Л.Н. Гумилёв
Истоки ритма кочевой культуры Срединной Азии
(опыт историко-географического синтеза).
[ сноска к заглавию: * Работа была впервые доложена в Географическом обществе СССР по тематическому разряду «историческая география». ]
История и география некогда развивались рука об руку, а когда они разделились, то это не во всем пошло на пользу делу. В настоящей работе мы пытаемся найти объяснение для некоторых исторических явлений в географии и уточнить географические наблюдения путем привлечения исторических данных.
Кочевые народы Евразии жили и развивались на полосе степи, между двух ландшафтных зон: тайги и пустыни. Обе они враждебны скотоводу. Пустыня хоть весной покрывается травой и на этот короткий промежуток времени становится обитаемой. Тайга же в любое время года грозит человеку бедствиями. Зимой снежный покров, достигающий трёх-четырёх метров, лишает травоядных животных, кроме оленя и зайца, корма; летом гнус заживо съедает животных и людей, кроме тех, которые ютятся по берегам рек, где ветерок разгоняет комаров и мошку. Влажные таёжные травы малокалорийны, и диких травоядных в тайге очень мало. «Таёжное море» ещё более дико и непроходимо, чем песчаная пустыня. Поэтому сибирские народы жили по берегам Оби, Енисея, Лены. Зелёная же степь, пересечённая лесистыми горными хребтами, кормит огромные стада животных. Именно в ней развились могучие кочевые народы: хунны, тюрки и монголы, которые довели кочевое скотоводческое хозяйство до совершенства и стали известны всему миру. Сила кочевников была прямо пропорциональна количеству их скота, которое определялось пастбищной площадью, а последняя зависела от дождей, выпадавших в степях. Уменьшение осадков вело к наступлению пустыни на север, увеличение — влекло тайгу на юг. Глубокие снега мешали животным добывать корм, из-за чего происходил массовый падёж скота.
Неоднократно делались попытки объяснить завоевательные походы Аттилы и Чингис-хана ухудшением природных условий в степи. Они не дали результатов. Мы считаем, что и не могли дать. Успешные внешние войны кочевников и вторжения в Китай, Иран или Европу совершали не скопища голодных людей, искавших пристанища, а дисциплинированные, обученные отряды, опиравшиеся на богатый тыл. Поэтому эти события, как правило, совпадали с улучшением климата в степи. Ухудшение же было причиной выселения кочевников мелкими группами, обычно оседавшими на степных окраинах. Обычные, не бросающиеся в глаза передвижения кочевников выпадали из поля зрения историко-географов, обращавших внимание на события мирового значения. При таком угле зрения возникали путаница и недоразумения, из-за чего и само сопоставление исторических событий и явлений природы казалось в научном отношении непродуктивным. На самом же деле, установив два типа передвижений кочевых народов, мы можем координировать их с увлажнённостью степной зоны, без
(85/86)
каких бы то ни было натяжек. Тем самым, но обратным ходом мысли, можно восстановить изменения климата за те три тысячи лет, история которых известна по письменным источникам.
Такой подход к фактам основан на синтезе нескольких наук: географии, климатологии, истории, археологии и этнографии. Он не имеет ничего общего с «географическим детерминизмом» Монтескье и Л. Мечникова, которые сводили объяснение исторических событий и «духа народов» к действию географических факторов. [1] В отличие от «географических детерминистов» и других школ мы устанавливаем только эластичность ландшафтных зон в зависимости от климатических колебаний и рассматриваем этническую среду как показатель, чутко реагирующий на изменение внешней среды, т.е. природы. Благодаря новому подходу удалось установить, что пространство степей, служивших экономической базой для кочевого хозяйства, то сокращалось, то снова увеличивалось и причина этого лежит в атмосферных явлениях, зависящих от степени активности солнечной радиации.
Тёплый и влажный воздух приносится к нам циклонами с Атлантического океана. Он течёт по ложбине низкого атмосферного давления, расположенной между двумя барометрическими максимумами: полярным и затропическим. Над Северным полюсом висит тяжёлая шапка холодного воздуха, ограничивающая путь циклонов с севера. Над Сахарой также высится атмосферная башня, но в отличие от полярной она подвижна. Соответственно степени активности солнечной радиации затропический максимум расширяется к северу и сдвигает ложбину низкого давления, по которой движутся на восток циклоны, причём смещение циклонических путей происходит на многие сотни километров. [2]
Возможны три комбинации увлажнения.
При относительно малой солнечной активности циклоны проносятся над Средиземным и Чёрным морями, над Северным Кавказом и Казахстаном и задерживаются горными вершинами Алтая и Тяньшаня, где влага выпадает дождями. В этом случае орошаются и зеленеют степи, зарастают травой пустыни, наполняются водой Балхаш и Аральское море, питаемые степными реками, и сохнет Каспийское море, питаемое на 81% Волгой. В лесной полосе мелеют реки, зарастают травой и превращаются в поляны болота, стоят крепкие, малоснежные зимы, а летом царит зной. На севере накрепко замерзают Белое и Баренцово моря, укрепляется вечная мерзлота, поднимая уровень тундровых озёр, и солнечные лучи, проникая сквозь холодный воздух, раскаляют поверхность земли (раз нет облаков — инсоляция огромна). Это, пожалуй, оптимальное положение для человека и развития производительных сил. Но вот солнечная деятельность усилилась, ложбина циклонов сдвинулась к северу и проходит над Францией, Германией, Средней Россией и Сибирью. Тогда сохнут степи, мелеют Балхаш и Арал, набухает Каспийское море, Волга превращается в мутный, бурный поток. В Волго-окском междуречье заболачиваются леса, зимой выпадают обильные снега и часты оттепели; летом постоянно сеет мелкий дождик, несущий неурожаи и болезни.
Солнечная активность ещё возросла, и вот — циклоны несутся уже через Шотландию, Скандинавию к Белому и Карскому морям. Степь превращается в пустыню и только остатки полузасыпанных песком городов наводят на мысль, что здесь некогда цвела культура. Суховеи из засохшей степи врываются в лесную зону и заносят её пылью. Снова мелеет Волга, и Каспийское море входит в свои берега, оставляя на об-
(86/87)
сыхающих местах слой чёрной, липкой грязи. На севере тают Белое, Баренцево и даже Карское моря; с них поднимаются испарения, заслоняющие солнце от земли, на которой становится холодно, сыро и неуютно. Отступает в глубь земли вечная мерзлота и вслед за нею впитывается в оттаявшую землю вода из тундровых озёр. Озера мелеют, рыба в них гибнет, и в тундру как и в степь приходит голод.
Вот три варианта природных условий, которые на протяжении истории сменились не раз. Но только анализ истории степных, кочевых народов, более всех зависящих от природных условий, позволил установить даты и продолжительность периодов увлажнения и усыхания трех ландшафтных зон: степной, лесной и полярной. И вот какие результаты добыты новым научным подходом.
Взаимодействие народности с ландшафтом наблюдается всюду, но наиболее отчётливо оно выступает на стыке гумидной и аридной зон и здесь легче подметить закономерность. Усыхание или увлажнение корреспондировало с потенцией кочевых народов. Ведь если историческая судьба народности есть продукт её хозяйственных возможностей, то она тем самым связана с динамическим состоянием вмещающего ландшафта, независимо от того — ландшафт естественный или некогда был создан руками человека. Для последнего случая просто надо принимать поправку. Рост пустынь Центральной Азии не был, непрерывным был прерван [видимо, надо: ...не был непрерывным, (он) был прерван...] периодом увлажнения в сравнительно недавнее время. Дать его абсолютную дату может только историческая наука и способом, который предлагается в данной работе.
Следует исходить из того, что евразийская степь заселена кочевниками предельно густо в том смысле, что используется каждый источник воды для водопоя. Следовательно, в эпоху усыхания кочевники выселяются к окраинам степи, а при увлажнении заселяют степные пространства без военных столкновений с аборигенами, ибо в пустыне постоянного населения нет.
В Южной Сибири, на границе тайги и степи в тёплый и сухой суббореальный период развились палеометаллические культуры. [3] Однако расцвет сменился упадком, когда экономические ресурсы оказались подорванными наступлением холодов и продвижением лесов к югу. В то же время увлажнение и возникновение лесных островков явилось благом для обитателей монгольских степей, привело к расцвету их хозяйства. [4] Это увлажнение в южных районах Центральной Азии во II тыс. н.э. прекратилось, и там, где некогда были цветущие поселения (Хара-Хото, Шаньшань и др.), воцарились мёртвые пески пустыни.
В острой полемике об изменении климата степей Центральной Азии за усыхание в исторический период высказались Г.Е. Грумм-Гржимайло, Н.В. Павлов, В.А. Смирнов, В.М. Синицын и А.В. Шнитников, против — Л.С. Берг, К.К. Марков и др. [5] Самые же интересные указания, открывающие путь для иной постановки и решения этого вопроса, приводятся Э.М. Мурзаевым: «Недавние исследования Чжу Кэ-чжена, извлёкшего метеорологические записи из китайских летописей за последние 2000 лет, показали, что можно говорить только о пульсации климата Китая, но никак не о его тенденции к аридному типу». [6] Далее он цитирует И.А. Ефремова, изучавшего палеонтологию Гоби: «Нужно отметить признаки более сложного хода процесса опустынивания Гобийских районов, чем это предполагалось до сих пор. Наступление аридного климата представляется нам совершившимся недавно. Этот процесс, нужно думать, происходил двумя этапами, с промежутком сравнительного увлажнения между ними». [7] Однако, говоря об усыхании без учёта установленной В.Н. Абросовым гетерохронности увлажнения аридной и гумидной зон, все перечисленные исследователи не смогли сделать правильных выводов. Проследить же климатические колебания на историко-археологическом материале с наибольшей точностью позволяет именно введение принципа
(87/88)
гетерохронности увлажнения с дополнительным коррективом на возможное перемещение путей циклонов в арктическую зону.
В 1959-1963 гг. нами были произведены в бассейне Каспийского моря работы, которые дали недостававшие данные о сменах периодов увлажнения и усыхания гумидной и аридной зон. Это позволило перенести проблему усыхания Средней Азии в иную плоскость, наметить опорные точки колебаний уровня Каспия, заполнить интервалы между этими точками и получить довольно стройную картину изменений климата на исследуемой территории.
Несостоятельность доводов некоторых учёных (С.А. Ковалевский, А.В. Комаров), [8] утверждавших (опираясь на сведения античных авторов), что уровень Каспийского моря в I тыс. до н.э. достигал будто бы абсолютной отметки 1,33 м, была убедительно доказана Л.С. Бергом. [9] Низкий уровень Каспия за последние 15 тыс. лет устанавливается и нашими полевыми исследованиями. На поверхности территории Калмыкии, которая при положительной отметке моря была бы покрыта водой, найдены фрагменты керамики эпохи бронзы и даже палеолитические отщепы.
В IV-II вв. до н.э. уровень Каспийского моря был весьма низок, несмотря на то что воды Аму-Дарьи через Узбой протекали в Каспийское море. Об этом говорят сподвижник Александра Македонского историк Аристобул [10] и мореплаватель Патрокл в III в. до н.э., мнение которого разделяют Плутарх, Эратосфен и Страбон. [11] О водопадах, имевшихся при впадении Аму-Дарьи в Каспий, сообщают Евдокс и не столь решительно Полибий. [12] Иордан в категорической форме утверждает, что есть «другой Танаис, который, возникая в Хринских горах, впадает в Каспийское море». [13] Поскольку «Хринские горы» это место обитания «фринов», живших на восточных склонах Памира, [14] то очевидно, что «Хринские горы» — это Памир, а река «другой Танаис» не может быть ничем иным, как Аму-Дарьёй с Узбоем и Актамом. На основании этих сообщений А.В. Шнитников высказал предположение о высоком уровне Каспия в середине первого тысячелетия до н.э. [15] При этом не было, однако, учтено одно немаловажное обстоятельство: попасть в Узбой воды Аму-Дарьи могли только через Сарыкамышскую впадину, площадь которой вместе с впадиной Асаке-Аудан столь велика, что испарение там должно было быть громадным. Этим объясняются габариты русла Узбоя, неспособного пропустить более 100 кубических метров воды в секунду, что было явно недостаточно для поднятия уровня Каспия. На составленной во II в. до н.э. карте Эратосфена, где чётко показаны контуры Каспия, северный берег моря расположен южнее параллели 45°30́, что соответствует ныне находящейся под водой береговой террасе на абсолютной отметке минус 36 м (имеется в виду отметка тылового шва террасы, выше которого поднимается уступ более высокой террасы). Действительно, Узбой в это время впадал в Каспийское море, так как его продолжение — русло Актам — ныне прослеживается по дну моря на абсолютной отметке минус 32 м. При большей древности русло было бы занесено эоловыми и морскими отложениями, а в бо-
(88/89)
лее позднее время уровень моря был выше (см. далее) и условий для эрозии и меандрирования не было.
Несмотря на относительное многоводье Аму-Дарьи уровень Каспийского моря в IV-II вв. до н.э. соответствовал отметке не выше минус 36 м. Это значит, что по принятой нами климатической схеме в данную эпоху шло интенсивное увлажнение аридной зоны. Действительно, во II в. до н.э. хунны заводят в Джунгарии земледелие. [16] В это же время китайские военные реляции о численности отбитого у хуннов скота говорят об огромных стадах, которые пасли хунны. При неудачных набегах на хуннов, когда те успевали отойти, добыча исчислялась тысячами голов скота (2 тыс., 7 тыс. и т.д.), а при удачных — сотнями тысяч [17] (и это в местности, представляющей сейчас пустыню!). Цифрам этим следует верить, так как полководцы сдавали добычу чиновникам по счёту и могли только утаить часть добычи, а никак не завысить её размеры. Богатым скотоводческим государством, способным выставить до 200 тыс. всадников, было царство Кангюй, простиравшееся в восточной части Казахстана от Тарбагатая до среднего течения Сыр-Дарьи. В то время это были районы повышенной увлажнённости и относительно густой населённости. Наши соображения подтверждаются геологическими исследованиями. Линзы торфа около русла Актам, перекрытые морскими отложениями, датируются I тыс. до н.э. и по характеру растительных остатков указывают на значительное похолодание климата сравнительно с современным. [18] Пресноводные отложения обнаружены на дне Красноводского залива на отметке минус 35 м. [19] Сам факт накопления торфа указывает, что климат Средней Азии был более влажным, чем современный.
В IV-III вв. до н.э. хунны обитали на склонах Иньшаня и очень ценили этот район, так как «сии горы привольны лесом и травою, изобилуют птицею и зверем. Хунны, потеряв Иньшань, плакали проходя мимо него». [20] Так описывает эту область географ I в., а 2 тыс. лет спустя: «Местность эта в общем равнинная, пустынная, встречаются холмы и ущелья; на севере большую площадь занимают развеваемые пески. Северная часть плато представляет собой каменистую пустыню, среди которой встречаются невысокие горные хребты, лишенные травянистого покрова». [21] Таково же различие в описаниях Хэси, степи между Алашанем и Наньшанем.
Очевидно, 2 тыс. лет назад площадь пастбищных угодий, а следовательно и ландшафт; были иными, чем сейчас. Но мало этого: усыхание степи имело место и в древности. История хуннов отреагировала на это чрезвычайно чутко — Хуннская держава погибла.
Конечно, для крушения кочевой империи было сколько угодно внешнеполитических причин, но их было не больше, чем всегда, а до 90 г. н.э. хунны удерживали гегемонию в степи, говоря: «Мы не оскудели в отважных войнах» и «сражаться на коне есть наше господство». [22] Но когда стали сохнуть степи, дохнуть овцы, тощать кони — господство хуннов кончилось. Начиная с I в. до н.э. в хрониках постоянно отмечаются очень холодные зимы и засухи, выходящие за пределы обычных. Заведённое хуннами земледелие погибло. Очевидно, процесс перехода к аридному климату в этот период зашёл уже настолько далеко, что стал решающим фактором в примитивном хозяйстве, как осёдлом, так и кочевом. Таким образом, мы можем объяснить обезлюдение северных
(89/90)
степей в III в. н.э. сокращением пастбищных угодий и считать III в. н.э. датой кульминации процесса усыхания.
Вынуждены были ютиться около зелёных горных склонов и отдельных непересыхающих озёр и победители гуннов сяньбийцы. Прежние методы ведения хозяйства аридизация климата сделала невозможными.
Отмечая, что Балхаш имеет значительно меньшую солёность, чем должно иметь бессточное среднеазиатское озеро, Л.С. Берг предположил, что «Балхаш некогда высыхал, а в дальнейшем опять наполнился водой. С тех пор он ещё не успел осолониться». [23] Высыхание большей части Балхаша датируется III в. н.э.
Понижен был и уровень Иссык-Куля. [24] В это же время, по сведениям, сообщаемым Аммианом Марцелинном, Аральское море превратилось в «болото Оксийское», т.е. весьма обмелело. [25]
Источники фиксируют значительное сокращение населения степной зоны в эту эпоху. Отсутствие внешнеполитических причин, способных вызвать ослабление усуней, юэбань и других народов, даёт основание предположить, что главную роль здесь играл процесс аридизации климата.
Усыханию аридной зоны, согласно нашей концепции, должно было сопутствовать пропорциональное увлажнение зоны гумидной. К сожалению, деградировавшая к III в. классическая наука не сохранила нам прямых географических сведений о северных странах. Однако наша точка зрения подтверждается одним важным фактом. В конце II в. готы выселились из южной Скандинавии на южный берег Балтийского моря, к устью Вислы, а в III в. распространились в восточноевропейской лесостепи и степях Северного Причерноморья. Зная зависимость готского натурального хозяйства от условий гумидного ландшафта, мы можем допустить, что и ландшафт, освоенный готами в III в., тоже был достаточно влажным. И действительно, в это время через греческие порты Ольвию, Херсонес и другие из Восточной Европы экспортируется огромное количество хлеба, потреблявшегося Римской империей. Но высокие урожаи на этой территории обусловливаются прохождением пути циклонов через центральную часть Восточной Европы, соответствующим увлажнением бассейна Волги и повышением уровня Каспийского моря. Тут на помощь приходит изучение донных отложений залива Кара-Богаз-Гол, характер которых определяется уровнем Каспия относительно высотной отметки бара, отделяющего залив от моря. По мнению В.Г. Рихтера, [26] очередная трансгрессия падает на конец II в. и сменяется незначительной регрессией около IV в.
Но уже с середины IV в. мы констатируем обратный процесс. На север переселяются теле, находят себе место для жизни жужани, немного позже туда же отступают ашина, и им отнюдь не тесно. Идёт борьба за власть, а не за землю, т.е. сам характер борьбы, определившийся к концу V в., указывает на рост населения, хозяйства, богатства и т.д. Сам процесс первоначального переселения беглецов (жужани) и разобщённых племён (теле) стал возможен лишь тогда, когда появились свободные, незанятые пастбища. В противном случае аборигены оказали бы пришельцам такое сопротивление, которое не могло быть не отмечено в хрониках. Но там сообщается о переселении и ни слова о военных столкновениях, значит жужани и теле заняли пустые земли. А при отмеченной тенденции кочевников к полному использованию пастбищ необходимо допустить, что появились новые луга, т.е. произошло очередное увлажнение.
Великий тюркский каганат VI-VII вв., соперничавший с Китаем, Ираном и Византией и базировавший своё экономическое положение главным образом на местных ресурсах, не мог бы черпать силы из бесплодной пустыни. Статистика набегов на Китай
(90/91)
показывает, что переброска конницы через Гоби в то время была относительно легка, и значит граница травянистых степей пролегала южнее, чем в XX в. В VIII в. тюрки и уйгуры возобновили занятия земледелием, но, что особенно важно, заняв зону степей, ни те, ни другие не пытались овладеть ни лесными районами Сибири, ни проникнуть в Китай. Травянистая степь, перерезанная лесистыми хребтами, была их вмещающим ландшафтом. К другим условиям жизни они были не приспособлены и не хотели приспособляться.
Для того чтобы понять характер отношений кочевников с Китаем, вернёмся к эпохе усыхания. Взаимоотношения хуннов с китайцами и до III в. были весьма напряжёнными, но хунны не стремились к территориальным захватам у китайцев, а китайцы не устраивали военных поселений в сухих степях. Природные условия ограничивали области расселения обоих народов. Но в III в. кочевники потянулись из высыхающей степи к берегам Хуанхэ, которые тоже были подвержены общей аридизации. Степь продвинулась на юг, и в IV в. хунны захватили Шаньси, а сяньбийцы Хэбей и Хэдун; китайцы же покидали свою родину и уходили на берега Янцзы. В целом, процесс освоения кочевниками китайских территорий совпадает с аридизацией климата, отставая от природных явлений ровно на продолжительность жизни одного поколения. Чрезвычайно знаменательно и то, что область центральных озёр — Хунань — не попала в руки кочевников. Ведь там не образовалось степей.
Увлажнение, наступившее в конце IV в., восстановило исходное положение. К середине VI в. китайцы опять стали хозяевами долины Хуанхэ, и это было достигнуто не военными операциями, на которые слабые южнокитайские династии были неспособны, а увеличением китайского земледельческого населения в северных областях. Потомки кочевников вынуждены были подчиниться своим подданным и вместе с кочевым бытом утратили свои этнические особенности. Степь и Китай опять разделила линия Великой стены.
Насколько полезным было это увлажнение для китайцев и тюрок, настолько гибельным оказалось оно для табгачей, т.е. окитаенных потомков пяти варварских племён. За 200 лет табгачи частью погибли во время походов и дворцовых переворотов, частью рассосались среди китайцев и к концу эпохи Тан их уже не было. Зато другой народ — кидани — сумел приспособиться к осёдлой жизни. Это оказалось для них лёгким потому, что, обитая в низовьях Ляохэ и Нонни, они не были настоящими кочевниками и могли развить земледелие, бывшее у них до этого в зачаточном состоянии. Однако для киданей увлажнение принесло больше вреда, чем пользы. Их восточные соседи, чжурчжени, сложившиеся в лесах на берегах Сунгари, также вступили в период подъёма хозяйства и культуры, причём значительно более интенсивно, нежели кидани. Чжурчжени обогнали киданей в развитии, покорили их в 1126 г. и распространились до границ Великой степи. Кидани частью подчинились завоевателям, частью перешли к привычному полукочевому образу жизни, который они вели до того, как создали империю. Продвижение чжурчженей на запад остановилось на границах степи. Пограничные кочевые народы: татары, монголы, кераиты были в XII в. настолько многочисленны и могущественны, что остановили натиск чжурчженей. И после этого, в XIII в. Монголия сделалась гегемоном Евразии, чего не могло бы быть, если бы она располагалась в бесплодной пустыне.
Любопытно, что период расцвета кочевой культуры совпадает с периодом низкого стояния Каспия на отметке минус 32 м. Когда же в X в. произошло очередное небольшое (около 3 м) поднятие уровня Каспийского моря, связанное, согласно нашей концепции, с кратковременным перемещением увлажнения в гумидную зону, [27] то снова началось выселение кочевых племён из современной территории Казахстана на юг и на запад. Карлуки в середине X в. из Прибалхашья переселяются в Фергану, Кашгар и современный южный Таджикистан. [28] Печенеги покидают берега Аральского
(91/92)
моря ещё в начале X в. и уходят в южное Поднепровье; за ними следуют торки, или гузы, распространяющиеся между Волгой и Уралом. [29] Это выселение не очень большого масштаба, но оно показательно своим совпадением с также небольшим изменением уровня Каспия, что подтверждает правильность принятой нами гипотезы. Совершенно очевидно, что нет оснований связывать эти передвижения с крупными политическими событиями.
В середине IX в. в жестокой войне Уйгурское ханство было разгромлено енисейскими кыргызами. Но стоило кыргызам под напором киданей отступить обратно, как началось быстрое заселение Монголии татарами, кераитами, найманами и другими племенами. Цветущая зелёная степь вновь притянула к себе людей и несмотря на кровопролитнейшую войну не превратилась в пустыню. В начале XIII в. в Монголии было немало лесных массивов. Юный Темучин успешно прятался от врагов в чащах столь густых, что пробраться внутрь их могли только местные жители по известным им тропкам.
Подъём Каспия в X в. до отметки минус 29 м был не последним. Губительным для береговых культур был подъём к началу XIV в. По словам итальянского географа Марино Сануто (1320), «море каждый год прибывает на одну ладонь и уже многие хорошие города уничтожены». [30] Около 1304 г., по сообщению Неджати, порт Абаскун был затоплен и поглощён морем. [31] Подъём уровня Каспийского моря отмечает и Казвини в 1339 г., объясняя это изменением течения Аму-Дарьи, которая стала впадать в Каспий, в связи с чем «по необходимости вода затопила часть материка для уравнения прихода и расхода». [32] Таким образом, очевидно, что в конце XIII и в XIV в. уровень Каспийского моря поднимался. Л.С. Берг сомневается, чтобы он превысил аналогичные, по его мнению, поднятия уровня в XVIII в., т.е. до отметки минус 23 м, [33] однако, по словам географа Бакуи, в 1400 г. часть Баку была затоплена и вода стояла у мечети, т.е. на отметке минус 20,72 м. Б.А. Аполлов считает данные Бакуи маловероятными, [34] но наши полевые исследования позволяют считать, что в этот период Каспийское море достигало отметки минус 19 м. Изучение поверхности Прикаспийской низменности показывает, что часто находимая в котловинах выдувания по древним тропам у колодцев тюркская кочевническая керамика VII-XII вв. не была обнаружена ниже абсолютной отметки минус 19 м. Это и понятно: ниже указанной отметки керамика перекрыта донными морскими отложениями. Отмечая, что осадки с моллюсками Cardium edule доходят до отметки минус 20,7 м, Л.С. Берг датирует этот уровень более ранним временем, чем трансгрессия XIII в. [35] Данные, полученные нами, дают возможность приурочить уровень на отметке минус 19 м, именно к XIII в. Если раковины Cardium edule показывают подъём воды, то керамика тюркского времени отмечает береговую линию конца XIII в. Ниже этой линии керамика перекрывается пойменными либо морскими отложениями и не может быть обнаружена на поверхности почвы.
Вернёмся к монголам. Нехватка пастбищных угодий, вызванная гипотетическим прогрессивным усыханием Центральной Азии, неоднократно выдвигалась в качестве причины монгольских походов XIII в. [36] Против этой концепции справедливо выступил Л.С. Верг. [37] Начало XIII в. характеризуется не усыханием, а кульминацией
(92/93)
увлажнения Центральной Азии. Стихийное выселение населения из засушливых районов, описанное нами выше для эпохи III и X вв., не имело ничего общего с организованными походами немногочисленных, но великолепно обученных войсковых соединений Чингис-хана и его преемников, на это обратил внимание ещё Г.Е. Грумм-Гржимайло. [38] Монгольские ханы XIII в. решали внешнеполитические задачи военным путём и средства для подобных решений давало им именно изобилие скота и людей. Убедительным доказательством нашей точки зрения является и то обстоятельство, что подавляющее большинство монгольских воинов вернулось на свою родину, а число выселившихся в завоёванные земли было ничтожно. Эти факты подтверждают, что войны XIII в. никак не были вызваны усыханием степей, не имевшим места в этот период.
В конце XIII в. зона максимального увлажнения перемещается с Тянь-Шаня на верхнюю Волгу, что, в частности, вызывает колоссальный подъём уровня Каспийского моря. В аридной зоне оптимальные климатические условия сменяются пессимальными. Это приводит к острому кризису монгольского кочевого хозяйства к началу XIV в., к резкому и всё прогрессирующему сокращению военных возможностей монгольских ханов.
Продолжающееся смещение пути циклонов на север было сопряжено со значительным накоплением осадков и в Альпах и в Гренландии, что привело к наступательному движению ледников. [39] Выпадение максимума осадков севернее водосбора Волги обусловило резкое понижение уровня Каспия. Уже на картах 1500 г. помещён остров Чечень, высшая отметка которого минус 23,83 м. [40] Падение уровня моря продолжалось свыше 60 лет.
В 1558 г. английский путешественник А. Дженкинсон [41] дал определение широты новой Астрахани 47°09́ и устья судоходного протока Волги 46°27́. Широта Астрахани по современным измерениям не совпадает с измерениями Дженкинсона на 46́, что можно объяснить неточностью его приборов. Очевидно, та же ошибка фигурирует и при втором измерении. Следовательно, относительная разница измеренных двух точек по расстоянию и по долготе правильна, т.е. край дельты в 1558 г. отстоял от новой Астрахани на 75,6 км по меридиану. Если учесть, что сейчас глубина моря на этой широте около 1 м, можно считать, что уровень моря во времена Дженкинсона был близок к абсолютной отметке минус 29 м.
Близкую к указанной отметку нам удалось установить по положению башни шаха Аббаса, пристроенной к дербентской стене в 1587 г., когда уровень моря понизился. Б.А. Аполлов по этому поводу пишет: «В то время шедший однажды с севера караван остановился у стены на ночлег, чтобы утром, когда откроют ворота, идти дальше через город. Однако утром привратники убедились, что каравана нет, верблюды обошли стену в воде. После этого Аббас I приказал соорудить в море, там, где глубины достаточны, чтобы их не могли пройти верблюды, большую башню и соединить её с берегом стеной». [42] Остатки этой башни обнаружены нами в виде стены, перпендикулярной основной дербентской стене, на современном урезе воды (отметка минус 28 м). Большие тёсаные камни, составляющие цоколь башни, уложены непосредственно на скальном дне моря, на отметке минус 28,5 м. Очевидно, башня шаха Аббаса была надстроена на кладке сасанидского времени. Поэтому уровень моря в период надстройки башни может быть принят не выше современного. Б.А. Аполлов принял за остатки башни большой развал дербентской стены на абсолютной отметке минус 31,2 м, [43] но при об-
(93/94)
следовании этого места в аквалангах по характеру кладки мы убедились, что это не башня XVI в., а развал стены VI в. Таким образом, мы устанавливаем абсолютную отметку уровня Каспийского моря для 1587 г. около минус 28 м.
По-видимому, за три десятилетия (1558-1587), истекшие со времени путешествия А. Дженкинсона, море поднялось на 1 м. Подъём этот продолжался. Так, в 1623 г. московский купец Фёдор Афанасьевич Котов писал: «Сказывают того города [Дербента] море взяло башен с тридцать, а теперь башня в воде велика и крепка». [44] Эти данные указывают на эпизодичность понижения Каспия в XVI в. и, следовательно, на обратное смещение пути циклонов к югу, в бассейн Волги. Подтверждение этому мы видим в том, что на рубеже XV-XVI вв. часть Аму-Дарьи стекала по Узбою. Сарыкамышская впадина в это время представляла собой огромное пресное озеро, на берегах которого процветали многочисленные туркменские поселения с орошаемыми угодьями. Многоводье Аму-Дарьи объясняется возникновением при северном направлении циклонов сравнительно небольшого ответвления потоков влажных масс воздуха, так называемой североиранской ветви циклонов, питающей истоки Аму-Дарьи, но не влияющей на общее климатическое состояние аридной зоны, усыхание которой в XVI в. продолжалось.
И снова кочевники покидают свои родные степи... Так, узбеки переселяются в Мавераннахр, калмыки — на нижнюю Волгу. Нет больше организованных военных походов, направлявшихся железной рукой хана; теперь племена со своими вождями движутся в поисках пастбищ и водопоев для скота. Это усыхание знаменовало начало конца срединно-азийской кочевой культуры, так как в XVIII-XIX вв. циклоны приносили влагу в гумидную зону, а к XX в. переместились в арктическую. Началось новое понижение уровня Каспия и вновь поднялся уровень Аральского моря за счёт североиранской ветви циклонов, но превращение центральноазиатских степей в пустыню продолжалось неотвратимо.
Увлажнение аридной зоны непосредственно не меняло характера народностей, её населявших, и не влияло на успех той или иной операции. Улучшая жизненные условия, оно давало лишний шанс на победу, и иногда находились племенные вожди, которые этот шанс использовали. Но отсутствие таких возможностей при прочих равных условиях делало положение безысходным.
Итак, мы приходим к весьма важным для нас выводам.
Во-первых, очевидно, что точные абсолютные датировки могут быть внесены в историческую географию только путём привлечения исторических сведений и археологических находок. Никакими другими способами этого достичь невозможно.
Во-вторых, раскрытие исторических и физико-географических закономерностей, производимое не раздельно, а в их взаимосвязи и анализ проблем этой самой взаимосвязи даёт возможность изучения многих исторических событий в новом ракурсе, позволяет установить степень влияния на эти события географической среды. Применяя метод сочетания исторических исследований с пространственным анализом природных условий в масштабах целого материка, мы способны рассмотреть развитие кочевых народов Евразии без отрыва от их естественной природной обстановки. Тем самым, мы оказываемся в состоянии расчленить исторические события политического характера и события, обусловленные преимущественно изменениями физико-географических условий.
[1] Все основатели географического детерминизма, «устанавливая зависимость народного характера от географической среды, стремятся этим путём раскрыть закономерность, присущую человеческому обществу.... Основным исходным моментом во всём построении является античная идея о влиянии природы на психику человека, тем самым на национальный характер и через это на судьбы народов» (см. В.К. Яцунский, Историческая география, М., 1955, стр. 293).
[2] В.Н. Абросов, Гетерохронность периодов повышенного увлажнения гумидной и аридной зон, — «Известия Всесоюзного Географического общества», 1962, №4; В.Ю. Визе, Климат морей современной Арктики, М.-Л., 1940.
[3] Г.Ф. Дебец, Палеоантропология СССР, М., 1948, стр. 53.
[4] Там же, стр. 118.
[5] Э.М. Мурзаев, Монгольская Народная Республика, М., 1952, стр. 184.
[6] Там же, стр. 188.
[7] Цит. по: Э.М. Мурзаев, Указ.соч., стр. 189.
[8] См. Б.А. Аполлов, Колебания уровня Каспийского моря, — «Труды института океанологии», т. XV, 1956, стр. 211-213.
[9] Л.С. Берг, Очерки по физической географии, М.-Л., 1949, стр. 208-212.
[10] См. В.В. Бартольд, Сведения об Аральском море и низовьях р. Аму-Дарьи с древнейших времён до XVII в. Научные результаты Аральской экспедиции, вып. 2, — «Известия Туркестан, отд. РГО», т. IV, 1902.
[11] Там же, стр. 13.
[12] Там же, стр. 15.
[13] Иордан, О происхождении и деяниях гетов, 1960, стр. 74.
[14] Л.Н. Гумилёв, Терракотовые фигурки обезьян из Хотана, — «Сообщения Государственного Эрмитажа», XVI, Л., 1959, стр. 56.
[15] А.В. Шнитников, Изменчивость общей увлажненности материков Северного полушария, — «Записки Географического общества СССР», т. XVI, новая серия, М.-Л., 1957, стр. 264-266.
[16] Л.Н. Гумилёв, Хунну, М., 1960, стр. 192.
[18] В.Г. Рихтер, С.К. Самсонов, К последним страницам геологической истории Каспия, — «Известия Академии наук», серия географическая, №6, М., 1961.
[19] В.Г. Рихтер, Донные отложения залива Кара-Богаз-Гол, как индикатор колебаний уровня Каспийского моря, — «Бюллетень Московского общества испытателей природы», отд. геологии, т. XXXVI (1), 1961.
[21] И.X. Овдиенко, Внутренняя Монголия, М., 1954, стр. 159-160.
[23] «Вопросы географии», 1951, стр. 68-69.
[24] Л.С. Берг, Аральское море, СПб., 1909, стр. 403.
[25] А.В. Шнитников, Указ.соч., стр. 269.
[26] В.Г. Рихтер, Донные отложения залива Кара-Богаз-Гол как индикатор колебаний уровня Каспийского моря, стр. 115-125.
[27] См. Б А. Аполлов, Указ.соч., 1956, стр. 219.
[29] М.И. Артамонов, История хазар, Л., 1962, стр. 336-353.
[30] Л.С. Берг, Очерки..., стр. 220.
[31] Б. Дорн, Каспий. О походе древних русских на Табаристан, — «Приложение №1 к Запискам Академии наук», т. 26, СПб., 1875, стр. 8.
[32] В.В. Бартольд, Хафизи Абру и его сочинения, — «Сборник статей учеников проф. Розена», СПб., 1897, стр. 6.
[33] Л.С. Берг, Очерки..., стр. 221, 267.
[34] Б.А. Аполлов, Указ.соч., стр. 225-226.
[35] Л.С. Берг, Очерки..., стр. 268.
[36] К.К. Марков, Высыхает ли Средняя и Центральная Азия? — «Вопросы географии», т. 24, 1951.
[37] Л.С. Берг, Климат и жизнь, М., 1947.
[39] А.В. Шнитников, Указ.соч., стр. 272, 280.
[40] Б.А. Аполлов, Указ.соч., стр. 227.
[41] А. Дженкинсон, Путешествие в Среднюю Азию 1558-1560 гг., — «Английские путешественники в Московском государстве в XVI в.», Л., 1937.
[42] Б.А. Аполлов, Доказательство прошлых низких стояний уровня Каспийского моря, — «Вопросы географии», М., 1951, стр. 138.
[44] См. там же.
(/297)
The sourses of the rhythm of the nomad culture of Innermost Asia. ^
L.N. Gumilev
The author set himself the aim of establishing a dependency between the natural phenomenon — the heightened dampening of the steppe zone of Innermost Asia — and the migration of nomad peoples. The author establishes the principle of heterosynchronousness of the dampening of the steppe, forest and polar zones, with the fluctuating level of the Caspian Sea serving as an objective indicator. The transgression of the Caspian Sea is connected with the hightened dampening of the Upper Volga basin, from which 81 per cent of moisture go to the Caspian Sea, and its regression with the dampening of the steppe belt. The natural economy of the nomad people is very sensitive to the shrinkage or expansion of pastures and hence two types of migration. In the conditions of heightened dampening the nomads possess excessive cattle and horses; consequently, they can wage successful outer wars, with the greater part of the population remaining at home. In the dry periods migration proceeds in small groups from the centre of the steppe to its outskirts. This happened in the 3rd century A.D., in the 10th century and in the 16th century. It is noteworthy that the nomads strive to remain within the limits of the steppe landscape, in places where the water sources are not exhausted, for instance in the foothills and on the banks of steppe rivers. The establishment of the functional dependence between the two rows of phenomena — climatic and ethnic makes it possible to fill the gaps in our knowledge of the history of the climate of Innermost Asia and to shed more light on a number of problems connected with the processes of ethnogenesis.
|