С.П. Нестеров
Конь в культах тюркоязычных племён Центральной Азии
в эпоху средневековья.
// Новосибирск: 1990. 143 с. ISBN 5-02-029371-1
Заключение
До сих пор в археологической литературе практически любые древние изображения коней (рисунки, мелкая пластика), их остеологические остатки и т.д., как правило, связывают с «культом коня». Правда, в последнее время в некоторых работах отказываются от таких прямолинейных интерпретаций. Например, в навершии бронзового ножа из Елунинского могильника I, выполненном в виде головы лошади, Ю.Ф. Кирюшин видит отражение солярного культа, возможно связанного «с представлением о солнечном или небесном коне». [1] (Ср.: навершие бронзового ножа из Ростовки, которое сделано в виде фигурок коня и лыжника, Е.Е. Кузьмина связывает с «культом коня». [2])
В результате исследования проблемы «культа коня» мы пришли к выводу о том, что в свете философско-религиоведческого определения понятия «культ религиозный» под «культом коня» нужно понимать тотемические представления о коне или те религиозные воззрения, в которых конь является объектом культа. Во всех других случаях (инкарнация богов в коня, конь — атрибут божества и др.) говорить о «культе коня» в строгом смысле определения культа, видимо, нельзя, так как объект культа здесь — божество, обладающее сверхъестественными свойствами.
Анализ различных источников показал, что у древних племён Центральной Азии ритуальная роль коня не вытекает из тотемических представлений: отношения к коню как к тотему у них пока не обнаружено.
Важное значение в деле формирования ритуальной роли коня имеет решение вопроса о возможности доместикации лошади племенами Центральной Азии. Несомненно, что взаимоотношения человека и коня в этом процессе должны были привести к ритуальному использованию лошади. Некоторые имеющиеся археологические материалы (ритуальные захоронения черепов диких лошадей), собственное название для домашней лошади у тюркских и монгольских народов говорят о том, что процесс одомашнивания лошади в Центральной Азии, видимо, шёл, но он был прерван заимствованием домашних лошадей из западных районов Азии. Это произошло в конце III — начале II тыс. до н.э., но почти до I тыс. до н.э. роль коня в ре-
(117/118)
лигиозных представлениях центрально-азиатских племён была незначительна. Тезис Е.Е. Кузьминой о заимствовании племенами Центральной Азии у индоевропейцев одновременно и домашней лошади, и культа коня пока не получает подтверждения.
Появление в Центральной Азии индоевропейских представлений о ритуальной роли лошади датируется второй половиной II тыс. до н.э. («конь у мирового дерева», солнечные колесницы, «чудесные упряжки») и, несомненно, не связано с заимствованием лошадей у индоевропейцев. Эта эпоха характеризуется возрастанием хозяйственного и военного значения лошадей, которых стали запрягать в лёгкие двухколёсные повозки (колесницы). Одновременно происходит постепенная смена сюжетов на петроглифах: меньше становится изображений быков, увеличивается количество рисунков оленей и колесниц. Интересное предположение по этому поводу высказала H.М. Ермолова. Она связала появление большого числа изображений оленей на скалах с развитием конной охоты, [3] сперва с использованием колесниц, а с начала I тыс. до н.э. — верховых коней.
Основным истоком ритуальной роли коня в Центральной Азии следует считать его хозяйственное, главным образом транспортное, значение. Именно возрастание хозяйственного значения лошади начиная со второй половины II тыс. до н.э. привело в начале I тыс. до н.э. к сложению представлений о ритуальной роли коня, которые сохранились и в эпоху средневековья: жертвоприношение коня и его сопогребение с человеком. Правда, в связи с исследованиями H.Н.[Н.А.] Боковенко конского снаряжения начала I тыс. до н.э. [4] возникает один важный вопрос, на который пока нет ответа. В материалах кургана Аржан нашли отражение довольно развитые представления о роли коня в погребальном культе. Получается некоторое несоответствие между развитыми представлениями о ритуальной роли коня и активными поисками в это время оптимального варианта конской упряжи. Первое предполагает какой-то этап, когда происходит формирование представлений, и связан он, несомненно, с верховой ездой. Второе говорит о не так давно начавшемся процессе освоения лошади для верховой езды. Как синхронизировать эти два события?
Идею сопогребения с человеком коня можно считать общемировой: она исходит из представлений о загробной жизни, поэтому искать единый первоисточник обряда для огромной территории (от Европы до Америки), где он зафиксирован, видимо, нет смысла. Другое дело — отдельный регион. В эпоху средневековья у всех тюркоязычных племён Центральной Азии был широко распространён обряд сопогребения коня с человеком, в основном одна его форма: в могилу клали конское снаряжение. Только у древних тюрков существовал обряд погребения целой туши лошади. Каковы его генетические корни? Наиболее ранние погребения с конями в Центральной Азии зафиксированы в памятниках Аржан, Баданка IV, Курту II, Черный Ануй, Усть-Куюм, Кок-су I. [5] На следующем этапе скифской эпохи
(118/119)
только алтайские племена хоронили умерших с конями. Последние находки на Алтае погребений с конём гунно-сарматского времени, средневековые погребения древних тюрков с конём, этнографические материалы позволяют сделать вывод о непрерывности традиции сопогребения умерших с конём на Алтае со скифской эпохи вплоть до XX в.
Остается открытым вопрос об истоках обряда погребения с конём на Алтае. Население Алтая скифской эпохи исследователи относят к ираноязычному пласту (саки, юэчжи). Возможно, что оно генетически связано с племенами андроновской культуры — носителями индоиранского языка, которым был известен обряд погребения с конём. [6] Настораживает другое: позднее (VIII-VII вв. до н.э.) [7] появление этого обряда на Алтае. Это говорит о том, что нельзя связывать возникновение обряда погребения с конём только с иновлиянием.
Природные условия Горного Алтая ограничивали применение легких быстроходных колесниц, хотя они и были здесь известны,
чём свидетельствуют их изображения на скалах. Ограниченность использования колесниц, в свою очередь, не способствовала быстрому, как в степных районах, развитию коневодства. Лошадь на Алтае в это время, видимо, ещё не стала важным хозяйственным животным. Её значение возрастает лишь в начале I тыс. до н.э., когда осваивается верховой способ езды на коне, более удобный в условиях горной страны. Это, возможно, и привело к формированию в религиозной практике местных алтайских племён обряда погребения с целой тушей коня. Предстоит ещё выяснить, почему в Центральной Азии только на Алтае появился этот обряд, тогда как в других районах (в Минусинской котловине, Туве, Монголии) в скифскую эпоху в могилу клали конское снаряжение или шкуры коней. В карасукскую эпоху на указанных территориях погребения о конём также не были характерны. Предшествующее же скифской эпохе время на Алтае в археологическом плане ещё не изучено, поэтому мы не можем говорить о каких-либо местных более древних корнях этого обряда. Остаются пока два предположения: 1) о заимствовании алтайцами обряда погребения с целой тушей коня у ираноязычных племён; 2) о местном генезисе обряда, связанного с хозяйственной значимостью коня.
Представления о назначении и роли коня в загробном мире основаны в целом на его естественных функциях транспортного животного и источника пищи и являются у шаманистов общим элементом в их религиозных воззрениях.
Анализ письменных источников показал, что участие коня в других культах средневековых тюркоязычных племён было связано с его жертвоприношением. Археологических подтверждений этим сообщениям нет, кроме общего элемента, характерного как для погребального обряда, так и, возможно, для других культов (наподобие позднейшей тайэлги): вывешивания шкуры жертвенного коня на шесте или дереве. Основная масса костей из древнетюркских поминальных оградок Алтая принадлежит лошадям и овцам. Шкуры этих жертвенных животных
(119/120)
висели когда-то на деревьях в середине оградок или на наклонных жердях вокруг них (Дьер-Тебе, ограда I). [8]
Лошадь была одной из предпочитаемых жертв божествам. Смысл принесения её в жертву заключался в компенсации божеству за предоставленные им блага, т.е. лошадь являлась продуктом ритуального обмена между социальным коллективом и божеством. В целом ритуальная роль коня отражала основные направления средневекового коневодства.
Анализ различных источников по коневодству тюркоязычных племён Центральной Азии показал, что его развитие определяли лошади степных пород: «южно-сибирской» и «центрально-азиатской». Дальнейшее их изучение связано не столько с накоплением нового остеологического материала, сколько с анализом специалистами-иппологами уже имеющихся материалов (в плане породообразования, патологических изменений, половозрастной структуры). Результаты этой работы могут иметь большое практическое значение при исследовании древних религиозных представлений, связанных с конём, и их трансформации.
Предложенная реконструкция роли коня в религиозных культах средневековых тюркоязычных племён Центральной Азии не исчерпывает всего её идеологического многообразия. Мы осознаём, что затронуты лишь отдельные аспекты мировоззрения этих племён. Вне анализа остались такие важные его составные части, как роль коня в мифологии и искусстве. Возможно, что дальнейшая работа в этих направлениях позволит не только осветить роль коня вообще в мировоззрении тюркоязычных племён, но и выявить новые аспекты роли коня в их религиозных представлениях.
(/140)
[1] Кирюшин ЮФ. О культурной принадлежности памятников преандроновской бронзы лесостепного Алтая // Урало-алтаистика: Археология. Этнография. Язык. Новосибирск: Наука, 1985. С. 75.
[2] Кузьмина Е.Е. Распространение коневодства и культа коня у ираноязычных племён Средней Азии и других народов Старого Света // Средняя Азия в древности и средневековье. М.: Наука, 1977. С. 36.
[3] Ермолова H.М. К вопросу об интерпретации изображений животных // Скифо-сибирское культурно-историческое единство. Кемерово, 1980. С. 362-363.
[4] Боковенко Н.А. Начальный этап культуры ранних кочевников Саяно-Алтая: (По материалам конского снаряжения) . Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Л., 1987. Гл. III.
[5] Там же. Гл. V.
[6] Кузьмина Е.Е. Происхождение индоиранцев в свете новейших археологических данных // Этнические проблемы Центральной Азии: (II тысячелетие до н.э.). М.: Наука, 1981. С. 113-116; Она же. Распространение коневодства... С. 30-31.
[7] Марсадолов Л.С. Хронология курганов Алтая: (VIII-IV вв. до н.э.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. Л., 1985. С. 15.
|