С.А. Комиссаров, О.А. Хачатурян

Мавзолей императора Цинь Шихуанди.

Учебное пособие для студентов отделения востоковедения.

/ Тр. ГФ НГУ. Сер. V. Новосибирск: 2010. 216 с.

ISSN 1819-5040 ISSN 1819-5881 Тираж 100 экз.

Глава II. Циньские погребальные памятники.

§1. Циньские погребения додинастической эпохи.

§2. Погребальная архитектура мавзолея Цинь Шихуанди.

В погребальных комплексах древности воспроизводились представления о загробном мире, для моделирования которых использовались как элементы конструкции и обряда, так и сопроводительный инвентарь. В состав последнего могли входить специальные ритуальные предметы, реальные бытовые вещи, а также их копии. Поэтому богатые захоронения и крупные могильники, оставленные определённой этнической общностью, позволяют реконструировать многие важные аспекты её материальной и духовной культуры. Поскольку погребения — один из видов археологических памятников, создававшихся специально, в соответствии с чёткими правилами, то именно они часто являются и наиболее репрезентативным видом источников по истории данного общества.

Для воссоздания историко-культурного контекста, в котором складывались основные характеристики мавзолея Цинь Шихуанди, мы осуществили обзор погребальных памятников предшествующего периода. Также в качестве особого раздела представлено исследование архитектурно-строительного облика циньского погребального комплекса и определено его место в общем развитии архитектуры Древнего Китая.

§1. Циньские погребения додинастической эпохи.   ^

Одним из самых известных погребальных памятников, открытых за последние 50 лет в пределах всей мировой археологии, несомненно, является мавзолей Цинь Шихуанди. Можно предположить, что в его формировании воплотились многие характеристики предшествующего периода (до образования империи), которые складывались на протяжении нескольких столетий, когда Цинь соперничало с другими Сражающимися царствами и сформировало собственную субкультуру.

В настоящее время раскопано несколько крупных могильников Додинастического периода, общим количеством более 900 погребений, включая и царские захоронения. Большей частью они сосредоточены в районе Гуаньчжуна и Лундуна (по современному административному делению соответствуют территории современных про-

(37/38)

винций Шэньси и восточной части Ганьсу); отдельные могилы найдены на территории провинций Шаньси и Хэнань, что связывается с продвижением циньской армии на восток. Следует назвать могильники Даэрпо возле г. Сяньяна, Кэшэнчжуан в уезде Чанъань, Бацитунь и Гаочжуан в уезде Фэнсян, Дяньцзы в уезде Лунсянь, а также гробницы циньских правителей в Юнчэн, уезд Фэнсян и в Чжиян, уезд Линьтун (все — в пров. Шэньси); и некоторые другие памятники. Их датировка охватывает период с конца Чуньцю до династии Цинь включительно. Кроме того, будут учитываться материалы могильника Маоцзяпин в уезде Тяньшуй (пров. Ганьсу), который датируется концом Западного Чжоу.

На основании обзора материалов из наиболее крупных могильников удалось выделить доминирующие черты погребального обряда. В ориентации погребений абсолютно преобладает линия запад — восток, причём в основном головой на запад. Это отличает циньские погребения от других чжоуских, в которых преобладала ориентация головой на север, зафиксированная как черта ритуала в «Ли цзи». В положении костяков в могиле наблюдаются заметные различия, однако доминируют одиночные погребения в скорченной позе, которые занимают от 70,3% и вплоть до 93,71% [Китайская археология..., 2004. С. 326-327]. При этом китайские исследователи не производят дальнейшего разделения (на спине, на правом или левом боку), очевидно, не считая его существенным. Руки сложены на груди или животе, ноги согнуты под острым углом (менее 40°), вплоть до того, что кости голени и бедра смыкаются; таким образом воспроизводилась поза человека, сидящего на корточках (она же — «поза спящего» или «поза эмбриона»).

В качестве этнографических параллелей Е Сяоянь [1982. С. 66] указывает на погребальные обряды у тибето-бирманских народов дулун и наси, проживающих на территории пров. Юньнань: первые считали, что смерть — это долгий сон, от которого не просыпаются, поэтому придавали покойнику позу спящего; вторые считали, что такова поза человека перед рождением и, соответственно, фиксировали её с помощью верёвок, перед тем, как предать тело огню. Тибето-бирманские по языку лоба, также как и тибетоязычные мэньба, проживающие в разных районах на юге Тибета, придавали покойнику «позу эмбриона» и хоронили (часто в подбоях) головой на запад. Считалось, что это поможет покойному следовать за солнцем,

(38/39)

от смерти на западе — к новому возрождению [Дай Чуньян, 1992. С. 753].

Чжао Хуачэн [1987. С. 5] приводит материалы обследования этнической группы «белоконных» тибетцев (байма цзан), проживающих в северо-западной части пров. Сычуань (уезд Пинъу). При захоронении они связывали покойников в скорченном положении и помещали в могилу лицом на запад. Там же приводится описание обычаев средневековых тибетцев (туфаней), которые сгибали покойникам ноги калачиком и хоронили сидя, обложив камнями и землёй. Появление тибетцев на юге связывают с движением племён ди-цян из района Ганьсу-Цинхайского плато. Это прослеживается и по материалам летописей: в «Мин ши» описаны байма фань («белоконные туфани»), а в «Ши цзи», «Хоу Хань шу» и «Вэй шу» упоминаются байма ди и байма цян (см.: [Дай Чуньян, 1992. С. 754, 756]).

Следует отметить, что в самом раннем циньском могильнике Маоцзяпин в восточной части пров. Ганьсу все погребения — скорченные, с ориентацией на запад. Скорченные погребения отмечены в культурах позднего неолита — раннего металла этого региона: баньшань, мачан и цицзя. Представлены они также и в культурах бронзового века синьдянь (могильники Кэтаочжуан, Ляньхуатай) и сыва (могильник Шуйцзючжань), непосредственно предшествующих и сосуществующих с культурой додинастического периода Цинь. Лян Юнь проследил определённую корреляцию между различными типами помещения покойного в могилу и его статусом. Вытянутое трупоположение с прямыми конечностями представлены, как правило, в захоронениях более высокого ранга (отмечаются по инвентарю и конструкции могилы), скорченное — в большинстве массовых погребений. Особенно убедительно эта характеристика прослеживается в рамках одной гробницы, например, М2 в Дабаоц-зыщань, где «хозяин могилы» (циньский гун) и его ближние (родственники или чиновники) лежат с прямыми ногами, а принесённые в жертву слуги — с согнутыми [Лян Юнь, 2008. С. 59-60]. Такое соотношение могло быть связано не только с социальной, но и этнической принадлежностью покойных: не исключено, что элита пришла с востока, тогда как большинство циньцев сформировалось на основе местного населения со значительным цянским компонентом или влиянием.

(39/40)

По устройству могильной ямы выделяются два основных типа, имеющих хронологическое значение. На раннем этапе полностью преобладали прямоугольные ямы с вертикальными или несколько наклонными стенками; начиная со среднего периода Чжаньго (конец IV в. до н.э.) широко распространяются погребения с подбоем, как правило, вырытым в западной стенке могильного колодца [Тэн, 1992. С. 298]. Массовое внедрение нового элемента в погребальный обряд, возможно, объясняется внешним влиянием, хотя другие составляющие большим изменениям не подвергались.

На высоте примерно 1 м от дна могилы часто делался уступ: либо вырезанный в материке, либо специально возведенный из утрамбованной земли, — который плотно охватывал со всех сторон стенки саркофага. На уступах размещались человеческие жертвоприношения (иногда в деревянных ящиках), жертвенные животные (собаки, овцы) и часть сопроводительного инвентаря. Для этих целей в стенках могил также могли выкапываться ниши. Для раннего этапа известно несколько могил с яокэном — небольшой ямой в центре могилы, где чаще всего помещалась принесённая в жертву собака. Особенность эта известна ещё в период Шан-Инь (см.: [Кучера, 1977. С. 172]) и свидетельствует о заметной архаичности циньского погребального обряда.

Покойников хоронили в дощатых гробах, которые помещали в один или, редко, два саркофага («внешних гроба»). Сверху их закрывали циновками и перекрывали досками, уложенными на края уступа. Конструкция могла быть и более сложной — как в могиле М17396 в Даэрпо, где в камере выявили вертикально установленные брёвна-столбы с поперечными балками, крытыми досками. Фактически под землёй было построено жилище с использованием каркасно-столбовой конструкции, подобно тому, как сооружались все здания в ту эпоху. На наш взгляд, подобное сооружение вряд ли можно назвать упрощённым вариантом сплошного саркофага (ср.: [Чжан Хайюнь, Сунь Тешань, 2006]); это несколько иной тип погребального обряда, хотя и воплощающий ту же базовую идею создания «дома» для умершего. Данный тип относится к локальным циньским особенностям, поскольку выделен только на кладбищах периода Чуньцю — первая половина Чжаньго в районе Гуаньчжуна. В период среднего Чжаньго (IV в. до н.э.) его постепенно заменяет конструкция с подбоем.

(40/41)

Важную составную часть элитных погребений составляют так называемые чэ-ма кэны (ямы с колесницами и лошадьми). Традиция их использования восходит ещё к иньскому времени и особенно активно реализуется в периоды Западного Чжоу и Чуньцю. Они сопровождают в качестве жертвенных ям наиболее значимые погребения и содержат одну или несколько (до 12) колесниц с лошадьми (по две или по четыре в одной упряжке, которых забивали до захоронения) и, часто, с колесничим. Любопытная деталь — в одной из относительно поздних могил в Бацитунь, датированных начальным периодом Чжаньго, найдены две керамические модели повозок (колёс для них), запряжённых быками. По остаткам деревянных деталей этих моделей было установлено, что использовалась оглобельная запряжка; это самое раннее свидетельство подобной конструкции в Китае, которая широко распространяется только в эпоху Хань [У Чжэньфэн, Шан Чжижу, 1980. С. 73-75]. В Цинь, как свидетельствуют находки из мавзолея Первого императора, продолжали абсолютно преобладать колесницы с дышловой запряжкой.

Наибольшей пышностью, естественно, отмечены погребения правителей. Целое скопление таких могил обнаружено в окрестностях дер. Наньчжихуй (уезд Фэнсян, пров. Шэньси), где по данным летописей располагалась циньская столица Юнчэн периода Чуньцю и начала Чжаньго. Комплекс был окружён системой рвов, погребения концентрировались в южной части, а основные жертвенные ямы — в восточной части [Хань Вэй, 1983а. С. 30-32]. Всего в ходе двух сезонов в рамках обширного погребального парка выявлено 43 большие могилы, из которых не менее 13 принадлежат правителям-гунам. Комплекс был также оборудован дренажными системами, выложенными камнем [Хань Вэй, Цзяо Наньфэн, Тянь Яци и др.. 1987].

Захоронения гунов выделяются как своими размерами, так и конструкцией. К основной камере присоединялись (с одной или двух сторон) могильные коридоры-дромосы, а также дополнительные помещения для сопогребений и размещения инвентаря. Для аристократических погребений характерно наличие бронзовых ритуальных сосудов (с тенденцией к миниатюризации) и оружия, которые сочетаются с многочисленными керамическими предметами. Использование богато украшенной керамики, копирующей бронзовые сосуды, является одной из особенностей циньских ком-

(41/42)

плексов. В рядовые погребения обычно клали бытовую керамику, которая на поздних этапах появляется и в элитных могилах. В качестве специфической для Цинь формы выделяются триподы ли с заострёнными ножками «в виде заступа», аналогии которым можно найти в культуре цицзя.

В наборе бронзовых сосудов прослеживается система общечжоуского ритуала ле-дин (выставленных в ряд триподов-дин). Суть её состоит в корреляции количества сосудов дин (служивших для принесения в жертву мясной пищи) и гуй (для зерна). Количество дин, размеры которых постепенно уменьшались, было нечётным (от девяти для могилы владетельного князя и до одного для могил простых воинов-«дружинников»), а количество гуй — чётным и, как правило, на один сосуд меньшим, чем дин (см.: [Археология династий..., 1979. С. 203-204; Крюков, 1984. С. 29]). В сочетании с бронзовыми сосудами могли использоваться и их керамические копии. Подтверждается свидетельство Ли Сюэциня о том, что «керамика и бронза из циньских могил богата индивидуальными характеристиками. Бронзы наследуют западночжоускому стилю, но затем развиваются в собственном направлении» [Li Xueqin, 1985. P. 223].

В оружейном наборе представлены все виды: клевцы, наконечники копий, топоры-кельты, бронзовые бляхи для доспехов и щитов (умбоны), наконечники стрел. Найденные кинжалы некоторыми учеными выделяются в особую группу «кинжалов циньского типа», датированных периодом Чуньцю и началом Чжаньго [Чжан Тяньэнь, 1995]. Их общие характеристики включают языковидный клинок, с небольшим подпрямоугольным перекрестьем и выделенным навершием, поверхность которых заполнена орнаментом; в некоторых случаях (например, у экземпляра из Таньцзяцунь) в нём отчетливо проглядывают парные головки грифов. Поэтому мы не склонны полностью согласиться с Кан Ин Уком, который обращает внимание только на орнамент «культуры Центральной равнины» и отделяет эти кинжалы от ордосских бронз [Кан, 1999]. С учётом того, что помимо циньских могильников эти кинжалы находят в основном в северных районах, примыкающих к степному поясу, мы считаем, что кинжалы этого типа изготовлялись циньцами под влиянием традиций кочевников (жунов или ди).

Заслуживает внимания использование погребальных фигур. Их найдено сравнительно немного, для додинастического периода из-

(42/43)

вестно около 20 штук — небольшого размера (не выше 25 см), изготовленные из разных материалов: камня, дерева, глины (необожжённой). Хотя изображения довольно простые, но на многих уже проработаны черты лица, показаны отдельные детали одежды. По роскошной отделке халата можно выделить несколько фигур сановников, есть также изображения колесничих, остальных можно условно определить как прислугу [Ху Линьгуй, 1987]. Данный факт знаменует важный поворот в ритуале: признание самой возможности замены при погребении реальных жертв их изображениями.

Проведённый краткий обзор особенностей циньских погребений (обряда и инвентаря) позволил выделить ряд специфических черт, которые позволяют говорить о выделении субкультуры государства Цинь в рамках общей чжоуской традиции. К ним относится ориентация погребённого (головой на запад), скорченная поза, широкое распространение подбоев, выделенные погребальные парки для захоронения правителей, подземная архитектура, сохранение обряда человеческих жертвоприношений и сопогребений параллельно с началом использования вотивной погребальной пластики, керамические копии бронзовых ритуальных сосудов, особые формы триподов-ли, кинжалы циньского типа. Многие из этих черт получают дальнейшее развитие в монументальной конструкции мавзолея Цинь Шихуанди.

В то же время некоторые из перечисленных особенностей имеют этнокультурное значение. В китайской историографии велась оживлённая дискуссия о происхождении циньцев. Некоторые учёные, ссылаясь на данные письменных источников, отстаивали восточное происхождение циньцев, тогда как другие обращали внимание на сведения, указывавшие на их тесную связь с западными жунами (см.: [Чжао Хуачэн, 1987. С. 1-2]). В «Исторических записках» Сыма Цяня подробно излагается история общения (как мирного, так и вооружённого) Цинь с жунами, в том числе их многочисленные брачные связи; по данным известного историка Цзянь Боцзаня, раннее население Цинь даже называлось «циньскими жунами» [Сыма Цянь, 1975. С. 17 и др.; С. 290 (коммент.)]. Археологические открытия также указывают на западные истоки Цинь, что не исключает прихода части элиты из восточных царств.

Циньская культура формировалась на пересечении многих традиций, среди которых значительное место занимали позднеиньская

(43/44)

и предчжоуская культуры [Ван Сюэли, Лян Юнь, 2003]; однако нельзя отрицать и существенного влияния жунских традиций. Различные племена жунов (цянов), которые принято определять как прототибетские (с возможной примесью других племён), проживали на территории провинций Ганьсу и Цинхай, создав целый ряд культур палеометалла (мацзяяо, мачан, баньшань, цицзя, каяо, сыба, синьдянь, сыва) [Се Дуаньцзюй, 2002]; однако в конце периода Западного Чжоу они практически исчезают. Частично носители этих культур были вытеснены на территорию Тибетского плато, где приняли участие в создании тибетского этноса. Некоторая их часть, как свидетельствуют письменные источники, продолжала жить в верховьях Хуанхэ, сохраняя свои обычаи (см.: [Крюков, Переломов, Софронов, Чебоксаров, 1983. С. 75-76]), хотя на археологическом материале их культура пока не фиксируется. Однако можно предположить, что значительная часть жунов вошла в состав циньцев, передав им часть своих культурных характеристик. Любопытный символ такого влияния можно усмотреть в бронзовой подвеске, найденной при раскопках чэ-ма кэна в Бацитунь [У Чжэньфэн, Шан Чжижу, 1980. С. 77, 84]. На этом предмете одной стороны изображена голова человека, а с другой стороны — голова барана, таким образом, он представляет собой воплощённый в бронзе иероглиф «цян», представляющий собой соединение двух иероглифов: человек и баран. Подвеска была найдена в погребении колесничего, которые в циньском обществе относились к аристократии, что свидетельствует о присутствии жунского (цянского) компонента в составе элиты государства Цинь. Дальнейшие исследования позволят уточнить степень этого влияния.

Особого внимания заслуживают элитные погребения, раскопанные в районе Сичуй. Данный топоним относится не к современным административным названиям, а заимствован из исторической географии. Именно так в древних летописях обозначался район, заселённый племенами западных жунов, который контролировали предки циньского правящего дома из рода Ин ещё в конце правления династии Шан (XI в. до н.э.). Затем они служили западночжоуским ванам. В поздний период Западного Чжоу один из них получил титул Чжуан-гуна и, разгромив жунов, основал первую столицу княжества Цинь в местности под названием Сицюаньцю (Западный холм собак). Под собаками могли подразумеваться «собаки-жуны»

(44/45)

(цюаньжун), одно из жунских племён, с которыми постоянно конфликтовали древние китайцы в эпоху Чжоу.

Локализации первоначального центра жизнедеятельности циньцев помогла надпись на бронзовом сосуде «Цинь-гун гуй», найденном ещё в 1919 г. в уезде Тяньшуй восточной части пров. Ганьсу. В 1923 г. выдающийся специалист по эпиграфике Ван Говэй перевёл и интерпретировал эту надпись, на основе которой он впервые показал, что первоначально название Сичуй просто обозначало «западные рубежи», а затем стало указывать на территорию вокруг Сицюаньцю, При династии Хань там был образован уезд Сисянь, который находился примерно в 60 км к юго-западу от современного уездного центра Тяньшуй, в бассейне небольшой реки Сиханьшуй (см.: [Район циньских гробниц..., 2004, предисл. Ли Сюэциня. С. 2]). Именно там впоследствии и были найдены богатейшие памятники раннего периода существования княжества Цинь.

В 1994 г. возле гор Дабаоцзышань на правом (северном) берегу р. Сиханьшуй, на территории современного уезда Лисянь пров. Ганьсу местные археологи раскопали группу захоронений («погребальный парк») периода конца Западного Чжоу — начала Чуньцю (VIII в. до н.э.), а в 1998 и 2000 г. в Юаньдиншань на другом берегу реки исследовали аристократический могильник первой половины периода Чуньцю (середина VIII — середина VII вв. до н.э.).

В целях дальнейшего изучения полученных материалов мы, вслед за китайскими археологами, объединили все находки в рамках одного района Сичуй, которому, на наш взгляд, можно придать статус особого археологического микрорайона (AMP). При этом мы исходили из базового определения данной категории как комплекса различных археологических памятников, включающего историко-культурное и географическое содержание [Бобров, 1994. С. 17]. Такой подход даёт возможность не только соединить в единую линию развития собственно циньские памятники, но и привлечь к рассмотрению находки других культурных традиций и периодов, обнаруженные в верховьях р. Сиханьшуй и, тем самым, определить факторы, оказавшие воздействие на формирование культуры государства Цинь.

В Дабаоцзышань раскопаны две большие могилы, один относящийся к ним чэ-ма кэн и девять малых и средних могил. Выявлены остатки межи из утрамбованной земли, ограничивавшей «погре-

(45/46)

бальный парк», а также возведённая тем же способом платформа, возле которой нашли кровельную черепицу и концевые черепичные диски. Очевидно, на этом месте находились надмогильные сооружения, связанные с уходом за могилами и проведением поминальных церемоний. К «парку» примыкало большое кладбище в составе более 200 средних и малых могил — к сожалению, полностью разграбленных. Беспримерное по наглости и масштабу ограбление древних могил произошло в 1990-е гг., после чего многие циньские бронзы «всплыли» в музейных и частных собраниях на Западе. В частности, сосуд «Цинь-гун ху» из большой могилы М3 был обнаружен благодаря поддержке западных специалистов в Нью-Йорке и при издании памятника китайским археологам пришлось довольствоваться описанием и фотографиями этой находки.

Большая могила М3 — вытянутой прямоугольной формы, длина 115 м, ширина 8,2-8,3 м, дромосы с двух сторон (западный — наклонный, восточный — ступенчатый) непосредственно примыкают к погребальной камере (глубина 16,5 м). Внутри найдено восемь скелетов сопогребённых, обломки лакового гроба, фрагменты бронзовых изделий, бусины. Практически весь погребальный инвентарь был похищен современными «бугровщиками».

Большая могила М2, расположенная ниже по склону, имеет в плане крестообразную форму: к погребальной камере размерами в верхней части 12,1×11,7 м (и глубиной 15,1 м) с двух сторон примыкают дромосы, наклонный на западе и ступенчатый на востоке. Могила несколько меньше пострадала от грабителей либо располагала более богатым инвентарём, поэтому в ней удалось выявить 19 скелетов сопогребённых, остатки деревянного саркофага и лакового гроба с накладками из золотой фольги, лаковый сундук, обломки бронзового оружия, пять каменных литофонов (цинов).

В чэ-ма кэне, также разрушенном, первоначально, вероятно, находилось 12 колесниц. Наиболее богатыми оказались находки в небольших могилах, не замеченных современными «расхитителями гробниц». Там обнаружили ритуальные бронзовые сосуды, их керамические копии, бытовую керамику, нефритовые украшения [Дай Чуньян, 2000].

В 2006 г. в 20 м к юго-востоку от М2 раскопали жертвенную яму с музыкальными инструментами: три сравнительно крупных бронзовых колокола бо, восемь колоколов юн и 10 (два набора по

(46/47)

пять) каменных литофонов цин. Все они изменяются в размерах от больших к маленьким, в таком порядке были подвешены с помощью фигурных крючков на опоре, которая не сохранилась. В надписи на одном из колоколов говорится о том, что набор изготовлен по приказу «циньского наследника». Вокруг найдены захоронения одного взрослого человека и нескольких детей — скорченные, головой на север (очевидно, ориентация на могилу М2). Возможно, это могилы музыканта и его учеников, состоявших при «ритм-секции» дворцового оркестра. Они ублажали правителя музыкой при жизни и должны были служить ему и после смерти [Вэй Чжэн, Ван Хуй, 2008].

Несмотря на огромный ущерб от грабежей, собранные материалы (с учётом сведений, полученных из зарубежных музеев) дают возможность для ряда важных наблюдений. Из золотых украшений наиболее интересны большие пластины фольги в форме хищной птицы. Одна пара фигурок тигров, вырезанных из дерева и обернутых золотой фольгой, обнаружилась в Париже, другая — в японском музее Михо. Кошачий хищник изображён с вытянутым телом, повёрнутой назад головой, поджатыми лапами, когти на которых показаны в виде кружочка.

Значительная коллекция ритуальных бронзовых сосудов из циньских могил была выкуплена в Гонконге и передана в Шанхайский музей. В надписях на многих из них (также как на сосудах, обнаруженных во Франции и США) упоминается «циньский гун». Треножники для мяса дин и сосуды для зерна гуй явно входили в систему «ле-дин», о которой говорилось выше, когда представители знати в соответствии со своим титулом использовали для жертвоприношения нечётное количество дин и чётное (меньшее на один) количество гуй. Причём каждый последующий сосуд должен быть несколько меньше предыдущего, что и наблюдается в составе находок. Для обладателя титула гун полагалось использовать соответственно набор из семи дин и шести гуй. В Японии выявлен набор бронзовых колоколов, также с надписью «циньский гун», а дополнявший его набор каменных цинов преступники потеряли (или бросили), поскольку их нашли прямо в грабительском лазе.

На основании анализа всех материалов и сопоставления с письменными источниками большинство китайских исследователей сейчас считает, что в могиле М3 был погребён Сян-гун, а в М2 —

(47/48)

Вэнь-гун, соответственно второй и третий правители княжества Цинь, получившие титул. Другой вариант: Вэнь-гун и Сянь-гун, — считается менее вероятным [Ван Хуй, 1998; ср.: Чэнь Пин, 1998]. К тому же в первом случае даты смерти двух правителей разделяет промежуток, равный примерно полувеку, что прослеживается в изменениях погребальной конструкции и инвентаря.

Напротив «погребального парка», через реку, на расстоянии 3 км расположено кладбище циньской аристократии. Археологи вскрыли четыре могилы и один чэ-ма кэн (с пятью колесницами и 16 скелетами лошадей). Поскольку в конце 1990-х гг. власти в спешном порядке приняли меры по защите культурного достояния, то удалось уменьшить потери от грабителей. В результате была получена достаточно представительная коллекция инвентаря, в ряде случаев также дополненная сведениями из зарубежных источников. Богатый набор ритуальных бронзовых сосудов указывает на принадлежность к высшей аристократии, по меньшей мере в двух могилах прослежена система ле-дин, соответствующая высокому рангу погребённых (не меньше бо или даже хоу).

Внимание привлекает бронзовый сосуд на колёсиках, украшенный многочисленными скульптурными изображениями, который Чжу Чжунси определил как модель погребальной колесницы и, соответственно, вместилище души покойного [Район циньских гробниц..., 2004. С. 26-27]. Подобные находки уникальны; они встречаются на памятниках эпохи Чуньцю (например, в цзиньской могиле в Вэньси, на городище Яньчэн) и пронизаны сложной космологической символикой (подробнее см.: [Евсюков, Комиссаров, 1984]). Высокая насыщенность зооморфными украшениями является особенностью данной коллекции. Сочетание в едином сюжете различных животных, а также некоторые детали оформления наводят на мысль о скифо-сибирском искусстве «звериного стиля». Его могли транслировать в Цинь жунские племена, которые вступали в контакты с кочевниками на территории Монголии и Ордоса [Коновалов, 1999. С. 109]. Однако сюжетная линия подверглась существенной переработке, животные не борются, а поддерживают друг друга, за счёт чего создаются комбинированные ручки и ножки сосудов.

Особого внимания заслуживают кинжалы: один полностью бронзовый, относится к так называемым кинжалам циньского типа, также как и каменная реплика (см.: [Кан, 1999]). Четыре других

(48/49)

кинжала биметаллические, в трёх случаях цельнолитая бронзовая рукоять, украшенная бирюзой, сочеталась с утраченным железным клинком, в одном случае обломок железного клинка сохранился вставленным в золотое перекрестье от, очевидно, деревянной рукояти, к которому также принадлежало золотое навершие. Они относятся к числу наиболее ранних свидетельств использования металлургического железа на территории Китая (раньше — только биметаллический кинжал из Шанцуньлина, датированный концом Западного Чжоу).

В завершении обратимся к находкам, сделанным на других памятниках Сичуй. Теоретическим основанием для привлечения этих материалов служит концепция AMP, предполагающая наличие исторических взаимосвязей в пределах выделенной географической общности.

Во-первых, найдено немало чжоуских бронзовых сосудов, колоколов и предметов вооружения, датированных эпохой Восточного Чжоу, вплоть до позднего Чжаньго (III в. до н.э.). Данные находки объясняются тем, что хотя в начале Чуньцю политический и экономический центр государства Цинь переместился на восток, в район современного г. Сианя, но в Сичуй сохранились родовые храмы и кладбища многих аристократических родов, включая правящий род Ин. Поэтому циньские князья (а затем и цари) на протяжении всего периода существования государства назначали туда на службу представителей высшей знати, которым и принадлежали найденные бронзы.

Во-вторых, выявлено, как минимум, два бронзовых предмета династии Шан: треножник «Яфу синь дин» и танговая секира. Поскольку сами шанцы в тот район специально не проникали, то вещи, скорее всего, связаны со службой предков циньцев шанскому вану, как об этом свидетельствуют летописи. То же можно сказать и по поводу находок раннечжоуских бронз.

В-третьих, следует выделить втульчатую секиру и клевец с широким треугольным бойком (типа чо), которые относятся к культурной традиции Ба-Шу. Связи этих государственных образований (на территории пров. Сычуань) с раннечжоускими уделами в XI-X вв. до н.э. прослеживаются на многих памятниках Северо-Западного Китая. В данном случае такая связь могла быть не прямой, а опосредованной через один из этих уделов — например, Юй, памятники

(49/50)

которого (Жуцзячжуан, Чжуюаньгоу в западной части пров. Шэньси) демонстрируют наибольшее влияние со стороны сычуаньских государств [Китайская археология..., 2004. С. 119-125].

И, в-четвёртых, особого внимания заслуживают массовые находки керамики культуры сыва. Данную культуру, вместе с рядом других, связывают с жунскими (цянскими) племенами [Се Дуаньцзюй, 2002. С. 227-237], возможно, с цюаньжунами. По ряду культурных признаков носители культур синьдянь и сыва тесно связаны с ранними чжоусцами [Шуй Тао, 2001. С. 134-137]. Однако наиболее интенсивные контакты у жунов и наследовавших им прототибетских племён цянов, как об этом свидетельствуют и письменные источники, были именно с циньцами. Так, по сведениям летописи «Хань шу», цянский вождь Уи Юаньцзянь в середине V в. до н.э. потерпел поражение от царства Цинь и некоторое время находился там в плену на положении раба (см.: [Хуан Фэньшэн, 1989. С. 4-6]). Не случайно, как уже упоминалось выше, у некоторых «гвардейцев» в составе терракотовой армии мавзолея Цинь Шихуанди выделены антропологические черты («американоидность»), которые связывают их с жунскими культурами (мацзяяо, цицзя, сыва), с одной стороны, и с современным населением Восточного Тибета (Кама), с другой [Крюков, Софронов, Чебоксаров, 1978. С. 129-130].

Некоторые находки на территории AMP Сичуй (антропоморфная керамическая бутыль в виде полуобнажённой женщины, сосуд крашенной керамики с резким изломом плечиков, бронзовая статуэтка мужчины в «античном стиле») пока не получили надлежащего объяснения. Надеемся, они займут своё место в общей характеристике циньской культуры в ближайшем будущем.

§2. Погребальная архитектура мавзолея Цинь Шихуанди. *   ^

[сноска: * Параграф написан совместно с Ю.А. Азаренко.]

Особенности погребальной архитектуры мавзолея следует рассматривать в контексте общего развития архитектурного искусства Китая, в котором циньский этап занимает важное место. С возникновением построек дворцового типа, которое китайские специалисты относят к правлению легендарной династии Ся (XXI-XVI вв. до н.э., по традиционной хронологии), были заложены основные принципы их планировки. В эпоху Шан-Инь (XVI-XI вв. до н.э.)

(50/51)

происходил синтез строительных традиций севера и юга страны. В период со второй половины XI по первую треть VIII в. до н.э. при правлении династии Чжоу применяли уже вполне сформировавшуюся систему деления построек в соответствии со статусом их обитателей, планировка получила идеологическое обоснование и стала более строгой, возросло число типов строений. К периоду Чуньцю (VIII-V вв. до н.э.) и Чжаньго (V-III вв. до н.э.) развитие экономики и культуры привело к формированию сети дорожного сообщения и появлению множества поселений городского типа.

С образованием империи Цинь (221-207 гг. до н.э.), объединившей огромную территорию прежде самостоятельных царств и осуществившей реформы по унификации мер и стандартов в самых разных областях, наступил период расцвета строительного дела, включивший в себя, помимо Цинь, династии Хань (202 г. до н.э. — 220 г. н.э.), Вэй (220-265) и Цзинь (265-316).

В период первого объединения страны повсеместно распространились главные принципы строительства, в начальном виде сформировавшиеся уже при династиях Шан и Чжоу: ансамблево-дворовый тип застройки, симметричная планировка, деревянная стоечно-балочная конструкция, основные конструкционные части отдельных строений, крыши больших объёмов. Резьба и роспись, регулярная планировка отражали идеологические представления и статусные моменты, что получило развитие в последующие эпохи.

В столице Цинь возводились копии уничтоженных дворцов покорённых княжеств. По свидетельству Сыма Цяня, «каждый раз, когда Цинь сокрушало власть какого-либо из владетельных князей, [циньский ван приказывал] зарисовать устройство его дворца и строить [подобный же] дворец на возвышенности к северу от Сяньяна, так, чтобы дворец этот был обращён к югу — к реке Вэй. [Поэтому] от Юнмэня на восток вплоть до рек Цзиншуй и Вэйшуй [всюду высились] дворцы и дома, соединённые переходами поверху и понизу и огороженными дорогами. [Он] заполнил дворцы красавицами, наполнил палаты колоколами и барабанами, захваченными у князей» [Сыма Цянь, 1975. С. 65]. Но и этого Цинь Шихуанди казалось мало.

В 212 г. до н.э. он начал строительство близ современного г. Сианя огромного дворца Эпан (Эфан); а также погребального комплекса, который должен был стать моделью природного и соци-

(51/52)

ального Космоса. Он же увековечил своё имя сооружением Великой Китайской стены на основе разрозненных оборонительных укреплений на севере. Согласно «Историческим запискам», дворец Эпан имел небывалые размеры, простирался более чем на 150 км, был окружён сторожевыми башнями и заключал в себе огромный искусственный пруд. Со столицей дворец связывала особая императорская дорога, повторявшая очертаниями форму созвездия Гэдао (близ Полярной звезды). В источниках сообщается, что когда повстанцы подожгли Эпан, то пожар, затухая и разгораясь вновь, продолжался в течение трёх месяцев. Его остатками является прямоугольная платформа из утрамбованной земли свыше 1 км в длину (по оси запад-восток) и около 500 м в ширину, достигающая высоты в 7-8 м.

Важным источником по истории архитектурно-строительного дела является особый тип памятников — погребальные комплексы. Усыпальница самого Цинь Шихуанди поражала воображение современников грандиозностью и великолепием. В этом император превзошёл всех других правителей древности, включая египетских фараонов. По мнению американского историка Дерка Бодде, здесь сказались также особенности психики императора, его гигантомания и патологический страх смерти [Bodde, 1938. Р. 119-120]. Такое строительство стало возможным благодаря объединению страны, в результате которого в распоряжении центральной власти оказались огромные материальные и людские ресурсы. Строительство началось ещё в 246 г. до н.э., до создания централизованного государства, и велось до 2-го года правления Эр Шихуанди, почти 40 лет. В «Исторических записках» («Ши цзи») великого ханьского историка Сыма Цяня сохранились сведения о том, что в район столицы Сяньян «[прислали] более семисот тысяч преступников, осуждённых на кастрацию и на каторжные работы, одни строили дворец Эпан, другие — [гробницу] на горе Лишань. Сюда доставляли камень с гор Бэйшань и лес из Шу и Цзин» [Сыма Цянь, 1975. С. 78]. Возможно, что число работников, как это нередко для древних хроник, несколько преувеличено, хотя ещё один вполне аутентичный источник, «Хань цзю и», называет цифру в 720 тыс. рабочих (см.: [Дуань Цинбо, 2005. С. 85]). Однако сам гигантский объём строительства сомнения не вызывает, для чего потребовалось невиданная в истории концентрация рабочей силы.

(52/53)

Для сравнения можно привести свидетельство Геродота, несомненно, также преувеличенное, о том, что на строительство пирамиды Хеопса в течение более 20 лет одновременно трудилось не более 100 тыс. человек, которые, правда, сменялись каждые три месяца [Геродот, 1972. С. 119]. Предварительные подсчёты показали, что для устройства могильной ямы и всех выявленных на данный момент сопроводительных захоронений потребовалось вынуть примерно 12,8 млн куб.м грунта; кроме того, для возведения насыпи над могилой переместили ещё около 1,2 млн куб.м [Mausoleum of Emperor..., б.г.].

Место было выбрано к востоку от района Чжиян, где располагались гробницы отца и деда Первого императора, в полном соответствии с традицией (зафиксированной в трактатах «Ли цзи», «Лунь хэн»), которая предписывала последовательность захоронений в направлении с запада на восток [Почему было выбрано расположение..., б.г.].

С юга мавзолей ограничивался горами, а на севере выходил к реке Вэйхэ. В выборе именно такого расположения можно видеть следование принципам традиционной китайской геомантии (фэншуй). Согласно этим принципам, все вещи на земле могут рождаться (и возрождаться) лишь благодаря субстанции ци, которая при ветре рассеивается, а у воды задерживается. Исходя из этого, выбирать место для жилья и для погребения надо там, где ци концентрируется и сгущается, т.е. в пространстве между горами и водой (см.: [Китайская геомантия, 1998]). На юго-западе расположен тёплый источник, о целебных свойствах которого упоминается ещё в «Каноне вод». С другой стороны был выкопан искусственный пруд. Тем самым, по замыслу строителей, улучшалась природная среда в соответствии с принципами фэншуй («опираться на горы, окружать водой») [Предания о фэншуй..., б.г.]. При этом песчанистая почва, как свидетельствует Ли Даоюань в комментариях к «Канону вод», оказалась непригодной для возведения стен традиционным способом трамбовки (ханту), поэтому пришлось доставлять необходимый лёсс из других мест. В одной из таких ям, где добывался строительный материал, и был создан пруд для разведения рыбы. Также при выборе места учитывали имеющиеся овраги и старицы, которые при необходимости дополнительно подправлялись и включались в общую систему водостоков [Чжу Сыхун, 2006].

(53/54)

Внутреннее устройство гробницы кратко описано в тех же «Исторических записках». Как свидетельствует летопись, «Ши-хуан, впервые придя к власти, тогда же стал пробивать гору Лишань и устраивать в ней [склеп]; объединив Поднебесную, [он] послал туда со всей Поднебесной свыше семисот тысяч преступников. Они углубились до третьих вод, залили [стены] бронзой и спустили вниз саркофаг. Склеп наполнили привезённые и опущенные туда [копии] дворцов, [фигуры] чиновников всех рангов, редкие вещи и необыкновенные драгоценности. Мастерам приказали сделать луки-самострелы, чтобы, установленные там, они стреляли в тех, кто попытается прорыть ход и пробраться в усыпальницу. Из ртути сделали большие и малые реки и моря, причем ртуть самопроизвольно переливалась в них. На потолке изобразили картину неба, на полу — очертания земли. Светильники наполнили жиром жэнь-юев в расчёте, что огонь долго не потухнет» [Сыма Цянь, 1975. С. 87].

Заслуживает внимания указание Сыма Цяня на то, что склеп устраивали в горе. По данному поводу в китайской литературе прошла целая дискуссия: некоторые учёные считают, что название Лишань («Прекрасная гора») относится к искусственной насыпи, возведённой над погребением. На то, что термином «гора» при Цинь могли называть могильный курган, указывают и надписи на керамике, найденной на территории мавзолея (см., например: [Ван Сюэли, 1982]). Однако здесь, как нам представляется, нет противоречия. Как в предшествующий период Чжаньго, так и в последующую эпоху Хань могилы правителей и сановников могли выкапывать (пробивать) в природном холме или скале, а затем ещё возводили сверху искусственную насыпь. Именно так были построены могилы V-IV вв. до н.э. в Лэйгудунь — знаменитое захоронение цзэнского хоу И, а также его близких [Краткий отчёт о раскопках могилы цзэнского хоу И..., 1979]; и ещё более знаменитое захоронение Ли Цана, канцлера княжества Чанша, и его семьи в Мавандуй, относящееся к первой половине II в. до н.э. [Ван Шиминь, Чжоу Шижун, 1998]. Существовала традиция «строить гробницы, опираясь на горы», которой придерживались ещё циньские правители периода Чуньцю [Почему было выбрано расположение..., б.г.].

Отдельные курганы на территории Китая появляются ещё в бронзовом веке, но широко распространяются как могилы аристократов и, в первую очередь, правителей в эпоху Чжаньго (V-III вв.

(54/55)

до н.э.), возможно, под влиянием северных кочевых племён. По мнению Дж. Роусон, создание могил в горе или под горой (естественной или искусственной) связано со сведениями, которые получали жители на северных и западных границах Китая, об эффективности использования таких гробниц для сохранения тел и инвентаря на Алтае (см.: [Rawson, 1998. Р. 127]). В Цинь, судя по эпиграфическим данным на деревянных дощечках из Юньмэн, возведение больших надмогильных насыпей зафиксировано с периода правления Сянь-гуна, и размеры их постоянно увеличивались. Именно с того времени (первая половина IV в. до н.э.) курганы принимают на себя функцию храма для жертвоприношений, который воздвигался над могилой правителя в предшествующий период, и в итоге полностью замещают его. Поэтому на вершине гробницы Цинь Шихуанди до сих пор не найдено никаких строительных остатков [Есть ли строения..., б.г.].

Семантика курганов носит выраженный амбивалентный характер, как и все представления, связанные со смертью. С одной стороны, покойника надёжно укрывали, запечатывали в земле, придавив могильным холмом; с другой — помогали душе подняться в верхний мир. В этом отношении большая насыпь представлял собой «лестницу в небо» (отсюда, возможно, происходит и ступенчатая форма многих надмогильных сооружений), символизируя идею «мировой горы», которая, в свою очередь, является одним из вариантов более общей мифологемы мирового древа, оси мира (axis mundi), соединявшей различные сферы бытия. Редупликация образа, возведение «горы на горе» призвана была усилить, подчеркнуть идею мирового порядка. Такой подход помогает объяснить возведение наиболее крупных курганов над могилами древних царей или, как в данном случае, императора. Смерть правителя, который был социальным алломорфом мировой оси, означала крушение космического порядка, а возведение «мировой горы» помогало восстановить утраченную гармонию.

Между китайскими специалистами прошла дискуссия на тему, что копирует структура мавзолея. Так, ведущий специалист по Циньской истории Ян Куань полагает, что мавзолей воспроизводит планировку столицы Сяньяна, поэтому, в частности, гробница императора расположена в юго-западном углу комплекса, поскольку именно на западе столицы располагался императорский дворец.

(55/56)

Другие авторы считают, что мавзолей воспроизводил сам дворцовый комплекс либо символизировал всю страну или даже Вселенную (обзор см.: [Копирует ли погребальный парк..., б.г.]). На наш взгляд, между этими точками зрения нет кардинальных противоречий, поскольку структура космоса могла копироваться на разных уровнях: города, дворца, отдельного строения и, тем более, погребения. В результате комплекс, ставший для покойного императора «городом и миром», вместе с подсобными помещениями и службами достиг площади 56,25 кв.км. Он представляет собой в плане квадрат со стороной 7,5 км. Выделяются два (внутренний и внешний) «города», обнесенные земляными стенами периметром соответственно 1 355×580 м и примерно 2 188×976 м (сохранились подземные фундаменты и лишь частично слои трамбованной земли самих стен). Северная часть внутреннего «города» разделена на две части стеной, ширина которой в основании составляет около 8 м. По всем четырём сторонам внутренней и внешней стен имелись ворота; сохранились фундаменты и остатки черепичной кровли надвратных и угловых башен.

Гробницу вместе с центральным дворцовым сооружением в южной части внутреннего «города» накрывает огромный насыпной холм почти квадратной формы, размерами 350×345 м. Если размеры на плоскости, приведённые в разных изданиях, в основном совпадают, то высота называется самая разная. Ещё в 1906 г. Адати Кироку называл цифру в 76 м, а Виктор Сегален в 1917 г. — 150 футов (45,72 м). В публикациях последних десятилетий — ещё больший разнобой: 43, 46, 47,6, 50,5, 51, 52,5, 55, 64,97, 71, 73 и 76 м [Какова высота..., б.г.]. Юань Чжунъи, который придерживается последней цифры, объясняет такой разнобой тем, что определение высоты проводилось с разных точек, а сама поверхность земли вокруг кургана очень неровная [Юань Чжунъи, 1988. С. 134]. Исходя из своего опыта неоднократного подъёма на вершину кургана (рис. 5), мы считаем цифру в 70 и более метров явно преувеличенной; существенно ближе к реальности цифра 52,5 м, которая приводится в самом последнем (и, насколько можно судить, самом точном) обзоре археологических работ на мавзолее [Цзяо Наньфэн, Чжан Чжунли, Дуань Цинбо и др., 2008. С. 112].

Считается, что в момент сооружения кургана высота его была намного больше, до 115 м, однако доказать это сложно. Для его от-

(56/57)

сыпки использовали землю, специально вырытую из котлована на расстоянии 2,5 км от места основных работ; там впоследствии и устроили пруд для разведения рыбы. По мнению ряда китайских исследователей, могильные насыпи, появившиеся на территории Китая в период Восточного Чжоу, функционально заменяли храмы для жертвоприношений, возводившиеся над могилами в предыдущую эпоху; поэтому на вершине Лишань и не выявлено каких-либо построек [Е Сяоянь, 1984. С. 35]. При этом ссылаются на описание Лишань, приведённое в «Хань шу» (глава «Биография Цзя Шаня»): о том, что средняя часть могильного кургана создана как место для осмотра и прогулок, а верхняя часть — как гора и лес; поэтому не исключаются находки строительных остатков в средних слоях насыпи. Возможно, что перед насыпью были поставлены большие каменные стелы, однако их ещё предстоит найти [Лю Цинчжу, 1994. С. 55].

В 53 м к северо-западу от кургана в 1979 г. выявили остатки прямоугольного зала (размерами 62×57 м), окруженного по периметру галереей. Для интерпретации этой находки были привлечены сведения из книги Дай Юна (133-192 гг.) «Ду дуань» (дошла до наших дней в цитатах), в которой говорится, что в древности не устраивали жертвоприношений на могиле, только Цинь Шихуан ввёл погребальные внутренние покои (цинь), которые устраивались сбоку могилы; при Хань не было изменений, поэтому постройки на могиле называют «внутренние покои», их назначение — в хранении одежды и головных уборов покойного, которые он носил при жизни (по: [Юань Чжунъи, 1988. С. 135]; см. также: [Ян Куань, 1982а]). Строительство дома (для души покойного) отмечено у средневековых тибетцев, потомков жунов (цянов), находившихся в тесном контакте с циньцами. В «Тунцзянь ганму» приводятся свидетельства о погребении правителя у «туфаньцев» (древних тибетцев): «Употребляемыя ими одежды, любимыя вещи и верховых лошадей вместе с ними зарывают в могилу. Подле могилы строют большой дом, а на вершине они сажают деревья, что составляет жертвенное место» [История Тибета..., 1833. С. 129-130].

Точно не известно, какова была глубина могильной ямы. По сведениям «Хань шу», императорские гробницы сооружались ниже третьего слоя подземных вод (для данной местности это около 30 м). Там же говорится, что для защиты от воды выкладывали

(57/58)

стенку из камней, внутреннюю поверхность которой укрепляли расплавленной медью, а внешнюю — покрывали красным лаком. Проведённое пробное бурение дошло до уровня 26 м и выявило какие-то конструкции из утрамбованной земли, но дно достигнуто не было; предполагается, что оно находится примерно в 50 м от дневной поверхности [Музей терракотовых фигур..., 2006. С. 47-49]. Проведенные геофизические исследования дали цифру в 34 м, но не исключено, что на других участках глубина будет иной.

Для руководства и обеспечения столь масштабной стройки был образован специальный город Лии, насчитывавшей до 150 тыс. жителей. Его остатки (нагромождения кирпича, черепицы и т.п.) площадью 0,5 кв.км выявлены в 3 км к северу от мавзолея, возле дер. Люцзячжай. Традиция создавать такие «рабочие посёлки» для строительства и обслуживания царских и императорских гробниц была начата именно циньскими правителями, воспринята в других государствах периода Чжаньго, а затем продолжена при династии Хань [Там же. С. 96]. Их деятельность определялась ёмкой фразой из летописи «Цзо чжуань» (15-й год Юань-гуна): «Служить мёртвым как служат живым, это и называется ритуалом».

Выявлена стена из утрамбованной земли, окружавшая подземный дворец, длина которой с севера на юг составляет 460 м, ширина с запада на восток 392 м, сохранившаяся высота и толщина соответственно по 4 м. С четырёх сторон имеются ворота, причём у восточных ворот — пять наклонных проходов, у других — по одному [Цзяо Наньфэн, Дуань Цинбо, 1998. С. 34]. Сама конструкция дворца, скрытая под толщами земли, пока не известна; имеются лишь её гипотетические реконструкции.

Значительным шагом вперед стало проведение комплексного геофизического обследования гробницы. В первую очередь, подтверждено существование огромного подземного дворца, в чём некоторые из исследователей позволяли себе сомневаться, общая установленная площадь объекта составляет более 180 тыс. кв.м (рис. 6). Отмечены стены из утрамбованной земли разной плотности, каменные перекрытия, погребальная камера с дромосом; при этом камень проявляет иные характеристики, чем местные породы. Также подтверждена значительная концентрация ртути не только в насыпи (как показали предыдущие обследования 1981 и 2002 г.), но и под ней. Таким образом, сведения письменных источников получи-

(58/59)

ли солидное научное подтверждение [Дуань Цинбо, 2005]. В то же время, конкретные контуры и размеры подземных объектов потребуют дальнейшего уточнения, как методами геофизической разведки, так и пробным бурением и шурфованием. Поэтому для характеристики архитектурно-строительного уровня комплекса мы будем ориентироваться на уже раскопанные (хотя бы частично) объекты.

Исследованные археологами четыре ямы (склепа) для солдат и лошадей, равно как и ряд других изученных объектов (жертвенники с бронзовыми колесницами, кладбище строителей, захоронения лошадей и диких животных и т.д.) — лишь малая часть комплекса, на раскопки и изучение которого уйдет ещё не один десяток лет. Тем не менее, они дают возможность судить о некоторых строительных технологиях III в. до н.э.

Раскопы расположены вблизи друг от друга, составляя единый комплекс. Их описание приводится, в основном, по соответствующим разделам обобщающих монографий [Ван Сюэли, 1994; Гробница Цинь Шихуана и терракотовые фигуры..., 2004]; нумерация соответствует порядку обнаружения (рис. 7). Из них самый большой склеп №1 площадью 13 029 кв.м представляет собой боевой порядок воинов, склеп №2 площадью 6 000 кв.м определён как военный лагерь, самый маленький №3 площадью 520 кв.м — как ставка командования. Яма №4, располагавшаяся между второй и третьей, оказалась пустой и, возможно, недостроенной, хотя некоторые исследователи трактуют её как место для сражения. По форме первый склеп прямоугольный, размеры 210×62 м (вытянут по оси запад-восток); форму второго условно можно охарактеризовать как Г-образную с четырьмя внутренними зонами, третьего — как П-образную. В первом из них насчитывается 10 внутренних перегородок, выполненных методом ханту, которые образовали 11 параллельных проходов. Разгораживающие стены не доходят до западной и восточных стен ямы на 3,45 м, поэтому по периметру получился обходной коридор. Верхний уровень стен ниже уровня земли на 0,3-1,5 м, общая глубина варьирует в пределах 4,5-6,5 м. С разных сторон ко всем склепам ведут наклонные коридоры-дромосы, по которым доставлялись стройматериалы, а затем и скульптуры.

Стройматериалом, кроме местного и привозного желтозёма, служили кирпич, черепица, дерево отборного качества (сосна и кипарис), большие камни, доставлявшиеся издалека, а также циновки,

(59/60)

сплетённые, как установлено по отпечаткам на лёссе, из бамбука и камыша.

Серый кирпич, применённый для мощения пола, по форме и размерам делится на пять видов: «большой длинный» с параметрами 42×19,5×9,5 см, «узкий длинный» (41,5×13,5×9,5 см), «тонкий длинный» (37×14×6 см), наиболее используемый «малый прямоугольный» кирпич (28×14×7 см) и так называемый квадратный (23×19,5×9,5 см). Площадь пола трёх склепов, покрытых вымосткой, в целом составляет 9 049,486 кв.м, при расчёте по наиболее ходовому кирпичу использовано около 212 100 штук. На поверхности найдены также образцы узорного кирпича (со штампом в виде меандров, волют, ромбов, «монет»), которые использовались, прежде всего, для украшения наземных построек [Узорные кирпичи..., 1980]. Подобные узорные кирпичи, как полые, так и сплошные со штампованным узором из меандров или треугольников, находят и на более ранних памятниках, например, в районе бывшей циньской столицы в Юнчэн [Цзяо Наньфэн, Ма Чжэньчжи, Лю Ли, 1984. С. 29].

Из дерева делали колонны, балки, двери, закрывавшие входы в коридоры, настил над всем склепом. Общий объём использованного лесоматериала более 50914 куб.м, всего найдено 24 764 деревянных деталей. Параллельные стенам балки уложены вдоль пола. Разгораживающие стены в склепе №1 облицованы деревом с обеих сторон; по высоте стены имелось 22 ряда брусьев, квадратных в сечении со стороной от 30 до 43 см. Брусья стыковались между собой прямоугольными врубками в половину их толщины. Каждое соединение закреплялось фигурной шпонкой (с сечением в форме двух симметричных трапеций, совмещённых по короткому основанию), вставленной в соответственно выбранные пазы скрепляемых элементов. Такая конструкция предотвращала продольные и вертикальные смещения элементов стыка (рис. 8).

Колонны в первом и втором склепах были как квадратными, так и круглыми в сечении, со стороной (диаметром) 30-45 см. Они устанавливались скрыто в толще стен ямы и по обе стороны коридорных стен, также вровень с боковой поверхностью, через промежуток в 0,9-1,5 м (обычно через 1,5 м). В склепе №3 все колонны прямоугольные в сечении и установлены вдоль стен, а не спрятаны в их толще.

(60/61)

На колонны вдоль стен последовательно, одна за другой укладывались балки обвязки, параллельные нижним, идущим вдоль пола. В сечении они близки квадрату, размеры сторон составляют от 35 до 45 см. В первом склепе на начальных участках коридоров с восточной стороны балки круглые в сечении, диаметром 30-55 см. Длина балок не стандартизована и сильно варьирует (от 1 до 1,8 м), но независимо от длины места их соединений приходились на центральную часть соответствующей колонны.

Бревенчатое покрытие из круглых в сечении брёвен (лишь в нескольких отдельных случаях — четырёхугольных) укладывалось над проходами по оси север-юг, а над западным и восточным участками без проходов — восток-запад. В первом склепе диаметр брёвен покрытия 20-40 см, во втором иногда достигает 80 см. Длина брёвен от 8,5 до 12 м, что позволяло перекрывать сразу четыре прохода; их укладывали так, чтобы стыки приходились на центральную часть стен коридоров, но при этом в разных местах, что позволяло снизить давление на стены. Площадь перекрытия, выложенного циновками, составляла 19 469,3 кв.м.

В качестве кровельного материала также использовалась черепица, как плоская, так и полуцилиндрическая, как правило, покрытая оттисками (прямыми, наклонными, пересекающимися) довольно тонких верёвок, частично заполированная, особенно по краям. Встречаются узоры в виде лент и двойных точек, на позднем этапе — оттиски материи [Вэй Сяоцзу, 1983. С. 78, 79]. Особое внимание уделялось изготовлению и украшению концевых керамических дисков, которые закрывали по краю крыши срезы рядов полуцилиндрической черепицы, уложенных спинкой кверху (рис. 9). В эпоху Чжоу первоначально использовались полудиски; такие образцы с узором двойных колец найдены при раскопках в Чжаочэнь-Цунь. В поздний период Чжаньго наравне с полудисками появляются собственно диски (круглой формы), узоры на которых различались в соответствии с царством, где они изготавливались. Так, в Царстве Янь предпочитали использовать маску мифического монстра «тао-те», в Ци — изображения дерева, в Цинь — узоры в виде гор, деревьев и облаков [У Жунцэн, 1988. С. 538]. Постепенно вырабатывался единый стандарт дисков с «облачным» узором, объединивший традиции разных царств и получивший дальнейшее развитие при династии Хань [Ма Цзяньси, 1976. С. 44]. Узоры черепицы,

(61/62)

обнаруженной при раскопках циньских керамических мастерских, отличаются исключительным разнообразием (см., например: [Цзяо Наньфэн, Ма Чжэньчжи, Лю Ли, 1984. С. 23-29]); особого внимания заслуживают изображения животных [Цзяо Наньфэн, Чжан Чжунли, Дуань Цинбо и др., 2008. С. 104-105]. Их изучение — предмет специального исследования; однако с учётом набора животных (олени, «тигры») и особенностей их изображения (сцены терзания, вывернутое тулово) можно в общем плане предполагать влияние искусства «звериного стиля» (рис. 10). Так, одна из особенностей изображений на циньской черепице с зооморфными изображениями — это очевидная S-видность фигур оленя и хищника с повёрнутой назад головой. Общий для хищников и копытных животных силуэт фигур, который задаётся этой линией, характерен для эпохального стиля скифской эпохи. Возможно, что в качестве прототипов подобных сцен на концевых дисках использовались какие-то предметы с изображениями в «зверином стиле», при том что семантика изображений могла быть существенно переосмыслена [Комиссаров, Хачатурян, Черемисин, 2009].

Достаточно перспективным представляется также сопоставление этих изображений с писаницами на территории Ганьсу и Внутренней Монголии [Лю Ли, 1983]. Такие контакты с зоной степей прослеживаются и по другим элементам циньской материальной культуры.

На территории мавзолея найдено много черепичных дисков с «облачным» (спиральным) узором и цветами подсолнечника, реже используются различные благопожелательные надписи, включающие до 10 иероглифов, выполненных, как правило, почерком сяо чжуань, утверждённым в качестве стандарта в ходе реформ Первого императора. Диаметр таких дисков обычно составляет 13-20 см, но встречаются и особо крупные образцы — например, диски с терриоморфным узором куй вэнь диаметром до 60 см. На многих образцах кирпича и черепицы прослеживаются клейма многочисленных чиновников или ведомств, которые занимались поставкой стройматериалов для мавзолея.

Принцип устройства склепов, независимо от их формы и назначения, был общим. Сначала вырывались ямы, их дно и стены трамбовались способом ханту. Дно насчитывает пять-семь слоев толщиной 50-65 см, стены по периметру дополнительно укреплены

(62/63)

слоем трамбованной земли. Затем из извлечённой же земли возводились несущие стены внутренних проходов, также путём трамбовки. Особенностью склепа №3 является заметный наклон стен, в других случаях они перпендикулярны полу. Вдоль всех стен по дну дополнительно уплотняли основание, на котором размещались горизонтальные деревянные балки. На эти балки устанавливались колонны, для которых в соответствии с размерами и расстоянием между ними в стенах вырывались вертикальные пазы. После этого дно ямы выравнивалось с помощью глины, а сверху поверхность выкладывалась кирпичом. Затем деревянную конструкцию завершали закреплением на колонны вдоль стен верхних балок, перпендикулярно которым укладывали бревенчатое перекрытие, располагая бревна впритык без какого-либо крепления. Сверху их застилали плетёными циновками краями внахлёст, наносили слой глины, смешанной с лёссом, толщиной 10-30 см и, наконец, засыпали землёй, плотно трамбуя слой за слоем. Несмотря на значительную толщину перекрытия, которая, например, для склепа №1 составляла 3-4 м, конструкция, сочетавшая несущие стены с укрепляющими их колоннами, на которые и опирались балки обвязки, оказалась достаточно прочной. И хотя крыша склепа в итоге просела, виной тому были подземные воды и пожары, а не превышение критического уровня осевого давления.

В склепе №3 на углах их устанавливали по две колонны, чтобы обеспечить надёжность при перпендикулярном наложении балок (каждая колонна держит «свою» балку). Этот приём сдваивания колонн, несмотря на изъян — отсутствие в местах стыка балок соединительных узлов, что снижало устойчивость конструкции, — сохранился, по крайней мере, до конца династии Западная Хань.

Мощение пола могло выполняться как по оси север-юг, так и запад-восток, различаясь в разных зонах склепов. Это первый выявленный пример мощения пола кирпичом. В зданиях, возведенных на стилобате в районе циньской столицы Сяньян, археологи выявили облицовку стен тонким кирпичом (плиткой), а пустотелый кирпич применялся при сооружении ступеней. Кроме того, в циньском захоронении конца Чжаньго найден облицованный кирпичом деревянный саркофаг. В то же время, несмотря на значительные объёмы использования кирпича, техника кладки оставалась примитивной: кирпичи укладывались ровными рядами, один над другим, раствор

(63/64)

обычно не использовался. Характерна в этом отношении ситуация, обнаруженная на участке восточной стены (близ юго-восточного угла) в склепе №1, который был укреплён кладкой из длинного кирпича высотой в 65, шириной 85, толщиной 50 см. Видимо, стена на этом участке обвалилась, а использовать для починки способ трамбованной земли после размещения скульптур было неудобно. Однако, хотя для скрепления кладки и применили подобие раствора — глину, смешанную с травой, но сами кирпичи располагались ровными рядами, шов в шов, и цельность этого участка впоследствии снова была нарушена.

Можно указать и ещё на два конструктивных недостатка, когда, во-первых, строители при установке колонн в качестве опоры использовали деревянные брусья вместо издавна применявшихся каменных подушек. В то же время необработанные плоские камни использовались для этой цели при возведении одного из дворцовых зданий (№1) в районе дворца Эпан. Во-вторых, в циньском строительстве уже были известны кронштейны-доугуны, но в деревянных конструкциях склепа они не применялись. Балки, которые крепились непосредственно на вершинах колонн, обладали меньшей по сравнению с кронштейнами площадью, несущей нагрузку давления кровли. С учетом непрочного соединения на стыках это нарушало стабильность конструкции, вплоть до отклонения колонн от вертикали.

В целом, подземная конструкция ям представляет собой оригинальное сочетание опорных колон с несущими стенами-перегородками. Модульность отсеков позволяла наращивать необходимый объём по горизонтали, что в свою очередь помогло разместить в трёх склепах не менее 8 тыс. терракотовых фигур.

наверх