|
Е.Ф. КорольковаРис. 1. Браслет с головками барана на концах Сибирская коллекция Петра I (кат. 5).(Открыть Рис. 1 в новом окне) |
Рис. 2. Браслет с головками барана на концах Погребение у с. Саломатино (кат. 2).(Открыть Рис. 2 в новом окне) |
завершением оконечностей браслетов и гривен и часто располагаются в виде фриза, несомненно, играя всё ту же апотропеическую роль.
Сами же украшения — пояса, ожерелья, гривны, ножные, плечевые и запястные браслеты, представляющие собой спираль, сомкнутую или несомкнутую окружность, в своей основе несут идею охранительного кольца, что является универсальной концепцией в архаических представлениях.
Гривны и браслеты скифской и сарматской эпох генетически связаны с шейными и наручными украшениями иранского мира, где были распространены те же типы ювелирных изделий. Вероятно, им свойственны близкие функции и символика. Гривны и браслеты скифского и сарматского времени находят прототипы среди вещей Амударьинского клада. На рельефах монументальных сооружений столицы персидской империи в эпоху династии Ахеменидов Персеполя рубежа V-IV вв. до н.э. знатные воины изображены с шейными обручами разных типов.
Несмотря на вариабельность шейных и наручных металлических обручей, можно утверждать, что все они были не просто бытовыми украшениями, но имели особый статус, подтверждённый упоминаниями о них в письменных источниках как об особо престижных предметов. Так, Ксенофонт, античный автор, живший в V в. до н.э. и получивший также известность как военачальник, в своём мемуарном сочинении «Анабасис» о походе в Переднюю Азию отряда греческих наёмников в составе большого войска персидского царевича Кира, который намеревался свергнуть своего брата, царя Артаксеркса, описал некоторые обычаи и характерные особенности иранской культуры эпохи Ахеменидов. Говоря об одном из близких Киру людей, некоем Артапате, Ксенофонт упомянул, что «он носил золотой акинак; у него также имелись гривна, браслеты и другие украшения, которые носят знатные персы». Ксенофонт также сообщает, что, желая отблагодарить киликийского царя, «Кир одарил Сиеннесия такими дарами, которые считались наиболее почётными у царя, а именно: конём с золотой уздечкой, золотой гривной, браслетом, золотым акинаком и персидским платьем...».
Здесь особенно важным представляется упоминание в престижном наборе парадного оружия, гривен и браслетов.
Типы украшений, сложившиеся в скифскую эпоху, продолжали существовать и в сарматское время, претерпевая некоторые изменения, выражающиеся в формальных стилистических признаках, эволюции технологических приёмов и конструктивных инновациях. Несмотря на общность типов в целом, незначительные, на первый взгляд, иконографические детали, стилистические особенности и, в первую очередь, технологические признаки могут оказаться вполне значимыми в вопросах хронологии и культурной атрибуции.
В настоящее время известна большая серия украшений, происходящих с различных территорий и представляющих собой несомкнутые обручи или спирали различного диаметра, а также их имитацию в виде конструкций из полых колец. Концы таких гривен, как правило, оформлены либо зооморфными изображениями, либо рельефной орнаментацией (чаще всего в виде «астрагалов»), либо сочетанием того и другого. Различным бывает количество оборотов (не исключено, что эта особенность имеет смысловую значимость; например, среди браслетов Ставропольского клада есть спирали в 5, 6, 7, 8 и 9 оборотов — что это: числовая символика?). Гривны изготовлены из различных материалов — золота, серебра, бронзы, дерева и рога, обложенных золотым листом. Разнообразна техника исполнения и конструкция этих украшений (использовались толстая проволока, дрот, полые трубки, литьё с односторонним рельефом, резьба для зооморфных наконечников; значительная часть вещей представляет собой разъёмные конструкции с различным способом соединения и фиксации).
Проанализировав все гривны скифского и сарматского времени, объединённые рядом общих характеристик, включая конструкцию, зооморфные мотивы фигурных окончаний и их стилистические особенности, и, определив основные очаги распространения, можно выявить тенденции их типологического развития и генетические корни.
Типологически наиболее ранними могут считаться, по-видимому, украшения
|
|
Рис. 3. Браслет с фигурками козла на концах Погребение у с. Саломатино (кат. 1).(Открыть Рис. 3 в новом окне) |
Рис. 4. Браслет спиральный со сценой терзания на концах. Сибирская коллекция (кат. 4).(Открыть Рис. 4 в новом окне) |
в виде несомкнутого обруча или спирали, выполненные из толстого дрота с напаянными зооморфными наконечниками. Эта разновидность гривен продолжает существовать параллельно и со сравнительно более поздними конструкциями, варьируя в художественном оформлении. Более консервативной оказалась форма спирального браслета, поскольку в наручных украшениях не было необходимости поиска и разработки разных систем сочленения и разъёма, как в случае формирования многоярусных псевдо-многовитковых конструкций. Многообразие шейных и наручных украшений, относящихся к разному времени — от скифской до сарматской эпохи — представлены в Сибирской коллекции Петра I.
Сибирская коллекция — уникальное собрание древних художественных изделий, демонстрирующих яркие образцы звериного стиля эпохи ранних кочевников, населявших в скифское и сарматское время территорию Сибири и смежные с ней районы Центральной и Средней Азии. Она включает около 240 золотых художественных изделий необычайной яркости и выразительности и представляет собой весьма разнородный материал. В собрание входят предметы, происходящие не только из разных памятников, но и созданные в различное время — с VII в. до н.э. по первые века н.э. Коллекция, собранная по личному указанию Петра I, находилась в его Летнем дворце. После смерти императора, а затем и Екатерины I в 1727 г. она попала в первый российский музей — Кунсткамеру. В 1859 г. по распоряжению Александра II собрание, получившее в XIX в. название Сибирской коллекции, было передано в Императорский Эрмитаж. В настоящее время её большая часть находится на экспозиции в Галерее драгоценностей №2 Государственного Эрмитажа.
Сибирская коллекция представляет особую ценность тем, что она включает практически все существующие типы ажурных поясных пластин, гривен и браслетов, стилистические варианты художественного оформления и вариации иконографических схем, а также образцы почти всех технических приёмов исполнения такого рода предметов. Украшения из Петровской коллекции дают возможность проследить развитие стиля и технологических приёмов от скифской до сарматской эпохи.
Прямые аналогии некоторым предметам из Сибирской коллекции обнаруживаются среди сарматских украшений. Так, спиральный браслет в три оборота с головками барана на концах (рис. 1) является ближайшей параллелью аналогичному браслету, найденному в Саратовской губернии в разрушенном сарматском погребении I в. до н.э. — I в. н.э. (Берхин 1959. С. 39; рис. 2). Обнаруженный в этом же погребении второй спиральный браслет в семь оборотов украшен фигурками фантастического зверя, вид которого точно определить невозможно (рис. 3). Вероятно, он соединяет в себе черты разных животных, поскольку имеет рога и вытянутое как бы в летящем прыжке тело козла, но при этом обладает длинным хвостом, никак не свойственным этому животному, и странной мордой с «пятачком». В целом и изображение, и форма браслета чрезвычайно близки сибирским украшениям (рис. 4) и,
безусловно, свидетельствуют о культурном родстве.
К такому же типу украшений принадлежит и пара спиральных браслетов с фигурками животных на концах из погребения I в. н.э., раскопанного в могильнике у с. Калиновка в Нижнем Поволжье (рис. 5). Один из калиновских браслетов был сломан в древности и отремонтирован. Сам факт древней реставрации свидетельствует о длительности использования подобных украшений, представлявших большую ценность для их владельцев. Автор раскопок и публикации Калиновского могильника В.П. Шилов ошибочно усмотрел в зооморфном оформлении оконечностей браслетов сцену терзания хищником лосихи (Шилов 1956. С. 43). И.П. Засецкая пересмотрела трактовку композиции, справедливо отвергнув наличие второго зверя и отметив сочетание в одном зооморфном образе признаков хищника и копытного (Zassetskaya 1995. N64). Это определение лосихи, в общем, произвольно: никаких специфических видовых и половых признаков в изображении нет. Упомянутая В.П. Шиловым в качестве полной аналогии пара «совершенно идентичных» золотых браслетов из Сибирской коллекции, «повторяющих в деталях калиновские» (Шилов 1956. С. 43), демонстрирует лишь тот же тип, но на указанной паре сибирских браслетов изображены хищники. Тело животного с длинным волнистым хвостом на наконечниках калиновских браслетов больше всего напоминает саломатинского козла, а безрогая голова представляет полную аналогию зооморфным наконечникам гривны из детского погребения IV в. до н.э. из кургана Соболева Могила (Tesore delle Steppe 1996. N57). Калиновские браслеты, очевидно, всё же значительно моложе гривны из Соболевой Могилы и, вероятно, демонстрируют сохранение раннего типа в изделиях, который бытовал длительное время, но наличие поломки и реставрация вполне допускают датировку конкретных предметов более ранним временем, чем дата самого захоронения.
Такая ситуация с хронологическим несоответствием возраста вещей и самого погребения в археологии нередка. Так, в сарматском кургане, раскопанном у с. Верхнее Погромное в Нижнем Поволжье и датированном В.П. Шиловым I в. до н.э. (Шилов
|
|
Рис. 5. Браслет спиральный с фигуркой «лосихи» на концах. Калиновский могильник Курган 55, погребение 8 (кат. 11).(Открыть Рис. 5 в новом окне) |
Рис. 6. Браслет спиральный со сценой терзания на концах, с. Верхнее Погромное, курган 2, погребение 2 (кат. 3).(Открыть Рис. 6 в новом окне) |
1956. С. 44), были обнаружены украшения, несомненно значительно более древние, чем само погребение. Вероятно, дата погребения может быть более ранней, что уже отмечалось исследователями. Так, В.И. Мордвинцева, приводя вполне убедительную аргументацию, датирует комплекс второй половиной II в. до н.э. — I в. до н.э. (Мордвинцева 2003. С. 85). Что касается спирального браслета из толстого дрота с зооморфными окончаниями (рис. 6) и поясной бляхи с изображением козла (рис. 7), то они, очевидно, значительно старше комплекса в целом, поскольку по стилю и некоторым особенностям технического исполнения обе вещи, несомненно, можно отнести к IV-II вв. до н.э.
Художественные изделия из золота, которые характеризуются целым комплексом признаков, выделяются в некую компактную группу. Они относятся, вероятно, к ирано-бактрийскому кругу памятников, несмотря на то, что большая их часть не имеет достоверного происхождения и входит в музейные коллекции, сформированные из вещей, которые были случайно найдены, добыты путём грабительских раскопок или приобретены у перекупщиков древностей. Это предметы из так называемого Амударьинского клада, хранящегося в Британском музее и предположительно обнаруженного в районе верхнего течения р. Амударьи, а также отдельные вещи из Сибирской коллекции Петра I и некоторые единичные украшения из других собраний.
Среди находок Амударьинского клада и в Сибирской коллекции выделяется группа предметов с характерной орнаментацией — вставкой на бедре или плече животного в
|
|
Рис. 7. Пластина поясная в виде фигуры козла, с. Верхнее Погромное, курган 2, погребение 2 (кат. 8).(Открыть Рис. 7 в новом окне) |
Рис. 8. Украшение в виде грифа, терзающего козла. Сибирская коллекция Петра I.(Открыть Рис. 8 в новом окне) |
форме кружочка в комбинации с криволинейным треугольником или каплевидной фигурой. Эта группа включает так называемый эгрет (рис. 8), парные поясные пластины с изображением рогатого монстра с телом льва и крыльями, который терзает поверженного коня (рис. 9); ахеменидскую гривну и ажурный браслет из Сибирской коллекции с львиными грифонами; браслеты, хранящиеся в Римско-Германском музее Кёльна и в Пешаварском музее и, наконец, эгрет (рис. 10), перстень из Амударьинского клада (рис. 11) и бляшку-пуговицу из Британского музея (Dalton 1964. Р. 46).
В эту же группу входит и фигурная поясная пластина из сарматского погребения в кургане, раскопанном у с. Верхнее Погромное. Пластина аналогична по типу сибирским застёжкам и уникальна для сарматского памятника. Это единственная находка бляхи подобного типа на европейской территории, кроме поясных пластин из Запорожского кургана, раскопанного в 1968 г. в окрестностях г. Запорожья, который содержит более поздние поясные украшения, по технике соответствующие времени захоронения.
Поясные пластины обычно были парными, но бляха из Верхнего Погромного не имеет симметричной оппозиции. В древности пластина была сломана на две части и отремонтирована путём соединения частей с помощью штифтов (рис. 7). В этой вещи есть некая неправильность: либо она составлена из двух частей от разных блях, либо в ней соединены обломки с утратой каких-то фрагментов изображения, либо она изначально создавалась по какому-то образцу, в котором композиция была не-
|
|
Рис. 9. Пластина поясная — крылатый хищник с рогами, терзающий коня. Сибирская коллекция Петра I (кат. 9).(Открыть Рис. 9 в новом окне) |
Рис. 10. Эгрет из Амударьинского клада. Британский музей.(Открыть Рис. 10 в новом окне) |
Рис. 11.
Перстень из Амударьинского клада Британский музей.
(Открыть Рис. 11 в новом окне)
допонята мастером при воспроизведении. Центральная часть основания бляхи имеет утрату металла. Край левого фрагмента изделия неровный в месте слома. В любом случае, очевидна некоторая лакуна в изображении, однако определить её масштабы не представляется возможным, но, скорее всего, она невелика. Учитывая стандартность размера бляхи, абсолютное тождество в деталях исполнения на обоих фрагментах предмета, более вероятным представляется изначальное несовершенство композиции с некоторым нарушением пропорций и элементов.
Отсутствие конструктивности в деталях композиции и некоторая необъяснимость отдельных её элементов может свидетельствовать об относительно поздней датировке пластины по сравнению со всей серией известных украшений этой категории или воспроизводстве некоего образца в инокультурной среде. Эта непонятность композиции послужила причиной разноречивых трактовок элементов изображения разными исследователями, которые видели в изображённом животном лошадь, понимали непонятную фигуру перед коленом козла как лапу хищника с двумя когтями и усматривали нарушенную сцену терзания в изначальной схеме изображения (Шилов 1956; Мордвинцева 2003. С. 85; Засецкая 1974. С. 177). Возможно, необъяснимые в контексте данной композиции детали — результат частичного воспроизведения какой-то иной иконографической схемы, в которой не все элементы были понятны мастеру. Зооморфное изображение имеет ряд особенностей и странностей. Животное имеет голову козла. Рельефная моделировка морды нестандартна: выделен нос с маленькой глубокой каплевидной ноздрёй. Над глазом, сразу под рогом, рельефными колечками передана шерсть. Ухо изображено не совсем обычно: оно поставлено вертикально и направлено кончиком вперёд. Форма уха вызывает удивление, так как оно расположено противоестественно — его округлое основание и верхняя выпуклая линия с завитком у основания находятся в зеркальном отображении к нормальному положению. Косая штриховка, передающая шерсть на ухе, оказывается обращённой в сторону глаза.
Центральная часть согнутого колена отмечена двойным кружком с углублением в середине, что является характерным стилистическим признаком иранского происхождения. По нижнему краю обеих ног идёт орнаментальная отделка в виде заглублённой линии с косой насечкой. Выше колена на обеих ногах имеется рельефная моделировка в виде выпуклой косой полоски между двух канавок. Подобные приёмы встречаются и среди ажурных пластин Сибирской коллекции (например, в паре, демонстрирующей нападение хищника на лошадь; рис. 9).
Массивный рог имеет сложную рельефную моделировку. Верхний ряд дуги состо-
ит из четырёх прямоугольных ячеек, вероятно, изначально заполненных цветными вставками. Отделённая от кастов вторая рельефная дуга сплошь покрыта рядами пуансонных точек. К концу рога обе рельефные полосы сливаются, и рог заканчивается у основания шеи округлой выпуклостью. Рельефное плечо акцентировано гнёздами для вставок геометрической формы, создающими характерную орнаментальную фигуру из двух элементов — круга и примыкающего к нему криволинейного треугольника, повторяющего форму рельефа плеча. Контуры круга и криволинейного треугольника выполнены врезной прочеканенной линией.
Конструкция и техника этой бляхи своеобразна: единственная из всех поясных украшений такого типа, она выполнена в технике басмы и обработана чеканкой. Следов обработки на оборотной стороне нет. Широкая дужка пряжки имеет рваный внутренний край с сильно отогнутым на оборотной стороне узким участком вблизи от крепления крюка. На лицевой стороне на конце крюка, направленного влево, отчетливо видны следы операции с дротом в виде уплощённых участков поверхности (следы от ударов или другого воздействия). Продетый насквозь в дужку дрот, возможно, первоначально имел форму петли. На оборотной стороне торчащий конец дрота небрежно загнут, образуя крюк, направленный косо вниз. В-образная форма пряжки ставит её в конец типологического ряда, берущего начало среди самых ранних образцов поясных пластин такого рода.
Тем не менее, внешние атрибуты и элементы оформления пластины из Верхнего Погромного полностью совпадают со всеми прочими предметами этой стилистической группы. Все вещи отмечены одним определяющим отличием: бедро или плечо изображённого животного украшено цветными вставками, которые имеют вид сложной фигуры, состоящей из круга и примыкающего к нему криволинейного треугольника. Иногда гнёзда для вставок составляют трёхэлементную структуру, в которой к центральному кругу с противоположных сторон примыкают криволинейные треугольники, имеющие разнонаправленный изгиб. Орнаментальный мотив в виде комбинации круга и криволинейного треугольника, помимо золотых предметов, встречается в изображениях на алтайских художественных изделиях из цветного войлока и ажурных кожаных аппликациях (например, петухи из кожи и войлочный чепрак из 1 Пазырыкского кургана). Генетически этот элемент, представляющий собой комбинацию геометрических фигур, не характерных для персидского искусства, скорее может быть связан с культурой кочевников.
В большинстве, но не во всех случаях, такая орнаментальная композиция сочетается с сегментовидными гнёздами, ритмично расположенными в горизонтальном направлении на туловище животного, как бы подчёркивая рёбра зверя.
В Сибирской коллекции Петра I среди поясных пластин есть пара симметричных блях, относящаяся к рассматриваемой группе. Они выполнены в невысоком рельефе в технике чеканки. На бляхах представлена сцена терзания коня монстром. Левая пластина (ориентируясь по ношению) застёжки пояса (кат. 9) на лицевой стороне имеет крючок, на оборотной стороне — три петли для крепления к ремню. Крылатый фантастический хищник с телом льва и рогами козла, как и поверженный конь представлены с S-образновывернутым туловищем. Сцена терзания носит сакрально-символический характер.
Вся композиция в целом построена на ритме S-образной кривой. Крупы монстра и коня перевёрнуты на 180 градусов, так что задние ноги коня оказываются поднятыми вверх, а хищника — развёрнуты вертикально по внешнему правому (от зрителя) краю пластины. Бёдра коня и хищника акцентированы вставками, вероятно, из бирюзы, которые не сохранились. Гнёзда для вставок имеют двойной контур, подчёркнутый тонкой врезной линией, и расположены в виде орнаментального геометрического мотива, который состоит из круга с примыкающими к нему с двух сторон разнонаправленными криволинейными треугольниками. Плечо коня отмечено подобной орнаментальной
фигурой, но в сокращённом виде — кружок с одним криволинейным треугольником.
Крыло и загривок чудовища, грива коня, ноги и изогнутая линия хребта у обоих животных обозначены косым рубчиком, который является характерным элементом в художественных изделиях рассматриваемой группы. Необычна манера изображения ушей — они намеренно воспроизведены развёрнутыми в противоположную естественному положению сторону, аналогично изображению уха козла на бляхе из Верхнего Погромного (кат. 8).
Эта особенность в изображении ушей фиксируется и в некоторых памятниках Алтая. Причём аналогии обнаруживаются именно среди художественных изделий 2 Пазырыкского кургана. Так, композиции на медных штампованных пластинах с золотыми обкладками демонстрируют в симметричной композиции образы обращённых друг к другу, в одном случае хищников с рогами козла и конскими копытами, а в другом — грифонов (рис. 12, 13). Изображения выполнены в стиле, чрезвычайно близком сибирским бляхам и всей группе предметов, тяготеющих к иранскому кругу (Руденко 1948. С. 47, 48. Рис. 27, 28). Звериные изображения на войлочных аппликациях из этого кургана имеют те же стилистические особенности.
Рис. 12. Пластина с изображением грифонов. 2 Пазырыкский курган.(Открыть Рис. 12 в новом окне) |
Рис. 13. Пластина с изображением фантастических животных. 2 Пазырыкский курган.(Открыть Рис. 13 в новом окне) |
Из бесспорно иранских по происхождению ювелирных изделий лишь на одной из гривен Сибирской коллекции фиксируется подобный орнаментальный мотив. В то же время он представлен именно в изделиях, связанных с культурой кочевников. Эти вещи были созданы в зоне непосредственных контактов номадов с ахеменидской Персией и на стыке культур Средней Азии, Южной Сибири и Ирана. При уточнении даты эта особенность декора может служить хронологическим индикатором для целой группы художественных изделий.
Все эти вещи демонстрируют стиль, близкий ахеменидскому искусству, и, вероятно, они были сделаны где-то на периферии иранского мира под сильным иранским влиянием. Эта группа, безусловно, может быть соотнесена по стилистическим и технологическим признакам с памятниками типа Амударьинского клада и Тахти-Сангин в Средней Азии, то есть с бактрийским кругом художественных изделий. Ярким примером бактрийского стиля являются костяные ножны из храма Окса (Тахти-Сангин) с изображением льва, который держит в лапах оленя (рис. 14). Они датируются разными исследователями по-разному: от конца VI — начала V в. до н.э. до III-II вв. до н.э. * [сноска: * Б.А. Литвинский и И.Р. Пичикян относят их к концу VI — началу V в. до н.э.; В. Шильц датирует ножны III-II вв. до н.э. См.: Литвинский, Пичикян 1981. С. 87-110; Пичикян 1985. С. 71. №184; Литвинский 2001. С. 233; Schiltz 1994. Р. 306.] Представляется, что более поздняя датировка здесь предпочтительна, и ножны можно датировать IV-II вв. до н.э.
Любопытно, что полное совпадение стилистических особенностей наблюдается в зооморфном оформлении браслета и поясной пластины из Верхнего Погромного, и в зверином стиле изделий из некоторых алтайских курганов. Оба украшения из сарматского погребения в стилистическом отношении ближе всего стоят к художественным изделиям из 2 Пазырыкского кургана. Причём некоторые декоративные приемы, манера исполнения и трактовка формы повторяются в точности и в золотых украшениях, и в пазырыкских предметах из органических материалов. Так, на кожаной фигурке лося из 2 Пазырыкского кургана контур рога выполнен двойной линией, образующей небольшой рельеф; глаз животного приобретает подтреугольную форму, что полностью совпадает с деталями изображения оленя на браслете из Верхнего Погромного (рис. 15).
Гриф, терзающий козла, на эгрете (рис. 8) из Сибирской коллекции находит прямые аналогии в кожаной пластине (Руденко 1948. Табл. XXVI, 4), служившей элементом какой-то декоративной композиции (2 Пазырыкский курган). Эгрет, по-видимому, был частью богатого конского убора.
Ещё одна параллель образу хищной птицы на эгрете из Сибирской коллекции — резная деревянная фигурка грифа с распростертыми крыльями, служившая налобным украшением конского оголовья из кургана 3 могильника Ак-Алаха (рис. 16). Автор раскопок Н.В. Полосьмак справедливо указывает на сходство трактовки образа на налобнике и на эгрете (Полосьмак 2001. С. 85. Рис. 60). Поза птицы, чешуйчатое оперение на шее и груди, рельефный валик по верхнему контуру крыльев и их длинные перья, а также гребень хищника в деревянной резьбе и ювелирном изделии переданы одинаково. Параллельные вертикальные линии в верхней суженной части хвоста деревянной птицы из алтайского кургана вызывают непосредственную ассоциацию с трактовкой опушки когтистых лап золотого грифа из Сибирской коллекции.
Поясные украшения в виде парных ажурных пластин с изображениями сакрального характера типичны для костюма евразийских кочевников с середины I тыс. до первых веков до н.э., охватывая скифскую и сарматскую эпохи. Такой декор поясов был широко распространён в Центральной Азии. Археологические находки локализуются преимущественно в погребальных памятниках Сибири, Северного Китая и Ордоса. Наблюдается интересная закономерность: именно с территории Сибири происходят массивные золотые бляхи, демонстрирующие высокие художественные достоинства. Петровская коллекция до сих пор остаётся единственным собранием, обладающим столь богатым набором уникальных поясных украшений из золота, и содержит 14 пар разнообразных пластин — в основном, в зверином стиле. Любопытно, что за последующие три столетия после разграбления древних памятников Сибири «бугровщиками», несмотря на многочисленные археологические изыскания, золотых поясных пряжек, подобных вошедшим в Петровскую коллекцию находкам, больше не было.
В Ордосе и Северном Китае, где пряжки подобного типа особенно многочисленны, они представлены в абсолютном большинстве в бронзе, в некоторых случаях — позолоченными, и еще реже — золотыми, и могут датироваться позднее сибирских.
Существуют три основные разновидности форм поясных пластин: Р-образные, В-образные и прямоугольные. По мнению исследователей, типологически Р-образные и В-образные бляхи предшествуют прямоугольным. Вероятно, самым ранним является тип Р-образной пластины, не имеющей рамки. Наличие или отсутствие рамки, ограничивающей изображение, выступает в качестве хронологического признака: необрамлённая изобразительная сцена — типологически более ранняя, по сравнению с заключённой в рамку.
Значительная часть поясных фигурных пластин, помимо зооморфных образов, или, реже, антропоморфных персонажей, содержит изображение дерева или другого растения. Иногда этот растительный мотив заменяется воспроизведением лишь нескольких листочков или же листва выносится на рамку, превращаясь из изобразительного в орнаментальный мотив, что является относительно поздним хронологическим признаком.
Фигурные поясные пластины в зверином стиле, имеющие в большинстве случаев характерную особенность в оформлении, выразившуюся в использовании цветных вставок, в основном, из бирюзы, синего непрозрачного стекла и реже — кораллов, известны и среди находок сарматского времени. В Запорожском кургане, датированном I в. н.э. (Манцевич 1976. С. 166-169; Шилов 1983. С. 178-192), были найдены парные поясные пластины, которые можно рассматривать как самый поздний вариант в эволюционном ряду такого рода украшений. Сохраняя общую схему, они утрачивают ясность и самих зооморфных изображений, и композиции, а форма становится аморф-
ной, теряя чёткость силуэта. Их характеризует соответствующая времени техника, основанная на применении тонкого золотого листа, железной основы и использовании смолистого вещества (битума), как способа формирования и сохранения рельефа изображения, тогда как более ранние массивные сибирские вещи производились литьём и чеканкой, и в единственном случае бляха сделана в технике басмы. Поясные бляхи сарматского времени утрачивают ажурность (обусловлено техникой исполнения), а также ясность образов, чёткость рисунка и художественную выразительность, свойственные украшениям из Сибирской коллекции. Они отличаются обилием цветных вставок, расположенных в менее мотивированных, с точки зрения архитектонического решения, композиционных узлах. В качестве материала для вставок, имитирующего бирюзу, в запорожских пластинах использован одонтолит (окаменевший зуб мамонта, окрашенный окисью меди).
Фантастические существа, представленные в сцене терзания, изображены с анатомическими нарушениями, их тела диспропорциональны, а видовое определение затруднительно. Терзаемое животное, определённое всеми исследователями как бык (Манцевич 1976. С. 166-169; Шилов 1983. С. 178-192; Мордвинцева 2003. С. 94), скорее всего, таковым не является, поскольку никаких иконографических прототипов такого рода неизвестно. Единственный рог быка, упоминаемый всеми авторами, в изображении отсутствует и хорошо читается только на весьма приблизительной и произвольной прорисовке. По-видимому, авторы публикаций принимали за рог выступающий край рельефного уха поверженного животного. Более всего поза и голова этого животного напоминает коня на бляхе из Сибирской коллекции.
Ещё одна пара золотых поясных пластин была найдена на Нижнем Дону в могильнике Хапры сарматского времени, в погребении, датированном I в. н.э. (рис. 17). Пластины выполнены не литьём (предположительно, в технике басмы), а вставки, имитирующие бирюзу, сделаны из непрозрачного стекла. Оба этих технологических признака являются сравнительно поздними. На ажурных прямоугольных пластинах изображена сцена терзания, в которой участвуют несколько фантастических существ, их фигуры уравновешены в симметричной композиции. Отдельные образы прочитываются не без труда, но динамичная композиция этих блях построена более упорядоченно, чем на запорожских пластинах. И сами образы (драконы и грифоны, фигуры которых переплелись в затейливый орнамент, а также
|
|
Рис. 17. Пластина поясная. Могильник Хапры, курган 3 (кат. 10).(Открыть Рис. 17 в новом окне) |
Рис. 18. Бляха — украшение ремня. Сибирская коллекция Петра I (кат. 7).(Открыть Рис. 18 в новом окне) |
головы каких-то существ в обоих нижних углах пластины), и форма ажурных пластин, и стилистические характеристики тяготеют к центральноазиатским поясным украшениям. Морды драконов, заканчивающиеся завитком с рельефным кружком на носу зверя, уши всех изображённых существ, акцентированные вставкой в касте точно такой же формы, и вторящий этим фигурам абрис крыльев грифонов задают своеобразный ритм линий в рисунке композиции, отвечающий общему стилю. Этот стиль, несомненно, уходит корнями в культуру, которой принадлежат и более ранние по времени бляхи Сибирской коллекции. В этом собрании в разных изделиях представлены чрезвычайно характерные образы фантастических животных, которые часто называют «носатым волком» или драконом. В Сибирской коллекции имеются зооморфные бляхи с петлёй для крепления к ремню, на которых изображена припавшая к земле фигурка такого фантастического зверя с носом-завитком и рогом с отростками в виде головок грифона (рис. 18). Эти образы, несомненно, имеют центральноазиатское происхождение и бытуют длительное время в искусстве звериного стиля на территории Сибири и Средней Азии, а затем становятся характерным мотивом сарматского искусства.
Все зооморфные мотивы сарматского звериного стиля имеют выраженное сходство с более ранними художественными изделиями кочевников Сибири и Центральной Азии и, без сомнения, генетически связаны с культурой центральноазиатских номадов. На близость сарматского и сибирского искусства не раз указывали многие исследователи. Однако ряд черт сближает его и со скифским звериным стилем.