А.А. Иванов, В.Г. Луконин, Л.С. Смесова
Ювелирные изделия Востока.
Коллекция Особой кладовой отдела Востока Государственного Эрмитажа.
Древний, средневековый периоды.
// М.: Искусство. 1984. 216 с.
Введение.
Особая кладовая отдела Востока Эрмитажа — собрание восточных драгоценностей — была открыта для показа двадцать пять лет назад. Однако предметы, которые в ней хранятся, за небольшим исключением, всё ещё мало известны.
А между тем здесь сосредоточена коллекция, которая не менее интересна и ценна, чем ставшие уже давно знаменитыми коллекции скифского золота, античных и западноевропейских ювелирных украшений, хранящихся в центральной Особой кладовой Эрмитажа.
В пяти залах Особой кладовой отдела Востока — драгоценные сосуды и статуэтки, усыпанное драгоценными камнями парадное оружие, золотые с драгоценными камнями серьги, кольца, ожерелья и многое другое. Здесь представлены все драгоценности Востока — от Китая до Египта, они охватывают период с I тыс. до н.э. до XX в. н.э.
Это издание первое в серии публикаций, посвященных Особой кладовой отдела Востока.
Среди произведений, рассматриваемых в этой книге, особенно значительны предметы, относящиеся к искусству саков V-IV вв. до н.э., очень редкая коллекция памятников торевтики эпохи раннего средневековья, созданных в соседних с Ираном районах современной Средней Азии и Афганистана, при дворах владык различных государственных образований III-VIII вв., уникальные ювелирные изделия Индии XVII-XVIII вв.
Сакское золото — это различные украшения и культовые предметы, тесно связанные по стилю и иконографии с искусством Ирана ахеменидской эпохи. В особенности интересны предметы, являвшиеся, согласно древним источникам, знаками власти — золотые ожерелья-гривны, навершие короны и др. Эти предметы хотя уже и давно известны, но всё же ещё недостаточно изучены. В них особенно интересно сочетание черт «имперского ахеменидского искусства» с несомненными чертами скифо-сибирского звериного стиля.
До сих пор не окончательно решены вопросы происхождения этого искусства, много неясного в его символике и даже в назначении ряда вещей. [1]
Уникальны и во многом загадочны золотые сосуды, на которых заметно удивительное сочетание черт искусства ханьского Китая, Ирана и Греции. Эти вещи, до сих пор почти неисследованные, представляют, видимо, памятники, связанные с так называемой цивилизацией «шёлкового пути». «Шёлковый путь» — торговая дорога, со II в. до н.э. связывавшая Китай с Малой Азией и Грецией, объединила на всём этом пространстве многие государства. По этому пути из Китая на Запад везли шёлк, в то время по своей ценности превосходивший многие другие товары, а с Запада в Китай попадали ювелирные украшения, оружие, стекло и другие предметы. По этой дороге в обе стороны шли послы и солдаты, учёные и миссионеры, происходил широкий обмен не только материальными, но и духовными достижениями этих миров.
Серебряные сосуды с различными сюжетными изображениями (№33-38) * [сноска: * Здесь и далее указаны номера каталога.] долгое время считались изделиями торевтов Греко-Бактрийского царства (III-I вв. до н.э.) преимущественно по той причине, что на них были ясно заметны как греческие (или шире — эллинистические), так и восточные черты. [2]
Однако с появлением новых материалов оказалось, что многие из них должны относиться к более позднему времени — IV-V вв., хотя и происходят из районов, некогда входивших в состав Греко-Бактрийского царства.
История и культура этого периода ещё очень плохо изучена, вот почему каждый такой памятник является важным историческим источником.
(7/8)
Наконец, большое место в альбоме занимают ювелирные изделия средневекового Ирана и Индии — вещи очень редкие да и, быть может, менее изученные.
Конечно, любые древние драгоценные предметы, а в особенности драгоценности Востока, имеют сложную и интересную судьбу. Выяснить историю той или иной вещи иногда много труднее, чем дать её атрибуцию, но история вещи, её «жизнь» в различных обстоятельствах, интерес к ней, её оценки — и художественные и исторические — многое могут дать для истории культуры не только той страны, где они были сделаны, но и тех стран, с которыми в дальнейшем была связана её судьба.
Об истории предметов нашей коллекции, тех предметов, которые изданы в этом альбоме, мы знаем не так уж много. И всё же интересно описать хотя бы некоторые её страницы.
* * *
Как известно, первый русский музей — Кунсткамера — был основан в 1714 г., когда в Петербурге, в Летнем дворце Петра I, были собраны его личная коллекция различных курьезов, рукописи и старинные книги, а также зоологические и анатомические коллекции, хранившиеся до того в Аптекарской канцелярии в Москве.
В 1715 г. уральский заводчик А.Н. Демидов поднёс Екатерине по случаю рождения наследника престола редкую коллекцию золотых вещей, которые были найдены в древних захоронениях в Сибири. Этот подарок вызвал у Петра I такой интерес, что он повелел сибирскому губернатору князю М.П. Гагарину разыскивать подобные вещи. 12 декабря 1716 г. из Тобольска в Петербург была послана посылка — «пять десят шесть мест» с письмом М.П. Гагарина Петру I:
«Всемилостивейший Государь
Повеление мне Вашего величества, дабы приискать старых вещей, которые сыскивают в земле древних поклаж. И по тому величества Вашего повелению колико мог оных сыскать золотых вещей, послан ныне до величества Вашего при сем письме. А о силе, государь, их, и какия вещи и которыя какие ваги, тому великий государь ведение приложение при сем письме». [3] Далее следует список из 55 номеров, среди которых, как удалось установить, были и памятники данного альбома.
Посылка прибыла в Петербург в январе 1717 г. В конце того же года Гагарин вновь послал в Петербург золотые и серебряные вещи из «земли древних поклаж».
Коллекция эта вместе с другими вещами была перемещена во вновь построенное на стрелке Васильевского острова специально для музея здание. Музей был передан в ведение Академии наук.
В списках вещей, составленных П.И. Мошковым, значилось более 250 предметов общим весом около 30 кг.
В 1733-1743 г. в Сибири работала специальная экспедиция Академии наук под руководством Г.Ф. Миллера. В результате в Кунсткамере оказалось ещё несколько предметов (см. №11-13).
В 1747 г. здания библиотеки Академии наук и музея Кунсткамеры были уничтожены пожаром. Некоторые вещи погибли, была утеряна и спутана документация. Вот почему сейчас историю ряда вещей приходится восстанавливать с очень большим трудом. Помимо архивных документов [4] исследователям пришлось обратиться к альбомам акварельных рисунков экспонатов Кунсткамеры, выполненных в 1732-1752 гг. художниками, специально состоявшими при Кунсткамере: Яковом Нечаевым, Иваном Соколовым, Иоганном Бергханом и другими. [5] В Ленинградском отделении архива АН СССР хранится пять таких альбомов (более 700 рисунков), в Эрмитаже, в отделе истории Русской культуры — ещё один. В этом последнем (рисунки выполнены, по-видимому, в 30-х гг. XVIII в.) изображена и часть вещей, издаваемых в альбоме.
В 1859 г. историко-художественные памятники Кунсткамеры были переданы в Эрмитаж. Вещи, которые издаются в этом альбоме, попали в общую
(8/9)
рубрику предметов, «найденных частию около Астрахани и в стране между Камою и Волгою, частию вырытых из татарских могил в Сибири».
Таким образом, лишь немногие вещи, входившие в состав «сибирской коллекции» Петра I, получают сравнительно точную привязку — курганные и иные погребения Сибири. Вещи, найденные «между Камою и Волгою», вполне могут оказаться кладами преимущественно VIII-IX вв., которыми так богато Прикамье и Приуралье. Для этих кладов обычны иранские сосуды эпохи Сасанидов, византийские, согдийские и хорезмийские памятники торевтики. Происхождение части издаваемых здесь вещей именно из таких кладов фиксировано точно (см. №33, 34, 40). Наконец, при передаче вещей из Кунсткамеры в Эрмитаж были сделаны новые описания, подчас составленные суммарно и даже довольно курьёзно. В письме М.П. Гагарина 1716 г. значится: «Чаша двойная, на ней малая есть подпись на верхней» (№27). В списках же 1859 г. эта чаша превратилась в «род шапочки, каковые носят бухарские татары ...».
Исследователям ещё предстоит написать историю ювелирного искусства Ирана эпохи средневековья. Дело в том, что сохранилось крайне мало ранних изделий, они разбросаны по музеям и коллекциям всего мира. В собрании нашей Особой кладовой ранние вещи насчитываются буквально единицами (№41, 42). Наиболее интересными являются пять серебряных браслетов, найденных в 1906 г. около Шемахи (№43), и довольно большой клад золотых ювелирных изделий (в Эрмитаж поступило 36 предметов), обнаруженный на развалинах Гургана в Иране до Октябрьской революции (№44-47). Он датируется найденными в нём монетами началом XIII в.
Более уверенно о работах иранских ювелиров мы можем судить только с XVI в., когда к власти в стране приходит династия Сефевидов (1501-1736). Источники донесли до нас имена ювелиров этого периода, известно о существовании придворной ювелирной мастерской (заргархане), европейские дипломаты и путешественники сообщают о большом количестве посуды из драгоценных металлов на приёмах при сефевидском дворе. К сожалению, всё это богатство, видимо, погибло во время афганского нашествия в Иран в 20-х годах XVIII в. и в последующих междоусобных войнах.
Как показывают материалы шахской сокровищницы, [6] в самом Иране не сохранилось ювелирных изделий сефевидского периода. Поэтому проблема атрибуции вещей этого времени продолжает стоять перед исследователями достаточно остро. Только в последние годы наметились некоторые характерные признаки иранских вещей.
В 1976 г. А.С. Меликян-Ширвани опубликовал чашу, хранящуюся во Фрир-Галлери в Вашингтоне. [7] Она выполнена в необычной технике — бронзовая основа чаши покрыта внутри и снаружи толстым серебряным листом, на котором нанесены персидские надписи и орнаменты. На дне её вырезано имя владельца — правителя Гиляна, скончавшегося в начале 1511 г. На данной чаше для нас интересен фон орнаментов и надписей, покрытый как бы зернью. [8] На некоторых вещах Оружейной палаты, украшенных золотом и драгоценными камнями и привезенных в XVII в. из Ирана, фон обработан совершенно аналогично. [9] Это позволяет говорить о какой-то традиции в ювелирном деле Ирана XVI-XVII вв., хотя непонятно, конечно, насколько широко она была распространена (не исключено, что перед нами вещи только из придворной мастерской). Камни на этих вещах укреплены в невысоких, гладких кастах.
Эти технические особенности (обработка фона и крепление камней) позволяют определить как иранскую небольшую золотую чашечку эрмитажного собрания (№51), украшенную с внешней стороны и внутри ножки рубинами, гранатами, бирюзой и стеклами. Хотя путь её в Эрмитаж проследить не удалось, но она настолько близка одному из предметов Оружейной палаты, [10] что отпадают сомнения в её иранском происхождении. По этим же признакам к иранским изделиям XVII в. можно отнести ножны кинжала (№109), уже в 30-х годах XVIII в. находившегося в Петровской Кунсткамере, хотя неизвестно, каким образом он попал в Россию.
(9/10)
Только сейчас начинает выясняться характер крепления драгоценных камней в XVII в. на Ближнем Востоке. В Турции крепили камни в довольно высоких кастах и часто с розетками вокруг них,[11] а в Индии камни помещали в глубоких гнёздах, почти заподлицо с поверхностью предмета. В Иране этого же времени камни крепились в выступающих невысоких кастах без украшений вокруг них. Конечно, для окончательного суждения у нас ещё мало фактов, но путь решения этого вопроса всё же намечается. Кроме того, иранские золотые вещи XVII в. с драгоценными камнями отличаются и особой обработкой фона.
С рядом проблем мы сталкиваемся при изучении тазика (№49), поступившего, вероятно, из Царскосельского арсенала. Во-первых, это сам металл, из которого он сделан. Это цинк. Возникает вопрос о способе его выделения и очистки в тот период. Самое интересное, что наш тазик — это второй известный иранский предмет из цинка. Первым из них является кувшинчик, хранящийся в музее Топ-капу сарай в Стамбуле, украшенный золотой инкрустацией и драгоценными камнями. В 30-е гг. он считался серебряным, [12] но в более новой работе он определен как цинковый. [13]
По своим орнаментам и способу крепления камней эрмитажный тазик настолько близок кувшину из Топ-капу, что создаётся впечатление, не составляли ли они когда-то один набор. Во всяком случае, эрмитажный тазик следует датировать XVI столетием.
Довольно большое число иранских предметов украшено эмалью, что заставляет обратиться к истории этой техники в интересующей нас стране. Правда, большая часть их относится уже к периоду, когда в Иране правит династия Каджаров (1796-1925) (см. №61-65, 67-75, 77-80, 82, 84). Подобная атрибуция не вызывает сомнений, поскольку сейчас опубликовано уже достаточно много аналогичных вещей, чтобы иметь представление о стиле того времени. [14]
Более интересными являются те памятники, которые можно отнести к до-Каджарскому времени. Это прежде всего кинжал (№58): на голове юноши, изображённом на ножнах, головной убор, характерный для времени правления Надир-шаха (1736-1747) [15] и вышедший довольно быстро из употребления после убийства Надира. Две чашечки на подносиках (№56, 57) поступили в собрание драгоценностей Екатерины II. Тем самым верхней датой их изготовления может считаться середина — третья четверть XVIII в. [16] Любопытно отметить, что эти два предмета украшены живописной эмалью в лёгком рельефе, что часто встречается и на ранних каджарских эмалях. К середине XVIII в. можно пока отнести и великолепный по качеству работы кинжал мастера Таки (№59), украшенный прекрасной живописной эмалью в лёгком рельефе и двумя крупными алмазами на рукояти. К сожалению, мы пока ничего не знаем о биографии этого мастера. Другие его работы также неизвестны.
Три кинжала (№53-55) можно отнести к концу правления династии Сефевидов, то есть к рубежу XVII-XVIII вв. Подобные им кинжалы (особенно рукояти) мы видим и на миниатюрах того времени. В Россию они попали, видимо, в петровское время, поскольку их изображения имеются среди рисунков экспонатов Петровской Кунсткамеры 30-х гг. XVIII в. На двух из них эмаль находится только на затыльниках рукоятей, но третий (№55) полностью украшен живописной эмалью. Около конца ножен эмаль повреждена и хорошо видна подготовка поверхности золотого листа: на нём нанесены бороздки для лучшего крепления эмали. Техника крепления эмали этого кинжала перекликается с индийскими вещами с эмалью. Лёгкая светотень в передаче фигур животных характерна для иранской миниатюры конца правления Сефевидов, что подтверждает правильность отнесения интересующего нас кинжала к Ирану.
Видимо, не совсем прав был Ж. Шарден, ювелир и тонкий наблюдатель, когда писал: «Они (персы) совсем не знают эмали и ещё более далеки от росписи эмалью»[17]. Конечно, у нас ещё слишком мало реальных памятников, но все же автор второй половины XVII в. (современник Ж. Шардена) Мухаммед-Тахир Насрабади упоминает профессию эмальера в Иране и приводит имя одного ювелира-эмальера — Рашида-йи Исфахани, жившего некоторое время в Индии[18].
(10/11)
Более ранние памятники эмальерного искусства в Иране остаются неизвестными. Следует только упомянуть, что англичанин Антоний Дженкинсон, побывавший в Иране в 1561-1563 гг., видел у правителя Ширвана эгрет (джика), украшенный эмалью и драгоценными камнями. [19] Будем надеяться, что Дженкинсон не ошибся, и тогда останутся надежды найти и более ранние образцы иранских эмалей, чем те, которые нам известны до сих пор.
В коллекции Особой кладовой довольно хорошо представлено холодное оружие Ирана, богато украшенное драгоценными камнями. Некоторые кинжалы были уже упомянуты. Следует обратить внимание на небольшой нож (№50) с изящной костяной рукояткой, на которой укреплены рубины, бирюза и большой гелиотроп. По орнаменту, нанесённому между камнями, нож можно относить к работам второй половины XVI в.
Наиболее богато украшенные драгоценными камнями сабли (№63-66) относятся ко времени правления Фатх-Али шаха Каджара (1797-1834), о чём свидетельствуют его имена на двух клинках (№63-64). Вероятно, манера богато украшать вещи драгоценными камнями нашла широкое распространение в Иране после захвата Надир-шахом Дели в 1739 г. и вывоза в Иран огромной добычи, в том числе и большого количества драгоценных камней, месторождений которых в самом Иране не имеется. К сожалению, путь этих вещей в Россию пока проследить полностью не удалось.
Коллекция ювелирных изделий Индии нашего собрания невелика по количеству — всего 30 предметов. Большая часть её поступила в отдел Востока из галереи драгоценностей Эрмитажа в 1922 г., но к тому времени история их происхождения была уже забыта. Эти вещи входили в собрание Екатерины II и были записаны в инвентарь драгоценностей без указания года и источника поступления. В начале нашего века некоторые вещи (например, ножные браслеты №91) определялись как иранские. [20] В 30-е гг. это мнение сохранялось, хотя и с небольшими оговорками. [21]
Во время создания Особой кладовой отдела Востока вся эта группа золотых вещей, богато украшенных драгоценными камнями, была определена как индийская, хотя детального исследования тогда не было проведено. Основанием для новой атрибуции послужил перевод письма Махди-кули хана Астрабади, секретаря и историографа Надир-шаха — правителя Ирана между 1736-1747 гг. Этот документ был написан в Дели и отправлен русскому резиденту в столице Ирана Исфахане И.П. Калушкину, где он был получен 5 октября 1739 г. [22] К письму приложен перечень даров, которые Надир-шах собирался отправить Анне Иоанновне, её сестре и племяннице.
Всё это было включено в донесение Калушкина русскому правительству, копия которого была обнаружена в Астраханском архиве и трижды была опубликована в прошлом веке. [23]
Зимой 1738/39 г. Надир-шах совершил поход в Индию и в марте 1739 г. вступил в Дели, где в его руки попала огромная добыча — вся сокровищница династии Великих Моголов. [24] Возможно, что историк Мухаммад-Казим и преувеличивает свои цифры, но по его сообщению получается, что после переплавки золотой утвари оказалось слитков весом 100 харваров, [25] золотых вещей и драгоценностей было собрано на 26 куруров туманов [26] (то есть 130 млрд. монет того времени). [27] Кроме того, были увезены троны (в том числе знаменитый «Павлиний трон») и выдающиеся драгоценности, стоимость которых трудно определить. [28]
Надир-шах отправляет посольства в Россию и Турцию, чтобы сообщить о своей победе. В это же время было написано письмо вместе с перечнем предполагаемых даров Махди-кули хана к И.П. Калушкину.
Перечень и послужил основой для определения наших вещей как индийских, поскольку их описания, хотя и очень краткие, во многих случаях совпадали с сохранившимися вещами.
Во главе посольства в Россию был поставлен Сердар-бек Кирклу, и оно отправилось в путь из Индии 20 раджаба 1152 г.х. (23 октября 1739 г. ). Посоль-
(11/12)
ство проделало длинный и долгий путь, так как прибыло в Петербург только 2 октября 1741 г. Столь медленное его движение объясняется, видимо, и тем, что в качестве дара было приведено 14 слонов.
Официальный приём и поднесение даров состоялись 6 октября 1741 г. Обилие подарков и их ценность произвели большое впечатление на иностранных представителей при русском дворе[29].
Помимо слонов посольство поднесло Иоанну Антоновичу, Анне Леопольдовне и Елизавете Петровне парчу и золотые вещи, украшенные драгоценными камнями и эмалью, которые и сохранились в Гос. Эрмитаже.
Был составлен реестр (опись) даров, подлинник которого сохранился. [30] Сравнение реестра и перечня даров в письме Махди-кули хана показывает, что были произведены некоторые, хотя и незначительные, изменения.
Поскольку посольство направилось к Анне Иоанновне, а пришло уже к Иоанну Антоновичу (при регентше Анне Леопольдовне), то в распределении подарков, видимо, пришлось кое-что поменять.
В реестре 1741 г. упомянуто 22 предмета (два ножных браслета и поднос с восьмиугольной коробкой идут парами под одним номером) и 15 перстней. В настоящее время сохранилось 16 вещей и только 1 перстень. Описания в реестре, надо сказать, всё же очень краткие, и поэтому некоторые изделия опознаны с определённой долей сомнения, хотя технические и стилистические их особенности позволяют относить их только к этой группе.
Примером такого не очень точного опознания может служить нефритовая джика (эгрет), украшенная агатами, изумрудами и рубинами (№92). [31] В реестре 1741 г. упомянуты три «пера»-джика: «(1) Перо насквозь резное, с одной стороны финифтью украшенное, с другой — разными каменьями убранное; (2) Другое перо подобно цвета, яшмовое, резное, убранное разных цветов мелкими и большими каменьями, с тремя жемчуженками; (3) Перо, которое вкладывается в запаны, на оном четыре крупные жемчужины». В документе от имени Иоанна Антоновича о передаче даров в Камер-цалмейстерскую контору эти вещи описаны так: «...принесены нам три пера, ис которых одно алмазное на золоте с финифтью; другое алмазное с висячими зерны, яшмовое; третие перо черное с четырьмя жемчужи (нами)...»[32].
Из приведённых описаний видно, что более или менее точйо можно опознать второе «перо» — это джика (№90), хотя на нём сейчас отсутствуют подвески («зёрна» или жемчужины). Вероятно, первое «перо» хранилось в Царскосельском арсенале ещё во второй четверти XIX в. [33] Дальнейшая судьба его неизвестна. Остается третье «перо» — джика, описания которого в приведённых документах не совпадают. В документе от имени Иоанна Антоновича указано, что оно чёрное с четырьмя жемчужинами. Лицевая сторона действительно кажется чёрной (тёмно-коричневой) от агатов, но подвесок на нем могло быть только две (правда, на одной подвеске могло быть и две жемчужины).
Поэтому приходится допускать, что наша эрмитажная джика (№92) именно тот предмет, о котором идёт речь. Она тоже хранилась в Царскосельском арсенале в прошлом веке, как и исчезнувшее «перо».
Из поднесённых 15 перстней (9 — Иоанну Антоновичу, 3 — Анне Леопольдовне и 3 — Елизавете Петровне) до нас дошёл только один. Опознать его по реестру 1741 г. тоже точно не удаётся. Можно предположить, что он упоминается первым среди перстней, поднесённых Иоанну Антоновичу: «первой золотой, алмазной, с финифтью». На сохранившемся перстне (№96) кроме 6 алмазов имеются ещё 21 рубин и 14 мелких изумрудов и совсем нет эмали (финифти). Правда, за неё могли принять мелкие рубины и изумруды, составляющие надпись и рамку медальона, но это всё же натяжка. Описания других перстней к интересующему нас предмету не подходят.
Такая же неопределённость (или краткость) описания в реестре 1741 г. относится ещё к двум вещам (№100, 101), но остальные опознаются более уверенно и точно.
Если не считать перстней, из даров посольства Надир-шаха 1741 г. до нас не дошло всего пять: 1) упоминавшееся выше «перо» — джика, 2) пояс из слоно-
(12/13)
вой (?) кости с драгоценными камнями и жемчугом; [34] 3) чарка с крышкой, золотая, украшенная драгоценными камнями и эмалью; 4) тарелочка золотая с эмалью; 5) золотая чашечка с крышкой, украшенная одним изумрудом, пятью алмазами и эмалью.
Единственный сохранившийся перстень (№96) важен для нас потому, что на внутренней его стороне находится первоначальная надпись, инкрустированная мелкими рубинами. [35] Надпись состоит только из двух слов — «второй Сахибкиран» (сахибкиран — человек, сопутствуемый при своём рождении благоприятным сочетанием планет).
Как удалось показать, это речение входило практически в официальную титулатуру Шах-Джахана, правителя Индии из династии Великих Моголов между 1628-1658 гг. [36] Таким образом, перед нами перстень, изготовленный для этого монарха.
Личная вещь Шах-Джахана даёт возможность сделать важные выводы для атрибуции индийских ювелирных изделий XVII в., которых сохранилось очень мало. [37] Перстень сделан из двух тонких золотых пластин. В верхней были выбиты гнёзда для камней, настолько глубокие, что камни в них как бы утоплены заподлицо с поверхностью. На нижней пластине в глубоких канавках помещены маленькие рубины (края медальона и буквы надписей). Между этими двумя пластинками положено какое-то смолистое вещество тёмно-коричневого цвета.
В такой технике выполнены все кувшины, браслеты, столик-подставка. Некоторые кувшины (№100, 101, 105) имеют даже серебряную внутреннюю часть (колбу), а внешняя поверхность их золотая. Камни на них тоже укреплены в глубоких гнёздах. Этот способ крепления камней можно определить как индийский. Аналогично крепятся драгоценные камни на нефритовых и хрустальных рукоятках кинжалов (№108, 110-114): вырезаны глубокие гнёзда и камни вставлены в них в золотой обноске. [38]
Техника изготовления перстня, принадлежавшего Шах-Джахану, позволяет допустить, что аналогичные вещи, выполненные в той же технике, создавались в Индии и в более раннее время. Абу-л-Фазл Аллами кратко описывает эту технику крепления камней. [39] Таким образом, можно полагать, что подобные ювелирные изделия создавались по крайней мере в конце XVI в.
Более половины из сохранившихся даров посольства 1741 г. полностью или частично украшены великолепной разноцветной эмалью. Здесь применена техника выемчатой эмали, когда ложе для её укладки вырезается в самом предмете и эти места остаются шероховатыми для лучшего прикрепления эмали к золоту. На некоторых предметах может показаться, что здесь перегородчатая эмаль. Но в повреждённых местах видно, что это не так.
Поскольку все рассматриваемые памятники имеют верхнюю дату изготовления не позднее 1739 г., то можно вполне уверенно допускать, что лучшие из них были созданы в течение XVII в., возможно даже в первой его половине. Всё это позволяет говорить о высоком уровне работы индийских ювелиров при дворе Великих Моголов в XVII в. К сожалению, более ранние образцы украшений или сосудов с эмалью в Индии пока неизвестны. Даже высказано суждение, что эта техника привнесена сюда из Европы. [40] При современном уровне наших знаний эту точку зрения не следует отвергать, но надо тогда подчеркнуть, что индийские ювелиры оказались очень способными учениками. Всё же необходимо указать, что Абу-л-Фазл Аллами упоминает профессию ювелиров — «минакар», то есть «эмальер». [41] Можно полагать, что эту технику знали хорошо в Индии уже в конце XVI в.
На рассматриваемой группе памятников имеются вторичные надписи, то есть нанесённые уже после изготовления вещи. Разрыв во времени может быть разным. Подобные надписи находятся на 11 предметах (№90, 93-95, 99, 100, 102-105, 107). Вероятно, самая интересная надпись на столике-подставке (№95) — здесь указано имя мастера Ситурама (?). Это очень редкий случай, когда мы встречаем имя ювелира. К сожалению, о его биографии ничего не известно. Любопытно его профессиональное звание «мурасса’кар» — то есть «усыпающий драгоценностями».
(13/14)
На столике сохранилось 2783 драгоценных камня и 280 жемчужин. Крепление камней, видимо, и было работой Ситурама (?).
Большинство остальных надписей выполнено так называемым «письмом сийакат» — особым буквенным счислением, употреблявшимся в финансовых ведомостях Ближнего Востока. [42] Правда, не все ещё надписи удалось полностью разобрать, но, как правило, в них приведён вес сосудов в индийской мере веса «туле» («тулче»). Нам известен вес этой меры в граммах — 12,0504. [43] Сравнение современного веса и пересчёта из «туле» показывает, что расхождение очень невелико и может быть объяснено неточностью взвешивания. [44]
Столь подробный анализ вещей-даров посольства 1741 г. объясняется тем, что Эрмитаж является, по-видимому, единственным музеем мира, который обладает такой коллекцией индийских золотых сосудов XVII — начала XVIII в. Их, кажется, не сохранилось даже в музеях Индии. [45] Таким образом, вещи становятся коллекцией-эталоном, хотя и небольшой по количеству (20 предметов). Их изучение является основой для атрибуции других вещей нашего собрания (в первую очередь по характеру крепления камней). Так, сравнительный анализ помог отнести группу кинжалов (№108-114, 117, 118), поступивших, по большей части, из Царскосельского арсенала, к Индии.
Дальнейшее исследование этой коллекции позволит выявить другие индийские памятники в нашем собрании.
Интересна история одного предмета из числа даров Надир-шаха — золотой чашечки с красной эмалью и алмазными цветами (№103). Она была впоследствии подарена Елизаветой Анастасии Ивановне Гессен-Гомбургской (урождённой Трубецкой). Анастасия Ивановна была приближённой Елизаветы. После переворота 25 ноября 1741 г. она вместе с императрицей ездила в Москву на коронационные торжества. После этих торжеств она была сделана статс-дамой, ей был пожалован орден св. Екатерины, а также роскошный подарок — упомянутая золотая вазочка (памятная вещь для Елизаветы Петровны!), золотой веер и соболья шуба.
После смерти Анастасии Гессен-Гомбургской её брат И.И. Бецкой заказал в Париже скульптору Пажу мраморное надгробие с рельефом Минервы и изображением переворота 1741 г. — Елизаветой, ведущей ночью гвардейцев на штурм Зимнего дворца. Золотая индийская чаша стояла на жертвеннике перед Минервой.
Надгробие вместе с чашей было передано вскоре в Академию художеств. [46] Сейчас надгробие находится на выставке французской скульптуры в Эрмитаже, а чаша, вместе с иными индийскими предметами, — в Особой кладовой отдела Востока.
* * *
Описания предметов, воспроизведённых в этом альбоме, — разные по характеру, поскольку в разной степени изучены сами вещи. Памятники искусства ахеменидской, эллинистической и сасанидской эпох нашей коллекции неоднократно публиковались и воспроизводились. Поэтому основное внимание в каталоге обращено на интерпретацию их сюжета. Библиография работ, посвящённых этим памятникам, даже основная, была бы слишком обширна, и поэтому упомянуты только самые общие работы. В некоторых случаях дана более подробная библиография.
Вещи периода средневековья изучены ещё очень плохо. Часть из них публикуется впервые. Это обстоятельство вызвало необходимость в более детальных аннотациях и более подробной библиографии.
В качестве приложения публикуется статья М.Б. Чистяковой, в которой содержится характеристика драгоценных камней на предметах, воспроизведённых в этом издании.
[1] Наиболее подробно об этих памятниках говорится в работе М.И. Артамонова (см.: Артамонов).
[2] Исследование их дано в работе К.В. Тревер (см.: Тревер).
[3] Завитухина, с. 41.
[5] См.: Шафрановская.
[6] См.: Meen — Tushingham.
[7] См.: Melikian, р. 25-27.
[8] Это не настоящая зернь, но и не результат обработки фона пунсоном. Каким образом сделан матовый фон (из мелких точек), нам непонятно.
[9] Сокровища, №25 и 55.
[10] Сокровища №25.
[11] См. вещи Особой кладовой отдела Востока: футляр зеркала (V3-710), кувшин из горного хрусталя (V3-241), сабля (ОР-5383), щит (ОР-1063); а также: Сокровища (№61, 117, 123, 157).
[12] SPA, v. VI, pl. 1380.
[13] Treasures of Turkey, p. 236.
[14] См., напр., Meen — Tushingham; Tushingham.
[15] Подобный головной убор назывался «тадж-и тахмази» и был введён Надиром в иранской армии в тот период, когда он был ещё главнокомандующим армией шаха Тахмаспа II; см.: Иванов, Персидские миниатюры, с. 59.
[16] Всё же надо сказать, что точное время их привоза в Россию пока не выяснено.
[17] Chardin, t. IV, p. 151.
[18] См.: Насрабади, с. 338.
[19] Путешественники об Азербайджане. Баку, 1961, с. 109.
[20] Ливен, с. 64.
[21] Шесть предметов (№91, 94, 95, 97, 98, 101) были представлены на выставке ко II Конгрессу по иранскому искусству в Лондоне в 1931 г. Некоторое сомнение в их иранском происхождении выразила Ф. Акерман (см.: Ackerman, р. 2669-2670). Ряд предметов этой группы экспонировался на выставке к III Конгрессу по иранскому искусству и археологии в Ленинграде в 1935 г. Поскольку вторая часть каталога не была напечатана, то трудно судить, к какой стране они были отнесены. Упоминание их см.: Дьяконов и Стрелков, с. 37.
[22] Всё по старому стилю.
[23] См.: Ильин. О походе Надир-шаха; Блистательная эпоха, с. 474 (статья без подписи, посланник назван Камушкиным, имеются небольшие разночтения); Михайлов, с. 38 (то же письмо и перечень даров).
[24] Описание добычи Надира в Дели см.: Махди-кули, с. 150; Jones, p. 80-82. Более красочное и детальное описание добычи приведено у Мухаммада-Казима, хотя он и не был участником похода в Индию (см.: Мухаммад-Казим, 152-158, а также:Meen — Tushingham, р. 11).
[25] Вес харвара не был чётко зафиксирован в средние века, и в разных странах он был различным (см.: Хинц, с. 42-43): в Иране в XIV-XVI вв. он был от 166 до 288 кг; каков был его вес в XVIII в. — неизвестно. Переводчик Мухаммада-Казима П.И. Петров взял его вес как 180 кг (?). Конечно, вызывает сомнение столь точная цифра — 100 харваров. Но при любом минимальном размере харвара получается вес от 10 тонн и более.
[26] Курур равен 500 тыс. Туманов, а туман равен 10 тыс. монет.
[27] Мухаммад-Казим, с. 153-154
[28] По оценке Дж. Ханвея сумма добычи составила 87,5 млн. англ.фунтов XVIII в. (см.: Hanway, v. IV, р. 188).
[29] Манштейн, с. 211-212; Герман, кол. 183. У Махди-хана указывается очень высокая стоимость даров — 12 тыс. туманов, то есть 120 млн. монет того времени (см.: Махди-кули, с. 150; Jones, р. 84).
[30] Хранится в Архиве МИД СССР (Архив внешней политики России. Фонд «Сношения России с Персией», оп. 77/1 , 1741, д. №18).
[31] Джика — украшение чалмы и знак шахского достоинства.
[32] Центральный государственный исторический архив в Ленинграде, ф.468, оп. 1, д. 4020, л. 19б. Документ от 10 ноября 1741 г.
[33] См.: Gille, v. I, pl. LXVII, N7.
[34] О судьбе пояса известно только, что 10 октября 1741 г. Анна Леопольдовна подарила его в Кунсткамеру (см.: Внутренний быт, с. 429).
[35] Надпись включена в композицию декора при изготовлении вещи. На нескольких других изделиях мы видим вторичные, более поздние надписи, нанесённые уже после изготовления предмета (о них пойдёт речь ниже).
[36] См.: Иванов. Кольцо.
[37] Вся огромная добыча Надир-шаха, вывезенная им из Индии, погибла, очевидно, во время междоусобных войн в середине XVIII в. Во всяком случае, в шахской сокровищнице в Тегеране имеются только две индийские вещи — джика с драгоценными камнями и эмалью и небольшой золотой шар, тоже сплошь украшенный драгоценными камнями. (См.: Мееn — Tushingham, р. 81, 85). Все остальные вещи в сокровищнице датируются от второй половины XVIII в. и позднее.
[38] Этот приём крепления камней хорошо виден на вещах прекрасной выставки «Индийское наследие», организованной в Лондоне летом 1982 г. (См.: The Indian Heritage, N297-322).
[39] The Ain-i Akbari, p.314-315, см. также: Meen — Tushingham, p. 147, “Gems and Settibgs”, fn. 5.
[40] См.: The Indian Heritage, p. 105. Н. Мануччи тоже пишет о французских ювелирах, работавших при могольском дворе и изготовлявших изделия с эмалью (См.: Manucci, v. I, p. 40-41). О времени появления техники эмали в Индии чёткого и обоснованного мнения в литературе не существует (см. Власова, с. 33-34).
[41] The Ain-i Akbari, p.315.
[42] См.: Попов.
[43] См.: Хинц, с. 40.
[44] Сравнение веса см. в соответствующих описаниях в каталоге.
[45] Пять памятников нашего собрания (№91, 97, 98, 99 — коробка, 100) были на великолепной международной выставке «Индийское наследие. Придворная жизнь и искусства при правлении Моголов», организованной д-ром Р. Скэлтоном в Музее Виктории и Альберта летом 1982 г. (см.: The Indian Heritage). Можно смело сказать, что эрмитажные вещи были лучшими в разделе ювелирного искусства. Д-р Р. Скэлтон сказал, что ему приходилось видеть аналогичные по качеству вещи только в частных коллекциях в Индии.
[46] Врангель, приложение, с. 116; Русские портреты XVIII-XIX вв., т. IV. Спб., 1908, №26.
|