Л.А. Евтюхова, С.В. Киселёв
Десятый сезон раскопок Саяно-Алтайской экспедиции ИИМК и ГИМ.
Саяно-Алтайская археологическая экспедиция Государственного Исторического музея и Института истории материальной культуры АН СССР ещё в 1930 г. поставила одной из своих основных задач выяснение процесса формирования у хакасов классового строя и государства. В связи с этим был выдвинут вопрос о выделении в древнем обществе на Енисее слоя степной аристократии и о её быте. Однако с большой осторожностью мы подходили к практическому достижению поставленной цели. Памятники, исследование которых могло пролить свет на интересующие нас вопросы, судя по раскопкам наших предшественников, были весьма неясны и требовали подготовительной работы. Поэтому, несмотря на то, что ещё в 1931 г. мы открыли чаа-тас (древний хакасский могильник) около с. Копён и для нас уже тогда стало ясным его большое значение, к исследованию его курганов мы приступили только в 1939 г. За это время мы накопили известный опыт исследования чаа-тасов. Начав в 1931 г. с маленьких каменных холмиков нижнего могильника копёнского чаа-таса, через изучение рядовых древнехакасских (кыргызских) могил около с. Теси (1932) 1, [1] мы пришли к исследованию в 1935 г. каменных курганов степной аристократии древних племён Ойротии 2. [2] Здесь впервые для VIII-IX вв. был обнаружен обычай сохранения положенных с покойником драгоценностей в особых тайниках около могил. В 1936 и 1938 гг. мы произвели первые обширные раскопки крупных курганов кыргызской знати на известном чаа-тасе около ст. Уйбат в Хакассии, ведя их параллельно с изучением родовых усыпальниц племенной аристократии предшествующей таштыкской эпохи. Тогда мы впервые выяснили конструктивные детали каменных курганов, особенности их погребального обряда, их прямую связь с памятниками
(39/40)
предшествующего времени 1. [3] Только после этого мы сочли возможным приступить к исследованию самых крупных каменных курганов на среднем Енисее.
Чаа-тас, начатый раскопками в 1939 г., расположен в 5 км от с. Копён Баградского района Хакасской Автономной Области, на второй террасе левого берега р. Енисея, у дороги в с. Баград. Он состоит из пяти идущих с СЗ на ЮВ цепочек курганов, сложенных из плиток девонского песчаника. Курганы различны по размерам. Особенно велики курганы самой юго-западной цепочки. На большинстве курганов уцелели вертикально поставленные плиты, отмечавшие углы и стороны по четырёхугольнику. На всех курганах были заметны следы грабительских раскопок. Кроме каменных курганов, на площади чаа-таса очень много могил, отмеченных еле заметными каменными холмиками, но и эти могилы все подверглись некогда ограблению.
В 1939 г. мы раскопали два небольших и один средних размеров курган в северо-восточной части могильника (№№3, 4 и 5; и три самых крупных в юго-западной цепочке (№№1, 2 и 6). Курганы №№1 и 2 имели округлую форму с подчетырёхугольными выступами с западной стороны и были настолько близки друг к другу, что полы их сливались. Также слился с соседним и курган №3. Вертикальные каменные стелы стояли на всех курганах, кроме №2.
Раскопки сразу же убедили нас в пышности некогда производившихся здесь похорон: могильные ямы были гораздо больше исследованных ранее (3×3 м). При этом они были вырублены на значительную глубину в скале. По совершении похорон, ямы были накрыты брёвнами с берёстой и сверху заложены камнями насыпи. К сожалению, ещё до того, как накаты сгнили и провалились, в могилах побывали грабители. Мы нашли в могилах лишь отдельные кости людей, иногда пережжённые, кости овец, коров и обломки кыргызских ваз. Кроме того, в завале грабительских ходов оказались золотые серьги и массивные бляшки; в кургане №2 была найдена массивная золотая поясная бляха с тонким растительным узором. Из других находок отметим найденный среди камней кургана №5 обломок рельефной бляхи с изображением части крупа и ноги коня с подхвостным ремнем, увешанным кистями. Эта находка,, впервые заставившая нас вспомнить сасанидское серебро, и послужила как бы интродукцией к дальнейшим открытиям.
При исследовании чернозёма, погребённого под насыпью кургана №2, с западной стороны в 0.2 м от могильной ямы была обнаружена ямка, в которой под провалившейся плитой оказалось серебряное золочёное блюдо с узорчато вырезанными краями. На блюде стояли четыре золотых кувшина (рис. 11). Два из них гладкие, без узоров. На днищах обоих имеются надписи орхоно-енисейским алфавитом. Одна по предварительному чтению гласит: «Шестнадцать кушаний дар [народа] Ач», другая: «Бегству серебро мы дали». Третий кувшин покрыт чеканным узором, отделанным резцом. Растительные элементы покрывают его сверху донизу, и среди них в медальонах расположены изображения хищных птиц, держащих в клюве рыб. Парные изображения птиц имеются и на ручке сосуда, украшенной ещё сапфиром. Четвёртый кувшин украшен накладным золотым узором, основным элементом которого являются щитки переплетающихся цветов, в центре которых помещён полумесяц. Орнаментация обоих сосудов при всем её своеобразии общей композицией весьма напоминает отделку некоторых сосудов, близких сасанидскому Ирану.
В том же кургане №2 с южной стороны могильной ямы был обнаружен второй тайник, в котором оказались многочисленные и разно-
(40/вклейка)
|
|
Рис. 11. Золотые сосуды, стоящие на серебряном блюде, найденные при раскопках тайника кургана №2 в положении, показанном на фотографии.
|
Рис. 12. Скачущий всадник (бронза). Найден в тайнике кургана №6.
|
(вклейка/41)
образные серебряные, золотые и бронзовые наременные бляхи, украшенные изображениями цветов в птиц, аналогичных имеющимся на сосуде. Вместе с этими вещами лежал согнутый пополам массивный золотой диск, покрытый растительным узором и парным изображением стоящих на облаках павлинов. Весь орнамент диска выполнен в ярко выраженной китайской манере, но павлины являются своеобразной репликой птиц на сосуде.
Если находки в тайниках кургана №2 приводят даже не специалистов в восхищение ценностью использованного материала (серебра 2 кг и золота 3 кг) и высокохудожественной орнаментацией, отражающей взаимодействие степных культур с двумя величайшими цивилизациями древности, то с точки зрения историко-культурной ещё большее значение имеют находки в последнем, шестом, кургане.
Расположение погребений было здесь необычно. Две обширные погребальные ямы были размещены в крайних (северных и южных) частях кургана. В центре же находились мелкие ямки с обломками костей и горшков. Среди этих ямок были открыты два тайника, содержавшие по одному седельному набору. Основные части наборов были одинаковы. Они различались лишь формой и рисунком на ременных бляхах и наличием в одном случае, кроме пары железных, ещё и пары бронзовых стремян.
Во втором тайнике вместе с украшениями сбруи оказалась кучка пережжённых костей человека, обломки сильно оплавившегося массивного золотого браслета и часть золотой серьги.
Массивные наременные украшения из обоих тайников говорят о многом. Бляхи одного набора выполнены в китайской манере, решётчатые бляхи другого украшены звериными мордами, как бы перенесёнными сюда с классической «скифо-сибирской» бронзы тагарской эпохи. Этим впервые обнаруживается необычайная живучесть в древнехакасском искусстве стиля и сюжета глубокой старины, что ещё раз подтверждает наше предположение об исконной автохтонности хакасов среднего Енисея.
Однако самым важным было открытие среди обоих наборов ременных блях ряда рельефных изображений, из которых складываются целые охотничьи сцены. Поскольку изображения в каждом тайничке сдублированы, но дублеты обращены в разные стороны, можно предполагать, что аналогичные сцены украшали правую и левую стороны какой-то седельной принадлежности. Их величина исключает возможность размещения их по обоим крыльям луки седла. Скорее они украшали правую и левую стороны чепрака. Центральной фигурой всех четырёх сцен является скачущий на коне охотник (рис. 12). Он повернулся и стреляет из лука назад. У него нет шапки, его волосы стянуты только тесьмой и вольно развеваются по ветру. Особенно хорошо видны одежда, мягкие сапоги и детали сбруи, вплоть до изогнутых псалий и кистей на ремнях шлеи. Чётко сделаны лук, слегка изогнутая сабля и степной берестяной. но богато украшенный колчан. Всадник, очевидно, стреляет в льва, фигура которого дана в большом размере и в позе яростной, отчаянной обороны. Кругом располагаются скачущие львы, тигры, вепри, лани и зайцы. Всё происходит где-то в горах, своеобразные изображения которых представлены особыми рельефами. Как фигура всадника, так и изображения зверей дышат необычайной экспрессией и глубоким реализмом. В значительной степени напоминая персонажи сцен охоты на сасанидских блюдах, они далеко превосходят их живостью, отсутствием нарочитой неподвижной торжественности. Вместе с тем, бросается в глаза прочная связь искусства наших рельефов со скифо-сибирским, от которого оно унаследовало свою замечательную реалистическую энергию.
(41/42)
Несомненно, перед нами совершенно новая сторона степного искусства Азии, которое для изучаемой эпохи (VII-X вв.) до сих пор обычно считалось чисто орнаментальный, лишённым сюжета. Ещё предстоит большая работа, но уже сейчас можно сказать, что наши находки заставят совершенно по-иному определить ряд замечательных рельефов из так наз. «сибирского золота» Эрмитажа, собранного ещё в XVIII в. Вместе с тем, может быть, иначе станет восприниматься и сасанидский рельеф, повидимому, создававшийся во взаимодействии с орнаментикой не только Востока, но и степного мира. Во всяком случае, уже первые результаты начавшихся раскопок копёнского чаа-таса позволяют нарисовать яркую картину быта богатой, утончённой древнекыргызской (хакасской) аристократии и приподнять ещё выше завесу, скрывающую от нас более точное определение социальной сущности государства енисейских кыргызов в эпоху орхонского письма.
[2] 2 Советская археология, вып. I. [Киселёв 1936]
[3] 1 Вестник древней истории, 1937, №1. [Киселёв 1937]
|