Е.И. Деревянко

Из истории изучения древнего искусства дальневосточных племён.

// Семантика древних образов. Новосибирск: 1990. С. 126-130. («Первобытное искусство»)

В ходе накопления фактического материала по истории племён Дальнего Востока приходится часто возвращаться к обсуждению отдельных проблем, в том числе к вопросам изучения древнего искусства. История искусства Китая и Японии освещена очень подробно, однако более удалённые от древних цивилизаций районы оказались вне поля зрения исследователей.

Коренные народы советского Дальнего Востока имели прочные контакты с племенами Сибири, Центральной Азии, Кореи, Японии. Конечно, проблемы культурных контактов народов Азии непросты, поэтому необходимо обратиться к истории сравнительного изучения искусства всех сопредельных территорий. «Чтобы действительно знать предмет,— говорил В.И. Ленин,— надо охватить, изучить все его стороны, все связи и „опосредствования”».[1] Как утверждает Н.В. Кочешков, орнаментика декоративного искусства коренных народов Дальнего Востока ближе всего традициям оформления народов и племен Северной Азии.[2] Другой сибирский искусствовед, С.В. Иванов показал, что искусство эвенков, чукчей, коряков, ительменов, азиатских эскимосов уходит своими корнями в далёкое прошлое. В орнаментах этих народов прослеживается неолитическая основа.[3] Видный советский археолог А.П. Окладников посвятил древнему искусству Дальнего Востока немало книг и статей, в которых показал, что орнамент коренных народов Дальнего Востока восходит к неолиту.[4] В этнографической культуре нанайцев и соседних с ними племён Нижнего Амура до нас дошли следы отдалённой древности, реликты изначальной культуры их предков. И не просто реликты — не

(126/127)

уродливые рудименты, не мёртвые обломки древней культуры какого-то исчезнувшего бесследно народа.

Многие исследователи Японии и Советского Союза обращали внимание на сходство некоторых жанров искусства, стилей и видов керамики в древних культурах этих двух соседних регионов. Это отмечено в работах А.П. Окладникова,[5] Р.С. Васильевского,[6] Д.Л. Бродянского,[7] Чан Су Бу,[8] В.А. Голубева и М.М. Прокофьева,[9] Т. Оба,[10] К. Оцуки,[11] Т. Кикути.[12]

Некоторые советские учёные видят истоки разнообразия орнамента н форм сосудов культуры дзёмон в керамических традициях Приморья и Приамурья.[13]

В додзёмонскнх комплексах Кюсю прослеживается генетическая связь с позднеустиновскими памятниками Приморья. В позднем дзёмоне, особенно на севере Японии, сильнее проявились контакты с Приамурьем и степями Евразии, где уже была эпоха металла. Сосуды культуры дзёмон украшали, как правило, прямыми, волнистыми, ломаными линиями, меандром, стилизованными треугольниками и ромбами, «ёлочкой», рядами вертикальных и косых насечек. В технологии оформления использовались два-три мотива рисунков на одном сосуде, сочетания рельефного (прочерченный), барельефного («жемчужины») орнамента н лощение. Спирали «вакимото» прямо указывают на амурские источники. Ассоциацию с находками из Вознесеновкн вызывает и фигурный сосуд с носиком с криволинейным орнаментом из Саванна в Тохоку.

Своеобразная керамика найдена в Фукуре, на северо-востоке Хонсю. Её рельефный орнамент со спиралями напоминает оформление обнаруженных на о. Сучу на нижнем Амуре сосудов: низкая широкая ваза на узком поддоне с биконическим перегибом в верхней части, утолщённый рельефный венчик поднимается от шейки горловины.

«Сосуды типа исигоя близки к некоторым формам из Чёртовых Ворот в Приморье, а керамика типа сонэ с ногтевыми оттисками со дна оз. Сува (о. Хонсю) вполне сопоставима с керамикой памятника Олений II. Такие далёкие параллели объясняются, скорее всего, не прямыми контактами через Японское море, а общностью ряда исходных элементов как на додзёмонской, так и в начально-дзёмонской стадии, исходная общность будет ощущаться н впоследствии».[14]

У всех дальневосточных народов в орнаментах на керамике, берестяных изделиях, одежде, обуви присутствует спираль. Это очень многозначительный символ. Спираль передаёт вращательное движение (это могут быть веретена, жернова),[15] космические явления (смерчи и вихри),[16] изображения дракона,[17] движение солнца или луны по небосводу.[18] В мифологических представлениях о времени «спираль идёт на смену кругу и окружности, т.е. спиральная модель времени сменяет более архаическую циклическую модель».[19]

Связи племён Приамурья были обширными, н археологические свидетельства этих связей многочисленны. Они говорят о взаимных влияниях древних культур, об общих истоках некоторых религиозных верований, об общей моде на произведения искусства. Б.Л. Рифтин отмечает одну общую мифологическую традицию для Северной и Восточной Азии. Это сюжет космической погони фантастического существа за солнцем. Ему близок миф о Куа-фу — великане, связанном с миром мрака.[20] В «Книге гор и морей» говорится, что он побежал догонять солнце, но в пути умер от жажды.[21]

Древнее амурское искусство развивалось в тесной связи с искусством соседей, впитывая всё лучшее, передовое, обогащая культуры этих осед-

(127/128)

лых народов в целом. Нам бы хотелось особо отметить роль культур Приамурья в развитии искусства всего дальневосточного региона. Через племена Приамурья шёл обмен предметами искусства между носителями земледельческих культур Востока и Юга н тюркоязычными кочевниками азиатских степей. Попытаемся проиллюстрировать это на одном виде прикладного искусства — бляхах и пряжках.

Вплоть до эпохи Борющихся Царств в Китае в качестве пряжки широко использовались металлические крючки. Пряжка, скрепляемая при помощи «язычка», который представлял собой, возможно, изменённый крючок, широко распространяется в эпоху Северной и Южной династий.[22] Позднее пояса с пряжками проникли в Корею н Японию. Истоки этой традиции происходят из Ордоса (Внутренняя Монголия), где в последние годы раскопано большое количество захоронений, в которых найдены многочисленные детали наборных поясов.[23] Эти детали можно разделить на три группы: 1) пряжки в форме птиц. 2) прямоугольные пластины, 3) простые пряжки. Пряжки в форме птиц обнаружены в пяти из шести курганов Таохунбала.[24] Сходные пряжки в большом количестве встречаются на Алтае в захоронениях пазырыкской культуры, в мохэских погребениях Приамурья.[25] Детали пояса в виде прямоугольных пластин найдены в Алучайдэн, Сигоупань № 2 и 4.[26] Все они выполнены из золота и залегали вместе с золотыми и серебряными предметами. Многие пряжки и бляшки из бронзы имеют примесь золота, по этому признаку они сближаются с пряжками из Внутренней Монголии [27] и Приамурья. Нужно подчеркнуть, что в гуннских захоронениях на территории Внутренней Монголии пока не найдено ни одного пояса с крючками. В Китае, как уже отмечалось, крючки-застёжки использовались начиная с Чуньцю и до эпохи Борющихся Царств, а во Внутренней Монголии в этот период уже была известна пряжка. Понятно, что в поясах использовались и другие виды застёжек, за исключением застёжек-крючков. Это указывает на то, что китайские застёжки-крючки не были заимствованы у северных кочевых племён, в отличие от других бляшек и пряжек. Поэтому мы полагаем, что пряжки проникают в Китай с севера в период правления императора У-ди, т.е. в период обширных военных действий с соседями, когда за пределами страны было приобретено большое количество великолепных лошадей. Возможно, именно тогда в качестве детали конской упряжи в Китай проникла пряжка. В горнах ханьской эпохи [28] находят формы для отливки подобных пряжек, свидетельствующие, что эти изделия в достаточном количестве создавались на территории Китая. Поскольку там же находят и формы для отливки гвоздей и других деталей повозок, то принадлежность пряжек к сбруе не вызывает сомнения. Во второй половине ханьской эпохи пряжки наряду с конской сбруей начинают использовать и в поясах. В поздней Хань распространяются также простые пряжки с прямым язычком, но сказать точно об использовании их в качестве застёжек пояса нельзя. Если они и служили застёжками пояса, то, вероятно, в исключительных случаях, поскольку в дальнейшем в Китае традиция изготовления таких пряжек не была продолжена. Впервые пряжки с языком появляются в качестве деталей наборного пояса только в III-V вв. н.э.

Хочется обратить внимание на подобные гуннским пряжки с прикреплённой к ним золотой или серебряной пластиной-бляшкой. Шесть таких пряжек обнаружены в курганах Акнан неподалеку от Пхеньяна.[29] Пряжки найдены в трёх курганах — Чонпэх (№ 2, 37) и Соками (№ 219) с парными супружескими захоронениями в деревянных гробах под земляными насыпями рядом с останками мужчины, в области поясничного

(128/129)

пояса. Пластины подпрямоугольной формы, серебряные и золотые, на них выгравированы лапы медведя, фигуры дракона, тигра. Подобные бляшки встречаются редко, они характерны для культур племён, населявших земли, соседствующие с Китаем на севере и западе. Согласно западной традиции, бляшки инкрустированы драгоценными камнями. Воплощением дальневосточной традиции следует считать изображение дракона. Образ тигра как символ силы и могущества также привлекал внимание древних дальневосточных мастеров. Он запечатлён на бляшках наборного пояса. Истоки искусства с многочисленными изображениями представителей семейства кошачьих следует искать у скифов Алтая и Сибири, а в VII-VI вв. до н. э. — в скифском искусстве Северного Причерноморья. Мода на оружие, украшения распространялась с запада на восток, и каждый народ, привнося в это что-то своё, выделял бляхи и пряжки из массы подобных. Определённые сочетания орнаментальных мотивов, техники нанесения их на пластины составляли конкретный стиль — китайский, корейский, амурский н т. д.

Всё сказанное выше наглядно демонстрирует тесные связи древних племён Дальнего Востока в области духовной культуры.

Примечания

[1] Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 42. С. 290.

[2] Кочешков Н.В. Искусство малых народностей Дальнего Востока и проблемы его изучения // Рефераты докладов и сообщений. Владивосток, 1973. Вып. 1. С. 42.

[3] См.: Иванов С.В. Орнаментика, религиозные обряды и представления, связанные с амурской лодкой // СЭ. 1935. № 4/5: Он же. Архитектурный орнамент народов Нижнего Амура // Сб. МАЭ. М.; Л., 1953. Т. 15; Он же. Орнаментированные куклы ульчей // СЭ. 1936. № 4.

[4] Окладников А.П. Лики древнего Амура. Новосибирск, 1968. С. 185; см. также: Он же. У истоков культуры народов Дальнего Востока // По следам древних культур: От Волги до Тихого океана. М., 1954; Он же. Далёкое прошлое Приморья // Очерки по древней и средневековой истории Приморского края. Владивосток, 1959; Он же. Неолитические памятники как источник по этногонии Сибири и Дальнего Востока // Краткие сообщения / Ин-т истории материальной культуры АН СССР. 1941; Он же. Древнеамурские петроглифы и современная орнаментика народов Приамурья // СЭ. 1959. № 2; Он же. О палеолитической традиции в искусстве неолитических племён Сибири // Первобытное искусство. Новосибирск, 1971; Он же. Петроглифы Нижнего Амура. Л., 1971; Он же. Олень Золотые Рога. Л., 1964; Он же. К предыстории искусства амурских народов (петроглифы на реках Кие, Уссури) // СА. 1968. № 4; История Сибири. М.; Л., 1968. Т. 1.

[5] Окладников А.П. Далёкое прошлое Приморья.

[6] Васильевский Р.С. Женские статуэтки в искусстве охотской культуры // У истоков творчества. Новосибирск. 1978. С. 142-154.

[7] Бродянский Д.Л. Произведения искусства в синегайской культуре // Пластика и рисунки древних культур: Первобытное искусство. Новосибирск, 1983. С. 98-105.

[8] Чан Су Бу. Искусство позднего дзёмона Хоккайдо // У истоков творчества: Первобытное искусство. Новосибирск, 1978. С. 173-183.

[9] Голубев В.А., Прокофьев М.М. Изображения животных и птиц в искусстве охотской культуры // Первобытное искусство. Новосибирск, 1976. С. 116-120.

[10] Оба Т. Костяные изделия, найденные в раковинной куче Моёро // Материалы исследований северных культур. 1955. Вып. 10, № 3 (на яп. яз.).

[11] Оцука К. Идолы и изображения животных охотской культуры // Буссицу бунка. 1968. № 11 (на яп. яз.).

[12] Кикути Т. О соотношении охотской, сацумонской и айнской культур // Материалы симпозиума «Проблемы охотской культуры». Саппоро, 1977 (на яп. яз.); Он же. Мохэские и чжурчжэньские предметы, найденные в памятниках охотской культуры // Хоппо бунка кэнкю Хококу. Саппоро, 1976. Вып. 10 (на яп. яз.); см. также: Exhibition of ancient Far Eastern ornaments and jewels in the Collection of Tenry University Museum. Tokyo, 1964; Курс лекций по археологии Японии. Токио, 1956. Т. 3: Культура дзёмон (на яп. яз.).

[13] Окладников А.П., Бродянский Д.Л., Чан Су Бу. Тихоокеанская археология. Владивосток, 1980. С. 60-63.

[14] Там же. С. 63.

[15] Andersson I.L. The Site of Chu Chia Ehai // Bull. of Museum of Far Eastern Antiquities. 1945. № 18.

[16] Mackenzie D.E. The migration of Symbols. 1926. № 4.

[17] Веселовский Н.Н. Китайские символы в предметах украшения // Сборник археологических статей, поднесенный графу А.А. Бобринскому. Спб., 1911. С. 1-12; Лопатин И. Орочи — сородичи маньчжур // Вести. Маньчжурии. 1925. № 8/10. С. 37.

[18] Юань Кэ. Мифы древнего Китая. М., 1965. С. 131.

[19] Рифтин Б.Л. Общие темы и сюжеты в фольклоре народов Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока // Страны народов Востока. 1982. Вып. 23. С. 104.

[20] Липский А.Н. Енисейские изваяния. Абакан, 1970. С. 8; Виноградов Н.А. Проблемы структуры мироздания и зарождения поэтической символики в искусстве Древнего Китая II тысячелетня до н. э. // Гос. музей искусства народов Востока: (Научные сообщения). М., 1977. Вып. 9. С. 21; Рыбаков Б.А. Космогония и мифология земледельцев энеолита // СА. 1965. № 4. С. 43; Кашина Т.И. Семантика орнаментации неолитической керамики Китая // У истоков творчества: Первобытное искусство. Новосибирск, 1978. С. 188.

[21] Ахундов М.Д. Концепции пространства и времени: Истоки, эволюция, перспективы. М., 1982. С. 62.

[22] Сига Кадзуко. Металлические части поясов Китая и сопредельных районов // Археология и миграция. Досися, 1985. С. 55 (на кит. яз.); Раскопки курганов в Лояне // Каогу сюэбао. 1957. № 1 (на кит. яз.); Отчёт о раскопках курганов в Цзысу-исин // Там же. № 4 (на кит. яз.); Умэхара М. О позолоченных бронзовых деталях пояса с гравировкой драконового орнамента // Кокогаку дзасси. 1965. Т. 50, № 4 (на яп. яз.); Матида С. Рассуждение о древних металлических поясах // Там же. 1970. Т. 56, № 1 (на яп. яз.).

[23] Мидзуно К., Эгами Н. Бронза из Суйюань. Токио, 1935 (на яп. яз.); Тянь Гуанцзинь, То Сусин. Гуннские погребения Внутренней Монголии. Алусайдэн // Каогу. 1980. № 4 (на кит. яз.); Тянь Гуанцзинь. Раскопки гуннских памятников во Внутренней Монголии в последнее время // Каогу сюэбао. 1983. № 1 (на кит. яз.).

[24] Тянь Гуанцзинь. Гуннские погребения в Таохунбала // Каогу сюэбао. 1976. № 1 (на кит. яз.).

[25] Руденко С.И. Культура населения Центрального Алтая в скифское время. М.; Л., 1960; Деревянко Е.И. Троицкий могильник. Новосибирск, 1977. С. 195, табл. XXXI, 21.

[26] Тянь Гуанцзинь, То Сусин. Гуннские погребения... Примеч. 5; Записки об изучении гуннских курганов ханьского времени в Сигоупань // Нэймэн гу вэньву каогу. 1981. № 5 (на кит. яз.).

[27] Ханьские погребения в горах Пинлэинь // Каогу сюэбао. 1978. № 4 (на кит. яз.); Краткий очерк раскопок западно-ханьских захоронений Жу Иньхоу // Вэньву. 1978. № 8 (на кит. яз.).

[28] Краткий очерк раскопок захоронений ханьского времени в провинции Хэнань // Вэньву. 1976. № 9. С. 23 (на кит. яз.).

[29] Ханьские погребения в Акнане // Записки Общества изучения погребений в Акнане. Пхеньян, 1975. № 2 (на корейск. яз.); Отчёт о раскопках древних курганов Шичжейшань в пров. Юннань / Музей пров. Юннань. Пекин, 1954. С. 29 (на кит. яз.).

наверх