учёными-кочевниковедами тезис о том, что чистых кочевников в степях практически никогда не было. Мы видели, что кочующим круглогодично население бывает только в периоды нашествий. Уже на второй стадии (самой распространённой в степях) оно начинает оседать на землю и заниматься земледелием. Особенно активно это протекает на территориях, расположенных вдали от земледельческих государств, из которых кочевники мирным или военным путём получали продукты земледелия. Переход к осёдлости убыстрялся в том случае, если при образовании государства в него входила какая-то часть земледельческого населения. Однако в таком случае орда правящего рода, возможно, из политических соображений оставалась кочевой, желая
(146/147)
тем самым как бы подчеркнуть свою обособленность от рядового податного населения.
Таким образом, из закономерной обусловленности перехода кочевников к осёдлости и земледелию мы можем сделать три вывода: 1) кочевнический способ ведения хозяйства не может существовать оторванно от земледельческого; 2) для кочевнической экономики необходимы большие земельные массивы, при невозможности расширить территорию кочевание начинает отмирать; 3) без комплексного земледельческо-скотоводческого хозяйства не может быть государства. Поэтому последние возникают только на третьей стадии кочевания.
Большой интерес представляют четко прослеживающиеся благодаря выявлению закономерностей отношения двух хозяйственных систем — земледельческой и кочевнической, принадлежащих к разным (разноэтничным) государственным объединениям.
Исходя из преобладания в письменных источниках сведений о постоянных войнах между земледельческими государствами и кочевниками, считается вполне доказанным, что отношения были резко враждебными и кочевники несли государствам разруху, бедствия, разорение, гибель. Несомненно, что этот тип отношений действительно был ведущим. Кочевники на первой и второй стадиях нуждались не только в продуктах земледельческого труда, но и в изделиях ремесленников своих более цивилизованных соседей. Мирным путём (торговлей, откупами) взять всё это не всегда удавалось. Кроме того, кочевникам нужны были пленные для продажи на восточных рынках. Поэтому нашествие сменялось набегами, разницу между которыми соседи-современники не могли даже уловить, поскольку только сейчас нам ясно, что в результате нашествия земля отторгалась под пастбища, а во время набега земля хотя и подвергалась разграблению, но оставалась во владении прежних хозяев или их наследников. Враждебные отношения выгодны для кочевников до тех пор, пока сами они в результате частичного оседания или ограничения территории кочевания не становятся доступными для своих осёдлых соседей.
Как только соотношение сил между этими двумя мирами меняется, кочевники всеми силами стремятся поддерживать мирные отношения с соседями. Мирные отношения выражаются прежде всего в заключении военных союзов, направленных против других осёдлых или коче-
(147/148)
вых объединений. По существу тактика кочевников не меняется — это по-прежнему набеги, но одобренные, поддерживаемые и оплаченные союзником. К тому же они получают добычу и пленных. Только тогда, когда кочевническое объединение становится государством с устойчивой экономикой, военные союзы заключаются на равных правах, и оба государства одинаково заинтересованы в политических результатах победы (в овладении землёй, торговыми путями, портами и прочим для большего международного веса своего государства).
Военные союзы подкрепляются обыкновенно мирными договорами, касающимися прежде всего укрепления родственных связей между правящими домами, путем заключения браков. Характерно, что в тех случаях, когда правящий род стоял во главе сильного государства, то владетели осёдлых государств не только брали из степи жён в свои гаремы, но, что весьма существенно, отправляли туда и своих дочерей и сестёр, подчёркивая этим своё уважение к степному властителю и его равноправие с ними. По тому, отдавали в степь или брали из неё жен, можно судить о степени влиятельности изучаемого кочевнического объединения. Исключения, конечно, бывали, и они неприятно поражали современников. Так, например, в 50-е годы XII в. в половецкую степь сбежала русская княгиня-вдова к хану Башкорду. [1] Бежала она, видимо, по сердечной склонности, но это было явное нарушение уже установившегося равновесия между русскими княжествами и половецкими ордами, и потому летописец весьма холодно упомянул об этом родстве, подчеркнув тем самым, что такие факты были нетипичны и, главное, не могли по расстановке сил иметь место.
Кроме военных и родственных отношений, обе стороны были заинтересованы в поддержании мирных торговых связей. От кочевников в осёдлые государства шёл скот и рабы, а из земледельческих государств — хлеб, вино и многочисленные предметы роскоши (дорогие ткани, сложные ювелирные украшения и т.п.).
Что касается вооружения, то в этой области шло активное взаимовлияние. Естественно, что обе стороны интересовались оружием врага и заимствовали из него всё наиболее прогрессивное. Следует сказать, что в вооружении кочевники никогда не отставали от любых своих соседей, а нередко и опережали их.
(148/149)
Мы уже говорили, что кочевники на стадии нашествия теряли культуру государства, из которого вышли, но они несли с собой все достижения этого государства в области оружия. Достижения же эти были, как правило, весьма значительными, поскольку в этих государствах с синкретичной в основе своей культурой были сконцентрированы производственные достижения всех завоёванных и соседних с ними государств.
Несмотря на то что тяжеловооружённая конница и земледельцев, и кочевников была внешне почти одинакова (закованные в броню и кольчуги всадники и кони), разница между ними всё же была, видимо, весьма разительна, о чём хорошо были осведомлены все современники. В частности, об этом неоднократно писали русские летописцы, противопоставляющие кочевническую саблю русскому мечу, кочевнические стрелы русским броне и щиту и т.п. [2] Обмен оружием происходил обыкновенно в мирные периоды — во время заключения мира, в торговом обмене и значительно реже — во время войны и даже непосредственно на поле боя.
Следует сказать, что если кочевники стремились к миру только в тех ситуациях, в которых они явно уступали в силе своим соседям, то земледельцы были заинтересованы в нём всегда. Как только появлялся в степях новый кочевой народ, земледельческие государства прежде всего старались наладить с ним союзнические отношения с максимальным использованием их военной силы. Наибольшего эффекта такое использование достигало в тех случаях, когда кочевнические орды становились в вассальные отношения с земледельческим государством.
Военный союз с кочевниками достигался путём подкупов и откупов, которые шли в руки кочевой аристократии, а также предоставлением рядовым воинам права грабежа захваченных в совместном походе территорий. Вассалитет же опирался на значительно более серьёзные отношения, а именно — на жалование землёй.
Обычно кочевники, потерявшие свои земли в степях, пытались занять пограничные земли земледельческого государства. Разумеется, эта попытка начиналась с военного столкновения или серии набегов с целью насильственного отторжения земли (под пастбища). В таких ситуациях можно говорить как бы о нашествии в миниатюре (небольшие группы, на небольшие земли, расположенные в непосредственной близости от прежних кочевий), Од-
(149/150)
нако такие действия, как правило, заканчивались полным разгромом кочевнических соединений. И тогда разгромившее их государство предлагало им эти беспокойные пограничные области для заселения с условием охранять границы и в случае надобности участвовать в походах, предпринимаемых сюзереном. В степях в разные эпохи существовало несколько хорошо известных по источникам вассальных кочевых объединений. Так, они зафиксированы на северных границах Китайской империи на протяжении всего I тысячелетия н.э., в Грузии в XII в., на Руси в XI — начале XIII в., в Византии и Венгрии в середине I и начале II тысячелетия н.э.
Благодаря средневековым источникам нам известны случаи, когда в зависимость или в вассальные отношения попадало и земледельческое население. Мы не имеем в виду ситуаций, в которых кочевники, победив, уничтожали население, чтобы занять его земли под пастбища. Речь идёт о том, что кочевники, подчинив земледельцев, начинали сосуществовать с ними на одной или на соседних территориях. Когда бывали побеждены соседние земледельческие народы и кочевники не занимали при этом их территории, то земледельцы выплачивали обыкновенно дань кочевому объединению. Так было и со среднеазиатскими оазисными государствами в эпоху Тюркского каганата, и со славянами и русскими, платившими дань хазарам и Золотой Орде. В тех же случаях, когда после победы кочевники занимали земли осёдлых народов, происходило довольно быстрое (одно-два поколения) слияние с ними и основная масса кочевников стремительно переходила к земледелию (болгары, венгры). [3] Интересно, что даже печенеги и гузы (торки), поселенные киевскими князьями в Поросье, начали с первых лет своего пребывания там под влиянием какой-то части оставшегося на берегах Роси древнерусского населения переходить к осёдлости. Известно, что почти сразу после заселения у них появились небольшие городки, в частности Торческ, много раз упоминавшийся в русских летописях.
Таковы все аспекты сложных взаимоотношений кочевников и земледельцев, которые можно разделить на четыре типа: 1) враждебные; 2) союзнические; 3) даннические; 4) вассальные.
Мы специально остановились на краткой характеристике этих отношений потому, что тема эта прямо связа-
(150/151)
на, как нам представляется, с закономерностями развития кочевнических обществ. Связи двух миров были одним из сильнейших стимуляторов перехода кочевников к осёдлости и земледелию. Обратное явление, т.е. переход земледельческих народов к кочеванию, происходил только тогда, когда земледельцы сами были недавние кочевники, вполне освоившие уже земледельческий труд, но и не расстававшиеся с прочными традициями «всадничества». Для настоящих потомственных земледельцев такой переход был невозможен. Правда, некоторые земледельческие народы и этнические общности, постоянно общавшиеся с кочевниками, в конце концов выбрасывали из своей среды в степи (обычно на пограничье) целые группы людей, переходивших на полукочевой образ жизни. Так, в восточноевропейских степях в середине I тысячелетия н.э. это были анты, на Руси — «бродники», в России — казаки. [4] Все они проникались духом кочевой жизни, теми традициями «всадничества», которые существовали и культивировались в степях несмотря на любые изменения, которые происходили в экономике и политической жизни степного населения. Распространение увлечения этими традициями среди соседнего земледельческого населения (особенно среди аристократов) сквозит, как нам представляется, и в распространений «модных аварских причёсок» при византийском дворе в VII в., [5] и в восторженно-нежных стихах китайского поэта о голубой юрте, [6] и, наконец, в характеристике русского князя Святослава, данной ему русским летописцем: «Самъ хоробръ и легок, ходя аки пардус, войны многи творяше. Возъ по собе не возяше, ни котла, ни мясъ варя, но по топку изрѣзав конину или звѣрину или говядину на оугѣлехъ испекъ ядеше. Ни шатра имяше, но подъкладъ постилаше, а седло въ головах. Тако же и прочии вои его вси бяху...» [7] Это образ идеального всадника-воина, лёгкого, как барс, скромного в быту, жадного в войнах и в организации войн. Культ этого всадника царил в степях. Иранский, тюркский и монгольский эпос и сказки полны им.
Таким образом, мировоззрение «всадничества» было основным элементом любой кочевнической культуры, элементом, который всех их объединял в своеобразную «культурную общность», раскинувшуюся по всей евразийской степи.
(151/152)
Культ всадника был связан с культами огня, неба, солнца, коня, распространенных также у всех кочевых народов. Обычаи и обряды, подчинённые этим культам и вытекающие из них, также, естественно, были очень сходными у разных племён и орд, отделённых друг от друга громадными расстояниями. Например, погребальный обряд с сопровождающим человеческое захоронение конём или его частями известен от скифской эпохи почти до современности и от дальневосточных степей до дунайской равнины.
То же можно сказать и о материальной культуре. Прежде всего характерно, что все амулеты, связанные с перечисленными выше культами, имели всюду не только одинаковую смысловую нагрузку, но и близкое по виду исполнение.
Вторым, не менее важным компонентом, свидетельствующим о единстве культурных традиций, является изготовляемая ремесленниками сбруя коня (удила с оголовьем и стремена с сёдлами), а также украшения сбруи (наборы разнообразных блях).
Третьим компонентом, имеющим непосредственное отношение к всадничеству, является наступательное оружие и оборонный доспех, а также типичнейший для воина-кочевника атрибут — пояс, состоящий, как правило, из набора бляшек, наконечников и пряжки. Пояса служили рыцарским знаком воина, игравшим ту же роль, что и золотые шпоры у западноевропейского воинства.
Наконец, культурная общность выражалась и в весьма единообразных изображениях всадников и коней, разбросанных на скалах и камнях по всей евразийской средневековой степи, а также в своеобразии доходящих до нас орнаментов, которые являются по существу сложными и весьма абстрагированными идеограммами духовной жизни создавшего их населения.
Культурная общность была своеобразна для каждой эпохи, т.е. она изменялась во времени, но очень мяло — в пространстве. Все многочисленные выделенные археологами культуры являются локальными или локально-временными вариантами огромной и сложной кочевнической (всаднической) культурной общности в каждую эпоху, охватывающую всю евразийскую степь. Характерно, что гибель отдельных вариантов этой общности не изменяла и не нарушала её развития в целом.
(152/153)
Вопросы формирования и существования в средневековых степях культурных общностей крепко связаны с закономерностями социально-экономического и этнического развития кочевого населения Евразии. Именно поэтому постановкой этой проблемы мы и завершим наше исследование. [8]
[1] ПСРЛ. М., 1962, т. II, с. 501.
[2] Там же, с. 12, 55.
[3] Королюк В.Д. Основные проблемы формирования контактной зоны в юго-восточной Европе и бессинтезного региона в Восточной и Центральной Европе. — В кн.: Проблемы социально-экономических формаций. Историко-типологические исследования. М., 1975.
[4] Седов В.В. Анты. — В кн.: Проблемы советской археологии. М., 1978; Плетнёва С.А. Печенеги, торки и половцы в южно-русских степях. — МИА, 1958, № 62; Эварницкий Д.И. История запорожских казаков. СПб., 1893, т. 1; Голобуцкий В.А. Запорожское казачество. Киев, 1957 и др.
[6] Гумилёв Л.Н. Древние тюрки. М., 1967, с. 72-73.
[7] ПСРЛ, II, с. 52-53.
[8] В этой книге мы ограничимся только постановкой вопроса о существовании культурных общностей. Развернутому их изучению, выявлению закономерностей культурного развития должна быть посвящена отдельная монография.
(153/154)
Рис. 5. Хунну-гунны в Евразии:
а — полукочевая и осёдлая экономика, б — первая стадия кочевания — нашествия; в — переход ко второй стадии кочевания (обретение родины); г — граница леса; 1 — империя Хунну; 2 — «Царство гуннов» в Дагестане; 3 — империя Аттилы.
(154/155)
Рис. 6. Эпоха Тюркских каганатов:
а — осёдло-земледельческая экономика; б — вторая стадия кочевания; в — переход от первой ко второй стадии кочевания; г — граница леса. 1 — Западно-Тюркский каганат; 2 — Восточно-Тюркский каганат; 3 — Аварский каганат.
(155/156)
Рис. 7. Эпоха «стабилизации»:
а, б — осёдло-земледельческая экономика; в — вторая стадия кочевания; г — осёдло-кочевая смешанная экономика: д — граница леса; е — общее направление венгерского нашествия. 1 — Уйгурский каганат; 2 — Кыргызский каганат; 3 — Кимакский каганат; 4 — Хазарский каганат; 5 — Дунайская Болгария.
(156/157)
Рис. 8. Степи Евразии в X — начале XI в.:
а — осёдло-земледельческая экономика; б — вторая стадия кочевания; в — осёдло-кочевая сметанная экономика; г — нашествия; д — переход от первой стадии кочевания к осёдло-земледельческой экономике; е — граница леса. 1 — Кыргызский каганат; 2 — Кимакский каганат; 3 — Алания; 4 — государство Сельджукидов; 5 — Венгрия; 6 — Волжская Болгария.
(157/158)
Рис. 9. Степи в XI-XII вв.:
а — осёдло-земледельческая экономика; б — вторая стадия кочевания; в — осёдло-кочевая смешанная экономика; г — нашествие и переход ко второй стадии кочевания; д — граница леса. 1 — Кыргызский каганат; 2 — Кимакский каганат; 3 — Волжская Болгария.
(158/159)
Рис. 10. Империя Чингисхана и Орды:
а — границы империи; б — границы Орд; в — осёдло-земледельческая экономика; г — осёдло-кочевая смешанная экономика; д — вторая стадия кочевания; е — граница леса, 1 — Золотая Орда; 2 — Белая Орда; 3 — Орда Джагатая; 4 — Царство Ильханов; 5 — Империя Юянь; 6 — Крымское ханство; 7 — Большая Орда; 8 — Астраханское царство; 9 — Казанское ханство; 10 — Ногайская Орда; 11 — Сибирская Орда.
|