Е.В. Ковычев

К вопросу о древних связях племён Восточного Забайкалья с тюркоязычными соседями в I тыс. н.э.

// Археология Северной Азии. Новосибирск: 1982. С. 148-156.

Первое тысячелетие нашей эры в истории Центральной Азии отмечено бурными политическими событиями, начало которым было положено разгромом в конце I в. н.э. северо-

(148/149)

хуннской державы. Влияние хуннов на окружающие народы на протяжении более чем трёх веков повсеместно подтверждается археологическими источниками. Традиционно хуннов считали тюркоязычными племенами в отличие от монголоязычных сяньби и ухуань. [1] Однако в последнее время исследователи указывают на сложный этнический состав хуннского политического объединения, в который вошли как тюркоязычные, так и монголоязычные элементы. [2]

Восточное Забайкалье, по-видимому, не входило в состав хуннской державы, являясь её пограничным районом, в котором проживали враждебные хуннам племена сяньби. [3] Тем не менее хуннское влияние прослеживается и в этом районе. Не случайно поэтому в некоторых памятниках Восточного Забайкалья встречается хуннская сероглиняная керамика, выполненная на гончарном круге, и типично хуннские формы наконечников стрел: костяные с раздвоенным черешковым насадом и железные трёхпёрые ярусного типа. [4] Об этом же можно судить и по нескольким погребениям, исследованным в окрестностях пос. Агинского, ст. Оловянной (падь Соцал) и у с. Кункур. [5] Такие черты погребального обряда, как захоронение умерших на спине, в вытянутом положении, головой на север, общие для всех трёх погребений, наличие в них деревянных гробов (Кункур), каменных ящиков (Соцал, № 7), или деревянного гроба, обставленного по сторонам каменными плитами (Агинское), находят прямые аналогии в хуннских памятниках Западного Забайкалья и Монголии. [6] Объединяют их с хуннскими погребениями также форма наружных каменных выкладок и обычай помещения в могилу жертвенных животных.

Инвентарь рассмотренных погребений также близок инвентарю хуннских памятников, причём особо следует выделить наконечники стрел, роговую пряжку «тюркского» типа и пояс, составленный из перламутровых нашивок, воспроизводящих раковину каури. [7] Наличие таких погребений на территории Восточного Забайкалья свидетельствует о проникновении хуннов в эти районы и об их участии в этногенезе местных племён.

Письменные источники указывают, во всяком случае, что в 93 г. н.э., после поражения северных хуннов, значительная часть их населения вошла в состав сяньбийского племенного союза и приняла «народное имя сяньби». [8] С этого времени изменился не только этнический состав племен сяньби, но и произошли изменения в их языке. [9] В зону же расселения сяньбийских племён, как считают многие исследователи, входила практически вся южная часть Восточного Забайкалья до р. Шилки включительно. [10]

Вполне вероятно поэтому, что некоторые из известных в настоящее время памятников Восточного Забайкалья, обряд и инвентарь которых близки хуннским (и прежде всего погре-

(149/150)

бение в пос. Агинском), могли принадлежать той части хуннов, которая была ассимилирована сяньбийцами. Важно отметить при этом, что наряду с данными памятниками в Восточном Забайкалье существовали и другие, отличные от первых и по обряду, и по инвентарю, но относящиеся к этой же эпохе.

Таково, например, погребение у с. Чиндант, исследованное сотрудниками Дальневосточной археологической экспедиции в 1966 г. [11] Под мощной каменной выкладкой здесь был обнаружен костяк человека, лежавший на правом боку, в сильно скорченном положении, головой на З. В изголовье погребенного с левой стороны были найдены: железный нож с кольцевым навершием на рукояти, выпуклая железная пуговица с планкой для крепления и костяной трубчатый игольник, заткнутый с одной стороны костяным стерженьком (рис. 1, 5-7).

Рядом с указанным курганом были зафиксированы остатки ещё нескольких, видимо, одновременных и аналогичных по типу погребений, разрушенных оврагом. В одном из них сохранился костяной черешковый наконечник стрелы с выемкой в основании.

Вероятно, подобные погребения не были единичны в данном районе, поскольку для последующего периода мы фиксируем уже десятки погребений со скорченными костяками.

Памятники послехуннского времени свидетельствуют о значительном расширении культурных связей местного населения с окружающим тюркоязычным миром. Развитие этих связей шло, очевидно, не только по линии мирных, культурных или торговых контактов, но и по линии прямой военной экспансии тюрков в эти районы. Источники сообщают, что в период наибольшего могущества тюркской империи тюркскому кагану подчинялись племена, обитавшие в бассейнах рек Орхон, Селенга, Тола, а также кидане, татабы и шивэйцы, жившие дальше на востоке. [12]

В долине р. Онон известны небольшая группа памятников типа «херексуров» и уникальное сооружение в виде каменных плит-стел и длинного ряда вертикальных плит, напоминающих ряды балбалов в захоронениях вождей орхонских тюрков на севере Монголии. [13] Здесь же исследована группа ложных курганов-кенотафов, содержавших отдельные предметы погребального культа, в том числе сосуды с просверленными в днищах отверстиями и предметы вооружения. [14] Особо среди них следует отметить железный черешковый кинжал из погребения-кенотафа № 2, аналогичный такому же кинжалу из тюркского кургана-кенотафа в Туве (VII-VIII вв.). [15] Известно также погребение воина из с. Кунгур (исследовано в 1972 г.), в котором были найдены железные наконечники стрел типично тюркских форм: трёхлопастные листовидные и трапециевидные, с характерными отверстиями в нижней части лопастей, плоские ромбические и фигурнолистные, а также остатки сбруй-

(152/153)

ных ремней, богато украшенных бронзовыми бляшками и накладками. Здесь же находились железные стремена с петельчатыми ушками на стержне. Форма большинства этих изделий находит аналогии в материале памятников кудыргинского типа на Алтае (VII-VIII вв.). [16]

Влияние тюрков и их культуры на местное население устойчиво прослеживается на протяжении почти всей второй половины I тыс. н.э. Подтверждение этому дают памятники бурхотуйской культуры Восточного Забайкалья, которые предоставляют в наше распоряжение целую серию различных предметов, имеющих «тюркский» облик: костяные подпружные пряжки, удила с пластинчатыми и эсовидными псалиями, бронзовые пряжки со щитками и без них, украшения узды и сбруи, накладки на ремни, концевые бляхи, серьги с висюльками, крючки от колчанов, а также железные и костяные наконечники стрел (рис. 1, 2).

Примечательно, что этот «тюркский» по своему характеру комплекс вещей, наряду с керамикой и предметами украшений, сближает бурхотуйские погребения одновременно и с погребениями амурских племён мохэ, в материальной культуре которых также выявлен мощный тюркский пласт. [17] Вместе с тем анализ известных в настоящее время восточнозабайкальских памятников I тыс. н.э. показывает, что наиболее часто тюркские вещи встречаются в погребениях, в которых костяки лежат скорченно, на левом или правом боку, головой на ССВ. Эти погребения отличаются от остальных бурхотуйских памятников и рядом других особенностей. К ним относятся, в частности, слабое надмогильное перекрытие погребений, неглубокие могильные ямы и отсутствие в погребениях целых глиняных сосудов. Обломки сосудов встречаются обычно или среди камней перекрытия или в засыпке могильных ям. Лишь в трёх случаях сосуды были найдены вместе с костяками. Важно отметить при этом, что большая часть сосудов, извлечённых из погребений со скорченными костяками, существенно отличалась от остальной бурхотуйской керамики (сравните рис. 1, 18-20). Ближайшие аналогии им находятся не на востоке (хотя часть сосудов и имеет ярко выраженные «мохэские» и «бурхотуйские» черты), а на западе — в Туве, на Алтае и даже в Средней Азии. [18]

Это обстоятельство ещё более подчёркивает обособленность данной группы памятников и позволяет предположить, что они были оставлены иной, чем остальные погребения, этнической группой.

В настоящее время можно считать доказанным, что основная масса бурхотуйских памятников принадлежала группе племён, известной в письменных источниках под именем «шивэй». [19] Среди всей огромной массы шивэйских племён были и такие, которые говорили на языке, близком языку кумоси

(153/154)

и киданей (т.е. были монголоязычными), а также племена, родственные тунгусоязычным мохэ. Были и племена, располагавшиеся на крайних северо-западных границах шивэйского мира. Последние значительно отличались от остальных языковыми особенностями. Источники называют эти племена «большими шивэй» и помещают их в значительном удалении к западу от «шеньмохын-шивэй» (получивших название от реки). [20]

Л.Л. Викторова предполагает, что племена шеньмохын-шивэй обитали в районе Шилки. [21] В настоящее время здесь известна большая группа погребений бурхотуйского типа и несколько одновременных им городищ, которые, таким образом, можно связывать с данной группой шивэй. При этом наиболее распространены погребения, в которых костяки лежат на спине, в вытянутом положении, головой на ЗСЗ. Зато погребения со скорченными костяками распространены к З от Шилки: в низовьях р. Онона и Аги и в бассейне Ингоды. Имеются они и далее к З, в районе Еравненских озер, а также в бассейнах рек Хилок и Чикой. [22]

Археологические источники, таким образом, дают возможность очертить условные границы обитания двух больших этнических групп. Одна из них, судя по памятникам, занимала территорию в бассейне Ингоды и её притоков, частично в низовьях Онона; другая, наиболее многочисленная, — земли в бассейнах Шилки и Онона. Первая группа была связана тесными контактами с Племенами орхоно-селенгинских тюрок и уйгуров, вторая группа — с тунгусоязычными племенами амурских мохэ, а затем чжурчжэней. В материале исследованных памятников поэтому преобладают или тюркские, или амурские черты.

Нельзя не отметить и ряд общих черт, сближающих погребения друг с другом: одинаковую форму каменных кладок при существенных различиях в их структуре; практику разведения на могилах поминальных кострищ; принесение в жертву отдельных частей животных и, наконец, близкий по характеру состав погребального инвентаря. Однако различий при этом оказывается намного больше, чем сходства, что объясняется, очевидно, различной этнической принадлежностью данных памятников.

Следовательно, археологические источники дают основания для выделения среди восточнозабайкальских памятников I тыс. н.э. ещё одного локального варианта, отличного от собственно бурхотуйского. Условно выделенная группа памятников может быть названа Ингодинской, поскольку в бассейне р. Ингоды указанный тип погребений распространён наиболее широко. В этническом плане они могут быть связаны с теми племенами, которые были указаны выше.

(154/155)

Так выглядит в целом проблема культурно-исторических связей племён Восточного Забайкалья I тыс. н.э. с древними тюркоязычными племенами, господствовавшими в это время на просторах Центральной Азии.

Примечания   ^

[1] Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Урянхайский край. Т. 2. Исторический очерк этих стран в связи с историей Средней Азии. Л., 1926, с. 79; Бернштам А.Н. Очерк истории гуннов. Л., 1951, с. 56.

[2] История Монгольской Народной Республики. М., 1967, с. 75; Бертагаев Т.А. Этнолингвистические этюды о племенах Центральной Азии. В кн.: Исследования по истории и филологии Центральной Азии, вып. 6. Улан-Удэ, 1976, с. 24-27.

[3] Кириллов И.И. Восточное Забайкалье в древности и средневековье. Иркутск, 1979, с. 60-61.

[4] Ср.: Коновалов П.Б. Хунну в Забайкалье (погребальные памятники). Улан-Удэ, 1976, с. 173-178, 193-198, табл. I, II.

[5] Окладников А.П. Работы Бурят-Монгольской археологической экспедиции в 1947-1950 гг. КСИИМК, М., 1952, т. XIV, с. 45-46; Он же. Бурхотуйская культура железного века в Юго-Западном Забайкалье. Труды Бурятского комплексного научно-исследовательского института, серия востоковедения, 1960, вып. 3, с. 27; Гришин Ю.С. Погребение гуннской эпохи у деревни Кункур. (К вопросу о памятниках раннего железного века в Восточном Забайкалье.) КСИА, 1964, № 99, с.73-75.

[6] Коновалов П.Б. Исследование погребальных памятников хунну в Бурятии. В кн.: Исследования по истории и филологии Центральной Азии, вып. 6. Улан-Удэ, 1976, с. 4-10.

[7] Окладников А.П. Работы Бурят-Монгольской археологической экспедиции в 1947-1950 гг., с. 45; ср.: Коновалов П.Б. Хунну в Забайкалье, с.192.

[8] История Сибири с древнейших времён до наших дней. Т. 1. Древняя Сибирь. Л., 1968, с. 251.

[9] История Монгольской Народной Республики, с. 75.

[10] История Сибири..., т. 1, с. 251; Кириллов И.И. Восточное Забайкалье, с. 60-61.

[11] Асеев И.В. Памятники железного века в бассейне р. Онон. Изв. СО АН СССР, 1973, № 11, Сер. обществ, наук, вып. 3, с. 105.

[12] Гумилёв Л.Н. Древние тюрки. М., 1967, с. 171; Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия..., с. 237, сноска 4.

[13] Окладников А.П. Древнее Забайкалье. (Культурно-исторический очерк). В кн.: Быт и искусство русского населения Восточной Сибири. Ч. II. Забайкалье. Новосибирск, 1975, с. 17.

[14] Кириллов И.И., Ковычев Е.В., Асеев И.В., Зубов С.Л. Могильник бурхотуйской культуры в пади Улан-Сар. В кн.: Древняя история народов юга Восточной Сибири, вып. 4. Иркутск, 1978, с. 151, 152, 154, 159.

[15] Кириллов И.И., Ковычев Е.В. Исследования в Читинской области. — АО 1970 года. М., 1971, с.188. Ср.: Грач А.Д. Археологические раскопки в Монгун-Тайге и исследования в Центральной Туве. (Полевой сезон 1957 г.). Труды ТКАЭЭ, М.-Л.. 1960, т. 1, рис. 26, а.

[16] Ср.: Гаврилова А.А. Могильник Кудыргэ как источник по истории алтайских племён. М.-Л., 1965.

[17] Деревянко Е.И. К вопросу о древних связях племён Дальнего Востока с кочевниками Центральной Азии во второй половине I тыс. н.э. Изв. лаборатории археологических исследований, Кемерово. 1974, вып. 5, с. 85-94.

(155/156)

[18] Кириллов И.И. Восточное Забайкалье в древности и в средневековье, с. 67-68. Ср.: Бернштам А.Н. Историко-археологические очерки Центрального Тянь-Шаня и Памиро-Алая МИА, 1952, № 26, рис.93.

[19] Кириллов И.И. Восточное Забайкалье..., с. 61-65.

[20] Бичурин Н.Я. (Иакинф). Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена, т. II. М.-Л., 1950, с. 76-78. По Н.В. Кюнеру, вместо «шеньмохын-шпвэй» в источнике сказано: «шеньмода-шивэй».— См.: Кюнер Н.В. Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М., 1961, с. 301-302.

[21] Викторова Л.Л. К вопросу о расселении монгольских племён на Дальнем Востоке в IV в. до н.э. — XII в. н.э. Учён. зап. ЛГУ, 1958, № 256. Сер. востоковед. наук, вып. 7. с. 55.

[22] Ивашина Л.Г., Климашевский Э.Л. Раскопки в районе оз. Исинга. АО 1971 года. М., 1972, с. 266; Константинов М.В., Немеров В.Ф. Древности реки Чикой (на северных границах Монголии). В кн.: Археология и этнография Монголии. Новосибирск, 1978, с. 217.

наверх