|
В.С. Бочкарёв|
|
|
Рис. 1. Кристиан Юргенсен Томсен (1788-1865).(Открыть Рис. 1 в новом окне) |
Рис. 2. Титульный лист первого издания «Путеводителя по северным древностям». Копенгаген, 1836 г.(Открыть Рис. 2 в новом окне) |
составы комплексов (это были инвентари погребений и клады), К. Томсен разделил их на три группы. В первую вошли комплексы, в которых были изделия только из камня, во вторую — из бронзы и иногда из камня, в третью — из железа и иногда из бронзы. По мнению К. Томсена, эти группы имели хронологическое значение. Он их последовательно расположил во времени: первую отнёс к каменному веку, вторую — бронзовому, и третью — к железному. При этом он, вероятнее всего, руководствовался ско-
рее идеей прогресса, столь популярной в век Просвещения, нежели взглядами Лукреция Кара. Несомненно, что в расчёт также принимались данные о состоянии культуры так называемых примитивных народов Африки, Азии и Америки.
Таким образом, к своим выводам К. Томсен пришёл через анализ конкретных материалов. Результаты этого анализа им были интерпретированы в духе теоретических воззрений, которые превалировали в науке того времени. Метод, которым пользовался К. Томсен, и сегодня широко применяется в археологии. С его помощью в замкнутых комплексах выявляются устойчивые сочетания различных артефактов, признаков, типов и т.д. В итоге можно сказать, что с методической точки зрения система трёх веков была обоснована очень хорошо. Она действительно являлась полноценной научной концепцией.
Как это нередко бывает с крупными открытиями, «система трёх веков» не сразу получила признание. В 1837 г. «Путеводитель...» Томсена был опубликован на немецком языке (рис. 3), а в 1848 г. — на английском. С этого времени взгляды К. Томсена стали известны далеко за пределами Дании. Сначала, часть историков их просто проигнорировала, а другая отнеслась к ним скептически. В лучшем случае признавалось, что «система трёх веков» может быть полезной схемой, но только для Скандинавии. К счастью, у неё нашлись и горячие сторонники. Среди них особо следует выделить знаменитого датского археолога И.Я. Ворсо, ученика и преемника К. Томсена по Национальному музею. Во многом благодаря его трудам «система трёх веков» стала широко известна и популярна в научных кругах. Поэтому вполне справедливо, что в числе её авторов иногда называют имя самого И.Я. Ворсо. Он собрал новые и убедительные аргументы в пользу достоверности этой системы. Среди них особенно ценными были данные стратиграфии, которые И.Я. Ворсо получил при раскопках датских курганов и торфяников. Свои наблюдения и материалы он опубликовал в нескольких книгах, одна из которых была в 1861 г. переведена на русский язык (Генинг, Левченко 1992: 21).
С течением времени появлялись все новые и новые факты, подтверждающие правильность концепции К. Томсена. В основном их, конечно, поставляла археология. Но свою лепту также внесли сравнительная этнография, антропология и некоторые дру-
Рис. 3. Титульный лист немецкого переиздания 1837 г. книги К. Томсена «Путеводитель по северным древностям».
(Открыть Рис. 3 в новом окне)
гие гуманитарные науки. Кроме того, был ещё один фактор, который чрезвычайно сильно способствовал утверждению в науке «системы трёх веков» — её способность к саморазвитию. Оказалось, что потенциал этой системы далеко ещё не исчерпан. Она развивалась вместе с археологией. В 1866 г. Д. Леббок разделил каменный век на палеолит и неолит. В 1860-1870 гг. Г. Мортилье разработал дробную периодизацию палеолита. В 1876 г. на Международном конгрессе по археологии и антропологии в Будапеш-
те венгерский археолог Ф. Пульский объявил об открытии новой эпохи — энеолита. Энеолит занял место между каменным и бронзовым веками. Наконец, в 1893 г. А. Браун предложил выделить ещё одну эпоху — мезолит.
Таким образом, к началу XX столетия «система трёх веков» превратилась в шестиступенчатую схему. По сравнению с первоначальным вариантом число её подразделений удвоилось. К трём томсеновским векам добавились эпохи мезолита, неолита и энеолита. Благодаря их открытию, система приобрела более завершённый вид и в таком состоянии сохранилась до наших дней. Но как не странно, ни тогда, ни позже, вплоть до середины 40-х годов XX в., не были понятны критерии этой периодизации. Обычно писали (и до сих пор пишут), что разделение на эпохи (века) производилось по материалу ведущих категорий изделий и технике их изготовления (Равдоникас 1939: 41; Канторович, Кузьминых 2006: 10-11). Это мнение оказалось поверхностным. В своей знаменитой работе «Археологические века как технологические стадии» Г. Чайлд убедительно показал, что за сменой материалов и техники стояли более глубокие и масштабные изменения — технологические (Childe 1944: 1-19). Стало окончательно ясно, что в основании системы лежит технологический принцип.
Возвращаясь в начало XX века, отмечу, что это было время торжества концепции К. Томсена. Многие археологи воспринимали её уже как аксиому. Она вошла в школьные учебники и художественную литературу. Но тогда же поднялась новая волна её критики. Примечательно, что ей оппонировали люди, которые в науке часто занимали совершенно разные идейные позиции. Все они сомневались в универсальном характере системы, её способности дать адекватное представление о развитии материальной культуры и т.д. В частности указывалось, что эпохи (века) по длительности и культурно-историческому содержанию не равноценны друг другу, что между ними трудно провести четкие грани и т.д. (Аникович 1992: 85-94). Действительно, такие проблемы существовали и некоторые из них не разрешены до сих пор (Мерперт 1981: 4-20). В целом, все претензии к системе К. Томсена сводились к тому, что она устарела и не отвечает насущным потребностям археологии. Такие упрёки звучали неоднократно. В английском археологическом словаре, изданном в 1970 г. и псре-
веденном в 1990 г. на русский язык, о ней сказано: «Система постепенно изживает себя и, несомненно, будет заменена, как только будет предложена лучшая, и археологи смогут отказаться от привычной терминологии» (Брей, Трамп 1990: 250). Этот, как и другие пессимистические прогнозы, пока не оправдался. Она всё ещё остается востребованной (Захарук 1988: 54). Более того, система продолжает развиваться, хотя и не столь бурными темпами, как во второй половине XIX века. К числу её новейших достижений следует относить уточнение периодизации целой серии евразийских памятников эпох энеолита и бронзы (Черных 1978б: 53-81; Mohen 1990; Бочкарёв 2006: 54). Они стали возможны благодаря широким металлографическим и особенно спектральным исследованиям металла эпох меди и бронзы (Тавадзе, Сакварелидзе 1959; Черных 1970; 1978а; Черных, Кузьминых 1989; Рындина 1998; Junghans, Sangmeister, Schroder 1968).
В связи со всем сказанным невольно возникает вопрос, в чём же состоит секрет живучести этой системы? Почему она продолжает исправно функционировать вот уже 170 лет, хотя сама археология за это время изменилась до неузнаваемости? В литературе называют разные причины её долголетия. В частности указывают, что она очень проста в использовании и в целом адекватна характеру археологического материала (Клейн 2000: 510-511). Это правильно. Можно назвать и другие её достоинства. Но, на мой взгляд, эта система добилась успеха главным образом потому, что в её основу был положен технологический принцип. Смена технологий как основной критерий периодизации выбрана исключительно точно. Дело в том, что технология в отличие от других культурообразующих элементов оказалась необратимой во времени. Конечно, речь идёт не о всей техносфере, а только о её самой передовой на то время отрасли, такой, например, как технология металлопроизводства. Она могла развиваться быстро или медленно, временами впадать в стагнацию, но никогда не обращалась вспять. Такой характер её развития доказывается всей суммой археологических знаний. Повсюду, во всех частях ойкумены, эпохи идут в той последовательности, которую установила периодизация К. Томсена. Неизвестен ни один достоверный случай, чтобы где-нибудь мезолит сменялся палеолитом, неолит — мезолитом, энеолит — неолитом и т.д. Правда, на большей части
территории Африки и в полярных областях Евразии неизвестны памятники энеолита и бронзового века. Но эти исключения не нарушают общего правила системы, так как и в этих случаях нижестоящие и вышестоящие эпохи местами не меняются.
Между тем, другие компоненты культуры периодически бывают подвержены деволюции. В этом отношении чрезвычайно показателен пример послемикенской Греции. В так называемые тёмные века в Греции исчезают все основные признаки цивилизации: письменность, города, государства. Вот что писал по этому поводу один из ведущих специалистов по древнегреческой истории Ю.В. Андреев: «Если попытаться экстраполировать все эти симптомы культурного упадка и регресса в недоступную нашему непосредственному наблюдению сферу социально-экономических отношений, мы почти наверняка должны будем признать, что в XII-XI вв. до н.э. греческое общество было отброшено далеко назад, на стадию первобытно-общинного строя и, по существу, снова вернулась к той исходной черте, с которой когда-то (в XVII столетии) началось становление микенской цивилизации» (Андреев 1985: 16). Далее, обобщая свои наблюдения, он заявил: «В принципе феномен возвращения вспять, с более высокой ступени на более низкую, хотя и встречается в истории человечества сравнительно редко, не заключает в себе чего-то невозможного» (Андреев 1985: 18).
С этими выводами Ю.В. Андреева можно согласиться. Следует лишь подчеркнуть, что деволюция не была уж столь редким явлением, как многим кажется. Можно даже утверждать, что в истории она встречается регулярно, хотя, конечно, далеко не всегда носила столь катастрофический характер, как «после-микенский регресс». Особенно широко это явление, видимо, было распространено в древнейшей истории, когда новые общественные структуры находились только в стадии становления и под воздействием разных факторов могли сравнительно легко деградировать. Поэтому археология, пожалуй, чаще, чем другие гуманитарные науки сталкивается с этим феноменом. Ниже я приведу два ярких примера деволюции, которые, на мой взгляд, хорошо фиксируются археологическими материалами.
Начну с майкопской культуры эпохи ранней бронзы (Мунчаев 1994: 158-225; Кореневский 2004). На Северном Кавказе она
появилась в начале IV тыс. до н.э. Согласно авторитетному мнению ряда отечественных и зарубежных исследователей «майкопское» население пришло из Восточной Анатолии. Мигранты принесли с собой очень высокую культуру своей родины. В предгорной зоне Северного Кавказа они создали своего рода анклав древневосточной цивилизации. В древнейшей истории Северной Евразии это было уникальное событие. В варварской среде вдруг оказался фрагмент совсем другого мира. По уровню своего развития майкопская культура в то время не имела себе равных не только на Кавказе, но и во всей Европе. Достаточно сказать, что часть её керамики была уже изготовлена с помощью гончарного круга. Она имела очень большой и разнообразный ассортимент металлических предметов, включая сосуды из золота и серебра. В состав её инвентаря входили также высокохудожественные изделия, выполненные в особой стилистической манере. Наконец, следует назвать знаменитые майкопские курганы, которые нередко относят к разряду княжеских или даже царских усыпальниц. Их высота достигает 8-10 м., а погребальный инвентарь поражает необычайным для того времени богатством.
Эта культура просуществовала почти всё IV тыс. до н.э. Она оказала огромное влияние на все соседние народы и особенно те, которые граничили с ней на севере. Благодаря майкопскому импульсу значительно ускорилось развитие степных культур, и они во многом опередили другие европейские культуры. Что касается самой майкопской культуры, то она как-то тихо и незаметно завершила своё существование.
Её сменили северокавказская и дольменная культуры, которые относятся уже к эпохе средней бронзы. Они почти во всем уступают «майкопу»: вся керамика становится лепной и грубой, очень значительно сужается набор металлических изделий, исчезают большие курганы и вместе с ними «княжеские» погребения и т.д. Уровень их развития по сравнению с «майкопом» некоторым исследователям показался столь низким, что они усомнились в достоверности хронологии всех этих культур. По их мнению, значительная часть майкопских древностей следовало бы датировать рубежом II и I тыс. до н.э., то есть самым концом эпохи поздней бронзы (Деген-Ковалевский 1939: 14-17; Артамонов 1948: 167-182). Иными словами, они предлагали поменять местами
«майкоп» и культуры эпохи средней бронзы. Эти предложения были решительно отвергнуты А.А. Иессеном, который доказал глубокую древность майкопской культуры (Иессен 1950: 157-200).
То, что произошло на Северном Кавказе в постмайкопское время ничем иным, чем деволюция назвать нельзя. Здесь отсутствуют какие-либо достоверные сведения о значительной смене населения или о большом временном интервале между культурами ранней и средней бронзы. Напротив, в этих культурах фиксируются некоторые черты преемственности. Особенно хорошо они заметны в металлообработке. Вместе с тем на всём лежит печать регресса и деградации, что и позволяет говорить об откате назад в культурной и социальной сферах в эпоху средней бронзы.
Следующий пример переносит нас с Кавказа на Северо-Восток Европы — в Поволжье и на Южный Урал. В начале II тыс. до н.э. здесь сформировался новый очаг культурогенеза, который получил название Волго-Уральского. Он стал основным генератором всех тех крупных новаций, которые определили характерные черты эпохи поздней бронзы на значительной части Северной Евразии — от Иртыша до Днепра (Бочкарёв 1991: 24-27; 1995: 18-29). В его среде возникла целая свита новых культур, сформировалась так называемая андроновская модель скотоводства, зародились или получили дальнейшее развитие передовые для того времени технологии металлопроизводства, было изобретено самое грозное оружие той эпохи (конные колесницы), развились предгосударственные формы организации общества (вождества). В целом с этим очагом и, особенно, с начальным этапом его развития связан значительный подъём экономики и культуры волго-уральского населения, мощный всплеск его социальной и военной активности. Но постепенно, начиная примерно со 2-ой четверти II тыс. до н.э., он клонится к упадку и к концу этого тысячелетия окончательно угасает.
Одними из самых развитых структур волго-уральского очага были синташтинская и петровская культуры, которые датируются первой четвертью II тыс. до н.э. (Зданович 1988; Зданович, Батанина 2007; Ткачёв 2007; Епимахов, Хэнкс, Ренфрю 2005: 92-102). В Южном Зауралье первая из них непосредственно предшествовала второй. Ареал синташтинской культуры охватывал Южное Зауралье и Южное Приуралье, а петровской был не-
сколько шире — он простирался на территорию Северного и Западного Казахстана. Эти культуры выделяются своими богатыми могильниками, укреплёнными поселениями и большим и разнообразным набором металлических изделий. Привлекает внимание погребения с остатками колесниц, парными захоронениями лошадей, роговыми псалиями и оружием. В литературе такого рода памятники рассматриваются как надёжный признак того, что в обществе уже выделилась военная знать, а само оно достигло достаточно высокой степени дифференциации (Массон 1976: 149-176; Kristiansen 2002: 75, 413-415). Относительно «синташты» и «петровки» этот вывод подкрепляется ещё и тем, что в обеих культурах открыты городища. Особенно интересны синташтинские укреплённые поселения. Они имеют мощные оборонительные сооружения (рвы, валы, стены) и продуманную инфраструктуру. Но больше всего поражает их планировка. Она имеет сложный и удивительно регулярный характер. Судя по ней, каждое синташтинское городище возводилось по единому плану и под руководством одного лидера, в руках которого были сосредоточены значительная власть и материальные ресурсы. Вполне вероятно, что эти городища и были резиденциями таких лидеров (Бочкарёв 2000: 64-65). По информации Г.Б. Здановича, в синташтинской культуре были также небольшие открытые селища (Зданович 1999: 42). В этом случае можно говорить о двухуровневой иерархии поселений. Верхнюю ступень занимали городища, а нижнюю — мелкие селища. Такого рода поселенческая структура обычно указывает на весьма значительную централизацию экономической и политической власти. Наконец, следует сказать, что обе культуры имели развитую металлообработку, которой занимались профессиональные кузнецы и литейщики. Они делали разнообразные изделия: наконечники копий и стрел, проушные топоры, тёсла, долота, серпы, разнообразные украшения и т.д. Кроме меди и бронзы, иногда также использовалась серебро и золото. Основными заказчиками этой продукции, очевидно, были представители колесничьей аристократии.
Суммируя эти данные, исследователи обычно заключают, что в социологическом отношении синташтинское и петровское общества больше всего напоминают вождества (Masson 1998: 23-26; Бочкарёв 2002: 65-67; Епимахов 2005). Все основные призна-
ки этой организации (социальное ранжирование, ремесленная специализация, укреплённые центры, монументальные сооружения и т.д.), так или иначе, представлены в синташтинских и петровских материалах.
Но следует особо подчеркнуть, что в петровской культуре эти признаки выражены несколько слабее, чем в синташтинской. В следующей по времени алакульской культуре они едва заметны, а впоследствии почти полностью исчезают. Казалось бы, всё должно быть наоборот. Но здесь культуры, более молодые по возрасту, в социальном отношении выглядят более архаичными, чем их предшественницы. Этот парадокс можно объяснить только феноменом деволюции. На мой взгляд, социальный регресс в поздних культурах вызван упадком и деградацией колесничьей аристократии. Археологические признаки её существования почти полностью исчезают уже в алакульской культуре, хотя между «алакулем» и «петровкой» сохраняется очень высокая степень культурной преемственности. Такой же ход социального развития реконструируется в Приуралье, Поволжье и в Среднем Подонье, то есть во всех основных областях волго-уральского очага культурогенеза. Таким образом, упадок этого очага также можно связывать с социальной деградацией его военной элиты.
Очевидно, во всех трёх случаях причины, масштабы и последствия деволюции были разными. Отличает их и многое другое. Но есть у них одна общая черта, которая для нашей темы является особенно интересной. Оказывается, что деволюция культуры нигде полностью не останавливает технологический прогресс в металлопроизводстве. Так, в Греции как раз во времена «тёмных веков» началось производство железа, и страна вступила в новую технологическую эру. На Северном Кавказе в эпоху средней бронзы, несмотря на общий спад по сравнению с предшествующим временем металлообработка продолжала развиваться. К числу важных технологических достижений этого времени следует относить разработку новой и более совершенной схемы литья проушных топоров (Черных 1978а: 135-139), а также ковку изделий со слепой втулкой. В Южном Зауралье социальный регресс серьёзно не повлиял на металлопроизводство. Продолжалось распространение новых технологических стандар-
тов эпохи поздней бронзы (оловянные бронзы, каменные литейные формы, литьё изделий со слепой втулкой) (Бочкарёв 2006: 54).
Итак, судя по этим материалам, даже в экстремальных условиях деволюции культуры технология металлопроизводства продолжала развиваться. Иногда благодаря именно кризису она делала крупный шаг вперёд. Именно так случилось в послемикенской Греции. Если взглянуть шире и привлечь большее количество фактов, то можно заключить, что технологический прогресс мог протекать в разном темпе, временами он мог вообще приостанавливаться. Но нет данных, что развитие технологии где-нибудь и когда-нибудь обращалось вспять. То же самое можно сказать о технологии обработки камня и железа. Это качество и сделало её незаменимым критерием периодизации археологического материала.
В заключение следует сказать, что история системы «трёх веков» ещё очень далека от своего завершения. Эта система продолжает функционировать в современной археологии и совершенствуется вместе с ней. Недавние открытия в разных частях мира новых археологических памятников, «радиокарбонная революция», новые теоретические воззрения выдвинули перед ней очередные задачи. Очевидно, всё это будет стимулировать её дальнейшее развитие.
Андреев 1985 — Андреев Ю.В. К проблеме послемикенского регресса // ВДИ. 1985. №3. С. 9-29.
Аникович 1992 — Аникович М.В. К определению понятия «археологическая эпоха» // РА [СА]. 1992. №1. С. 85-94.
Артамонов 1948 — Артамонов М.И. Третий Разменный курган у ст. Костромской // СА. 1948. №10. С. 161-182.
Бочкарёв 1991 — Бочкарёв В.С. Волго-Уральский очаг культурогенеза эпохи поздней бронзы // Социогенез и культурогенез в историческом контексте [аспекте]. СПб, 1991. С. 24-27.
Бочкарёв 1995 — Бочкарёв В.С. Карпато-Дунайский и Волго-Уральский очаги культурогенеза эпохи бронзы (опыт сравнительной характеристики) // Конвергенция и дивергенция в развитии культур эпохи энеолита-бронзы Средней и Восточной Европы. СПб, 1995. С. 18-29.
Бочкарёв 2002 — Бочкарёв В.С. Волго-уральский регион в эпоху бронзы // История татар. Казань, 2002. Т. 1. С. 46-68.
Бочкарёв 2006 — Бочкарёв В.С. Северопонтийское металлопроизводство эпохи поздней бронзы // Производственные центры. Источники, «дороги», ареал распространения. СПб, 2006. С. 53-65.
Брей, Трамп 1990 — Брей У., Трамп Д. Археологический словарь. М., 1990.
Генинг, Левченко 1995 — Генинг В.Ф., Левченко В.Н. Археология древностей — период зарождения науки. Киев, 1992.
Деген-Ковалевский 1939 — Деген-Ковалевский Б.Е. Проблема датировки «больших кубанских курганов» // КСИИМК. Л., 1939. Вып. 2. С. 14-17.
Епимахов, Хэнкс, Ренфрю 2005 — Епимахов А.В., Хэнке Б., Ренфрю К. Радиоуглеродная хронология памятников бронзового века Зауралья // РА. 2005. № 4. С. 92-102.
Захарук 1988 — Захарук Ю.Н. «Система трёх веков» и проблема человека и природы // Природа и человек. М., 1988. С. 52-56.
Зданович 1988 — Зданович Г.Б. Бронзовый век Урало-Казахстанской степи. Свердловск, 1988.
Зданович 1999 — Зданович Г.Б. Южное Зауралье в эпоху средней бронзы // Комплексные общества Центральной Евразии в III-I тыс. до н.э. Челябинск; Аркаим, 1999. С. 42-43.
Зданович, Батанина 2007 — Зданович Г.Б., Батанина И.М. Аркаим — страна городов. Челябинск, 2007.
Иессен 1950 — Иессен А.А. К вопросу о датировке [К хронологии] «больших кубанских курганов» // СА. 1950. № 12. С. 157-200.
Канторович, Кузьминых 2001 [2006] — Канторович А.Р., Кузьминых С.В. Археология. М., 2006.
Клейн 2000 — Клейн Л.С. Археологическая периодизация: подходы и критерии // Stratum plus. Петербург; Кишинёв; Одесса; Бухарест, 2000. №1. С. 485-515.
Кореневский 2004 — Кореневский С.Н. Древнейшие земледельцы и скотоводы Предкавказья. Майкопско-новосвободнинская общность. М., 2004.
Массон 1976 — Массон В.М. Экономика и социальный строй древних обществ. Л., 1976.
Мерперт 1981 — Мерперт Н.Я. К вопросу о термине «энеолит» и его критерии // Эпоха бронзы волго-уральской лесостепи. Воронеж, 1981. С. 4-21.
Монгайт 1973 — Монгайт А.Я. Археология Западной Европы. Каменный век. М., 1973.
Мунчаев 1994 — Мунчаев Р.М. Майкопская культура // Археология. Эпоха бронзы Кавказа и Средней Азии. Ранняя и средняя бронза Кавказа. М., 1994. С. 158-225.
Равдоникас 1939 — Равдоникас В.И. История первобытного общества. Л., 1939. Т. 1.
Рындина 1998 — Рындина Н.Б. Древнейшее металлообрабатывающее производство Юго-Восточной Европы. М., 1998.
Тавадзе, Сукарелидзе 1959 — Тавадзе Ф., Сукарелидзе Т. Бронзы древней Грузии. Тбилиси, 1959.
Ткачёв 2007 — Ткачёв В.В. Степи Южного Приуралья и Западного Казахстана на рубеже эпох средней и поздней бронзы. Актобе, 2007.
Черных 1970 — Черных Е.Н. Древняя металлургия Урала и Поволжья. М., 1970.
Черных 1978 — Черных Е.Н. Металлургические провинции и периодизация эпохи раннего металла на территории СССР // СА. 1978. №4. С. 53-82.
Черных 1978 — Черных Е.Н. Горное дело и металлургия в древнейшей Болгарии. София, 1978.
Черных, Кузьминых 1989 — Черных Е.Н., Кузьминых С.Н. Древняя металлургия Северной Евразии. М., 1989.
Childe 1944 — Childe G. Archaeological ages as technological stages // Journal of the Royal Anthropological Institute. — London., 1944. V. 74. P. 1-19.
Daniel 1943 — Daniel G. The Three Ages. London, 1943.
Daniel 1975 — Daniel G. A hundred and fifty years of archaeology. London, 1975.
Graslund 1987 — Graslund B. The Birth of Prehistoric Chronology. Cambridge, 1987.
Junghans, Sangmeister, Schroder 1974 — Junghans S., Sangmeister E., Schroder M. Kupfer und Bronze in der frühen Metallzeit Europas. Berlin, 1974.
Klindt-Jensen 1975 — Klindt-Jensen O. A history of Scandinavian archaeology. London, 1975.
Masson 1998 — Masson V.M. Die europaischen Steppen in den frühen Metallzeiten // Das Karpatenbecken und die osteuropäische Steppe. München, 1998. S. 19-26.
Mohen 1990 — Mohen J.-P. Metallurgie préhistorigue. Introduction a la paleometallurgie. Paris, 1990.
Renfrew, Bahn 1991 — Renfrew C., Bahn P. Archaeology. London, 1991.