С.В. Киселёв

Древняя история Южной Сибири.

// М.: 1951. 643 с. (2-е изд.; см. также первое издание).

Часть вторая. Гунно-сарматское время.

Раздел значительно расширен по сравнению с первым изданием.

Вводные замечания.

Китай. — 307

Средняя Азия. — 314

Древние Ху. — 317

Чем шире исследуются древности великого пояса степей, тем яснее становится тесная связь событий из истории обитавших там племён и народов. При этом выделяются такие переломные периоды, когда решение даже частных вопросов требует особенно пристального внимания к широкому историческому фону. Несомненно, таким периодом явился важнейший этап в истории кочевого мира, когда на смену скифо-савроматским и динлинским племенам выступили новые силы и среди них, прежде всего, сарматские и хуннские племена. Выяснение условии, в которых совершилась эта смена на Востоке, имеет очень большое значение для истории различных областей нашей страны, особенно для истории Южной Сибири, Прибайкалья и Среднеазиатских республик.

Китай.   ^

Китай в эпоху Чжоу был разделён на множество небольших государств. В центральных городах этих государств жили князья, возглавлявшие местную знать. Их зависимость от императора была весьма слабой. Земледельцы — наиболее многочисленный слой населения — жили общинами. Основой их общественного быта были родовые патриархальные отношения. Однако чжоуские крестьяне уже не были самостоятельными. Они попадали во все большую зависимость от богатых. Это ярко показано в песне «Нинюэ»:

В дни второго месяца мы идём на большую охоту

Однолетних кабанов берём себе,

А трёхлетних отдаём князю.

В восьмом месяце начинаем прядение, —

Делаем тёмные и жёлтые ткани.

(307/308)

Наши красные ткани превосходны

Они предназначаются для нижней одежды князя.

....................................

В десятом месяце передаём снопы,

Просо раннее и позднее,

Пшеницу и другие злаки,

И коноплю, и бобы.

Ши-Цзин, ч. I

Однако не всем удавалось удержаться на этой ступени зависимости. «Моё сердце печально, все мы будем превращены в слуг и в рабов» — жалуется в Ши-Цзине крестьянин, под угрозой порабощения. И действительно, многих ждало долговое рабство. Один древний текст прямо указывает, что «на самом низу общественной лестницы — перешедшие в зависимое состояние из-за бедности и осуждённые за преступления в рабство группы, — приравненные к скоту и продаваемые подобно ему» ¹: [1]

Рабы, действительно, были сведены до положения рабочего скота. Наравне с лошадьми, раковинами, колесницами и оружием знатные китайцы передавали их друг другу, то продавая, то даря. Об этом свидетельствует ряд надписей на бронзовых сосудах:

1. «Дарю тебе людей 659 человек. Еще дарю тебе людей 10, 200 и 1050 человек».

2. «Дарю Лу-Гуну драгоценный треножник, хороший лук, красные стрелы, рабов и лошадей».

3. «Дарю тебе лук и стрелы, рабов 5 семей и земли 30 участков».

4. «Дарю тебе колесницы, лошадей, военное оружие и рабов в количестве 150 семей».

5. «Цзян пожаловал раковин 10 связок, рабов 10 семей, людей 100 человек».

6. «Дарю тебе рабов и разные музыкальные инструменты. Дарю тебе рабов из рода Цзин».

7. «Ян-Уай говорит: «Послать Шу-Сю низшим прислужником, чтобы получить раковин связки и 3 семьи рабов» ². [2]

Известно, что цзиньский князь Цзин (599-581 гг. до н.э.) подарил своему сановнику Сюнь-Линь-фу 1000 семей рабов-чужеземцев; другой князь Лин из владений Ци (581-554 гг. до н.э.) отдал в подарок 500 семей рабов-чужеземцев. В чжоуский период рабов покупали и закладывали. Выход из рабского состояния, признанного наследственным, уже тогда был возможен только путём выкупа ³. [3] Этот рост рабства увеличивался разорением крестьянства.

(308/309)

Рабовладельцы создавали и свою идеологию борьбы за расширение частной собственности на землю, за рост рабовладения. Особенно активно действовала в этом отношении так называемая школа Фацзя, оказавшая определяющее влияние на реформы Шан-Яна в царстве Цинь (358-348 гг. до н. э.) ¹ [4] и на реформаторскую деятельность Цинь-Ши-хуанди.

Реформы Цинь-Ши-хуанди, сплотив Китай, создали общекитайский рынок; способствовали развитию торговли, но не подрывали рабовладения. Они способствовали его дальнейшему развитию. Военные походы давали всё большее и большее число военнопленных, превращаемых в рабов, гнёт податей и повинностей в ещё невиданных размерах способствовал превращению мелких земледельцев в кабальных людей (в «рабов-осуждённых»).

В эпоху ханьской династии древний Китай вступил с уже развитым рабовладельческим устройством, когда не только отдельные князья, сановники, крупные и средние землевладельцы, но и само государство было рабовладельцем, используя труд невольников для разработки горных богатств, постройки каналов, дорог» укреплений и т.п. Все это еще при старших Хань получило самое большое развитие. Уже первый император династии Хань — Лю-Бан — разрешил продажу детей и внуков в рабство ². [5] Походы армий, дошедших на юге до Кохинхины, а на севере до Хотана, Северной Монголии и Кореи, развитие денежных отношений, выразившееся во введении упорядоченной монетной системы, расцвет не только внутренней, но и внешней торговли — все это способствовало распространению рабовладения, внедрению рабства даже в мелкие хозяйства ³. [6] Большое число терминов, обозначавших в ханьское время «раба» указывает на разнообразные категории рабов в Китае. Во II-I вв. до н.э. в городах существовали рынки рабов и действовали крупные компании работорговцев, получавшие огромные прибыли. Количество рабов в одном хозяйстве достигало иногда 800 человек ⁴. [7] Всё это особенно усилилось ко времени кризиса и реставрации младших Хань. Этот период ознаменован ростом крупного рабовладельческого хозяйства. Тысячами рабов владеют крупные землевладельцы, «чьи владения тянутся от одной провинции к другой... Почести, оказываемые этим людям, их благосостояние превосходит то, что есть у князей, их власть и влияние равны силе любого правительственного чиновника» ⁵. [8] Рост крупных рабовладельческих хозяйств и сильнейшее обогащение их владельцев способствовало в эпоху младших Хань еще большему обнищанию

(309/310)

свободного крестьянства. В эту эпоху «народ занялся людоедством, и кости мёртвых были рассеяны по всей стране» ¹. [9]

Восстания потрясали империю Хань. Уже в I в. до н. э. несколько раз восставали рабы на горных разработках, и поднимались крестьяне, убегавшие от порабощения в леса и горы, но особенно крупные восстания охватили страну в I и в начале II в. ² [10] Из них самым сильным было движение так называемых «жёлтых тюрбанов». Несмотря на то, что оно было подавлено, новые восстания вспыхивали с возрастающей силой, и в 220 г. под их ударами пала династия Хань. Рабовладельческой империи был нанесён решительный удар. Однако во время возникшего затем «троецарствия» династий У, Вей и Шу рабовладельческий способ хозяйства не только не был оставлен, а наоборот, им пытались заменить пришедшее в упадок хозяйство свободных земледельцев. «Долговременное кровопролитие, — говорит Захаров, — уменьшало число народа крупного и здорового...; притом в это бурное время множество народа скрывалось и бродило из места в место для избежания тягостных налогов. При таком чувствительном недостатке в людях правительства царств Шу и У принуждены были отправлять суда на смежные с материком острова, чтобы брать в плен тамошних жителей и привозить на твёрдую землю для обрабатывания полей или употребления на службу» ³. [11]

Даже в условиях разложения рабовладельческой системы в V в. при династии Тоба законодатели по традиции считали рабский труд нужным в хозяйствах, включая и небольшие. Об этом свидетельствует закон 420 г. Вероятно, он не был осуществлён, но рабовладельческую традицию он выразил очень ярко, рекомендуя, чтобы «вся земледельческая работа исполнялась рабами; восемь полагалось каждой семейной паре, четыре — каждому холостяку; десять быков считалось за восемь рабов и земли делились на обрабатываемые быками и обрабатываемые рабами» ⁴. [12]

Однако в это время в полной мере проявляются новые тенденции. Ещё в III в., когда в 268 г. Китай вновь был объединён западной династией Цзинь, сильное поредение населения, недостаток рабочих рук, недобор в казну необходимого количества продуктов земледелия привели к изданию специальных законов о прикреплении земледельцев к земле. Это мероприятие было в китайской истории, как и в истории греко-римского мира, предвестником новых крупнейших социальных и политических изменений. Они и здесь произошли в результате восстаний рабов, с которыми объединились «варвары» и вместе разрушили оплот рабовладельческого строя на востоке Азии.

(310/311)

При изучении истории «варварских» племён, живших на периферии Китая, особенно в эпоху Цинь и Хань (256 г. до н.э. — 220 г. н.э.) необходимо прежде всего иметь в виду существование на юго-востоке Азии могущественного государства с развитыми рабовладельческими отношениями. Влияние этого государства на соседние «варварские» племена осуществлялось путём постоянных сношений. Издавна на северных окраинах Китая шла оживлённая меновая торговля с кочевниками. Ещё в чжоускую эпоху совершались опустошительные набеги северных племён и ответные походы китайских военачальников.

Одним из крупнейших мероприятий Цинь-Ши-хуанди была экспедиция под начальством Мэн-Тяня против «северных варваров». Эта военная экспедиция очистила от кочевников значительные области северного Китая и, в частности, вытеснила из Ордоса кочевья хунну (гуннов). Вместе с тем походы Мэн-Тяня во многом способствовали знакомству сторон друг с другом. Не прервала сношений с севером и достройка Цинь-Ши-хуанди Великой Китайской стены. После её сооружения даже вторжения гуннов продолжались. Во II в. они принудили китайцев платить ежегодную дань. Лишь в 119 г. ханьский император У-Ди снарядил против гуннов большую военную экспедицию, нанёсшую им сильный урон. За этой победой последовали новые походы на север. Но поход 99 г. до н.э. опять был неудачным для китайцев. Их главнокомандующий Гуан-Ли был разбит гуннами, а начальник вспомогательной армии генерал Ли-Лин попал в плен. Замечательно, что гуннский шаньюй с почетом принял знатного пленника, женил его на своей дочери и сделал своим наместником в земле Хягас на Енисее ¹. [13] Известны и другие случаи службы знатных и опытных пленников-китайцев у гуннов и у более северных племён. Это, конечно, способствовало проникновению на север китайской культуры.

Для распространения китайских влияний ещё большее значение, чем война, имели торговые связи. В эпоху династий Хань оживлённые торговые сношения Китая распространяются далеко за пределы его границ. Император У-Ди в 126 г. до н.э. отправил на запад, с целью военно-торговой разведки учёного и полководца Чжан-Цзяня. Чжан-Цзянь был задержан гуннами и прожил у них 10 лет. Ему всё же удалось бежать на запад. Там он познакомился со страной Юэчжи, проник в пределы Бактрии, посетил Фергану (Да-вань) и через 13 лет вернулся на родину. Однако У-Ди, не дожидаясь Чжан-Цзяня, в 121 г. отправил многочисленное войско на северо-запад, против гуннов. Гунны были разбиты и покорились. «Китайцы тогда вступили в дружественные отношения с правителями Западной

(311/312)

Азии. Владения Китайской империи расширялись день ото дня» ¹. [14] Быстро развернулись торговые сношения. Вскоре после смерти Чжан-Цзяня (114 г.) в западные страны отправился первый караван. Позднее же «до двенадцати караванов, насчитывавших по сотне человек, с массой вьючных животных, ежегодно покидали Китай. Начались оживлённые сношения с жителями оазисов Таримского бассейна, принявшими китайское покровительство» ². [15] На всём пути из Китая в Восточный Туркестан строились селения и города. Порядок и безопасность обеспечивали гарнизоны и военные поселения «западного края», подчинённые военным губернаторам — ванам. Однако китайские караваны проникли и дальше на запад. Скоро их увидели в Фергане и в Парфии. В 64 г. до н.э., благодаря завоеванию Помпея, далекая Сирия стала римской провинцией и центром перевалочной торговли Рима с Востоком, в том числе с Китаем, откуда в Сирию привозили шёлк. Из Сирии, главным образом в переработанном виде, китайский шёлк направлялся в Рим. В свою очередь различные сирийские товары ввозились в Китай. В одном китайском источнике перечислены 17 сортов тканей, крашеные материи, пёстрые ковры, разноцветное стекло, металлы, драгоценности, украшения, яшма, кораллы и лекарства ³. [16] Из Бактрии в Китай были тогда вывезены крупные и сильные бактрийские кони и даже верблюды ⁴. [17]

Только в эпоху кризиса затихла китайская торговля с западными странами. В конце I в. н.э. она вновь оживилась. При этом был захвачен Восточный Туркестан. При императоре Мин-Ди (58-76 гг.) был выполнен план генерала Вань-Чао: «В Яркенде и в Кашгаре, — сказал он, — много обработанной плодородной земли. Пастбища там цветущие и обширные. Там можно поселить воинов, и они ничего не будут стоить» ⁵. [18] Вань-Чао был назначен военным губернатором. Для охраны караванных путей он возобновил цепь военных поселений и охранных постов.

Помимо отношений с Персией, Сирией и Римом немалую роль центральноазиатский торговый путь сыграл и в торговле с Индией. Еще Чжан-Цзянь установил, что в Индию можно попасть из Хотана через Кабул. Ассортимент товаров, шедших по этому пути, был очень пёстрым. В эпоху младшей ханьской династии, помимо шёлка и шёлковой парчи, ценившейся на вес золота, из Китая на запад вывозили железо, меха, шерстяные и пеньковые ткани, ковры, кожи, киноварь, нефрит, знаменитые китайские лакированные чашки, ларцы, мебель и украшения. Западные товары, как мы видели, также были разнообразными. Это разнообразие товаров, а также то обстоятельство, что эти товары везли из разных стран, не могло не оказать большого влияния на развитие культуры тех областей, через которые пролетал их путь. Исследования академика С.Ф. Ольденбурга и Ауреля Стейна пока-

(312/313)

зали силу этого влияния на культуру Восточного Туркестана, где западные, греко-бактрийские и парфянские черты сливались с мощными индийскими и китайскими ¹. [19] Это влияние испытали и гунны. Его элементы проникли далее на далекий Алтай.

Китай ещё в первой половине II тысячелетия до н.э. стал мощным центром бронзовой индустрии. Об этом свидетельствуют разнообразные высококачественные бронзовые изделия эпохи Шан-Инь ². [20] В эпоху Чжоу, в середине I тысячелетия до н.э., китайские металлурги попрежнему ограничивались совершенствованием бронзолитейного дела. Железные изделия встречались весьма редко. Лишь к концу эпохи Чжоу, а особенно в ханьскую эпоху, железо стало широко применяться в Китае. Так, уже при императоре У-Ди (II в. до н.э.) в 40 округах, главным образом на севере, были поставлены специальные люди, на обязанности которых лежало управление железными разработками, принадлежавшими государству ³. [21]

Эта особенность развития китайской металлургии наложила характерный отпечаток на культурное развитие всех соседних северных племён. Несмотря на то, что выработка железных изделий началась в ханьском Китае сравнительно поздно, эта отрасль металлургии была усовершенствована там очень быстро. Китайское железо отличалось высоким качеством. Вспомним в связи с этим указание Плиния, который говорил, что из всех сортов железа, привозимых в Рим, китайское (sericum ferrum) — самое лучшее. Соответственно качеству материала улучшилась и его обработка. Китайские кузнецы стремились создать из железа при помощи ковки такие же пластичные вещи, как и из бронзы. Это нашло своё отражение и на севере, куда стали проникать, особенно в ханьскую эпоху, изделия и из других материалов. Достаточно вспомнить распространение на севере китайской глиняной посуды, замечательных лаковых изделий, чаш и украшений из нефрита, бронзовых зеркал и, главное, шёлка.

Все перечисленные изделия китайских ремесленников проникали на север двояким путём: или в виде дани — подарков, которыми вынуждены были откупаться ханьские императоры от кочевников, или путём торгового обмена. Китай в эпоху Хань усиленно искал рынки для сбыта своих товаров. Это доказывается всей историей торговли шёлком. Северный кочевнический мир был одним из важнейших рынков для сбыта китайских товаров. Кроме уже приведённого ассортимента, крупнейшую роль в торговле со стороны Китая играла продажа соли и хлеба ⁴. [22] В обмен северные племена давали скот, лошадей, пушнину, кожи и рабов. Однако

(313/314)

находки в Монголии и даже на Среднем Енисее ханьских монет свидетельствуют и о денежных сделках. Если к этому прибавить уже отмечавшееся влияние транзитной торговли, то роль Китая в производственной и общественно-экономической жизни Центральной Азии выступит весьма рельефно.

Однако отмечая эту выдающуюся роль ханьского Китая, как крупнейшего центра высокой материальной культуры, нужно прежде всего учитывать его общественное устройство. То, что Китай в это время был крупнейшим рабовладельческим государством, имело огромное значение для истории всех стран Азии.

Средняя Азия.   ^

Политическая история Средней Азии эпохи эллинизма постоянно привлекает внимание исследователей. В СССР суммирование исторического материала по древнейшей и эллинистической Средней Азии впервые в широком плане произведено группой авторов в изданной Академией Наук СССР на правах рукописи «Истории СССР» (ч. I-IV) ¹. [23] Особый раздел посвятил этому вопросу Б.Г. Гафуров в своей «Истории таджикского народа» ². [24] За границей вышла книга В. Тарна ³, [25] подвергшаяся обсуждению в нашей специальной печати ⁴. [26]

Значительную помощь изучению эллинистической Средней Азии оказало фундаментальное издание К.В. Тревер «Памятники греко-бактрийского искусства». Предпосланное атласу историко-культурное введение заострило внимание на многих сторонах быта, социально-политической и идейной жизни древней Бактрии и сопредельных стран ⁵. [27]

Проблемы социального, политического и культурного развития Средней Азии подверг тщательнейшему обследованию С.П. Толстов ⁶. [28]

(314/315)

Мы не можем останавливаться здесь на увлекательнейших страницах истории осёдлого населения Средней Азии. Отметим лишь, что работы Хорезмской экспедиции С.П. Толстова открыли забытую высокую цивилизацию Хорезма — самобытный форпост древневосточной рабовладельческой культуры, выдвинутый далеко в глубь евразийских степей.

Своеобразные государственные формы, сложившиеся в Хорезме, и сохранение его самостоятельности оказали самое положительное влияние на всю историю Средней Азии в эпоху персидской и македонской экспансии.

Одновременно племена, населявшие степные пространства между Аралом и Каспием и области к востоку от Сыр-Дарьи, известные под именем массагетов и саков, также переживали эпоху подъёма. Судя по изображениям на ахеменидских рельефах и на пластинках из Аму-Дарьинского клада, их костюмы, вооружение, конская сбруя и стиль украшений были аналогичны со скифскими. Много общего имел и их общественный строй. Несмотря на пережитки матриархата, их знать обладала большим богатством, выражающимся в огромных стадах и в драгоценностях, подобных Аму-Дарьинским ¹. [29]

Исследования последних лет и здесь принесли много нового. Прежде всего отметим установленную С.П. Толстовым связь между хорасмиями и массагетами. В связи с этим Хорезм представляется теперь не противоположным степи, но родственным ей передовым её оплотом. Не меньшее значение имеет и отождествление массагетов (великих гетов античной традиции) с да-юэчжи — великими юэчжи, (т.е. теми же гетами) китайских хроник. Ещё Абель Ремюза ² [30] и Клапрот ³, [31] исходя из законов исторической фонетики китайского языка, считали да-юэчжи хроники старшей династии Хань идентичными массагетам античных авторов. В 1871 г. эту же точку зрения весьма энергично поддерживал такой знаток истории Востока, каким был В.В. Григорьев ⁴. [32] Позднее, несмотря на многочисленные попытки иных определений да-юэчжи, построение Абеля Ремюза и Клапрота, находило новые подтверждения ⁵. [33]

В последние годы этот вопрос был пересмотрен С.П. Толстовым, который на основе новых фактов, освещённых на широком фоне событий III-IV вв.

(315/316)

в Центральной и Средней Азии, особенно убедительно доказал идентичность да-юэчжи и массагетов ¹. [34]

Это позволило расширить представление о народах Средней Азии и о связи событий на Среднем и Дальнем Востоке.

Соседство сакских и массагетских племён с северо-восточной окраиной Ахеменидской державы лишь на первых порах привело к столкновениям. Вспомним 530 г. до н.э., когда массагеты разбили персов и убили Кира, или поражение, нанесённое персам Спаретрой, «царицей» саков. С македонским вторжением в Среднюю Азию положение изменилось. Как известно, оно вызвало упорную борьбу среднеазиатских народов и племён против завоевателей. Для хода этой борьбы характерно активное участие в ней с самого начала наряду с осёдлым населением и кочевников массагето-сакских степей.

Массагеты и саки заняли непримиримо враждебную позицию по отношению к македонским захватчикам. Вся история эллинистической Средней Азии полна их нападениями на пришельцев, в чём им помогало придавленное македонским владычеством осёдлое население.

Борьба против Александра и продолжателей его господства, несомненно, привела к укреплению сако-массагетскпх племён. В сако-массагетской среде произошли значительные изменения. Одним из таких изменений, осуществлённых массагетами-хорасмиями в связи с неспокойными условиями эпохи, была реформа вооружения: создание тяжело вооружённой кавалерии ². [35] Другим изменением были значительные перегруппировки племён, вызванные греко-македонским вторжением. Если древняя античная традиция V в. знает массагетов только в качестве населения степей между Каспийским и Аральским морями, то в III в. до н.э. массагеты-юэчжи оказываются господствующей силой далеко на востоке: к северо- западу от Хуан-хэ, между Дунхуаном и горами Циданьшань. Лишь в самом конце III в. и во II в. до н.э. они были вынуждены под ударами хуннов отступить на запад, к Бактрии ³. [36] Эта восточная экспансия массагетских (юэчжийских) племен, с которыми тесно связаны были и азиатские скифы — саки, не могла не способствовать широкому распространению особенностей их культуры и искусства на восток. Одним из первых отражений распространения на Восток сако-массагетской культуры, близкой к культуре ахеменидского Ирана, являются своеобразные черты знаменитых Пазырыкских курганов на Алтае. Другим свидетельством этого процесса следует считать реформу военного дела у хуннов, а затем и в Китае, где главное место в войске также занял тяжело вооружённый воин ⁴. [37] Не менее убедительна

(316/317)

поразительная близость и многих сторон культуры хунну к западным культурам, связанным с сако-массагетским миром.

Задолго до походов ханьских армий к Тариму и Фергане и до хуннских вторжений к усуням Семиречья грозные потрясения Запада, вызванные победами Александра, способствовали возобновлению древних связей между восточными и западными пределами великих азиатских степей.

Древние Ху.   ^

Сходство древностей, найденных в Монголии и Суйюани, с тагарскими памятниками Минусинской котловины отмечалось уже неоднократно. Для них характерно то же позднее господство бронзы, те же формы кельтов и ножей, кинжалов и копий, стрел, удил и псалий. Так же как и на Среднем Енисее, кинжалы, наконечники стрел, удила и псалии своей формой напоминают скифские и сарматские из степей Причерноморья и южного Приуралья. Более того, некоторые из них повторяют ту же эволюцию, которая характерна для их западных аналогов. В Северной Монголии и в районе Великой Китайской Стены, так же как и в Скифии (и в Южной Сибири), первоначально господствуют плоские овальные или ромбические наконечники стрел. Позднее и там и здесь они заменяются трёхгранными — пирамидальными. То же можно сказать и об удилах. Найдены древнейшие типы скифских удил с концевыми петлями в виде стремечка и большое число позднескифских с округлыми кольцами. Даже формы кинжалов изменяются так же, как и на Западе. Сначала они имеют характерное для скифского акинака и древнетагарского кинжала перекрестие в виде раскрытых крыльев бабочки. Позднее перекрестие становится прямым, как у сарматского меча. Сходны и памятники изобразительного искусства Монголии и Минусинской котловины в тагарское время. И там и здесь в типично «скифском» стиле выдержаны округлые бляшки с изображением свернувшегося зверя, украшения в виде головы грифа и фигурки скачущего оленя. Вместе с тем и там и здесь встречаются изображения зверей местной фауны: барсов, медведей и горных козлов. Так же, как в Южной Сибири, древнейшие изображения представляют местных зверей и отличаются большой статичностью массивных резко очерченных форм ¹. [38]

(317/318)

Природные условия создавали для населения Монголии и района Великой Стены, оставившего все эти древности скифо-тагарского типа, особенно благоприятную обстановку для занятия скотоводством. В степях Ордоса — области, с трёх сторон омывающейся рекой Хуан-хэ, — а также в северных областях современной Монголии, в бассейне Орхона и Толы с успехом разводились стада и табуны, обеспеченные прекрасными пастбищами и водопоями. Предгорья Саян и Алтая на севере, Б. Хингана на востоке и Хангайского хребта в центре Монголии также служили удобным местом для кочёвок. Кроме того, леса этих горных областей изобиловали зверем и дичью. Там с успехом можно было охотиться, добывая мясо и ценную пушнину.

Наконец, нужно отметить, что во многих районах Монголии и Великой Китайской Стены уже в скифо-тагарское время было развито земледелие. Об этом прежде всего говорят находки зернотёрок как в Северной Монголии, так и в районе Великой Китайской Стены. Эти зернотёрки формой своей напоминают тагарские и находятся в тех же местах, где найдены вещи скифо-тагарского типа. Это позволяет считать их памятниками земледелия именно скифо-тагарского времени ¹. [39]

Таким образом, хозяйство племён Монголии и области Великой Стены уже в скифо-тагарское время было разнообразным: наряду с охотой там было развито скотоводство и, что особенно важно, земледелие.

Общественные отношения, существовавшие у этих племён, могут быть очерчены только суммарно. Главным источником сведений о них служат погребальные памятники, но и они исследованы ещё недостаточно. Можно только отметить, что так называемые «плиточные» могилы (характерные погребения скифо-тагарского периода в Забайкалье и Монголии) в древнейшем своём виде не позволяют говорить о сколько-нибудь заметном нарушении древнего родового единства. В них ещё мало заметно стремление выделить чем-либо знаменитых покойников — ни размерами надгробных сооружений, ни относительно большим богатством инвентаря. В этом отношении «плиточные могилы» весьма сходны с древнетагарскими курганами Минусинской котловины, относящимися к VII-III вв. до н.э. Иначе обстоит дело с позднейшими «плиточными могилами», датированными Г.П. Сосновским II в. до н.э. ² [40] Это уже не однородные памятники. Одни из них продолжают сооружаться по древнему архаическому образцу (так называемый II тип), другие же представляют собой своеобразные фигурные каменные выкладки (III тип). Фигур-

(318/319)

ные выкладки располагаются всегда обособленно от плиточных могил II типа, небольшими группами. Такое разделение видов надмогильных сооружений находит параллель в позднетагарских и особенно таштыкских могильниках Минусинской котловины.

Отметим ещё одну важную деталь. В позднетагарскпх курганах и в позднейших «плиточных могилах» впервые появляется железо. Напомним, что такое позднее его появление на среднем Енисее, а особенно в Монголии, может быть поставлено в связь только со сравнительно поздним распространением железа в Китае. На соседнем с Минусинской котловиной Алтае железо применялось ещё в V-IV вв. до н.э. Однако оно тогда не нашло себе массового применения на Енисее, где выдержало упорную борьбу с бронзой. В более восточных областях Сибири оно тогда не было известно. То же, очевидно, относится и к Монголии. Только в конце чжоуской эпохи, когда железо стало широко применяться в Китае, оно проникло и на север, в район будущей Китайской Стены, и ещё севернее — на Орхон, на Толу и на Селенгу.

Формы сношений северных племён с Китаем в ту пору были различны. Уже тогда устанавливались какие-то торговые связи. Памятью о них служат находки на севере чжоуских монетных ножей и других металлических изделий, главным образом оружия. Известно также, что северные племена получали из чжоуского. Китая соль ¹. [41] Однако наряду с торговыми связями не менее часто были в эпоху Чжоу столкновения северных племён с Китаем. Хроники упоминают о постоянных набегах воинственных племён на северные окраины Китая. Их набеги достигают большой силы к концу династии Чжоу (середина III в. до н.э.). При этом китайцы ещё задолго до Цинь-Ши-Хуанди прибегают к прославившей его мере. Ещё в IV в. до н.э. «Дом Цинь приобрёл Лун-Си, Бей-Ди и Шан-Гюнь и для ограждения себя от Ху построил Долгую стену» ². [42]

*       *       *

К IV-III вв. до н.э. относится ряд событий большой важности. Чжоуский Китай в то время переживал глубокий кризис, вызванный неудачей попыток охранить мелкое землевладение от кабалы и других видов рабства. Этот кризис нашёл внешнее выражение в упадке единства Китая. Наступил период Чжань-го, период «борющихся государств», выступавших совершенно самостоятельно. В это время у степных племён наметились значительные перемены, которые отразились прежде всего в раздвоении погребальной обрядности. Очевидно, родовая знать получила возможность к обособлению от общины. Весьма вероятно, что помимо внутренних причин роль в этом играли и военные набеги на окраинные области

(319/320)

Северного Китая, приносившие богатую добычу. Успешные набеги были стимулом к объединению сил отдельных северных племён. Это выразилось прежде вceго в том, что китайские анналы уже не перечисляли разноименные племена «северных варваров», а называли их общим именем «Ху».

Успехи Ху в борьбе против Китая были вызваны прежде всего тем, что организация их войска резко отличалась от чжоуской. Китайцы знали два рода оружия. Главную массу войска составляла пехота, отличавшаяся малой маневренностью вследствие тяжести вооружения. Каждый воин нёс на себе шлем, панцырь, лук с 50 стрелами, меч, копьё с топором и запас продовольствия на три дня. При такой выкладке пехотные части могли делать переходы не более 30 км в день. Основную ударную силу китайской армии составляли боевые колесницы, но и они также не могли соперничать в манёвренности с кавалерией Ху, которой чжоуский Китай не знал. Однако не только в этом было преимущество кавалерийских отрядов северных племён. В «Ши-Цзи» сказано: «Ву-Лин, князь из дома Чжоу, в 307 году ввёл в своих владениях одеяние кочевых Ху и начал обучать своих подданных стрельбе из лука» ¹. [43] Что же представляло собой это «одеяние кочевых Ху», которое вынуждены были перенимать китайцы? Этому вопросу посвятил интересные страницы Лауфер, исследовавший китайские глиняные статуэтки ². [44] Ему удалось доказать, что в IV-III вв. до н.э. происходит перевооружение армий Востока под влиянием реформы кавалерии, проведённой в Средней Азии в позднеахеменидское время.

На смену легко вооружённой коннице пришли тяжело вооружённые всадники, напоминающие античных катафрактариев. Это наименование происходит от названия доспеха «catafracta». Он состоял из кирасы, сделанной из кожи или из материи, на которую были нашиты в виде чешуи медные пластинки. Такая кираса ловко облегала туловище и не мешала воину двигаться. Иногда кираса заменялась кольчугой, известной на Ближнем Востоке ещё со времён Ассирии. Лошади также были защищены доспехом, но без металлической чешуи. Воин был вооружён длинным штурмовым копьём, которое спереди поддерживала цепь, прикреплённая к шее коня. Конец копья со втоком также был укреплён у конского бедра. Таким образом, в силу удара копьём вкладывался весь вес мчавшегося коня. По данному сигналу эскадрон таких всадников бросался в атаку на врага и представлял ужасное оружие против пехоты, вооружённой луками, так как кираса делала всадника неуязвимым для стрел. «Новая кавалерия была машиной, пускавшейся в ход по воле и слову одного командира» ³. [45]

Преимущество нового строя кавалерии на западе степей Евразии было продемонстрировано сарматскими племенами. Их тяжёлая бронированная конница,

(320/321)

вооружённая длинными штурмовыми копьями и длинными мечами, одержала победу над лёгкой кавалерией скифских лучников и помогла сарматам быстро овладеть всей обширной территорией от Дона до Дуная и Тиссы, где к I в. н.э. уже расселились некогда жившие у Азовского моря языги. Причерноморские древности дали возможность определить, когда появились в орбите скифо-сарматского мира тяжело вооружённые кавалеристы, резко отличавшиеся от скифских наездников-лучников. Эти находки, сопоставленные с изображениями сарматских воинов на памятниках более позднего времени, позволили заключить, «что железные чешуйчатые панцыри принесены были на берега Чёрного моря и низовья наших великих рек теми сарматами, которые уже в III веке наслояются на прежнее население, которое мы привыкли называть скифским» ¹. [46]

Этот вывод позволяет предположить достаточно широкое применение панцырной кавалерии на Востоке ещё в IV в. до н.э. Вполне возможно, что основы её возникновения были заложены ещё в ассирийской армии, знавшей не только чешуйчатый, но и кольчужный доспех и предохранительные покрышки коней. В войске ахеменидской Персии также были панцырные кавалеристы, однако их было там немного. Очевидно, обстановкой, в которой развился панцырный кавалерийский доспех, были окраины древневосточного мира, с одной стороны, так тесно связанные с передней Азией, что могли воспринять достижения её военной техники, а с другой стороны, родственные сарматской среде. Это были уже знакомые нам сакские и массагетские племена, жившие ещё во времена Геродота на огромном пространстве между Каспийским и Аральским морями, а также к северу и к востоку от Сыр-Дарьи ². [47] Необходимо, однако, внести оговорку. Кочевые племена саков и массагетов едва ли могут считаться той средой, в которой развился панцырный кавалерийский доспех. По крайней мере описание их быта Геродотом, изображение их на золотых пластинках Аму-дарьинского клада и на Бегистунских рельефах скорее говорят о близости их к скифскому типу легко вооружённых всадников-лучников, мало ещё пользовавшихся доспехом. Осёдлые же племена, а особенно массагеты-хорасмии, издавна славились своим оружием и на изображениях позднеэллинистического и раннесредневекового времени выступают как закованные в тяжёлый доспех кавалеристы ³. [48] Создание нового вида тяжело

(321/322)

вооружённой конницы в Средней Азии в массагетском Хорезме — не могло не играть большую роль в военной истории восточных стран. Мы уже говорили о теории Абеля Ремюза, Клапрота и В.В. Григорьева, поддержанной теперь С.П. Толстовым, утверждающей идентичность массагетов и да-юэчжи. Было отмечено и большое практическое значение этого вывода, позволившего установить, что юэчжи-массагеты в IV-II вв. до н.э. пережили немало изменений. В частности, выяснилось продвижение значительной их части в Центральную Азию, где они господствовали в III в. над всеми кочевыми племенами. Их кочевья располагались там в провинции Гань-су. Жившие к востоку от них хунну были в то время их данниками. Лишь при шаньюе Модэ (206-174 гг.) хунну смогли нанести юэчжи первый серьёзный удар. Для восточных юэчжи борьба с хуннским шаньюем Лаошань оказалась роковой. В 165 г. он разбил юэчжи-массагетов и вынудил их к поспешному отступлению в Среднюю Азию ¹. [49]

Юэчжи во время своего могущества в Центральной Азии находились в тесных взаимоотношениях с местными племенами. Они вполне могли быть передатчиками новостей среднеазиатской военной техники на Восток — в Монголию и Китай, который, как мы видели, уже в 307 г. до н.э. стал перенимать «новое одеяние Ху». Так в тесный узел сплетаются Восток и Запад. Монголия и Китай, Средняя Азия и сарматское Причерноморье оказываются вовлечёнными в общее изменение военной структуры и вооружения.

Цинь-Ши-хуанди соответственно размаху своих преобразований, направленных к консолидации Китая в единое деспотическое рабовладельческое государство, осуществил в широких масштабах военную реформу. При нём в китайскую армию были введены значительные кавалерийские подразделения, обеспечивавшие успех операций Мэн-Тяня против северных племён Ху. Однако, несмотря на то, что Мэн-Тяню удалось вытеснить Ху из Ордоса, несмотря на завершение постройки Великой Стены, затруднившей набеги, северные племена не ослабели, а наоборот, в конце III в. приобрели новую силу.

Китайские источники сообщают, что в последней четверти III в. завершается объединение северных племён в грозный племенной союз, во главе которого становятся вожди из племени хунну. Объединение это вызвано было различными причинами. Среди них не малую роль играла организация грабительских походов.

Мы уже видели, что археологические материалы IV-III вв. до н.э., указывая на известный прогресс в культуре северных племён, не позволяют противопоставить их общественный быт обычным формам родового строя.

(322/323)

То же самое можно установить и по древнейшим письменным известиям. Если сопоставить, например, сообщения «Исторических записок» Сыма-Цяня о хунну в установленной им последовательности, то, несмотря на некоторую условность, можно сделать важные наблюдения. Помещённая Сыма-Цянем в начале его описания хунну первая общая картина их жизни отличается от последующих характеристик. Это описание представляет собой, повидимому, пересказ какого-то древнейшего сообщения о хунну и изображает их всецело в рамках родового строя.

Сообщается, что древнейшие хунну занимались, главным образом, скотоводством. Они «переходят с одних пастбищ на другие. Из домашнего скота более содержат лошадей, крупный и мелкий рогатый скот, частью разводят верблюдов, ослов, лошаков и лошадей лучших пород. Перекочёвывают с места на место, смотря по приволью в траве и воде» ¹. [50] Все свои потребности хунну в основном удовлетворяют продуктами того же скотоводства: питаются мясом домашних животных, одеваются в кожаные, шерстяные и меховые одежды. Лишь «полевая охота» составляет дополнительный источник существования. О земледелии китайский историк здесь даже не упоминает.

Это хозяйство вели у хунну отдельные семьи, пользовавшиеся обособленными территориями пастбищ (см. известие о том, что у каждого есть отдельный участок земли) ². [51] Вместе с тем семьи объединялись в упоминаемые Сыма-Цянем «роды». Семейная организация хунну к моменту первых записей о них, повидимому, представляла собой форму, характерную для конечной стадии родового строя. Это подтверждается известием о рабстве захватываемых хунну пленников и свидетельством о растущем значении родовых старейшин и военных предводителей, которые «ели жирное и лучшее» ³. [52]

Археологические находки позволяют наметить и причины постепенного ослабления у хунну родовой собственности и первобытного равенства. Их изучение показывает, что наряду со скотоводством, по составу стада весьма уже дифференцированным, всё более заметное место занимает у хунну мастерство, в первую очередь меднолитейное. Прекрасное бронзовое оружие — кинжалы и стрелы, кельты и ножи, а также поясные наборы и пряжки, украшенные сложным звериным орнаментом, указывают на высокий уровень меднолитейного дела ⁴. [53] Высококачественная обработка современного оружия, орудий и украшений уже не является производством, доступным любому человеку. Строгая стандартизация форм, размеров, типов украшений и усовершенствование способов отливки — всё это заставляет предполагать развитие специализации в бронзолитейном деле древних хунну.

(323/324)

Это ещё более подтверждается тем, что хунну в IV-III вв. до н.э. стали обрабатывать железо: это было вызвано совершенствованием военной техники. Обработка железа по сравнению с литьём из бронзы гораздо сложнее. Кузнецом, который сначала был и плавильщиком, обжигавшим руду в примитивных «сыродутных» горнах, уже не мог быть всякий член общины. Обработка железной руды и ковка самых несложных предметов требовали гораздо большей специализации, чем литьё богато украшенных бронзовых кинжалов. Поэтому домашнее занятие, доступное всем и различающее только более или менее искусных исполнителей, иногда даже художников, уступает место ремеслу; появляется специалист-ремесленник — общинный кузнец. В дальнейшем ремёсел у хунну становится больше. Имеется, например, известие о мастерах, выделывавших стрелы, и о специалистах по изготовлению военных луков ¹. [54]

Всё это указывает на обособление ремесла у хунну ещё на том этапе их развития, который зафиксировали древнейшие китайские анналы. Такое обособление ремесла не могло не способствовать изменению при помощи обмена более древних форм разделения труда внутри родовых объединений хунну. В силу же производственной обособленности скотоводы-земледельцы и ремесленники хунну становились обособленными не только производственно, но и имущественно. Новое разделение труда становилось главной основой частной собственности. Растущий же на его основе обмен оказался основной причиной неравномерной концентрации собственности. Она накапливалась самыми различными путями, с самой различной степенью эффективности и, так как накопление было уже частное, никем не регулировалась.

Каковы же были пути и источники этого нового накопления? Об этом свидетельствуют сообщения о бесконечных набегах хунну на китайские владения позднечжоуской эпохи. Но не только этот неприкрытый грабёж служил тогда источником обогащения хуннских воинов. Среди их добычи были рабы — военнопленные. Ещё Дегинь на основании изучения Сыма-Цяня отметил, что у хунну интересующего нас времени «ces captifs faisaient leurs principales richesses, ils les employaient auprès de leurs troupeaux et leurs bestiaux» ². [55]

Применение рабов в производстве, повидимому, сильно увеличивало количество производимых продуктов, способствуя развитию торговли хунну с соседними странами. Важность торговли для хозяйства хунну можно видеть уже в том, что первые же шаньюи (вожди), а особенно знаменитый Модэ (206-174 гг. до н. э.), ставили одной из главных своих задач обеспечение менового торга с Китаем, заключая для этого специальные договоры.

Таковы сведения, рисующие состояние древнейших хунну. Они указывают, что старая родовая организация хунну уже тогда расшатывалась выраставшей на

(324/325)

основе новых форм разделения труда частной собственностью, рабством и усилением обмена. При этом всё большее и большее значение получали богатевшие руководители военных набегов, предводители племён и родовые старейшины. Из них складывалась сильная и богатая степная аристократия хунну. Однако не постепенная узурпация родовых преимуществ превращала их из представителей рода в повелителей. Частная собственность подтачивала самое основное в родовом строе — коллективное производство и присвоение. Частные рабы, руками которых знатные вели своё собственное хозяйство, накопленное ими частное имущество — всё это также вело к разложению родового строя. Не как защитники интересов рода, но, прежде всего, как собственники, они поддержали и новую верховную власть, слагавшуюся в племенном союзе хунну.

Носителями этой власти были шаньюи. Сначала они выполняли только военные функции, возглавляли походы и набеги. При этом власть их была временной: они избирались. Об этом говорит Сымацянь, указывая, что у шаньюев до Модэ прежнее потомственное наследование определить невозможно ¹. [56]

Однако со времени Модэ (с 206 г. до н.э.) их положение изменилось. Этот шаньюй выступает уже как глава могущественного суверенного племенного союза, и сын его наследует власть по праву родства. Хунну вступают в новый период своей истории.

*       *       *

Три важнейших явления нужно учитывать, изучая историю племён Южной Сибири с III в. до нашей эры и в начале нашей эры. В это время рабовладельческий Китай перешёл в наступление против племён Центральной Азии, пролагая торговые пути на запад. Немногим раньше весь Передний Восток и Среднюю Азию потрясло македонское вторжение, образование эллинистических государств, борьба против чужеземцев и творческое восприятие новых форм эллинистической культуры. В Средней Азии происходили значительные передвижения сакских и массагетских племён. С этим связано начало сарматской активности на западе и восточная экспансия юэ-чжи. Наконец, в III-II вв. до н.э. сложился в Центральной Азии могущественный хуннский военный союз с гораздо более сложным устройством, чем рисовавшийся прежде быт хищных кочевников. Надёжной базой хунну было Южное Прибайкалье, их шаньюй временами подчиняли себе и Саяно-Алтайское нагорье. Культура хунну в области социальной явилась опорой для аристократических слоёв племён Саяно-Алтая. Хунну во многом способствовали развитию и в Южной Сибири своеобразных вариантов сармато-гуннского стиля в искусстве, сменившего «скифский» на огромных пространствах от Дуная до Желтой реки и Селенги. Хунну собственную культуру строили на основе тех

(325/326)

достижений, к которым пришли племена Ху в предшествующий, скифо-тагарский, период. Однако они обогатили её. В результате сношений с государствами Восточного Туркестана и Средней Азии на восток, не только к хунну, но и в Китай проникли веяния восточного эллинизма. Вместе с тем новые явления культуры эллинизированной Скифии также стали достоянием Дальнего Востока.

Мирные связи и военные столкновения хунну с юэ-чжи (массагетами), усунями и хорезмийцами способствовали созданию и на Дальнем Востоке идеологии, весьма близкой к той, которую отразили столь аналогичные хуннским (ноин-улинским) сарматские художественные произведения. И для тех и для других основой был скифо-сакский, тагарско-хуский фундамент. Однако удивительная близость художественных вкусов черноморского запада и ордосского востока может быть объяснена только в свете политической истории Центральной Азии. С этой точки зрения значение хуннского союза огромно. Впервые в Центральной Азии слагалось государство племенной аристократии, опиравшейся на богатство и силу, созданные применением рабского труда и примитивной эксплоатацией соплеменников. Впервые создавалась политическая система, впоследствии надолго ставшая характерной для истории Центральной Азии. Война и добыча ослабляли на время глубокие противоречия, развивавшиеся внутри великой «империи» хунну. Но это же предопределяло конечное её падение. Вместе с тем неизбежная военная активность обусловливала быстрое расширение «империи шаньюев» до фантастических пределов. А это означало включение в одно целое самых разнообразных областей с различными общественными и культурными особенностями. Несмотря на условность централизации, отличавшей «империю» хунну, не могло не происходить слияния этих особенностей и образования на их основе новых форм культуры и общественных связей.

Несомненно, этим и объясняется блеск и своеобразие культуры хунну, впитавшей в себя лучшие достижения востока (прежде всего Китая эпохи Хань) и запада (Турфана, Средней Азии и Причерноморья).

Одновременно экспансия хунну способствовала появлению и у соседних племён и народов особенностей, развитых в хуннской среде. История военной техники и художественного ремесла ханьского Китая это ярко иллюстрирует. Не менее рельефно выступает значение хунну при изучении их северных соседей — племён, населявших Саяно-Алтайское нагорье и объединявшихся китайцами под общим именем дин-лин.

[1] ¹ Textes historiques, т. I, р. 77.

[2] ² ПИДО за 1935 г., №7-8, стр. 151.

[3] ³ Иванов А.И. Китай в эпоху раннего средневековья, прим. 1. (Рукопись хранится в архиве ИИМК АН СССР).

[4] ¹ Симоновская Л.В. Вопросы периодизации древней истории Китая (ВДИ, 1950, №2).

[5] ² Сыма-Цянь. Исторические записки, гл. 8.

[6] ³ Wilbur М.С. Slavery in China during the former Han Dynasty, Chicago, 1943, p. 206.

[7] ⁴ Бань-Гу, История старших Хань, отд. экономики.

[8] ⁵ Lее М.Р.H. The economic history of China with sepcial reference to Agriculture. Columbia University, 1921, p. 187.

[9] ¹ Lee M.P.H. Ук. соч.

[10] ² Симоновская Л.В. Вопросы периодизации древней истории Китая (ВДИ, 1950, №2).

[11] ³ Захаров И. Историческое обозрение народонаселения Китая. Тр. членов Российской духовной миссии, т. I, стр. 156-157.

[12] ⁴ Parker Е.N. China past and present, p. 399.

[13] ¹ Евтюхова Л. и Левашова В. Раскопки китайского дома близ г. Абакана ( Краткие сообщения ИИМК вып. XIV; Бернштам А. Рецензия на эту работу. Известия АН СССР. Серия истории и философии, т. III, №5, стр. 479); Евтюхова Л. и Левашова В. Ответ А. Бернштаму (Известия АН СССР. Серия истории и философии, т. III, №6, стр. 573).

[14] ¹ Pauthier M.С. Chine. Paris, 1879, p. 243.

[15] ² Hermann A., Die alten Seidenstrassen zwischen China und Syrien. Berlin, 1910, S. 2-3.

[16] ³ Hermann А., ук. соч., стр. 5-6.

[17] ⁴ Hetherington. The early ceramic vases [wares], p. 67.

[18] ⁵ Grousset R. Historie de l’Asie, t. II, Paris, 1922, p. 189.

[19] ¹ Ольденбург С.Ф. Русская Туркестанская экспедиция 1909-1910 гг. Краткий отчёт, СПб, 1914, Stein A. Innermost Asia, vol. I.

[20] ² Greel G. La naissance de la Chine. Paris, 1937.

[21] ³ Ивaнов A.И. Китай в эпоху раннего средневековья, стр. 16.

[22] ⁴ Hirt Fr. Notes on the early history of the salt monopoly in China. Journ. of China Branch of RAS, 1887, p. 59.

[23] ¹ История СССР с древнейших времён до образования древнерусского государства, ч. I-II и ч. III-IV, M.-Л., 1938.

[24] ² Гафуров Б.Г. История таджикского народа, т. 1, М., 1949, стр. 7-100.

[25] ³ Таrn W.W. The Greeks in Bactria and India. Cambridge, 1938.

[26] ⁴ Толстов С.П. Подъём и крушение империи эллинистического Дальнего Востока (ВДИ, 1940, №3-4, стр. 194).

[27] ⁵ Тревер К.В. Памятники греко-бактрийского искусства. Л. 1940.

[28] ⁶ Толстов С.П. Древний Хорезм. М., 1948; его же. Древности Верхнего Хорезма (ВДИ, 1941, №1); его же. Монеты шахов древнего Хорезма и древнехорезмийский алфавит (ВДИ, 1938, №4); его же. Древнехорезмийские памятники Каракалпакии (ВДИ, 1939, №3); (его же. Хорезмийская экспедиция в 1939 г. (Краткие сообщения ИИМК, в. VI); Древняя культура Узбекистана, изд. УзФАН СССР, Ташкент, 1943. (Рецензию см: ВДИ за 1946 г. №1, стр. 177); его же. Хорезмийский всадник (Краткие сообщения ИИМК, вып. 1, 1939); его же. Новые материалы по истории культуры Древнего Хорезма (ВДИ за 1946 г., №1, стр. 60-100); его же. Древний Хорезм, опыт историко-археологического исследования (тезисы докторской диссертации), (Краткие сообщения ИИМК, вып. XIII, 1947. (314/315) стр.143-150); его же. К вопросу о протохорезмийской письменности (Краткие сообщения ИИМК, вып. XV, 1947, стр. 38-42); его же. Городища с жилыми стенами (Краткие сообщения ИИМК, вып. XVII, 1947); его же. Города гузов (СЭ за 1947 г., №3, стр. 55-102). История, СССР, изд. АН СССР, ч. II, гл. 1, §§5-6; гл. III, §§1-5; гл. IV, §1, гл. V, §6-7; ч. III; гл. II §2, 3 и 5; его же. По следам древнехорезмийской цивилизации, М., 1948.

[29] ¹ Грязнов М.П. Массагеты и саки (История СССР, изд. АН СССР, ч. II, гл. I, §7).

[30] ² Abel Remusat. Nouveaux melanges asiatiques, p. 220.

[31] ³ Кlaprot. Tableaux historiques, p. 287-288.

[32] ⁴ Григорьев В.В. О скифском народе саках, стр. 136-139.

[33] ⁵ Franke О. Beitrage aus schinesischen Quellen zur Kenntnis der Türkvölker und Skythen Zentralasiens. Berlin, 1904, S. 25.

[34] ¹ Толстов С.П. и Грязнов М.П., Средняя Азия во II-I вв. до н.э. История СССР, изд. АН СССР, ч. II, гл. 4, §2.

[35] ² Толстов С.П. Древний Хорезм, стр. 211-227; его же. Хорезмийский всадник (КСИИМК, вып. 1).

[36] ³ Иакинф (Бичурин). Собрание сведений о народах..., ч. III, стр. 55.

[37] ⁴ См. ниже, стр. 320.

[38] ¹ Ростовцев М. Срединная Азия, Россия, Китай и звериный стиль. Прага, 1929; Киселёв С.В. Монголия в древности (Известия АН СССР. Серия истории и философии, т. IV, №4, 1947, стр. 355-372); Sаlmоnу A. Sino-Siberian Art. Paris, 1933; Inner Mongolia and the region of the Great Wall (Arohaeologia Orientalis, B. series, v. I, Tokyo — Kyoto, 1935). The Museum of Far Eastern Antiquities, Stockholm, Bull. N6, 1934. Rostovzev M. The Animal Style in South Russia and China, 1922; Janse О. L’empire des steppes (Revue des arts asiatiques, 1935, v. IX); Reinecke P. Über einige Beziehungen der Altertümer Chinas zur denen des Skythisch-sibirischen Völkerskreisen (Zeitschrift für Ethnologie, Bd. XXIX, S. 15, Berlin, 1897).

[39] ¹ Боровка Г.И. Археологическое обследование среднего течения реки Толы («Сев. Монголия», т. II, Л., 1927). Archaeologia Orientalis. В. Series, v. I, part III.

[40] ² Сосновский Г.П. Ранние кочевники Забайкалья (Краткие сообщения ИИМК, вып. VIII, стр. 36 и сл.); его же. Плиточные могилы Забайкалья (Тр. Отд. Истории первобытной культуры Гос. Эрмитажа, т. I, 1941, стр. 273-309). Возможно, что впервые плиточные могилы II и III типов появляются ещё в IV в. до н.э., а во II в. уже не распространены так широко. В настоящее время выяснено, что западные варианты древних плиточных могил распространены до Центрального Казахстана — см. Л.Р. Кызласов и А.X. Маргулан. Плиточные ограды могильника Бегаза (КСИИМК XXXII, 1950, стр. 126-136).

[41] ¹ Journ. of China Brauch of the RAS, 1887, p. 58.

[42] ² Бичурин. Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена, ч. I, СПб, 1851, стр. 9.

[43] ¹ Иакинф. Собрание сведений..., ч. I, стр. 9.

[44] ² Laufer В. Chinese Clay-Figures, part I. Prolegomena on the History of Defensiv Armour, 1914, p. 217.

[45] ³ Laufer В., ук. соч., стр. 221.

[46] ¹ Ростовцев М. Античная декоративная живопись на юге России. Текст, т. I, СПб, 1914, стр. 337.

[47] ² На близость сарматов к сакским и массагетским племенам, помимо культурно-исторических параллелей, выраженных в археологических памятниках, указывают и письменные источники. Так, например, Стефан Византийский ставит массагетское племя аппасиаков рядом с сарматами-аорсами (Tarn W. The Greeks in Bactria and India. Cambridge, 1938, p. 80-81).

[48] ³ Ср. Толстов С.П. Хорезмийский всадник (Краткие сообщения ИИМК, вып. 1); Тереножкин А.И., Рельеф «сасанидского» блюда и архитектурные памятники Хорезма («Искусство» за 1939 г., №2); Sarre F. Die Kunst der alten Persien. Berlin, 1923, S. 55. Помимо приведённых работ, этой теме посвящён специальный раздел «Конница Кангюя» в ра-(321/322)боте С.П. Толстова «Древний Хорезм». Приурочение развития тяжелого кавалерийского доспеха к Хорезму убедительно доказано в этой работе на обширнейшем историко-археологическом материале.

[49] ¹ Толстов С.П. Основные вопросы древней истории Средней Азии (ВДИ, 1938, №1, стр. 185); его же. Хорезмийский всадник (Краткие сообщения ИИМК, вып. I); его же. Средняя Азия во II-I вв. до н.э. (История СССР, ч. I-II, стр. 303 и сл.).

[50] ¹ Иакинф. Собрание сведений о народах..., ч. I, стр. 2.

[51] ² Там же.

[52] ³ Там же.

[53] ⁴ Киселёв С.В. Монголия в древности, стр. 361-367, рис. 3, 4, 5.

[54] ¹ Deguignes. Histoire générale des Hunns, des Turcs, des Mogoles et des autres Таrtares occidentaux, t. I, 2-me partie, p. 25.

[55] ² Deguignes. Histoire générale..., t. I, 2-me partie, p. 15.

[56] ¹ Бичурин. Собрание сведений..., ч. I, стр. 17.

наверх